Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

10

Когда я проснулся, Белинда уже успела одеться для верховой прогулки. В коротком красном пальто и бриджах она выглядела восхитительно. Сказала, что в районе Марин нашла конюшни, где можно взять напрокат лошадь.

Конечно-конечно, возьми машину. Возвращайся к обеду.

Я смотрел, как она стремительно опустилась на старое кожаное сиденье темно-зеленого «эм-джи» и включила третью передачу. Машина истошно взревела. «Ох уж эти дети», – подумал я.

В кухне все плавало в сигаретном дыму.

И сцепление, похоже, выдержит не больше недели.

Но у меня в мастерской целых пять картин. Я чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.

Взяв с собой ее туфельку, я отправился на мини-вэне в центр.

Белая фланель и жемчужные пуговки натолкнули меня на одну мысль. У меня был определенный план, хотя я слегка сомневался, что смогу его реализовать. Я не знал, где можно купить все необходимое.

Но, попав в отдел товаров для новобрачных в супермаркете, я увидел то, что искал. Не простую белую свадебную вуаль, а изысканные венки из белоснежных цветов. Лучше и быть не может. Я стоял на мягком ковре в интимно освещенном, укромном уголке, какие есть в каждом большом магазине, и любовался выставленными там изящными вещицами. Я, сам того не желая, будто опять окунулся в церковную атмосферу. Снова почувствовал то, что, казалось, ушло безвозвратно.

Я с ходу купил вуаль и венок, но вот платья явно не годились для моих целей. А те, что продаются в отделе одежды для детей, на нее не налезут.

В отделе нижнего белья я неожиданно нашел именно то, что нужно: сделанную в Европе очаровательную ночнушку, всю в ленточках и кружавчиках. Там продавались ночные рубашки всевозможных фасонов и разной длины. Но все производили один и тот же эффект. Затейливые, невинные, старомодные.

Я выбрал короткую ночную рубашку, без пояса и без оборок: на тонко прошитой кокетке и, конечно, с жемчужными пуговками. Именно то, что я и искал. И рукава… рукава были слишком хороши, чтобы быть правдой. Короткие рукава фонариком, отделанные гофрированной атласной лентой. На подоле такая же лента. Вот это вещь! Маленькое платье.

На всякий случай я купил еще две, на размер меньше. И кроме того, несколько ночных рубашек других фасонов. В моем доме они точно не пропадут.

За туфлями пришлось идти в детский отдел. Ведь должны же быть маленькие девочки с большой ногой. Наверное, седьмой размер. И действительно, мне удалось найти то, что искал: простые белые кожаные туфли с ремешком. Туфли, конечно, слегка широковаты, но ей же не придется в них ходить.

С белыми чулками проблем не было. Я купил кружевные, хотя это, наверное, неправильно. Простые белые чулки. Именно они врезались мне в память.

Затем я позвонил в цветочный магазин на Восемнадцатой улице, рядом с домом, и заказал цветы. Сказал, что сам заберу их, так как я на машине, и к моему приезду они должны быть готовы. Мне нужны лилии, гладиолусы, розы и вообще все белые цветы. Можно и гвоздики, но в основном те цветы, что ставят в церкви.

Перекусив в ресторане на верхнем этаже «Сакса», я купил восковые свечи и уже собрался было ловить такси, когда вдруг подумал, что не мешало бы позвонить Дэну.

Конечно, большого желания я не испытывал, но ничего не поделаешь: надо так надо.

На мое счастье, Дэн был в суде. И появится только завтра. Но его секретарша сообщила мне, что он горит желанием со мной пообщаться. У меня выключен автоответчик. Интересно, я об этом знаю?

Да, похоже, что знаю. Мне очень жаль. Но может, она в курсе того, что хотел сообщить Дэн.

– Что-то по поводу его предупреждения. Не забыли ли вы о нем?

Чтобы это могло значить? Я уж было почти решился попросить ее передать Дэну, чтобы тот остановился, но промолчал.

Я повесил трубку. Интуиция подсказывала мне, что не мешало бы позвонить Алексу Клементайну.

Алекс уже выехал из «Стэнфорд-корта» и отправился в Сан-Диего в рамках турне по презентации его книги.

Тогда я позвонил в Нью-Йорк своему агенту Джоди. Она сообщила, что у Алекса очень плотный график. Она обязательно передаст, что я хотел с ним связаться.

– Ничего срочного. Не стоит его беспокоить.

– А ты слышал, что на этой неделе его книга оказалась на восьмом месте в списке? Ее раскупают как горячие пирожки.

– Здорово!

– Его приглашают на все ток-шоу страны. Уверяю тебя, дело в этом кошмарном «Полете с шампанским». Я хочу сказать, зрители подсели на ночные мыльные оперы. Представляешь, везде продают кукол, похожих на эту актрисульку Бонни. Двадцать пять долларов – пластмассовые и сто двадцать пять – фарфоровые.

– Ну так раскрути ее на книгу! И постарайся, чтобы было побольше снимков из ее старых фильмов.

– Конечно-конечно. Почему бы вам с Алексом не пригласить ее выпить, а потом уговорить написать историю своей жизни?

– Мне она не по зубам. Придется Алексу действовать в одиночку.

– «В поисках Беттины» по-прежнему хорошо расходится. Пять тысяч экземпляров в неделю.

– Знаю-знаю.

– Тогда как насчет того, чтобы встретиться с читателями еще в паре-тройке книжных магазинов? Ты обещал!

– Да… Послушай, передай Алексу привет, если мне не удастся с ним пересечься.

– Они умоляют, чтобы ты приехал в Беркли и Марин. Джереми, всего час езды.

– Не сейчас, Джоди. Не сейчас.

– Мы пришлем за тобой длиннющий лимузин и двух наших самых прелестных эльфов, которые обо всем позаботятся.

– Может, в ближайшее время…

– Та дама из «Кроникл» в ярости, что ты отложил интервью.

– Какая дама? Ах та! Да-да-да. Но сейчас я не в состоянии общаться с людьми.

– Тебе решать. Ты у нас босс.

Когда я пришел домой, Белинда еще не успела вернуться. В доме было удивительно тихо и очень тепло – теплее, чем обычно, – от лучей полуденного солнца.

И пахло тоже по-особенному, причем не только сигаретным дымом. Пахло ее духами и мылом. Давно забытые, сладкие запахи.

Игрушки в гостиной были покрыты тонким слоем пыли, просвечивающей на солнце, но здесь тоже все стало по-другому. Белинда аккуратно рассадила кукол в старинной коляске и на диване. Она открыла стеклянные двери кукольного дома и расставила по местам игрушечную мебель. Протерла стекло. Стерла пыль с крошечных деревянных столов и стульев, вытряхнула крошечные восточные ковры ручной работы. По-новому разместила крошечных обитателей кукольного дома. Теперь крошечный человечек стоял возле крошечных напольных часов, а его затянутая в корсет крошечная жена чинно сидела за обеденным столом. На чердаке кукольного дома кукольный ребенок играл с крошечной игрушечной железной дорогой, причем если включить крошечный выключатель на стене, то крошечный поезд действительно побежит по ниточке электрических рельсов.

А раньше все здесь выглядело как во время Второй мировой.

Жаль, что не смог снять Белинду в процессе уборки. Вот бы поймать момент, когда она заглядывает в кукольный дом! На ней – плиссированная юбка, на ногах – короткие носочки. А ее спутанные волосы пронизаны солнцем.

Ну и пусть. Теперь у нас масса времени впереди.

Я повесил пальто, занес в дом цветы и пакеты, а потом, поднявшись вместе со всем этим добром на второй этаж, начал раскладывать вещи.

Я начал с того, что застелил кровать старым белым синелевым покрывалом. Установил вокруг кровати проволочные стойки с белыми венками из цветов. Поставил на прикроватные тумбочки серебряные канделябры из гостиной. Эффект получился именно тот, которого я и добивался: дрожащее пламя свечей в сгущающихся сумерках навевало воспоминания о церкви во время богослужения. В воздухе витал даже изысканный цветочный запах, хотя не такой сильный и не такой сладкий, как в Новом Орлеане. Но нельзя дважды войти в одну реку.

Установив камеру на треноге в ногах кровати, я положил на покрывало новые вещи, белый молитвенник и жемчужные четки. Потом внимательно оглядел плоды своих трудов. Обнаружив маленькое упущение, спустился вниз, достал из буфета бутылку хорошего бургундского, два бокала, отнес в спальню и поставил на прикроватный столик.

Роскошное, сказочное зрелище. И тут меня словно громом поразила мысль о безумности всей этой затеи.

Замысел предыдущих картин возник совершенно спонтанно, и все необходимые атрибуты были под рукой. Идея же написать портрет обнаженной наездницы принадлежала Белинде.

Но сейчас я задумал нечто сумасшедшее, выходящее за границы нормы.

И вот я стоял, смотрел на цветы, на горящие свечи, бросавшие отблески на белый атласный полог – скорее, балдахин, как мы привыкли его называть, – и думал, не напугает ли это Белинду. А вдруг я жестоко заблуждаюсь и неправильно оцениваю ситуацию? И вообще, не извращение ли то, что я делаю? Похоже, что так. И венки на черных проволочных стойках были погребальными венками. Ни одному нормальному человеку даже в голову не придет поставить у себя дома подобные венки! Но мне они были нужны совсем для другого.

Хотя человек, который способен зайти так далеко, чтобы увидеть ее в новом образе, вполне способен обидеть ее.

Могу себе представить свою реакцию, если бы Белинда сообщила мне, что делала подобные вещи с мужчиной!

«А потом он купил белую свадебную вуаль, и белые туфли, и…»

Я, естественно, объяснил бы ей, что он извращенец и от него следует держаться подальше. И вообще нельзя доверять человеку, который такое вытворяет.

И дело не только во всевозможных ухищрениях. Нет, вся моя затея была откровенным богохульством. Молитвенник, четки…

Я чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из груди. Чтобы не упасть, я на секунду прислонился к стене, сложив руки на груди. Мне нравилось!

Тогда я спустился вниз, налил себе чашечку кофе и прошел на заднюю веранду. «Одно я знаю наверняка, – пронеслось у меня в голове. – Я никогда не обижу ее». Было бы полным безумием считать, что я на такое способен. Я ведь не причиню ей боли тем, что попрошу надеть на себя вещи, купленные мною сегодня утром! Это всего лишь картина. И наверное, они будут прекрасно смотреться на ней!

А потом картины могут войти в книгу: три с карусельной лошадкой, портрет наездницы, а теперь и Святое причастие.

Услышав, как хлопнула входная дверь, я даже не пошевелился. Через несколько минут она увидит те вещи. А потом спустится вниз и скажет мне все, что думает. Мне оставалось только ждать.

Я услышал, как наверху включили воду. Вода весело журчала по трубам. Наверное, Белинда принимает душ. Я представил себе, как она – вся такая восхитительно розовая – стоит под горячей струей…

Наконец вода перестала литься. Я чувствовал буквально каждое движение Белинды.

Я осторожно вернулся на кухню, поставил чашку на стол.

Ни звука кругом.

– Белинда!

Ответа не последовало.

Я поднялся по лестнице. Везде, кроме спальни, было темно. В спальне же горела свеча, отбрасывавшая причудливые тени на старые бумажные обои и белый потолок.

Я открыл дверь и вошел в комнату. Белинда, одетая именно так, как я того хотел, стояла в ногах кровати. На голове – белый венок, лицо закрыто вуалью. В руках – молитвенник и четки. Белинда стояла в балетной позе: пятки белых туфелек вместе, носки врозь. В короткой ночной рубашке, едва прикрывавшей колени, Белинда походила на маленькую девочку в старинном платье для первого причастия. Она нежно улыбалась мне из-под вуали. Ее руки, открытые благодаря коротким рукавам фонариком, были упругими и округлыми, но пальцы, перебиравшие четки, – удлиненными, тонкими и изящными.

От этого зрелища у меня перехватило дыхание. Из-под вуали на меня смотрели ее мрачные голубые глаза, уголки похожего на бутон рта были слегка изогнуты в полуулыбке. Но руки выглядели уже не детскими, а скорее женскими, так же как и розовые соски, просвечивавшие из-под тонкого льна.

У меня тут же возникла неконтролируемая эрекция. Волна страсти накрыла меня с головой.

Я подошел к Белинде. Поднял вуаль и откинул ее назад, поверх венка из белых цветов. Теперь правильно. Маленькие девочки в мое время носили вуаль именно так. В ее глазах играли огоньки свечей.

Я сжал ее в объятиях, почувствовав сквозь тонкую ткань аккуратную попку. Потом поднял и повалил на кровать. Тихонько подталкивая, заставил облокотиться на подушки. Она легла, вытянув ноги вперед и положив молитвенник и четки на колени. Я поцеловал ее круглые колени и нежно погладил длинные ноги.

– Иди сюда, – прошептала Белинда, поманив меня рукой.

Я лег на кровать, а Белинда откинулась на подушки.

– Иди сюда, – повторила она и, прикрыв веки, стала жадно целовать меня полуоткрытым ртом. Ее тело слегка пульсировало под моей тяжестью.

Я понял, что пропал и вот-вот кончу, еще не успев войти в нее. Я снял брюки и рубашку, а потом одним резким движением стянул с нее кружевные чулки.

Под ворохом смятого белья я нащупал ее нежные половые губы, стыдливо прячущиеся под пепельными волосами между ног. Притягательная полоска темно-розовой персиковой плоти.

Лицо Белинды пылало. Она резко притянула меня к себе, а потом легла на спину и, задрав рубашку, обнажила грудь. Я прижался лицом к ее животу, затем подтянулся на руках и начал осыпать поцелуями ее грудь. Соски у нее были маленькие и твердые как камень. Она лежала, широко раскинув ноги, и тихонько стонала.

Я потянулся за бокалом красного вина, который предусмотрительно поставил на тумбочку. Я капнул буквально несколько капель вина на ее клитор и стал смотреть, как рубиновая жидкость проникает в самые сокровенные уголки ее тела. Я нежно вытер капельки вина пальцами и почувствовал, как она открывается мне навстречу, непроизвольно приподнимая бедра. И тогда я, вконец испортив белое покрывало, налил немного вина прямо в нее и стал смотреть, как она трепещет от наслаждения.

И вот так, обвив руками ее бедра, я пил вино из ее тела. Я слизывал пряные капли с влагалища, чувствуя, как сжимают язык ее напрягшиеся мускулы. Она сомкнула горячие бедра на моем лице, заставив меня задохнуться от наслаждения.

– Ну давай же! – простонала Белинда.

Лицо ее раскраснелось, спутанные волосы упали на глаза. Вуаль уже давно слетела с ее головы и лежала на скомканных простынях.

– Ну давай же, Джереми, – снова прошептала Белинда.

И тогда я вошел в нее, почувствовав, как ее ноги взяли меня в замок. Но чтобы вонзиться в нее, я должен был освободиться, а потому она меня отпустила и упала на спину, сминая затылком белые шелковые цветы и остатки вуали.

Когда я понял, что она кончает, я еще раз вошел в нее…

Раз, два, три, четыре, пять… Детям тоже надо спать.

11

Спали мы очень долго. Свечи уже почти догорели. За окном было темно. Открыв глаза, я увидел, что Белинда сидит на кровати и смотрит на меня. На ней уже не было ни чулок, ни рубашки, но зато она снова надела венок и вуаль, которая падала ей на плечи, образуя обволакивающий ее треугольник белого света. Ее грудь и чуть согнутое колено смотрелись просто божественно. Я нежно погладил ее ногу. Розовый цвет ее сосков точь-в-точь совпадал с цветом губ.

Но я боялся посмотреть ей в глаза. Казалось, она даже и не подозревает, какое у нее чудесное тело. Да откуда ей было знать. Ведь она, в сущности, еще ребенок.

– Сфотографируй меня, – тихо попросила она.

– А тебя ничего не пугает? – осторожно поинтересовался я.

– Конечно нет. С какой стати? – удивилась она.

У нее было потрясающее выражение лица – такое не сможет передать даже самый гениальный художник.

А в ногах кровати была установлена камера.

Но я был совсем сонным и словно под кайфом. В спальне удушливо пахло цветами. На потолке в неверном свете свечей танцевали причудливые тени, похожие на резные лепестки гвоздики.

– Хочешь вина? – спросил я. – Оно там, на столике.

Надеюсь, вино поможет мне окончательно проснуться.

Я смотрел, как она наполняет бокал бургундским. Когда она опускала глаза, то выглядела моложе своих лет – может, благодаря светлым бровям и слегка оттопыренной нижней губе. Но когда она смотрела прямо перед собой, то казалась мне мифологическим существом, у которого не было возраста: я представлял ее нимфой, вечно молодой и прекрасной.

Она сидела, согнув ногу в колене, а ее волосы рассыпались по плечам, закрыв грудь. И словно сияла в свете свечей.

– Святое причастие, – сказал я.

Тихо улыбнувшись в ответ, она склонилась надо мной и поцеловала мокрыми от вина губами.

– Это мое тело. Это моя кровь, – прошептала она.

Звонок Дэна застал меня в самый разгар съемки. Когда я услышал его голос в телефонной трубке, кровь бросилась мне в голову.

– Ну, я сейчас не могу говорить, – сказал я.

– Послушай меня, идиот! Кто-то ищет твою маленькую девочку. И все дело кажется мне чрезвычайно мутным.

Белинда пролистывала молитвенник, ее плечо касалось моей руки.

– Не сейчас. Перезвоню попозже.

– Тогда выйди из дому и перезвони прямо сейчас!

– Это невозможно.

Я посмотрел на Белинду, и она подняла на меня глаза. Выражение ее лица изменилось. Я едва слышал, что говорит Дэн, поскольку думал лишь о том, чтобы не выдать себя голосом или мимикой.

– … ее фотография. Ты должен ее увидеть.

– Что? Послушай, мне надо бежать. Прямо сейчас.

– … в восемь в моем офисе, так как потом я уйду в суд.

– В двенадцать, – ответил я. – Я работаю допоздна.

– Джереми, говорю же тебе! Дело очень и очень мутное.

– Утром. Идет? – сказал я и положил трубку.

Я не хотел, чтобы Белинда заметила, как пылает мое лицо, хотя спиной чувствовал ее пристальный взгляд. Самым трудным для меня было повернуться и встретиться с ней глазами. Она что-то чувствовала, а я оказался не на высоте. На ее лице было написано нескрываемое подозрение: уголки маленького рта опустились, щеки слегка раскраснелись.

– Что случилось? – спросила она, явно не желая ходить вокруг да около.

– Мой адвокат. Книжные дела. – Все верно, в любой лжи должна быть доля правды, и тогда вранье будет выглядеть убедительнее.

Я возился с фотоаппаратом. И что я делал? Менял стандартную пленку на новую. Но зачем?

Белинда молча наблюдала за мной.

– Все. Перерыв, – заявил я. – Терпеть не могу, когда мне мешают.

С этими словами я спустился вниз и отключил автоответчик. Подобное больше не должно повториться.

Она начала потихоньку накачиваться виски задолго до того, как мы должны были пойти пообедать. Я впервые видел ее слегка под градусом. На ней был бархатный костюм с белой блузкой, волосы она убрала наверх. Очень взрослый вид. Пепельница оказалась доверху забитой окурками. Белинда ничего не ответила, когда я предложил пойти в маленький ресторанчик прямо за углом. Она допила виски и лениво поднялась со стула.

Белые плетеные столы, кондиционеры, хорошая еда. Я изо всех сил пытался поддержать разговор. Белинда оставалась холодна как лед.

А Дэн! Что за хренотень он нес насчет какой-то фотографии? Какая еще фотография?

– Так кто все же тебе звонил? – неожиданно спросила Белинда.

Она закурила очередную сигарету, но даже не притронулась к жареным креветкам.

– Я уже говорил, мой адвокат. Налоги и прочее, – покраснев, ответил я.

Я чувствовал себя мерзким лжецом и знал, что слова мои звучат не слишком убедительно. Я положил вилку и нож. Господи, какая безобразная сцена! Белинда продолжала сверлить меня взглядом.

– Придется поехать. В полдень у нас встреча.

Она не ответила.

– Рабочий момент. Дисней собирается купить права на книжки с Анжеликой. «Рейнбоу продакшн» тоже. Очень непростой выбор для меня, – сказал я. Самая верная линия поведения – держаться за крупицу не совсем точно представленной правды. – Но сейчас мне не хочется об этом думать. Все мои мысли только о тебе. За тысячу миль от разных скучных вещей.

– Большие деньги, – подняв брови, усмехнулась Белинда. – «Рейнбоу» – молодая компания. Но они делают прекрасную анимацию.

Странно, откуда она может знать? А ее тон. И куда девалась девочка из Калифорнии? В ее произношении снова появились резкие звуки, которые я заметил еще при первой встрече. И выражение глаз тоже было необычным. Словно между нами возникла глухая стена. Интересно, а как я сам выгляжу со стороны?

– Да-да, «Рейнбоу»… они сняли… э-э-э…

– «Рыцари Круглого стола». Я смотрела этот фильм.

– Ах да, точно. Так вот, они хотят снять два фильма об Анжелике.

Но моя тактика, похоже, не сработала. Белинда явно понимала, что здесь что-то нечисто.

– Но Дисней есть Дисней, – произнес я. – И кто может дать гарантию, что анимация не исказит рисунки? Понимаешь, если им захочется ввести новые персонажи, те должны быть сделаны в духе моих книг.

– А разве у тебя нет юристов и агентов, чтобы все уладить?

– Естественно. Один из них и звонил. Адвокат. Мне все же придется поставить свою подпись на нужной строчке. Никто этого за меня не сделает.

Я посмотрел на Белинду и испугался выражения ее глаз. Она была пьяна. Причем здорово пьяна.

– Ты действительно счастлив со мной? – тихо, но без надрыва в голосе спросила она и потушила сигарету прямо в тарелке с нетронутой едой, чего раньше себе никогда не позволяла. – Ты правда счастлив?

– Да, счастлив, – ответил я и посмотрел ей прямо в глаза. – Я счастлив. Никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Полагаю, что могу вывести доселе неизвестную формулу счастья. Мне не терпится отправиться домой и сразу же приступить к новым картинам. Буду писать всю ночь напролет. Если хочешь знать, я снова чувствую себя двадцатилетним. Надеюсь, ты не считаешь меня полным идиотом?

В ответ последовала длинная пауза. А потом Белинда улыбнулась: сперва неуверенно, но затем – широко и радостно, словно из-за туч неожиданно выглянуло солнце.

– Я тоже счастлива, – прошептала она. – Я так долго об этом мечтала.

«К черту Дэна! – подумал я. – Пропади оно все пропадом!»

Я не лег спать, пока не проявил пленку с фотографиями на тему причастия. Через некоторое время Белинда с чашкой кофе в руке пришла ко мне в фотолабораторию.

Я объяснял ей каждое свое действие, а она терпеливо слушала и наблюдала. Даже поинтересовалась, не могла бы она время от времени мне помогать. Похоже, виски ее слегка доконало, но в остальном она была в порядке. Почти в порядке.

Процесс ее заворожил: появление изображения на фотобумаге, опущенной в ванночку с проявителем, казалось ей чудом. Я объяснил ей, как работают настоящие фотографы, и шаг за шагом, медленно, прошел вместе с ней каждый этап. Хотя для меня это было лишь подготовительным этапом: все равно что выдавливать краску на палитру или мыть кисти.

Увеличив три снимка, я отнес их в мастерскую.

Я был абсолютно уверен, что картина «Святое причастие, или Белинда с атрибутами для Святого причастия» станет моей лучшей работой. Только венок и вуаль, и, конечно, никакой одежды. А в руках четки и молитвенник. Все очень официально, как и портрет наездницы или как те черно-белые фотографии маленьких девочек, заснятых в этот торжественный день на ступенях церкви. Но в моем случае весь фокус был именно в заднем плане.

С первого взгляда может показаться, что вы видите галереи или готические своды. Может быть, цветы, возложенные на алтарь, и свечи. Но потом вы постепенно начинаете осознавать, что перед вами спальня, кровать под пологом на столбиках, бумажные обои. Создание подобной иллюзии – дело техники. Необходимо правильно воспроизвести текстуру и игру света и тени. И теперь я собирался выйти за привычные рамки своих картин: достичь новых глубин иллюзии.

Мне не терпелось начать прямо сейчас, пока не прошел порыв вдохновения. Но Белинда сказала, что хочет, чтобы я лег в постель вместе с ней и прижал ее к себе. В ее глазах я прочел отчаяние.

– Хорошо, моя милая девочка, – ответил я и, почувствовав, что она словно окаменела, добавил: – Знаешь, есть одно место, куда мы можем на время сбежать из Сан-Франциско. У меня есть дом в Кармеле, которым я практически не пользуюсь. Там, конечно, придется как следует прибраться. Но дом совсем маленький, и навести порядок не составит труда. К тому же он всего в квартале от океана.

– Но мы же уедем. Правда? – неожиданно холодно произнесла она. – Я хочу знать, от кого мы сейчас убегаем.

Около четырех утра меня разбудила Белинда, которая стояла возле кровати в одной сорочке и трясла меня за плечо. Всхлипывая и шмыгая носом, она вытирала слезы бумажным платком.

– Проснись! Проснись! – твердила она.

– Что случилось? – удивленно спросил я.

Я включил ночник и посмотрел на Белинду. И понял, что она пьяная вдрызг. Это было видно даже невооруженным глазом. К тому же от нее так и разило виски. В руке она держала полный стакан виски со льдом, и эта рука со стаканом была отнюдь не детской.

– Я хочу, чтобы ты меня выслушал, – произнесла Белинда.

Глаза у нее были красные, лицо зареванное, и она была вне себя от ярости. Тонкая сорочка едва прикрывала набухшую грудь.

– Ну-ну, успокойся. Что такое?! – воскликнул я и, прижав ее к себе, почувствовал, как она захлебывается слезами.

– Я хочу, чтобы ты знал! – всхлипнула Белинда.

– Что именно? – удивился я.

– Если ты натравишь на меня полицию, если попытаешься выяснить, кто я такая, если найдешь мою семью и сообщишь, где я, тогда я хочу, чтобы ты знал, хочу, чтобы знал, что я обязательно расскажу им, чем мы тут с тобой занимались. Я тебе это точно устрою, если ты хоть раз меня предашь, черт побери, если ты со мной так поступишь, если подло предашь меня, если хоть раз в жизни так сделаешь, я… я клянусь, что все расскажу…

– Но у меня даже и в мыслях не было! Я никогда… никогда…

– Джереми, никогда не предавай меня! Слышишь, никогда! – захлебывалась слезами Белинда, прижимаясь к моей груди.

– Белинда, как ты могла подумать, что я на такое способен?

Но это было еще не все, далеко не все.

– Мне неприятно говорить ужасные вещи, мне тяжело говорить, что я могу тебе навредить. Меня убивает одна мысль о том, что я могу использовать все, что мы делали, против тебя. Сыграть им на руку. Им, с их мерзкой моралью, тупой, идиотской моралью! Но я это сделаю, непременно сделаю, если ты посмеешь меня предать…

– Я все понял. Все понял. Мне не надо сто раз повторять, – твердил я, гладя ее по волосам. Я еще крепче прижал ее к себе и поцеловал прямо в макушку.

– Боже, помоги мне! Но если ты меня предашь…

Никогда, никогда, никогда…

Когда она наконец успокоилась, я уложил ее в постель, и мы тихо лежали рядом, прижавшись друг к другу. За окном по-прежнему было темно. Но заснуть мне так и не удалось. Я мысленно прокручивал в голове события беспокойной ночи. И все же то, что я делал, не было предательством. Да, я лгал, но не предавал.

– Не хочу больше об этом говорить, – прошептала Белинда. – Даже думать об этом не хочу. Я заново родилась в тот день, когда увидела тебя. Да, я родилась именно тогда. Мы оба заново родились.

Да, да, да.

Но я всего лишь хотел узнать, что с ней произошло, чтобы мы могли оставить прошлое позади и начать жизнь с чистого листа, чтобы мы оба знали, что все хорошо, все хорошо, все хорошо…

– Джереми, прижми меня к себе! Прижми крепко-крепко.

– Ну давай же, – не выдержал я. – Давай встанем, оденемся и смотаемся отсюда!

Но Белинда будто оцепенела. И тогда я достал из шкафа ее одежду. Натянул на нее короткую шерстяную юбку и блейзер. Пуговка за пуговкой застегнул белую блузку. Обмотал ее шею кашемировым шарфом. Надел ей на руки кожаные перчатки.

В этом наряде Белинда была как куколка: маленькая английская девочка. Я зачесал ей волосы назад и закрепил невидимками, оставив открытым высокий лоб, который так любил целовать.

Белинда молча наблюдала за тем, как я собираю фотографии «Святого причастия». Потом я взял холсты, отнес их вниз и уложил в багажник мини-вэна. Затем помог ей взобраться на высокое переднее сиденье.

Я ехал в утренней мгле по безмолвному шоссе на юг от Сан-Франциско, по направлению к Монтеррею, а первые солнечные лучи неторопливо раздвигали серые облака.

Белинда сидела рядом со мной, чинно сложив руки и горделиво откинув голову. Ветер время от времени поднимал отвороты ее блейзера, и они нежно касались ямочки на шее.

Прошел час, затем еще полтора – и небо вдруг очистилось от облаков. В ветровое стекло хлынуло солнце, и я почувствовал, как поток тепла согревает мне руки.

Я повернул в сторону океана, навстречу ветру, постоянно гуляющему по Монтеррею, а затем свернул на юг и поехал через сосновый лес прямо в Кармел.

Не думаю, что она знала, где мы находились. Она никогда не видела этого маленького, тихого прибрежного городка, который походил на сцену с декорациями, установленными специально для туристов. Никогда не видела крытые соломой маленькие домики за белыми деревянными заборами, под сенью высоких кипарисов с корявыми ветвями.

Я провел Белинду по гравийной дорожке к двери коттеджа. Почва здесь была песчаной – ярко-желтой, – и красные примулы весело сияли в зеленой траве.

Лучи солнца просачивались сквозь маленькие окна моего бревенчатого домика, нагревая каменные полы.

Мы поднялись по лесенке в комнатку под крышей, забрались в пахнувшую плесенью кровать и устроились на несвежих простынях.

За окном было голубое небо, едва видное через спутанные ветви деревьев, в которых заблудилось утреннее солнце.

– Господи! – Белинда неожиданно задрожала, и слезы ручьем потекли у нее по щекам. Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня. – Господи, если я не могу доверять тебе, тогда кому я вообще могу доверять!

– Я люблю тебя, – прошептал я. – Мне плевать на все, клянусь. Я люблю тебя.

– Святое причастие, – выдохнула Белинда и зажмурилась, чтобы скрыть слезы.

– Да, любимая. Святое причастие.