Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

– Джереми, вы подозреваетесь в убийстве пропавшей Белинды Бланшар, и мне хотелось бы напомнить вам, что вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса и любое сказанное вами слово может быть использовано против вас, если вы сейчас же не заткнетесь!

Следующие несколько минут ничего особенного не происходило. Коннери наконец-то покинул мой дом, Дэн с Александером прошли на кухню, предложив мне присоединиться к ним, но я, совершенно обессиленный, снова рухнул в кресло.

Я поднял глаза и увидел, что Алекса с Джи-Джи в комнате уже не было, и на секунду меня охватила такая паника, какой я в жизни не испытывал.

Но потом рядом со мной возник Джи-Джи, который протянул мне чашечку кофе. Затем до меня донесся голос Алекса, беседовавшего на переднем крыльце с репортерами.

– Да-да. Мы уезжаем вместе. Джереми – мой самый близкий друг, и я знаю его уже сто лет. Мы познакомились в Новом Орлеане, когда он еще был мальчонкой в коротких штанишках. Самый милый человек из всех, кого я знаю.

Я поднялся, прошел в кабинет, выключил автоответчик и поставил новое сообщение:

«Это Джереми Уокер. Белинда, если ты слышишь меня, то я хочу, чтобы ты знала, родная, что я люблю тебя, но ты в опасности. Уже выписан ордер на твой арест, а за моим домом следят. Линия тоже, возможно, прослушивается. Береги себя, мое солнышко, и будь осторожна. Я узнаю твой голос из тысячи».

5

Во вторник уже к одиннадцати часам на экранах телевизоров мелькала фотография Белинды. Ее показывали буквально все телеканалы страны. Ордеры на арест были выданы в Нью-Йорке, Техасе, а также в Калифорнии. Еще одна большая фотография, сделанная во время пресс-конференции в Каннах, появилась на первых страницах вечерних выпусков всех газет от Нью-Йорка до Сан-Диего. А дядя Дэрил даже пообещал награду в пятьдесят тысяч долларов за любую информацию, которая может способствовать ее аресту.

Для освещавших это дело репортеров не было секретом, что в случае поимки девочки и самому Дэрилу не было гарантировано сохранение права опекунства над ней. Власти вполне могли арестовать Белинду. Иными словами, чтобы добраться до Белинды, Дэрилу пришлось вверить ее судьбу судебным органам.

И если она попадет в руки правосудия, то велика вероятность того, что ее приговорят к заключению в исправительном заведении до достижения ею даже не восемнадцати лет, а двадцати одного года.

Значит, Дэрил все же выполнил свою угрозу. Сделал из Белинды преступницу. И он продолжал поносить ее на всех углах, чернить в глазах любого, кто хотел его слушать. Более того, на основании информации, якобы полученной от «частных детективных агентств», он открыто заявлял, что «у нее нет никаких средств к существованию», что она «страдает наркотической и алкогольной зависимостью» и «ее организм медленно, но верно разрушается под действием наркотиков, которые она не могла не принимать в ее бытность в Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке или в печально известном Хейте в Сан-Франциско».

Между тем все только и говорили, что о «пикантных» эпизодах «Конца игры». В Лос-Анджелесе одна запрещенная газета опубликовала кадры из фильма, а также фотографии моих картин. Сенсацию подхватили телестанции. В Вествуде, Лос-Анджелес, на следующий день должен был состояться показ «Конца игры».

Ситуация с угрожающими звонками резко обострилась. Каким-то образом специально выделенный номер моего телефона стал достоянием общественности. И теперь вторая линия тоже была перегружена. А во вторник вечером стали поступать звонки с угрозами не только в мой адрес, но и в адрес Белинды. «Что она о себе возомнила, эта маленькая сучка?! – шипела в трубку незнакомая женщина. – Надеюсь, когда ее найдут, то заставят наконец одеться!» И все в том же духе.

Причем в общественном сознании одинаково ярко горел как образ «малолетней искусительницы Белинды», так и образ «убиенной мною Белинды».

Информации, предоставленной полицейским управлением Сан-Франциско, так же как и Марти Морески, оказалось достаточно, чтобы заранее похоронить Белинду в могиле, выкопанной «странным художником» из Сан-Франциско.

«ТАК ЧТО, БЕЛИНДА ЖИВА ИЛИ УЖЕ МЕРТВА?» – кричал заголовок последнего выпуска «Сан-Франциско икзэминер». Представители полиции Сан-Франциско особо отметили, что в моей мастерской была обнаружена «тайная коллекция омерзительных и отвратительных картин», на которых изображены «насекомые и грызуны – явный плод больного воображения». Мой дом назвали «местом отдыха сумасшедшего». И помимо фотографий картин «Художник оплакивает Белинду» и первой из серии «Художник и натурщица» были приведены снимки предметов, изъятых полицией: «атрибуты» для Святого причастия, а также кожаные сапоги и стек.

В среду в утренних новостях показали Марти у здания управления полиции Лос-Анджелеса, где его допрашивали по поводу Белинды. Марти разразился гневной тирадой. В частности, он сказал, что «Бонни боится больше никогда не увидеть свою дочь живой и невредимой».

Что касается его внезапного отпуска, заставившего покинуть свою должность – кстати, с годовым окладом в два миллиона долларов – вице-президента, ответственного за телевизионную продукцию, то это никак не связано с внезапной отменой показа «Полета с шампанским», на самом деле анонсированного буквально накануне. И даже наоборот, Марти специально взял отпуск, чтобы целиком посвятить себя Бонни.

«Сперва мы просто хотели найти Белинду, – продолжал обрабатывать публику Марти. – Но теперь боимся столкнуться с ужасной правдой». И с этими словами он повернулся спиной к камерам и разрыдался.

Тем не менее пресса продолжала мазать черной краской всех участников скандала. Бонни бросила своего ребенка. И по общему мнению, причиной того был Марти. Суперзвезда из «Полета с шампанским» обернулась злой королевой из «Белоснежки». Чем больше они старались перевести на меня стрелки, направив на мою особу все внимание публики, тем сильнее привлекали общественный интерес к собственным персонам.

И хотя Дэн продолжал уверять меня, что ордер на арест Белинды не позволит большому жюри предъявить мне обвинение, из утренних выпусков газет я понял: против меня явно что-то затевается.

Обе концепции исчезновения Белинды – преступницы в бегах и жертвы убийцы – не вступали в явное противоречие. Наоборот, они как бы граничили друг с другом, в результате чего дело набирало обороты.

Белинда была дрянной девчонкой, за что ее и убили. Белинда была маленькой принцессой секса, за что и получила по заслугам.

Данный подход был взят на вооружение даже таким уважаемым изданием, как «Нью-Йорк таймс». Малолетняя актриса Белинда Бланшар – единственная дочь суперзвезды Бонни и знаменитого стилиста Джи-Джи – впервые завоевала настоящую известность, сыграв эротическую роль, ставшую вершиной творчества молодой актрисы, карьеру которой оборвала преждевременная смерть. В «Лос-Анджелес таймс» пришли к схожим выводам: «Что касается чувственной красавицы с детским ротиком из „Конца игры“, то хотелось бы знать: она так же легко соблазнила смерть, как соблазнила зрителей Каннского кинофестиваля?»

Я был в ужасе от происходящего. Дэн явно пребывал в состоянии сильного беспокойства, хотя и не хотел в этом признаваться.

А вот Алекс остался верен себе. Он не удивился и не расстроился. Алекс героически продолжал проводить кампанию в мою поддержку: обзванивал представителей прессы по всей стране, заявляя на всех углах о нашей дружбе, а еще с удовольствием давал материал для новостных изданий: «АЛЕКС КЛЕМЕНТАЙН СТОИТ ГОРОЙ ЗА СТАРОГО ДРУГА» – лос-анджелесские газеты; «КЛЕМЕНТАЙН ЗАЩИЩАЕТ УОКЕРА» – местная «Кроникл».

Но когда Алекс пришел в среду вечером ко мне домой на обед – собственно, обед он принес с собой: пасту, телятину и прочие деликатесы – и мы наконец смогли спокойно поговорить, он со своей обычной невозмутимостью объяснил, почему его вовсе не удивляет общепринятая точка зрения, что «дрянная девчонка получила по заслугам».

Алекс тактично напомнил мне о нашем давнишнем разговоре, когда он предупреждал меня, что люди отнюдь не стали терпимее к скандальным историям.

– Людям нужна дозированная грязь в дозированном количестве, – повторил Алекс. – И мне плевать, сколько фильмов с малолетними секс-звездами они клепают у себя в Тинсельтауне, но тебе сорок пять, и ты, даже не извинившись, трахаешь малолетку, а твои чертовы картины расхватывают, как горячие пирожки, и это бесит их больше всего. Людям хочется верить в раскаяние, в расплату за грехи, а потому им приятно думать, что она мертва.

– Да и черт с ними! – огрызнулся я. – Я вот что тебе скажу, Клементайн! Проголосовали еще далеко не все.

– Послушай, Джереми, ты должен спокойно отнестись к моим словам. Связь между сексом и любовью, если можно так выразиться, – это очень по-американски, ну, как яблочный пирог. Уже много лет каждый их фильм о гомосексуальной любви – или о любви с отклонениями от общепринятых норм – непременно кончается самоубийством или убийством. Вспомни хотя бы «Лолиту». Гумберт Гумберт убивает Килти, а потом он и Лолита умирают. И когда ты нарушаешь правила, Америка всегда заставляет тебя платить дорогую цену. Это аксиома. В полицейских телесериалах такое сплошь и рядом.

– Подожди, Алекс, – перебил его я. – Когда все будет сказано и сделано, тогда и посмотрим, кто был прав насчет секса, публичного скандала, денег и смерти.

– Господи, смерть! Перестаньте говорить о смерти! – вмешался в разговор Джи-Джи. – Белинда в порядке, и она справится.

– Да, – согласился Дэн. – Но как?

– Ты только посмотри, что творится, – кивнул Алекс. – Ребята в штатском расспрашивают каждую проходящую мимо твоего дома малолетку. Они останавливают их, требуют предъявить удостоверение личности. Я собственными глазами видел, когда шел к тебе. И я скажу тебе, что мне удалось услышать. На «Юнайтед театрикалз» обрушилась лавина звонков от ненормальных девиц, утверждающих, что они – Белинда. Мне рассказал о звонках мой агент. А теперь как, черт возьми, их секретарши смогут узнать настоящую Белинду, если она вдруг объявится?

– А как насчет Сьюзен Джеремайя? – спросил Джи-Джи. – Кто-нибудь что-нибудь слышал о ней? Быть может, Белинда попытается связаться с нами через Сьюзен?

– Она снимает дом на Бенедикт-Каньон-драйв в Лос-Анджелесе, но парень, что подошел к телефону, сказал мне, что она еще не вернулась из Рима, – покачал головой Дэн. – Она должна была сегодня утром прилететь в Нью-Йорк, а дальше – в Чикаго и только потом – домой.

– А что, если попробовать еще раз позвонить? – предложил я.

– Уже пробовал. Там автоответчик. Похоже, тот парень ушел пообедать. Но я обязательно позвоню. Попозже.

Ну, Сьюзен очень занята, и кто ее за это осудит?!

Сегодня в полночь в Вествуде начинался показ «Конца игры». Все билеты были в момент распроданы. А на бульваре Сансет неожиданно стали торговать постерами с изображением Белинды в одном бикини верхом на лошади.

Мы еще сидели за столом, когда из Лос-Анджелеса по второй линии до меня чудом дозвонилась мой агент, причем специально, чтобы сообщить, что если Белинда наконец объявится, то все двери в мире кино будут перед ней открыты.

– Клер, ты что, издеваешься надо мной! Ты заставила оператора прервать разговор на линии только для того, чтобы мне это сказать!

– Можешь не сомневаться. Причем мне пришлось потратить хренову тучу времени, чтобы убедить телефонную компанию. Мне удалось убедить их старшего, что здесь вопрос жизни и смерти. А что, теперь у всех жителей Америки есть номер твоего телефона? Сейчас послушай меня очень внимательно. Что касается Белинды, то у меня каждый второй звонок – насчет нее. Ты сам-то хоть видел фильм? Джер, я тебе вот что скажу: найди ее, женись на ней и непременно передай ей мое сообщение. Идет? Я буду ее представлять и за две секунды обтяпаю для нее миллионное дельце с «Сенчури интернэшнл пикчерз». Так вот, ну, если… ну, если…

– Если что?

– Если она не угодит за решетку.

– Ладно, Клер, мне пора.

– Остынь, Джереми! У тебя есть хоть какое-то представление о силе общественного мнения? «Свободу Белинде и Джереми, влюбленной паре из Сан-Франциско!» и все такое.

– Клер, можешь наклеить стикер себе на бампер. Нам он еще пригодится. Ты попала в самую точку.

– Эй, а ты в курсе, что у твоих издателей дела не ах? Книжные магазины отправляют обратно твои книжки. Позволь мне провернуть сделку с твоим выставочным каталогом. Сейчас он самое горячее, что у тебя есть.

– До свидания, Клер! Я люблю тебя. Ты единственная оптимистка из всех, с кем я сегодня говорил! – И я повесил трубку.

Мне ужасно хотелось рассказать Алексу о разговоре с Клер. Тем самым мы, возможно, поставили бы точку в нашем давнишнем споре о сексе, смерти и деньгах. Так как, скорее всего, здесь мы оба правы. Но я чувствовал, что еще не время. Чуть попозже, Клементайн, думал я. Еще рано. Потому что я твердо знал: Белинда в порядке и она обязательно вернется. Я не сомневался, что вернется. Пусть себе на здоровье возвращают мои книги!

Тем временем на «Энтертейнмент тунайт» уже сообщили об отмене показа «Полета с шампанским», а также о том, что Марти Морески еще раз допрашивают в полицейском управлении Лос-Анджелеса, на сей раз уже по поводу его взаимоотношений с пропавшей девочкой Белиндой Бланшар.

Что касается Джереми Уокера, то Музей современного искусства в Нью-Йорке объявил, что собирается приобрести серию картин «Белинда на латунной кровати». Совет директоров музея не намерен делать какие-либо заявления по поводу скандала, разразившегося вокруг работ Уокера.

Относительно «Субботнего шоу с Шарлоттой» следует сказать, что телевизионщики отрицали курсирующие слухи об отмене программы, хотя она и потеряла основного спонсора – производителя сухих завтраков. Представитель телекомпании заявил буквально следующее: «Шоу смотрят миллионы детей, которые в жизни не слышали о Джереми Уокере». «Шоу Шарлотты» теперь существовало абсолютно независимо от своего создателя, и телекомпания не могла разочаровывать своих юных зрителей, которые каждую субботу ровно в девять часов с нетерпением ждали начала передачи.

«Рейнбоу продакшн» также не собиралась отказываться от анимации «Анжелики» Джереми Уокера, даже несмотря на то что дети, проживающие в Библейском поясе, сжигали свои книги об Анжелике. Но в «Рейнбоу» не сомневались, что буря скоро уляжется. Хотя уже пошли разговоры не об анимационном, а о художественном фильме с настоящими актерами. «Мы полагаем, что можем создать мистическую и таинственную историю. Нечто в духе „Секретного сада“, – заявил вице-президент „Рейнбоу“. – Историю о юной девушке, живущей в старом доме. Вы ведь понимаете, что мы приобрели права не только на иллюстрации, но и на основную тему книги».

И если уж говорить о настоящих актерах, то нельзя не упомянуть о том, что после просмотра «Конца игры» в Вествуде «Энтертейнмент тунайт» провела опрос зрителей. И все без исключения назвали его «отличным». А Белинда? «Очаровательна». «Настоящая красавица». «Теперь понятно, отчего весь этот сыр-бор».

«Очень скоро и зрительская аудитория Большого яблока получит возможность увидеть сей неоднозначный фильм, – сообщила весьма привлекательная женщина-комментатор. – Завтра состоится показ в нью-йоркском кинотеатре „Синема-один“».

– Хорошо для Сьюзен. Хорошо для Белинды, – сказал я.

Примерно в половине девятого приехал Дэвид Александер. Днем он встречался с окружным прокурором.

– Послушайте, на самом деле у них на вас ничего нет, – сообщил он мне. – В вашем доме они не нашли ни единой улики, свидетельствующей о сексуальном контакте или убийстве. Кровь на простыне, как оказалось, была менструальной. Итак, она здесь жила. Но об этом они уже и так знали. Давление со стороны общества усиливается. Давление со стороны Дэрила Бланшара усиливается. Они предлагают нам сделку. Если вы признаете себя виновным в нескольких менее тяжких преступлениях – в незаконном сексуальном контакте и укрывании малолетнего правонарушителя, – они согласны отправить вас на два месяца в Чинно-Хиллз для психологического обследования, и тогда общество будет удовлетворено. У них даже есть специальная комната для переговоров по поводу предъявляемых обвинений, хотя, откровенно говоря, у меня нет никакой уверенности в том, каким будет окончательный вердикт.

– Нет, мне это не нравится, – нахмурился Дэн. – Все психологи чокнутые! Ты, например, нарисовал ее портрет черным карандашом, а они станут уверять, что черный карандаш означает смерть. Они сами толком не понимают, что делают. Нам потом тебя будет просто не вытащить оттуда.

– Это альтернативное предложение, – ледяным тоном произнес Александер. – Тогда они соберут большое жюри и попросят решить вопрос о предании вас суду по обвинению в убийстве, а большое жюри потребует предоставить суду письмо Белинды. Но когда вы откажетесь выполнить их требование, вас арестуют за неуважение к суду.

– Я скорее уничтожу письмо, чем отдам его в чужие руки.

– Даже и не думайте! Письмо имеет решающее значение. Если вашу маленькую девочку не найдут живой и невредимой…

– Не смейте так говорить!

– А кроме того, – вмешался в разговор Дэн, – ты все равно не сможешь уничтожить письмо. Письмо ведь находится в банковском хранилище в Новом Орлеане. Так или не так? А ты не имеешь права покидать пределы штата Калифорния. Только попробуй – и они тут же арестуют тебя по совокупности вины, а потом используют против тебя свидетельские показания того копа, которому ты солгал, чтобы увезти Белинду с Пейдж-стрит.

– К сожалению, это правда, – сказал Александер. – А затем они начнут складывать вместе все обвинения. У них имеется клятвенное свидетельство вашей экономки в Новом Орлеане, что Белинда спала в вашей постели. А бывший официант из кафе «Флора» настаивает на том, что вы давали ей пить вино, хотя она еще несовершеннолетняя. Затем есть еще и закон о детской порнографии, распространяющийся на продажу каталогов в книжных магазинах. Заметьте, каталогов, а не картин. И так до бесконечности. Но фактом остается и то, хотя мне не хотелось бы сейчас заострять на этом внимание, что в отсутствие Белинды, способной свидетельствовать против вас, или ее тела, чтобы однозначно доказать убийство, у них нет против вас серьезных улик, чтобы пришить вам дело!

– Когда вы должны дать им ответ?

– Завтра к полудню. Они собираются арестовать вас до шести вечера. Но давление усиливается. К ним привлечено внимание всех средств массовой информации. Им необходимо предпринимать решительные меры.

– Задержи их, – попросил Дэн. – Они не станут арестовывать Джереми без предупреждения.

– Нет. У нас налажены хорошие контакты. Если, конечно, что-нибудь не изменится самым драматическим образом.

– Что, черт возьми, может так уж драматически измениться? – не выдержал я.

– Ну, они могут найти ее тело.

Я ошалело уставился на него, а потом с трудом выдавил из себя:

– Она жива.

В одиннадцать посыльный из «Вестерн юнион» принес еще с десяток телеграмм. Я тут же быстро пробежал их глазами. Одна была от Сьюзен. Отправлена из Нью-Йорка.

КАК СУМАСШЕДШАЯ ПЫТАЮСЬ СВЯЗАТЬСЯ С ВАМИ. УОКЕР. ВАЖНЫЕ НОВОСТИ. ОПЕРАТОРЫ МЕНЯ НЕ СОЕДИНЯЮТ. ПОЗВОНИТЕ ПО ЭТОМУ НОМЕРУ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ. ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ВЫЕЗЖАЮ В ФРИСКО. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. СЬЮЗЕН.

Я тут же бросился к телефону. Только через десять длинных гудков на другом конце провода мне ответил заспанный голос с техасским акцентом:

– Да, черт возьми! Она звонила мне из аэропорта Кеннеди пару часов назад. Говорит, у нее для вас хорошие новости, а дальше все будет лучше и лучше. А еще она сказала, что на какие только хитрости не пускалась, чтобы добраться до вас.

– Но что за новости? Что еще она говорила?

– Вы там поосторожнее. Черт, она считает, что ваша телефонная линия наверняка прослушивается.

– Через пять минут перезвоню из телефонной будки!

– Нет необходимости. Я уже сказала все, что знаю. Она едет в Чикаго готовить к показу «Конец игры», затем – сюда. Черт, она действительно хотела с вами связаться. Так же, как, впрочем, и я.

– Послушайте, передайте ей эти имена и номера телефонов. Блэр Саквелл, отель «Стэнфорд-корт», Сан-Франциско, и Джи-Джи – Джордж Галлахер, ее отец, отель «Клифт». Она может связаться с ними, а они потом мне все передадут.

Не успел я дрожащими руками повесить трубку, как появились Джи-Джи и Алекс. Они привезли из «Клифта» чемоданы Джи-Джи, поскольку тот решил переехать ко мне и пожить в комнате Белинды наверху. Он был уверен, что находится под наблюдением полиции и как только Белинда появится у него в «Клифте», ее тут же схватят. И действительно, они уже начали проверять удостоверения личности у всех молодых женщин подряд, что вызвало крайнее недовольство администрации отеля.

Я прекрасно знал, что Алекс привык жить только в пятизвездочных отелях и надолго у меня не задержится, но он все же пропустил с нами по стаканчику, чудесный мальчик там, в отеле, был строго проинструктирован прислать за ними такси, если Белинда вдруг все же позвонит.

– Ты так уж не возбуждайся насчет Сьюзен, – пожал плечами Алекс, когда я рассказал ему о нашем с ней разговоре. – Она, возможно, говорила о своем фильме. Не забывай, что она режиссер и явно нацелилась на прокат по всей стране, а иначе не ездила бы в Рим и все такое.

– Черт, она сказала, новости. Хорошие новости, – ответил я.

Устроив Джи-Джи в комнате Белинды и снабдив его парой дополнительных одеял, я не откладывая позвонил Блэру в «Стэнфорд-корт» и сообщил о разговоре со Сьюзен. Блэр был в экстазе и заявил, что ни на шаг не отойдет от телефона.

Около полуночи в дверь позвонила моя соседка Шейла, которая пришла сообщить мне, что мое послание Белинде, записанное на автоответчик, транслируется всеми рок-радиостанциями. Кто-то даже дополнил мои слова музыкальным фоном.

– Эй, Джер! – улыбнулась Шейла. – Если в моем родном городе случаются похороны или какое-то большое горе, приходят люди и приносят различные вещи, и я вот тут подумала, что тебе вполне может пригодиться домашнее печенье. Испекла собственными руками.

– Шейла, ты ведь будешь навещать меня в тюрьме? – ухмыльнулся я.

Потом я увидел, как прямо на углу улицы ее остановили копы, и сообщил об этом Дэну.

– Это уже ущемление прав, твою мать! – разозлился Дэн. – Они не должны третировать тебя. Но мы выждем удачное время и обернем против них их же оружие.

В четверг в три часа ночи я лежал на полу в мастерской, подсунув под голову подушку. Комнату освещали только уличные огни да лампочка радиоприемника, стоявшего рядом со мной.

Я лежал и курил сигарету из ее неначатой пачки, которую, вернувшись домой, обнаружил в ванной. В ее шкафу до сих пор стоял запах ее духов. А под покрывалом на подушке я нашел длинный золотистый волос.

Неожиданно раздался слегка задушенный телефонный звонок, потом – щелканье автоответчика: «Меня зовут Рита Мендельсон, я… ну, впрочем, неважно, кто я такая. Я думаю, что могу помочь вам найти пропавшую девочку. Я вижу поле цветов. Я вижу ленту для волос. Я вижу, как кто-то падает, я вижу кровь… Если вы хотите получить дополнительную информацию, можете связаться со мной по данному номеру. Я не беру денег за свои услуги, но скромное пожертвование – столько, сколько подскажет вам совесть…»

Я выключил звук. Затем раздался неизбежный щелчок, а за ним – неизбежный звонок в недрах дома, где за моим письменным столом сидела нанятая Барбарой молоденькая стенографистка, слушала каждого звонившего и стенографировала разговоры и сообщения.

Неожиданно в темноте заговорило радио. Я услышал голос комментатора, явно приехавшего откуда-то с Восточного побережья: «Интересно, ведется ли хроника деградации разума и чувств, так же как и обреченной любви? В самом начале Белинда, несмотря на свою наготу, вполне невинно глядит на нас и кажется особенно юной и прелестной на фоне декораций, хорошо знакомых читателю книжек Уокера. Но что происходило в душе художника книг для детей, когда его натурщица созревала и наливалась соками прямо у него на глазах, когда его яркий талант – а речь идет действительно о шедеврах, о картинах, которые переживут самые страшные революции, – уже не позволяет ему видеть ее на детской площадке и она предстает перед ним в образе обольстительной молодой женщины в бюстгальтере и трусиках, раскинувшейся на его кровати? Являются ли последние две картины этой завораживающей и, безусловно, прекрасной выставки хроникой усиливающегося страха Уокера и его неизбывной печали по необузданной молодой женщине, которую ему суждено погубить?»

И тут я наконец заснул, и мне приснился сон.

Я оказался в огромном доме, казалось, хорошо мне знакомом. То ли дом моей матери, то ли мой дом в Сан-Франциско, то ли прекрасное сочетание обоих. Я знал здесь каждый закоулок, каждую комнату. И все же неожиданно передо мной возникла дверь, которой я раньше не видел. А открыв таинственную дверь, я оказался в огромном, изысканно украшенном коридоре. А там за дверями скрывались комнаты, в которых я еще не бывал. И открытие это так меня потрясло, что я ощутил невиданный прилив счастья. Я словно плыл по воздуху, переходя из комнаты в комнату.

Когда я проснулся, было уже пять тридцать, и бледно-розовый луч света с трудом пробивался сквозь непроницаемое серое небо. Я вдохнул утренний запах Сан-Франциско и почувствовал на своем лице свежий океанский воздух, очищающий от всего нечистого и мрачного.

Сон продолжался, и ощущение счастья не покидало меня. Этот сон уже снился мне раньше: первый раз в раннем детстве, а второй раз – перед отъездом из Нового Орлеана после ссоры с Белиндой.

Хорошо помню, как однажды, еще совсем маленьким, я спустился к завтраку в нашем доме в Новом Орлеане и рассказал маме, которая тогда была еще здорова, о своем сне.

«Этот сон предвещает новые возможности и новые открытия. Чудесный сон», – сказала мне тогда мама.

Потом сон приснился мне, когда я перед отъездом в Сан-Франциско, упаковав все картины с изображением Белинды, спал в материнской спальне. Тогда меня разбудил шум дождя, барабанящего в окна. Я вдруг почувствовал, что мама где-то рядом. И она опять сказала мне, какой это чудесный сон. Впервые после возвращения в Новый Орлеан я вдруг ощутил присутствие мамы.

И у меня неожиданно возник замысел картин, которые я обязательно напишу, когда мы с Белиндой наконец соединимся. Господи, с какой радостью я буду создавать новую серию полотен, так как остановить творческий процесс невозможно. Я представил себе пейзажи и портреты людей из моего далекого детства, причем по масштабности и силе воздействия воображаемые картины были сродни эпическим полотнам, хотя, в сущности, таковыми не являлись. «По волнам моей памяти», – сказал я себе в ту последнюю ночь в Новом Орлеане, а потом пошел на крыльцо и подставил лицо струям дождя. Я сразу же погрузился в атмосферу района Айриш-Чэннел, представил, как мы с Белиндой гуляем по узким улицам, увидел прямо под ногами широкую ленту полноводной реки.

Я представил, как буду писать неухоженные приходские церкви и людей, живших на старых улочках. «Крестный ход» – вот название первой картины. Я нарисую детей в белых одеждах, толпящихся на тротуарах женщин, с четками, в цветастых платьях и шляпках из черной соломки, а еще маленькие домики с пряничными крышами. Возможно, мама тоже будет на моей картине. Словом, огромное полотно, внушающее благоговейный ужас и немного гротескное. На лицах простых людей, которых я когда-то знал, отпечаток примитивной жестокости, а сами эти люди жалкие и убогие, но детали будут выписаны с большой любовью: жемчужные четки в руках маленьких девочек и тонкое кружево. А мама будет в черных перчатках и тоже с четками. Привычное кроваво-красное небо над рекой и, возможно, весенний серебряный дождь, падающий косыми струйками из низких облаков.

Вторая картина будет называться «Марди-Гра». И она стоит у меня перед глазами так же ясно здесь, в Сан-Франциско, как виделась мне в ту ненастную ночь в Новом Орлеане. Огромные блестящие платформы из папье-маше, к которым тянутся склоненные ветви деревьев, и подвыпившие факельщики в черном, которые непрерывно прикладываются к карманным фляжкам. Кто-то роняет факел прямо на платформу, заполненную гуляками в атласных карнавальных костюмах. Языки огня и столбы дыма вздымаются ввысь, словно графическое изображение многоголосого рева, извергаемого отверстыми ртами.

Над Сан-Франциско потихоньку занималась заря, но плотная пелена тумана по-прежнему застилала окна мастерской. Все кругом, казалось, было омыто холодным люминесцентным светом. Мои старые картины с крысами и тараканами казались окном в другой мир.

У меня болела душа. У меня болело сердце. И тем не менее я испытывал безграничное счастье в предвкушении радости создания картин, которые мне предстоит написать. Мне не терпелось начать прямо сейчас. Я посмотрел на свои руки. Я так давно не писал, что на руках не осталось даже следов краски. Меня ждали кисти, а еще странный свет, льющийся в окна мастерской.

«Но какое это теперь имеет значение, если тебя нет рядом, Белинда?! – прошептал я. – Где ты, моя дорогая? Может быть, ты пытаешься добраться сюда, а может быть, гнев и обида не пускают тебя? Обида и нежелание простить! Святое причастие, Белинда. Возвращайся скорей».