Текст книги "Два вампира (сборник)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 61 страниц)

Короче, родственники пребывали в полной уверенности, что Терри просто сбежала с тем парнем во Флориду, оставив Дору на моем попечении. Старики – я имею в виду родителей – думали так до самой своей смерти. А остальные, кто жив и сейчас, не сомневаются в этом до сих пор. Мне трудно объяснить причину, но ни один из них толком не знает, кто я и чем занимаюсь. Конечно, в последнее время им, вероятно, попадались на глаза кое-какие публикации в газетах и журналах. Точно не знаю. А впрочем, какое это теперь имеет значение? Да, Дора плакала и скучала по матери, но после тех лживых объяснений, которые она получила от меня в двенадцать лет, девочка не задала больше ни одного вопроса.

Пойми, любовь Терри к дочери была своего рода животной, чисто инстинктивной, сродни той, что испытывает к своему детенышу любое млекопитающее. Она ограничивалась заботой о соблюдении гигиены, о том, чтобы ребенок был правильно на-кормлен и хорошо одет. Да, она водила Дору на уроки танцев, сплетничала там с другими мамашами, хвасталась успехами дочери и гордилась ею. Но при этом они практически не разговаривали и, по-моему, могли неделями не общаться друг с другом. Ты понимаешь, о чем я? Все было построено только на инстинкте. Возможно, в жизни Терри он вообще играл главенствующую роль.

–Мне кажется странным и даже забавным, что тебе суждено было связать свою жизнь с таким существом.

–Ничего забавного в этом нет Такова ирония судьбы. Мы дали жизнь Доре. Терри подарила ей красоту и голос. Кроме того, в Доре есть еще кое-что от матери – жесткость, что ли? Нет, пожалуй, это чересчур резкое определение. На самом деле Дора сумела взять все лучшее от нас обоих.

– Должен сказать, что она унаследовала и твою красоту.

– Возможно. Однако слияние генов породило наиболее оптимальный и интересный вариант – поистине замечательную личность. Ты видел мою дочь. Она очень фотогенична. Однако за внешней вспыльчивостью, энергией и напористостью характера, полученными ею от меня, скрываются твердость, холодное спокойствие духа и умение прочно стоять на ногах, свойственные Терри. Выступая по телевизору, она с легкостью убеждает и обращает в свою веру миллионы людей. «Так в чем же состоит истинная суть учения Христа? – спрашивает она.– В том, что Христос присутствует в каждом страннике, в каждом бедном, голодном, обделенном судьбой человеке, который встречается на вашем пути, в каждом, кто рядом с вами!» и аудитория не сомневается в правоте ее слов!

– Я видел ее выступления. Она обладает способностью разбудить все лучшее, что таится в людях, вознести их к вершинам нравственности.

Роджер вздохнул.

– Я послал Дору в школу. В то время я зарабатывал очень большие деньги и был вынужден отправить свою дочь за сотни миль от себя. Кроме того, ей пришлось сменить в общей сложности три школы, что, согласись, нелегко. Однако она ни разу не спросила меня о причинах столь непонятных маневров, равно как и о том, почему наши с ней встречи всегда происходили в обстановке строжайшей секретности. Она верила моим выдумкам относительно необходимости быть готовым в любой момент сорваться с места и помчаться во Флоренцию ради спасения уникальной фрески, которая может погибнуть в результате варварских действий невежественных людей, или в Рим, где нужно срочно обследовать только что обнаруженный новый проход в катакомбах.

Когда Дора начала проявлять серьезное внимание к религии, я подумал, что с точки зрения интеллекта и духовности это прекрасно. И даже тешил себя мыслями о том, что моя растущая коллекция сыграла в решении дочери не последнюю роль и в какой-то степени определила сферу ее интересов. Сообщение Доры о поступлении в Гарвард и намерении заниматься там вопросами сравнительно-исторических методов изучения религиозных течений вызвало у меня улыбку. Как истинный женофоб, я высказался в том духе, что она может заниматься чем угодно, но только пусть не забывает при этом о необходимости найти себе богатого мужа и не оказывается приехать и взглянуть на недавно приобретенную мною икону или статую.

Однако страстное увлечение Доры теологией постепенно вышло далеко за пределы моего понимания. В девятнадцать лет она впервые отправилась на Святую землю и до окончания учебы посетила ее еще дважды. Потом она в течение двух лет путешествовала по всему миру и изучала теологию. И в конце концов объявила, что хочет создать собственную программу на телевидении и беседовать с людьми. Кабельные каналы предоставляли возможность проводит! такие религиозные беседы, они позволяли связаться с любым министром или католическим священником.

Я спросил, насколько серьезны ее намерения. Честно говоря, я никогда не думал, что она искренне верит во все это. Но, как выяснилось, она действительно привержена тем идеалам, которые мне никогда не были понятны до конца, но которые тем не менее я каким-то образом ухитрился ей внушить.

 «Послушай, папа,– сказала мне она,– помоги мне получить право часового вещания три раза в неделю на одном из каналов и выдели определенную сумму денег, которые я могу тратить по собственному усмотрению, и ты увидишь, что из этого получится». Потом она заговорила об эпике, о том, как человек, живущий в современном мире, может спасти свою душу. Она мечтала о чтении с экрана небольших лекций и проповедей, перемежающихся соответствующими песнопениями и танцами. Ей хотелось обсудить проблему абортов, и она уже подготовила несколько эмоциональных выступлений по этому вопросу, в которых доказывала, что как сторонники, так и противники столь радикальной меры регулирования рождаемости по-своему правы. С одной стороны, любая жизнь священна, но с другой – каждая женщина должна обладать правом самостоятельно принимать решения, касающиеся ее собственного тела.

– Я видел эту программу.

–Ты только представь! Семьдесят пять кабельных каналов купили право на передачу ее в эфир! А теперь вообрази, каким образом известие о моей смерти может отразиться на том, что делает Дора.

Он замолчал ненадолго, словно обдумывая что-то, а потом все с той же страстностью продолжил:

–Знаешь, у меня никогда не было отвлеченных религиозных устремлений, так сказать, чисто духовных целей, не подкрепленных материально. Ты понимаешь, о чем я?

– Конечно.

–Но с Дорой все по-другому. Она действительно совершенно чужда какой-либо материальной заинтересованности. Сокровища древности, иконы и прочие ценности для нее ровным счетом ничего не значат. Вопреки всем доводам психологии, интеллекта и разума она искренне верит, что Бог на самом деле существует.– Он опять умолк и горестно покачал головой.– Ты был совершенно прав, назвав меня аферистом и мошенником. Даже в отношении своего любимого Винкена я преследовал собственные цели. Но Дору ни в коем случае нельзя обвинить в мошенничестве.

Мне вновь вспомнились его слова, сказанные в баре,– о том, что ради возможности бывать в таких местах, как тот отель, он готов был продать душу. Как тогда, так и сейчас я отлично понимал, что именно он имел в виду.

– А теперь позволь мне вернуться к рассказу,– прервал мои размышления Роджер.– Как я уже говорил, от идеи создания некой мирской религии я отказался давным-давно, за много лет до того, как Дора всерьез заинтересовалась подобными проблемами. У меня была она. У меня был Винкен. И мне их вполне хватало. Я усердно разыскивал книги Винкена и в ходе этих поисков обнаружил и благодаря своим широким связям сумел приобрести целых пять писем, относящихся к интересующему меня периоду и недвусмысленно упоминавших о Винкене де Вайльде, о Бланш де Вайльд и о ее муже Дэмиене. Не только в Америке, но и в Европе на меня работали ученые, собиравшие и глубоко изучавшие материалы о рейнском мистицизме.

Мои исследователи обнаружили в нескольких немецких текстах краткие упоминания о Винкене. Там рассказывалось о женщинах, которые занимались колдовством и использовали некоторые ритуалы культа Дианы, и о том, что Винкен был изгнан из монастыря и ему было предъявлено публичное обвинение. Страницы, посвященные суду и его исходу, к сожалению, оказались утерянными.

Великое множество документальных свидетельств было утрачено в годы Второй мировой войны. Однако немалое число писем и бумаг уцелело, и теперь они хранились в разных местах. Стоило набрать в архивах ключевое слово «Винкен» – и поиски давали нужный результат. Нужно только знать, что именно вы хотите найти.

Как только выдавалось свободное время, я открывал книги Винкена, внимательно рассматривал изображения обнаженных людей и учил наизусть его стихи о любви. Большую их часть я помнил так хорошо, что мог даже пропеть. Встречаясь с Дорой – а виделись мы с ней при каждом удобном случае и по возможности вместе проводили уик-энды,– я старался прочесть ей очередное стихотворение, а иногда показывал свои новые находки.

Она снисходительно терпела мои восторги по поводу «давно исчерпавших себя идей свободной любви и мистицизма», когда-то проповедуемых хиппи. «Я очень люблю тебя, Роже,– говорила она.– Но ты излишне романтичен и совершенно далек от реальности, если полагаешь, что этот нечестивый монах был в некотором роде святым. Ведь все, что он делал, это спал с женщинами, не так ли? А его книги служили своеобразным средством общения с остальными... обеспечивали им возможность связаться друг с другом...»

Однако в книгах Винкена де Вайльда нет ничего порочного или уродливого,– возражал я.– Взгляни сама, Дора, и ты убедишься в моей правоте». К тому времени у меня в коллекции насчитывалось уже шесть его сборников. И все они были посвящены любви. Профессор Колумбийского университета, который переводил для меня тексты, искренне восторгался мистицизмом стихов Винкена Его поражало искусство, с каким их автор умел сплести воедино почитание Бога и плотскую любовь. Дора отказывалась покупать такие издания. Ее гораздо больше интересовали совсем иные проблемы религии. Она читала труды Пауля Тиллиха, Уильяма Джеймса, Эразма и массу книг, посвященных положению вещей в современном мире. Да, именно «положение вещей в современном мире» стало для нее главной темой, в некотором роде даже навязчивой идеей.

– И если я все-таки сумею раздобыть книги Винкена и принесу их Доре, они оставят ее равнодушной? – спросил я.

– Совершенно,– подтвердил Роджер.– Она пальцем не притронется ни к одному из предметов, хранящихся в моей коллекции. Во всяком случае, сейчас.

– Вот почему ты просишь меня позаботиться о твоих сокровищах и сохранить их?

– Года два назад,– со вздохом пояснил он,– в прессе появилась пара статей. Они не имели никакого отношения к Доре, однако разрушили завесу тайны и открыли дочери глаза на суть и характер моего бизнеса. По ее словам, кое-какие подозрения зародились у нее давно. И рано или поздно она все равно докопалась бы до истины и выяснила, что мои деньги – «грязные» деньги.

– Грязные...– задумчиво повторил он и покачал головой.– Последнее, что она позволила мне приобрести для нее, это монастырь. Миллион стоило само здание, и еще миллион пришлось заплатить за то, чтобы его полностью очистили от современной скверны, привели в порядок и придали ему тот вид, который оно имело в 1880-х годах, когда там жили монахини. Нужно было восстановить часовню, трапезную, спальные комнаты, широкие, просторные коридоры.

Но даже этот дар она приняла весьма неохотно. А что касается произведений искусства.. О них не может быть и речи. Она никогда не возьмет ни цента из моих денег, хотя они. очень нужны ей для обучения приверженцев ее ордена – или как там телеевангелисты это называют? А ведь этот ее кабельный канал ничто в сравнении с тем, что я мог бы создать для нее на базе старого монастыря. А статуи? А иконы? Ты только представь! «Я могу сделать тебя не менее знаменитой, чем Билли Грэхем или Джерри Фалвелл,– уговаривал я Дору.– Ради всего святого, дорогая, ты не можешь отказаться от моей помощи!»

Роджер печально покачал головой.

– В последнее время она встречалась со мной только из жалости. А этого чувства в ней хоть отбавляй – такое впечатление, что она черпает его из неиссякаемого источника. Иногда она соглашалась принять от меня маленький подарок. А вот нынешним вечером отказалась наотрез. Однажды, когда ее программу едва не закрыли, она воспользовалась предложенной помощью, но ровно в той мере, которая была необходима, чтобы пережить кризис. А вот к моим святым и ангелам ни разу даже не прикоснулась, не бросила ни единого взгляда на собранные мною сокровища и ценные книги.

Естественно, мы оба понимали, какая опасность грозит ее репутации. И ты оказал большую услугу, не только убив меня, но и уничтожив все следы. Однако вскоре известие о моем исчезновении все же просочится в газеты и выпуски новостей: «Телеевангелистов финансировал кокаиновый король!» Неплохой заголовок, правда? Как долго ее тайна будет оставаться нераскрытой? Лестат! Она должна пережить мою смерть! Ты слышишь меня? Должна! И она, и ее программа!

– Я слушаю тебя очень внимательно, Роджер. Каждое твое слово. Пока еще никто ничего не знает о Доре. Поверь, я тебя не обманываю.

– Мои враги жестоки и безжалостны. А власти... правительство... Черт его знает, что такое наше правительство и чего от него можно ожидать.

– Она боится скандала?

–  Нет. Вся эта шумиха разобьет ей сердце, но она ее не боится. Она смирится с тем, что произойдет. Все, чего она требовала и ожидала от меня, это отказа от торговли наркотиками. Она хотела, чтобы я бросил этот бизнес к чертовой матери. И не потому, что рано или поздно весь мир мог узнать о наших родственных связях, о том, что она моя дочь, а только из страха за меня самого. Она умоляла меня отойти от дел, потому что боялась за меня, как боятся за своих отцов и мужей дочери и жены гангстеров.

«Пожалуйста, позволь мне помочь, возьми деньги»,– умолял я. Телевизионное шоу доказало, что Дора обладает незаурядной смелостью и мужеством. Но что толку? Вокруг нее все рушилось. Часовая программа, шедшая три раза в неделю, стала для нее своего рода лестницей в небеса, по которой приходилось взбираться в одиночку. И все же меня она и близко не подпускала – надеялась только на свою аудиторию. Но разве зрители в состоянии были принести ей миллионы, в которых она нуждалась?

А эти женщины-мистики, которых она цитирует! Хильдегарда Бингенская, Юлиана из Нориджа, Тереза Авильская... Тебе приходилось читать произведения хотя бы одной из них?

– Всех троих,– ответил я.

– Умные женщины, желающие внимать умным женщинам,– вот кто составляет ее аудиторию. Но в последнее время слушателей становилось все больше и больше – ее программы стали вызывать интерес у самых разных людей. Иначе и быть не могло. В таком деле нельзя добиться успеха, если обращаешься к представителям только одного пола. Поверь, я знаю и говорю сейчас не как ее отец, а как специалист по маркетингу и гений Уолл-стрит. А в этом ты тоже можешь не сомневаться. Она привлекает к себе внимание всех без исключения. Ах, если бы только у меня были эти последние два года, если бы я успел все организовать и профинансировать, прежде чем она узнала!..

– Ты неправильно воспринимаешь случившееся. Не стоит ни о чем жалеть. Если бы ты успел поставить ее дело на широкую ногу, то тем самым только скорее раскрыл бы себя и сделал скандал еще более громким.

– Нет. Чем прочнее стояла бы на ногах ее церковь, тем меньшую опасность представила бы для нее любая шумиха. В том-то вся и хитрость. Дора слишком уязвима именно потому, что масштабы ее деятельности невелики. И в этой ситуации любой скандал может обернуться катастрофой.– Роджер покачал головой. Чувствовалось, что он рассердился, но гнев и возбуждение сделали его образ значительно явственнее.– Я не имею права разрушать жизнь Доры!

Он содрогнулся и умолк. Потом вопросительно взглянул на меня.

– Что будет дальше, Лестат? Чем все это может закончиться?

– Доре придется самой бороться за существование,– ответил я.– После того как станет известно о твоей смерти, ей понадобится вся ее вера, чтобы вынести тяжкие испытания и выжить.

– Да, ты прав. Получается, что и при жизни, и после смерти я – самый страшный ее враг. А ее церковь... Знаешь, Дора ходит буквально по лезвию ножа. Ведь она далеко не пуританка Она называет еретиком Винкена, но при этом даже не подозревает, насколько ее собственная тяга к плотским удовольствиям, свойственная всем современным молодым людям, близка к тому, о чем он писал,

– Понимаю. Но коль скоро речь зашла о Винкене, скажи, чего ты от меня ждешь? Его я тоже должен спасти? Что я должен сделать для Винкена?

– Она ведь по-своему гениальна,– продолжал Роджер, словно не услышав мой вопрос,– Именно это я имел в виду, называя ее ученым богословом. Она в совершенстве владеет греческим, латинским и древнееврейским. Ты только представь, скольких трудов ей это стоило, особенно если учесть, что в детстве она не проявляла выдающихся способностей к языкам.

– Да, ты прав. Хотя у нас все происходит несколько по-другому и...

Я вдруг осекся на полуслове, потому что в голову мне пришла страшная мысль, весь ужас которой я смог осознать только сейчас.

И эта мысль буквально лишила меня дара речи.

Слишком поздно! Слишком поздно сделать Роджера бессмертным! Он уже мертв!

В течение всего нашего разговора во мне жила подспудная уверенность, что, стоит мне только захотеть, и я смогу слушать его повествование еще очень и очень долго, смогу удержать его рядом с собой, не позволить ему уйти... И вдруг... Мне словно во всей полноте открылась жестокая, беспощадная истина: я беседую с призраком! С мертвецом!

Когда до меня дошла вся нелепость ситуации, когда я понял, что не в силах уже что-либо изменить, боль, разочарование, потрясение были столь сильны, что я едва не застонал, но сумел сдержаться, дабы дать возможность Роджеру продолжить рассказ.

– Что с тобой? – тем не менее спросил он.

– Ничего, я в порядке. Поговорим о Доре. Расскажи о ней подробнее, о том, что она говорит, что делает.

– Она говорит о том, что современная жизнь суетна, скучна и бесцветна, о том, что люди нуждаются в каких-то священных символах веры. Она говорит, что преступность принимает угрожающие размеры, а молодежь лишена идеалов и цели в жизни. Она мечтает создать религиозное общество, в котором никто никому и никогда не причинит вреда. Это как «американская мечта». Она знает Библию вдоль и поперек, перечитала все апокрифы и псевдоапокрифы, труды Августина, Маркиона, Моисея Маймонида... Она убеждена, что запрет на сексуальные отношения погубил христианство,– точка зрения, впрочем, весьма распространенная и находящая поддержку прежде всего у женщин. А ее аудиторию все же преимущественно составляют именно они.

– Ясно. Но в таком случае она не может хоть в малой степени не симпатизировать Винкену.

– И тем не менее... Видишь ли, в отличие от меня она никогда не воспринимала книги Винкена как некую последовательность образов.

– Понимаю.

– Кстати, книги Винкена совершенны не только по содержанию, но и во многих других отношениях. Ты только представь! Ведь он начал создавать их за четверть века до появления печатного станка Гуттенберга. И тем не менее ухитрился создать истинные шедевры: он был и писцом, и графиком – автором великолепных шрифтов, и художником-миниатюристом. Его чудесные иллюстрации, изображающие обнаженных людей, веселящихся в раю, просто великолепны, а растительные орнаменты на каждой странице выполнены с непревзойденным мастерством. Он был един во всех лицах, в то время как в любом скриптории существовало совершенно четкое распределение обязанностей.

Раз уж мы заговорили о Винкене, позволь сказать тебе еще кое-что. Твои мысли сейчас заняты Дорой, но я все же хочу завершить разговор о его книгах. Ты должен забрать их.

– Потрясающе! – мрачно произнес я.

– Поверь, они тебе непременно понравятся. А вот Дора, вполне вероятно, так никогда и не захочет взять их в руки и уж тем более не полюбит их. На сегодняшний день в моем распоряжении двенадцать книг Винкена. Католик с берегов Рейна, не по своей воле в юности вступивший в бенедиктинский орден, он был влюблен в Бланш де Вайльд, жену своего брата. Тайный роман между Бланш и молодым монахом начался с той поры, когда она заказала в скриптории несколько книг. У меня есть некоторое количество ее писем к даме по имени Элинор. Отдельные эпизоды в стихах тоже рассказывают об этой любви.

Самое печальное, что письма к Элинор, которые мне удалось раздобыть, написаны Бланш уже после смерти Винкена. Дело в том, что все послания, полученные от Бланш, Элинор впоследствии передала некой Диане, а та, в свою очередь,– еще какой-то женщине. В результате уцелела лишь небольшая их часть.

Из сохранившихся фрагментов можно сделать следующий вывод. Любовники встречались в саду замка де Вайльдов – а не в монастырском, как я поначалу думал. Каким образом Винке-ну удавалось туда проникнуть, я точно не знаю, однако в некоторых письмах упоминается, что он украдкой уходил из монастыря и потайным путем пробирался в дом брата.

. Все это действительно похоже на правду. Они дожидались, пока Дэмиен уедет из замка, чтобы исполнить какие-то свои обязанности. Ну, не знаю, чем там должны были заниматься в те годы графы или герцоги. Так вот, как только брат покидал замок, Винкен приходил туда и развлекался вместе с женщинами – они танцевали вокруг фонтана и занимались любовью, причем Винкен по очереди укладывал в постель всех своих дам. Иногда они отмечали таким образом даже храмовые праздники. Обо всем этом свидетельствуют стихи и рисунки в книгах. Но... Однажды их поймали.

Дэмиен кастрировал и заколол брата на глазах у женщин, а самих женщин посадил под замок. После многодневных допросов, запугивания и издевательств несчастные признались в недозволенной любовной связи с Винкеном и рассказали, как с помощью книг поддерживали с ним связь. Тогда брат собрал все книги, созданные этим великим художником. Ты только представь себе – все двенадцать книг Винкена де Вайльда!

– Его бессмертие...– прошептал я едва слышно.

– Вот именно! Его наследие! Единственное «потомство», которое он оставил! Так вот, Дэмиен похоронил эти книги вместе с телом Винкена – зарыл их в том самом саду, возле того самого фонтана, которые изображены на миниатюрах. И Бланш из своего окна могла каждый день видеть то место, где покоились под землей останки ее любовника. Не было никакого суда, не было никакого обвинения в ереси, приговора и казни – Дэмиен просто-напросто убил своего брата Вероятно, он пожертвовал монастырю огромную сумму. Хотя... Возможно, в этом не было нужды. Кто знает, как относились в монастыре к Винкену. Сейчас его стены лежат в руинах, и туристы фотографируются на фоне старинных развалин. А замок был практически полностью уничтожен во время бомбежки еще в годы Первой мировой войны.

– Но... Но что же произошло потом? Каким образом книги оказались вне гроба? Или у тебя хранятся их копии? Ты говоришь о...

– Нет-нет, в моем распоряжении подлинники, все двенадцать оригиналов. Я совершенно случайно обнаружил и копии – довольно грубые, сделанные по просьбе Элинор, родственницы и наперсницы Бланш. Однако, насколько мне известно, копирование было прекращено. Осталось только двенадцать книг. Каким образом они оказались не под землей, я понятия не имею – могу только догадываться.

– И каково же твое предположение?

– Думаю, что ночью Бланш вместе с другими женщинами выкопала тело и достала книги из гроба – или в чем там были погребены останки бедняги Винкена, не знаю. Потом они вновь похоронили тело и уничтожили все следы своего деяния.

– Ты считаешь, они могли отважиться на такое?

– Почти уверен. Я словно воочию вижу, как при свете свечей пятеро женщин копают землю. А тебе разве трудно представить такое?

– Да.

– Я не сомневаюсь, что они могли сделать это, потому что чувствовали то же, что и я. Они ценили красоту и совершенство этих книг. Лестат, они отлично понимали, что книги Винкена – истинные сокровища. Такова сила увлечения, такова сила любви. Трудно сказать, быть может, им хотелось оставить себе на память и кости Винкена. Допустим, одна из них взяла бедренную кость, другая – палец или... Ах, впрочем, этого я не знаю.

 Я вдруг отчетливо представил себе всю картину, и она вызвала во мне непреодолимое отвращение, а главное – заставила вспомнить о том, как я сам отрезал кухонным ножом руки Роджера, а потом упаковал их в пластиковый пакет и затолкал в кучу хлама. А теперь передо мной опять были те же руки, точнее, их призрачное воплощение. Они постоянно находились в движении – то поглаживали край стеклянного бокала, то нервно постукивали по стойке бара.

– Как далеко в прошлое удалось тебе проследить судьбу этих книг? – спросил я.

– Очень недалеко. Но в моем бизнесе – я имею в виду торговлю антиквариатом – такое случается нередко. Книги обнаруживались по одной, изредка по две. Некоторые перешли ко мне из частных коллекций, две – из музеев, разрушенных бомбежками во время войн. Пара из них досталась мне практически даром. В отличие от других, я хорошо знал, что они собой представляют, и, как эксперту в данной области, мне достаточно было одного взгляда, чтобы немедленно обнаружить их среди множества других вицей. Как ты можешь догадаться, я давал задание своим агентам повсюду искать средневековые рукописи. Лестат, ты просто обязан спасти и сохранить мои сокровища! Ты не имеешь права допустить, чтобы Винкен вновь ушел в небытие. Я оставляю тебе свое наследие.

– Похоже, это действительно так. Но что я, скажи на милость, смогу с ним сделать без участия Доры?

– Дора еще слишком молода. Со временем она изменит свое мнение. Знаешь, меня по-прежнему не оставляет надежда, что в моей коллекции... Забудем сейчас о Винкене, ибо я говорю не о нем. Я надеюсь, что в моей коллекции среди множества статуй и других реликвий найдется какой-то один артефакт, который поможет Доре в создании ее новой церкви. Скажи, можешь ли ты определить ценность того, что видел в той квартире? Способен ли ты вынести верное суждение? Твоя задача – убедить Дору в необходимости еще раз внимательно рассмотреть эти вещи, прикоснуться к ним, почувствовать их запах. Ты должен заставить ее в полной мере осознать, что все они отражают стремление человечества к познанию истины, то есть их создателей мучили те же вопросы, что и ее. Пока еще она этого не понимает.

– Но ты говорил, что Дору никогда не интересовала ни живопись, ни скульптура.

– Сделай так, чтобы они стали ей интересны.

– Я? Каким образом? Послушай, я, конечно, могу сохранить все это. Но как мне заставить Дору полюбить то или иное произведение искусства? Удивляюсь, что тебе вообще пришла в голову подобная мысль. Я имею в виду мою встречу с Дорой и какие-либо отношения между мной и твоей драгоценной доченькой.

– Ты полюбишь мою дочь,– тихо прошептал он.

– Прости, я не расслышал. Что ты сказал?

– Найди для нее в моей коллекции что-нибудь поистине чудесное.

– Туринскую плащаницу?

– Молодец! Это именно то, что нужно! Да, найди что-нибудь, равное ей по ценности, нечто такое, что заставит Дору изменить свое мнение, нечто такое, что отыскал и сохранил для нее я, ее отец, и что действительно может оказаться для нее полезным.

– Знаешь, ты и мертвый такой же ненормальный, каким был при жизни. Неужели ты и теперь не перестанешь мошенничать и все еще надеешься с помощью куска мрамора или обрывка пергамента купить себе спасение души и вечное блаженство? Или ты и вправду веришь, что собрал коллекцию настоящих святынь?

– Естественно, я верю, что моя коллекция – это собрание святынь. Фактически только в это я и продолжаю верить.

– Ты меня поражаешь до глубины души.

– Именно поэтому ты и убил меня там, среди моих сокровищ. Ладно, нам надо поторопиться. Неизвестно, сколько нам отпущено времени. Вернемся к главной теме: к Доре. Твой главный козырь в этой ситуации – это ее амбиции.

Ей хотелось получить здание монастыря в полное распоряжение, чтобы разместить там своих женщин-миссионерок, сторонниц ее ордена, которые, конечно же, должны проповедовать любовь с не меньшей страстью и внутренним огнем, чем это делали все миссионеры – их предшественники. Она намеревается посылать их в самые бедные районы, в гетто и рабочие кварталы, чтобы они разглагольствовали там о необходимости создания своего рода движения за всеобщую любовь. Причем это движение должно, по ее мнению, возникнуть в недрах народа, а затем постепенно подниматься все выше и выше, к самым вершинам власти. И тогда с несправедливостью в мире будет покончено навсегда.

– А чем эти женщины будут отличаться от других миссионеров, от сторонников иных орденов – от францисканцев, скажем, или иных проповедников?

– Прежде всего тем, что они женщины, женщины-проповедницы. Монахини всегда были сестрами милосердия,, учили детей или вели– затворническую жизнь в монастырях и неустанно возносили молитвы Богу – истошно блеяли хором, как и положено овцам Господним. А ее женщины должны становиться учеными богословами, церковными ораторами. Их задача – передать слушателям собственную страсть, жар души, они будут обращаться к несчастным, нищим, обездоленным женщинам и помогать им изменить окружающий мир.

– Феминистские взгляды вперемешку с религиозным рвением.

– Из этого могло что-то получиться. Во всяком случае, шансов на это было не меньше, чем у любого другого подобного начинания. Кто знает, почему в четырнадцатом столетии, например, один монах сошел с ума, а другой стал святым? А у Доры есть подход к людям, она знает, как научить их думать. Впрочем, не мне судить. Ты должен разобраться во всем и найти выход из положения.

– Ну да. А тем временем заодно и спасти церковные украшения,– хмыкнул я.

– Да. До тех пор, пока она не согласится их принять или каким-то иным образом обратит на доброе дело. Вот тебе еще один способ уговорить ее. Почаще упоминай о добре.

– Ты и сам пользовался этим способом,– печально заметил я.– И в отношении меня тоже.

– Так ты выполнишь мою просьбу, правда? Дора считает, что меня ввели в заблуждение и сбили с пути истинного. «Не думай, что после всего содеянного ты сумеешь спасти свою душу, подарив мне сокровища церкви»,– сказала она как-то.

– Она любит тебя,– заверил я Роджера.– Я убеждался в этом всякий раз, когда видел вас вместе.

– Знаю. Меня не нужно убеждать в этом. У нас нет времени на споры и доказательства. Учти только, что Дора очень прозорлива и планы ее поистине огромны. Пока еще у нее слишком мало единомышленников и помощников, но она мечтает перевернуть мир. Я хочу сказать, что ей недостаточно того, о чем грезил когда-то я: создать собственный культ и стать своего рода гуру – поселиться в тихом убежище в окружении преданных последователей. Она действительно хочет изменить мир, потому что уверена в том, что кто-то непременно должен это сделать.