Текст книги "Благочестивая одержимость (ЛП)"

Автор книги: Энса Ридс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Бабушка была ведьмой.

Не в оскорбительном смысле, а настоящей ведьмой. Она произносила заклинания, гадала по руке, не хихикала, а гоготала, и чаще всего знала вещи, которые никто не знал. Папа считал её сумасшедшей, но мы с мамой практически поклонялись ей.

Бабуля Гэмми жила в старом коттедже, отремонтированном мамой, когда та вышла замуж за отца и поняла, что может навсегда изменить их с бабушкой жизни. Бабуле было семьдесят лет, но она выглядела так, будто ей только что стукнуло пятьдесят. Её тело было твёрдым и суровым, словно она была высечена из камня. В её виде не было нежных черт, присущих женщинам. Она была смуглой, с каштановым оттенком кожи, которая всегда блестела, хотя бабушка никогда не пользовалась косметикой. Она говорила, что кожа сияет из-за вазелина, который она наносила. У бабушки были длинные дреды, поседевшие от старости, светлые и тонкие брови и незаметные ресницы. Она ходила босиком, носила длинные юбки, украшала запястья бусами и «драгоценностями» из шкур животных и никогда не красила свои длинные и скрученные ногти. Бабушка жгла благовония в доме и держала при себе мешочек с костями, а её домашним животным была коза.

– Бабуля, – начала я, кашляя от густого дыма благовоний. Я привыкла к ним, но иногда запах был очень резким и мешал дышать, – почему бы тебе не потушить их? – спросила я, входя в гостиную, и обнаружила, что она сидит рядом с моей матерью.

– Это демон в тебе говорит, тыковка, – обратилась она ко мне. Так меня называли мои родные и близкие из-за моих круглых щёк, потому что с ними я выглядела «пухленькой и очаровательной, как тыковка». Это прозвище я получила ещё в детстве, когда все думали, что это детский жирок, но так как я уже давно не ребёнок, стало ясно, что пухлые щёки у меня на всю жизнь.

– Вот почему ты задыхаешься, – продолжила она, принимая поднос с напитками, который я принесла. Она взяла его из моих рук и поставила на журнальный столик перед нами, а я заняла своё привычное место в кресле.

Я поборола сильное желание закатить глаза и просто закрыла их, выдыхая, слушая, как бабушка и мама продолжают разговор на их родном языке – зулу. Я не могла говорить на нём, но улавливала смысл некоторых фраз.

Обычно мама была молчаливой, всегда в своём внутреннем мире, будто в скорлупе. Даже если дело касалось меня, создавалось впечатление, что она вынуждена общаться со мной или что ей стыдно передо мной. Наши разговоры иногда казались натянутыми и грустными, а ощущение пустоты внутри меня лишь усугублялось при мысли о наших с ней отношениях. Но с бабулей она была другой – больше говорила и улыбалась.

Это очень грустно, потому что, на самом деле, моя мама одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела. Её кожа оттенка миндаля выглядела здоровой и увлажнённой. Чёрные волосы, подстриженные под пикси, были ухоженными и подходящими к её маленькому лицу. Глаза сирены приковывали к себе внимание, которого она не хотела. Губы в форме бантика, как у меня, не слишком выраженные, но заметные скулы, ямочки на щеках. Тонкий и острый нос, будто она обратилась к пластическому хирургу, чтобы выглядеть более по-европейски, был естественным. Совершенно не значит, что я считаю «некрасивых» людей заслуживающими сожаления, но красота мамы как внешняя, так и внутренняя (хоть и погребённая под руинами), делала её такой, что она заслуживала всего самого лучшего, как и остальные хорошие люди на свете.

Может, я и живу в своём собственном мире, но не считаю себя идиоткой, и было очевидно, что мама стала такой из-за папы и их брака без любви. Впрочем, это уже другая история.

Я потянулась за стаканом клубничного лимонада, который приготовила, и поставила его перед собой.

– Скажи мне, тыковка, как у тебя дела с учёбой? – спросила бабушка, отпивая пиво из бутылки, бусины на её запястьях звенели друг о друга. Мои глаза встретились с её ярко-карими глазами, всегда такими странными и пугающими. Несмотря на то, как сильно я обожала бабулю, от её взгляда я всегда испытывала дискомфорт, как будто она видела меня насквозь. Собственно, так и было, но от этого навязчивого ощущения лучше не становилось.

– Всё в порядке, – я пожала плечами.

Мама встала:

– Загляну к повару и скажу ему, что мы хотим на ужин, – она быстро вышла из комнаты, я посмотрела ей вслед, а затем снова переключила внимание на бабулю, которая теперь пристально смотрела прямо на меня. Я сделала пару глотков лимонада, ожидая, что бабушка отвернётся, но она этого не сделала. Наоборот, мне показалось, что она хочет мне что-то сказать, или она что-то видит, и теперь я хотела знать, что именно.

– В чём дело? – спросила я, проглотив остатки клубничного лимонада.

Повисла тишина, словно бабушка обдумывала свой ответ.

– Я беспокоюсь, – она сделала паузу, поставив пиво на стол, я наблюдала за её длинными закрученными ногтями, лежащими у неё на коленях, пока она пристально смотрела на меня, – о тебе, – добавила она.

Я нахмурила брови:

– Что ты увидела?

Я верила в неизвестное: в магию и ведьм, в ангелов и Бога, в призраков и предков, а ещё в вампиров и оборотней и даже в единорогов. Я верила, что при таком количестве галактик во Вселенной невозможно, чтобы человечество было единственным видом. Обычно люди словно отключают свой разум при мысли о том, что существует нечто неизведанное, я же не из их числа. Я приняла это. Особенно способности бабули. Папа называл это чепухой, а меня – глупой, раз я верю в то, что она говорит, но я чувствовала, что бабуля с её способностями – дополнительное преимущество в этой штуке под названием жизнь. Благодаря ей я почти всегда знала, что делать. Когда я была в замешательстве по поводу чего-либо в своей жизни: будущего, настоящего, друзей, чего угодно – я всегда получала ответы от неё.

– Покажи мне свои ладони.

Я встала со стула и подошла к ней, но не стала садиться рядом, заняв место перед ней, и положила руки на её колени. Она одобрительно хмыкнула, взяла мои руки и начала проводить ногтями по ладоням. Бабушка редко гадала мне по рукам. Даже когда из праздного любопытства я просила её посмотреть и рассказать мне о будущем, она всегда отшучивалась.

– Эта ладонь, – она указала жестом на мою правую руку, – показывает счастье, любовь... свет, – она замолчала, обеспокоенно нахмурив брови, а затем указала на левую. – Эта ладонь показывает только горе и тьму, – бабушка посмотрела на меня, её карие глаза впились в мои, как это бывало всякий раз, когда она гадала мне, словно ей приходилось уходить в глубины своего сознания и вытаскивать информацию, которой не обладал никто.

– Я… я не понимаю, – она покачала головой.

– Что? В чём дело? Какая тьма? – начала тараторить я, прервав её на середине предложения.

Но тут она начала разговаривать сама с собой. Она часто так делала, и когда я спрашивала её об этом, она отвечала, что общалась с духами, которые жили внутри нее.

– Я боялась, что это случится. Значит, мы не смогли остановить это...? Будущее не предопределено, всё зависит от того, какой выбор ты сделаешь. Ну, да, я пыталась. Что значит, этого было недостаточно? Я даже разговаривала с ним.

– С кем ты разговаривала? – спросила я, но она будто не слышала вопроса, продолжая:

– Ты прав, я знала, что с ним далеко не уедешь. Но я надеялась, что у нас получится, ведь он же её отец. Нельсону следовало стараться лучше. Ну, теперь уже слишком поздно, я уверена. Это скоро произойдёт? Он? Она? Боже, какую тьму он принесёт, – закончила она дрожащим голосом, когда её глаза вновь сфокусировались на мне, я поняла, что какой бы разговор она ни вела, теперь он закончен.

– Моя дорогая, – бабуля Гэмми обхватила моё лицо. Её брови больше не были нахмурены, но в голосе чувствовалось беспокойство. – Почему ты не послушала отца, когда он велел тебе оставаться в спальне? – спросила она меня.

– Мама тебе об этом рассказала?

– Мне не нужно, чтобы она мне что-то рассказывала, – она покачала головой, – я и так знаю, что это произошло. Я пыталась посеять сомнения в твоём разуме, когда ты была на лестнице, но ты сопротивлялась, и вот что произошло, – она отпустила мои руки и теперь наблюдала за мной.

– А что с тем мужчиной, который спросил твоё имя?

– А что с ним?

– Что ты о нём думаешь?

Я знала, что лучше ничего не скрывать от неё, потому что, скорее всего, она уже знала мои мысли. И если бы я солгала ей, это было бы неуважительно, поэтому я нервно вздохнула.

– Думаю, эм, я действительно не знаю, что о нём думать, – бабуля ободряюще кивнула головой, подталкивая меня продолжать. – По правде говоря, в тот момент, когда мы с ним встретились взглядами… мне показалось, что… весь мир содрогнулся. Всё было так странно, но он был так очарователен. Он буквально спросил только моё имя, а я до сих пор не могу выбросить его из головы, – я хихикнула, – кажется, я влюбилась в папиного друга.

Бабуля улыбнулась, но улыбка не была искренней:

– Этот человек имеет большое отношение к твоему будущему, Нирвана, и не в хорошем смысле. Мой тебе совет, – она закусила внутреннюю сторону щеки, – не уезжай. Потому что если ты уедешь, он увидит тебя, а ты его. И всё это, – она указала на мою левую ладонь, – станет явью.

Глава 3

Мой личный водитель остановил машину на парковке самого пафосного и дорогого заведения города «Languid Lounge», в котором моя лучшая подруга Рейчел работала певицей.

– Спасибо, Стив, – я улыбнулась ему. Стив возил меня с тех пор, как мне исполнилось семь. Он был пожилым шестидесятичетырёхлетним мексиканцем, одним из немногих сотрудников моего отца, которые продержались так долго. Обычно все, кто работал на отца, уходили через пару месяцев.

Не то что бы мне нужен был водитель – я умела водить машину. Научилась в шестнадцать лет. Тогда это было идеальным предлогом, чтобы сбежать от родителей. Но примерно через год это мне наскучило, тогда я и поняла, что буду ездить с личным шофёром всю оставшуюся жизнь.

Стив добродушно улыбнулся мне, придерживая дверь моего бронированного BMW 5. На мой взгляд, в броневике не было необходимости, ведь я не дочь президента или военного преступника. Но отец был одержим безопасностью и настаивал, чтобы я всегда ездила именно на этой машине. А я никогда с ним не спорила по этому поводу.

– Не стоит благодарности, Нирвана. Я буду здесь через полтора часа и заберу вас с Рейчел, – он подал мне руку, помогая выйти из машины.

Солнце уже скрылось за горизонтом, наступала ночь. Я поправила свою кружевную накидку, соскользнувшую с плеч, и оглянулась вокруг. На парковке стояли несколько красивых автомобилей: Rolls-Royce, Lamborghini и Bentley. Название ресторана сияло неоновыми огнями на здании. Из дверей заведения, спотыкаясь, выходила компания женщин. Они держали в руках бокалы с шампанским и громко смеялись. Я обратила внимание на их модные коктейльные платья и дизайнерские сумочки, свисающие с плеч. И вспомнила предупреждение Рейчел о том, что «Languid Lounge» – то место, куда нужно одеваться особенно красиво. Сегодня я не успела переодеться, но, несмотря на это, мой образ был подходящим: атласное миди-платье от Givenchy цвета слоновой кости, напоминающее винтажное нижнее бельё. Кожаные туфли на каблуке с ремешками, украшенными кристаллами, от того же бренда. Кружевная накидка под цвет платья. Волосы я собрала в лёгкий небрежный пучок, благодаря которому выбившиеся пряди идеально обрамляли моё лицо. И, как всегда, использовала минимум косметики – тушь, консилер, чтобы скрыть покраснения, немного румян на щёки и винно-красную помаду.

Я вошла в помещение, и ангельский задушевный голос Рэйчел сразу окутал меня. Если я была хамелеоном, то Рэйчел Морган была настоящим павлином. Я была невидимкой, но она всегда выделялась из толпы. Мы были словно два разных полюса. Её воспитывал отец-одиночка, который работал менеджером в строительной компании, являясь человеком ниже среднего класса. Несмотря на это, Рэйчел была одной из самых популярных девочек в школе, стала королевой выпускного бала и веселилась так, будто завтра никогда не настанет. Она пила как взрослый мужик, которому нечего терять в жизни, у неё всегда был припрятан косячок, она носила всё, что хотела, и у неё было много татуировок. Рэйчел хохотала над любой шуткой, закатывала глаза при виде симпатичных парней и танцевала как безумная всякий раз, когда была в наушниках, и ей было абсолютно наплевать, наблюдает ли за ней кто-то или нет.

Мы с Рэйчел были лучшими подругами более шести лет. Я даже не могу вспомнить, как именно мы познакомились, но, повстречавшись, мы уже не расставались. Я старалась быть на заднем плане, но с ней я всегда оказывалась в эпицентре событий. С ней мне было комфортно как в радостные, так и в грустные моменты, она знала все мои секреты и все тайны моей семьи. Иногда ей всё же удавалось выводить меня из зоны комфорта, но при этом я не чувствовала себя неловко, она придавала мне уверенности. У неё была самая сияющая улыбка, которая заряжала меня энергией. Она была моей дозой эспрессо.

Широкая улыбка растеклась по моему лицу, когда я прошла дальше в зал ресторана и увидела мою лучшую подругу на сцене. За ней стояли четверо мужчин: один играл на трубе, другой – на флейте, третий – на саксофоне, а тот, что стоял ближе всего к ней – на фортепиано. Рэйчел была в платье, которое я подарила ей, когда узнала, что она получила работу певицы в «Languid Lounge». Это было платье в пол от Alexander McQueen, сшитое в Италии. Красное, шёлковое, без бретелек, с вырезом на груди в форме сердца. Оно облегало её тело как вторая кожа, и на ней оно выглядело так, словно было создано специально для неё. Она выглядела безупречно с идеальным макияжем и объёмными вьющимися волосами.

Я стояла с закрытыми глазами, глубоко чувствуя музыку и слушая её прекрасный голос. Она пела «Nothing burns like the cold» Snoh Aalegra, которую она репетировала при мне около миллиона раз, но у меня всё равно было такое чувство, будто я слышу её впервые.

– Извините, мисс, – официальный тон привлёк моё внимание, и я посмотрела в сторону голоса, обнаружив улыбающегося молодого человека в униформе официанта примерно моего возраста. – Хотите, я провожу вас к столу? – спросил он, я улыбнулась в ответ, чувствуя себя неловко.

– Эм, да. Пожалуйста. Рядом с ней, – я указала на Рэйчел, и он кивнул мне в ответ.

– Пройдёмте сюда.

Я последовала за ним, и только сейчас смогла действительно рассмотреть «Languid Lounge», который, как известно, был местом сбора самых богатых людей города. Было ощущение, что это место должно было находиться среди небоскрёбов Нью-Йорка и его элиты. Приглушённый свет, дорогие столы и стулья, официанты в строгих костюмах и белых перчатках и большая сцена, которую было видно с любого места. Также был танцпол, но почему-то никто не танцевал. Хотя тут было много людей, ужинающих и пьющих, много женщин и мужчин, в основном, одетых в костюмы.

Официант подвёл меня к кабинке после того, как я отказалась от столика на двоих, потому что я не хотела, чтобы у окружающих создалось впечатление, будто я сижу и жду кого-то. Я заняла своё место и сняла накидку, смотрела на сцену и слушала песню, которую исполняла Рэйчел. Потом я взяла в руки меню, оставленное официантом, просматривая, что они могут предложить на ужин. Я обратила внимание на устриц и дошла до раздела с напитками, останавливаясь на безалкогольном коктейле. Затем я отложила меню и ещё раз осмотрелась, отпивая воду из стакана, который мне налили, как только я села за столик. Я увидела, что помещение двухъярусное: первый этаж, который, по всей видимости, был главным, а над ним был ещё верхний ярус, скорее всего, предназначенный для VIP-клиентов. Когда я посмотрела на сидящих там людей, мои глаза сразу же встретились с парой серых глаз, о которых, меня предупреждала моя бабушка. У меня по рукам пробежали мурашки, и я почувствовала, как волоски на затылке встали дыбом.

Я слышала, как Рэйчел пела припев из «Wicked Game» Chris Isaak. Но, как и в первый раз, я не могла оторваться от его взгляда. Он прислонился к перилам балкона, выходящего на нижний этаж, во рту была сигарета, и он пристально смотрел на меня. Мне было интересно, как долго он там стоит и как долго наблюдает за мной. На нём были белая рубашка с закатанными рукавами, расстёгнутыми белыми пуговицами и чёрные классические брюки. Его волосы казались влажными, как будто он только что вышел из душа, даже с такого расстояния, казалось, я могла заметить крошечные различия на его лице или теле, словно я знала его целую вечность.

– Мисс, готовы ли вы сделать заказ? – спросил официант и разорвал чары, под которыми я находилась всё это время. Медленно я отвела взгляд от мужчины и повернулась к официанту, пытаясь сфокусироваться.

Официант принял мой заказ и ушёл, забрав с собой меню. Я услышала, как кто-то зовёт меня по имени, но не так, как будто вас заметил кто-то из старых знакомых. Нет, оно было произнесено тем самым незнакомцем и звучало так, как будто являлось уникальным блюдом в меню. Моё тело замерло, а сердце начало бешено колотиться в груди, прежде чем он появился сзади меня, и запах его парфюма затуманил мои чувства. Пахло божественно, мужественно и необычно, как будто это был аромат, принадлежащий только ему, и я готова была вдыхать его вечность.

Я медленно обернулась, и мои глаза невольно пробежались по его телу снизу вверх, чтобы, наконец, встретиться с его красивыми серыми глазами. Его рубашка была всё ещё аккуратно заправлена, рукава всё ещё закатаны, первые три пуговицы рубашки всё ещё расстёгнуты, волосы всё ещё влажные, а сигарета всё ещё во рту.

Он не стал просить разрешения присесть, просто проскользнул в кабинку и сел напротив меня, поставив локти на стол и сцепив руки вместе, бесстыдно пробежав глазами по моему телу и заставляя меня пылать от смущения. Платье было с глубоким декольте, но оно не было вызывающим. По крайней мере, я на это надеялась.

Он молчал, поэтому я решила заговорить первой, потому что была уверена, что к тому времени, когда он снова встретится со мной взглядом, моё лицо будет красным как свекла.

– Привет, – я произнесла это тоном ниже моего обычного. Мои ладони вспотели, я волновалась, что пробормотав банальное «привет», опозорилась. Я ненавидела знакомства с новыми людьми, или когда меня заставляли что-то им говорить. Потому что я всегда слишком много обдумывала свои слова и действия, и в итоге всё портила.

Он вынул сигарету изо рта, выпустив немного дыма, прежде чем небрежно раздавить окурок о дорогой деревянный стол. Снова посмотрел на меня, и я почувствовала себя простушкой.

– Почему ты здесь, мышонок? – спросил он, его голос был именно таким, каким я его запомнила в нашу первую встречу. Он полностью завладел моим вниманием: мои слегка приоткрытые губы, глаза, с удивлением смотрящие на него. Я была уверена, что он заметил, какой эффект оказывает на моё невинное тело.

– Из-за подруги. Моей лучше подруги. Она поёт, я имею в виду, она певица. Вон там, – ответила я обрывистыми и нервными предложениями, задыхаясь. Мой голос звучал жалко, тон был слабым и робким. Хотя обычно у меня был довольно приятный и спокойный голос.

Он даже не обернулся, чтобы посмотреть на Рэйчел, он не сводил с меня глаз.

– А тебе идёт айвори¹, – он потянулся за кувшином и налил себе воды в стакан. Я проследила за его движениями и заметила, что костяшки его пальцев были в синяках, а кожа на руках изранена.

– Спасибо, – пробормотала, положив ладони на колени, – что… что случилось с твоими руками? – я желала заполнить тишину.

Он сделал несколько глотков из своего стакана и только потом ответил:

– Дела, – он ухмыльнулся и провёл рукой по щетине, – иногда мне просто необходимо выпустить пар.

– Понятно, – сказала я, хоть это и было далеко от реальности.

Он убрал руки со стола, облокотившись на спинку сиденья и слегка наклонив голову в сторону, его взгляд вновь пробежался по моему телу, а затем вернулся к моим глазам.

– Ты мне интересна, мышонок. Ты очаровательная… тихая и красивая, – его голос был хриплым и спокойным, когда он сыпал прилагательными, ассоциировавшимися у него со мной. – Неудивительно, что твой отец скрывал тебя, спрятав в своей башне, – ухмыльнулся он и наклонился вперёд, его взгляд держал меня в плену, словно жертву.

– Скрывал от таких, как я, – ухмылка сползла с его лица, и волосы на моём затылке встали дыбом от его слов, и от того, как он их произносил. Моё тело отреагировало на это странным образом: одна часть меня чувствовала в его словах угрозу и хотела убежать, другая часть воспринимала это как сексуальный флирт и нечто возбуждающее и хотела, чтобы он продолжал.

– Я тебя не знаю, – тихо произнесла я.

Мы действительно были незнакомцами, поэтому я вообще не должна была сидеть здесь с ним и слушать его. Мне нужно было бежать, не оглядываясь, чтобы он не мог оказывать на меня такого влияния.

– Ты узнаешь, мышонок, обещаю, – сказал он, – но давай для начала представимся, – он сделал паузу, посмотрев на что-то позади меня. – Сальваторе Эспозито.

Боже, Сальваторе Эспозито. Имя, которое немногие осмеливались произнести, даже шёпотом в самых тёмных углах, будучи уверенными, что никто их не услышит. Мой отец когда-то рассказывал мне о человеке-дьяволе, управлявшем Хэдли. Но, честно говоря, я думала, что это выдуманная история, что-то типа страшилки, чтобы девочки не разговаривали с мальчиками и держались подальше от незнакомых мужчин. Пока о «человеке, имя которого нельзя называть» мне не рассказали сначала бабуля, потом и Рэйчел, а затем ещё и одноклассники.

При населении более семидесяти тысяч человек Хэдли был мирным городком со старыми домами и зданиями. Он был известен своими старинными поездами, и именно это привлекало сюда туристов. В целом, в Хэдли вам не нужно было слишком беспокоиться о своей безопасности, даже если вы не знали кого-то лично, люди наверняка знали кого-то, кто знал кого-то другого, кто знал вас. Тем не менее, жители Хэдли нередко ложились спать, а утром находили обезглавленное тело, висевшее вверх тормашками на мосту Эйлсбери. Также случалось, что в ходе мафиозной войны погибала целая семья за ночь.

Мой отец-шериф, пытался скрыть некоторые из этих убийств, однако слухи разносились быстро, и остановить их, как только это происходило, было уже невозможно. Но никто не осмеливался жаловаться, потому что мы все уже знали, кто это сделал. Сальваторе Эспозито любил посылать всем ясный сигнал и всегда преподавал урок тем, кто осмелился предать его, пойти против него или даже произнести его имя. Он пытал своих жертв, затем обезглавливал, и насаживал их головы на шипы прямо перед домом жертв. Самое страшное заключалось в том, что он также выкалывал им глаза. Это было его фирменным стилем. Поэтому, если вам не повезёт пройти мимо дома одной из его жертв, велика вероятность, что вы будете сильно травмированы от увиденного. Но, на мой взгляд, самое ужасающее в этом, что семьям жертв не разрешалось убирать головы со двора, потому что в противном случае её заменяла голова другого члена семьи. И очень часто, проезжая мимо лужаек, можно было обнаружить высохшие черепа, всё ещё прикреплённые к шипам.

Я знала, что отец часто общается с плохими людьми, но никогда бы не подумала, что он сядет за стол с Сальваторе Эспозито.

Находиться здесь, рядом с этим мужчиной – вероятно, худшее, что могло случиться в моей жизни. Когда его имя эхом отозвалось в моём разуме, и я вспомнила все эти жуткие ужасные истории, я испытала, казалось, весь спектр эмоций, – от пугающего спокойствия до абсолютно парализующего ужаса. Моё тело дрожало, руки сжались в жалкие кулачки, я ощущала себя так, словно меня ударили под дых.

Это был страх. Чувство, которое я никогда не испытывала раньше. Конечно, у меня случались приступы паники, например, перед выступлениями перед всем классом. Тогда моё беспокойство всегда возрастало, но сейчас было совсем иное ощущение. Всепоглощающий страх, будто я столкнулась лицом к лицу с самым худшим кошмаром. Моё сердце так сильно колотилось в груди, словно пытаясь перекачать как можно больше крови и кислорода прежде, чем Сальваторе убьёт меня. Что он хочет сделать со мной? Что будет после этого?

– Сс… Сальваторе… – запнулась я, дыхание у меня было прерывистое, он наблюдал за мной, будто я хомяк, который развлекает его своей беготнёй в колесе. – Я слышала о тебе, кажется…

Я поймала себя на том, что произнесла это вслух. Мы впились друг в друга глазами. Его были расслабленными и нечитаемыми, а в моих, вероятно, застыли паника и тихий ужас.

Я никогда не знала, когда стоит держать рот на замке. Скорее всего, сейчас был именно такой момент, поэтому я должна позволить ему говорить, чтобы у меня был шанс выбраться из этой ситуации невредимой.

– Не будь такой напуганной, мышонок, – он провёл рукой по своим волосам, его глаза всё ещё смотрели на меня, заставляя меня чувствовать, возможно, все существующие эмоции, потому что он выглядел иначе, чем я думала.

Я представляла Сальваторе Эспозито человеком, который внешне соответствовал бы его поступкам, человеком, на которого, вероятно, было бы противно смотреть. Может быть, толстым стариком, покрытым татуировками, пирсингом, с неухоженными волосами, со шрамами и всё такое. Но не его.

Он слегка повернул голову в сторону и посмотрел на сцену, где Рэйчел пела «Feeling Good» в джазовом стиле, прежде чем снова обратить взор на меня.

– Уже поздно, – пробормотала я, тяжело сглатывая и разрывая зрительный контакт, потому что для меня это было слишком. Я была уверена, что он сможет прочитать каждую мысль, которая проносилась у меня в голове, потому что я уже и так была открытой книгой. – Мне… мне, наверное, пора идти, – сказала я, даже не потянувшись за своими сумочкой и накидкой, которые лежали на соседнем сиденье. Я застыла на месте и, скорее всего, осмелилась бы пошевелиться только в том случае, если бы он дал мне разрешение.

– Я мог бы позволить тебе уйти, – он сделал паузу, вставая, – но прежде, чем ты уйдёшь, как насчёт того, чтобы потанцевать под одну из моих любимых песен? Было бы обидно не потанцевать в таком красивом платье в этот прекрасный вечер.

Он подошёл ко мне и протянул свою ладонь. Я посмотрела сначала на его руку, а затем взглянула на него широко раскрытыми и полными страха глазами. Но всё равно медленно вложила свою ладонь в его, и на мгновение поразилась тому, как его рука целиком обхватила мою, я никогда не чувствовала себя такой крошечной. Он был гигантом по сравнению со мной. Когда я встала, его запах практически сбил меня с ног, потому что он пах божественно и выглядел так же.

Он повёл меня на танцпол, и пока мы шли туда, я заметила, что все взгляды в зале были обращены на нас. Все смотрели, включая Рэйчел, которая выглядела так, словно увидела привидение. Сальваторе остановился в центре зала и крепко притянул меня к себе. Его тело было тёплым, сильным и уверенным, но в то же время довольно чувственным, чтобы двигаться в медленном темпе песни вместе со мной. Он всё ещё держал меня за руку, а другую положил мне на бедро, заставив меня вдохнуть сквозь зубы из-за появившихся ощущений.

Раньше я танцевала только с отцом, но это всегда было под быструю музыку и никогда так близко. Моё сердце колотилось, и я молилась, чтобы мои ладони не потели. Он притянул меня ближе к себе, и я оказалась на уровне его груди. Я боялась поднять голову и взглянуть на него, потому что знала, что бы это ни было, это закончится плохо. Я просто хотела, чтобы Земля разверзлась и поглотила меня целиком.

Он взял меня за подбородок и поднял моё лицо, заставляя посмотреть на него. Часто, когда люди смотрели на меня, они смотрели словно мимо. Я гордилась тем, что я невидимка, гордилась тем, что мне всегда удавалось сливаться с толпой. Но его взгляд… он смотрел так, словно я была его музой. Он смотрел прямо в меня, глубоко и насквозь.

Мы медленно, но грациозно двигались по залу, как будто песня, под которую мы танцевали, была бесконечной.

Он поднял мою руку над головой и закружил меня. Я не смогла спрятать улыбку, когда он притянул меня обратно, обнимая за талию. Мои руки обхватили его плечи. Я знала, что мне не следовало этого делать, но мне это начало нравиться. Он будто околдовал меня. Чем дольше я находилась рядом с ним, тем отчетливее я ощущала внутренние изменения. Словно что-то внутри меня щёлкнуло, разблокировалось. Мы словно остались одни в этом мире. Конечно, страх ещё присутствовал, но ему на смену приходило другое чувство – зачарованность, возможно.

Сальваторе Эспозито, определённо, был не из тех мужчин, с которыми можно было потанцевать, а потом уйти и жить своей жизнью дальше. Я понимала, что остаться было плохим решением, но, чёрт возьми, это было так приятно: чувствовать его взгляд и быть к нему так близко, наслаждаясь его потрясающей внешностью. Складывалось ощущение, что все пустоты внутри меня теперь заполнены.

Я знала, что это не последняя наша встреча, чувствовала это. Малая часть меня противилась этому, но большая часть, как бы это ужасно не было, желала вновь увидеть его. Вот почему я чувствовала себя словно под чарами. Кому, в здравом уме, захочется пересечься с таким криминальным авторитетом, как Сальваторе Эспозито?

Только Нирване Ньюман.