Текст книги "Соло на двоих (СИ)"
Автор книги: Эмма Ласт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Глава 24
Матвей перерыл ящик с одеждой вверх дном, но так и не нашел ни одной чистой футболки.
– Мам! Где мои вещи?
Он ворвался в зал, но, к его удивлению, в мастерской Есении не оказалось.
– Мама!
В соседней комнате что-то зашипело, и Матвей толкнул дверь родительской спальни. На заправленной лоскутным пледом кровати, который Есения сшила сама, лежало две стопки чистых вещей: одна с платьями Аськи, вторая – с его нижним бельем и футболками.
Есения втиснула гладильную доску между постелью и платяным шкафом, и Матвей удивился, как они умудрились поместиться в таком маленьком пространстве.
– Проснулся? Тогда забирай, и сестры вещи тоже, – она кивнула на одежду на кровати и долила в утюг воды. – Остальное потом принесу.
– Это что? – спросил Матвей.
Последний раз он заходил в спальню родителей, когда помогал Есении собирать вещи Яна перед похоронами. На тумбочке так и остались лежать нетронутыми его часы и блокнот, и Матвей почувствовал, как в груди все сжалось от нехватки кислорода.
– Надоело на тебя мятого смотреть, – мама улыбнулась и бросила ему свежую футболку, которую Матвей поймал на лету.
– Спасибо.
– И к парикмахеру сходи, перед Мартой стыдно за эти лохмы!
Есения подняла утюг и выпустила в сторону сына струю пара. Он со смехом увернулся и уже в дверях бросил:
– А мне не стыдно!
– Ужас! – ответила она и выглянула в коридор. – Но я серьезно, если не хочешь стричься, то хотя бы причешись!
Матвей просунул голову в ворот футболки и с удовольствием вдохнул запах свежести и тепла, оставленного заботливыми мамиными руками. Потом схватил гитару, и, наспех проведя расческой по волосам, крикнул:
– Я на репетицию!
– Марте привет, – донесся вслед голос Есении, и Матвей вылетел во двор.
Внутри без причины душа запела от радости. Как будто только сейчас, наконец, пришло осознание, что экзамены остались позади, а лето, наоборот, расцвело в полную силу: жарой, ароматами цветов и тайнами коротких, теплых ночей.
Они могли бы гулять до утра, болтать обо всем и ни о чем, держаться за руки и целоваться в тени тополей, если бы не родители Марты. Матвей ухмыльнулся. И в окна ее комнаты на пятом этаже камушек не докинешь, и украсть – не украдешь.
Он перемахнул через невысокое ограждение, отделявшее старую детскую площадку от тротуара, достал из кармана телефон и написал:
Скоро буду.
Матвей выходил на час раньше, чтобы сделать крюк до дома Марты и встретить ее у подъезда, а потом вместе пойти на репетицию. Да, это требовало от него дополнительных усилий, но Матвей не променял бы их прогулки ни на что на свете.
Только в эти полчаса и еще столько же вечером, когда он провожал ее после репетиции домой, они могли побыть вместе. Идти, держась за руки или поедая мороженое, болтать о музыке, мечтах и планах на лето, а в приятной прохладе подъезда целоваться, пока от сладкой неги не закружится голова.
Сегодня Марта вышла к Матвею в белом кружевном сарафане с широкими бретелями и юбкой-тюльпаном. Черный матовый чехол со скрипкой болтался за спиной, и он протянул руку, привычным жестом забирая у нее инструмент, а потом свободной рукой притянул к себе за талию и поцеловал.
– Ты что! – возмутилась Марта, упираясь ладонями в его грудь.
Матвей улыбнулся. Ее смущение только подзадорило.
– Не смог удержаться.
Она запрокинула голову, словно кто-то мог проследить за ними из окна, и потянула Матвея в сторону.
– В следующий раз постарайся.
Он послушно кивнул, и их пальцы переплелись.
– А может..?
– Даже не думай, – Марта насупилась. – У нас на двоих и так больше пропусков, чем у всех оркестрантов вместе взятых! К тому же, – тут она замедлила шаг и посмотрела на Матвея снизу вверх. – Я тебе кое-что принесла.
– Что?
Его нежная улыбка придала ей уверенности, и Марта продолжила.
– Мою музыку.
Губы Матвея сложились трубочкой, а рука потянула Марту на себя, обнимая за плечи.
– Серьезно? Ну, ничего себе… я не сплю?
– Будь серьезнее, пожалуйста. Это вообще-то очень важно, – Марта толкнула его локтем в бок. – У меня, в отличие от тебя, так просто сочинять не получается.
– Дай сейчас?
– Нет, потом, – она окончательно стушевалась. – Когда будешь один.
– Я же должен тренироваться читать с листа? Сама сказала, что мне нужно больше практики – я хочу сейчас. Давай, чего ты боишься?
– Только не смейся.
Она вздохнула и достала из сумки небольшую тетрадь в пластиковой обложке. Матвей посмотрел на аккуратный почерк, чистые, без единого залома, уголки и фыркнул, вспомнив, в каком состоянии была его собственная нотная тетрадь.
– Что? Глупо, да? Не звучит? – не поняла Марта, и он поспешил ее успокоить.
– Все нормально, просто она у тебя, как новая. Моя похожа… тебе лучше не знать, на что.
Марта улыбнулась, а Матвей зажал скрипку подмышкой и открыл ноты на первой странице. Идти и читать одновременно было сложно, поэтому он остановился, и тогда Марта подтолкнула его с середины проспекта ближе к фасаду дома, чтобы не создавать затор.
Матвей перебегал глазами с одного нотного знака на другой, шевелил губами и по мере продвижения мелодии, его губы расплывались в улыбке. Марта посмотрела на часы.
– Мы опоздаем, может, лучше потом? Хочешь, я тебе ее оставлю?
Матвей хитро посмотрел на нее поверх тетради, и Марта спросила с придыханием:
– Ну, как?
– На мой взгляд, что-то среднее между “В траве сидел кузнечик” и…
Договорить он не успел. Марта замахнулась, и Матвей увернулся, смеясь. Кейс со скрипкой предательски заскользил по боку, и Матвею пришлось применить чудеса эквилибристики, чтобы удержать инструмент, не выронить тетрадь и успеть уклониться от маленьких кулачков Марты.
– Я шучу, шучу! Честно, надо только немного поработать с ритмом и, – он пожал плечами. – И получится очень достойный гимн.
– Это был этюд! Я вдохновлялась полетом Валькирий.
Матвей перехватил Марту за руку, повернул ладонью вверх и провел по мягкой коже в центре, потом нашел загрубевшие от долгой игры пальцы и сжал.
– Если хочешь, я могу поработать над аккомпанементом?
– Хочу.
Марта перестала дуться и благодарно кивнула. Его прикосновения всегда действовали на нее успокаивающе.
– Один поцелуй, – прошептал Матвей, наклоняясь к самому ее уху.
– Что? – она округлила глаза.
– Это будет стоить тебе один поцелуй. За работу беру авансом.
И прежде, чем Марта успела возразить, он уже перехватил ее за шею. Коснулся пальцами коротких завитков на затылке, нежно притянул к себе и поцеловал. Она подумала, что они стоят на оживленном перекрестке, и вокруг ходят люди.
И что это неприлично, и нужно прекратить сейчас же! Но вместо этого обвила шею Матвея руками и приникла ближе. Им потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и оторваться друг от друга.
– На одних поцелуях не разбогатеешь, – заметила Марта, когда они перешли дорогу, и до музыкальной академии осталось рукой подать.
– Кто сказал? – спросил Матвей с улыбкой, от которой у Марты в груди потеплело.
– Да так.
Она представила, как бы Илона отреагировала, узнай, что ее дочь позволила поцеловать себя на улице на виду у прохожих, и погнала строгий образ Илоны прочь. Марта не хотела, чтобы чувство вины испортило этот день, но Матвей, словно прочитав ее мысли, спросил:
– Дай угадаю, твоя мама?
Марта кивнула.
– А моя тебе привет передавала, кстати.
– Ей от меня тоже передай.
Матвей перехватил гитару поудобнее.
– Ты и сама можешь, когда в следующий раз придешь к нам на чай.
То, что Есения не будет против, Марта знала, а потом представила маму Матвея рядом с Илоной, и поняла, что они вряд ли подружатся.
– Когда мне было шесть лет, – начала Марта. – Папа привез меня на первый в жизни конкурс скрипачей. И я провалилась.
Матвей не поверил своим ушам.
– Серьезно? Я думал, ты всегда побеждала.
– Да, после того единственного своего поражения я всегда брала призовые места, – она вздохнула.
– Что не так?.
– Я проиграла, а мама попала в больницу, – на одном дыхании выпалила Марта.
– Вряд ли это как-то связано.
– Я знаю, но… – Марта запнулась, подбирая слова. – Мне было шесть, и отец вышел из зала, не дослушав мое выступление. Потом оказалось, что звонили из скорой – маму увезли в больницу.
– Что случилось?
– Аппендицит, – она подняла на Матвея глаза. – И ведь утром с ней все было хорошо. Она должна была приехать на концерт позже, а вместо этого оказалась в больнице. И, я знаю, ты скажешь, что это глупо, но я до сих пор чувствую свою вину.
– За что? – не понял Матвей.
Марта облизала губы, выравнивая дыхание. От воспоминаний о том дне на ее глаза неизбежно наворачивались слезы.
– За то, что проиграла. И это из-за меня она заболела.
Матвей остановился, увлек Марту в тень под дерево и развернул лицом к себе.
– Ты не можешь быть причиной аппендицита, ты же это понимаешь?
– Я знаю, – Марта через силу улыбнулась и шмыгнула носом. – Скажи это шестилетней мне.
– Я говорю это тебе сейчас. Все же закончилось хорошо? Все живы и здоровы.
– Да.
Матвей обнял Марту и уткнулся носом в ее макушку.
– Это ты поэтому такая правильная, да?
Она фыркнула.
– Не проработанная моя, – ласково пробубнил Матвей.
Марта могла бы обидеться, но слово “моя” окрасило фразу новым, куда более приятным смыслом.
– Я вообще-то поделилась с тобой самым сокровенным, раньше я никому об этом не рассказывала!
– Я понял.
Матвей отстранился, провел пальцами по ее щекам и коротко поцеловал.
– Тебе нужны новые классные воспоминания, которые перебьют эти.
– Какие, например?
Матвей задумался.
– Я сейчас тебе тоже расскажу кое-то очень важное для меня.
Он вытянул руку и показал Марте почти заживший черный узор на коже.
– Эти ноты – последняя мелодия, написанная моим отцом. Он не успел ее закончить, и я хотел сделать это за него. И, знаешь что? Несмотря на мой природный дар, ни черта не получалось.
Он задумался на мгновение, посмотрел на Марту долгим взглядом, и сказал:
– А когда я первый раз тебя поцеловал, мелодия пришла ко мне сама.
Матвей улыбнулся, искренне и обезоруживающе, а Марта мысленно вернулась в тот темный, дождливый вечер. Вспомнила холодные капли на своих щеках, губы Матвея и нежные, томные прикосновения его рук, и грудь заполнила сладкая эйфория.
– Так что из-за тебя люди не только в больницу попадают. Мне ты подарила вдохновение.
Марта нервно рассмеялась и спрятала лицо у Матвея на груди.
– Я серьезно, – он погладил ее по спине. – Не хочешь, кстати, пойти со мной на вторую сессию?
– Куда? – уточнила Марта, растирая глаза и выпрямляясь.
– Я хочу закончить тату и зову тебя с собой.
– А мне тоже придется что-то бить?
Матвей расхохотался в ответ на ее наивность.
– Нет, просто за компанию, пойдешь?
Марта кивнула с явным облегчением. Поцелуи, по-крайней мере, можно было скрыть, но вот татуировку… она не представляла, что сделает Илона, если когда-нибудь узнает.
– Класс.
На репетицию Марта и Матвей опоздали на десять минут. Уже у входа в актовый зал она попыталась вытащить руку из ладони Матвея, но он, наоборот, крепче сжал ее пальцы, и открыл дверь.
Раньше они всегда уходили с репетиций вместе. Они гуляли, и он всегда галантно открывал дверь, пропуская ее вперед, но только сегодня Матвей демонстративно вошел в зал, держа Марту за руку.
Ребята, если и заметили их сцепленные пальцы, ничего не сказали – слишком увлечены были настройкой инструментов и разогревом перед репетицией, зато Светлана Анатольевна не удержалась от комментария:
– Очень рада, что вы все-таки почтили нас своим присутствием.
– А как мы рады!
Матвей подмигнул Марте и выпустил ее руку. Достал из кейса с гитарой ноты и вручил учительнице.
– Здесь моя импровизация. Спасибо Марте, помогла разложить все по полочкам.
Светлана Анатольевна пробежала глазами листок.
– Недурно. Ты будешь придерживаться партитуры?
Матвей кивнул, и облегчение отразилось на ее лице.
– Замечательно. Вижу, ваша дружба обоим пошла на пальцу.
Марта почувствовала, как краснеет, и потянулась за скрипкой, а Светлана Анатольевна добавила:
– После репетиции зайди к Сергею Наумовичу. Он хотел с тобой поговорить.
Глава 25
Матвей был в кабинете директора лишь раз, в далеком детстве, когда Ян только получил работу музыкального преподавателя в академии. В те дни у стены вместо кожаного дивана стояло старое фортепиано, а на стеллаже рядом – кассетный магнитофон. Теперь его место занял граммофон с медным рупором, и стопки пластинок в пожелтевших от времени бумажных конвертах.
– Светлана Анатольевна сказала, что вы хотели меня видеть?
Сергей Наумович кивнул и предложил Матвею занять место в кресле напротив. Когда он сел, расслабленно откинувшись на спинку, директор спросил:
– Как мама? Как сестра?
– Все хорошо.
– Она еще рисует?
Матвей подавил усмешку.
– Они обе.
– Хорошо-хорошо, – Сергей Наумович растер ладони и добавил. – Если нужна будет помощь, без стеснения обращайся.
Он предлагал помощь и раньше. С похоронами, в картинной галерее и даже с Аськой. Конечно, Сергей Наумович не собирался нянчиться с сестрой Матвея сам, а планировал перепоручить сей важный труд старшей дочери, которая в тот год как раз окончила ПЕД (сокр. от “Педагогический институт” – прим. автора), но Есения отказалась.
Не потому, что помощь им была не нужна, а потому что Матвей в то время на присутствующих рядом с матерью других мужчин реагировал неадекватно. Даже если этот мужчина был давно и в целом счастливо женат и дружил с его отцом.
– Спасибо, но у нас и правда все нормально. Вы поэтому меня позвали?
– Нет, – Сергей Наумович улыбнулся. – Я хотел узнать о твоих планах на учебу? Остаешься в десятом?
Матвей пожал плечами.
– Еще не решил.
Не было ничего постыдного в том, что он собирался забрать аттестат и начать работать. Музыкальные стримы, которые Ярослава пыталась продвигать в сети, не были особо популярны. По-крайней мере, не так как уличные выступления.
Денег с них заработать особо не получалось, и Матвей с каждым днем все отчетливее чувствовал свою ответственность перед Есенией и Аськой. Мысль о том, что единственный мужчина в их семье был не способен позаботиться о тех, кого любил, не давала Матвею покоя.
– Хочешь получить академическое образование? Я готов принять твои документы, – Сергей Наумович посерьезнел. – На бюджет, если пройдешь прослушивание.
– И что мне это даст?
Директор какое-то время смотрел на Матвея, отстукивая пальцами одному ему известный ритм, а потом подался вперед и сказал:
– Будущее.
– Типа буду не фасовщиком на складе, а профессиональным музыкантом?
Матвей усмехнулся.
– Твой отец, прежде чем прийти сюда, был таксистом, если ты не знал.
Матвей знал.
Не только про тяжелые времена, совпавшие по времени с его рождением, но и судьбоносное знакомство Яна с Сергеем Наумовичем, который никогда не тормозил попутки.
А тут дождь стеной, на такси цены конские, а директор музыкальной академии на улице с дорогой и очень капризной скрипкой в руках, для которой любой перепад влажности – это трагедия.
И Сергей Наумович поймал попутку. Отец ехал пустой, потому и остановился. Вперед пассажира не пустил – там стояла гитара, которая по наследству досталась Матвею и теперь хранила отпечаток Аськой ладошки. Завязался разговор, который привел к тому, что отец ушел из таксопарка, чтобы стать учителем музыки.
– Он отдал почти десять лет жизни нелюбимому делу.
В разрезе того, какой в целом получилась жизнь Яна, Матвей ощутил замечание гораздо болезненнее, чем хотел, но не согласиться с Сергеем Наумовичем не мог.
– У тебя есть шанс все сделать по-другому. И я хочу помочь.
– Думаете, я сам не поступлю? – с вызовом бросил Матвей..
– Если бы я и правда так думал, то не позвал бы к себе. Мне здесь халтурщики не нужны, – директор улыбнулся. – Быть взрослым не значит делать все самому. Быть взрослым, значит, брать на себя ответственность. И помощь там, где это необходимо.
Сергей Наумович вздохнул.
– Если бы я рассчитывал только на свои силы и не привлекал к работе в академии или подготовке к конкурсам помощников, то ничего бы этого не было. Даже участие оркестра в прослушивании на сцене Большого Кремлевского зала не состоялось, если бы не помощь спонсоров.
Матвей фыркнул. То, что это мир вращался, вращается и будет вращаться вокруг денег, для него было тайной.
– Поэтому не горячись. Подумай, обсуди все с матерью. И приходи в августе на прослушивание.
Напоследок передав привет Есении, Сергей Наумович отпустил Матвея, и Марта, которая ждала его в холле академии, подскочила с волнением в глазах.
– Все нормально?
Матвей перехватил ее за руку и потянул за собой. Они вышли на улицу, и он закрыл глаза, вдохнув полной грудью теплый летний воздух.
– Он предложил мне место на бюджете.
– Что-о-о?
Лицо Марты вытянулось.
– Да, в обход всех правил, сказал принести в августе документы, чтобы меня зачислили на первый курс.
Матвей скосил глаза, наблюдая за тем, как два противоречивых чувства борются внутри Марты, и расхохотался. Затем сгреб, уже по-настоящему, ее в объятия и поцеловал.
– Завидуешь? – спросил, когда она запищала и попыталась вырваться.
– Ревную, – честно ответила Марта, и Матвей разжал объятия. – Это нечестно по отношению к другим!
– Зря, ведь я пошутил. Хотел посмотреть на твою реакцию.
Он заговорщически улыбнулся, и она толкнула его кулаком в бок.
– Мало тебе места солиста, решил и на вступительных обойти? Не выйдет – в академической игре мне нет равных.
В ее голосе не было злости, лишь подначка, которую Матвей с удовольствием проглотил.
– Я знаю, ты лучшая, и с этим никто не спорит.
Он взял ее скрипку, переложил в правую руку, а левой обхватил ладонь Марты и крепко сжал.
– Наумович предложил мне прийти на прослушивание в августе. Побороться за место на бюджете.
– Наумович? – удивилась Марта. – Так твой отец и правда работал в академии?
Матвей кивнул.
– Они с директором были хорошими друзьями.
– Теперь я понимаю, – она кивнула.
– Что? – Матвей улыбнулся. – Больше не ревнуешь?
– Наоборот, теперь ревную еще больше!
Они рассмеялась, и вдруг Марта предложила:
– Давай еще немного погуляем. Пройдемся по парку, не хочу идти домой.
– А как же домашний арест?
Напоминание о наказании неприятно кольнуло страхом: чем больше Марта упорствовала, тем больше закручивала гайки Илона, но на улице было так хорошо, а рядом с Матвеем – еще лучше, что она решила рискнуть. Хотя бы раз в своей жизни сделать так, как хотела сама.
– За лишний час меня никто не убьет.
Матвей по-новому посмотрел на Марту и кивнул, соглашаясь. Они перешли дорогу и скрылись в тени широких аллей. Купили любимое мороженое и прогулялись до фонтана. Свободных самокатов по пути не нашлось, и, сделав два круга по парку, Матвей вызвался проводить Марту до дома.
– Завтра увидимся? – спросил он у ее подъезда.
– Завтра суббота, – с улыбкой ответила Марта. – Репетиции никто не отменял.
Матвей вернул ей улыбку. Ему нравилось, как она раз за разом удивляла его: то робкая и послушная, то дерзкая и воинственная. Марта, которая и шаг боялась ступить без разрешения матери, вдруг обманывала и юлила, и все ради него.
– Куда хочешь пойти?
– Не знаю.
Она правда не знала, ведь не было разницы, куда, лишь бы вместе. И Матвей подумал, что обязательно должен придумать что-нибудь захватывающее.
– Ладно, завтра зайду за тобой как обычно.
Он наклонился и на этот раз медленно и нежно поцеловал.
– А то получится, как в прошлый раз.
Марта рассмеялась. В прошлый раз действительно получилось глупо: он у нес ее скрипку и вспомнил об этом только на середине пути, когда получил от нее взволнованное СМС. Марте еще пришлось придумывать несуществующий предлог, чтобы выйти из дома типа “за хлебом”. Хорошо, никто из домашних не стал проверять, что она принесла домой не нарезной батон, а скрипку.
Марта открыла дверь своим ключом и зашла в прихожую. Улыбка не сходила с ее лица. Она разулась, когда из кухни выглянула мама:
– Почему поздно сегодня?
– Решила пройтись пешком, – и, так как ответ Илону не удовлетворил, Марта добавила. – Заболталась с Региной.
– Ты наказана, если вдруг забыла. Никаких прогулок до конца месяца.
– Я помню.
Марта вздохнула, и понесла скрипку в комнату. Переоделась, расчесала волосы, и тут же на телефон пришло сообщение от Матвея, сразу подняв ее настроение.
Я дома. Ты чем занимаешься?
Сажусь ужинать.
И что на ужин?
Не знаю, судя по запаху, макароны по-флотски. А у тебя?
Матвей отправил смайлик, пускающий слюнки, и добавил:
У меня сегодня тоже что-то съедобное.
Марта рассмеялась. Если Матвей так говорил, значит, Есения отдыхала от творческого загула и все свободное время посвящала семье, то есть ему и Аське.
Приятного аппетита.
Она положила телефон на тумбочку и пошла ужинать. Сегодня разговор за столом можно было назвать почти нормальным, и то в основном благодаря стараниям Родиона, который, вместо того, чтобы сидеть в телефоне, все время подталкивал Илону и Марту к диалогу.
– Как прошла репетиция?
– Нормально.
– Лучше сосредоточься на поступлении, – мать бросила белоснежную салфетку на стол. – Сегодня будем тренировать слепую игру.
Марта закатила глаза: она ненавидела играть на скрипке “в глухую”, когда Илона надевала наушники и заставляла ее раз за разом проигрывать одни и те же ноты.
– Я нормально играю, сегодня хочу отдохнуть.
Мать посмотрела на нее с вызовом.
– Нет. Сегодня по расписанию репетиция. Потому что завтра выходной, а я тоже живой человек и хочу отдыхать.
Спорить было бесполезно, и Марта без аппетита доела ужин, поставила тарелку в посудомойку и ушла в свою комнату. Проверить сообщение от Матвея она не успела, потому что в комнату вошла Илона, и Марте пришлось отложить телефон.
Мать надела наушники, и ей ничего не оставалось, как подключить к разъему скрипку. Не спрашивая разрешения, она начала играть мелодию для оркестра, и Илона махнула рукой.
– Сначала.
Марта выдохнула носом. Приступ неконтролируемой, почти осязаемой злости заставил сильнее сжать смычок, и она заставила себя закрыть глаза и отдаться музыке.
Потому что, если не закроет, если увидит еще хоть один жест матери, который прервет исполнение на середине и опять заставит ее вернуться назад, все закончится ссорой.
Но Илона не остановила, и Марта, к собственному удивлению, отыграла этюд до конца, а, когда открыла глаза, увидела в руках матери свой телефон. Наушники Илона бросила на колени, а большим пальцем истерично двигала по экрану, прокручивая переписку, которая не предназначалась для ее глаз.
– Отдай!
Марта дернулась вперед. Смычок упал под ноги плашмя, но мать оказалась проворнее. Вскочила и отступила наш шаг. Наушники тоже упали, с глухим щелчком выдернув из разъема скрипки штекер.
– Это мой телефон, отдай! – снова крикнула Марта, и на глаза навернулись слезы.
Илона встретила ее требование оценивающим взлетом бровей.
– Ты с ним переписываешься? Как давно это началось?
Она потрясла смартфоном, и Марта протянула руку, но мать спрятала телефон за спиной.
– Отдай мой телефон! – глухо потребовала она, и глаза Илоны вспыхнули недобрым светом.
– Отвечай на вопрос!
– Не обязана! – бросила Марта, задыхаясь от гнева.
Кажется, в ее теле дрожала от возбуждения каждая клеточка: руки, спина, ноги – все органы чувств были напряжены до предела.
– Пока ты живешь в моем доме, пока ты ешь мою еду и тратишь мои деньги…
Марта прервала тираду матери криком. Это было страшный, гортанный звук, который родился где-то внутри ее груди и вырвался на волю с такой силой, что прозвучал как рычание. Дикое, необузданное рычание загнанного в угол зверя.
Марта размахнулась, снова закричала и швырнула скрипку в стену. Та ударилась о диплом, и вместе с осколками пластика на кровать посыпалось стекло. Диплом покачнулся и сорвался с гвоздя, по пути зацепив рамки, что висели ниже. Скрипка бесформенной грудой упала на постель, обмякшие струны, словно змеи, обвили разломанный пополам корпус.
– Немедленно верни мне мой телефон! – закричала Марта, срываясь на хрип.
– Родион! Родион, иди сюда, немедленно!
Илона посмотрела на дверь, ища в отце защиты, и Марта поняла, что мать никогда не сделает так, как она просит. Ни по хорошему, ни по плохому. И папа не встанет на ее сторону, когда увидит, что Марта натворила.
Потому что мама одна, и ее обижать нельзя!
А ее, Марты, разве две? Разве ее можно ни во что не ставить!?
Она снова закричала, слезы выступили на глаза, и Марта бросилась на Илону. Перехватила за запястья, пытаясь выбить телефон из рук, и мать тоже закричала, когда в комнату ворвался Родион. Оттащил брыкающуюся Марту в сторону, и она в миг обмякла, не в силах сдержать рыдания.
– Что здесь происходит? Что… что ты устроила, Марта!?
– Она все это время общалась с этим мальчиком! Ты знал, что они встречаются почти каждый день!?
Родион обвел глазами усыпанную осколками постель, уничтоженную скрипку и посмотрел на Илону. Долгим, тяжелым взглядом, от которого мать вдруг прервалась на полуслове, словно он мысленно приказал ей замолчать.
– Это правда?
Марта не ответила. Она сидела на полу, спрятав лицо в коленях и рыдала, громко и судорожно всхлипывая.
– Я видела их переписку! Это уже ни в какие рамки не лезет! Я говорила, что ты с ней слишком мягок, и вот к чему это привело – теперь у нее любовь на уме!
Родион поморщился от слова “любовь”, как будто Илона сказала что-то гадкое, и вздохнул. Потом отошел в сторону и сказал:
– Иди, я сам с ней поговорю.
– Ты? Поговоришь? – Илона фыркнула, но Родион бросил на нее еще один тяжелый взгляд, что мать вышла, гордо вскинув голову.
А отец с грустью посмотрел на то, что осталось от скрипки, на осколки и разбитые рамки дипломов и попытался убрать все руками, но потом понял бесполезность затеи и просто завернул все разрушения в плед.
– Так, давай проходи в себя и начинай наводить порядок. Как успокоишься, мы поговорим.
Марта отрицательно мотнула головой.
– Это мой телефон! – крикнула она с надрывом. Губы дрожали, и слезы текли из глаз, не переставая. – Никто не имеет права брать его без спроса!
– А это – твоя мать, – грубо отрезал Родион, но тут же смягчился. – И она дольше тебе живет на этом свете и знает, что хорошо, а что нет. Ты обманула нас, Марта. В семье так дела не делаются.
Она знала, что так будет. Что отец никогда не встанет на ее сторону, и будет защищать мать до конца, даже если та не права, и горечь разочарования только усилила ее боль.
Матвей бы никогда так с ней не поступил.
Отец помолчал немного, будто ожидая от Марты каких-то других, правильных слов, но, так и не дождавшись, вздохнул. Собрал покрывало в тугой узел, и осколки внутри звякнули друг о друга. Проходя мимо, он коснулся ладонью макушки Марты, но она отдернула голову, а, когда Родион вышел, вскочила и закрыла дверь на замок изнутри.
Потом посмотрела на экран телефона, который ей все-таки удалось отнять у Илоны, и поняла, что снова плачет. Потому что имени Матвея в списке закрепленных чатов не оказалось – пока они ругались Илона удалила его.
Но не до конца, не хватило знаний, и Марта, сопя носом, вытащила их переписку из архива, потом разблокировала контакт и открыла карточку абонента, чтобы выучить его номер наизусть.
