Текст книги "Два вампира (сборник)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 61 страниц)

Конечно, он мог обидеться на меня за то, что я послал ею искать убежище в Олимпийской башне, и теперь готов был уехать к себе, в Новый Орлеан. Но, может быть, он туда все же не поедет?

Если я сейчас услышу шаги своего преследователя или почувствую его присутствие поблизости, то завтра непременно вновь буду дрожать в объятиях Дэвида. Этому существу все равно, где я нахожусь и куда направляюсь. И я его не выдумал – мой преследователь действительно существует!

Черные крылья... ощущение сгущающейся тьмы... клубящийся туман... и – свет... Нет, хватит, я не стану сосредоточиваться на этом. Слишком много мрачных размышлений для одной ночи.

Когда еще на моем пути встретится смертный, подобный Роджеру? Когда еще мне доведется встретить такую же яркую личность? И как только этот сукин сын ухитрился разговаривать со мной во время убийства? Как он осмелился обращаться ко мне в момент наивысшего восторга? А как ему, черт возьми, удалось заставить меня поверить в то, что статуя ожила? Что •то было? Какие-то слабые телепатические импульсы? Я покачал головой. Неужели я сам спровоцировал это? Быть может, сделал что-то не так?

Что, если я за месяцы преследования успел полюбить его и, (отнимая жизнь, первым заговорил с ним? Не было ли это своего рода моим объяснением в любви? Нет. Я просто с наслаждением пил кровь, по каплям вбирал его в себя. И теперь Роджер но мне.

Из темноты медленно вынырнула какая-то машина и остановилась возле меня. Сидевшие в ней люди поинтересовались, не нужна ли мне помощь. Я мотнул головой, повернулся и побежал прочь. Перепрыгивая с могилы на могилу, огибая каменные надгробия, я так быстро промчался через кладбище в сторону Виллидж, что смертные, по-моему, даже не успели уловить мои движения.

Представить только! Они видят сидящего на холодных ступенях старинной маленькой церкви молодого блондина в двубортном темно-синем блейзере и ярком галстуке, и вдруг... И вдруг он исчезает, словно растворяется в воздухе! Я громко рассмеялся и с удовольствием прислушался к звукам собственного смеха, которые взлетали вверх, отражаясь от кирпичных стен. Теперь мимо меня шли люди, неподалеку играла музыка, воздух наполняли запахи кухни. Я видел повсюду юных, пышущих здоровьем смертных, которые даже в холодный зимний вечер находили повод к веселью.

А вот меня холод начинал уже раздражать. Надо же – быть таким чувствительным к нему, как будто я по-прежнему живой человек! Мне захотелось куда-нибудь зайти.

 3

Пройдя всего несколько шагов, я увидел вращающуюся дверь, а за ней – холл какого-то заведения. Наверное, ресторан, подумал я и уже через мгновение обнаружил себя сидящим в баре. Как раз то, что надо: почти пустой зал, темный и теплый, полукруглая стойка, за которой поблескивают бутылки... Из-за двери в основной зал, распахнутой настежь, доносился приглушенный гул голосов.

Я зацепился каблуками за подножку табурета и оперся локтями на стойку, прислушиваясь к разговорам смертных, пустой болтовне ни о чем. Те, кто был в баре, несли какую-то не стоящую внимания чепуху. Меня все еще трясло от холода. Черт! Я потерял свои очки с фиолетовыми стеклами! Хорошо, что в помещении так темно. Тем не менее я на всякий случай опустил голову. Интересно, куда я все же попал? В какой-то клуб? А какая разница? Главное, что здесь так уютно и спокойно.

– Хотите что-нибудь выпить, сэр? – раздался возле меня лениво-высокомерный голос бармена.

Я заказал минеральную воду. Как только бармен поставил передо мной стакан, я сполоснул в нем пальцы. Он уже отошел и потому ничего не заметил, хотя ему вообще было на все наплевать, и даже если бы я сейчас стал крестить этой водой младенцев, он и тогда, наверное, никак бы не отреагировал. Остальные посетители сидели за столиками, растворившись во мраке. В одном из дальних углов плакала женщина. Довольно резкий мужской голос уговаривал ее замолчать и не привлекать к себе внимание. Впрочем, она и не привлекала, ибо никому не было никакого дела до того, что происходит вокруг.

Намочив в стакане салфетку, я как следует вытер губы.

– Еще воды,– бросил я, отодвигая от себя грязный стакан.

Бармен, молодой человек, явно лишенный каких-либо амбиций, все так же апатично, но вежливо принял заказ и отошел в сторону.

Совсем рядом со мной раздался тихий смех... Через два табурета справа от меня сидел не старый еще мужчина – по-моему, он уже был в баре, когда я вошел... Никакого запаха от него я не почувствовал. Совершенно никакого. И это показалось мне странным.

Я обернулся в ту сторону и посмотрел на него в упор.

– Собираешься снова сбежать? – спросил он.

Моя жертва! На табурете возле стойки бара сидел Роджер!

Он был, что называется, в целости и сохранности: ничего не сломано, никаких следов насилия, руки и голова тоже на месте. Но ведь на самом деле его там не было. Это только казалось, что он как ни в чем не бывало сидит возле стойки бара и улыбается, явно наслаждаясь моим ужасом.

– В чем дело, Лестат? – спросил он. Этот голос я слышал в течение шести месяцев, пока следил за его обладателем, и уже успел полюбить.– Неужели за все прошедшие столетия к тебе не возвращались призраки твоих жертв?

Я промолчал. Его нет. Его просто нет. Он материален, но эта материя в корне отличается от реальной. «Иная материя», как назвал ее Дэвид. Я оцепенел. Нет, пожалуй, это слишком мягкое и неточное определение. Я буквально окаменел от ярости и неверия в вероятность происходящего.

Он пересел на ближайший ко мне табурет. С каждой секундой его облик становился все более отчетливым и обретал все новые детали. Теперь я мог уловить даже нечто похожее на исходящий от него живой звук, однако передо мной было отнюдь не человеческое существо, и дыхания его я не слышал.

– Еще несколько минут – и я буду в достаточной силе, чтобы попросить сигарету или даже бокал вина,– сказал он.

Он сунул руку в карман пальто – не того, в котором он пришел в квартиру в ночь убийства, своего любимого, сшитого на заказ в Париже,– и вытащил сверкающую маленькую золотую зажигалку Вспыхнувший огонек был ярко-голубым.

Он смотрел прямо на меня. Красавец Роджер! Темные вьющиеся волосы тщательно расчесаны, глаза блестят. А голос... Такой же чудесный, как и при жизни. В его манере говорить – быстрой и четкой – не было ни британской утонченности, ни медлительной растянутости, свойственной выходцам с американского Юга, хотя родился он в Новом Орлеане; ее можно было назвать интернациональной, чему в немалой степени способствовали его бесконечные странствия по всему миру.

– Я спрашиваю вполне серьезно,– опять заговорил он.– Неужели за все прошедшие годы ни одна твоя жертва не вернулась к тебе в облике призрака?

– Нет,– ответил я.

– Ты меня удивляешь. Значит, тебе нестерпима даже мысль о том, что кто-то хоть на короткое время может нагнать на тебя страха?

– Нет.

Теперь он выглядел как вполне обычный человек из плоти и крови. Интересно, подумалось мне, видит ли его еще кто-то кроме меня? Вполне возможно, что да. Ибо внешне он ничем не отличался от окружающих. Я отчетливо различал пуговицы на белых манжетах рубашки и проблески полускрытого мягкими завитками волос белоснежного воротничка на затылке. Я видел его невероятно длинные ресницы.

Бармен поставил передо мной стакан с чистой водой, но при этом даже не покосился в сторону Роджера. Что ж, это еще ни о чем не говорило. Парень был слишком высокомерен и неучтив, чтобы его поведение могло доказывать что-то, кроме того, что это Нью-Йорк.

– Как тебе удается проделывать все это? – спросил я.

– Точно так же, как и любому другому призраку,– ответил Роджер.– Я покойник. Я мертв уже более полутора часов. Но мне необходимо поговорить с тобой. Не знаю, сколько времени я смогу пробыть здесь, прежде чем начну... Черт его знает, что именно я начну... Но не в этом дело. Ты должен меня выслушать.

– С чего это вдруг?

– Имей совесть,– прошептал он, и я почувствовал, что мои слова действительно больно его задели.– Ведь ты убил меня!

– А у тебя она есть? – в свою очередь спросил я.– Как быть с теми людьми, которых убил ты? С матерью Доры, например? Она приходила когда-нибудь после своей смерти, чтобы потребовать от тебя ответа?

– О-о-о! Я знал! Я был уверен! – воскликнул он, явно потрясенный.– Тебе известно о Доре! Боже всемогущий! Отправь мою душу навеки в ад, но не позволяй ему причинить хоть малейший вред Доре!

– Прекрати нести чушь,– прервал я его.– Я не сделаю Доре ничего плохого. Меня всегда интересовал только ты. Это за тобой я гонялся по всему миру. И если бы не мое необъяснимое уважение к Доре, я убил бы тебя давным-давно.

Перед нами вновь возник бармен. При его появлении мой собеседник восторженно улыбнулся и взглянул на парня в упор.

–Что ж, мой мальчик, дай-ка подумать. Ведь, если не ошибаюсь, это моя последняя выпивка. Пусть будет... бурбон – ведь я как-никак вырос на Юге. Что у вас есть? Нет-нет, не годится. Знаешь, сынок, сделай-ка мне «Сазерн Камфорт»,

Он тихо, заговорщицки рассмеялся.

Бармен отошел в сторону, а Роджер вновь повернулся ко мне, но теперь в его глазах сверкал гнев.

– Кем бы ты ни был – вампиром, демоном, дьяволом или черт знает кем там еще, ты обязан меня выслушать! И ты не посмеешь обидеть мою дочь!

– Да у меня и в мыслях не было ничего подобного! Я не причиню ей вреда. Так что спокойно продолжай свой путь в ад – там тебе будет лучше. Спокойной ночи.

– Ах ты, самодовольный сукин сын! Как ты думаешь, сколько мне было лет?

Сквозняк, гулявший по бару, чуть шевелил волосы Роджера, а на его лице выступили капельки пота.

– Это меня меньше всего интересовало,– ответил я.– Для меня ты был лишь пищей, достойной того, чтобы немного потерпеть в предвкушении удовольствия.

– Ты самоуверенный бахвал, не спорю.– В голосе Роджера звучали ядовитые нотки.– Но ты совсем не так глуп и примитивен, как пытаешься казаться.

– Ты действительно так думаешь? Что ж, давай проверь! И тогда ты, возможно, станешь называть меня не иначе как бесстыдным наглецом и пустозвоном!

Он не сразу нашелся что ответить.

Я тоже замолчал. Сам не знаю, почему именно эти слова сорвались у меня с языка, ибо они не входили в обычный мой лексикон.

Он старался осознать смысл сказанного, понять мою озабоченность и неуверенность в себе. А я тем временем гадал, на основании чего он делал свои выводы. Возможно, я, как любой смертный, иногда проявляю слабость или просто выгляжу смущенным?

Кармен принес ему заказ. Роджер неуверенно протянул руку и постарался как можно крепче ухватиться пальцами за бокал и поднять его. Наконец его усилия увенчались успехом: он поднес бокал к губам и отпил глоток. Однако его изумление, радость и одновременно страх при этом были настолько сильными, что он едва не испарился. Образ его стал вдруг расплывчатым и напил расползаться по частям.

Тем не менее я по-прежнему видел его достаточно отчетливо Да, это был именно тот человек, которого я убил, чье тело расчленил и разбросал по всему Манхэттену. Видение было настолько явственным, что меня почти физически затошнило. Только одна мысль спасала меня, не позволяя окончательно впасть в панику: он разговаривал со мной. Однажды, еще в смертной жизни, Дэвид сказал, что не станет убивать вампира, потому что вампир может побеседовать с ним. Кажется, именно так он выразился? А этот чертов призрак говорил со мной!

– Мне нужно поговорить с тобой о Доре,– сказал он.

– Я уже сказал, что не причиню вреда ни ей, ни кому-либо еще, ей подобному,– ответил я.– Послушай, зачем ты пришел сюда. Ведь поначалу ты даже не подозревал, что я знаю о Доре. Ты собирался рассказать мне о ней?

– Совершенно верно. Приятно сознавать, что мой убийца сообразителен и способен разумно мыслить. Кроме того, моя смерть так или иначе ему глубоко небезразлична. Я прав? – Он отпил еще глоток «Сазерн Камфорт», аромат которого мне нравился.– Любимый напиток Дженис Джоплин. Не знал? – пояснил он, имея в виду покойную уже певицу. Я ее тоже любил.– Выслушай меня, пусть даже из любопытства, мне без разницы. Но только выслушай внимательно. Позволь мне рассказать тебе

о Доре и обо мне. Я хочу, чтобы ты знал. Я хочу, чтобы ты узнал, кто я и какой я на самом деле, а не в твоем представлении. Я хочу, чтобы ты присмотрел за Дорой. И еще. Там, в квартире, осталось кое-что, и я хотел бы...

– Плат Вероники, висящий в рамке на стене?

– Нет. Это ерунда. То есть это, конечно, ценная вещь, ей уже четыреста лет. Но при наличии денег раздобыть нечто подобное совсем не трудно. Ты ведь внимательно осмотрел мою квартиру, да?

– Почему тебе так хотелось подарить этот Плат Доре? – спросил я.

Мой вопрос несколько охладил его пыл.

– Ты подслушивал наши беседы? – Он был поражен.

– Множество раз.

Роджер задумался, осмысливая новость, взвешивая и оценивая ситуацию. Он производил впечатление человека разумного, осторожного, но в данный момент совершенно искреннего.

– Ты сказал, что я должен «присмотреть за Дорой»,– продолжал я.– Я правильно тебя понял? Присмотреть за ней? Что ж, это меняет дело. Но какого черта ты собираешься рассказывать мне о своей жизни? Ты обращаешься не по адресу. Я тебе нe судья, тем более после смерти. Мне нет совершенно никакого дела до того, как и почему ты стал тем, кем стал. А что касается оставшихся в квартире ценностей... Чего ради призраку заботиться о такого рода вещах?

Задавать подобный вопрос было, конечно, не совсем честно с моей стороны. И мы оба это понимали. Вполне естественно, что его не могла не беспокоить судьба накопленных сокровищ. И тем не менее он восстал из мертвых именно ради Доры, и только из-за нее.

Его волосы еще больше почернели, текстура ткани, из которой было сшито пальто, проявилась отчетливее. Теперь я мог различить даже переплетение шелковых и шерстяных нитей. Я видел его тщательно ухоженные, отполированные ногти с профессионально сделанным маникюром. Точно такие же, какие я совсем недавно зарыл в куче мусора вместе с руками. Насколько мне помнилось, несколько минут назад я не мог видеть такие детали.

– Господи Иисусе! – прошептал я.

– Ты испуган больше, чем я,– со смехом заметил Роджер.

– Где ты сейчас, скажи!

– Ты о чем? – удивился он.– Вот он я, сижу рядом с тобой. Мы в Виллидж, в каком-то баре. Что ты имеешь в виду, спрашивая, где я? Если мое тело, то тебе не хуже, чем мне, известно, где именно ты зарыл его части.

– Поэтому ты и преследуешь меня после смерти?

– Ничего подобного. Мне абсолютно наплевать на тело. Как только я потерял свою телесную оболочку, я вообще перестал думать о ней. Да что объяснять, тебе и без того все известно.

– Нет-нет. Я совсем не это имел в виду. Я спрашивал, в каком измерении ты находишься... как все это... что ты увидел, когда перешел... когда умер...

Он покачал головой и печально улыбнулся.

– И на этот вопрос ответ тебе известен. Я не знаю. Тем не менее мне кажется, что меня ждет... нечто... То есть я в этом уверен. Кто-то или что-то ждет меня. Возможно, это будет всего лишь окончательная смерть, разрушение... Полная тьма. И все же оно производит впечатление чего-то... обладающего личностью, если можно так выразиться... и оно не намерено ждать вечно. Хотя я и сам не понимаю, на чем основано мое убеждение.

Равно как не понимаю, почему мне было позволено вернуться к тебе. Быть может, все дело в острейшем желании, то есть в моем невероятном желании, в той силе воли, которой, кстати, я всегда обладал в избытке. Или кто-то просто подарил мне эти несколько мгновений. Не знаю. Но я последовал за тобой. Я наблюдал за тобой от самой квартиры, видел, как ты туда вернулся, как вновь покинул ее с моим телом, потом я пришел сюда. Мне крайне необходимо поговорить с тобой, и я не сдамся без борьбы. Я не уйду, пока не скажу тебе все, что должен сказать.

– Кто-то или что-то ждет тебя,– шепотом повторил я, чувствуя благоговейный страх. Как все просто и ясно.– А после? Если ты не растворишься в воздухе, как только мы закончим разговор, куда ты направишься?

Роджер покачал головой и пристальным взглядом обвел заставленные бутылками полки бара.

– Бот зануда,– сварливо проворчал он.– Заткнись.

Я вздрогнул как ужаленный. Заткнись! Он осмелился приказать мне заткнуться!

– Я не могу присматривать за твоей дочерью,– заявил я.

– Что ты хочешь этим сказать? – Он яростно сверкнул глазами в мою сторону и вновь приложился к бокалу. Потом жестом приказал бармену подать еще один.

– Ты что, решил напиться? – спросил я.

– Полагаю, мне это не грозит. Ты обязан позаботиться о ней! Неужели ты не понимаешь, что вся эта история неизбежно станет достоянием гласности? У меня масса врагов. Они убьют ее – убьют только потому, что она моя дочь. Ты даже не представляешь, как я всегда был осторожен и как безоглядно и необдуманно иногда действует она – только потому, что верит в это свое Святое провидение. Кроме того, есть еще и власти, правительственные ищейки... Что станет с моими сокровищами, с моими книгами?

Потрясенный, я смотрел на него, совершенно забыв, что передо мной призрак. Да, в тот момент он и не похож был на выходца с того света. Ничуть. Разве что только я не чувствовал его зaпаха, и те звуки, которые он издавал, не имели ничего общего ( жизнедеятельностью человеческих легких или сердца.

– Ладно,– продолжал он,– буду говорить прямо. Я боюсь за нее. Ей предстоит пройти нелегкое испытание. Поднимется шумиха, ее будут расспрашивать, оскорблять... Пройдет немало времени, прежде чем все уляжется и мои враги и недоброжелатели забудут о ней. До сегодняшнего дня большинство из них понятия не имели о ее существовании. Хотя... теперь я не столь и этом уверен. Вполне возможно, что кто-то знал. Ведь ты же знал...

– Совсем не обязательно И я не в счет. Я не человек.

– Ты обязан защитить ее.

– Я не могу и не стану это делать.

– Лестат, ты выслушаешь меня наконец?

– Я не желаю тебя слушать. Я хочу, чтобы ты ушел.

– Знаю.

– Послушай, я не должен был тебя убивать. Мне действительно жаль. Это было ошибкой. Мне следовало найти кого-то...– У меня тряслись руки. Наверное, когда-нибудь вся эта история покажется мне весьма забавной, но сейчас... Сейчас я мог только молить Бога, чтобы все поскорее закончилось.

– Ты знаешь, где я родился, не так ли? – спросил он.– Квартал на Сент-Чарльз-авеню, неподалеку от Джексон-сквер.

Я кивнул:

– Пансион. Нет смысла рассказывать мне историю своей жизни. Зачем? К тому же она уже завершилась. Как и у любого другого человека, у тебя была возможность написать обо всем. А теперь... Что, по-твоему, я должен буду делать с твоим рассказом?

– Я расскажу только о самом важном, о том, что действительно имеет значение. Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри мне в глаза и постарайся понять меня и полюбить! Постарайся полюбить Дору! Ради меня! Умоляю!

Мне не было нужды смотреть на него и видеть выражение «то лица, чтобы в полной мере постичь его отчаяние. Это был крик о помощи. Разве есть в мире мука страшнее, чем видеть, как страдает твое дитя? Или кто-то другой, кто тебе неизмеримо близок и дорог. Дора... Малышка Дора, бродящая по пустому монастырю... Дора, вдохновенно поющая и простирающая к нам. руки с экрана телевизора...

У меня перехватило дыхание. Наверное, я даже вскрикнул. Не знаю. Быть может, просто вздрогнул или сделал что-то еще... На несколько мгновений я словно утратил способность мыслить. Но в этом не было ничего сверхъестественного – только душевная боль и сознание, что он рядом, видимый и осязаемый, что он добился своего и заставил меня понять. Ему удалось достаточно долго продержаться в столь эфемерной форме, чтобы добиться-таки от меня обещания.

– И все же ты меня любишь,– прошептал он. Он был явно сбит с толку и заинтригован, но в то же время неожиданно обрел некое внутреннее спокойствие.

– Страстность,– так же шепотом ответил я.– Все дело в твоей страстности и безграничной любви.

– Да, понимаю. Я действительно польщен. Ведь я умер не под колесами грузовика посреди улицы и не был хладнокровно застрелен гангстером. Меня убил ты! Ты! А ты один из лучших!

– Один из лучших? Кого ты имеешь в виду?

– Я не знаю, как именно ты себя называешь. Но ты не живое существо. И в то же время ты человечен. Ты выпил мою кровь, и теперь она течет по твоим жилам. Ты пользуешься и наслаждаешься ею. И ты не один такой.– Он отвернулся и теперь смотрел куда-то в сторону.– Вампиры...– тихо произнес он.– Когда я еще жил в Новом Орлеане, мне приходилось видеть призраков.

– В Новом Орлеане все видят призраков.

Он невольно рассмеялся – коротким тихим смешком.

–Знаю. Но я их действительно видел, и не раз. Я сталкивался с ними и в других местах. Однако я никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в ангелов. Я не верил в существование вампиров, оборотней и любых других подобных созданий, способных, как говорили, в корне изменить судьбу человека или хоть как-то повлиять на ход событий, на тот, казалось бы, хаотический ритм, который управляет жизнью вселенной.

– А теперь ты веришь в Бога?

– Нет. Насколько я понимаю, еще какое-то время мне удастся сохранять ту форму, в которой я пребываю сейчас, а потом я начну, что называется, таять – так, во всяком случае, происхо-дило со всеми призраками, которых мне доводилось видеть. И в конце концов исчезну, умру окончательно и бесповоротно. Погасну, как свет. Вот что меня ждет. Забвение. Не кто-то и не что-то. Присутствие чего-то личностного не более чем иллюзия моего разума,– точнее, того, что от него осталось,– который упорно продолжает цепляться за этот мир. Что ты обо всем этом думаешь?

–Прав ты или нет, но оба твои предположения приводят меня в ужас.

Я не собирался ни рассказывать ему о своем преследователе, ни спрашивать его о статуе. Теперь я точно знал, что Роджер не имеет никакого отношения к тому, что скульптура вдруг показалась мне живой. Он в тот момент был уже мертв и переходил в иную реальность.

– Приводят тебя в ужас? – с нотками почтения в голосе переспросил он.– Но ведь это происходит не с тобой. Напротив, ты подвергаешь такому испытанию других. А теперь позволь мне объяснить кое-что относительно Доры.

– Она красива, и я... Я постараюсь о ней позаботиться.

– Нет, ей нужно от тебя нечто большее. Она нуждается в чуде.

– В чуде?

– Послушай, кем бы ты ни был, но ты продолжаешь жить, хотя ты и не человек. И ты способен совершить чудо – разве я не прав? Для существа с твоими способностями это совсем не трудно, так соверши же его ради Доры.

– Ты имеешь в виду какое-нибудь фальшивое религиозное чудо?

– А что же еще? Она не представляет, как можно спасти мир без чуда. И в твоих силах сделать это для нее.

– И ты остался в этом мире, преследовал меня и пришел сюда только ради того, чтобы обратиться со столь ничтожной просьбой? – Я был поражен.– Тебе самому не будет прощения, и душу твою уже не спасти. Ты покойник. Но даже в этих обстоятельствах ты остаешься вымогателем и преступником Ты только послушай, о чем ты просишь! Чтобы я совершил фальшивое чудо для Доры! Неужели ты думаешь, что ей бы это понравилось?

Он застыл от изумления и был настолько поражен, что даже не почувствовал себя оскорбленным.

Поставив бокал на стойку, он молча обвел взглядом бар и задумался. Он казался исполненным достоинства и выглядел лет на десять моложе, чем в тот момент, когда я его убил. Любой, кто призраком возвращается в этот мир, стремится принять для этого привлекательный облик. Вполне естественное желание. Глядя на него, я чувствовал, как внутри меня крепнет и разрастается неизбежное в таких случаях и роковое для меня восхищение доставшейся мне жертвой: «Мсье, в моих жилах течет ваша кровь!»

Роджер повернулся ко мне.

– Ты прав,– свистящим шепотом заговорил он.– Совершенно прав. Я не должен вступать с тобой в сговор ради совершения для нее фальшивого чуда. Она ни за что бы не одобрила столь чудовищную сделку.

– Ну вот, теперь ты говоришь как благодарный мертвец[1]1
  Аллюзия на распространенную в мировом фольклоре легенду о благодарном мертвеце – непогребенном покойнике, посещающем человека, который его похоронил, и в знак благодарности совершающем для своего благодетеля какое-нибудь чудо.


[Закрыть].

Он издал короткий презрительный смешок, но тут же вновь помрачнел и тихо произнес:

– Лестат, ты должен позаботиться о ней... хотя бы какое-то время...

Я не ответил, и он продолжал настаивать:

– Недолго, пока все не уляжется и репортеры не оставят ее в покое, пока не кончится весь этот кошмар и она не придет в себя и не вернется к своей вере, пока она не станет прежней Дорой. У нее своя жизнь. Лестат, она не должна страдать из-за меня, тем более из-за меня! Это несправедливо!

– Несправедливо?

– Назови меня по имени,– попросил он.– Взгляни на меня.

Я поднял на него взгляд. Это было поистине тяжелое зрелище. Он был раздавлен горем. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы человеческое существо страдало так сильно. Никогда...

– Меня зовут Роджер,– сказал он и в этот момент показался мне еще моложе, как будто в мыслях своих он совершал, некое путешествие назад во времени, едва ли не в пору невинности,– если, конечно, мертвецам, не желающим порывать связь с этим миром, вообще позволительно вспоминать о своей невинности.

– Твое имя мне известно,– ответил я.– Мне все о тебе известно, Роджер. Призрак Роджер. И ты ни разу не позволил Старому Капитану прикоснуться к тебе. Ты позволял ему только обожать тебя, учить, возить повсюду и покупать тебе красивые вещи, но при этом ты ни разу не лег с ним в постель – хотя бы ради приличия.

Все это я сказал ему без злобы и без какого-либо тайного умысла – просто вспомнил те образы, которые мелькали перед моими глазами, пока я пил его кровь. В моем голосе слышалось скорее удивление тем, что все мы так порочны и лживы.

Он молчал.

Я чувствовал себя подавленным. Горечь, печаль, ужас содеянного с ним и мерзость злодеяний, совершенных мною по отношению ко многим другим живым существам, буквально оглушили меня. Я вздрогнул от отвращения.

А в чем состояла миссия Доры? Каким образом можно нас спасти? Неужели с помощью все тех же песнопений и гимнов, свидетельствующих об обожании и поклонении?

Он наблюдал за мной. Молодой, исполненный энергии – великолепная имитация жизни. Роджер...

– Хорошо, согласен,– наконец заговорил он.'– Ты прав, я не спал со Старым Капитаном. Но он никогда и не требовал этого от меня – он был слишком стар, и речь шла совсем о другом. Ты понятия не имеешь о том, как все обстояло на самом деле. Возможно, тебе известно, что я чувствовал себя виноватым. Но ты не знаешь, как часто впоследствии я сожалел о том, что этого не случилось. Что я не познал этого со Старым Капитаном. И совсем не это сбило меня с правильного пути. Нет, совсем не это. И не мошенничество или грабеж, как ты полагаешь. Мне нравились вещи, которые он мне показывал. А он любил меня. Вполне вероятно, что именно благодаря мне он прожил на этом свете лишние два-три года Винкен де Вайльд... Винкен де Вайльд нравился нам обоим. И все должно было обернуться совсем иначе. Ты же знаешь, что, когда Старый Капитан умирал, я был рядом с ним. Я не покидал его комнаты. Я умею быть преданным, когда люди, которых я люблю, нуждаются в моей помощи.

– Да уж. Ты был рядом и со своей женой – Терри.

Упомянуть об этом было жестоко с моей стороны, но сцена убийства так ясно предстала вдруг перед глазами, что слова вырвались как-то сами собой, я даже не успел подумать.

Ладно, забудем об этом,– сказал я.– Извини. И объясни, Бога ради, кто такой Винкен де Вайльд,– На душе у меня было скверно.– Бог мой! Ты явился в облике призрака и теперь преследуешь меня. А я трус! Трус! И почему ты упомянул это странное имя? Нет, не хочу знать. Не рассказывай мне больше ничего. С меня достаточно. Я ухожу. А ты, если угодно, можешь торчать в этом баре хоть до Судного дня. Найди себе нового собеседника – какого-нибудь добродетельного смертного...

– Послушай,– прервал он мои стенания.– Ты любишь меня. Ты выбрал меня. И все, чего хочу теперь я, это посвятить тебя в некоторые подробности.

– Я позабочусь о Доре. Так или иначе, но позабочусь. Я подумаю, как ей лучше помочь. Я сделаю что-нибудь. И я позабочусь о твоих сокровищах – вывезу их из квартиры в безопасное место и сохраню их для Доры, до того момента, когда она почувствует, что может их принять.

– Прекрасно!

–  Договорились! А теперь отпусти меня.

– Ля тебя и не держу,– ответил он.

О  да, я любил его! Мне нравилось на него смотреть. И я хотел, чтобы он поведал мне все, до последней детали. Я коснулся его руки. В ней не было жизни. Это была уже не человеческая плоть. Однако какая-то энергия в ней все же присутствовала – нечто обжигающее и возбуждающее.

Он лишь улыбнулся.

Потом протянул руку, обхватил пальцами мое запястье и придвинулся ближе. Я почувствовал, как прядь его волос скользнула, по моему лбу, слегка пощекотав кожу. Огромные черные глаза смотрели мне прямо в лицо.

– Выслушай меня,– в который уже раз повторил он, обдав меня лишенным запаха дыханием.

– Хорошо...

И тогда он заговорил – негромко и торопливо начал рассказывать мне свою историю.