Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Она разбудила меня в четыре утра и спросила, говорю ли я по-гречески. Да, говорю, но с акцентом, сказала я. Хорошо. Всего пара слов. И уже на следующее утро мы приступили к съемкам на побережье.

Я повидала множество съемочных групп, но методы Сьюзен стали для меня открытием.

Группа состояла всего из пяти человек, а за камерой стояла сама Сьюзен. Причем во время съемок она сразу же монтировала фильм, так чтобы не надо было слишком много вырезать. Я поняла, что она ничего не делает просто так. Причем ни у кого даже сценария не было. Сьюзен просто объясняла нам, что к чему.

Когда мы с Сэнди Миллер попали в тот маленький домик, а потом легли в постель, мне показалось, что любовная сцена расстроила Сэнди. Они со Сьюзен были любовницами, правда, тогда я еще этого не знала. Однако Сэнди хотела стать известной актрисой, а Сьюзен сказала, что эпизод очень важный, и Сэнди пришлось играть, причем без дураков, и она сделала все, как велела Сьюзен.

Не знаю, заметил ты или нет, но я не занималась с Сэнди любовью. Это делала Сэнди. И опять же, если ты не заметил, хочу сказать, что Сэнди – роскошная женщина. Благодаря Сэнди я наконец поняла, почему мужчины иногда называют женщину персиком. Сэнди сама была как большой сочный персик. А откровенно говоря, она штучный товар.

Уже позже, в Риме, я снова легла в постель с женщиной, со Сьюзен, естественно. Это было потрясающе. Но Сэнди и Сьюзен оказались действительно неразлучными. И нам со Сьюзен пришлось открыть глаза Сэнди на то, что произошло между нами. А поскольку я не знала, что Сьюзен и Сэнди любовницы, то ужасно рассердилась на Сьюзен.

Мы со Сьюзен занимались любовью только один раз, если, конечно, целый день, проведенный в любовных утехах, можно назвать одним разом. Так вот, тогда, в Риме, Сьюзен лежала в постели и курила сигарету, а я вошла и присела на краешек кровати. А потом я заметила, что она раздета. Она откинула простыню, легла на подушки и, все так же не выпуская сигарету изо рта, уставилась на меня. Я придвигалась ближе и ближе, потом протянула руку и дотронулась до нее, а так как она не отодвинулась, то я просунула руку ей между ног.

Я словно дотронулась до языка пламени, умудрившись не обжечься. Я сделала это. Потом я поцеловала ее в грудь. Для меня это было очень важно, особенно после того, как я, словно бревно, лежала тогда рядом с Сэнди. А если честно, то я не отказалась бы хоть ненадолго занять место Сэнди.

Но именно из-за Сэнди продолжения не последовало, и, честно говоря, мне вовсе не надо было спать со Сьюзен, чтобы любить ее. Мы остались с ней хорошими друзьями. Мы купили мотороллер, точно такой же, как я оставила дома, и везде раскатывали вдвоем. Мы даже добрались до Помпеи, проехав всю ночь.

Сэнди же была не из тех женщин, кого можно было усадить в седло мотороллера. Я имею в виду, она не хотела портить прическу. Но она терпела меня, поскольку я больше не была ей соперницей.

Сэнди чем-то напоминает мне мою маму. Она не только пассивна, но и не имеет своего голоса. Сколько раз я становилась свидетельницей того, как Сьюзен и говорила за нее, и озвучивала ее мысли. Сэнди была из тех людей, которые, подобно моей маме, не имеют своей головы на плечах. Причем не скажу, что Сэнди тупая. Вовсе нет. Но на своем пути я уже не раз встречала подобных женщин, а вот таких, как Сьюзен, – нет.

Но лишь на Каннском кинофестивале до меня дошло, что Сьюзен тоже не встречала таких, как я. Она считала меня своим – и только своим – открытием и хотела, чтобы я снималась у нее и дальше. Положа руку на сердце, я была так увлечена Сьюзен, что меня не слишком интересовало, как ей видится мое будущее. Когда мы были вместе, у меня всегда возникало ощущение скорости и легкости, будто у нас на ногах семимильные сапоги из волшебной сказки.

Такое я испытала только с тобой. Когда ты рисуешь, то напоминаешь мне Сьюзен в монтажной комнате. Ты так сосредоточен, что ничто на земле не в силах отвлечь тебя. Но когда ты прекращаешь рисовать, то будто молодеешь прямо на глазах, и тогда кажется, что тебе плевать на мнение окружающих. Мы могли бродить по берегу и часами разговаривать или завалиться куда-нибудь, все равно куда, так как это не имело значения, поскольку ты мог в любую минуту вернуться к своим картинам.

Но теперь о моей маме. Мама – твоя полная противоположность. Я еще не встречала такого профессионала в своем деле, как она. Я хочу сказать, что все, кто когда-либо работал с моей мамой, боготворили ее: на съемочной площадке она работала идеально и была поистине неутомима. Она всегда знала роль назубок, умела попасть прямо в точку, а при пересъемке – принять нужную позу. Она могла, например, к семи вечера напиться в стельку и совсем потерять голову, но к полуночи каким-то чудом умудрялась прекращать безобразия. И она никогда не опаздывала.

Но маму вечно кто-нибудь использовал. Она столь же беспомощна, сколь и полезна для других. Надо написать для нее роль, направить на нее юпитеры, указать ей, что делать. Без чужой энергии от нее мало проку.

Ну а Сьюзен была не только режиссером. Она была продюсером, сценаристом, финансовым директором. Я видела, как она часами сидит в монтажной на киностудии «Чинечитта». Она лично выбирала места для съемок, чтобы снять больше материала и вставить в фильм. И лично проверяла качество копий фильма. Она вложила собственные деньги, чтобы сделать четыре превосходные копии. А саундтрек был исключительно заслугой Сьюзен, поскольку у нас не было хорошего звукооператора.

Когда мы обсуждали ее следующий фильм, действие которого должно было разворачиваться в Бразилии, она ждала от нас активного участия. Ей не нравилась и полная пассивность Сэнди. Она умела использовать вас, хотели ли вы того или нет. Она была всеядной. Она потребляла всех и вся. Мне так и не удалось понять степень ее самомнения. Интересно, а можно ли верить в себя настолько, чтобы полностью забыть о собственном «я»?

Вернувшись из Рима на Сент-Эспри, я рассказала маме о бразильской картине Сьюзен, и мама ответила, что все, конечно, хорошо, но тогда кто-нибудь должен поехать со мной в Бразилию, чтобы я была под присмотром, хотя лично она не возражает. А еще она заметила с некоторой долей презрения, что если Сьюзен не найдет в Каннах закупщика, то ей конец.

Ладно. Сьюзен и сама это прекрасно знала. Вот для чего, собственно, и нужен был Каннский фестиваль. Не только для завоевания призов или веселого времяпрепровождения в «Карлтоне», но и для поиска закупщиков, способных пустить картину в прокат в Европе и Америке. И мама сказала, что сама поедет в Канны, и организует Сьюзен пресс-конференцию, и вообще сделает все возможное, чтобы запустить фильм.

Ну, мама не покидала Сент-Эспри с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Естественно, я была очень взволнована. Для Сьюзен это очень много значило, да и для меня тоже: ведь при маминой поддержке и с учетом того, что я ее дочь, мы вполне можем рассчитывать на независимого закупщика для продвижения фильма в Штагах. Как прекрасно понимала Сьюзен, киностудии вряд ли хорошо отнесутся к фильму; не рассчитанному на широкую аудиторию, а потому независимый закупщик – именно то, что надо.

Бразильская картина непременно имела бы успех. Сэнди предназначалась роль американской журналистки, которую отправили в Бразилию, чтобы писать путевые заметки о пляжах и бикини, а мне – роль проститутки, с которой познакомилась Сэнди: белой рабыни, доставленной в страну известной криминальной группировкой. Сэнди должна была спасти меня и увезти из Бразилии. Ну и конечно, мой сутенер состоял в той самой преступной группировке и, по замыслу Сьюзен, должен был умереть, хотя действительно меня любил и все такое, но Сьюзен хотела усложнить сюжет, совсем как в «Конце игры».

Сьюзен терпеть не могла однозначности: когда только черные или только белые краски. Она считала, что если у вас в фильме совсем уж законченный негодяй, то, значит, вам не все удалось. Так или иначе, если «Конец игры» был ее дебютом, то следующий фильм – «Постыдные желания» – должен был стать сенсацией. И Сьюзен принялась писать сообщения для прессы о нас и о Каннском фестивале, которые затем отсылала в Штаты.

Наверное, самым счастливым для меня временем на Сент-Эспри стали те несколько последних дней. Если, конечно, не говорить о том периоде, когда я участвовала в съемках. Но по какой-то причине эти последние дни очень живо отпечатались в моей памяти, некоторые вещи приобрели новый ракурс, тем более что я уже успела хорошо узнать Сьюзен и Сэнди.

Что касается мамы, Триш и Джилл, то у них по-прежнему на террасе проходил нескончаемый пивной фестиваль для девочек из сестринства, а Сьюзен в это время сидела в своей комнате и писала на ноутбуке бесконечные пресс-релизы, которые затем распечатывала, вкладывала в конверты и заклеивала.

Я толком не помню, чем тогда сама занималась. Может быть, расчесывала перед зеркалом волосы, стараясь войти в образ белой рабыни и пытаясь придать своему облику чувственность, которой добивалась от меня Сьюзен. Нет, не помню. Но я хорошо помню, что наслаждалась той энергией радости жизни, которой была пропитана атмосфера нашего дома; тем, что здесь наконец-то появились островки света и тепла, между которыми я свободно курсировала. Но главным для меня все же была перспектива поездки в Канны, а затем, быть может, – в Бразилию, где я уже буду сама по себе, вместе с Сэнди и Сьюзен. Господи, я просто спала и видела, как поеду в Бразилию.

Ну а теперь, Джереми, разреши мне сообщить тебе, что я так и не попала в Бразилию.

Ладно. Итак, мама собиралась привлечь к нам внимание всех репортеров, освещавших Каннский фестиваль. Но когда мама направо и налево раздавала нам обещания, то была здорово под градусом. А за две недели до нашего отъезда события стали принимать несколько иной оборот, и до мамы начало доходить, что она тоже едет в Канны.

Сначала Галло, ее старый любовник и почитатель ее таланта, прислал ей телеграмму, затем ее европейский агент написал ей письмо, потом Блэр Саквелл – рекламная кампания его фирмы «Миднайт минк» с участием моей мамы в свое время имела шумный успех – прислал ей, как всегда, белые розы и записку: «До встречи в Каннах!» (К слову сказать, Блэр знает, что белые розы обычно присылают по случаю похорон, но не придает этому никакого значения; белые цветы – его фирменный знак, тем более такие красивые.) Ну а дальше покатилось как снежный ком. Маме позвонили из нескольких парижских журналов, чтобы удостовериться в правдивости информации о ее приезде, и наконец стали названивать организаторы фестиваля, чтобы узнать, правда ли, что Бонни решила выйти из укрытия. Правда ли, что она решила появиться на публике? И все указывало на то, что на фестивале хотят особо отметить мамины заслуги, показав ее старый фильм периода Новой волны.

И только тогда до мамы наконец дошло, что ей уже не отвертеться от поездки в Канны.

Я хочу сказать, что если в первую минуту мама еще, как всегда, клевала носом и потихоньку надиралась, то в следующую мы уже дружно кинулись выливать выпивку в раковину. Маме тут же начали колоть витамины, а еще для нее срочно вызвали массажистку. Мама села на протеиновую диету и плавала по три раза в день.

Затем нужно было найти парикмахера, который должен был ждать ее в «Карлтоне». Ну, раньше ее всегда причесывал мой отец – такая уж у него профессия, причем он всемирно известный парикмахер, которого все знают как Джи-Джи, – но они вдрызг разругались за два года до моего отъезда на Сент-Эспри, за что я себя ужасно ругаю. Это длинная история, но суть в том, что теперь у мамы нет своего парикмахера, а ведь актрисе ее уровня без него никак. Я тебе позже обо всем расскажу, но сейчас положение оказалось безвыходным. А еще маме срочно нужно было купить новые наряды.

Когда мы в конце концов приехали в Париж и остановились в гостинице, мама меня от себя ни на секунду не отпускала. Ей было мало иметь под рукой Триш и Джилл. Она практически ничего не ела, и у нее, похоже, слегка поехала крыша. Она будила меня в три утра и заставляла сидеть у ее постели, чтобы у нее не было возможности позвонить в службу обслуживания номеров и заказать выпивку. Она непрерывно говорила о смерти своей матери, о том, как осиротела в семь лет и весь мир словно погас для нее. Я безуспешно пыталась сменить тему, уговаривала ее, даже читала ей вслух. А между тем нам так и не удалось найти приличного парикмахера, да и одежду уже поздно было шить на заказ.

Однако все мои усилия в результате возымели свое действие на маму, но мне было не отойти от нее ни на шаг, даже чтобы купить самое необходимое. Наконец Триш не выдержала. «Послушай, Бонни, ей действительно пора обновить гардероб», – сказала она и – пока мама рыдала, ломала руки и причитала, что не может позволить мне шляться где попало, – буквально вытолкнула меня за дверь.

И вот в один прекрасный, но дождливый день я обегала весь Париж в поисках подходящей одежды для Каннов.

Я очень боялась, что к тому моменту, как мы окажемся на борту самолета, мама напрочь забудет о цели нашей поездки. Я даже не была уверена, что она вспомнит о Сьюзен и ее «Конце игры». Мама непрерывно твердила, что там соберутся ведущие американские режиссеры и именно они представляют для нее основной интерес.

Мы забронировали роскошные апартаменты с видом на море и набережную Круазетт. Дядя Дэрил, мамин брат, о котором ты уже наслышан, завалил комнаты цветами, но, похоже, он зря беспокоился, поскольку Галло заказал четыре дюжины роз, Блэр Саквелл прислал очередные белые розы, а еще были бесчисленные букеты от Марти Морески из «Юнайтед театрикалз». Словом, наши апартаменты утопали в цветах.

Не думаю, что мама ожидала такого торжественного приема. Даже с учетом разговоров о возможной почетной награде, она рассчитывала, что ее погладят по головке – и только. Но чем больше знаков внимания ей оказывали, тем сильнее становились ее страхи. Весьма характерно для нее. Триш и Джилл заставляли ее хоть немного поесть, но мама не могла удерживать пищу. У мамы начиналась рвота, и мне приходилось сидеть с ней в ванной, пока все не кончится. Потом она снова пыталась проглотить хоть кусочек – и так до бесконечности.

Наконец я не выдержала и сказала ей, что должна найти Сьюзен. А она в ответ сказала мне, что не понимает, как я могу думать о всяких глупостях в такой момент.

Я пыталась втолковать маме, что Сьюзен ждет от нас известий, но мама разрыдалась, безнадежно испортив макияж, и потом сказала Триш и Джилл, что я к ней переменилась и стала не такой, как прежде, а Джилл ответила, что это все ее больное воображение и я вовсе не собираюсь никуда уходить.

Не знаю, что бы я тогда сделала, поскольку была вне себя, но в этот момент к нам в дверь постучалась Сьюзен. В серебристой атласной блузке с кистями и серебристых брюках, Сьюзен выглядела потрясающе, но мама даже не взглянула в ее сторону, так как ее опять тошнило, а потому я увела Сьюзен в спальню, чтобы спокойно поговорить. От Сьюзен я узнала, что показ нашего фильма состоится завтра утром, а затем пройдет пресс-конференция с нашим участием, на которой маме непременно надо присутствовать.

Я заверила Сьюзен, что все будет хорошо. Правда, маме сейчас нездоровится, но утром она будет в полном порядке, ведь с ней всегда так. И она никогда не опаздывает. Что до меня, то я встречусь с Сьюзен прямо перед просмотром, но сейчас мне ну никак не оставить маму.

Пока мы разговаривали, Триш успела уговорить маму хоть немного вздремнуть и увела в ее комнату. А в гостиной как раз сидели и выпивали дядя Дэрил и Салли Трейси, мамин новый голливудский агент. И я решила познакомить с ними Сьюзен.

Они мило улыбались Сьюзен, но с ходу, хотя как можно более тактично, сообщили ей, что, по их мнению, мама вряд ли сможет принять участие в пресс-конференции. Слишком много желающих с ней встретиться. А пресс-конференция по случаю фильма Сьюзен – не самый удачный повод появиться на публике. И конечно, Сьюзен должна понимать, что им приходится тщательно планировать мероприятия с участием Бонни.

Что ж, Сьюзен понимала. Очень даже хорошо понимала. Она бросила взгляд на тех двоих, и лицо ее потемнело. А потом повернулась и посмотрела на меня. Я тут же заявила, что в любом случае приду на показ и пресс-конференцию в качестве дочери Бонни и из этого тоже можно извлечь свою выгоду.

Сьюзен кивнула, потом поднялась, очень по-техасски сказала дяде Дэрилу и Трейси, дескать, было приятно познакомиться, повернулась и ушла.

Я, конечно, была в шоке, но не настолько, чтобы тут же не накинуться на дядю Дэрила. Он что, разве не знал, для чего мы сюда приехали?!

Но он, похоже, успел спеться с Салли Трейси, и они очень жизнерадостно в два голоса объяснили мне, что такие фильмы, как делает Сьюзен, едва ли найдут своего зрителя в Америке, и поэтому самое умное – дистанцироваться от Сьюзен. Я сказала, что мама твердо обещала Сьюзен и они должны это знать. А отыгрывать назад уже поздно, да и неэтично. Я старалась держать себя в руках, но чувствовала, как медленно краснею от злости.

На самом деле я думала, что это ведь и мой фильм, черт бы вас всех побрал! Я же играю в нем, и – черт возьми! – мы приехали сюда именно затем, чтобы его поддержать. Я уж было открыла рот, но вовремя заткнулась. Я боялась сказать нечто в духе своей мамочки и не желала выглядеть такой же законченной эгоцентристкой, как она. Я молчала, думая о том, как не хочется уподобляться мамочке, и тут дядя Дэрил отвел меня в сторонку и рассказал мне о том, какие серьезные люди ведут с ним переговоры относительно мамы. Он был уверен, что я все правильно понимаю.

А потом Салли Трейси спросила меня о фильме Сьюзен, типа того, есть ли там любовные сцены с моим участием и что это за сцены. Я ответила, что любовные сцены сделаны с очень большим вкусом и по-своему революционны, поскольку любовная пара состоит из двух женщин. И тогда Салли покачала головой и сказала:

– Думаю, у нас проблемы.

– Какие проблемы? – спросила я.

А дядя Дэрил заявил, что мне ни в коем случае не следует присутствовать на пресс-конференции.

– Ни фига! – возмутилась я.

Я уже была готова броситься на поиски Сьюзен, как тут из другой комнаты вышел тот человек. Ну, на самом деле я говорю о Марти Морески, хотя тогда я, естественно, не знала, кто он такой. А теперь позволь мне рассказать тебе о том, как он выглядел.

Марти нельзя назвать красивым в общепринятом смысле. По крайней мере, он не такой красивый, как ты. У него нет твоих манер, и по сравнению с тобой он не такой классный, и даже когда он станет таким пожилым, как ты, у него не будет твоего шарма. Марти добился успеха исключительно благодаря самому себе, и вообще, во многом он типичный парень из Нью-Йорка: вульгарный и шумный. У него вполне заурядное лицо и прямые черные волосы. Словом, ничего примечательного, если не принимать во внимание того, что он очень даже примечательный, особенно его голос – глубокий, мурлычущий – и его глаза – яркие, с лихорадочным блеском.

Подобно Сьюзен, Марти умеет произвести впечатление на собеседника, и к тому же он очень сексуальный. Очень крепкий и мускулистый, словом, из тех жилистых парней, что обладают недюжинной силой. Он всегда загорелый до черноты, и всегда в движении, и всегда много говорит. И ты уже реагируешь скорее не на то, как он выглядит, а на то, как он подходит к тебе, берет тебя за руку, смеется и говорит: «Белинда, солнышко! Надо же, дочурка Бонни! Поверить не могу, дочурка Бонни! Подойди ко мне, солнышко, дай мне на тебя посмотреть!»

И он очень темпераментный. Я хочу сказать, это чувствуется во всем. Я не говорю сейчас о его сексуальности, хотя в том, что касается секса, он прямо-таки одержимый. Нет, таким способом Марти осуществляет контроль.

На нем был роскошный серебристо-серый костюм-тройка, и он был весь увешан золотом: золотой браслет для часов, золотые кольца, золотые запонки, и, не буду скрывать, внешне он мне понравился, очень даже понравился. У него было красивое тело, по-настоящему красивое. Я имею в виду широкую грудь и узкие бедра. Нет, выглядел он на все сто.

Как бы то ни было, он выскользнул из маминой комнаты и произнес именно те слова, что я уже успела тебе пересказать, а еще наградил меня цепким взглядом, который словно говорил о том, что я ему нравлюсь. Но скорее всего, он просто хотел ко мне подмазаться. Конечно, уже потом, гораздо позже, Марти божился, что я действительно сразила его наповал. В любом случае, он тогда сказал мне, что моя мама – потрясающая, невероятная, сногсшибательная и все такое, знакомство с ней – самое волнующее событие в его жизни, и вообще она – женщина его мечты, суперзвезда, звезда, каких больше не делают, и так далее, и тому подобное.

И не успела я оглянуться, а мы уже сидели на кушетке и он спрашивал меня, как я отнесусь к тому, чтобы переехать в Лос-Анджелес и увидеть свою маму снова в зените славы. А еще он молол всякий вздор типа: «Эй, а какой твой знак зодиака? Нет, не говори. Я точно знаю, что ты Скорпион. Разве не так, солнышко? Да, я знал! Невероятно, что ты Скорпион, солнышко, так как я тоже Скорпион. Я вдвойне Скорпион. Как только я тебя увидел, то сразу понял, что ты Скорпион, потому что ты очень независимая». И дальше все в таком же духе.

Это, конечно, слабое оправдание, но должна сказать, что, обрушив на меня словесный поток, Марти выглядел весьма убедительно. И он держал меня за руку, и я вдруг почувствовала, как между нами пробежала искра: что-то вроде сильного физического влечения. И я задалась вопросом, сколько еще женщин испытали нечто подобное от одного только прикосновения его руки.

Я хочу сказать, что опустила глаза и увидела виднеющиеся из-под белоснежных манжет темные волосы на его запястье и золотой браслет от часов, который, казалось, еще сильнее подчеркивал, какие эти волосы жесткие и густые. Словом, даже такая незначительная деталь показалась мне невероятно притягательной. Она сводила меня с ума.

То же относится и к тебе. Я нахожу совершенно неотразимой твою манеру небрежно причесываться и то, что твои волосы находятся в художественном беспорядке; меня возбуждает выражение твоего лица, когда ты смотришь на меня сверху вниз; и я даже передать не могу, что чувствую в тот момент, когда лежу, прижавшись к твоей груди.

Но сейчас я хочу объяснить тебе, почему у меня возникло к нему такое влечение – влечение, к которому я оказалась совершенно не готова, – и почему со мной случилось нечто вроде короткого замыкания.

А тем временем Марти уже обрабатывал присутствующих, создавая нужный настрой. «Разве вы не видите, какая она независимая. Правда, Салли?» – говорил он Салли, которую видел, наверное, впервые в жизни. Или, обращаясь уже ко всем нам, спрашивал: «Ничего, если я закурю? Надеюсь, дамы не против? Дэрил, а как насчет того, чтобы пропустить по стаканчику виски? Как думаете, дама – (это уже относилось к моей маме) – не будет возражать, если мы чуть-чуть выпьем? Ну, что скажете, Дэрил? Сногсшибательно!» И вот он уже обнимал Дэрила, а Дэрил спешил к нему со стаканами виски в руках.

«Послушай, солнышко, – говорил он мне. – Мы с тобой должны подружиться. И ты должна позволить мне сделать твою маму еще более знаменитой в Америке. Я хочу сказать, по-настоящему знаменитой, моя дорогая. Белинда, Белинда, ты согласна со мной? Сногсшибательно! Дэрил, откуда у твоей сестры такое имя? Поговори со мной, моя дорогая! Что я могу сделать для тебя здесь, в Каннах? Может быть, тебе и даме моего сердца что-нибудь нужно? Только позвоните – и… Вот номер моего телефона…» И так до бесконечности: бла-бла-бла… Он говорил и говорил, а его сузившиеся глаза блестели, словно для него это был наиважнейший момент в жизни, а потом он заявил, что ему надо бежать.

«Мне тоже», – сказала я и, пока Марти целовал Салли Трейси, обменивался рукопожатиями и все такое, выскочила из номера, чтобы срочно найти Сьюзен.

Я думала, что Сьюзен будет биться в истерике из-за того, что мама ее кинула. Но ничего подобного. Я как раз попала на репетицию пресс-конференции. И Сьюзен уже успела переговорить с двумя европейскими закупщиками. Ее фильм уже точно покупают в Германии и Голландии. «Юнайтед театрикалз» также заинтересовалась, и, естественно, «Юнайтед театрикалз» – крупнейший мировой закупщик. О том, чтобы заполучить «Юнайтед театрикалз», можно только мечтать. Однако разведка донесла, что они действительно хотят купить фильм, поскольку наслышаны о его увлекательной сюжетной линии.

Вернувшись в наши апартаменты, я обнаружила, что маме дали успокоительное, так как она не могла заснуть. И она напрочь отключилась. Я вошла в ее комнату и увидела, как мама лежит, утопая в цветах, и, можешь мне поверить, обстановка до ужаса напоминала похороны: идеальное неподвижное тело на атласном покрывале, а вокруг – море цветов. Казалось, мама практически не дышит. И, что уж там скрывать, меня всегда пугало, когда ее вот так накачивали лекарствами.

Но они собирались показать во Дворце фестивалей ее самый известный фильм, а затем должен был состояться торжественный ужин в ее честь, причем во всех мероприятиях принимала участие и «Юнайтед театрикалз».

Вот такие дела. Выходит, Сьюзен права и мы все же можем заполучить «Юнайтед театрикалз». А на завтрашнее утро запланирован показ нашего фильма.

Впечатление от демонстрации «Конца игры», наверное, навсегда останется в моей памяти как самое яркое и незабываемое, несмотря на последующую затем череду бурных событий. Я имею в виду, что зрители действительно хорошо приняли наш фильм. Я сразу это почувствовала. А когда в тех сценах я увидела себя, но не прежнюю Белинду, а словно заново сделанную – короче, не ту маленькую девочку, которая много лет назад снимались в мамочкиных фильмах, – ну что я могла еще сказать?! До этого времени мне так и не удалось посмотреть полностью смонтированный фильм. И я была потрясена до глубины души и одновременно благодарна Сьюзен за то, что мы так хорошо смотрелись в кадре.

А когда публика начала аплодировать нам стоя, Сьюзен взяла нас с Сэнди за руки и вышла приветствовать зал. У меня даже рука заболела, так крепко она ее сжала, но я была на седьмом небе от счастья.

Пресс-конференцию проводили в холле «Карлтона», и Сьюзен тотчас же затронула тему секса в фильме, заявив, что картина сделана женщиной и о женщинах, а потому секс здесь не может быть порочным. Основная идея фильма, что женщина, получив новый опыт любви, осознает пустоту и бессмысленность своего существования и так далее, и тому подобное. Техасская банда, занимающаяся контрабандой наркотиков, поставила на кон все, чтобы переправить партию кокаина. Но, отсиживаясь с грузом на острове, они постепенно начинают понимать, что не имеют ни малейшего представления о том, что же делать с деньгами. Выручка от продажи последней партии наркотиков, в сущности, не изменит их жизнь. Романтическая интерлюдия – встреча с местной девушкой – круто меняет судьбу главной героини, и она смотрит на мир уже другими глазами. Хотя сказать, что это фильм о лесбийской любви – значит сузить его рамки. Нет, это фильм о женщине нового типа, которая стремится попробовать в жизни все, о женщине, обладающей всеми свободами и ограничениями мужчины.

И отсюда вопросы плавно перешли на характер главной героини. Считает ли Сьюзен, что та получила по заслугам? И считает ли она себя американским режиссером. Естественно, да. Ее контрабандисты – американцы родом из Техаса. Затем Сьюзен рассказала журналистам, что в работе над фильмом ей помогала Бонни. Словом, одна женщина помогла другой, совсем как когда-то Коппола помог своему другу Бэлларду снять «Черного скакуна», ну и все в том же духе.

Заявление Сьюзен немедленно привлекло ко мне всеобщее внимание. На меня посыпались вопросы о финансовом участии мамы в проекте. И я, изо всех сил сдерживая предательскую дрожь в голосе, рассказывала о том, как мама всегда верила и верит в необходимость честных отношений между людьми.

И тут началось. Считаю ли я, что любовные сцены сделаны со вкусом и в духе маминых фильмов? Конечно же, я сказала «да». Хочу ли я сниматься дальше? Да, определенно да. Как я отношусь к тому, что сыграла роль в фильме, который в силу возрастных ограничений не смогут посмотреть в Америке? Но здесь мне на помощь пришла Сьюзен, которая с ходу заявила, что фильм ни в коем случае нельзя отнести к разряду порнографических. Разве репортеры не присутствовали на просмотре? И что тогда они видели? Конечно, «Конец игры» получит рейтинг «R». [21]21
  Согласно системе рейтингов Американской киноассоциации, на фильмы рейтинга «R» подростки до 17 лет допускаются только в сопровождении одного из родителей либо взрослого опекуна.


[Закрыть]А потом она представила нас с Сэнди как двух самых потрясающих актрис современного кинематографа.

Затем наступил черед Сэнди, и из своих односложных ответов она извлекла максимум выгоды для себя, что под силу только очень красивой женщине. Правда, Сьюзен пришлось пару раз прийти к ней на выручку, и они много говорили об Америке, Европе и штате Техас.

Я и сейчас считаю, что тогда все прошло просто великолепно. Сьюзен держалась очень естественно и выглядела весьма убедительно, а репортеры не проявляли по отношению к нам враждебности. В конце концов, мы ведь были аутсайдерами на фестивале. И никто не рассчитывал на то, что мы получим здесь хоть какую-нибудь награду. А потому ни у кого не было особого желания на нас нападать. То была минута нашей славы, и все играли на нашей стороне поля.

Слухи о желании «Юнайтед театрикалз» купить фильм усиленно муссировались. Но Сьюзен не собиралась упускать и людей из Европы. Она не отходила от телефона в своем номере, поскольку разговоры о серьезности намерений «Юнайтед театрикалз» привлекали все новых покупателей.

Стоило нам выйти из комнаты, как мы тут же попали под перекрестный огонь репортеров. Нас, можно сказать, опутали сетью вопросов. Получила ли я новые предложения? Будет ли Сьюзен работать в Голливуде? И мы, естественно, рассказали о предстоящих съемках в Бразилии фильма «Постыдные желания».

Когда я вернулась в наши апартаменты, то буквально парила в облаках, но в то же время что-то назревало у меня в душе. Я была здорово обижена на маму, чего раньше со мной не случалось. Я всегда прощала ей самые ужасные вещи, потому что знала: как бы сильно мама ни обидела меня, она всегда была страдающей стороной.

Но мама оскорбила меня в лучших чувствах, и ее стремление к саморазрушению и ее беспечность были сейчас ни при чем. Нет, здесь крылось нечто большее. Она не пришла на просмотр! И это задело меня так же больно, как и тот факт, что она проигнорировала пресс-конференцию. Мама не захотела посмотреть мой фильм!