Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Ладно, пошел он куда подальше!

Я чувствовал такое облегчение и радостное возбуждение, что мне было плевать на Морески.

Я вспомнил о том, что рассказала мне автор биографии Бонни: о попытках самоубийства, как машина Бонни чуть было не упала со скалы на Сент-Эспри.

И тогда многое становилось на свои места: это объясняло и преждевременную зрелость Белинды, ее странную, почти пролетарскую жесткость, и ее манеру одеваться, и даже ее искушенность.

Скорее всего, она уже была сыта всем по горло еще до поездки в Лос-Анджелес, а потом ссылка в Швейцарию, и она понесла наказание вместо Морески, который ее изнасиловал, и «Полет с шампанским» продолжался для нее уже в другом месте. Пошли они к черту! И благодарю Тебя, Господи, за все их безумства.

Ведь мы с Белиндой тоже не ведаем, что творим!

Только не уходи, только жди меня дома, моя дорогая, что бы ни наговорил тебе Джордж Галлахер! Только дай мне шанс!

23

Но когда я наконец вернулся домой, Белинды там не было.

Я поднялся по лестнице и прошел в ее комнату.

Все ее вещи были собраны и лежали на кровати: новые кожаные коричневые чемоданы, которые я ей купил, и старый потрепанный, еще с Хейт.

Я заглянул в шкаф и сразу же понял, что Белинда упаковала абсолютно все. Остались лишь легкий запах жасмина от подушечек для белья да атласные плечики для одежды.

Но багаж пока что оставался в комнате! Даже косметичка. Хотя чемоданы были уже закрыты на замок.

Какое странное, завораживающее зрелище!

Оно напомнило о том, что я видел много-много лет назад: о голых матрасах на кровати моей матери в день ее смерти.

Я как раз вернулся с занятий и поднялся наверх, чтобы узнать, как себя чувствует мать. Мне казалось, она будет болеть еще очень и очень долго. И, увидев голый матрас, я тотчас же понял, что она умерла, пока меня не было.

Ее уже успели отвезти в морг. Лето выдалось жарким, и тело нельзя было оставлять дома до моего возвращения.

«Ступайте на Мэгазин-стрит, – сказала мне сиделка, с которой я столкнулся в дверях спальни. – Вас там уже ждут».

Мне надо было пройти пять кварталов по тихим тенистым улицам Гарден-Дистрикт. Потом я увидел мать в морге. Прощай, моя дорогая Синтия Уокер! Я люблю тебя.

Но Белинда еще никуда не ушла. По крайней мере, пока.

Я отнес в ее комнату коробку из «Сакса», вынул из нее белое с серебром платье и аккуратно повесил на атласные плечики.

Потом поднялся в мастерскую, на всякий случай оставив открытой дверь, чтобы не пропустить момент прихода Белинды.

Я еще раз провел ревизию своих работ.

Теперь у меня уже было полностью готово двенадцать картин, написанных с Белинды в это самое удивительное лето моей взрослой жизни.

Последней картиной, которую я успел закончить, стала еще одна из серии «Художник и натурщица», основанная на фотографиях наших любовных утех. На сей раз у меня вышло гораздо лучше, хотя мне претило писать собственное обнаженное тело, придавившее своей тяжестью хрупкую Белинду. Но сама картина получилась потрясающей, и лицо Белинды, нарисованное в профиль, чем-то напоминало ее лицо в кадре из фильма «Конец игры»: того эпизода, где Белинду ласкает рыжеволосая женщина.

Была ли Белинда на моей картине уже женщиной или еще девочкой? И так как ее детского лица практически не было видно, она казалась вполне созревшей женщиной с нимбом пышных волос, словно у принцессы из сказки.

Незаконченной оставалась лишь одна работа: «Белинда в баре ресторана „Опера“». На картине Белинда нарисована на фоне огромных золоченых зеркал и столиков, причем, как всегда, обнаженной: на ней были только туфли на шпильках и черные перчатки.

Хорошо прорисованная фигура, мрачное лицо, пухлые губы, немигающий взгляд.

Ух, я не мог без дрожи смотреть на картину. Но когда я вглядывался в нее, то начинал понимать, что все, абсолютно все, будет просто прекрасно.

Но сейчас была дорога каждая минута: время терять больше нельзя.

Я принялся аккуратно спускать картины вниз: сперва сухие, затем влажные, потом – сырые и, наконец, совсем мокрые – и начал укладывать их в багажник мини-вэна.

Конечно, повреждений по краям избежать не удастся, но это дело поправимое.

Я все восстановлю, когда мы доберемся до Нового Орлеана. Стойка в багажнике, на которой хоть стеклянные листы перевози, обезопасит полотна.

А позже я пойму, какой будет следующая серия картин. Озарение придет, как только мы окажемся в доме моей матери. Я твердо знал, что так будет.

Белинда, возвращайся скорей! Просто войди в эту дверь и позволь мне тебя обнять! Давай начнем все сначала!

Уложив в багажник картины и самые необходимые вещи, я стал собирать в дорогу свою одежду.

Я хотел отнести в машину и ее чемоданы, но не решился заходить так далеко.

Не вздумает же она убежать без вещей! Надеюсь, что нет. Я хочу сказать, что она ведь оставила и свой жалкий чемоданчик, и косметичку, и…

Однако напольные часы уже пробили три раза, а она так и не появилась.

Где ее искать? Куда звонить?

Я сидел, тупо уставившись на телефонный аппарат на кухонной стене. А что, если позвонить Джорджу Галлахеру, а что, если спросить у него?.. А что, если не он был тем «старым-престарым другом» и вообще ничего ей не говорил? А что, если она просто-напросто расстроилась из-за вчерашней ссоры? Нет, слишком много «а что, если».

Нет, конечно, именно он был тем «старым-престарым другом» и именно он объяснил ей, что к чему. Черт побери, Белинда! Возвращайся скорей!

Я подошел к окну, выходящему на улицу, чтобы проверить, припаркован ли «эм-джи». И как это я раньше не подумал! Если она уехала на машине, то обязательно вернется. Не станет же она красть машину?! Но «эм-джи» был на месте, черт бы его подрал, именно там, где она всегда и парковалась: посреди улицы, неподалеку от навороченного длинного черного лимузина.

Длинный черный лимузин.

В какой-то момент я запаниковал. Неужели я забыл о какой-то чертовой встрече с читателями?! Лимузин приехал за мной? Откровенно говоря, лимузины в моем квартале появлялись только затем, чтобы отвезти меня на очередное мероприятие.

Но нет, все мероприятия остались позади, и последним из них была встреча с читателями в «Сплендор ин де грас». А водитель этого лимузина преспокойно сидел на своем месте, покуривая сигарету. Тонированные стекла не позволили мне разглядеть пассажиров роскошного автомобиля.

Ладно, Белинда не взяла «эм-джи», а это означает, что она где-то поблизости и скоро должна появиться.

В три тридцать телефон наконец зазвонил, но это был Дэн.

– Джереми, пока ты меня не перебил, хочу тебе еще раз сказать. Держись от нее подальше, твою мать!

– Я тебя опередил. Мы на время исчезнем в неизвестном направлении. Писать не обещаю, но непременно позвоню тебе.

– Слушай сюда, придурок! В школу Святой Маргариты в Гштааде пятого ноября поступила просьба принять на семестр, который уже начался, Белинду Бланшар, а одиннадцатого ноября школьному начальству сообщили, что она не приедет. Она сейчас не в школе Святой Маргариты и никогда там не была! Тем не менее они просили отсылать всю корреспонденцию девочки на адрес юридической конторы в Штатах. Школа – это прикрытие.

– Хорошая работа. Но я и так все знал.

– А стрельба имела место в ночь накануне звонка в школу.

– Все верно. Что еще?

– Что ты хочешь сказать своим «что еще»?

– Ты установил наличие взаимосвязи между стрельбой и звонком в школу? Почему они решили отослать Белинду?

– Кончай заниматься поиском взаимосвязей. Дело в том, что если бы информацию можно было раздобыть, просто позвонив приятелю в Гштаад или пригласив на ужин с вином секретаршу из «Юнайтед театрикалз», то материал рано или поздно непременно попал бы в «Инкуайрер». А теперь беги и прячься как можно скорее!

– Я и собираюсь. Я ведь тебе уже сказал.

– Нет, только без нее! Джер, поезжай в Европу, поезжай в Азию!

– Дэн…

– Хорошо-хорошо. А теперь послушай меня. Помимо детективов из агентства Сэмпсона нарисовались еще какие-то люди.

– Объясни толком, кто такие.

– Дэрил Бланшар пустил по следу своих людей, которые действуют так же, как Сэмпсон. Вся почта из школы в Швейцарии переправляется в контору Бланшара в Далласе. Девчушка из «Юнайтед театрикалз» говорит, что Дэрил – настоящая заноза в заднице. Они с Марти постоянно орут друг на друга по телефону.

– Это меня нисколько не удивляет.

– Но, Джереми, подумай своей головой! К чему такое прикрытие?

– Могу только строить предположения. Видимо, в ту ночь между ней и ее отчимом что-то произошло.

– Очень похоже на правду.

– Итак, они боятся утечки информации. Не хотят, чтобы хоть что-нибудь просочилось в газеты. И как мы предполагали с самого начала, ее могли похитить. Ведь она еще несовершеннолетняя.

– Возможно. Но, Джер, посмотри на расклад! Школа Святой Маргариты связывается напрямую с дядей Дэрилом в Техасе. Дэрил в свою очередь напрямую связывается с Морески. И нет ни одного свидетельства в пользу того, что Бонни в курсе. Может, она и не знает, что ее дочка так и не приехала в школу.

– Постой! – Я был так потрясен, что лишился дара речи. Казалось, я был готов ко всему, но только не к такому.

– Такую хитроумную легенду они могли сочинить ради Бонни. Они хотят, чтобы Бонни работала как ни в чем не бывало, а потому скрывают от нее, что ее маленькая дочка сбежала.

– Какой ужас!

– Джереми, неужели ты ничего не понимаешь! От этих парней смердит! Если они до тебя доберутся, а уж они постараются, мы сможем прижучить обоих!

Что там говорила той ночью Белинда? Даже если они и узнают о нас, то ничего не посмеют сделать. Да, именно так она и сказала.

– Бонни – ее законный опекун, – продолжил Дэн. – Я проверял в суде. Бонни много лет сражалась за право на опекунство с биологическим отцом девочки.

– Да-да. Джордж Галлахер. Парикмахер их Нью-Йорка.

– Все точно. И кстати, он обожает дочку. Так что Морески и Бланшару еще придется попрыгать, чтобы прикрыть свои задницы и от него, если все выплывет наружу.

– Надеюсь, ты составил отчет…

– Да уж, можешь мне поверить. И все же, дружище, я тебе точно говорю, эти парни тебе не враги. Пресса – вот кого надо действительно опасаться. Сейчас Бонни – любимое блюдо таблоидов…

– Знаю.

– …а история весьма пикантная. Она так и ждет, чтобы ее откопали. Дочь суперзвезды ударяется в бега, путается с автором детских книжек, который рисует маленьких девочек. Я хочу сказать, благодаря «Полету с шампанским» ты недели две будешь на первой полосе каждой газеты.

– Бонни тоже хороша! У нее у самой мозги-то есть? Неужели за все время она ни разу не позвонила Белинде в школу?

– Ее мозги здесь вовсе ни при чем. Позволь объяснить тебе положение вещей. Перед тобой женщина, которая годами не подходила к телефону, не открывала почту, не нанимала и не увольняла прислугу, не выписывала чеков. Она представления не имеет, как поставить на место нелюбезного продавца, банковского клерка, подобрать себе пару туфель, вызвать такси. В ее доме круглый год находится штат обслуги на все случаи жизни. У Бонни есть свой парикмахер, массажистка, горничная, кухарка, личный секретарь. На студию она ездит в лимузине с персональным шофером. И Марти Морески всегда рядом. Она принимает ванну, а он в это время развлекает ее разговором. Скорее всего, она даже не знает, кто сейчас в Белом доме. Причем так было всегда. На Сент-Эспри ее брат, агенты, техасские подружки заключили ее в такой же защитный кокон. И твоя Белинда была здесь не на последних ролях. Согласно всем отчетам, как только у мамочки случался приступ паники, дочка вместе с остальными тут же заступала на боевое дежурство. А еще во время поездки на машине имела место попытка самоубийства, и результате которой Белинда чуть было не погибла…

– Да, знаю, знаю. Но то, что они делают, – ведь незаконно?

– Это не я, это ты сказал. И, Джер, есть еще кое-что. Понимаешь, если бы меня втянули в подобную историю и я не знал бы, что девочка, живая и невредимая, сейчас с тобой, то наверняка решил бы, что она умерла.

– О чем ты говоришь?

– Джер, все очень похоже на легенду, разработанную, чтобы скрыть убийство. Ее вполне могли бы сжечь в саду или типа того. Я имею в виду мошенничество со школой. Представляешь, что бы случилась, если бы Сьюзен Джеремайя заявилась в полицейское управление Лос-Анджелеса и потребовала провести расследование! Наших парней могли бы притянуть за убийство ребенка.

– Красиво, нечего сказать! – не выдержав, фыркнул я.

– Но давай ближе к делу, – одернул меня Дэн. – Если те парни тебя поймают, то против них у нас есть методы, а вот что делать с прессой – большой вопрос.

Но тут до меня дошло, что здесь возникает еще одна проблема. Я был просто ошеломлен и не знал, что и подумать.

– А вдруг ты прав и они скрывают все от Бонни, а Белинда об этом даже и не подозревает? – спросил я.

– Очень может быть.

– Бонни вызвала бы копов. Так? Бонни позвонила бы чертовым федералам, чтобы те нашли ее дочь. Так? Я имею в виду, между матерью и дочерью должна существовать связь и для Бонни нет ничего важнее дочери.

– Вполне вероятно.

– А что, если Белинда решила, что матери наплевать на нее? Дэн, тогда это многое объясняет. Да-да, именно так. Понимаешь, живет себе девочка, и вот засранец Марти делает с ней что-то нехорошее – и девочку тут же пытаются упрятать в швейцарскую школу, и наша девочка сбегает. А потом до нее доходит, что мать и не думает ее искать. Ни полиции, ничего. Очень и очень некрасиво, если можно так выразиться. И тогда девочка делает финт ушами – и наши плохие парни вычеркивают ее из сценария.

– Может, да, а может, нет. Джереми, вполне возможно, девочка в курсе. Я хочу сказать, что ей стоит сунуть два четвертака в телефон-автомат. Разве не так? Девочка вполне могла позвонить Бонни.

Действительно, разве она не звонила Джорджу глубокой ночью?

– А у нее была возможность добраться до Бонни?

– Черт возьми, она могла бы позвонить Джеремайя. Если бы захотела, то вполне могла бы постучаться в дверь соседям по Беверли-Хиллз. Могла она кому-нибудь позвонить? Нет. Если хочешь знать мое мнение, твоя Белинда отлично понимает, что происходит. И просто решила, что, так сказать, сделала их.

– Хорошо. Послушай меня. Как я тебе уже говорил, сегодня вечером я собираюсь свалить. Я уеду далеко-далеко, и мы с тобой сможем общаться только по телефону.

– Только будь осторожен, Христа ради! Ты знаешь, какими методами действует «Инкуайрер». Они под надуманным предлогом попросят дать интервью, а затем, оттолкнув тебя, взбегут по лестнице и сфотографируют ее одежду в платяном шкафу.

– Можешь мне поверить, на ближайшее время у меня не намечено никаких интервью. Я буду постоянно на связи. И вообще, Дэн, спасибо большое. Отличная работа. Ты великолепен.

– А вот ты глуп, как пробка! Если история попадет в газеты, они тебя просто распнут. Более того, они сделают Дэрила, дядю из Техаса, и Морески, ее отчима, святыми, которые нашли бедного ребенка в логове Растлителя Малолетних.

– До свидания, Дэн!

– Они придут в суд с обналиченными чеками, чтобы доказать, что платили детективам, и заявят, что легенда была разработана для ее же блага.

– Расслабься!

– И ты получишь пятнадцать лет за совращение несовершеннолетней, черт побери!

– А как же Морески?

– А что Морески? На него ничего нет. Нигде не сказано, что он к ней прикасался. И живет-то она с тобой!

– До свидания, Дэн! Я позвоню.

Я проверил и перепроверил дом. Все крепко-накрепко заперто на замок: окна, двери, вход на веранду, замок на двери в мансарду, замок на двери в фотолабораторию.

Картины, фотографии, камеры, одежда уже погружены в мини-вэн.

За исключением ее чемоданов, лежащих на белом стеганом покрывале латунной кровати.

Дорогая, возвращайся, пожалуйста, домой. Ну пожалуйста!

Я ей сразу же все расскажу. О том, что узнал. Даже о том, что Бонни, возможно, держат в неведении. Потом я скажу: «Послушай, тебе никогда не придется об этом говорить, а потому забудь обо всем. Но ты должна знать: я на твоей стороне и я здесь, чтобы тебя защищать, я смогу защитить тебя от них, если понадобится, и, наконец, дело касается нас обоих, если на то пошло. Разве ты не понимаешь?»

Она поймет. Обязательно поймет. Или нет? А вдруг она возьмет свои чемоданы и положит их в такси, которое будет ждать ее на улице, а проходя мимо меня, бросит на ходу: «Ты предал меня, ты лгал мне, лгал с самого начала».

Если бы она действительно была ребенком, если бы она была «маленькой девочкой», «сущим дитя», «малолеткой». Все было бы гораздо проще.

Но она не ребенок, и я знал это с самого начала.

Четыре тридцать.

Я сидел в гостиной и курил сигарету за сигаретой. Я смотрел на игрушки, на карусельную лошадку – словом, на хлам, который мы оставляли за спиной.

Надо бы позвонить Дэну и попросить его продать все мое барахло, нет, лучше пожертвовать сиротскому приюту или школе. Это старье мне больше не нужно.

То, что я чувствовал три последних месяца, находясь рядом с ней, и называется счастьем. Настоящим счастьем.

И меня внезапно осенило, что по своей интенсивности чувство утраты, посетившее меня прошлой ночью, было равносильно ощущению безграничного счастья, когда она была рядом. И оба чувства несли в себе испепеляющий жар, подобный страсти, что я испытывал к ней. То были те самые крайности, которых мне так не хватало до встречи с ней.

Такое я переживал лишь в далекой юности: все эти бури, бушевавшие в моей груди, до того как я сник под бременем успеха и славы. Я и не подозревал, до чего же мне не хватало настоящих эмоций.

Я будто снова стал молодым – волшебное и одновременно пугающее состояние. И на секунду я посмотрел на происходящее словно издалека и задумался над тем, буду ли я впоследствии сожалеть об упущенном – и, наверное, последнем – шансе снова ощутить радость любви и горечь разлуки. И в эту минуту, испив любовный напиток, отравленный страхом и плохим предзнаменованием, я почувствовал себя живым – живым, как никогда.

Белинда, возвращайся скорее!

Напольные часы пробили пять, а ее все еще не было. И мой страх потихоньку усиливался. В доме было темно и холодно, но я не мог заставить себя встать, чтобы включить свет.

Я еще раз посмотрел в окно в тайной надежде увидеть, что она бежит по улице от остановки метро.

Белинды все не было.

А вот лимузин до сих пор здесь. Шофер спокойно покуривал себе, стоя рядом с машиной, словно ему было абсолютно некуда спешить.

Интересно, что он здесь забыл?

Неожиданно присутствие лимузина насторожило меня. Показалось подозрительным, если не сказать зловещим.

В детстве я ездил в таких машинах, причем исключительно на похороны два-три раза в год. И для меня они стали символом смерти. И была некоторая ирония судьбы в том, что именно эти роскошные черные монстры возили меня на радио– и телестанции, в редакции газет, на официальные обеды и встречи с читателями – словом, на мероприятия, неизбежные во время стандартного писательского турне.

Терпеть их не могу за то, что они такие мрачные, громоздкие и чем-то напоминают гробы или коробочки для ювелирных украшений с бархатными подушечками.

Внезапно у меня внутри все похолодело. Нет, это просто глупо. Детективы не выслеживают тебя в лимузинах.

Пробило шесть. Шесть ударов – и снова тишина. За окном еще вовсю светит солнце.

Я решил, что подожду еще час, а потом попытаюсь разыскать Джорджа Галлахера. У него должны быть хоть какие-то наводки.

В холодильнике ничего стоящего. Пожалуй, надо сходить за стейками. Последний ужин вдвоем перед долгой дорогой. Нет. Уходить нельзя. Нельзя уходить из дому, не дождавшись ее.

Внезапно тишину разорвал телефонный звонок.

– Джереми!

– Белинда, я с ума схожу! Где ты, моя дорогая девочка?

– Со мной все в порядке, – ответила она дрожащим голосом. Ее было плохо слышно, и, если судить по шуму, похожему на звук прибоя, звонила она из телефонной будки где-то на берегу.

– Белинда, я приеду и заберу тебя.

– Нет, Джереми. Не надо.

– Белинда…

– Джереми, я знаю, ты рылся у меня в шкафу, – запинаясь, произнесла Белинда. – И смотрел мои видеокассеты. Ты даже не потрудился их перемотать…

– Да, солнышко, это правда, и я не собираюсь ничего отрицать…

– Ты разбросал по полу мои вещи. И…

– Знаю, дорогая. Я виноват. Очень виноват. Я еще кое-что сделал, чтобы выяснить, кто ты такая. Задавал вопросы, провел расследование. И ничего не хочу отрицать. Но я люблю тебя. Я люблю тебя, и ты должна понять…

– Джереми, я никогда не врала тебе о себе…

– Знаю, любимая. Это я плел паутину из лжи. Но выслушай меня, пожалуйста! Теперь у нас все будет хорошо. Мы можем прямо сегодня вечером уехать в Новый Орлеан. Как ты и хотела, мое солнышко. И мы будем далеко-далеко от тех, кто тебя ищет. А тебя действительно ищут, Белинда, ищут!

В ответ раздались лишь сдавленные рыдания.

– Белинда, послушай! Мои вещи уже собраны, картины погружены в мини-вэн. Только скажи «да» – и я положу в багажник твои чемоданы. А потом приду и заберу тебя. И мы тут же отправимся в путь.

– Джереми, ты должен хорошенько подумать. – Теперь Белинда плакала, уже не скрываясь. – Ты должен быть уверен, потому что…

– Я уверен, моя дорогая девочка. Я люблю тебя. Белинда, для меня существуешь только ты! А все остальное не имеет значения…

– Джереми, я не собираюсь больше о них говорить. Не хочу ничего объяснять, вытаскивать на свет божий или отвечать на вопросы. Не желаю. Категорически не желаю.

– И не надо. Я от тебя этого и не жду. Клянусь. Но пойми, солнышко, даже с учетом того, что я сделал, между нами больше не должно быть никаких тайн.

– Джереми, и все-таки ты должен принять решение. Ты должен о них забыть. Ты должен поверить в меня.

– Я все это уже сделал, моя дорогая девочка. Я верю в нас, как ты того хотела. И мы поедем туда, где никакой Морески и никакой дядя Дэрил не смогут нас выследить. Если Новый Орлеан окажется недостаточно далеко, мы уедем из страны, уедем на Карибы. Уедем далеко-далеко.

В ответ она только еще более горько заплакала.

– Где ты, солнышко? Скажи мне.

– Джереми, подумай хорошенько. Ты должен быть уверен!

– И все же, где ты находишься? Я прямо сейчас за тобой приеду.

– Я скажу. Но раньше утра не приезжай. Ты должен мне обещать. Я хочу, чтобы ты был совершенно, абсолютно уверен!

– Ты в Кармеле!

Теперь я точно узнал шум океана. Она звонила из телефонной будки всего в квартале от моего дома.

– Джереми, обещай, что подождешь до утра. У тебя будет время хорошенько подумать.

– Но, солнышко…

– Нет, только не сегодня. Ты должен мне обещать. – Тут она снова заплакала, а потом громко высморкалась. – И если утром твои чувства не изменятся, тогда приезжай, и мы отправимся в Новый Орлеан, и все будет хорошо. Просто хорошо.

– Да, солнышко! С первыми лучами солнца я буду у твоих дверей. И еще до полудня мы уже будем на шоссе, ведущем в Новый Орлеан.

– Я люблю тебя, Джереми. Действительно люблю, – всхлипнула Белинда.

– Я тоже тебя люблю.

– Ты сдержишь свое обещание и…

– С первыми лучами солнца.

Связь прервалась. Только короткие гудки в трубке…

Возможно, прямо сейчас Белинда вышла из телефонной будки на Оушен-авеню. Так как у моей маленькой беглянки не было дома и не было телефона.

Господи, у меня просто сердце разрывалось. Но я знал, что все будет хорошо.

Тяжело опустившись на кухонный стул, я долго сидел, не в состоянии подняться, придавленный внезапно навалившейся усталостью: так велико было чувство облегчения. Да, у нас все будет хорошо.

Ладно, теперь можно и передохнуть. Решающее сражение было позади, а чертова война – выиграна.

Теперь необходимо взять себя в руки, перестать трястись от спазмов облегчения, встать со стула и сходить купить что-нибудь на обед. Так я хотя бы убью время. Сегодня я лягу пораньше, поставлю будильник на четыре утра и уже в шесть буду там.

Хорошо. Все хорошо, приятель. Все действительно хорошо.

Наконец я заставил себя встать со стула, надел твидовый пиджак и причесался.

Воздух снаружи оказался весьма бодрящим. Меня тут же стегануло порывом холодного ветра.

Уличные фонари еще только-только успели включить, а небо потихоньку расставалось с яркими цветами, приобретая серебристую окраску. Близлежащие холмы замерцали веселыми огоньками.

«Смотри и запоминай, – сказал я себе. – Потому что ты очень долго всего этого не увидишь». Какое счастье! Господи, какое счастье!

Лимузин так и стоял как приклеенный. Очень странно. Перед тем как направиться в сторону Нои-стрит, я бросил на автомобиль внимательный взгляд. Водитель снова сидел на своем месте.

А вдруг за ней все же следят?

Ну, тогда ты опоздал, сукин сын, потому что она сейчас в двухстах милях отсюда, а на шоссе я за пять минут сделаю тебя, как ребенка. Ладно, не надо обращать внимания! Это уже самая настоящая паранойя! Никто не караулит у дома в лимузине! Стоп.

Но не успел я дойти до угла, как огромная машина тронулась с места и затормозила прямо на углу.

Я так разнервничался, что сердце начало колотиться как сумасшедшее. Безумие какое-то. Впечатление было такое, будто я сдвинул лимузин с места исключительно силой взгляда.

Я перешел улицу и двинулся по направлению к Маркет-стрит, чувствуя неприятную слабость в коленках. Ветер потихоньку усиливался, прогоняя следы усталости, накопленной за долгие часы ожидания. Хорошо.

Лимузин тоже пересек Нои-стрит и медленно полз по правой полосе вровень со мной. Тут мне стало уже совсем не по себе, и я почувствовал, как меня прошиб холодный пот. Что, черт возьми, происходит?!

Я украдкой посмотрел на окно салона, прекрасно понимая, что ничего не увижу за тонированными стеклами. Господи, сколько раз я ездил в таких же лимузинах и видел, как пешеходы тщетно пытаются разглядеть, кто же там сидит. Глупость какая-то!

Лимузин поедет по Маркет-стрит. Куда еще ему ехать?! Вряд ли он повернет налево и потащится за мной в Кастро. Во-первых, это будет нарушением правил, а во-вторых, совершенно абсурдно. Стейк. Принесу его домой и поставлю в духовку. Немного вина. После него я уж точно засну.

Но я совсем забыл о Хартфорд-стрит, переулке, который выходит на Семнадцатую улицу, причем как раз с моей стороны. Лимузин неуклюже повернул налево, втянул свое длинное туловище на Хартфорд и остановился прямо передо мной, отрезав меня от края тротуара.

Я стоял, ошарашенно уставившись на затемненные стекла, и судорожно соображал, что к чему. Полный бред! Наверное, какой-то тупой шофер просто решил спросить у меня дорогу. Вот и все.

И он три часа ждал, чтобы спросить лично меня?

Шофер сидел как изваяние, уставившись куда-то вдаль.

Потом послышалось чуть слышное шипение. Это открылось окно салона. И в свете уличного фонаря я увидел внутри темноволосую женщину, которая смотрела прямо на меня. Большие карие глаза за стеклами громадных очков в роговой оправе. В скольких фильмах я видел этот умоляющий взгляд, эти зачесанные назад густые, волнистые волосы, этот красный рот. Не узнать ее было невозможно.

– Мистер Уокер? – услышал я голос с тягучим техасским акцентом.

Я не ответил, так как был словно в тумане, в висках стучала кровь. И все же с какой-то спокойной отрешенностью я думал о том, какая же она все-таки красивая, очень красивая. Настоящая кинозвезда.

– Мистер Уокер, я Бонни Бланшар, – сказала она. – Если не возражаете, я хотела бы поговорить с вами сейчас, пока не появилась моя дочь Белинда.

Шофер медленно вышел из машины, дама скользнула в темноту салона. Шофер открыл заднюю дверь и помог мне сесть в машину.