Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

9

В Рино мы прикатили в шесть утра, и к этому времени кто-то из нас уже заснул, а кто-то надрался, за исключением, естественно, Сьюзен, которая сидела за рулем, трезвая как стеклышко. Она знай себе жала на сцепление и подпевала песенкам в стиле кантри, которые непрерывно крутили по радио.

Блэр снял апартаменты с двумя спальнями в «Эм-Джи-Эм-Гранд», где стены были покрашены в нужный ему цвет: он хотел нас сфотографировать, после того как Белинда смоет краску с волос.

Пока Джи-Джи помогал дочери мыть голову, Блэр установил фотоаппарат «Хассельблад» на треноге и задрапировал предметы обстановки, чтобы получить правильное освещение.

Белинде пришлось пять раз мыть голову, чтобы до конца смыть каштановую краску, потом Джи-Джи пустил в ход фен, и вот наконец первая пленка была отснята: на темном фоне стоим мы с Белиндой, оба в норковых пальто до пят.

Я чувствовал себя неловко – смешным и нелепым, – но Блэр убедил меня, что стоять вот так, с усталым, безразличным, даже слегка раздраженным выражением лица – именно то, что надо. Он дважды консультировался по телефону с фотографом Эриком Арлингтоном – автором самых известных снимков для «Миднайт минк», – но в основном действовал самостоятельно.

Тем временем Сьюзен уже звонила своему папе в Хьюстон, чтобы удостовериться, что его «лирджет» уже вылетел. Ее отец играл по-крупному как в Лас-Вегасе, так и в Рино, а потому его пилот не сидел без дела. Самолет мог прибыть в аэропорт Рино в любое время.

Потом Джи-Джи позвонил Алексу в Лос-Анджелес. Алекс оставался в Сан-Франциско до тех пор, пока Дэн не заверил его, что полиция не собирается объявлять меня в розыск и мы благополучно выбрались из города. И только тогда Алекс улетел к себе домой.

Алекс сообщил Джи-Джи, что полиция все же выдала ордер на мой арест, то есть нам с Белиндой следует срочно пожениться. Ну а затем почему бы нам всем вместе не приехать к нему в его домик на юге?

Услышав об ордере, я понял, что Алекс прав. Надо срочно убираться из гостиницы и оформить наш брак как положено.

Обряд бракосочетания был просто хохмой.

Очень симпатичная маленькая леди и ее супруг, служившие в круглосуточной церкви, похоже, никогда о нас не слышали, хотя наши фотографии были на первых полосах всех газет, которые можно было купить на той же улице. Тем не менее симпатичная леди решила, что Джи-Джи слишком молодо выглядит, чтобы быть отцом Белинды. Но Джи-Джи предъявил ей свидетельство о рождении. Ну а потом симпатичная маленькая леди и ее супруг с удовольствием совершили обряд бракосочетания под органную музыку и с цветами – словом, все как полагается – меньше чем за двадцать минут. Просто скажите «да».

А еще нас ждал приятный сюрприз. Нам с удовольствием продадут не только пачку фотографий, сделанных полароидом, но и – за дополнительные девяносто долларов – видеозапись церемонии. И мы сможем получить столько копий видеозаписи, сколько захотим. Мы заказали десять.

Пока мы с Белиндой, по уши закутанные в белую норку, говорили друг другу нужные слова, нас снимали на видеокамеру, а Блэр щелкал своим «Хассельбладом».

Но когда настал решающий момент и мы обменялись клятвой верности, все кругом словно растворилось. И маленькая церковь, и Блэр со Сьюзен, и даже Джи-Джи. Исчезло пошлое искусственное освещение. Исчез маленький человечек, читавший нам слова из Библии, исчезла маленькая леди с полароидом, который издавал странные хлюпающие звуки.

В тот момент были только мы двое – я и Белинда, – совсем как тогда, в Кармеле, в комнате наверху, залитой лучами утреннего солнца, или в Новом Орлеане, когда мы лежали на кровати моей матери и смотрели, как дождь заливает французские окна. Ее глаза затуманились от усталости, а выражение лица стало почти трагическим. Здесь была и грусть разлуки, печаль из-за ярости и непонимания, да, и это тоже, – словом, целый клубок сложных чувств: любовь и боль, которые испокон веку ходят рука об руку.

И когда пришло время поцеловать невесту, я молча посмотрел на Белинду. Ее волосы рассыпались по белоснежному меху, лицо без макияжа завораживало своей прелестью, а ее ресницы были такими же золотыми, как и волосы.

– Святое причастие, Джереми, – прошептала она.

– Святое причастие, Белинда, – ответил я.

И когда она закрыла глаза и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до меня, а я поцеловал ее в полураскрытые губы и крепко прижал к себе, сминая белый мех, весь остальной мир перестал существовать для меня. Он просто исчез.

Итак, дело сделано. Теперь она стала Белиндой Уокер, а мы – мистером и миссис Уокер. И никто уже не имел права отнять ее у меня.

Тут я заметил у Джи-Джи слезы на глазах. Даже Блэр был явно растроган. И только Сьюзен улыбалась доброй и понимающей улыбкой.

– Ну все, съемка окончена, – сказала она. – А теперь пошли отсюда. Вам ведь нужен режиссер? И ваш режиссер умирает с голоду.

Пока делали копии видеозаписи церемонии бракосочетания, мы замечательно позавтракали яичницей с беконом в большом, сверкающем, типично американском ресторане, а затем зашли в офис курьерской службы и отправили видеокассеты в три крупнейшие вещательные сети Лос-Анджелеса, а также на радиостанции в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. Белинда отправила одну кассету в резиденцию Бонни в Беверли-Хиллз, а другую – личному секретарю дяди Дэрила в Далласе. Снимки, сделанные полароидом, я послал в газеты трех больших городов и еще одну – лейтенанту Коннери в Сан-Франциско, сопроводив их запиской, в которой я приносил этому милому человеку самые искренние извинения за причиненные ему неудобства.

Все отправления должны были дойти до адресатов уже через несколько часов. Мы сделали все, что могли, и теперь имели право с чистой совестью ехать, куда захотим.

Мы купили бутылку «Дома Периньона» и вернулись в отель.

Не успели мы обсудить, что делать дальше, как Джи-Джи неожиданно вышел из игры. Он заснул как убитый прямо на диване с пустым бокалом в руке.

Следующей на очереди была Сьюзен. Минуту назад она энергично расхаживала по комнате, обсуждая по телефону прокат «Конца игры» в Чикаго, а еще через минуту уже лежала на ковре, уткнувшись лицом в подушку.

Тогда Блэр встал с места, собрал вещи и сказал, что мы можем оставаться здесь, сколько захотим, и он платит за все. Никто из обслуги отеля нас пока еще не видел. Что касается его, то ему срочно нужно в Нью-Йорк, чтобы вместе с Эриком Арлингтоном немедленно приступить к работе в фотолаборатории.

Чтобы посторонние не входили к нам в номер, я помог Блэру вытащить вещи в холл, откуда их должен был забрать коридорный. Потом Блэр вернулся в номер, чтобы попрощаться с Белиндой.

– А где обещанные сто штук? – деликатно поинтересовалась Белинда.

– Проклятье, куда подевалась моя чековая книжка?! – замер на месте Блэр.

– К черту твою чековую книжку! До свидания! – бросившись ему на шею, расхохоталась Белинда.

– Люблю тебя, детка, – сказал Блэр и, взяв видеокассету, поспешно вышел из номера.

– Я так понимаю, что денег мы не получим? – спросил я.

– Но у нас же остались норковые пальто! – погладила белую норку Белинда и, хихикнув, добавила: – А еще у нас есть «Дом Периньон». И спорим, Марти еще наварит на своем «Полете с шампанским», обтяпав неслабую сделку с кабельным телевидением. Типа, история продолжается уже без купюр и тому подобное бла-бла-бла…

– Ты и правда так думаешь?

– Поживем – увидим, – внезапно помрачнев, отозвалась Белинда.

– Иди сюда, – сказал я.

Мы встали и, прихватив с собой шампанское и бокалы, заперлись в спальне.

Я задвинул плотные шторы, оставив только узкую щелочку для солнечного света. В спальне царила стерильная чистота и было как-то удивительно спокойно. Сюда даже не проникал уличный шум. Белинда поставила шампанское на ночной столик.

Затем сбросила на пол норковое пальто.

– Нет, на кровать. Давай застелем постель норкой, – сказал я и положил свое пальто рядом с ее манто.

Потом мы разделись и улеглись на белую норку.

Я поцеловал Белинду, раздвигая языком ее нежные губы и чувствуя под собой ее бедра; белый пушистый мех, как и ее пальцы, ласкал и гладил меня, ее длинные волосы рассыпались по моей руке, рот приоткрылся и затвердел, оставаясь в то же время невероятно мягким.

Я стал целовать ее груди, зарываясь в них лицом и царапая ее атласную кожу своей отросшей щетиной. Она выгнула спину, словно хотела вжаться в меня, и я почувствовал бедром влажные волосы внизу ее живота. И тогда я вошел в нее.

У нас еще ни разу не было такого яростного и короткого секса. Даже во время нашего первого свидания страсть не бурлила так сильно. Ее тело выгибалось и раскачивалось подо мной, и я понял, что сейчас кончу, и подумал: «Это Белинда!» А потом мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, она касалась щекой моей груди, ее волосы рассыпались по плечам. Поднявшись над шумом и суетой Рино, мы мирно заснули в тепле и тишине нашей спальни.

Когда Сьюзен постучалась в нашу дверь, была уже середина дня. Пришло время разбудить этот сонный город! По телевизору передавали видеозапись церемонии нашего бракосочетания.

Из всей одежды у меня был только смокинг да жеваная крахмальная рубашка, так что пришлось снова облачиться в вечерний костюм и в таком виде выйти в гостиную. Белинда, успевшая натянуть на себя джинсы и свитер, вошла следом за мной. Она выглядела совершенно неотразимо, как и положено новобрачной.

Джи-Джи разговаривал с Алексом по телефону, но, когда мы вошли, уже повесил трубку.

Сьюзен сообщила, что самолет ее папочки готов взять нас на борт и вылететь в Техас. Сьюзен объяснила, что на настоящий момент это самое безопасное место. Мы можем отсидеться на ранчо ее отца, пока буря не уляжется, и никому, абсолютно никому даже в голову не придет искать нас там.

Однако по выражению лица Белинды я понял, что она хочет чего-то совсем другого. Она сердито грызла ноготь на руке, а на лицо ее снова набежала тень. Я видел, что ей явно не по себе.

– И что, снова бежать? Теперь в Техас? Сьюзен, ты хочешь провести в Лос-Анджелесе кастинг для нового фильма. Ты хочешь найти дистрибьютора для «Конца игры». А мы должны сидеть в Техасе?! С какой стати! – возмущенно выпалила она.

– Наш брак вполне законный, – сказал я. – И на данный момент все о нем знают. Более того, когда я уезжал из Сан-Франциско, ордера на мой арест еще не было. Вопрос о подстрекательстве и соучастии тоже не стоит.

– А мне даже интересно посмотреть, что они теперь будут делать, – задумчиво протянула Белинда.

– Можно поехать в Лос-Анджелес, – подал голос Джи-Джи. – Алекс нас ждет. Джереми, он приготовил комнату для вас с Белиндой, где вы будете жить постоянно. Вы же знаете Алекса. Он способен впустить копов и репортеров в дом, и я не удивлюсь, если он еще и предложит им крекеры с сыром бри, да еще и по бокалу «Пино-Шардоне». Алекс говорит, что мы можем оставаться у него в Беверли-Хиллз сколько захотим.

– Хорошее решение, – улыбнулась Сьюзен. – Самолет нас уже ждет. И в Лос-Анджелесе у меня тоже полно работы.

– Джереми, а ты что скажешь? – посмотрела на меня Белинда, и выражение ее глаз испугало меня. Голос ее звучал напряженно. – Куда ты хочешь, чтобы мы поехали?

– Не имеет значения, солнышко, – произнеся. – Если я сумею купить холсты и хорошую масляную краску, а потом еще найду место, где смогу спокойно писать, то мне без разницы, будем мы в Рио-де-Жанейро, или на греческом острове, или на орбитальной станции.

– Так держать, Уокер! – ухмыльнулась Сьюзен. – Все, пора сваливать отсюда в Лос-Анджелес.

Когда самолет уже был высоко в воздухе, я почувствовал, что засыпаю. Похоже, шампанское начинало потихоньку действовать. Я сидел, положив голову на подголовник кожаного кресла, и в полудреме представлял себе будущие картины. Они рождались в моем воображении, точно фотографии после проявления негатива. Сцены всей моей жизни.

Белинда вполголоса рассказывала Джи-Джи о том, как одиноко ей было в Риме, спасала только работа в «Чинечитта». А во Флоренции она жила всего в квартале от Галереи Уффици, а потому ходила туда каждый божий день. И когда на Понте Веккьо увидела магазины, где продавали перчатки, то сразу вспомнила, что, когда ей было четыре годика, он купил ей там ее первую в жизни пару белых перчаток.

Затем Джи-Джи стал убеждать ее, что он нисколько не расстроен из-за закрытия салона в Нью-Йорке. Он, конечно, мог еще побороться и, возможно, даже победить. Он не знает, кто начал распускать про него слухи. Возможно, и не сам Марти, а его люди. Но сейчас то, что возникло между ним и Алексом, даже лучше того, что было с Олли, и, возможно, Джи-Джи даже откроет студию на Родео-драйв.

– Понимаешь, Белинда, – говорил Джи-Джи. – Мне ведь сорок лет, и я не могу вечно быть чьим-то маленьким мальчиком. Рано или поздно удача должна была мне изменить. Но, знаешь, так приятно иметь возможность сделать еще одну попытку, причем именно с Алексом Клементайном, парнем, которого я еще двенадцатилетним мальчишкой видел на большом экране.

– Да, папочка, тебе здорово повезло, – заметила Белинда.

Ну что ж, прекрасная возможность для Джи-Джи. Салон Джи-Джи в Беверли-Хиллз. Почему бы и нет? Даже несмотря на все эти слухи, Джи-Джи неплохо заработал в Нью-Йорке. А если бы продал домик на Файер-Айленд, то заработал бы целое состояние.

– О, но сама понимаешь, Джи-Джи на Родео-драйв… Нет, такого Бонни точно не пережила бы.

Облака за иллюминаторами напоминали пуховое одеяло. А вечернее солнце огненным веером закрывало небо. Золотые лучи проникали в салон через толстое стекло иллюминатора. Они опутали Джи-Джи и Белинду золотистыми нитями, превращая их волосы в легкую дымку.

Я сидел и видел сны наяву. Я видел свой дом в Сан-Франциско, который напоминал мне корабль, отпущенный в свободное плавание. Прощайте, мои дорогие куклы, игрушки и паровозики! Прощайте, картины с крысами и тараканами! Прощайте, фарфор и серебро, а еще напольные часы и бесчисленные письма от маленьких читательниц!

Как тяжело думать о том, что я мог обидеть их! Как тяжело думать, что я мог разочаровать их! Не дай, Господи, чтобы у них в душе родилось темное чувство, будто их предали, и ощущение, будто они прикоснулись к чему-то нечистому и порочному. Господи, пусть они поймут, что все картины с изображением Белинды пронизаны светом и любовью.

Потом я стал вспоминать, что бы хотел взять из дому: что-нибудь такое, о чем потом горько пожалел бы, – но ничего не приходило в голову. Мои последние работы, на которые меня подвигла любовь к Белинде, разошлись по всему миру. Только четыре картины не попали в музеи, но поскольку их приобрел благородный граф Солоски, можно считать, что это одно и то же.

Нет, в моем доме в Сан-Франциско ничего меня не держало. Даже чудесная скульптура работы Энди Блатки, так как я не сомневался, что Дэн найдет ей подходящее место. А возможно, Райнголд увезет ее к себе в галерею. Прекрасная мысль! Я ведь даже еще не показывал ему скульптуру. Как это эгоистично с моей стороны! Непростительный эгоизм!

Ну а теперь в приятной полудреме я думал только о картинах. Они занимали все мои мысли. «Крестный ход», «Марди-Гра» снова родились в моем воображении. Я видел все, до мельчайших деталей, но не только их, но и другие картины тоже. Например, лохматых служебных собак, обнюхивающих моих кукол. «Собаки приходят в гости к куклам». А еще Алекса в плаще и фетровой шляпе. Алекс идет по холлу маминого дома и смотрит на висящие клочьями обои. «Джереми, давай заканчивай, сынок! Пора убираться из этого дома!»

Нет, мне обязательно надо написать портрет Алекса! Это очень важно, просто жизненно важно! Алекс снимался в сотнях фильмов, но у него не было ни одного сколько-нибудь приличного портрета. Собаки превратились в оборотней, скалящихся на фарфоровых пупсов, и, да, конечно, мне снова придется иметь дело с темной стороной жизни, но здесь уж ничего не поделаешь, а Алекс, идущий по дому моей матери, получится просто здорово. Необходимо только убрать его из темного дома. Алекс должен стоять у калитки в сад, как в то памятное утро двадцать пять лет назад, когда он сказал мне: «Когда переедешь на Запад, будешь жить у меня».

IV
Конец игры

Уик-энд в тихом и просторном летнем доме Алекса в Беверли-Хиллз казался каким-то бесконечным и сонным. Мы с Белиндой часто занимались любовью в звенящей тишине нашей спальни. Я спал, как никогда прежде, беспробудным сном по двенадцать часов кряду. Жаркое калифорнийское солнце пробивалось сквозь французские окна, играя на пушистых коврах и освещая сад, который содержался в таком же безукоризненном порядке, как и сам дом внутри, и спокойствие которого нарушала разве что редкая проходящая мимо машина.

Самолет Сьюзен благополучно доставил нас в Лос-Анджелес. И первые двадцать четыре часа практически никто не знал, что мы здесь.

А уже в понедельник утром все таблоиды пестрели заголовками: «ДОЧЬ БОННИ ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА ХУДОЖНИКА: ДЖЕРЕМИ И БЕЛИНДА ПОЖЕНИЛИСЬ В РИНО»; «БЕЛИНДА ЖИВА, ЗДОРОВА И ЗАМУЖЕМ». А видеозапись церемонии нашего бракосочетания транслировалась по всем второстепенным новостным каналам.

На сегодняшний день новостью номер один была реклама Блэра Саквелла на целый разворот в «Сан-Франциско кроникл» и в «Нью-Йорк таймс»: «Белинда и Джереми для „Миднайт минк“». Это был первый снимок, сделанный Блэром, когда мы еще только-только приехали. Блэр снял меня небритым, с всклокоченными волосами, и выглядел я каким-то ошарашенным, Белинда же смотрелась прекрасно: распахнутые глаза, капризно оттопыренная нижняя губа детского ротика и по-детски серьезное выражение лица. Благодаря специальному объективу камеры «Хассельблад» и разрешению негатива при съемке удалось добиться потрясающего качества изображения: можно было разглядеть каждую пору, каждый волосок. Именно такого эффекта и добивался Блэр. Именно такие фотографии и предоставлял Блэру Эрик Арлингтон.

Фотография, если можно так выразиться, превосходящая живопись. На ней мы выглядели даже реальнее, чем в жизни. И конечно, Блэр прекрасно знал, что ему не придется потратить ни цента на продвижение своей рекламы. К вечеру ее перепечатали газеты по всей стране. Глянцевые журналы, естественно, последовали их примеру. Так что торговая марка Блэра еще раз громко напомнила о себе. «Миднайт минк» опять была самой горячей новостью, совсем как много лет назад, когда Бонни в распахнутом манто на голое тело стала первой моделью фирмы.

Так или иначе, но снимок в скором времени должен был появиться в «Вог» и «Харперс базар», так же как и в других популярных журналах. Такова судьба всех, кто позировал для «Миднайт минк»: они обречены на успех.

В понедельник днем нам начали приносить охапки белых роз на длинных стеблях. К вечеру дом уже был заставлен букетами роз. Цветы были, конечно, от Блэра.

Тем временем проблемы начали потихоньку рассасываться. Управление полиции Лос-Анджелеса отозвало ордер на арест Белинды. Дэрил Бланшар выразил «глубочайшее удовлетворение» по поводу того, что его племянница жива и здорова. И он не собирается оспаривать право Джи-Джи давать разрешение на брак Белинды. Этот прямолинейный и на сей раз несколько смущенный техасец не мог не признать силу традиций и священные узы брака. Бонни, в свою очередь, трогательно рыдала с экрана телевизора. А Марти уже в который раз потерял лицо.

Полиция Сан-Франциско приняла решение не предъявлять мне обвинений. Невозможно предъявлять человеку обвинение в укрывательстве малолетней правонарушительницы, ставшей его законной женой. Более того, в тот момент, когда я, так сказать, дал деру из Сан-Франциско, я не был под следствием. Таким образом, и Сьюзен невозможно было обвинить в пособничестве.

А перед выставочным залом на Фолсом-стрит по-прежнему выстраивались длинные очереди. Райнголд доложил, что все картины проданы. Две будут отправлены в Париж, одна – в Берлин, одна – в Нью-Йорк, одна – в Даллас, четыре – графу Солоски. И их дальнейшую судьбу проследить уже было невозможно.

«Тайм» и «Ньюсуик», которые еще в понедельник днем вылили на читателя целый ушат грязи насчет «исчезновения» и «возможного убийства», тем не менее опубликовали просторные критические статьи о выставке, авторы которых сдержанно похвалили мои работы.

И именно в понедельник Сьюзен решила вопрос с прокатом своего «Конца игры». «Лаймлайт» взяла эту миссию на себя, и теперь все лаборатории работали сверхурочно, чтобы изготовить как можно больше копий фильма. Сьюзен со своим кинооператором внимательно следили за тем, чтобы и Чикаго, и Бостон, и Вашингтон получили высококачественные копии. Газеты уже успели поместить объявления о начале показа в тысяче кинотеатров по всей стране.

Сьюзен также получила добро от «Гэлакси пикчерз» на фильм «Постыдные желания» по ее сценарию и с участием Белинды, если Белинда, конечно, не будет возражать. Сэнди Миллер уже успела вернуться из Рио с полной информацией о подходящей для съемок натуре. Сьюзен была готова отправиться в Бразилию прямо в начале года.

Что касается Алекса, то, насколько нам было известно, дела у него шли как нельзя лучше. Его рекламные ролики шампанского крутили непрерывно, и уже возник определенный интерес к телефильму по его автобиографии. И продюсеров интересовало, не согласится ли он играть себя самого. Еще два телефильма были в работе, а кроме того, его постоянно приглашали принять участие в ток-шоу.

Сьюзен хотела заполучить Алекса для своего фильма «Постыдные желания», а потому отчаянно пыталась уговорить киностудию пойти на его условия и согласиться на его баснословные гонорары. Алекс же со своей стороны обещал отказаться от предложений телестудий, если ему подвернется стоящий кинофильм, и дело было только за агентами, которые должны были «все утрясти».

Но сейчас все, чего хотел Алекс, – это лежать на залитой солнцем террасе из красного кирпича, постепенно покрываясь бронзовым загаром, и вести долгие беседы с Джи-Джи. И Джи-Джи уверял нас, что еще никогда не был так счастлив. Единственное, что его волновало, так это салон в Беверли-Хиллз, который в скором времени должен был открыться.

Когда прошел слух, что в Беверли-Хиллз приехал Джи-Джи, Алекса стали одолевать друзья. Джи-Джи мог хоть сейчас начать работать свободным художником-стилистом.

Единственной тучкой на безоблачном небосклоне нашей жизни была Белинда.

Белинда еще не дала своего согласия на съемки в фильме Сьюзен, и это слегка нервировало Сьюзен, но с Белиндой явно что-то было не так.

Ее движения и жесты стали несколько неуверенными, глаза – затуманенными, а взгляд – отрешенным. Иногда она до жути напоминала мне Бонни, какой та предстала передо мной в номере «Хайятт ридженси».

Белинда снова и снова спрашивала меня, все ли у меня в порядке. Я, конечно, старался всячески ее успокоить, но постепенно убеждался в том, что из нас двоих именно она находится на грани нервного срыва. Именно она не могла дышать полной грудью.

Она не пропускала ни одной статьи, ни одной заметки о своей матери. Она молча смотрела по телевизору вечерние новости, где показывали, как ее мать и Марти отчаянно пытаются собрать осколки своей репутации.

Таблоиды, как клещ, впились в Бонни и Марти и не собирались оставлять их в покое. Поговаривали, что «Полет с шампанским» возродят на кабельном телевидении, но до сих пор никто ничего твердо не обещал.

Тем временем в воскресенье днем Белинде пришлось пообщаться с дядей Дэрилом по телефону. Не самый приятный звонок! Дядя не поверил племяннице, когда та сказала, что безуспешно пыталась дозвониться до матери в больницу.

Тогда трубку взял я и объяснил Дэрилу, что у Белинды все хорошо, мы поженились и, возможно, сейчас самое лучшее – подождать, пока страсти улягутся. Дэрил явно чувствовал себя крайне неловко, но не стал кривить душой и все честно мне рассказал. Он понял, что Бонни ему лгала, как, впрочем, и Марти. Дэрил объяснил мне, что вопреки их желанию заставил полицию выдать ордер на арест Белинды в отчаянной попытке найти племянницу, если та была жива. А теперь у него просто руки опустились. Он не знал, что ему делать. Ему очень хотелось бы встретиться с Белиндой, но та не желала его видеть. Его звонок ни к чему не привел. Обычный обмен любезностями. Она непременно ему напишет. Он тоже будет писать.

После разговора с дядей Белинда сделалась какой-то странно притихшей и несколько отстраненной. С ней явно что-то творилось.

Лучше всего она чувствовала себя по вечерам, когда мы собирались за обеденным столом и Сьюзен представляла нам примерную раскадровку своего будущего фильма. Подружка Сьюзен Сэнди Миллер, присоединившаяся к нашей компании, любила рассказывать забавные истории о своих похождениях в Бразилии, и у нее здорово получалось. И вообще Сэнди была роскошной женщиной: в реальной жизни не менее соблазнительной, чем на экране.

Все свидетельствовало о том, что фильм «Постыдные желания» был обречен на успех. Сюжетная линия дружбы малолетней проститутки, которую должна была играть Белинда, и журналистки – Сэнди Миллер, – спасающей девочку, задумана превосходно. И мне пришлась по душе идея поехать вместе с ними на натурные съемки. Мне не терпелось собственными глазами увидеть бухту Гуана-бара. Мне хотелось пройтись по опасным, таинственным улочкам старого города. И я жаждал писать картины под знойным небом Бразилии.

Однако решение было за Белиндой. А Белинда явно была не в том состоянии, чтобы его принять. Она упорно твердила, что ей надо время подумать. И я стал терпеливо ждать, чтобы понять наконец, что же ее все-таки здесь держит.

Естественно, ответ был только один: все дело в Бонни.

Во вторник вечером мы всей компанией набились в черный «мерседес» Алекса и отправились поужинать в ресторан «Ле Доум» на бульваре Сансет. Сьюзен была в своем обычном ковбойском наряде, на сей раз из черного атласа. Сэнди Миллер, задрапированная в белый шелк, выглядела этакой спелой старлеткой. Белинда надела классическое маленькое черное платье и жемчуг и весь вечер не расставалась с подаренным Блэром норковым манто, которое свисало со стула, будто накидка от дождя. Алекс и Джи-Джи облачились в строгие вечерние костюмы; поскольку у меня из приличной одежды был только смокинг – я не говорю о джинсах и джемперах, которые купили для меня по просьбе Алекса, – мои друзья решили одеться мне под стать.

Итак, мы сидели все вместе в романтическом полумраке «Ле Доум». Вино лилось рекой, сервировка была изысканной, а еда бесподобной. И хотя к нам были прикованы все взгляды, нам никто не досаждал. Белинда выглядела потрясающе, но почему-то казалась очень несчастной: норковое манто волочилось по полу, волосы легким облаком окружали ее маленькое измученное личико. И она едва притронулась к стоящим перед ней деликатесам. Нет, Белинде не становилось лучше. Наоборот, ей становилось все хуже и хуже.

Нам оставалось только ждать. И мы терпеливо ждали.

Проснувшись в среду рано утром, я вышел в сад и увидел, что Белинда нарезает круги в бирюзовой воде длинного прямоугольного бассейна. На ней было крошечное черное бикини, которое Сэнди привезла ей из Рио. Волосы Белинда заколола на затылке небрежным узлом. Я видел, как плавно движутся под водой ее маленькая попка и шелковые бедра. Слава богу, что Алекс голубой!

Даже если в воздухе и стоял привычный запах смога, то я его не чувствовал. У Алекса в саду пахло розами и цветущими лимонными и апельсиновыми деревьями.

Я дошел до оранжереи, расположенной за кабинками для переодевания. Просторное прохладное помещение из красного дерева с потолком из матового стекла. Здесь стоял мой мольберт, тот самый, что Алекс подарил мне двадцать пять лет назад. Алекс тогда еще заставил своего помощника обшарить весь Лос-Анджелес в поисках достаточно больших и хорошо натянутых холстов, а еще кистей, скипидара, льняного масла и красок. Алекс снабдил меня старыми фарфоровыми тарелками, чтобы я мог использовать их вместо палитры, и, на всякий пожарный, пришедшими в негодность серебряными ножами.

А что еще нужно художнику?! Конечно, муза. Но моя муза сейчас была слишком молчаливой и несчастной. Но рано или поздно все непременно должно измениться к лучшему.

Два дня назад я приступил к работе над «Марди-Гра»: масштабным полотном размером восемь на десять. Огромные дубы, нависающие над участниками факельного шествия, уже были написаны, так же как и две блестящие платформы, запруженные беспечными гуляками.

Сегодня был день пьяного чернокожего факельщика, который так высоко вскинул вверх свой факел, что языки маслянистого пламени лизнули гирлянды бумажных цветов, украшавших нижнюю часть платформы.

Какое счастье было снова взять в руки кисть и писать, писать, осваивая совершенно новую и непривычную для меня тему, впервые изображать то, чего раньше делать не приходилось. Например, мужские лица, которые я еще никогда не рисовал. Я буквально чувствовал, как впервые за долгое время наполняется жизнью ответственное за творчество полушарие мозга.

Через панели из матового стекла в оранжерею, даже зимой пахнущую свежестью и землей, проникал рассеянный свет, который падал на пол из красного плитняка, на герань и каллы в горшках. Свет будто омывал белый холст и приятно грел руки.

Через открытую дверь я видел пологую крышу приземистого белого дома и своих друзей. Крайне умиротворяющее зрелище. Джи-Джи вышел из дома и присоединился к Белинде, продолжавшей сидеть в воде. Приехала Сьюзен Джеремайя, которая остановилась на Бенедикт-Каньон-роуд. Сьюзен была одета именно так, как одевалась в обычной жизни: она была в запыленной белой шляпе, потертых джинсах и голубой рубашке, на ногах – поношенные сапоги из змеиной кожи.

Но я решил не отвлекаться и с головой ушел в работу. Большими размашистыми мазками я написал жженой сиеной голову и спину факельщика. Я доверился своему душевному порыву, понимая, что человек, который может нарисовать маленькую девочку, вполне способен написать и мускулистое мужское плечо, и узловатую руку.

Я прилежно работал, а в голове уже зрел замысел другой картины. Это будет портрет Блэра Саквелла, выполненный в мрачных, темных тонах. Блэр, в своем жутком смокинге цвета лаванды, сложив на груди руки и скрестив ноги, сидит на откидном сиденье лимузина. Пылкий, страстный старина Блэр! Если бы мне удалось передать эту свойственную ему взрывчатую смесь вульгарности и сострадания, безрассудства и магического обаяния! Ага, ну точь-в-точь Румпельштильцхен, только на сей раз спасающий ребенка!

Мне предстоит создать еще много картин. Очень много! Сначала портрет Алекса, да-да, сначала портрет Алекса, а уж потом Блэра. Здесь у меня не было ни капли сомнения. Затем картина «Собаки приходят в гости к куклам». Замысел картины возник уже давно, и она будет преследовать меня, снова возвращая в особняк в викторианском стиле, до тех пор, пока я не напишу ее. Ну а теперь пора возвращаться к факельщику, к зловещим отблескам пламени на фоне деревьев.