Текст книги "Белинда"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– А что-нибудь эдакое о Джеремайя, чего никто не знает?

– Та вещь, которая демонстрировалась в Каннах, «Конец игры» – не берусь судить о ее художественных достоинствах, – изобиловала сценами лесбийской любви, причем достаточно откровенными. Но сейчас все шито-крыто. Понимаешь, здесь та же история: кусочек правды или то, чего на самом деле хочет публика. Да уж, ради контракта с «Юнайтед театрикалз» Джеремайя совершила невозможное: исправилась, как по мановению волшебной палочки, и стала пай-девочкой. Словом, выпускница школы искусств получает лучшее эфирное время. Но почему ты о ней спрашиваешь?

– Сам не знаю. Вдруг вспомнил о ней. Видел ее фото в каком-то журнале.

– Ну да, пресса ее любит. Эти ее ковбойская шляпа и высокие сапоги. Причем она действительно так ходит. Шикарная штучка!

– А тебя пресса все еще любит?

– По правде говоря, дела идут как никогда хорошо, – кивнул Алекс. – Но давай на секунду вернемся к нашему разговору о правде. Ты знаешь, что моя книга по-прежнему занимает пятое место в списке? А после съемок для рекламы шампанского – два телеспектакля, причем один планируется как внеочередной показ вечером в воскресенье. Я там играю священника, который сперва утрачивает веру, а потом – после смерти сестры от лейкемии – снова ее обретает. А теперь посмотри мне прямо в глаза и скажи, что я должен был открыть правду в своей книге. Ну и кому от этого стало бы лучше?

– Алекс, – после короткого раздумья начал я, – если бы ты откровенно рассказал все-все, до конца, то, возможно, играл бы сейчас не в телеспектаклях, а в полнометражных фильмах.

– У тебя еще нос не дорос меня учить!

– И рекламировал бы французское шампанское, а не американское, которое на вкус будто газировка с сиропом.

– Надо же, какой настырный!

Икру уже успели убрать, и нам подали основное блюдо, которое принесли на тяжелой тарелке под серебряной крышкой, какие до сих пор сохранились в старых отелях. Жареный цыпленок. Именно то, что любит Алекс. Должно быть, очень вкусно, но мне почему-то не хотелось есть. Мысленно я постоянно возвращался к тому, как Белинда в своем вызывающем наряде проталкивается к входу в концертный зал.

У меня вдруг возникло нехорошее предчувствие. Я понял, что смотрю на наше с Алексом отражение в зеркале. И своем атласном кремовом халате Алекс выглядел просто блестяще и очень по-декадентски. На висках ни единого седого волоска. Никогда еще он так не был похож на восковую копию самого себя из музея восковых фигур.

– Эй, Джер, очнись! – щелкнул пальцами Алекс. – У тебя такой вид, точно ты увидел привидение.

– Нет, я просто думаю. Какая, к черту, разница, продается правда или нет! Правда есть правда, даже если из-за нее ты можешь опуститься на самое дно.

– Вот умора! – рассмеялся Алекс. – Ну да, правда и Бог, и Зубная фея, и Санта-Клаус.

– Алекс, а ты, случайно, не знаешь кого-нибудь из важных шишек «Юнайтед театрикалз»?

Я знаю, что любой американский подросток будет счастлив познакомиться с Алексом Клементайном. Но она даже слышать ничего не хотела… И что-то такое было в выражении ее лица, когда я упомянул его имя…

– Джереми, какое отношение это имеет к правде?

– Так да или нет?

– Конечно знаю. Полные придурки. Пришли с телевидения. Говорю же тебе, Джер, телевидение загнивает. Тот же Морески – режиссер «Полета с шампанским» – мог бы действительно далеко пойти, если бы не связался с телевидением.

– А у тебя, случайно, нет какой-нибудь пикантной истории о ком-нибудь из них? Семейные проблемы, пропавшие или убежавшие из дома дети и все такое…

– Джер, а тебе-то зачем? – удивился Алекс.

– Алекс, я серьезно. Может, ты что-нибудь слышал? Ну, сам знаешь, об исчезнувших подростках или типа того.

– У Эша Ливайна трое мальчишек, но, насколько мне известно, хорошие парни. У Сидни Темплтона вообще нет детей. Есть, правда, пасынок, с которым они играют в гольф. Но к чему эти вопросы?

– А как насчет Морески?

– Только приемная дочь – ребенок Бонни, но девочка сейчас учится где-то в Швейцарии. Наслышан о ней от Сьюзен Джеремайя.

– Что ты имеешь в виду?

– Сьюзен снимала малышку в том фильме, что показывала в Каннах. Сьюзен была без ума от нее, хотела занять в телефильме, но девчушка заперта в женском монастыре там, в Швейцарии, и никто не может до нее добраться. Сьюзен была в жуткой ярости.

Я даже наклонился вперед от волнения. В голове зазвучал сигнал тревоги.

– Что, та самая малышка, о которой ты рассказывал? У которой еще отец парикмахер?

– Да-да. Прелестная крошка. Светлые волосы, детское личико, очень похожа на своего отца – Джорджа Галлахера. Если и есть кто-то совершенно неотразимый, так это Джордж Галлахер. Хм… Нет, не могу… Джер, попробуй цыпленка. У тебя все остынет!

– А сколько ей лет?

– Кому?

– Девочке. Как ее зовут?

– Она еще подросток. Пятнадцать-шестнадцать. Вроде того. А вот имени я, пожалуй, никогда и не слышал.

– Ты уверен, что она в швейцарской школе?

– Да. После Каннов малышка стала просто нарасхват, а потому ее имя и адрес – государственная тайна. Сьюзен так достала Марти, что тот вышвырнул ее из своего офиса. Но не уволил, поскольку явно не может без нее обойтись.

Я чувствовал, как сильно бьется сердце. И мне с большим трудом удалось взять себя в руки, чтобы говорить нормальным тоном.

– Алекс, а ты видел тот фестивальный фильм?

– Нет. Если хорошенько приму на грудь, то еще могу выдержать немного Феллини или Бергмана, но не более того. Джер, что с тобой? У тебя определенно больной вид.

– А ты, случайно, не знаешь хоть кого-нибудь, кому известно имя девочки? Кого-нибудь, кому можно позвонить прямо сейчас?

– Ну я, конечно, могу позвонить Марти или Бонни. Что, однако, будет не слишком деликатно с моей стороны. Все эти агенты, которые постоянно достают их по поводу малышки…

– Как насчет Галлахера или Джеремайя?

– Хм… Может быть, завтра. Дай-ка подумать! Галлахер сейчас где-то в Нью-Йорке. Живет с одним бродвейским режиссером, Олли Буном. Ну да, вроде с Олли…

Нью-Йорк. Мой старый-старый приятель… В Нью-Йорке сейчас идет дождь…

– Джеремайя сейчас в Париже. Возможно, смогу выяснить, где она остановилась. Эй, Джер, очнись! Это я, Алекс. Узнаешь меня?

– Мне надо срочно позвонить, – отрывисто бросил я и, едва не опрокинув стол, поднялся с места.

Алекс только плечами пожал и махнул рукой в сторону спальни:

– Пожалуйста. И если будешь звонить своей девушке, передай ей мою благодарность за то, что заставила тебя сходить к хорошему парикмахеру. Я вот не смог…

Я позвонил в «Беверли Уилшир». Дэна на месте не оказалось, но к девяти он должен был вернуться. Я попросил телефонистку передать ему следующее сообщение: «„Полет с шампанским“, Бонни. Узнать имя ее дочери, возраст, найти фото и ее местонахождение на данный момент. Я согласен. Дж.»

Повесив трубку, я попробовал унять сердцебиение. И долго стоял в дверях, стараясь взять себя в руки. Нет, это не Белинда. Конечно нет. Школа в Швейцарии, я хочу сказать, та маленькая девочка, кем бы она ни была… Но тогда почему у меня поджилки дрожат? И какая, черт возьми, разница?!

– Сынок, сделай мне одолжение, – обратился Алекс к одному из официантов, причем самому симпатичному из них. – Подойди к холодильнику и достань оттуда все шампанское. И унеси его, пожалуйста, по возможности побыстрее. Делай с ним, что хочешь, но чтобы я его больше не видел. И принеси-ка мне прямо сейчас холодненькую бутылочку «Дома Периньона». Договорились? Надо же, какая жуткая гадость!

19

Если еще раз заикнетесь о моих родителях – я уйду. Самый удобный способ избавиться от меня. Без обид. Я встану и просто уйду.

Заперев входную дверь на цепочку, я направился прямиком в ее комнату. Постеры, журналы, пустые сумки, старый чемодан. Сьюзен Джеремайя щурится из-под полей ковбойской шляпы. Сьюзен Джеремайя стоит возле своего длиннющего «кадиллака», та же шляпа, те же сапоги, тот же прищур, та же широкая улыбка.

Видеокассеты под стопкой свитеров. И одна из них, должно быть, «Конец игры».

Я достал кассеты, сгреб их дрожащими руками (это ведь ее вещи!), спустился в кабинет и запер за собой дверь.

Телевизор на столе был маленьким, но последней модели, а видеомагнитофоны – не хуже, чем в других комнатах.

Я сам себе был противен, но отступить уже не мог. Я должен получить ответ, и не важно, что я говорил ей, а что – нет. Это нужно было мне самому.

Итак, вставив кассету в видеомагнитофон, я с пультом в руках сел в кресло.

Старый фильм. Половина титров исчезла, качество отвратительное. Или пиратская копия, или некачественная запись.

Режиссер – Леонардо Галло. Улицы Древнего Рима, забитые полуобнаженными мускулистыми мужчинами и смазливыми красотками. Мелодраматическая музыка. Скорее всего, один из этих отвратительно дублированных, бездарных франко-итальянских фильмов.

Я включил ускоренный просмотр. Я узнал Клаудиу Скартино, а еще шведскую старлетку, имя которой забыл. И конечно, Бонни!

Я почувствовал тяжесть в груди. Вот она – горькая правда, что бы там Алекс ни говорил насчет школы в Швейцарии, но одно дело – подозревать, и совсем другое – знать. И Бонни мелькает в кадре. А иначе зачем Белинде держать у себя такое фуфло!

Вынув кассету, я вставил следующую. Очередная дрянь. Леонардо Галло, опять Клаудиа Скартино, две старые голливудские звезды, шведская милашка по имени Эва Эклинг и снова Бонни. Но зачем Белинде все эти кассеты? Неужели старые фильмы с участием ее матери так много значили для нее?

Я прокрутил еще немного вперед. Прекрасно. Множество самых разнообразных грудей из всех стран мира. Впечатляющая сцена лесбийских утех: Бонни и Клаудиа в римской постели. В другое время у меня даже могло на них встать.

Снова включаю быстрый просмотр.

Варвары нападают на виллу. Американский актер с квадратной челюстью, одетый в шкуры, в рогатом шлеме на голове, хватает за нежное предплечье Клаудиу, которая, завернувшись в полотенце, только-только вылезла из ванны. Рабы с пронзительными криками бросаются врассыпную. На полу качается ваза, явно резиновая. Маленькая девочка в тонкой тунике от страха роняет деренянную куклу… Мужская рука хватает ее за талию – и девочка исчезает из кадра.

Маленькая девочка. Маленькая девочка!Я включил перемотку назад, и вот она уже крупным планом в стоп-кадре. Нет, не может быть – да, это Белинда!

Я перекрутил на другой кадр, нашел еще один крупный план, снова остановил. Белинде здесь шесть-семь лет. Волосы причесаны на прямой пробор, совсем как сейчас. Ох да, брови, маленький рот с пухлой нижней губой… Сомнений быть не может: передо мною Белинда.

Я был настолько ошарашен, что застыл, гладя невидящими глазами на расплывчатую, зернистую телевизионную картинку.

Если у меня и оставались хоть какие-то сомнения, теперь они рассеялись как дым.

Я нажал на кнопку и просмотрел фильм до конца. Она больше не появлялась. В титрах ее имени тоже не было. Я почувствовал неприятный привкус во рту.

Тогда я встал с кресла, налил себе стакан виски и сел обратно.

Мне срочно надо было что-то предпринять, но я не знал, что именно. Позвонить Алексу? Позвонить Дэну? У меня уже не осталось и тени сомнения в том, что я наконец узнал правду. Но не хотелось думать о том, как все обернется для меня или для нее. У меня действительно не было сил думать.

Я сидел, не в силах пошевелиться, забыв даже о стакане с виски, но затем собрался с духом и вставил в видеомагнитофон очередную кассету.

Хорошо, все та же интернациональная компания. Но теперь в костюмах эпохи Возрождения, причем дама из Швеции явно успела набрать вес. Что, правда, вполне нормально, если действие происходит во времена правления семьи Медичи. Ладно, проехали. Но где же Белинда?

А вот наконец и она. Появилась буквально на две секунды. Ее и еще одного ребенка привели, чтобы пожелать родителям спокойной ночи. Прелестные округлые ручки с ямочками сжимают куклу.

Нет, это становится невыносимо! Я быстро перемотал кассету, поскольку Белинда больше не появлялась. Ну что ж, перейдем к следующему фильму.

Очередной отстой. На сей раз вестерн, уже с другим режиссером: каким-то Франко Манцони, но все с теми же Клаудией, Бонни и хорошо знакомыми американскими парнями. У меня возник соблазн перемотать кассету, но я был настроен идти до конца. Да и сам фильм, если судить по более ярким цветам, явно выпущен относительно недавно. Мне не пришлось долго ждать. Дом на ранчо, сцена в гостиной, девочка лет десяти-одиннадцати с вышиванием в руках. Да, это Белинда. Прелестная Белинда. Длинная шея, тонкая талия, но руки по-прежнему в ямочках. Клаудиа Скартино сидит рядом на диване, положив Белинде руку на плечо. Белинда что-то говорит. Я усилил звук. Голос явно не ее, так как фильм дублирован на итальянский. Ужасно!

Я позволил себе расслабиться на несколько минут и сидел, впиваясь глазами в те кадры, где Белинда дана крупным планом. Грудь уже вполне сформировавшаяся, но руки еще детские. Белинда здесь совершенно неотразима. Маленькие пальчики и глаза, кажущиеся огромными на худеньком, вытянутом личике.

Я снова включаю ускоренный просмотр.

Белинда на какой-то грязной улице во время перестрелки. Она цепляется за Клаудиу и не дает ей остановить дуэлянтов. Появляется Бонни в черной шляпе, черных сапогах – вполне в стиле садомазо – и стреляет в Клаудиу. Мужчины застывают на месте. Белинда бьется в истерике.

Можно ли все это назвать игрой? Я был сильно на взводе, а потому не мог судить объективно. В клетчатом хлопчатобумажном платье с широким поясом, с поднятыми вверх руками и развевающимися волосами, Белинда напоминала ребенка с конфетной обертки. Когда она опустилась на колени, я снова заметил холмики ее груди.

Опять ничего не понятно.

Но факт есть факт: та маленькая девочка, моя маленькая девочка, моя Белинда всю свою жизнь снималась в кино. Девочка-подросток, интересующаяся модой и поп-музыкой, оказалась восходящей звездой кино.

Еще два отвратительных вестерна франко-итальянского производства, Белинде примерно столько же лет, и снова Бонни и Клаудиа, но во втором фильме есть пятиминутная сцена погони, когда Белинду преследует какой-то ковбой, явно с целью изнасиловать, а она в ответ бьет негодяя кувшином по голове. Ну уж если это не настоящая актерская игра, тогда я ничего не понимаю в искусстве! «Звездный уровень», конечно, звучит пошло, но отражает суть. Алекс, возможно, дал бы более точное определение. Но мне трудно быть объективным. Белинда была просто восхитительна. Но в титрах имя Белинды не значилось, если только ее не зовут как-то иначе.

И естественно, мысленно я уже представил картину маслом: «Белинда в франко-итальянском фильме».

Но о чем я думаю? Что мы будем как ни в чем не бывало жить дальше?

Еще две кассеты.

И вот внезапно все меняется. Как и раньше, зернистое изображение, но цвета свежие и яркие. Оформление вполне европейское, но название дано на английском:

КОНЕЦ ИГРЫ

Вот оно!

Незнакомые мне фамилии, сменяя друг друга, скатываются со склона нависающего над морем утеса, к которому прилепились белые домики типичной греческой деревушки.

И ПРЕДСТАВЛЯЕМ БЕЛИНДУ

Я почувствовал, как у меня застучало в висках. Я был настолько потрясен, что у меня мурашки поползли по коже. Ну ладно, значит, ее действительно зовут Белинда, без фамилии, просто Белинда, коротко и ясно, так же как просто Бонни. Хорошо.

РЕЖИССЕР СЬЮЗЕН ДЖЕРЕМАЙЯ

Стряхнув с себя оцепенение, я уставился на экран. На сей раз я не стал переключаться на ускоренный режим просмотра.

Греческий остров. Банда контрабандистов-любителей, состоящая из уроженцев Техаса, которых легко распознать по акценту, скрывается на острове, дожидаясь подходящего момента для переправки кокаина. Двое мужчин, побитых жизнью и озлобленных, их подружки им под стать. Однако все они вызывают сочувствие зрителей, когда начинают мечтать о том, что сделают с полученными деньгами. Очень артистично, динамично, великолепная игра актеров, масса диалогов. Весьма профессиональная работа. Правда, изображение отвратительное, возможно, потому что снимали на шестнадцатимиллиметровую пленку или просто плохая копия.

Я больше не мог терпеть. Где же она? Снова включил ускоренный просмотр.

Ссоры, секс. Отношения не совсем такие, как кажется на первый взгляд. Рыжеволосая женщина после драки с мужчиной одиноко бредет на заре по берегу. Восходит солнце. Неописуемая красота. Женщина останавливается, видит тонкую фигурку девочки, которая едет на лошади вдоль кромки прибоя.

Да, поближе, пожалуйста. Выключаю ускоренный просмотр, Шум прибоя. «И представляем Белинду». Да, все верно. Передо мной была Белинда в одном из тех крошечных белых бикини, которые скорее подчеркивают, а не скрывают наготу. Здесь она ничего подобного не носила.

И она ехала верхом на лошади без седла.

Белинда, очаровательно улыбаясь, едет навстречу рыжеволосой.

Та весьма недурна собой, можно сказать, даже очень красива. Но ей далеко до моей ненаглядной Белинды, которая ее явно затмевает.

Рыжеволосая заговаривает с ней по-английски. Белинда качает головой. Рыжеволосая спрашивает у Белинды, местная ли она. Белинда снова качает головой. Потом что-то говорит рыжеволосой по-гречески. Прелестный акцент, язык такой же мягкий, как итальянский, но более чувственный. С восточным налетом. Теперь качает головой рыжеволосая. Но между ними возникает нечто вроде симпатии.

Белинда показывает рукой в сторону домика на скале, что явно означает приглашение. Она помогает рыжеволосой забраться сзади себя на лошадь. Лошадь грациозно скачет по круто уходящей вверх тропе.

Развевающиеся на ветру волосы, улыбки, неудачные попытки завести разговор. Мне невыносимо было видеть, как Белинда непринужденно сжимает бедрами бока лошади, а луч света играет на ее голом животе. Волосы у нее длиннее, чем сейчас, и спускаются ниже пояса.

В маленьком белом домике Белинда накрывает на стол. Хлеб, апельсины. Своей застывшей красотой эти кадры напоминают мне картину Моранди. [14]14
  Джорджо Моранди (1890–1964) – итальянский живописец и график.


[Закрыть]Из окна в белой стене виднеется голубой прямоугольник моря. Камера останавливается на лице Белинды, умело подчеркивая его выражение: наивное и простодушное, отнюдь не свойственное реальной Белинде. Впервые за все время действия фильма рыжеволосая явно довольна.

Не думаю, что надо обязательно быть влюбленным в Белинду, чтобы попасть в сети ее обаяния и зачарованно следить, как она учит свою гостью греческим словам, показывая на разные предметы в комнате, как мило смеется над неправильным произношением рыжеволосой, как просто и непринужденно делает самые обыденные вещи: наливает молоко из кувшина, намазывает хлеб маслом.

Постепенно атмосфера в доме становится все более и более чувственной. Рыжеволосая убирает прядь волос с лица, и движения у нее плавные, будто танцующие. Но потом ее лицо снова омрачается и становится напряженным. Она теряет самообладание, а Белинда успокаивает ее и гладит по рыжим волосам.

Детское выражение лица еще больше подчеркивала зрелость ее форм. Видеть все это было выше моих сил. Мне страстно хотелось содрать с нее треугольники белой ткани, увидеть соски в новой оправе.

Рыжеволосая поднимает глаза, и происходит то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной: близость перерастает в страсть. Вот они уже обнимаются, а потом и целуются. Никакой музыки. Только шум прибоя.

Как же я мог упустить поворотный момент? Если бы все развивалось между мужчиной и женщиной, то в этом не было бы ничего из ряда вон выходящего. Они встают из-за стола, проходят в спальню, и вот уже сброшены на пол бикини, блузка рыжеволосой, ее трусики. Похоже, они сами точно не знают, что надо делать, но хорошо понимают, что хотят это сделать.

И никакой суетливости, присущей стандартным эротическим фильмам, и никакого туманного мистицизма, характерного для современного кино. Рыжеволосая целует живот Белинды, целует ее бедра. Все сдержанно. И не слишком откровенно. Раскрасневшееся лицо Белинды крупным планом. Да, ее румянец достоин фильма категории X, то есть эротического.

Новый кадр. И снова контрабандисты-любители, к которым присоединяется рыжеволосая женщина. Ее дружок рад ее видеть, хочет с ней помириться, чувствует себя ужасно. Она не держит на него зла и ласково успокаивает. Ему сразу становится легче. Отстраненное выражение ее лица.

Я оставил стоп-кадр и долго сидел, стараясь хоть немного остыть. Я жил с этой девочкой и даже не подозревал, что именно она держит от меня в секрете. Она, оказывается, киноактриса, и ей рукоплескали в Каннах, и ее ищет режиссер, ищут агенты, а я вытащил ее из вонючей дыры на Пейдж-стрит, где ее допрашивали копы, я напустился на нее за то, что пошла на рок-концерт, и я…

Я снова включил быстрый просмотр. Только не думать!

Ссоры, то и дело вспыхивающие между техасцами, какое-то безумие, мужчина бьет женщину, рыжеволосая пытается вмешаться, попадает под горячую руку, наотмашь бьет мужчину. Стоп, ускоренный просмотр, снова стоп. И вот передо мной разворачивается основное действие фильма. Там много курят, много пьют и вовсю раскатывают на мотоциклах. В действительности они даже сами толком не знают, что сделают с деньгами от продажи кокаина. Вот так-то. Они просто сидят и ждут окончательного расчета за наркотики.

По мере того как отношения в их компании постепенно ухудшаются, рыжеволосая постепенно берет власть в свои руки. Под конец все только и думают о том, как бы спрятать огромное количество кокаина в маленькие белые статуэтки. Основание фигурок заделывают гипсом, а сверху прикрывают зеленым войлоком. И простой ручной труд их наконец примиряет.

Ладно, вполне разумно. Возможно, очень даже неплохой фильм, но сейчас меня интересовала исключительно Белинда.

Вот они уже начинают паковать вещи. Пленка практически закончилась.

Неужели они сейчас покинут остров? А как же Белинда?

Нет, еще не конец. На рассвете рыжеволосая покидает лагерь, находит маленький домик, стучится в дверь. Белинда открывает.

Шумит прибой. Белинда прикладывает палец к губам. В соседней комнате спит старик. Женщины вдвоем спускаются к воде. Я раз десять останавливал кассету, когда они раздевались и обнимали друг друга. На сей раз все происходило гораздо медленнее, но более страстно: их бедра соприкасались, губы жадно соединялись, но остальное – в рамках приличий. Акцент сделан не только на тела, но и на лица. Белинда ложится на спину, приподнявшись на локте. Выражение экстаза, которое я столько раз видел на ее лице, когда она была со мной в постели.

Солнечный свет.

Паром увозит прочь обреченную четверку. Белинда следит за ними со скалы. Рыжеволосая устало молчит, оберегая свою тайну. Ее лицо постепенно каменеет.

Я очнулся от телефонного звонка. Я остановил кассету на слове «Конец», обратив внимание на то, что фильм выпущен в прошлом году.

– Да! – Какого черта я не включил автоответчик! Но поздно, трубка была уже у меня в руках.

– Джереми, послушай меня!

– Дэн…

– Дочь Бонни зовут Белинда! Блондинка, шестнадцать лет, все совпадает. Мне осталось найти фотографию, хотя особого смысла нет.

– Я знаю.

– Никто не сообщал о пропаже девочки! Агенты во всем этом сраном городе уверены, что она в какой-то странной школе где-то в Европе.

Кровь пульсировала у меня в ушах. Не могу говорить. Говорить.

– Джереми, все хуже, чем я думал. Джер, эти люди тебя убьют. Как ты не можешь понять! Я хочу сказать, что Бонни и Морески из недели в неделю на первой странице «Нэшнл инкуайрер».

Я хотел хоть что-то сказать, действительно хотел. Но продолжал стоять, тупо уставившись на кассеты, мысленно оглядываясь назад и возвращаясь к тому моменту, когда Белинда появилась в книжном магазине. Чего же я больше всего боялся? Нет, не скандала и не карьерных потерь. Я с самого начала напрашивался на неприятности. Я боялся того, что если откроется вся правда, то это разлучит нас навсегда и ее отнимут у меня. И тогда она будет потеряна для меня, совсем как нарисованная мной маленькая девочка, рожденная моим воображением, и я никогда больше не почувствую рядом с собой тепла ее тела.

– Джереми, ты что, ничего не понимаешь! Это ведь настоящая бомба замедленного действия, которая может в любую минуту взорваться, к такой-то матери!

– Дэн, узнай, где эта сраная швейцарская школа и действительно ли они считают, что девочка там, если ей вдруг все же удалось запудрить матери мозги.

– Конечно же нет. Это все дымовая завеса, не может не быть. Сэмпсон, оказывается, работает на Морески, вот почему он и шастает здесь, показывая фотки малышки каждому встречному и поперечному, а вот в Лос-Анджелесе все шито-крыто.

– А разве это законно? Не сообщать о пропаже ребенка? Тогда что же они за люди! Пропал ребенок, а они даже не позвонили в полицию Лос-Анджелеса!

– Кто без греха, пусть бросит в них камень. Я тебя имею в виду.

– Да пошло оно все! Речь идет о ее матери.

– Ты что, хочешь, чтобы они позвонили в полицию? Тогда ты, похоже, совсем спятил!

– Ты должен выяснить…

– А ты должен избавиться от нее! Пока Сэмпсон не выследит ее у твоей двери.

– Нет, Дэн.

– Джер, послушай меня! Помнишь, я говорил тебе, что мне кажется, я где-то ее видел? Возможно, в каком-то журнале, а может, и по телевизору! Девчушка очень знаменита. Таблоиды ходят за ее матерью по пятам. Они могут все разнюхать даже раньше Сэмпсона. Ты хоть понимаешь, чем все может обернуться?

– Сосредоточься на родителях. Выясни, когда она исчезла. Мне необходимо знать, что произошло, – сказал я и, не дав Дэну возможности ответить, повесил трубку.

Я был не в силах пошевелиться, собрать кассеты, отнести их назад в ее комнату.

Но я справился.

Я стоял и как зачарованный смотрел на полки ее шкафа, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

На нижней полке лежала стопка старых журналов. С обложки лежащего сверху «Кайер дю синема» мне улыбалась Бонни. На обложке «Пари матч» тоже была Бонни. И конечно же, неизменная Бонни на обложках «Штерна» и «Киноревью». И в каждом журнале даже если не было фотографии Бонни, то обязательно встречалось упоминание о ней.

Да, буквально каждый журнал был связан с именем Бонни.

А затем я открыл относительно свежий журнал: «Ньюсуик», примерно годовой давности, – и сразу увидел большой цветной снимок темноглазой секс-богини. Одной рукой она обнимала худого черноволосого мужчину, а другой – белокурую женщину-ребенка, которую я любил. Надпись под фото гласила:

«Бонни со своим мужем, продюсером Марти Морески, и дочерью Белиндой у бассейна в Беверли-Хиллз, в преддверии съемок „Полета с шампанским“».