Текст книги "Благочестивая одержимость (ЛП)"

Автор книги: Энса Ридс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Перевод от Телеграм-каналов:

BOOKISH HEART

Lana Reads Hub

Над книгой работали:

• Jo F. ♕

• April ❥

• Dshnk ✑

• LinX ⛧

×××

Данный перевод является любительским, не претендует на оригинальность, выполнен в НЕкоммерческих целях. Просим не распространять его по просторам сети интернет.

Просьба, после ознакомительного прочтения, удалить файл с вашего устройства. Запрещено использовать материал в коммерческих и иного рода целях.

×××

«Благочестивая одержимость»

Энса Ридс

Предупреждение:

Эта книга представляет собой мрачный роман с элементами хоррора, в котором описываются романтические отношения с элементами физического насилия, плена, жестоких пыток и абьюза.

Контент предназначен для совершеннолетних читателей и не желателен для лиц со слабой психикой.

Имена, характеры персонажей, ситуации – плод воображения автора и не имеют ничего общего с реальной жизнью.

Просим читать с осторожностью.

Глава 1

Мой отец был грязным полицейским – с карманами, полными денег, и связями в высших кругах. Все об этом знали, но никто не осмеливался говорить вслух. Он любил деньги. Будучи его единственным ребёнком, я могла бы сказать, что он любит меня больше всего, но, если дело касается денег, я занимаю второе место. Папино представление о хорошем времяпрепровождении – сидеть за своим столом, курить гондурасскую сигару и пересчитывать толстые пачки стодолларовых купюр, принадлежащих исключительно ему. Он не был хорошим человеком. Только бабушка думала иначе, в то время как мама проклинала его, на чём свет стоит, называя засранцем и жалким ублюдком, которого волнуют только деньги.

Многие ненавидели отца, но боялись его. Он был шерифом, который контролировал всё, что происходило в этом городе, и который участвовал во всевозможных преступных аферах. Отец был жестоким, не стану лгать, я тоже его боялась, но у него были друзья, которых стоило бояться ещё больше. Люди, с которыми он общался – те, с кем лучше не связываться, потому что они подобны самому Дьяволу. Однажды, смеясь, он сказал мне, что продал свою душу Дьяволу, и что тот способен заплатить любую цену. Единственные люди, которых отец боялся – те, с кем он играет в покер, и я догадывалась, что Дьявол был среди них.

Отец велел мне и маме держаться от них подальше, а лучше и вовсе исчезать, когда они здесь, и не возвращаться домой, пока он нам не скажет. Поэтому каждый четверг мы собирали вещи и ехали к бабушке с ночёвкой, а в пятницу возвращались домой. Однако в этот четверг всё пошло не по плану: я заболела – на самом деле, я была больна уже две недели и не вставала с постели. Я чувствовала себя гораздо лучше, но врач рекомендовал продлить постельный режим, поэтому отец решил, что ничего страшного не случится, если я останусь дома и проведу эту ночь в своей комнате.

Мама предостерегла меня, чтобы я не показывалась: она стояла в дверях моей спальни и собирала вещи, а я сидела на кровати и наблюдала за ней. Я была послушной дочерью, хорошей девочкой, которая всегда слушалась своих родителей. Поэтому я пообещала ей, что не выйду из комнаты. Она ушла, а папа оставил домработницу поблизости – на случай, если мне что-нибудь понадобится.

Моя спальня находилась на втором этаже, в третьем крыле дома. Я притаилась у окна, прикрывшись занавеской, и наблюдала, как солнце скрывается за горизонтом. Мне стало интересно, как на самом деле выглядят эти покерные вечера. За все годы своей жизни я никогда не видела их, хотя они являлись вершиной интересов моего отца. Он хвастался покерными вечерами со своими «друзьями», и мне хотелось посмотреть, как выглядят эти люди. Я следила, как изящные чёрные машины подъезжали к воротам, и как мужчины в костюмах выходили из них, направляясь в дом. Всего внутрь вошли пятеро мужчин, но судя по количеству машин, казалось, что к нам нагрянула целая армия.

Я прикусила нижнюю губу и повернулась, чтобы осмотреть свою спальню. Она соответствовала стилю дома. Мама предпочитала строгий и изысканный дизайн: белоснежные стены, мебель в основном белая или окрашенная в пастельные тона, и очень сдержанная. Моя кровать, сделанная на заказ, была застелена белыми простынями, поверх были уложены два ряда белых, но пушистых подушек – единственные вещи, выбивающиеся из общего стиля, которые мама позволила мне оставить. Напротив кровати висел большой телевизор, по которому шёл «Титаник». Моя гардеробная и ванная были спрятаны за одной из стен моей комнаты, но спальня была достаточно просторной.

Я подошла к кровати и села на неё. Обычно она всегда была чистой и застеленной, но поскольку я весь день провела в постели, там был небольшой беспорядок из различных закусок и использованных салфеток. Я свесила ноги с кровати и посмотрела на экран. «Титаник» был одним из моих любимых фильмов, который я видела бессчётное количество раз. Я тяжело вздохнула:

– Может, стоит принять душ, – сказала я, сгорая от скуки. Телевизор уже надоел. Я устала сидеть в своей спальне, хоть это и было для моего же блага – смотреть на белые стены было утомительно.

Я встала и направилась в свою ванную комнату, открыв светлую дубовую дверь, и вошла в минималистично обставленную ванную. Белый унитаз, просторная душевая кабина, в которой с комфортом могли бы разместиться несколько человек, большая белая керамическая ванна и туалетный столик, за которым я могла нанести макияж, почистить зубы и уложить волосы. Я подошла к душевой кабине, открыла кран и пустила воду, чтобы она нагрелась до нужной температуры. Затем подошла к зеркалу и положила руки на мраморную раковину, внимательно рассматривая себя. Выглядела я намного лучше, чем две недели назад, когда мои глаза были впалыми, а сама я была больной и печальной.

У меня был бронзовый оттенок кожи, глаза миндалевидной формы и тёплого карего цвета. Мои ресницы были длинными от природы, но не густыми и пышными, поэтому казались не слишком заметными. Я была брюнеткой с длинными волосами до середины спины, с губами в форме бантика. Черты лица у меня были нежные, но не броские: нос пуговкой, слегка пухлые щёки, которые, казалось, увеличивались, когда я улыбалась или смеялась. Мне нравилось пользоваться румянами и яблочным бальзамом для губ. В общем, я была не из тех женщин, которые входят в комнату и привлекают всеобщее внимание. Я могла бы назвать себя тихоней, девушкой, которая предпочитает быть на заднем плане, вдали от всего и всех – одиночкой.

Моя тревожность часто брала верх, я боялась даже самых простых вещей, например, зайти в какую-нибудь комнату или попросить кетчуп для картошки фри. Мама не возражала, хотя раздражалась и спрашивала, как же я буду справляться, если мир заставит меня стать экстравертом. Я держалась особняком даже в университете. У меня была только одна лучшая подруга, и она была моей полной противоположностью.

Не то чтобы мне нравилось испытывать тревогу и быть антисоциальной, вряд ли это кому-то может нравиться. Это удушающе – приступы, страх, беспокойство, желание умереть, когда кто-то обращает на тебя внимание. Я ненавидела это, но я была такой, какая есть, и не хотела ничего менять. Мне было всё равно, мысль о том, что мне придётся приложить усилия, чтобы поменять себя, заставляла меня волноваться ещё больше.

Поэтому большую часть времени я проводила дома за просмотром телевизионных шоу с девушками-экстравертами, представляя, что они – это я. Однако мне нравилось читать книги о таких девушках, как я, которые внезапно оказывались с мужчинами, заставившими их почувствовать себя понятыми, любимыми, замеченными и отбросившими все их тревоги прочь. Я жила опосредованно через творения других людей – через песни, стихи и рассказы.

Моя лучшая подруга называла меня хамелеоном, потому что, несмотря на моё присутствие, люди не замечали меня, пока я сама этого не хотела. Это не круто, как многим кажется, но я предпочитала, чтобы всё оставалось именно так. Но временами мне действительно хотелось быть такой же открытой и общительной, как моя лучшая подруга, которая, казалось, парила в воздухе, прогуливаясь по кампусу, и без страха здоровалась с каждым человеком, мимо которого мы проходили. Она пыталась вытолкнуть меня из моей зоны комфорта, но мы были лучшими подругами более шести лет, и она знала, что в этом вопросе не стоит на меня давить.

Выйдя из душа и обернув тело полотенцем, я насвистывала песню Billie Eilish «True Blue». Я подошла к шкафу и достала синюю толстовку с капюшоном, которая была велика для моего роста в сто шестьдесят сантиметров и доходила до середины бедра. Я собрала волосы в пучок, не обращая внимания на растрепавшиеся пряди, надела очки в круглой оправе и пошла в спальню, ища свою домработницу, так как после горячего душа была голодна.

– Розалия? – позвала я, оглядывая комнату.

Спальня была пуста, поэтому я открыла дверь и начала искать её, размышляя, куда она могла подеваться.

Дойдя до ступенек лестницы, ведущей вниз, я начала сомневаться в своих намерениях. Поиск Розалии не мог быть важнее, чем неуважение к указанию моего отца никогда не ступать из своей спальни во время его покерной игры.

Я прикусила нижнюю губу и покачала головой, отвернувшись от лестницы и направляясь обратно в своё крыло дома. На полпути я остановилась и медленно повернулась к лестнице, любопытство брало верх. За все свои двадцать лет жизни я ни разу не встречала никого из мужчин, которых отец приглашает в наш дом, и даже не видела, как отец играет в покер. Я вспомнила армию чёрных машин на нашей подъездной дорожке и задумалась о том, что за друзья у моего отца. Я решила, что подглядывание никому не повредит. Кроме того, мне нужно найти Розалию, а её нет наверху.

– Я буду вести себя тихо, – прошептала я себе, начиная медленно спускаться босыми ногами по винтовой лестнице, стараясь ступать бесшумно, что на самом деле оказалось не таким сложным, как можно было подумать. Дойдя до последней ступеньки, я замедлила шаг, но голос в глубине души подсказывал мне, что ещё не поздно вернуться наверх и запереться в своей комнате.

Папа не зря сказал, что в это время здесь нельзя находиться.

Просто послушай, Нирвана.

Я колебалась всего секунду, отгоняя сомнения, ступила на первый этаж дома, и направилась в сторону покерного стола, который был в соседней от кухни комнате. Я шла вдоль стены, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что меня никто не видит.

Бабочки в моём животе превратились в слонов, а сердце заколотилось, когда я затаила дыхание, подойдя так близко, что могла слышать их голоса. Я стояла вровень со стеной и слышала, как папа смеётся своим грубым и шумным смехом.

– Это ещё десять тысяч долларов, – отметил он. – Думаю, это компенсирует те семьдесят тысяч, которые я проиграл в трёх других раундах, – услышала я его слова, в которых не было ни капли сожаления от того, что он потерял такую сумму денег.

– Во вторник у меня будет поставка, которая будет доставлена в город, Нельсон. Надеюсь, обойдётся без сюрпризов, – сказал мужчина, обращаясь к моему отцу. Голос мужчины был хриплым и ворчливым, в его словах не было ни капли юмора. Разительный контраст с тем, как говорил папа до этого.

Запах сигар окутал меня, я прислонила голову к стене, прислушиваясь к ответу отца.

– Конечно, Карлос. Ты не хуже других знаешь, что всё, что происходит на моей территории, проходит гладко, – ответил отец, уже не весело, его голос был мёртвенно серьёзным. От его слов у меня по коже побежали мурашки, потому что я в жизни не слышала, чтобы папа говорил таким тоном.

– Ради твоего же блага, Карлос, поставки должны быть не для Александра и не от него, – добавил другой мужчина, и мои глаза слегка расширились, когда я догадалась, о каких поставках идёт речь.

– Конечно, мы с Александром... порвали отношения после нашего предыдущего разговора с его женой.

– Отлично.

Я медленно подошла ближе, заглядывая в комнату, чтобы мельком увидеть происходящее. Я собиралась просто посмотреть и уйти. Я так сильно задержала дыхание, что чуть не упала в обморок, когда мне, наконец, удалось заглянуть в комнату. Она была ярко освещена. За папиным покерным столом могли разместиться восемь человек. Он утверждал, что это эксклюзивный покерный стол, предназначенный для семерки, имеющей власть и деньги, которые вы даже себе представить не сможете.

Наконец, спустя столько времени, я увидела мужчин, которых мой отец называл Дьяволами. Они сидели за столом, одетые в чёрные костюмы, и это напоминало сцену из гангстерского фильма. В руках у каждого мужчины был стакан виски, во рту сигара, а на столе лежали толстые пачки денег. Их напряжённый вид свидетельствовал о том, что это были не дружеские посиделки. Покер был просто предлогом, чтобы обсудить дела.

Я была бесшумной и невидимой, за исключением тех случаев, когда мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня увидел. Это была моя суперсила хамелеона, и я знала, что они не поймают меня, если только я сама не захочу быть пойманной. Но, видимо, не в этот раз, потому что пара серых глаз вонзилась в меня в ту же секунду, как только моя голова выглянула из-за угла. Его взгляд устремился на меня, я застыла на месте, не в силах разорвать зрительный контакт. Он выглядел моложе мужчин, сидевших за столом – на вид ему было чуть за тридцать.

Он наклонил голову в сторону, призрачная усмешка коснулась его губ, как бы говоря «попалась», пока я стояла там, потерявшись под его взглядом. Я не могла объяснить, что чувствовала в тот момент, когда он так смотрел на меня, словно раздевая глазами. Его взгляд был удушающим, отнюдь не нежным. Казалось, что для него я не хамелеон, а павлин с большими, возмутительными и прекрасными перьями, умоляющий его о внимании.

У него были тёмные волосы, густые и пышные. Они доходили чуть ниже мочек ушей, создавая полный беспорядок на голове. Его брови были густыми и тёмными, как и волосы. Оттенок его кожи был тёплого оливкового цвета, а лёгкая щетина на лице, делала его ещё красивее. У него была модельная внешность, от которой просто захватывало дух. Он, определённо, был одним из самых красивых мужчин, которых я когда-либо встречала.

Он вытащил сигару изо рта, его глаза всё ещё смотрели на меня, как бы говоря: «выходи-выходи, мышонок». Мне казалось, что я слышу его голос у себя в голове, но затем он выпустил облако дыма и, наконец, прервал зрительный контакт, положив свои карты на стол.

Один из мужчин в разочаровании бросил карты на стол, но прежде чем впасть в ярость от проигрыша мужчине с серыми глазами, он заметил меня, поймав прямо на месте преступления. Я откинула голову назад, прячась и желая убежать, но поняла, что уже слишком поздно, потому что мужчина заговорил:

– Что за девочка прячется за стеной, Нельсон? – спросил он.

– Какая девочка? – я услышала ответ папы и поморщилась.

– Чёрт, – пробормотала я себе под нос, желая убежать, но была уверена, что это только усугубит ситуацию.

– Мы видим твою тень, девочка, – услышала я другой голос, и моё сердце заколотилось ещё сильнее.

Мои руки нервно сжались в крошечные кулачки, когда я медленно обошла стену и встала в дверном проёме. Я увидела, что папа разложил карты на столе, он был недоволен, поскольку смотрел на стол, а не на меня.

– Простите, – выпалила я, оглядывая собравшихся за столом, но мой взгляд остановился на мужчине с серыми глазами, который просто наблюдал за мной. Перед ним лежало несколько пачек денег, лёгкая улыбка коснулась его губ. Остальные мужчины смотрели на меня с интересом и любопытством, некоторые – со скукой.

– Подойди сюда, – позвал меня отец, я остановилась у его кресла, и он обнял меня за талию, притягивая меня ближе в защитном жесте.

– Джентльмены, это моя дочь, – представил он полушутя, словно не хотел ничего говорить. Его тон был отрывистым и напряжённым.

– Я просто проголодалась, папа, – добавила я, глядя на отца, обеспокоенная тем, что у меня будут большие проблемы, как только эти люди уйдут.

– Девочка просто хочет поесть, Нельсон. Но меня больше беспокоит тот факт, что я только что потерял девяносто тысяч долларов, – сказал один из мужчин с испанским акцентом, и я посмотрела в его сторону. На вид он был ровесником моего отца, может, даже старше, полноватый, с тонкими усиками и золотыми зубами, а его лысый череп полностью покрывала татуировка в виде пламени. Костюм на нём был слишком велик для его фигуры, словно он снял его со своего старшего брата.

– Кто знает, как долго она там стояла, – начал другой мужчина, его голос был мёртвым и леденящим – и как много она слышала… – он повернулся, чтобы посмотреть на меня, поскольку сидел рядом с моим отцом.

Он был невысоким азиатом с длинными волосами, собранными в аккуратный хвост, одетым в элегантный чёрный костюм. Он казался пугающим и расчётливым.

– Уверяю тебя, она ничего не слышала, верно? – папа посмотрел на меня, его глаза говорили: «тебе лучше согласиться, иначе это плохо кончится». Не было необходимости в этом его взгляде, потому что я уже кивала головой в знак согласия.

– Верно-верно, – я повторила дважды, не желая навлекать на себя гнев ни одного из этих мужчин.

– Почему бы нам просто не вернуться к игре…

– Как тебя зовут? – оборвал моего отца тот самый мужчина, мы вновь столкнулись взглядами, и будто остальной мир растворился, оставляя нас вдвоём. Казалось, мы были на расстоянии нескольких вдохов. Меня захватил его голос: хриплый, но не сбивчивый, плавный, ровный и безэмоциональный. Это было странно, но в то же время опасно и волнующе.

– Хм? – ответила я, забыв, о чём он меня спрашивал, так как растворилась в воздухе, окружавшем его. Несмотря на всех мужчин с татуировками и угрожающим видом, мне показалось, что он был самым опасным человеком в комнате, просто потому что он был самым молчаливым, а его глаза выглядели самыми пустыми.

– О, это не важно… – попытался возразить отец, но мужчина с серыми глазами не обратил на него внимания, прервав его.

– Как тебя зовут? – повторил он, поднося к губам новую сигару, и наш дворецкий бросился зажечь её для него.

Я наблюдала за этим, сглатывая, прежде чем заговорить:

– Ни… Нирвана, – ответила я ему, мой голос был таким тихим и робким. Это прозвучало слишком мило, по-доброму, эмоционально и наивно, что я тут же пожалела, что заговорила. Я почувствовала себя ещё хуже теперь, когда он услышал меня.

– Нирвана, – повторил он, стряхнув пепел сигары и медленно поднеся её к губам ещё раз, не разрывая нашего зрительного контакта. Он произнёс моё имя, словно для того, чтобы я услышала, как он его произносит. Будто он запоминал его и сопоставлял с моим лицом. Призрак ухмылки давно исчез с его губ, глаза потемнели, как будто паззл собрался, а я была тем самым недостающим кусочком.

†††

Вечер покера только что подошёл к концу, и, хотя отец – и он – позволил мне пройти на кухню и перекусить, я выскочила оттуда как ужаленная и заперлась в своей спальне, наблюдая, как мужчины покидали наш дом.

Я услышала тяжёлые шаги моего отца, поднимающегося по лестнице, и вышла из своей спальни.

– Прости, папа, – искренне сказала я, мой тон был нервным и дрожащим, потому что я не знала, как он отреагирует. Я представляла, как он хлопнет дверью и заорёт, ведь именно так он обычно поступал. – Я знаю, что поставила тебя в неловкое положение. Прости, что не послушала тебя, папа, этого больше никогда не повторится.

Папа вздохнул, его плечи ссутулились, он был среднего роста, крупный, но в основном за счёт жира, а не мышц. Он был таким пузатым, что в Рождество из него получался идеальный Санта. Кожа у папы была медового оттенка, а волосы – вьющиеся афро, за которыми он тщательно ухаживал. Глаза у него были темно-карие, как бусинки, подстриженная борода цвета соли и перца, но не в модельном стиле, а в отцовском. В основном он носил спортивные костюмы, если не был в форме, и даже сейчас на нем был чёрный спортивный костюм Adidas и пара тёмно-синих «Air Jordan XI». От него сильно пахло табаком и виски. Он держал сигару между губами и молча смотрел на меня.

– Прости, папа, это больше никогда не повторится, – мой голос стал ещё тише из-за его молчания, потому что это было на него не похоже. Мне хотелось, чтобы он закатил истерику, но он молчал, и я не знала, о чём он думает. Чёрт, да я и сама едва ли могла понять свои мысли.

Он тяжело вздохнул, прежде чем, наконец, что-то сказать.

– О чём ты думала? – спросил он меня раздражённым и разочарованным тоном, как будто я сделала то единственное, чего он просил меня не делать. Что, собственно, и произошло.

Я избегала его взгляда, смотря себе под ноги:

– Не знаю. Я проголодалась, ещё мне нужно было принять лекарство, но Розалии нигде не было, поэтому я спустилась вниз, думала, что она там, но нет... я просто хотела перекусить, папа.

– Было только одно правило, Нирвана, одно – никогда не присутствовать на моих покерных вечерах, и сегодня вечером ты его нарушила, – прокричал он. Отец был зол, очевидно, но с другой стороны, когда он не злился? Папа нередко кричал, он делал это и в дни, когда был счастлив, и в дни, когда был зол. Он просто был таким. Голос у него от природы громкий, поэтому, даже если он лишь слегка повышал голос, это превращалось в крик.

– Я не хотела доставлять тебе неприятности, папа, честное слово, – я вздохнула, посмотрев на него.

Он язвительно усмехнулся:

– О, тыковка, это не у меня неприятности... – он покачал головой, снова закуривая сигару и разочарованно качая головой, – ты пожалеешь о том, что сделала сегодня вечером, Нирвана. Обязательно. – и с этими словами он одним лишь взглядом прогнал меня обратно в мою комнату, а сам направился в свою спальню.

Я улеглась на мягкий матрас, подавив зевок, и посмотрела на ночное небо за окном. Переживаний из-за разговора с папой не было: он всегда был драматичным, всегда говорил вещи, которые пугали меня. Я к этому давно привыкла. Единственное, что меня беспокоило – то, что я вторглась и была поймана за подглядыванием.