Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 2"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

41

Тяжелый транспортный самолет с двумя танкетками в чреве пошел на взлет. На припорошенном поземкой поле отчетливо обозначились графитовые полосы. Взвихренный пропеллерами снег медленно оседал в морозном тумане, заметая следы шасси. Описав над аэродромом широкий круг, машина пошла на посадку.

–      Желаете осмотреть, товарищ командующий? – стараясь перекричать рев моторов, Горбачев сомкнул пальцы рупором.

Когда замерли стальные лопасти, Уборевич протер пенсне и, отогнув полу шинели, опустился на колено. Главный инженер торопливо обмел бетонный шестиугольник и сразу принялся очищать следующий. «Пчелиные соты», так красиво обрисованные ледяной крупкой, чуть не стоили ему головы.

Начальник строительства ржевского аэродрома Терский неосторожно похвастался на высоком совещании невиданной производительностью: «Тысячу квадратных метров полосы даем в сутки».– «Как же вам удалось?» – изумился Иероним Петрович. «Это все наш главный – товарищ Горбачев. Рифление плит больше всего тормозило, а как только он отменил...» – «Отменил? Кто позволил? Как же будут садиться самолеты?!» – «Но ведь производительность увеличилась почти в три раза, товарищ командующий... Мы и бетон укладываем по-новому, и площадь опалубки в четыре раза больше...» – «На кой черт мне ваши цифры! Есть проект, технология, наконец, указания центра. Вы нарушили мою директиву и пошли на поводу авантюриста, если не хуже... Пусть прокурор разбирается, где тут очковтирательство, а где вредительство!» Вот так оно было.

Горбачева сразило прямо наповал. Едва добрел до гостиницы. Думал только об одном: у кого попросить револьвер. Он не знал, что командующий, прежде чем позвонить военному прокурору, послал в Москву самолет за Сошиным и Овручевским – титанами инженерно-строительной мысли.

«Прокурор подождет»,– сказал он на следующее утро и распорядился продолжить совещание. Когда объявили Горбачева, зал возбужденно загудел: все считали, что он уже арестован. Господи, боже мой! Во что обошелся ему этот доклад! Говорил, как во сне, ни на что не надеялся, не верил ни в доводы разума, ни в какую-то высшую справедливость. «Затирка, вибраторы, коэффициент трения, металлическая трамбовка, квадраты, шестиугольники...» Кому все это надо? Жуткое слово «вредительство» каленым железом прожгло виски. Но светила дали положительный отзыв. «Получается, что вы берете наши грехи на вооружение? – нарочито громко подал реплику Уборевич.– И даже готовы внести изменения в проекты будущих аэродромов? Я верно понял, товарищ Сошин?» – «Верно. Полагаю, что руководство нас поддержит».– «В таком случае мне следует принести извинения инженеру Горбачеву. Вместо суда его следует представить к награде...»

С тех пор Горбачев не упускал случая, чтобы продемонстрировать командующему качество работ. Бетонные шестиугольники выдержали все испытания. Полоса могла принимать не только двадцатитонные, но и более тяжелые самолеты.

–       Как всегда, никаких претензий,– заключил Уборевич.– Стыки ничуть не изменились.– Он понимал состояние инженера.

–      Шестиугольник, товарищ командующий. Все углы тупые – сто двадцать градусов.

–      Поедем смотреть доты.

Шофер Юняев, остервенело крутанув ручкой, завел остывший на холоду «ЗИС».

Работы по укреплению западных границ шли широким фронтом. Одновременно со строительством укрепрайонов и аэродромов прокладывались новые дороги, но качество их оставляло желать лучшего.

Ехали по рокаде в сторону Полоцка через еловый лес. Вдоль обочин громоздились свежесрубленные деревья и горы грунта. За головной машиной следовала «эмка» командующего ВВС округа Локтионова. Над укутанным в кожаный чехол радиатором курился легкий дымок. Из-за колдобин и скольжины шли на малой скорости.

–      Путь не близкий,– пожаловался начальник политуправления Аронштам.– Размахали хозяйство.

–      А то ты не знаешь почему. Мощь современной авиации такова, что нам не удастся защитить в военном отношении Минск и Смоленск,– Уборевич закончил писать и протянул листок инженеру.– Никаких зениток не хватит. Формирование войск должно проходить глубоко в тылу. Перво-наперво бомбардировке подвергнутся железнодорожные узлы... Это вам, Георгий Тимофеевич,– он кивнул Горбачеву.– Центр тяжести прошу перенести на строительство дзотов. Тут вы определенно запаздываете.

–      Бетон – самое узкое место,– начал объяснять Горбачев, посмотрев краткие замечания: объемистых актов обследования командующий не признавал.– Пока замесят, пока подвезут... Арматура ржавеет... И все тяп-ляп, лишь бы скорее отделаться. В войсках такое же положение.

–       Что я могу сказать?.. Застарелые наши беды. Каждый призыв из деревни приносит в казармы тридцать пять малограмотных на сотню. Но эти малограмотные, по сути дела, совершенно неграмотные. Еле-еле напишут фамилию и в час прочтут две страницы. Сплошь и рядом попадаются бойцы, которые не знают, кто такой Гитлер, кто такой Сталин, где Запад, где Восток. И мы мучаемся, обучаем грамоте. Да что там красноармейцы! У нас есть инженеры и техники, которые не знают дробей, потому что в средней школе не проходили. Тут уж не до термодинамики. И так всюду. Отчего взрываются шахты, ломаются закупленные на валюту станки, сходят с рельсов поезда?.. Конечно, есть и вредительство, но главные наши враги – все-таки безграмотность и неумение. Между действительно инженером и инженером по должности ой какая дистанция, Георгий Тимофеевич... Воспитывать надо, растить людей. Ничего нового я вам не скажу.

На место прибыли под вечер. Над лесом скучно дотлевали прожилки зари. Рыхлые комья уродливо торчали из-под пелены снега. С разбивкой местности геодезисты управились в срок. Возле котлованов под огневые точки вкось и вкривь торчали вехи.

Уборевич вытащил из планшета карту и пошел прямиком через вздыбленное поле. Поднявшись на промороженный отвал глины, огляделся по сторонам.

–       Вон тот овраг попадает в зону обстрела? – он подозвал Горбачева.– Дот углубится метра на полтора. Амбразура окажется примерно тут... Получается мертвое пространство.

–      Надо бы проверить.

–      Проверьте.

Пришлось ползти по земле.

День рождения Нины Владимировны решили отметить в Гнездово, на даче – большом рубленом доме, единственным украшением которого были незатейливые наличники. Грубо сколоченные лавки и стол вполне соответствовали струганым бревнам, все еще липким после олифы. От большой русской печи шел благодатный жар. Вкусно пахло горячими пирогами.

Почти весь паек Уборевич отдал шоферу. Как и все большие семьи, Юняевы едва сводили концы с концами.

–       Сами-то с чем останемся? – попеняла домработница.– Гостей же назвали. Чем угощать-то? Судаком у томате? Ох, мамочки, нету на вас управы. Хоть бы колбаску забрали.

–       Ничего, без еды не останемся. Мясо есть, картошки вдоволь, полкадки соленых огурцов.

–      Много вы понимаете, Иероним Петрович! А готовить чего? Это ж день рождения! Не абы как... Готовить чего будем? Опять кислые щи да вареная свинина? Вы же командующий!

–       Вот и отлично, Мария Федоровна... Ванилью-то как пахнет! Прямо слюнки текут. Кисель клюквенный будет?

–      Вот те раз. Снова здорово. Праздник называется. Деликатесы-то где?

–      А я их и сызмальства не едал. И так хорошо будет. Вот только водки, боюсь, не хватит. Народ уж больно подобрался крепкий. Не то чтобы лют, но определенно заинтересован.

–      Да есть она у нас, есть. Нина Владимировна и винца припасла – «Абрау-Дюрсо».

Первыми с большой коробкой шоколадного набора пришли Локтионовы. Потом оба заместителя – Апанасенко и Жильцов. Комкор Ковтюх преподнес хозяйке дома флакон «Красной Москвы» и огромный букет изысканных бледно-кремовых хризантем.

–      И где вы только достаете! – Нина Владимировна счастливо порозовела.– Настоящий волшебник...

–      Царице бала,– Ковтюх склонился к руке. Штабс– капитан русской армии, он в восемнадцатом стал коммунистом. Воевал за Царицын, Ставрополь, Тихорецкую, Краснодар, командовал десантом против войск Улагая. Но грубоватый шик строевого офицера сохранил до седых волос. Он был старше Уборевича всего на пять лет.

Заговорили, конечно, о службе.

–       Как там наш Смушкевич? – спросил Апанасенко.– Есть какие-нибудь известия?

–      Летает,– многозначительно опустил веки Уборевич.– Наводит страх на фашистов.

–      Генерал Дуглас!

–       Дорого бы они дали за то, чтоб узнать его имя... Бывает, поймаешь Берлин, да и не только Берлин, а какой-нибудь Танжер, как обязательно услышишь про Дугласа... Звучит!

–       С твоим аппаратом немудрено ловить, а у меня только вой и хрипы.

–       Да, знатная штука, не могу нарадоваться,– смущенно улыбнулся Иероним Петрович. Подаренная командованием радиостанция доставила ему немало волнующих минут. Он не только был в курсе событий, но как бы и сам в них участвовал. Газеты и сводки для служебного пользования не шли ни в какое сравнение.

–       Мои орлы завалили штаб рапортами,– как бы между прочим заметил Локтионов.– Прямо не знаю, что отвечать... Шугануть рука не поднимается – сам грешен...

–       То-то и оно,– Уборевич не замедлил разрушить его надежды.– Если все улетим в Испанию, то кто будет защищать западные границы?

От Тухачевского он знал об остром разговоре в Кремле. «Мы не настолько богаты классными летчиками и танкистами, чтобы без ущерба оголять лучшие округа,– предостерег Михаил.– Наша армия в общей массе пока еще не такая, чтобы ее можно было показывать Западу».– «Так что же вы делали все эти годы, если не смогли поднять армию на нужный уровень?» – зло спросил Сталин. «Из трех лет, запланированных на реорганизацию, минимум полтора ушли на второстепенные и даже третьестепенные дела не по вине армии, и вам, товарищ Сталин, это известно больше, чем кому другому. Из-за непрерывного численного роста нам остро не хватает командного состава, особенно высшего и старшего. Почти половина старших командиров без среднего образования».

–      А что, война будет, Иероним Петрович? – тихо спросила секретарша Смирнова, подняв на командующего опечаленные глаза.

–      От нас не зависит. Но о войне будем думать завтра, а сейчас – все за стол! Враг только сильного боится.

Ужин прошел на удивление весело. С длинными тостами, розыгрышами. Когда кто-то предложил выпить за «нашего командарма», Уборевич требовательно застучал вилкой о графин.

–       Никаких командармов! Подхалимажу – бой! Я еще не дошел до того, чтоб отнять у жены праздник. Давайте лучше споем.

Ковтюх затянул «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю...». Потом спели «Орленка» и громко, с подъемом – «Если завтра война, если завтра в поход...».

Едва кто-то начинал, тут же подхватывали: репертуар был почти неизменным.

Женщины незаметно убрали со стола, а пение продолжалось. Горбачев повел было «Дальневосточную», но его перебили, и, оглашая прихлынувшую к окнам ночь, полилась другая, любимая:

И останутся, как в сказке, Как манящие огни, Штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни...

–      А ведь это про вас, Иероним Петрович,– сказала Смирнова, завороженно вглядываясь в кромешную стынь.– Про вас,– она словно что-то провидела там, далеко-далеко, проникшись тревожной дрожью неведомо откуда летевших радиоволн.

Уборевич безотчетно последовал за ее тоскующим взглядом. В черном стекле светилось отражение абажура.

Все решили, что пора танцевать. Ковтюх сменил иголку, закрутил патефон.

–       «На сопках Маньчжурии»! – объявил не без торжественности, ставя пластинку.– Кавалеры приглашают дам.

– Веселиться так веселиться! – Уборевич подхватил жену.

Танцевали под «Черные глаза» и «Ответ на «Черные глаза», под запрещенного Лещенко.

Каким щемяще-хрупким казалось счастье.

42

После свидания с японским послом Гитлер отбыл на несколько дней в Берхтесгаден. Матово посеребренный лес, безмолвие горной долины, величавое спокойствие снежных вершин. Здесь легче дышалось и думалось.

Япония присоединилась к антикоминтерновскому пакту. Ось превращалась в опрокинутый треугольник, нацеленный вершиной на Азию и Пасифик. Знак воды и ада.

Капитан Видеман осторожно положил подколотое к конверту письмо.

–      От кого?

–       От генерала фон Бека. Доставили из канцелярии... Второе за неделю.

–      Придется его принять.

–      Я позвоню генералу.

Они обивали пороги группами и поодиночке. Сначала Гальдер и Фрич, потом Бломберг, теперь этот назойливый Бек. «Плохо не то, что мы делаем, а как мы делаем». Много он понимает! Фюрер нуждался в красно– лампасных педантах с моноклями, но ощущение постоянной зависимости глубоко уязвляло его ранимое сердце.

Бек – честолюбец и критикан. С Беком ясно. Но Бломберг! Кажется, получил все – возможное и невозможное. Министр, маршал, заместитель председателя имперского совета обороны. Его, фюрера, заместитель. И не успокаивается, продолжает интриговать. Хочет усидеть на двух стульях, остаться угодным и тем и этим.

Но дело он знает, этого у него не отнимешь.

Завершена третья волна формирований. Численность вермахта достигла установленной «Законом о воинской повинности» нормы. Срок службы увеличен до двух лет.

Под давлением фюрера Бломберг снабдил прошлогоднюю директиву решительной добавкой: «...Начать

войну внезапным нападением, необходимыми силами и в момент, когда это потребуется».

Под его руководством имперский совет обеспечил оперативное взаимодействие партийно-государственного аппарата, индустрии и вермахта. Нейрат, Шахт, министр народного хозяйства Шмидт и даже сам доктор Геббельс входят в совет на правах членов. Министр просвещения Руст послушно санкционировал приказ о сокращении учебного года на три месяца. По всей стране гимназисты проходят военную муштру. Владельцы автомашин считают почетным долгом вступить в Национал-социалистический автомобильный корпус. Под руководством офицеров формируются кадры для моторизованных дивизий. Любители верховой езды зачислялись в Корпус кавалерии. Окружные и районные спорт– фюреры отвечают за физическую подготовку будущих новобранцев. Еще вчера буйные и неукротимые штурмовики послушно маршируют на плацу под окрики армейских фельдфебелей и лейтенантов.

«Никогда и нигде вооруженные силы не были столь тождественны государству, как сейчас». Рейхенау прав. Никогда и нигде.

Только за первый год новой власти генеральский контингент вырос почти в десять раз. Ни на какой войне нельзя получить столь быстрое продвижение. Мюнхенская золотошвейная мастерская едва поспевает с поставкой знамен для новых полков и дивизий.

Начальник военно-экономического штаба генерал Томсен, фактотум Бломберга, контролирует деятельность всех заводов оборонного значения. Совместно с директорами концерна «ИГ Фарбениндустри» его штаб разработал график выпуска продукции в военное время. Необъятная власть не вскружила Бломбергу голову. Он просто растерялся перед обилием врагов и недоброжелателей. Гитлеру докладывали, что уполномоченный по четырехлетнему плану генерал-полковник Геринг глушит ярость добавочными инъекциями морфина. Не ему, второму человеку, а «Резиновому льву», баловню случая, дана привилегия приказывать от имени фюрера. Получить в мирное время маршальский жезл тоже мало кому удавалось. Словом, есть чему по– . завидовать.

Бломберг понимает, кому он обязан взлетом, и знает, где можно найти защиту.

«Вермахт верен клятве, данной Адольфу Гитлеру»,– заявил он от лица армии. И это не пустые слова.

«Вермахт отныне и на все будущие времена сделался носителем германского оружия и наследником его славы!» – ответил на заверения фюрер, специально приурочив свою речь к ноябрьскому параду большевиков на Красной площади.

Конечно, Бломбергу приходится маневрировать. Генералы кайзеровской закалки находят темпы чересчур резвыми. Тот же начальник генерального штаба сухопутных сил Людвиг фон Бек считает, что грядущая война требует более основательной подготовки. В своем кругу он не останавливается перед такими рискованными заявлениями, как «национальная катастрофа», «авантюра», и упрямо бомбардирует предостерегающими записками.

«Нытик и паникер» – характеризует его секретная служба в еженедельных сводках. Вместо того чтобы обуздать наглеца, Бломберг принялся вилять, чуть ли не заискивать. Встал в позу стороннего наблюдателя. Он жестоко ошибается, если думает, что фюрер возьмет на себя роль третейского судьи. А Бека нельзя не выслушать. Пусть выскажется до конца.

–      Ваши предложения, генерал, заслуживают пристального внимания. Мне доставило удовольствие лишний раз убедиться, что армия одобряет стратегический курс национал-социализма.

–      Совершенно верно,– подтвердил Бек.– Германия нуждается в более обширном жизненном пространстве как в Европе, так и в колониях. Первое можно приобрести только путем войны. Но для этого нам понадобятся более продолжительные сроки. Мы двигаемся стремительными рывками, тогда как необходимо планомерное продвижение по всем позициям военно-хозяйственного строительства. Без независимой от мирового рынка сырьевой базы нельзя позволить себе риск затяжного конфликта. В условиях войны на два фронта он практически неизбежен. Дороги атакующим колоннам должен прокладывать не только господин Тодд, но и господин Нейрат. Пока я не вижу надежной внешнеполитической предпосылки. Здесь, как и в вопросах хозяйства, нужна настойчивая постепенность. Сначала дипломатически изолировать противника, потом молниеносно его сокрушить, затем нормализовать обстановку и сосредоточить силы для следующего удара. Постадийно и методически.

Гитлер понимал, что за наглыми поучениями фрондирующих теоретиков прячутся страх и интриги. Страх доминирует. Призрак войны на два фронта преследует их даже во сне. Отсюда упорные требования союза с Англией, по крайней мере гарантий английского нейтралитета. Он, фюрер и рейхсканцлер, и сам был бы рад швырнуть им такие гарантии. Как укротитель мясо в клетку грызущихся львов. Если бы заполучить этот козырь! Но его не было на руках ни тогда, когда принималось решение о вступлении в Рейнскую зону, нет и теперь, когда нация выходит на пути грома.

«Человечество нуждается не только в войнах вообще, но в величайших ужасающих войнах, следовательно, и во временных возвратах к состоянию варварства». Ницше видел куда дальше, чем кроты, нажившие геморрой в штабах. Они собираются драться в белых перчатках. Но тотальная война не подчиняется математическим выкладкам.

Пределов, которые ставит опыт и разум, Гитлер не понимал. Инстинкт подчинялся не логике, а внушению. Его могла обуздать лишь превосходящая сила. Очутившись после попытки переворота в заточении, впрочем, не слишком обременительном, он раз и навсегда усвоил нехитрую истину: армия – олицетворение силы. В кратчайшие сроки ему удалось соединить вермахт с движением и в мирное время поставить под ружье целое государство. Подобного слияния сил история еще не знала. А портные из Цоссена кроили по прежним меркам. Их амбициозная фанаберия уже лезла из горла, но приходилось терпеть во имя высшей цели.

Фюрер наперед знал все, что могли сказать Бек, Гальдер и прочие.

Их страхи прямиком вытекали из ими же разработанных планов. На тот случай, если Франция и Россия выступят на стороне Чехословакии, генштаб намеревался основную мощь сосредоточить на Западе, оставив на Восточном фронте лишь минимально необходимое прикрытие: у СССР и Чехословакии общей границы нет. Более оптимистичный вариант исходит из расчета, что на первом этапе не только СССР, но и Франция ограничат свои действия флотом и авиацией. При таком развитии событий Чехословакия будет сокрушена массированным ударом по двум основным направлениям. Это автоматически приводит в действие «особую операцию «Отто» – военный аншлюс Австрии. И в том, и в другом случае Британия с ее могучим флотом как бы выносилась за скобки. Однако именно вмешательство англичан уже на начальном этапе плана «Грюн» (Чехословакия), да еще совместно с Польшей и Литвой, могло поставить рейх перед угрозой уничтожения. С этим нельзя не считаться.

Фюрер и не пытался оспорить очевидные истины. О содружестве с Англией в переделе мира он писал еще в крепости Ландсберг. Отличие его, провидческого, склада ума от генеральского, приземленного, в том и заключалось, что он умел видеть явление в динамике. То, что представляется неизменным сегодня, завтра может измениться до неузнаваемости. За годы, необходимые для подготовки к войне, в мире произойдут перемены, которые и не снились недалеким потомкам Мольтке и Клаузевица.

–       Наши планы имеют прежде всего мобилизующее значение,– фюрер попытался умиротворить строптивого генерала.– Важно установить контрольные сроки и выполнить все то, что должно быть выполнено. А окончательное решение я приму сообразно с обстоятельствами. Неизменно одно – Германия всегда будет рассматриваться как основной центр западного мира при отражении большевистского натиска. Это наша судьба, от которой никуда не уйти.

В личном разговоре с вождем Бек не осмелился противоречить.

–      Я принимаю твое предложение,– сказал Гейдрих Беренсу.– Но с маленькой поправкой. Вместо «Абвер– заграница» мы возьмем «Абвер I «Восток». Так будет правильнее по форме.

–       Пожалуй... А кого из наших вояк ты наметил? Это можно сделать, не дожидаясь архивов. В принципе мы знаем всех, кто контактировал тогда с русскими. Манштейн, например, возглавлял оперативную группу. Он дважды посещал Москву, присутствовал на маневрах... Между прочим, высокого мнения о Красной Армии.

–      Что ж, Манштейн так Манштейн. За остальными тоже дело не станет. Ведь это всего лишь спектакль. Тем не менее постараемся организовать режиссуру серьезно... Кстати, кажется, наши приятели основательно перегрызлись. Бек на ножах с Бломбергом. Повсюду трубит, что министерство присвоило себе функции генерального штаба. Он считает, что главнокомандующим по старой традиции обязательно должен быть начальник сухопутных сил.

–      То есть Фрич? Интересно...

–       Поэтому Фрич везде, где только может, поддерживает Бека. Вместе с Редером и Кессельрингом. Они поперли против самого Геринга. В оценке испанского опыта – тоже полный разброд. Гудериан, Неринг и Мецш все надежды возлагают на прорыв танковых корпусов, объединенных в один ударный кулак. Бек, Гальдер и Эрфут, напротив, полагают, что прорыв глубоко эшелонированной обороны будет столь же медленным и затяжным, как и в прошлой войне. Я тут не слишком подкован, но, по-моему, полнейший разнобой.

–      У русских примерно такая же ситуация. Стенка на стенку. И это, как у них говорят, льет воду на нашу мельницу.

–       Тем лучше... Остается выбрать момент для операции «Спецотдел». Я думаю провернуть ее с помощью парней из крипо. Небе посодействует.

–      Как это понимать: «выбрать момент»?.. Охраняется одинаково и в будни, и в праздники.

–       Охрана меня волнует меньше всего,– Гейдрих задумчиво пососал зубочистку.– Я выжидаю, когда эти беки и бломберги выкинут очередной фортель. Думаю, что долго скучать нам не придется. Они у фюрера в печонках сидят.

–      А Кейтель оказался неплохим малым!

–      Вот он ведет себя правильно. Бломберг еще вспомнит своего Рейхенау.

–      Главное, своими руками отправил его на повышение!.. Нет, близкого человека лучше держать при себе.

–      Поэтому я тебя и не отпускаю. Будешь расти здесь.

–      Я никуда не рвусь, Рейнгард.

–      И хорошо делаешь.

–      Хочешь развеселю?.. Оказывается, у меня в России отыскался в некотором роде однофамилец.

–      Мало ли там немцев...

–      Это – грузин или что-то похожее.

–      Грузин? И тоже Беренс?

–       Некто Лаврентий Берия. Партийный лидер Закавказья, бывший начальник местного НКВД. Наша агентура в Баку сообщает удивительные вещи. Эти люди умеют работать. Никаких сантиментов.

–       Берия и Беренс,– Гейдрих прислушался к звучанию.– Действительно, похоже.

–      У него кличка такая – Беренс. Образовано из двух имен: Берия и Реденс. Реденс – бывший шеф Закавказского НКВД и, между прочим, родственник Сталина. Сейчас работает в Москве.

–      Так чем же он замечателен, этот твой Берия?

–       Идет по трупам. Перерезал всех мало-мальски сильных соперников. Если и в центре те же порядки, то мы на верном пути. Осечка исключается.

С помощью приятелей из крипо Науйокс напал на след некоего Франца Путцига, художника-гравера, у которого в районе Берлин-Панков была превосходно оснащенная мастерская. Путциг увлекался графологией и хиромантией. Его готические экслибрисы с чертями, привидениями и скелетами пользовались большим спросом среди библиофилов известного круга. Проверили по картотеке – порочащих связей не оказалось. Местный блоклейтер охарактеризовал мастера, как человека законопослушного и набожного. Заручившись рекомендацией одного из ветеранов «Общества Туле», Науйокс, понятно в штатском, отправился на рекогносцировку.

Он застал Путцига за работой, когда тот прокатывал на станке листы «Плясок смерти» Гольбейна.

–      Подделка? – приятно удивился хауптштурмфюрер.

–      Что вы, господин! Как можно?.. Печатаю с оригинальных досок по заказу музея. На каждом оттиске будет выдавлен специальный штамп.

–      Выгодная работа?

–       Вообще-то да, хотя и не разжиреешь. Тут главное доверие, почет. Доски, которые резал великий мастер, дадут не каждому!.. И вообще в таком деле возможны всякие злоупотребления.

–      Например?

–       Как изволите видеть, я печатаю на бумаге современного производства. Будь на моем месте какой– нибудь мошенник, а таких в Берлине немало, он мог бы раздобыть десяток-другой старинных листков, накатать и пустить в продажу как подлинники. Риск, скажете вы. Да, риск. Но не всякий ведь остановится перед риском. Соблазн велик. Одно дело выручить десять марок и совсем другое – тысячу.

–      Значит, вы получаете десять марок?

–    Десять получит музей. Мне платят по три марки за экземпляр. Но я не жалуюсь... Так какой у вас будет заказ, господин?..

–      Мюллер, инспектор государственной тайной полиции Мюллер.

–      Мюллер-гестапо? – Путциг от неожиданности выронил валик.– Я хотел сказать: сам господин Мюллер – начальник гестапо? – смущенно поправился он.

–       Ну что вы,– покровительственно улыбнулся Науйокс.– Я всего лишь однофамилец генерала, скромный служащий... Однако дело, которое меня привело к вам, в высшей степени секретное и ответственное. Речь действительно идет о заказе, который, уверяю вас, будет щедро оплачен. Вы сами назовете цену. Однако заказ этот не совсем обычен, и, прежде чем ввести вас в курс дела, нам придется соблюсти небольшую формальность,– Науйокс достал из портфеля отпечатанный на машинке договор. Самый обычный договор между заказчиком и исполнителем, но с особым условием: от заказчика требовалась подписка о неразглашении.– Впишите свою фамилию, укажите сумму и подпишитесь внизу.

–      Я...– Путцига раздирало сомнение. Отказывать господам из всемогущей тайной полиции страшновато. Язык не поворачивался. Но и очертя голову кидаться к ним в пасть – ничуть не лучше. Сосет.– Я обязан сделать это?

–       Как вам сказать, господин Путциг? – Науйокс оценивающе оглядел его с головы до ног.– Долг каждого честного немца повиноваться приказу фюрера. Государственная полиция выполняет его волю, является, так сказать, проводником политики партии. Надеюсь, вы понимаете, что я обратился к вам не как частное лицо? Но мы никого не собираемся насиловать. Договор, который я бы все-таки рекомендовал вам скрепить своей подписью, предполагает добровольное сотрудничество. Поэтому мне хотелось бы услышать от вас недвусмысленный ответ. Германия нуждается в вас, господин художник.

–       Я... я согласен,– дрогнувшей рукой Путциг поправил очки. Ничего не поделаешь: его взяли за глотку. Ближние и потому вполне конкретные опасения пересилили дальние, быть может, мнимые, воображаемые. С отвращением взглянув на выпачканную ладонь, он отер ее о фартук, осторожно взял услужливо предложенное перо, аккуратно заполнил указанные места и вывел затейливый росчерк. Лишь строку со словом «рейхсмарок» оставил пустой.– О вознаграждении мы сможем договориться после, когда я... узнаю, в чем должна заключаться моя работа.

–      Что ж,– забрав бумагу, охотно согласился Науйокс.– Это и логично, и справедливо. Вы разрешите? – не дожидаясь ответа, он присел на кушетку, нога на ногу, и указал место напротив.– Прошу.

–      Позвольте мне вымыть руки? – гравер брезгливо понюхал черные от краски пальцы и направился к умывальнику. В ход пошли растворитель, пемза, какие-то щеточки, наконец дошла очередь и до мыла. Его он использовал весьма экономно.

Это понравилось Науйоксу. В СС тоже шла объявленная рейхсфюрером борьба с расточительством: размеры бланков для переписки сократили ровно наполовину.

–      Прошу прощения,– Путциг плюхнулся в кресло.– Я внимательно слушаю вас, господин инспектор.

Не называя имен, Науйокс принялся излагать по пунктам.

–      Вы готовы выполнить такую работу, господин Путциг? – спросил он под конец.

–      Работа непростая,– мастер намеренно затягивал ответ.– Надо обдумать... Пожалуй* я бы смог справиться с вашим заказом, но при одном непременном условии.

–      Назовите.

–      Я бы хотел попросить вас выдать мне официальное подтверждение, что все сделано по вашему заданию и без всякого вознаграждения.

–      Вот как? – Науйокс принялся озадаченно вертеть носком сапога. Мистик оказался хорошенькой штучкой.– Вы хотите получить письменный документ? Я не ошибаюсь?                                  _____

–      Да, письменный, по всем правилам.

–      И что же, по-вашему, следует указать? Подробный перечень операций? Гестапо, грубо говоря, поручает господину Путцигу изготовить поддельные бумаги одного иностранного государства?.. Так вы это себе представляете? – Науйокс решил действовать убеждением. Техническая группа, которую он возглавлял, готовилась развернуть производство английских фунтов. Гравер такого класса – находка.

–      Боже упаси,– подумав, ответил Путциг.– Такое мне и в голову не приходило. Напишите просто: гравер такой-то выполнил особое задание полиции в рамках своей специальности.

–    Особое! – хмыкнул Науйокс.

–      Можно просто задание. Только обязательно надо упомянуть, что я бескорыстно, по доброй воле послужил партии своим скромным талантом.

–      Короче говоря, вы хотите что-то вроде охранной грамоты?

Путциг скромно потупился:

–      Надеюсь, я ничем не обидел господина инспектора?

–       Нет, нисколько,– покачал головой Науйокс. Теперь уже ему понадобилось поразмыслить.– Вы имели дело с факсимиле? – после некоторой заминки спросил он, желая удостовериться окончательно.