Текст книги "Соло на двоих (СИ)"
Автор книги: Эмма Ласт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Взял гриф поудобнее и отыграл базовые гаммы на всех ладах. Движения его были точными, профессиональными, и Матвей ревностно наблюдал за тем, как мужчина подкручивал колки, добиваясь идеального звучания.
Взяв еще пару аккордов, включая сложные с постановкой пальцев на баррэ в первом ладу, он вернул Матвею гитару.
– Думаю, теперь она будет звучать чище.
– Спасибо.
Матвей протянул руку и мужчина пожал ее.
– Давно тренируетесь, молодой человек?
Он улыбнулся самодовольно.
– Давно.
– Самоучка, значит, – мужчина поправил на носу очки. – А профессионально учиться не хочешь?
– А чему вы можете меня научить? – спросил Матвей, щурясь.
– Академической игре, истории музыкальной литературы.
Он пренебрежительно фыркнул, и мужчина лукаво добавил.
– Игре с листа.
Тогда Матвей поджал губы и взял простенький аккорд.
– Меня зовут Сергей Наумович, и я – директор в музыкальной академии, слышал о такой? Приходи завтра вечером на прослушивание.
– Я по заказу не играю, – Матвей пожал плечами. – Только по велению души.
Сергей Наумович улыбнулся.
– Вот и приходи по велению души. Ограничений по репертуару на приеме нет. Сыграешь то, что захочешь, а заодно покажешь на что способен, договорились?
Глава 3
В холле Музыкальной академии было не протолкнуться. Обычно тишину коридоров с высокими сводами и лепниной под потолком нарушали лишь звуки музыки, но сегодня отовсюду слышались только разговоры.
Марта миновала рамку металлоискателя и с любопытством осмотрелась. Большая часть ребят стояла у дальней стены, где висела доска объявлений.
Анонсировали новый конкурс? Или творческий заезд? Марта заметила в толпе Регину и двинулась навстречу, когда в кармане завибрировал телефон, а на экране высветилось сообщение от Лены.
Через час собираемся в раменной, ты с нами?
Марта посмотрела на время – половина шестого. Репетиция продлится не меньше двух часов плюс время на дорогу. В теории, она могла бы успеть, но нужно было еще отпроситься у родителей.
– Привет, ты уже видела новость? Будешь участвовать?
Регина со скрипкой наперевес остановилась напротив Марты, чуть ли не сияя от радости. Рыжая невысокая девчонка с яркими формами и не менее броскими веснушкам на лице и руках.
– Нет, а что за конкурс?
– Сама посмотри.
Марта спрятала телефон, поставив в уме зарубку ответить Лене чуть позже, а затем подошла к стенду с объявлениями. Чтобы пробиться вперед, ей пришлось поработать локтями, но оно того стоило.
Марта замерла перед большим цветным объявлением.
Открыт конкурсный набор на замещение вакантных должностей в юношеском оркестре.
Марта бегло пробежала требуемые позиции, отметив преимущество струнных перед духовыми, и задержалась глазами на фразах “Государственный Кремлевский Дворец” и “солирующая партия”.
– А как же репетиция? – спросила Марта, оборачиваясь к Регине.
– Все репетиции отменили – вместо них будет прослушивание.
– Сейчас?
Марта почувствовала, как голос от волнения провалился, и прижала ладони к щекам.
– Ну, да, – Регина пожала плечами. – Виолончель, гитара, скрипка – в общем, струнные опять в фаворе. Так-то объявление уже неделю висит, ты разве не видела?
Марта не видела, она упивалась своей недавней победой.
– Извини, пожалуйста, я на минутку!
Отойдя на шаг, Марта достала телефон и позвонила матери. Илона взяла трубку после второго гудка.
– Слушаю, только быстро?
– Сегодня прослушивание. В оркестр, который будет играть на сцене Кремлевского дворца.
Илона перебила дочь:
– Что написано в условиях? Инструмент с тобой? Сколько времени на прослушивание?
– Я не знаю.
Марта прикусила ноготь на большом пальце.
– Так выясни! И покажи свой максимум, поняла?
Марта кивнула, хотя мать не могла ее видеть, и отбила звонок.
– Будешь пробоваться? – с кислым выражением лица спросила Регина.
Она была неплохой скрипачкой, но до уровня Марты ей было как до Луны.
– Конечно, буду.
Марта участвовала во всех конкурсах и прослушиваниях, которые устраивали в ее городе, а с недавнего времени и в области. Но Кремлевский дворец – это не просто шаг вперед, это гигантский скачок! Реальная возможность заявить о себе музыкальному миру, пусть и в рамках оркестра.
Марта поджала губы: партия соло будет ее!
Вместе с Региной она поднялась на второй этаж и прошла в актовый зал, где яблоку негде было упасть. Марта насчитала еще пятерых скрипачей: троих ребят с младших курсов и двоих с выпускного, но все они и в подметки ей не годились.
На душе стало легче, но ненадолго.
Она достала скрипку и осмотрела со всех сторон, проверяя на дефекты. Инструмент был в полном порядке. Канифоль лежала на своем месте, и Марта машинально потерла смычок – это простое механическое действие немного успокоило ее, но потом в актовый зал зашел Сергей Наумович, и она поняла, что даже с ее способностями победить будет непросто.
Директор не прощал фальшивой игры. У него был идеальный слух, и от своих учеников директор требовал самого высокого исполнения.
Пальцы Марты похолодели.
Она закрыла глаза и представила циферблат с тремя стрелками. Мысленно заставила секундную замереть, и досчитала в уме до шестидесяти. Минутная последовала за ее мысленным взором, перебегая с одного деления на другое, пока не замерла наверху. Тогда Марта позволила сдвинуться вперед часовой стрелке, а за ней бег секундной уже не казался таким страшным.
Она открыла глаза. К столу жюри выстроилась очередь, и Марта терпеливо отстояла ее до конца, чтобы назвать свой возраст – шестнадцать лет, опыт игры – десять и продемонстрировать инструмент, с которым она собиралась выступать.
А потом потянулись долгие минуты ожидания, где Марте пришлось слушать игру других ребят, отмечая про себя неуверенную постановку рук и фальшивые ноты, когда смычок случайно задевал соседние струны.
Мать писала эсэмэски каждые пять минут, что только усугубляло нервозность, и к моменту, когда Сергей Наумович назвал ее имя, Марта уже ничего не чувствовала. Только холодную собранность, умноженную на уверенность в победе.
Она встала и улыбнулась Регине, которая только что вернулась на свое место, поднялась на сцену и повернулась лицом к залу. Устроила скрипку на плече, привычно зафиксировав подбородник и приложила смычок к струнам.
– Что будете играть? – спросил Сергей Наумович.
И Марта с опозданием поняла, что не представилась и не назвала произведение. Ее затопил стыд, и голос матери в голове отругал за несобранность. Но Марта собралась, громко и четко произнесла:
– Каприс № 2 «Хроматическое сновидение» op. 97 для скрипки соло.
Она хорошо знала это произведение, буквально выучила наизусть каждую ноту. Если бы кто-то решил разбудить Марту посреди ночи и заставил играть, она, вне всякого сомнения, справилась на отлично.
– Прошу, начинайте.
Смычок коснулся струн. Прозвучала первая пронзительная и глубокая нота, за ней отрывисто вторая, а потом каскад эмоций наполнил зал, когда смычок пролетел над струнами, подобно маленькой колибри.
Марта безошибочно взяла высоту и темп, душа расслабилась, и она позволила рукам делать то, что они и так хорошо умели – играть.
Правильно, выверено и точно.
Скрипка в ее руках страдала, издавая высокие, душераздирающие звуки, и в конце каприса, когда, стало казаться, что душа сейчас покинет тело, оставив исполнителя на сцене бездыханным, Марта отняла смычок от струн и поклонилась.
Члены жюри одобрительно переглянулись, и она впервые позволила себе расслабиться. Лицо Сергея Наумовича ничего не выражало, но остальные судьи явно были довольны.
Марта представила, как звонит матери и сообщает о своем триумфе, когда двери актового зала открылись, и на пороге показался растрепанный темноволосый парень в рваных джинсах с гитарой наперевес.
Тот самый парень из парка.
Марта сразу узнала его, а Сергей Наумович поднялся из-за стола.
– Пришел все-таки, – сказал он, довольно улыбаясь.
Матвей кивнул и поздоровался с членами жюри.
– Тогда прошу на сцену.
Сергей Наумович засуетился, и посмотрел на Марту.
– Вы можете идти, – он обернулся к судьям. – Послушаем его вне основного состава.
На сцену вели пять узких деревянных ступеней, на которых никак нельзя было разминуться двоим. Марта подошла к краю и замерла, глядя на Матвея сверху вниз.
Кому-то придется уступить. И этим кем-то будет он.
Она сжала скрипку в руках и поставила ногу на ступень. Матвей сделал тоже самое, и Марта остановилась. Мысли забегали, прогнозируя последствия возможного конфликта, но гитарист ее удивил.
Вместо того, чтобы в наглую протиснуться по лесенке мимо, Матвей протянул руку, предлагая Марте помощь. Будто она сама была не в состоянии преодолеть эти жалкие пять ступеней!
Щеки вспыхнули, и Марта шагнула вниз, не удостоив его взглядом.
– Побыстрее, если можно, – отозвался кто-то из жюри, и Матвей взлетел на сцену, отвесив слушателям шутовской поклон, а затем достал из кармана джинс медиатор.
– Это еще кто? – спросила Регина, когда Марта заняла свое место рядом.
– Не знаю, – зло бросила она. – Какой-то выскочка, что играет в парке за деньги.
– О-о-о-о, – глубокомысленно протянула скрипачка и вздохнула, подперев подбородок рукой.
Это ее “о” и жест, которым подруга выразила интерес, Марте совершенно не понравились. Впрочем, поступок Сергея Наумовича, который так бесцеремонно выпроводил ее со сцены ради какого-то хулигана, тоже нельзя было назвать приятным.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросила учительница музыкальной литературы, что сидела справа от директора.
– Матвей, – сказал он и помахал зрительному залу.
С дальних рядов послышались смешки, а Марта подумала, что он просто выделывается, и еще больше разозлилась.
– Что будете играть?
Матвей улыбнулся. Хитро так, с вызовом.
– Что-нибудь.
И ударил по струнам.
Пальцы правой руки скользнули по грифу и, замерев на низком, бархатном на слух ладу, принялись неистово бить медиатором по струнам.
Марта узнала эту мелодию – старый трек из фильма девяностых, что любил смотреть ее отец. Что-то про рок-музыканта Джонни и Очарование на дне морском (речь идет о композиции “Go, Johnny, Go!” в исполнении Чака Берри из кинофильма “Назад в будущее” – прим. автора)
Это был чистый, зажигательный рок-н-ролл, с яркими отступлениями от основной мелодии, но такими уместными и правильными, что Марта от зависти, пока Матвей изгалялся на сцене, искусала себе все губы.
– Вау, – выдохнула Регина и прошептала. – Ты точно его не знаешь? Может все-таки нас познакомишь?
Она смерила подругу тяжелым взглядом.
– Издеваешься? Да я бы в жизни с таким знакомиться не стала! Он же… придурок!
Марта не смогла подобрать другого достойного эпитета, но Матвей уже закончил импровизацию, и зал взорвался овациями.
Сергей Наумович поднялся со своего места и обратился к членам жюри:
– Талантище!
Марта сжала кулаки.
Никто и никогда не говорил ей таких слов, хотя игра Марты с технической точки зрения была идеальной. Ритм, паузы, аккорды – каждая нота стояла на своем месте, сам композитор не смог бы сыграть свое произведение лучше, чем она! Мастерство Марты заслуживало еще большей похвалы, но все лавры забрал себе этот самовлюбленный уличный оборванец.
Она встала и, схватив с кресла скрипку, пулей вылетела из зала. В мозгу пульсировала неприятная мысль: если бы в руках Матвея была скрипка, у Марты не осталось и шанса.
Глава 4
Илона, Марта и Родион сидели за накрытым к ужину столом. Картофельные дольки, мясо по-французски и греческий салат – мать не выглядела уставшей, хоть и провела у плиты половину дня.
Не потому что хотела, а потому, что так было правильно.
Еда всегда должна быть свежей. Каждые выходные Илона составляла меню на неделю вперед, заказывала доставку продуктов строго по списку и, к сожалению Марты, печенье, конфеты и сдоба в этот перечень не входили.
Исключение Илона делала только для кулича с изюмом на светлый праздник Пасхи и темного шоколада. Марте, которая терпеть не могла сушеный виноград в выпечке, оставалось довольствоваться горькой на вкус плиткой с не менее 80 % какао в составе.
Сладкое портило зубы, быстрые углеводы – фигуру, а неправильное питание в целом – сокращало годы жизни, поэтому Илона с детства приучала дочь к белковым завтракам, горячим обедам и символическим ужинам.
Марта знала, что нутрициологи, все как один, заявляли о пользе салатов, авокадо, который, кстати, она любила, и белого мяса, но душа или, точнее сказать, вкусовые сосочки иногда просили сникерс, газировку или чизбургер из мака.
– Почему ты не отвечала на мои сообщения? Как все прошло?
– Ужасно! – Марта отложила вилку и посмотрела на мать. – На прослушивание явился гитарист и все испортил.
Отец оторвал глаза от телефона, Илона тоже внимательно посмотрела на дочь.
– Какой гитарист?
Марта продолжила с жаром:
– Да какой-то парень с гитарой. Я его в парке видела, развлекал толпу за деньги.
Брови Илоны поползли вверх.
– И что, платили? – спросил с улыбкой Родион.
Марта кивнула.
– Ну, значит неплохо играл. Чем твоей скрипке помешала его гитара?
– Да всем!
Илона промокнула губы салфеткой и попросила рассказать. Марта, уже не сдерживая эмоций, поведала родителям всю историю от начала до конца: как в парке Матвею сделал замечание Сергей Наумович, а потом оказалось, что на самом деле позвал его на прослушивание.
И как директор выпроводил Марту со сцены, чтобы этот парень смог сыграть свой вульгарный низкопробный рок-н-ролл.
– Это возмутительно, – Илона бросила на стол салфетку. – Ты это слышал? Кто он такой, что за него ручается сам Красненский?
Марта пожала плечами, и мать вдруг улыбнулась, проявив именно ту поддержку, на которую она рассчитывала.
– Я этого так не оставлю. Нонсенс – на сцену именитой академии пустили уличного музыканта!
Илона отпила из стакана лимонной воды.
– Когда будут известны результаты?
– В конце недели.
– Хорошо, дождемся. Если тебя не выберут, я там камня на камне оставлю. До Министерства Культуры дойду, и, если будет нужно, в прокуратуру жалобу напишу.
Родион посмотрел на жену.
– Ну, это уже крайность.
– Крайность? – Илона вспыхнула. – Нашу дочь задвигает на второй план какой-то оборванец, а ты хочешь, чтобы я молча на это смотрела?
– Нет, конечно, но, может быть у него талант?
Илона побледнела, и Марта поняла, что ничем хорошим этот семейный ужин не закончится. Ей стало стыдно за излишнюю эмоциональность, которая в итоге привела родителей к ссоре.
– Мам, ты не волнуйся. Я отлично сыграла.
– Ты поужинала? – железным тоном спросила Илона. – Тогда иди в свою комнату и репетируй.
Марта поколебалась немного, но потом встала, убрала со стола тарелку и, схватив из корзины с фруктами два яблока, сделала, как велела мать.
– Значит, у него талант, – донеслось в спину. – А у Марты что? Ну, говори, чего замолчал?
Она захлопнула дверь и подошла к столу. Взяла полноразмерные наушники и спряталась от враждебного мира в абсолютной тишине. Затем достала электроскрипку, подключила наушники к разъему и занесла над струнами смычок.
Проиграла самые простые гаммы, наслаждаясь звуком, который никто кроме нее не слышал. Эту идею предложил отец – звук электронной скрипки не был живым, но наличие наушников позволяло Марте заниматься даже поздним вечером без вреда для нервной системы соседей.
Она стала наигрывать свое любимое произведение и задумалась, сильно ли родители поругались из-за нее или нет. Если завтра мать не соберет папе ланч-бокс на работу, значит очень.
Марта вздохнула, и смычок скользнул по струнам, выдав фальшивую ноту. Раньше с ней такого никогда не случалось. Игра Марты была идеальной, почти профессиональной.
Она легко читала с листа и могла в точности воспроизвести чужую манеру игры, будь то автор ноктюрна или скрипач с мировым именем. Марта знала инструмент, как свои пять пальцев, и ошибка так расстроила ее, что почти отбила желание репетировать.
Марта опустила руку. Хорошо, что мама не слышала, иначе к ссоре с папой добавилась нравоучительная речь о ее собственном халатном отношении к делу всей жизни.
Она встряхнулась и прижала скрипку подбородком к плечу. Отыграла гаммы, затем этюд – все по памяти, и поняла, что это слишком просто. Тогда Марта отложила смычок и подошла к столу. Достала с полки нотную тетрадь и пролистала, раздумывая, что бы сыграть.
Все было давно знакомым и неинтересным, все надоело. Марта вдруг поймала себя на мысли, что напевает ту дурацкую песню из фильма про путешествия во времени.
– Гоу, гоу, Джонни, гоу…
Она фыркнула, но смычок сам лег в руку и, продолжая напевать, Марта попыталась подобрать легкий мотивчик, но рука не слушалась. Она закрыла глаза, мысленно возвращаясь в актовый зал, где выскочка демонстрировал виртуозное владение гитарой.
Музыка лилась из его рук полноводной рекой, затапливая все вокруг, трогая эмоции присутствующих, никого не оставляя равнодушным. И Марта чувствовала, как от зависти дрожат пальцы, и она снова ошибается. Она пропела мотив еще раз, взяла три ноты, потом начала сначала, подбором и тоном пытаясь поймать свободный дух рок-н-ролла.
Но ничего не вышло.
Ее глаза по привычке искали ноты. То, что Марта всегда считала своей сильной стороной – профессиональное академическое образование, вдруг обернулось против нее, оголив главную проблему: она прекрасно копировала и повторяла, но была неспособна к импровизации.
На глаза выступили слезы, и Марта сорвала наушники, а скрипку со смычком бросила на кровать, поздно спохватившись, что от канифоли на покрывале могут остаться жирные пятна.
Ругаясь про себя, Марта заставила сложить все на место, расправила ни в чем не повинное покрывало, которые все же не пострадало, и села за стол. Раскрыла перед собой чистую нотную тетрадь и взяла в руки карандаш.
Мелодия играла в голове. Чего уж проще, разделить мотив на отдельные ноты и переписать в тетрадь. Марта занесла карандаш над разлинованным листом.
В начале диез или бемоль? Или нота чистая, но соседние дают такое звучание? Она выписала первые пять нот, проиграла их в голове и стерла.
Напела еще раз, выписала и снова стерла. И стирала до тех пор, пока на бумаге не осталось размытое серое пятно – еще немного, и останется дырка.
Марта откинулась на спинку стула и сжала кулаки. Она и раньше пыталась писать музыку, свою музыку, а не только безупречно отыгрывать другую. Напевала мелодии в душе, в машине, даже на переменах – в любую свободную минуту.
Казалось, что может быть проще, чем сочинить новую мелодию. Нот всего семь, но возможностей их комбинирования безграничное множество! Пиши не хочу.
И Марта писала. Произведения не сложнее “В траве сидел кузнечик”. Примитивные, бездушные этюды, которые были выверены с математической музыкальной точностью и… не имели души.
Но Марта не считала себя бездушной!
Ей было чем поделиться с миром, да и мать говорила, что у нее талант, и эти этюды восхитительны. Только вот Марта, которая слышала работы других, тех, кто не стеснялся демонстрировать в классах собственную музыку, понимала, что на их фоне она не больше, чем подмастерье.
Халтурщица, что выдает дисгармонию за гениальность.
На запястье завибрировали смарт-часы – это таймер оповестил, что репетиция окончена, и пришла пора ложиться спать. Марта посидела еще какое-то время, не двигаясь, потом отерла со щек слезы, и проверила расписание на завтра. Шесть уроков, вечером две репетиции, а между ними немного времени, которое можно будет посвятить себе.
Она спрятала тетрадь на место, смахнула в урну мусор, оставшийся от стирательной резинки и пошла чистить зубы. Родители уже не ругались, и Марта отметила, что телевизор они смотрели вместе, а значит, папа все-таки сумел сменить гнев Илоны на милость.
Глава 5
– Добрый вечер, это воспитатель из детского сада. Не могу дозвониться до Есении Павловны, вы за Настей придете? Она одна сидит, ждет маму.
Первым порывом Матвея было выругаться в трубку или задать какой-нибудь глупый вопрос типа: “Разве она ее не забрала?”, но он знал, что в этой ситуации лучше соврать, чем в скором времени обнаружить на пороге квартиры службу опеки.
– Вы извините, пожалуйста, у мамы работа, и она меня попросила, а я забыл, – он зажмурился, борясь со стыдом. – Я скоро буду!
Матвей отключился прежде, чем воспитательница успела высказать ему свое фи. Перехватил гитару поудобнее и припустил по улице к ближайшей остановке, в уме подсчитывая время на самый короткий маршрут.
Он явился в сад через пятнадцать минут, и воспитательница, конечно, не смогла удержаться от комментария:
– Больше так не задерживайтесь, пожалуйста. Я тоже человек, и у детского сада есть часы работы. А еще инструкция: если до родителей ребенка не получается дозвониться, я обязана вызвать полицию и органы опеки.
– Я понимаю, извините. Такое больше не повториться, я буду внимательнее.
Матвей улыбнулся так обезоруживающе, как только мог, и подхватил Аську на руки, чтобы как можно скорее сбежать из-под недовольного взгляда Таисии Егоровны.
– Она у тебя не воспитательница, детсадомучительница какая-то, – прошептал он сестре на ухо, и она рассмеялась, потому что узнала шутку из любимого мультика про Карлсона.
Обвила мягкими ручонками шею и начала щекотать. Матвею щекотно не было, но он подыграл, изобразив конвульсии. Аська довольно рассмеялась и потребовала опустить ее на землю, чтобы по пути собрать полные ладошки одуванчиков.
Дома было тихо и темно. Только в зале, где мама писала свои картины, горел свет. Матвей разулся, отправил сестру мыть руки и заглянул за закрытые двери.
Есения стояла у окна, уткнувшись лбом в подоконник. Вокруг на полу валялись кисти и баночки с краской, отчего присущий мастерской беспорядок показался ему совсем уже невообразимым.
– Мам, ты про Аську забыла, – тихо сказал Матвей. – Опять.
Есения выпрямилась, убрала прилипшие к щекам пряди и вздохнула.
– Прости, я просто не смогла.
Из ее глаз полились слезы, и Матвей стиснул зубы. Вариантов дальнейшего развития событий было несколько: подойти и утешить маму; молча выйти и заняться домашними делами, например, покормить сестру и поесть самому; и третье, его самое нелюбимое – наорать на Есению и поругаться.
Матвей прикрыл за собой дверь и пошел на кухню, где его смышленая сестра уже вовсю изучала содержимое холодильника. С тех денег, что он заработал, играя в парке, получилось купить ее любимый йогурт с цветными шариками, немного сосисок, молоко и хлеб.
По акции еще были консервы, и Матвей долго колебался между горошком, который любил сам, и кукурузой, которую обожала Аська.
– Кукуя!
Сестра ткнула пальцем в жестяную банку, и Матвей строго сказал.
– Сначала ужин.
Он сварил завалявшиеся под раковиной картофель, истолок в пюре и, присыпав сверху консервированной кукурузой, подал Аське. Сосиски она не ела, поэтому он сделал себе бутерброд и крепкий чай.
Мама к столу так и не вышла, и Матвею пришлось самому укладывать сестру спать. Книжку читать отказался наотрез, но сказку рассказал, так что она уснула быстро, закинув на него маленькие теплые ножки.
Подождав, пока дыхание Аськи выровняется, Матвей встал и, принимая неизбежное, вернулся в зал. Картина, которой пару дней назад Есения так гордилось, стояла на полу незаконченная, а мольберт посреди комнаты теперь занимало другое полотно.
– Мам, если ты еще раз забудешь про Аську, они вызовут людей из опеки. И заберут ее.
Про то, что его как несовершеннолетнего тоже, скорее всего, заберут, думать не хотелось.
– Я ужасная мать, прости, – Есения вздохнула и протянула к Матвею руку.
Он подошел ближе, и она перехватила его ладонь.
– Зато художница хорошая, да?
Матвей кивнул, и Есения фыркнула, отпуская его руку.
– Бездарная во всем.
Она встала, растерла лицо руками и отошла от картины на несколько шагов.
– Все не то… – растерянно проговорила Есения, а потом посмотрела на него.
– Сыграй, а?
Матвей поджал губы.
– Аська уже спит.
– А ты тихо-тихо сыграй, переливами. Сыграй, как играл он. Ну, пожалуйста, сынок… мне это очень нужно, – мама впилась пальцами в волосы и закрыла глаза. – Я хочу снова видеть… чтобы закончить, мне нужно снова начать видеть. Ну, пожалуйста…
Матвей не стал спорить. Вернулся в комнату за гитарой и сел перед Есенией на стул. Примостил инструмент на бедре и прижал струны пальцами. Лицо ее засветилось.
– Прикрой дверь, пожалуйста, – попросил Матвей, и она сделала, как просил.
Потом подошла к холсту, взяла в руки кисть и, закрыв глаза, запрокинула голову назад, вся превратившись в слух. Матвей взял первый аккорд. Мягкий, еле слышный.
Есения повела плечами, словно стряхивая накопившееся в них напряжение и, все так же не открывая глаз, повела руками. Матвей снова тронул струны, извлекая на волю следующий аккорд, и потом его пальцы двинулись вперед короткими щиплющими движениями, выдавая мягкую, грустную мелодию.
Есения замерла, ее лицо расплылось в улыбке. Затем она обмакнула кисть в краску и принялась рисовать.
Сколько раз Матвей видел отца и маму вместе вот так, его с гитарой в руках, а ее с кистью и палитрой? Когда Ян играл, Есения танцевала у холста. Иногда смеялась, иногда плакала, но всегда после таких совместных вечеров из-под ее руки выходили фантастически красивые полотна.
И сейчас Матвей воспроизводил по памяти любимую мелодию отца, про которую мама говорила, что только от нее ноты в голове расцветали яркими красками. До всегда была оранжевой, ми – серой, а ля бемоль розовой, с блестками.
Музыкально-цветовая синестезия или простыми словами – цветной слух был особенностью Есении. Она видела цвета там, где другие слышали только разрозненные звуки, и, когда Ян садился играть для нее, рисовала без устали ночи напролет.
Есения любила музыку через живопись, а Ян через музыку любил ее. По-крайней мере, Матвею очень хотелось в это верить.
Он сам не заметил, как с мягкой и нежной мелодии ушел в более глубокую импровизацию и, наблюдая за мамой, которая теперь, казалось, вовсе не слушала его, а рисовала, полагаясь только на свое чутье, испытывал странную грусть.
Матвей поиграл еще немного, пока пальцы не устали, а потом перестал, но Есения даже ухом не повела. И Матвей понял, что лучшее, что он может сделать сейчас – это оставить ее одну.
Он поднялся и бесшумно вышел в коридор, притворив за собой дверь. Прокрался в комнату и, убедившись, что Аська все еще крепко спит, поставил гитару к стене и включил лампу над столом.
Сел, осторожно выдвинул ящик и достал нотную тетрадь. Пролистал до первой пустой страницы и взял в руки карандаш. Обычно мелодии приходили к нему сами, даже стараться не нужно – только успевай записывать, но сегодня импровизация не шла, и вместо нее в голове заезженной пластинкой играла заунывная и глубокая партия скрипки, которую он услышал, переступив порог актового зала.
Матвей, напевая ее себе под нос, быстро набросал скелет композиции. Он не был уверен, что сделал все правильно. Перед смертью отец успел обучить его только основам, но условные обозначения, которые Матвей придумал сам для указания на тон и другие важные нюансы, работали, хотя профессиональному музыканту они могли показаться абракадаброй.
Покончив с переписыванием мелодии для скрипки, Матвей убрал нотную тетрадь обратно в стол и достал другую. Старую, местами потрепанную и заклеенную скотчем.
Какое-то время рассматривал карандашный рисунок гитары, увитой плющом, которую нарисовал отец, и открыл на середине. У Яна был аккуратный, чистый почерк. Каждая нота – идеальный овал, словно отпечаток его души.
Гармоничное построение звуков, аккордов и ритмики. Он был профессиональным музыкантом и учил Матвея, пока рак не забрал его в самом расцвете сил. Это звучало так пошло, Матвей ненавидел, когда первое время люди сочувствовали ему, выражая соболезнования.
Он злился и лез в драку. С большими и маленьким, умными и не очень. Пока мама не попросила его сыграть для нее в первый раз. Тогда не было мольберта и красок, бардака в зале и долгов из-за прогоревшего бизнеса.
Только он, мама и крохотная совсем Аська.
Матвей играл с красными от злости глазами, потому что мама умела просить так, что отказать было невозможно. А потом рассказывала ему, что фа – это всегда синее море в отблесках закатного солнца, а диез – темная звездная ночь. И соль бемоль – это первые после зимы цветы, на лепестках которых дрожит, словно слезы, роса.
Матвей играл и впервые в жизни плакал, не пряча своих чувств, а Есения все продолжала описывать ему звуки так, как слышала их сама. Это были горько-сладкие воспоминания.
Матвей шмыгнул носом, и пролистал тетрадь в самый конец. На трех страницах с рваными потрепанными от времени краями, которые он заботливо обклеил скотчем, хранилось последнее недописанное произведение Яна.
Композиция, над продолжением которой Матвей бился весь последний год. Мелодия, что никак не хотела складываться. Стройный набор нот, на первый взгляд строгий и простой, которую он, однако никак не мог дописать.
Мелодия бесила Матвея, изводила своим совершенством и пугала одновременно. Что, если он никогда не сможет найти правильных нот? Мелькнула мысль сыграть ее маме, а потом попросить описать то, что она увидит и почувствует.
Может быть, это вдохновит его так же, как когда-то вдохновляло отца?
Но Матвей отбросил эту мысль. Последняя, самая важная мелодия Яна принадлежала только им двоим. Ни мама, ни Аська, на даже Яра, с которой он дружил с первого класса, не смогут помочь.
Да и не должны.
Матвей поиграл карандашом, напевая уже написанные ноты, и замолчал, когда они закончились. Казалось, мотив спрятался на кончике языка, и стоило только немного поднапрячься, и он сможет его извлечь. Матвей взял гитару и положил пальцы на струны, а потом вспомнил, что за спиной в маленькой кроватке спала Аська, и будить ее никак было нельзя.
Он разочарованно выдохнул и спрятал отцовскую тетрадь в стол, потом положил на место гитару и растянулся на кровати. Отец любил повторять, что всему свое время.
Может быть, для этой мелодии время еще не пришло?
