Текст книги "Два вампира (сборник)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 61 страниц)

– Вы не сомневаетесь, что все произойдет именно так?

– Ничуть. Будет лучше, если нынешней ночью вы уладите собственные дела. Не стоит беспокоиться обо мне. Позаботьтесь о себе и как следует подготовьтесь, если вы решились пуститься в это путешествие.

По-прежнему сидя возле стола, я долго не отрываясь смотрел на Дору, которая стояла спиной к стеклянной стене, и мне вдруг показалась, что передо мной картина, нарисованная черной тушью. Единственным белым пятном оставалось ее лицо.

 – Действительно ли Бог существует, Дора? – прошептал я. Как часто задавал я тот же вопрос! Сколько раз я спрашивал об этом Гретхен, когда во плоти и крови лежал в ее объятиях!

 – Да, Лестат, Бог существует,– твердо ответила Дора.– Не сомневайся, Возможно, ты молился Ему так долго и так громко, что Он наконец обратил на тебя внимание. Иногда я думаю, не промысел ли это Господень, не по своей ли воле затыкает Он уши, дабы не слышать наши жалобы.

 – Вы останетесь здесь или хотите, чтобы я отнес вас обратно домой?

 – Оставьте меня здесь. У меня нет никакого желания совершить еще одно такое же путешествие. До конца дней своих я буду пытаться вспомнить его во всех деталях и полагаю, что мне едва ли удастся когда-нибудь полностью восстановить его в своей памяти. Я хочу остаться здесь, в Нью-Йорке, рядом с вещами отца. Что же касается денег... Вы выполнили свою миссию,

 – Так вы согласны принять эти сокровища? И деньги?

 – Да, конечно. Я принимаю наследство. И сохраню столь дорогие сердцу Роджера книги – сохраню, чтобы когда-нибудь, когда наступит подходящий момент, продемонстрировать их всем. Книги горячо любимого им еретика Винкена де Вайльда.

 – Быть может, вам еще что-нибудь от меня нужно?

 – Как вы... Как вам кажется, любите ли вы Господа?

 – Ни капельки.

 – Как вы можете так говорить?

 – А за что? – спросил я.– Как может вообще кто-то Его любить? Вспомните, что вы сами только что рассказывали мне о событиях в мире! Разве вы не понимаете, что в наши дни Его ненавидят все? Суть не в том, что Господь мертв. Суть в том, что в двадцатом столетии Его ненавидит все человечество. Я, во всяком случае, думаю так. Вполне вероятно, что Мемнох старался сказать мне именно это.

 Мои слова потрясли Дору и привели ее в замешательство. Она нахмурилась, и я почувствовал, до какой степени она разочарована и как; в то же время переполнено сочувствием ее сердце. Она хотела было сказать что-то, но вместо этого взмахнула руками, словно пытаясь поймать из воздуха невидимые глазу цветы и продемонстрировать мне их красоту. Не знаю, правильно ли я понял этот жест.

– Да, ненавижу Его,– повторил я.

Дора перекрестилась и молитвенно сомкнула ладони.

– Вы молитесь обо мне? – спросил я.

– Да. Если я никогда больше не увижу вас, если впредь не получу ни малейшего свидетельства вашего существования и того факта, что вы были здесь, рядом со мной, если ничто не подтвердит сказанного вами сегодня, я все равно не буду прежней. И это благодаря вам. Вы стали для меня своего рода чудом – лучшим доказательством из всех, какие когда-либо получали смертные. Доказательством не только наличия в нашей жизни сверхъестественного, таинственного и чудесного, но и, что самое главное, доказательством справедливости того, во что я верю.

– Понимаю,– с улыбкой откликнулся я. В ее словах было столько логики и... правды, что мне действительно оставалось только искренне улыбнуться и покачать головой.– Мне так не хочется покидать вас, Дора.

– Идите же! – воскликнула она. Пальцы ее вдруг сжались в кулаки, и в голосе прозвучала неожиданная ярость: – Спросите у Бога, чего Он хочет от нас! Вы правы – мы действительно Его ненавидим!

Глаза ее гневно сверкнули, но лишь на мгновение, и когда они обратились на меня, в них не было ничего, кроме соленых слез, от которых эти прекрасные глаза казались еще больше и ярче, чем прежде.

– Прощайте, моя дорогая,– прошептал я, чувствуя, как все внутри буквально разрывается от невероятной боли.

На улице по-прежнему валил снег.

Двери собора Святого Патрика были наглухо заперты. Я остановился перед ведущими в него каменными ступенями и, задрав голову, смотрел на Олимпийскую башню, гадая, видит ли сейчас Дора, как я мерзну здесь, под окнами, и как медленно и красиво ложится на мое лицо снег, не способный причинить мне даже малейший вред.

– Ну ладно, Мемнох,– произнес я вслух,– нет смысла тянуть время. Если ты не изменил своего решения, приходи – сейчас, немедленно.

 И в то же мгновение я услышал, шаги.

 Они эхом отзывались на пустынной Пятой авеню, отдавались от стен ужасных Вавилонских башен.

 Я вытянул свой жребий...

 Вокруг не было ни единой живой души.

 – Мемнох-дьявол! Я готов! – во весь голос крикнул я.

 Я буквально умирал от ужаса.

 – Докажи мне истинность своих целей и намерений! – вновь прокричал я.– Ты обязан это сделать!

 Шаги слышались все громче и громче. О, этот дьявол проделывал лучший из своих фокусов!

 – Помни,– в который уже раз обратился я к нему,– ты должен заставить меня взглянуть на все твоими глазами! Таково было твое обещание!

 Ветер усиливался, однако я не мог определить, с какой стороны он дул. Огромный город казался пустым и замерзшим – ледяным, как могила. Моя могила... Снег вихрем кружился возле стен собора, становился все гуще и гуще... Башни исчезли...

 – Прекрасно, возлюбленный мой.– Голос раздался возле самого моего уха. Он возник словно из ниоткуда, но звучал ласково и душевно.– Мы приступаем немедленно...

 10

 Мы оказались в центре воздушного вихря и летели словно по туннелю, но нас окружала такая тишина, что я слышал собственное дыхание. Мемнох обхватил меня и тесно прижимал к себе – я отчетливо видел его профиль и ощущал прикосновение волос к своей щеке.

 Теперь он выглядел уже не как человек – рядом со мной был гранитный ангел, и его огромные крылья, концы которых терялись где-то во мгле, обнимали нас, защищая от ветра.

 Пока мы взмывали все выше и выше, презрев все законы земного притяжения, я неожиданно сделал два немаловажных открытия. Первое заключалось в том, что я отчетливо осознал присутствие тысяч и тысяч душ. Они окружали меня со всех сторон. Я называю их душами, но на самом деле видел одни только неясные формы и очертания – некоторые едва просматривались, некоторые лишь отдаленно походили на людей, а иногда это были всего-навсего отдельные лица. И тем не менее все пни, несомненно, обладали собственной индивидуальностью.

Порой до меня слабо доносились их голоса – шепоты, крики, ной и стенания... Эти звуки не резали мне слух, как то бывало прежде, но я безошибочно различал их и явственно ощущал в них боль и страдание.

Мы продолжали стремительно взмывать по спирали, словно но круг какой-то невидимой оси. Время от времени туннель сужался настолько, что мне казалось, будто скопление призрачных образов вот-вот приблизится к нам вплотную, однако окружающее пространство вновь становилось шире, и расстояние между нами и призраками увеличивалось.

Вторым открытием было изменение в облике самого Мемноха: он постепенно утрачивал темные краски, как будто кто-то вытягивал из него прежнюю черноту. Его лицо и одежды посветлели и даже казались полупрозрачными, козлиные копыта исчезли, уступив место обыкновенным, но очень крупным человеческим ступням. Иными словами, мрачное, словно сотканное из мутного густого тумана гранитное существо превратилось в гибкое, теплое, живое создание, обладавшее способностью пропускать сквозь себя и одновременно излучать свет.

В голове моей роились какие-то слова, отрывки из древних надписей и пророчеств, строки стихов, перед глазами проносились видения, но анализировать все это, пытаться осознать смысл и запомнить времени не было.

Мемнох заговорил со мной. Его голос нельзя было назвать голосом как таковым в физическом смысле этого слова, однако я слышал каждую произнесенную им фразу совершенно явственно, и это была все та же, лишенная интонаций и какого бы то пи было акцента, речь человека, недавно появившегося в моей комнате:

– С некоторых пор стало довольно сложно возноситься на небеса без хотя бы небольшой предварительной подготовки, поэтому тебя, возможно, шокирует и смутит многое из того, что предстоит увидеть. Но если ты не увидишь все это в первую очередь, то рискуешь испытать некоторые затруднения в ходе наших дальнейших бесед – вот почему я несу тебя к самым, вратам. Будь готов к тому, что смех, который ты услышишь, на самом деле вовсе не смех. Это веселье и радость. Смех в данном случае единственно возможная форма их звукового выражения – только через него ты можешь физически ощутить и осмыслить всю силу такого восторженного состояния.

Едва он закончил объяснение, как мы оказались в саду, на мостике через какой-то водный поток. Яркий свет ударил мне в глаза, и я вынужден был на несколько мгновений крепко зажмуриться. Меня охватил страх, ибо я решил, что солнце – то самое солнце, которое должно было спалить меня, вампира, превратить в огненный факел и уничтожить навеки,– наконец нашло свою жертву.

Однако этот возникший словно из ниоткуда всепроникающий свет оказался милосердным, ласковым и абсолютно безвредным. Слегка приподняв веки, я увидел, что мы стоим возле все того же водного потока, по обоим берегам которого неисчислимое множество других созданий приветствуют друг друга, обнимаются, разговаривают, плачут и что-то кричат. Как и чуть ранее, все они выглядели совершенно по-разному. Одни казались сотканными из плоти и ничем не отличались от тех людей, которых я еще совсем недавно встречал на улицах городов, другие представляли собой не более чем колеблющееся в воздухе скопление мельчайших фрагментов и частиц, третьи – одни гигантские лица... Были среди них и существа абсолютно прозрачные и даже невидимые, но я остро ощущал их присутствие.

Пространство сада не имело границ. Лучи света играли в сверкающих струях воды. Трава казалась ослепительно зеленой и такой свежей, как будто вырастала прямо на наших глазах, оживала в мультфильме или возникала на холсте после каждого мазка кисти художника.

Я обернулся к Мемноху и буквально вцепился в него, одновременно стараясь получше рассмотреть его в новом, просветленном обличье. Передо мной была полная противоположность прежнему темному ангелу, однако черты лица отличались все той же гранитной твердостью, а взгляд оставался грозным. Взгляните на ангелов Уильяма Блейка и вы поймете, что я имею в виду. В этом ангеле не было и намека на простодушие, чистоту и невинность.

– Ну а теперь нам. пора войти,– произнес он.

Я невольно впился в него еще крепче, на этот раз обеими руками.

– Ты хочешь сказать, что это и есть рай?!! – воскликнул я. ( лова мои прозвучали словно где-то внутри, на некоем подсознательном уровне, и предназначались лишь Мемноху.

– Нет,– с улыбкой ответил он и повел меня дальше по мостику.– Как только мы пройдем внутрь, тебе придется собрать все свои силы. Пойми, необычен уже сам факт, что ты находишься в своем собственном земном теле. Ты будешь ошеломлен и буквально переполнен чувствами. Тому, кто не умер, не превратился в ангела или не стал моим заместителем – а именно своим заместителем я тебя и желаю сделать,– практически не по силам вынести то, что тебе предстоит увидеть.

Времени на споры не оставалось. Мы уже подходили к концy моста, и перед нами распахивались огромные ворота в стенe, которая была настолько высокой, что верхний край ее невозможно было разглядеть.

Звуки обрушились со всех сторон и буквально поглотили нас. Это и вправду был смех – однако смех необычный: он накатывал прозрачными, переливающимися волнами и был на удивление певучим, мелодичным, как если бы те, кто смеялся, одновременно во весь голос исполняли прекрасные гимны.

То, что предстало моим глазам, поражало не меньше.

Волшебную красоту, очарование и атмосферу места, в котором мы оказались, невозможно описать никакими словами. Мало того, здесь не было ни клочка свободного пространства, повсюду царила суета, кипела какая-то бурная деятельность. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть, и мне не хватит эпитетов, чтобы в полной мере передать свои впечатления.

Люди, люди, люди... Их было так много, что невозможно сосчитать. Наполненные светом и одновременно сохранившие человеческий облик – то есть я хочу сказать, что у всех у них были руки, ноги, сияющие счастьем лица,– они передвигались с места на место, группами и в одиночку прогуливались по тропинкам, встречались, обнимались, расходились в разные стороны и вновь собирались вместе, держали, друг друга за руки... На всех были самые разнообразные одежды, хотя, казалось, они не имели в их глазах ровно никакого значения.

 Я оглядывался по сторонам и вокруг и везде видел невероятное множество созданий – беседующих между собой, произносящих ни к кому явно не обращенные монологи, обменивающихся чем-то, целующихся, бросающихся в объятия друг к другу, танцующих... То здесь, то там возникали новые группы, они увеличивались, пополняясь все новыми и новыми людьми, потом вдруг словно рассыпались, чтобы собраться в другом месте...

 Это сочетание кажущейся беспорядочности и одновременно вполне определенного порядка производило поистине мистическое впечатление. Происходящее ни в коем случае нельзя было назвать хаосом. Равно как не возникало и ощущения неразберихи или замешательства. Царившая вокруг атмосфера не имела ничего общего с шумом и грохотом большого города. Скорее я бы сказал, что создавалось ощущение веселого ожидания окончательного результата некоего заключительного и очень важного собрания. Под словом «заключительное» я подразумеваю собрание, призванное принять чрезвычайно ответственное решение, собрание, все участники которого становятся свидетелями непрерывно происходящего чуда и с пониманием относятся к явленным им откровениям, в ожидании которых они прогуливаются по холмам и долинам, праздно сидят на траве, бродят по тропинкам в глубине густого леса или укрываются в странного вида зданиях, словно вырастающих одно из другого,– подобной архитектуры на земле мне видеть не доводилось.

 Должен сказать, что эти здания ничуть не походили на жилые дома или дворцы – чрезвычайно просторные, с обилием лестниц и разветвленной сетью коридоров, плавно переходящих один в другой, все постройки были наполнены тем же ярким светом, что и сад. И в то же время все они отличались богатством разнообразных орнаментов и украшений, причем столь замысловатых, что я готов был хоть всю жизнь рассматривать и изучать буквально каждое из них.

 Вынужден повторить, что у меня нет слов, чтобы в общих чертах описать все, мной увиденное. А потому попытаюсь выразить свои чувства по порядку, хоть в какой-то последовательности. Мне придется выбирать отдельные части поистине безграничного пространства, дабы поделиться собственными – быть может, ошибочными – впечатлениями и таким образом постепенно пролить свет на всю картину в целом.

Там были арки, башни, просторные залы, галереи, сады, огромные поля, леса и водные потоки... Я постепенно продвигался вперед, минуя одно строение за другим, пересекая сменяющие друг друга ландшафты. И все это время рядом со мной оставался Мемнох – он крепко держал меня, ни на секунду не ослабляя хватку. И каждый раз, когда взгляд мой задерживался нa какой-нибудь потрясающе красивой скульптуре, на клумбе с великолепными цветами или на гигантском дереве, устремившемся вершиной в безоблачную синь над нашими головами и я останавливался или смотрел назад, Мемнох твердой рукой разворачивал меня в нужном направлении и заставлял идти дальше. Такое впечатление, что я был привязан к некоему тросу, предназначенному для обеспечения моей безопасности, и потеря его могла оказаться для меня роковой.

Сила моих ощущений и эмоций была столь велика, что я рыдал, хохотал, смеялся и плакал одновременно, а тело то и дело сотрясали конвульсии. Я прижимался к Мемноху, старался увидеть что-то за его плечом, крутился туда-сюда, словно непоседливое дитя, то и дело натыкался глазами на обращенные ко мне взгляды или сам пристально всматривался в те или иные людские скопища.

В какой-то момент мы вдруг очутились в просторном зале, где словно в нетерпеливом ожидании своих читателей лежало бесчисленное множество раскрытых книг, свитков и древних манускриптов.

– Боже! Если бы только Дэвид мог это увидеть! – невольно вырвалось у меня.

– Можешь не смотреть, ибо ты все равно ничего не запомнишь.– С этими словами Мемнох еще крепче – как будто едва начавшего ходить малютку – ухватил меня за руку и потащил дальше.

Я попытался запечатлеть в памяти строки из какой-то рукописи, содержавшей совершенно удивительные объяснения относительно каких-то явлений, связанных с атомами, фотонами, нейтронами и еще чем-то в том же духе.... Но Мемнох оказался прав. Как только мы прошли мимо и вновь оказались посреди бескрайнего сада, все сведения мгновенно улетучились из моей головы. Я едва не потерял равновесие и вынужден был опять прильнуть к Мемноху.

Опустив взгляд, я увидел возле самых своих ног необыкновенно прекрасные цветы. Не знаю, как описать, но, наверное, все цветы на земле должны стремиться к достижению столь совершенной красоты лепестков и сердцевин, не говоря уже о богатейшей гамме оттенков – таких ясных и чистых, что я засомневался в их принадлежности к привычному для нас спектру.

Точнее говоря, я полагаю, что известный нам цветовой спектр нельзя считать пределом. Видимо, существуют какие-то иные законы. А быть может, все дело в том, что во мне вдруг открылся новый дар: возможность восприятия таких комбинаций оттенков, каких не существует в земных условиях.

Смех, пение, обрывки разговоров неожиданно зазвучали столь громко, что практически заглушили во мне все остальные чувства. Несмотря на то что ослепительный свет по-прежнему озарял все вокруг и делал максимально явственной каждую мелочь, я словно лишился зрения и перестал различать детали.

– Сапфировый цвет! – выкрикнул я, стремясь дать определение зеленовато-синему оттенку огромных листьев, которые колыхались возле самых наших лиц.

Мемнох улыбнулся и одобрительно кивнул, словно подбадривая меня, и тут же протянул руку, чтобы пресечь мои попытки потрогать на ощупь красоты рая.

– Но разве своим прикосновением я нанесу им хоть малейший ущерб?!! – недоуменно воскликнул я.

Сама мысль о том, что кто-то может повредить великолепные стены из кварца и горного хрусталя, или взмывающие в бесконечность башни и шпили, или усыпанные диковинными цветами и фруктами, увитые виноградными лозами ветви деревьев, показалась мне совершенно невероятной.

– Нет-нет,– поспешил я заверить своего провожатого,– ни за что на свете я не причиню им вреда.

Голоса, звучавшие вокруг, заглушали мой собственный голос, и тем. не менее он слышался очень отчетливо.

– Смотри! – Мемнох силой повернул мою голову так; чтобы я не прятал лицо у него на груди, а обратил взгляд на неисчислимое множество окружавших нас людей.– Смотри на них! Смотри!

И вдруг мне открылось то, что оставалось до сих пор незамеченным. Все эти создания были самым тесным образом связаны между собой либо кровными, либо дружескими узами. Они собирались семьями, родственными кланами, группами единомышленников и, несомненно, хорошо знали друг друга. Мало того, бросалось в глаза их физическое сходство и его, так сказать, материальное воплощение. А в следующий момент я вдруг на миг увидел, что на всем обозримом пространстве они составляют единую цепь, то есть соприкасаются или кончиками пальцев, или локтями, или краешками ступней. Иными словами, кланы сливались в племена, представители племен внедрялись в неисчислимое множество других семей, а семьи, в свою очередь, объединялись, дабы образовать нации... И в результате великое братство племен и народов обретало очертания, вырабатывало определенные внутренние взаимоотношения и прекращалось в видимое и ощутимое единство. Каждая личность внутри этого единства несла на себе отпечаток другой личности и, соответственно, оказывала влияние на остальных.

Чувствуя, что вот-вот потеряю сознание, я опустил веки. Голова закружилась. Мемнох поддержал меня и не позволил упасть.

– Смотри! Смотри еще! – приказал он, заставляя меня выпрямиться.

Однако я закрыл глаза рукам, ибо знал, что если брошу хоть еще один взгляд на окружавшее нас великое единство, то непременно упаду в обморок, ибо меня погубит острое ощущение собственной обособленности. Ведь каждый, кого я встречал до сих пор, тоже существовал словно сам по себе.

– Они все существуют сами по себе,– вскричал я, теснее прижимая ладони к глазам.

Вновь послышалось громкое пение, звуки его неистово взмывали ввысь, рассыпались и каскадом обрушивались на меня. Однако я почувствовал в них столь созвучные моим собственным чувствам ритмы и мелодии, что невольно запел сам.

Я пел вместе со всеми. Высвободившись из объятий Мемноха, я на несколько мгновений неподвижно застыл на месте, открыл глаза и отчетливо услышал, как мой голос в числе других улетает в просторы вселенной.

 И все же моя песня была исполнена не только радости и торжества, но и страсти, жадного стремления к познанию. Она возникла во мне, ворвалась в душу, и я вдруг почувствовал, что вокруг нет никого, кто ощущал бы себя в опасности или испытывал неудовлетворенность, что в сердцах людей нет ни равнодушия, ни скуки. Все находились в постоянном движении, выражения лиц, равно как и очертания тел, то и дело менялись, однако ни о каком «неистовстве» или «безумии» не могло быть и речи.

 Моя песня была, пожалуй, единственной печальной нотой в общем хоре, однако и она быстро обрела иную гармонию и стала походить скорее на псалом или церковное песнопение, а после сменилась гимном, исполненным восторга и благодарности.

 Я вскрикнул. Точнее, выкрикнул одно только слово. И этим словом было слово «Бог!». Оно прозвучало не как признание существования Господа, мольба к Нему или призыв, а всего лишь как обыкновенное восклицание.

 Мы стояли в дверном проеме. Перед глазами возникали все новые горизонты, и вдруг, в какой-то момент, я осознал, что внизу, за ближайшей к нам балюстрадой, простирается весь огромный мир.

 Таким мне видеть его еще не приходилось – вся многовековая история мира, все тайны и секреты раскрылись как на ладони. Достаточно было перегнуться через балюстраду – и взору представали Эдем, древняя Месопотамия или римские легионы, продирающиеся сквозь непроходимые чащи лесов моей земной родины. Я мог воочию видеть, как величественный Везувий стремительно извергает смертоносные потоки лавы и засыпает пеплом Помпеи.

 Я был уверен, что стоит мне своими глазами увидеть это – и наступит прозрение, все станет понятным, все вопросы отпадут сами собой; я почувствую запахи иных времен, их вкус...

 Я бросился к балюстраде, но она словно отодвигалась все дальше и дальше... Сколько ни ускорял я свой бег, расстояние до нее не уменьшалось, а, напротив, скорее увеличивалось, и казалось, что преодолеть его невозможно. Неожиданно до меня дошло, что картина мира непременно окажется скрытой за дымовой завесой и окрасится пламенем пожаров и что людские страдания навсегда уничтожат охватившее меня ощущение неотразимой радости. Да, конечно, так и будет. И все же... И все же я должен увидеть. Ибо я еще не умер окончательно. И не намерен пребывать здесь вечно.

Мемнох протянул ко мне руки, но я бегал быстрее него.

Величественное сияние вспыхнуло совершенно неожиданно, и источник его был, несомненно, значительно более горячим и мощным, чем источник того великолепного света, который до сих пор озарял все вокруг. Огромное, интенсивное магическое сияние росло, пока наконец мир, раскинувшийся внизу,– бескрайняя туманная картина вселенского ужаса и страданий – не побледнел и не предстал моим глазам застывшим подобием себя самого на грани воспламенения.

Мемнох оттащил меня назад и вскинул руки, чтобы прикрыть мне глаза, но я уже сам это сделал. Тогда он опустил голову и уткнулся лицом в мою спину.

До меня долетел его вздох – или стон, не знаю. Звук этот разнесся по всей вселенной и на миг заглушил и вопли, и смех, и пение, и даже скорбные стенания, доносившиеся из недр земных.

И вдруг я почувствовал, как мощные руки ослабли и отпустили меня.

Я взглянул вверх и в самом центре светового потока вновь увидел балюстраду и стоявшую возле нее одинокую фигуру.

Некто высокого роста стоял, опершись руками о перила и глядя вниз. Похоже, это был мужчина. Он повернулся, посмотрел на меня и раскрыл мне свои объятия.

Я сумел разглядеть темные волосы и глаза, отливавшие коричневым цветом, абсолютно правильные черты чистого, без изъянов лица. В устремленном на меня внимательном взгляде сквозило напряжение, а в пальцах рук чувствовалась немалая сила.

Их прикосновение заставило меня явственно ощутить твердость и одновременно хрупкость собственного тела, и я глубоко вздохнул. Я был на грани смерти. В тот момент я был готов перестать дышать и двигаться – и умереть.

Незнакомец подтянул меня почти вплотную к себе. Излучаемое им сияние соприкасалось с окружающим светом и рассеивалось в нем, отчего лицо мужчины словно озарялось изнутри, а каждая черточка проявлялась все четче и четче. Я видел поры и тени на его смуглой, золотистой коже, морщинки и трещинки на губах.

 А потом он заговорил... Тон был умоляющим, а голос, исполненный силы, мужественности и в то же время горя и страдания, звучал громко и молодо.

 – Ты никогда не станешь моим врагом, Лестат, правда? Не станешь? Только не ты, Лестат, только не ты!

 Господь! Боже мой!

 Охваченный ужасом, я был силой вырван из Его рук, отторгнут от Него и от всего, что Его окружало...

 Мы вновь оказались в центре воздушного вихря. Я бился в объятиях Мемноха, рыдал и всхлипывал на его груди. Рай исчез...

 – Мемнох! Отпусти меня, Мемнох! Господь! Это был сам Господь Бог!

 Однако Мемнох обхватил меня еще крепче и напряг все силы, намереваясь утащить вниз, подчинить себе и заставить наконец начать спуск.

 Мы стремительно падали, и это было ужасно. Я был до такой степени парализован страхом, что не мог ни держаться за Мемноха, ни сопротивляться, ни делать что-либо вообще. Единственное, на что я был способен, это молча следить, как мимо проносятся потоки человеческих душ – одни воспаряли вверх, другие летели вниз. Все они провожали нас взглядами, а тем временем вокруг вновь постепенно сгущалась мгла, становилось все темнее и темнее. В конце концов я почувствовал, что воздух сделался влажным, наполнился знакомыми запахами, а вскоре мы мягко и бесшумно опустились на что-то.

 Мы вновь очутились в саду, застывшем в безмолвии и очень красивом. Но это был земной сад. Несомненно земной. И я не испытал разочарования, увидев его запущенность, лабиринты тропинок и вдохнув его аромат. Напротив, я упал на траву и зарылся пальцами в землю. Она была мягкой и скрипела под ногтями. Я всхлипнул. Я готов был попробовать эту сырую землю на вкус.

 Над нами сияло солнце – над нами обоими. Мемнох сидел рядом и наблюдал за мной. Его гигантские крылья постепенно бледнели. Теперь со стороны мы выглядели почти как обыкновенные люди – как двое мужчин, один из которых рыдал, распростершись на траве, а другой, огромный ангел с копной словно сотканных из света волос, застыл возле него в задумчивом ожидании.

– Ты же слышал, что Он мне сказал! – выкрикнул я, садясь. Мне страстно хотелось, чтобы голос прозвучал оглушительно, однако он оказался всего лишь в меру громким, не более.– Он сказал:« Ты никогда не станешь моим врагом»! Ты же слышал! Он назвал меня по имени!

Мемнох оставался совершенно спокойным и в образе светлого ангела казался, конечно же, несравненно более соблазнительным и пленительным, нежели в человеческом обличье.

– В том, что Он назвал тебя по имени, нет ничего удивительного. Он не хочет, чтобы ты помогал мне. Ведь я уже говорил, что выигрываю.

– Но тогда что же мы там делали? Как могли мы, Его соперники и враги, попасть в рай?

– Следуй за мной, Лестат, стань моим заместителем – и ты сможешь пребывать там, когда захочешь.

– Ты это серьезно? Именно пребывать там?

– Да, в любое время. Ты же знаком со Священным писанием. Я не претендую на авторство его сохранившихся отрывков, равно как и оригинального текста, но ты, конечно же, можешь бывать в раю и покидать его по собственному желанию. Ты не можешь принадлежать к числу его постоянных обитателей до тех пор, пока не искупишь все грехи и не будешь туда допущен. Но если ты встанешь на мою сторону, то ворота в рай будут открыты для тебя в любой момент.

Я силился понять смысл его слов, пытался вновь представить себе галереи, библиотеки с бесконечно длинными рядами книг и вдруг осознал, что картина получается весьма расплывчатой, что детали и подробности постепенно испаряются из памяти. Я не смог восстановить и десятую часть увиденного. Все, что я вспомнил тогда и помню сейчас, описано в этой книге. На самом деле видел я во сто крат больше.

 – Но как возможно, что Он позволил нам войти в рай? – недоумевал я, пытаясь одновременно воскресить в памяти текст Священного писания. А ведь Дэвид в свое время говорил мне что-то о Книге Иова, о Сатане и о том, как Бог спрашивал у него, где тот пропадал. И что-то еще об Элохиме и о Суде Божием...

 – Все мы Его дети,– ответил Мемнох.– Хочешь узнать, с чего все началось, услышать рассказ о создании мира и о грехопадении? Или предпочитаешь просто вернуться и броситься в Его объятия?

 – А что еще я могу там найти? – спросил я, хотя в глубине души уже знал ответ: ключ к пониманию того, о чем говорил Мемнох.

 Кроме того, для проникновения туда требовалось еще что-то. Я не мог попасть на небеса просто так, и Мемноху это было прекрасно известно. Да, выбор у меня действительно был, но несколько иной: либо последовать за Мемнохом, либо вернуться на землю. Пропуск в рай не выдается кому попало – о том, чтобы ни с того ни с сего вернуться туда и броситься в объятия Господа, не могло быть и речи. Предложение Мемноха было чистой воды сарказмом.

 – Ты прав,– подтвердил он.– И в то же время сильно ошибаешься.

 – Я не хочу видеть ад,– неожиданно для себя самого заявил я, вставая и распрямляясь во весь рост.

 Оглядевшись вокруг, я содрогнулся. Это был мой Сад Зла, заросший колючими виноградными лозами, уродливо искривленными деревьями, травой и дикими орхидеями, цепляющимися за изгибы покрытых мхом веток. Высоко над нашими головами в густой паутине листвы сновали птицы.

 – Я не хочу видеть ад! – вновь прокричал я.– Не желаю!..

 Мемнох молчал и словно что-то обдумывал.