Текст книги "Благочестивая одержимость (ЛП)"
Автор книги: Энса Ридс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава 20
Руки Сальваторе скользили по моему мокрому телу, как шёлк по воде, обводя каждый сантиметр моей кожи. Моя голова была откинута назад, а руки лежали по обе стороны ванны, на которую опирался Сальваторе, пока я кричала в чистом экстазе.
– Сальваторе... – стонала я, слёзы катились из глаз от наслаждения, и меня сводило с ума, как ему удавалось заполнить меня так, словно это было в первый раз.
Мои бёдра горели, когда я оседлала его в воде, я старательно двигалась, чтобы с каждым движением его члена во мне задевал то самое сладкое местечко внутри меня. Он обхватил губами мой чувствительный сосок, посасывая и покусывая его, доводя меня до безумия. Моё тело стало намного чувствительнее, и лёгкие прикосновения к соскам казались пыткой, и мне казалось, что это я стала ненасытной.
Я почувствовала, как у меня сжался живот, а стоны превратились в отчаянные крики, когда я потянулась, взяла его яйца в руки и начала ласкать их, чтобы заставить его кончить быстрее.
– Чёрт! – блаженно стонала я, достигая кульминации, почувствовав, как его хватка на моей заднице усилилась, когда он заставил меня скакать на его члене.
С трудом переводя дыхание, я опустилась и прижалась к нему, глядя на багровые следы, которые я оставила на его шее. Сальваторе обнял меня, прижимая меня к груди, и я обхватила его за плечи. Его член пульсировал внутри меня, продолжая наполнять меня, и моё тело вздрагивало от блаженного удовольствия в ответ.
†††
Мы вернулись в Хэдли вчера вечером и сегодня должны были встретиться с моей семьёй за ужином. То, что началось как быстрый секс в душе, перешло во второй раунд у раковины в ванной, а затем ещё один в гардеробной, когда мы пытались привести себя в порядок перед ужином.
– Мне больно – пожаловалась я, прижимаясь к нему.
На самом деле, это была не боль, это было больше похоже на какую-то сексуальную гиперчувствительность.
Сальваторе ничего не ответил, только крепче обнял меня, осыпая меня поцелуями, поглаживая моё тело руками.
– Нам нужно готовиться к ужину с твоей мамой. Если только ты не слишком плохо себя чувствуешь, – он сказал это так, словно ему был совершенно безразличен ужин с моей матерью. Ему было абсолютно наплевать на всё, что не приносило ему выгоды, и я сжала челюсть от его слов и тона.
– Ты мог бы хотя бы притвориться, что тебя волнует ужин, – огрызнулась я, убирая руки с его шеи и поднимая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Он просто наблюдал за мной, без злости или насмешки над моей реакцией.
– И нет, я не настолько больна, чтобы пропускать ужин. Я увижу её всего второй раз с тех пор, как ты… – я поймала себя на том, что не произношу ни слова, потому что, несмотря на мою раздражительность, я знала, какие темы лучше не затрагивать.
Я схватила один из многочисленных халатов, которые были подобраны для меня, и, прикрыв тело, выскочила из ванной и направилась в свою гардеробную, захлопнув за собой дверь. Остановившись на половине пути, я подошла к двери спальни и закричала:
– Кто-нибудь, приведите Анну, чтобы она меня подготовила! Моё терпение на исходе!
Обернувшись, я увидела, что Сальваторе неспеша прогуливается посреди комнаты, с полотенцем, висящим на бёдрах. Он молчал, не сводя с меня глаз.
– Не смотри на меня так, – ворвавшись в гримёрку, я с силой захлопнула дверь.
Я начала расхаживать по комнате, пытаясь понять, почему у меня такое странное настроение. Всего несколько минут назад я хотела только одного: чтобы руки и губы Сальваторе были на мне, чтобы он был глубоко внутри меня и говорил мне, какая я грязная шлюха, а теперь вид его лица вызывал у меня тошноту.
Я начала размахивать руками, испуская разочарованный вздох, когда дверь, наконец, открылась и в комнату вошла взволнованная Анна.
– Где, чёрт возьми, ты была? – огрызнулась я, с раздражением глядя на неё.
– Я… я была занята другими делами, мисс, – нервно заикаясь, пролепетала она, тихонько закрывая за собой дверь и нервно сжимая руки.
Прикрыв глаза руками, я сделала глубокий вдох.
– Прости… – с выдохом сказала я, чувствуя вину за то, что внезапно превратилась в тирана. Я не могла объяснить, почему я вела себя так, слишком эмоционально. Я списала это на смену часовых поясов, и на предложение Сальваторе жениться на мне. Возможно, это депрессия стучится в двери, потому что в последнее время, в моей жизни происходит одно дерьмо.
– Не знаю, что на меня нашло, – продолжала я, проведя рукой по спутанным волосам, которые Сальваторе наматывал на кулак, когда врезался в меня сзади, заставляя смотреть на себя в зеркало.
Взгляд Анны внезапно остановился на бриллианте на моём пальце. Выражение её лица выражало ужас.
– Пожалуйста, скажи мне, что это кольцо ничего не значит, – спросила она напряжённым голосом.
Обхватив руками лицо, я начала отчаянно плакать.
– Я бы хотела… – это всё, что я смогла выдавить, скользя спиной по стене на пол. – Что мне делать, Анна? Я не могу выйти за него замуж.
Анна, похоже, паниковала не меньше меня, её панику можно было распознать по появившимся морщинкам и выражению на её лице, когда она нервно покусывала нижнюю губу. Мысли роились в её голове, и я гадала, не являюсь ли я такой же открытой книгой, как и она.
– О, Боже… – выдохнула она, и начала вышагивать по комнате, запустив руки в волосы, ухватившись за свою униформу.
– Что будем делать, Анна? – спросила я, надеясь, что у неё найдутся ответы на все вопросы, ведь она была спецагентом.
– Это плохо, – раздражённо заявила она, кивнув в мою сторону, – ты понимаешь, насколько всё стало серьёзней? Быть его пленницей – это одно, но быть его… невестой, – она произнесла слово «невеста» так, как будто это было какое-то проклятие, – это кольцо, Нирвана, всё усложняет.
– Я знаю. Я не хочу выходить за него замуж. Помоги мне, – умоляла я.
– Хорошо, я сделаю всё возможное, – она подошла ко мне ближе, – что ты выяснила?
Я рассказала ей обо всём, что произошло с тех пор, как мы покинули Хэдли. Рассказала ей о кексах, которые я испекла, и о мужчине, которого он разрезал, о свидании в кафе в Лос-Анджелесе, о предложении, о его семье и их плане по захвату тюремной системы. Выложила всё, ничего не утаивая, потому что надеялась, что из этой горы информации мы сможем выработать какое-то решение.
– И что теперь? – вопрос сорвался с моих губ.
– Я собираюсь задать тебе вопрос, и я хочу, чтобы ты была со мной максимально откровенна, – сказала она настороженно.
Я нерешительно кивнула, гадая, о чём же она может меня спросить.
– Ладно… хорошо… – сказала она, присев на пол рядом со мной.
– Хочу, чтобы ты знала: то, что я собираюсь тебе сказать, будет точкой невозврата, и может забрать частичку тебя навсегда.
Скажет ли она, что у меня не будет выбора, кроме как остаться с Сальваторе?
Неужели она пришла, чтобы разбить моё сердце?
– Вы с Сальваторе занимались сексом?
Я кивнула, не встречаясь с ней взглядом, и смущаясь своего ответа.
– Нирвана... Я агент, шпионка, и благодаря своей подготовке и, наверное, женской интуиции, я могу различать многие вещи. Я могу заметить, когда у тебя появился прыщ на лице, или, когда мужчина, который раньше заказывал кофе с тремя ложками сахара, вдруг просит мёд.
– Что ты пытаешься сказать, Анна?
Она сделала паузу, прежде чем она прервала зрительный контакт и посмотрела на мой живот.
– Нирвана, ты беременна. И у меня такое чувство, что Сальваторе уже знает об этом и, возможно, пытался заставить тебя забеременеть с самого начала.
Глава 21
Я никогда не думала, что наступит день, когда густой и пряный запах благовоний, которыми пропах дом бабули, будет напоминать мне защитное одеяло, за которое я буду так отчаянно цепляться. Запах благовоний в её доме, который когда-то вызывал у меня сильную головную боль и тошноту, сейчас казался таким родным и домашним. Такое чувство, будто я не могла им надышаться, я готова была окунуться в него с головой. Мне хотелось зарыться в него – завернуть и унести этот запах с собой. Запах, который, был одним из напоминаний о моей беззаботной и весёлой прошлой жизни, которой я жила всего каких-то три месяца назад.
Когда мы сидели за столом, казалось, что прошло три десятилетия, а не три месяца. В комнате царила угнетающая атмосфера, и было ощущение, что люди, сидевшие за столом, были чужими. Я посмотрела на бабушку, на её глаза, длинные ногти, которые, казалось, стали ещё длиннее с тех пор, как я видела её в последний раз. Её дреды казались гуще, и были ли они всегда такого цвета? Теперь они казались серебряными, весь тёмный цвет её волос, который раньше проглядывался сквозь седые пряди, исчез. Её дешёвая коричневая помада на тонких губах, браслеты из бисера и шкуры какого-то животного на запястьях – всё это казалось другим. Я забыла, как она выглядела и как говорила. Я вспомнила ощущение её объятий, когда я вошла в дом вместе с Сальваторе, как её хрупкие руки обняли меня за плечи, но её хватка не была крепкой, как будто она боялась обнять меня.
Мама…
Единственные воспоминания, которые у меня остались о ней – о нас, те, когда мы сидели на одеяле для пикника несколько недель назад, и плакали. Я не думаю, что мы когда-либо могли предположить, насколько всё может измениться.
Прошло всего три месяца.
И всё же она выглядела старше. Морщинки от смеха вокруг губ превратились в морщины старения, её лоб покрылся морщинами от стресса, а глаза казались более тусклыми, чем когда-либо при жизни с отцом. Она выглядела как призрак – пожилой и постаревший призрак женщины. По разбитому и удрученному выражению её лица я могла сказать, что она, похоже, не могла скрыть, что дела идут не так, как она надеялась. Она не могла меня спасти, и это убивало её.
Девушка, которая была моей лучшей подругой, сидела рядом со мной, склонив голову, и вид у неё был как у испуганного человека. Так ли я выглядела в глазах Сальваторе? Волны страха, исходившие от Рэйчел, накрывали меня, как холодные и беспощадные волны бушующего моря. Та ли эта девушка, которую я знала три месяца назад? Яркая, общительная, всегда весёлая – моя лучшая подруга, которую я оставила? Было ли это из-за присутствия Сальваторе Эспозито? Очевидно, да.
Я схватила руку Рэйчел под столом, её пальцы обхватили мою руку в чистом отчаянии и страхе, которые мне были слишком хорошо знакомы. Моя жизнь разваливалась или, скорее, уже развалилась. Я устала, и не хотела ничего, кроме как просто сидеть и позволять своему отчаянию брать надо мной верх. Все мы, сидящие сейчас за этим столом, испытывали общее чувство страха перед человеком, который сидел рядом со мной. Перед человеком, который надел мне на палец дорогое кольцо и навсегда привязал меня к себе. Видит Бог, мне не хотелось ничего, кроме как позволить атмосфере в комнате задушить меня. Мне хотелось взять острый нож, который бабуля положила на поднос с красным мясом, и осторожно провести им по шее, позволяя своим рукам, которым я доверяла, привести меня к смерти.
Я вырвалась из размышлений и улыбнулась женщинам за столом. Я не видела их три месяца и не собиралась сидеть здесь и хандрить, нет, я планировала притвориться, будто эти три месяца были просто отпуском. Кто знал, когда мне снова представится возможность увидеть моих близких? Кто знал, когда Сальваторе выпустит меня из своей хватки? Кто знал, когда мне придётся лишить жизни монстра, который уже забрал мою? И кто знал, как скоро меня похоронят на глубине двух метров? Было так мало надежд на светлое будущее. Я не знала, что мне предстоит сделать. Я не знала, беременна ли я и хватит ли у меня когда-нибудь смелости убить этого человека. Всё, что мне хотелось сделать в данный момент – это забыться.
Мне хотелось притвориться, что мужчина, с которым я сидела рядом, был чутким любовником. Человеком, который глубоко заботился обо мне, человеком, который никогда не вызывал у меня слёз печали и страха. Я хотела притвориться, что кольца, которое тяжело давило на мой палец, не существует, и что всё в порядке… хотя это было далеко не так.
– Я очень скучала по твоей еде, бабуля, – нарушила я гробовую тишину, наивным, беззаботным, полным любви голосом. Тем самым, который был у меня ещё три месяца назад.
– Ты всегда готовила самую лучшую лазанью, – сказала я, взяв немного лазаньи на вилку, и дразняще посмотрела на бабушку.
Всем было известно, что её лазанья была худшим блюдом, известным человечеству. Она всегда была либо подгорелой, либо сырой – сегодня она была сырой. Но я всё равно ела, потому что её еда возвращала меня в прошлое.
Она посмотрела на меня своими карими глазами, в которых не было никакой радости и спокойствия, лишь грусть. Она слегка улыбнулась, покачав головой.
– Ах ты, – она закатила глаза, – ты правда думаешь, что я не видела, как ты втихаря отдавала козе свою порцию лазаньи, не так ли?
Я рассмеялась, довольная тем, что она решила поддержать разговор.
– Это твоя мать виновата, она заставила тебя ненавидеть мою лазанью. Но именно так выглядит настоящая лазанья.
– Я бы не сказала, что это настоящая лазанья, – заговорила моя мать, её голос звучал робко и нерешительно, в нём не было ни капли радости.
– Тебе стоит попробовать мою пиццу. Я добавила туда больше сыра и помидоров, как тебе нравится, – сказала бабушка с улыбкой, кивнув в сторону пиццы.
Пицца тоже оказалась невкусной. Тесто было толстым и твёрдым. Она была посыпана сыром, помидорами и всем, что она нашла в своём холодильнике.
Впервые она приготовила для меня пиццу, когда мне было восемь лет. Это было ужасно. Она так усердно старалась, и по тому, как она посмотрела на меня, когда я откусила первый кусочек, я поняла, что не могу просто сказать ей, что меня сейчас стошнит. Поэтому я сказала ей, изо всех сил стараясь быть искренней, что это лучшая пицца во всём чёртовом мире, и она купилась на это.
Она по-прежнему верила моим словам, поэтому готовила для меня каждый раз, когда мне было грустно или весело. По каждому особому случаю она готовила пиццу. Я стала почти невосприимчива к этому отвратительному вкусу, но сегодня вид помидоров в сыре, мармеладных мишек, смешанных с арахисовым маслом, которое было вместо соуса, заставило мой желудок перевернуться, и я была уверена, что я не смогла скрыть своё выражение лица. Тем не менее, я улыбнулась, отрезая большой кусок, с полным намерением заставить Сальваторе съесть его.
Я почти не ела. Я откусила всего пару кусочков, в основном только елозя вилкой по тарелке, и кинула умоляющий взгляд на Сальваторе, который молчал всё это время. Мне не нужно было ничего говорить, потому что он без слов понял мой намёк, и переложил еду с моей тарелки на свою. Мне не хотелось это признавать, но мне было его немного жаль – еда бабули была пыткой. Но это ничто, по сравнению с тем, что он заставил меня пережить.
– Рэйчел, как твоя музыкальная группа? Как твой отец? А учёба? – я переключила внимание на свою лучшую подругу, которая так и не выпустила мою руку, которую держала в заложниках под столом. Я не хотела, чтобы она отпускала меня, потому что боялась, что отпустив её руку, она окажется плодом моего воображения.
Я хотела услышать её голос. Хотела, чтобы она присоединилась к разговору. Мне хотелось, чтобы она улыбалась, спела нам что-нибудь, чтобы было ощущение, что это не поминальный вечер, а семейный ужин.
– Всё хорошо, – сказала она тихо, – всё в порядке.
Она оторвалась от тарелки, и кинула взгляд на Сальваторе, который наблюдал за всеми сидящими за столом, наверняка зная, о чём они все думают. Я видела, что они все были на взводе, сидя за столом с самым известным в нашем городе человеком. Он смотрел на них холодным бессердечным взглядом, как будто они ничего для него не значили.
Лицо Рэйчел, казалось, побледнело ещё больше, и я крепче сжала её руку, привлекая внимание к себе. Она казалась напуганной, и в её карих глаза не было ничего, кроме страха.
– Я… мне очень жаль, – внезапно сказала она, хриплым и дрожащим голосом, и отложила вилку, – извините, – опустив голову, она вскочила на ноги и побежала в сторону спален.
Мы все сидели молча, когда услышали доносящиеся из коридора громкие рыдания.
– Я проверю как она? – мои слова прозвучали больше как вопрос, потому что я боялась лишний раз его разозлить.
Он поднёс мою руку, на которой сияло кольцо, к своим губам, и поцеловал, прежде чем отпустить. Я восприняла это за согласие, встала и последовала за своей лучшей подругой. Я постучала в дверь, прежде чем повернуть дверную ручку и войти в комнату, и увидела Рэйчел, плачущую над раковиной.
Я повернулась и закрыла за собой дверь, и прочистила горло, прежде чем заговорить.
– Рэйчел, – сказала я, понятия не имея, как её утешить. То ли обнять её, то ли взять за руку, сказать что-то или лучше просто промолчать.
Прошло всего три месяца, а мы словно стали незнакомцами.
– Я не узнаю тебя, Нирвана, – наконец сказала она дрожащим голосом.
Сглотнув ком в горле, я опустила руки по бокам, зацепив платье Gucci с золотыми пайетками, которое было на мне надето сегодня.
– Я тоже едва могу узнать себя, – подтвердила я, вставая и окидывая взглядом знакомую старую ванную.
– Знаешь, – она откинула волосы с лица и повернулась ко мне лицом, – все об этом говорят. Я имею в виду тебя. Ты и Сальваторе, – уточнила она.
– Да? И что они говорят? – спросила я, прислонившись к двери и скрестив руки на груди.
– Что ты нежилец, – невозмутимым тоном сказала она.
Я облизнула губы и кивнула.
– Да, скорее всего так и есть, – даже не пытаясь это отрицать, ответила я.
Мы обе молчали. Я заметила, что она изменилась. Она была одета в спортивные штаны и топ, а её волосы были распущены и выглядели неопрятно, и я знала, что это означало – она не следила за своей внешностью. Под её глазами были тёмные круги, да и в целом, она выглядела неважно.
– Ты выглядишь… – она замолчала, скользя взглядом по мне, – ты выглядишь так, как должна выглядеть женщина рядом с ним – неприлично дорого.
– Я так устала, Рэйчел. Я плачу каждый день. Мне не с кем поговорить, кроме служанки… – я тяжело сглотнула и посмотрела вниз, заметив старые шлепанцы на ней, – Я бессильна. На днях, я испекла кексы, а затем Сальваторе на моих глазах вспорол человеку живот и засунул туда один из низ, приказав врачам спасти ему жизнь, не извлекая кекс из его живота. И каждый день мне приходится видеть этого человека, потому что он – один из телохранителей Сальваторе, и теперь… – я закрыла глаза, и мой голос задрожал ещё больше, – мне страшно к чему-либо прикасаться, потому что боюсь, что могут пострадать люди. Рэйчел, мне нужно, чтобы ты просто сегодня вечером позволила мне улыбаться. Пожалуйста, давай поговорим о чём-то другом.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это. Если бы я могла тебе помочь… – она поджала губы, обнимая себя за плечи.
– Мне тоже. Но больше всего мне бы хотелось, чтобы тебе не пришлось видеть, как я прохожу через это. Со мной всё будет в порядке, – солгала я, кивнув.
Я знала, что она почувствовала мою ложь, потому что она всегда умела хорошо меня читать.
– Ты выберешься из этого, – солгала она в ответ, пристально глядя мне в глаза. Два лжеца стояли друг перед другом.
Её глаза скользнули по кольцу на моём пальце, и я кивнула, улыбнувшись ей.
– Сегодня вечером мы можем поговорить о парнях. С кем ты сейчас встречаешься? Как там Дилан или тот ассистент с кафедры психологии, который хотел переспать с тобой? Сегодня вечером мы можем поговорить о чём угодно, но только не об этом, – сказала я, указав на своё кольцо.
Она медленно кивнула, прежде чем на её лице появилась улыбка.
– Я порвала отношения с Диланом. Теперь мне нравится его лучший друг Тайлер.
– Ах ты, маленькая шлюшка! – разразилась я дразнящим смехом.
Глава 22
Долгожданная встреча с семьей прошла, и я вернулась к своей реальной жизни в аду. Я сидела в кресле и нервно кусала губы, чувствуя металлический привкус во рту. Я нервно стискивала ткань платья, непроизвольно подёргивая левой ногой, пока сидела рядом с Сальваторе, который выглядел таким же спокойным, как и всегда. Доктор, сидящий напротив нас, держал в руках папку и молча что-то читал.
Как только Сальваторе сказал мне за завтраком, что позвал врача, что бы он меня осмотрел, я сразу поняла для чего.
Сальваторе пожал руку своему семейному врачу, пожилому итальянцу по имени Джованни – он настоял, чтобы я называла его по имени. Джованни кратко рассказал, что давно знаком с Сальваторе и его семьей, и они все в прекрасных отношениях. Когда он попросил меня сдать несколько анализов, в том числе мочу, я поняла, что подозрения Анны верны.
Не буду врать, я действительно чувствовала себя иначе. Словно мои разум и тело мне не принадлежат, и в моём животе постоянно порхали бабочки. Кроме того, я не помнила, когда у меня в последний раз были месячные.
Однако все эти чувства не означали, что я хотела получить подтверждение этому предположению. Я бы предпочла ударить себя по животу и вытащить эту штуку как можно скорее. Я боялась услышать, что Джованни скажет мне, что я на самом деле беременна.
Сальваторе молча сидел рядом со мной, свободно расположившись в кресле и запустив одну руку в волосы. Он небрежно посмотрел на свои часы, пока мы ждали, когда же Джованни сообщит нам результаты теста. Мы сидели в кабинете врача, расположенном прямо в доме Сальваторе, и он был оснащён всевозможным оборудованием, словно импровизированный лазарет, в котором можно получить любую медицинскую помощь.
Моё сердце готово было выпрыгнуть из груди, мысли были рассеяны, и я почувствовала, как капля пота стекает по позвоночнику.
– Ну, что ж. Результаты твоих анализов великолепны. Ты абсолютно здорова, хорошо питаешься, и твой вес в норме. – наконец заговорил Джованни, его сильный итальянский акцент просачивался сквозь его идеальную английскую речь, – Здесь у меня результаты анализа твоей мочи, – он сделал паузу, передавая бумагу Сальваторе, – прими мои искренние поздравления, – Джованни посмотрел на меня с широкой улыбкой на лице, и его покрытые морщинами глаза сияли, – ты беременна.
Я знала, что это так, но стоило услышать эти слова в реальности, как весь мой мир погрузился в тошнотворную тишину. Сальваторе просматривал отчёт, а я тупо сидела рядом с ним и, бесстрастно глядя на Джованни, с трудом пыталась переварить его слова. Моё колотящееся сердце пропустило несколько ударов, а веки словно забыли, как функционировать.
Я беременна.
Джованни продолжал говорить с чистым восторгом и радостью.
– Срок четыре недели, – продолжал он, глядя мне в глаза, и я задавалась вопросом, мог ли он видеть, как мой мир разваливается на части. Или он даже об этом не догадывался?
– Первый ребёнок нового поколения Эспозито, – сказал он с гордостью в голосе, – это прекрасная новость.
Эта новость была похожа на удар под дых. Первый ребёнок нового поколения Эспозито, а я была той, кто помог этому осуществиться. Слова Джованни добили меня окончательно, это был не просто ребёнок, он – будущее этого преступного клана. Будущее мафиозной семьи, которая, вероятно, не перед чем остановится, чтобы стереть меня с лица земли, как только я подарю им наследника. Я знала, что со мной будет. Я вынашивала ребёнка от человека, который забрал у меня всё. Он убил моего отца, пригвоздив к стене ржавыми гвоздями, и сжёг его заживо на моих глазах. Он убил мою сестру, выстрелив ей в голову на моих глазах. Он распотрошил одного из своих людей, чтобы засунуть в него кекс…
Я носила ребёнка Сальваторе Эспозито.
Было ощущение, как будто стены вокруг меня вдруг начали сужаться, мне стало нечем дышать, а моё сердце билось в хаотичном ритме.
– Я не могу… я не могу, – пробормотала я в панике, вскочив на ноги. Я бросилась к двери и железной хваткой схватилась за ручку, прежде чем распахнуть её и выбежать из комнаты. Я опёрлась о стену одной рукой, чтобы удержаться на слабых трясущихся ногах, задыхаясь и пытаясь избежать приступа панической атаки.
– О, Боже, – прошептала я, внезапно почувствовав, как мои колени подгибаются подо мной и, прижавшись спиной к стене, я медленно соскользнула на пол. Я почувствовала, как слёзы потекли по моим щекам, и мне казалось, что моя голова вот-вот взорвётся.
Я не помнила, как попрощался врач и когда он ушёл – всё было как в тумане. Но через какое-то время я почувствовала тяжёлую руку на своём плече.
– Дыши, моя Нирвана, дыши, – его голос звучал низко и спокойно, но в нём была какая-то мягкость, словно он хотел освободить меня от демонов, которым я позволила себя поглотить.
Какая ирония… Демон, который похитил меня, помогает мне спастись от демонов в моей голове.
Глубокий вдох, а затем тихий выдох, который был наполнен отчаяньем и страхом, и понемногу белый туман перед глазами начал рассеиваться, и передо мной появилось лицо человека, который заставил меня пройти через всё это.
Сальваторе молча присел напротив меня, внимательно рассматривая моё лицо своими бесстрастными глазами, и мне захотелось свернуться калачиком, и спрятать от него эту маленькую девочку или мальчика в моём животе. Боже, не проклинай этого ребёнка такими бездушными глазами, как у него.
– Твои глаза… – прохрипела я, сглотнув, – ты родился с такими бездушными глазами? – я смотрела ему в глаза, а слёзы текли, пока я искала ответ на свой вопрос, – или они стали такими со временем? – выдавила я шёпотом.
– Я мог бы поручить лучшему в мире художнику попытаться воссоздать то, что я сейчас вижу перед собой, – сказал он, смотря на меня своими мёртвыми глазами и не обращая абсолютно никакого внимания на мои слова, – но никто не смог бы по-настоящему запечатлеть тебя такой красивой, какой я тебя вижу, мой мышонок.
Наконец он обхватил моё лицо руками, приближая меня к себе, но не для того, что бы попытаться вытереть мои слёзы. Вместо этого он наклонился и провёл языком по моим щекам и глазам, слизывая следы слёз. Я закрыла глаза, и ощущение было скорее пугающим, нежели трогательным.
– Я не хочу этого ребёнка, – мой голос прозвучал слабо и испуганно, и мне не хотелось открывать глаза, потому что я боялась, что разозлила его своими словами, – я ещё так молода, – продолжила я, молясь про себя, чтобы он каким-то образом согласился со мной и сказал, что мы можем повременить с детьми.
Я любила детей, но я была двадцатиоднолетней девушкой, попавшей в какую-то запутанную ситуацию с мужчиной, который на одиннадцать лет старше меня. Человеком, который был убийцей, монстром, мафиози. Я не хотела иметь с ним ничего общего, но я была здесь – с кольцом на пальце и его ребёнком в животе.
– Дочь, – сказал он, держа моё лицо в руках, – я хочу дочь с твоими губами, твоим носом, с твоей улыбкой.
Его глаза как будто душили меня, сдавливали моё горло, перекрывая подачу воздуха, и заставляли сдаться.
– И с моими бездушными глазами, – закончил он мрачным тоном с ухмылкой на губах.
Я отрицательно замотала головой в ответ на его слова.
– Да, да, – повторял он каждый раз, когда я качала головой, – представь, какой красавицей она будет. Я мог бы показать ей все причины, по которым я поклоняюсь тебе, и ты будешь любить её каждой частичкой своего существа. Ты поблагодаришь и полюбишь меня за подарок, который я тебе подарил – за подарок в виде нашей прекрасной дочери, – он наклонился вперёд и прижался своим лбом к моему, – ты никогда не оставишь меня, моя Нирвана. Ты никогда не покинешь меня. Наша дочь скоро появится на свет, и ты никогда не сможешь избавиться от меня.
Я всхлипнула, когда его руки на моём лице сжались сильнее.
– Ты – зло! – с презрением прошептала я, позволив ему обнять меня, потому что знала, что если оттолкну его, то разозлю ещё больше, а это не в моих интересах. Он заставит моих близких расплачиваться за это, а если я потеряю ещё кого-нибудь, я наверняка покончу с собой.
