Текст книги "Соло на двоих (СИ)"

Автор книги: Эмма Ласт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 28

Устав впустую водить смычком, Регина отложила скрипку и посмотрела на часы. С начала репетиции прошло пятнадцать минут, а Светлана Анатольевна так и не появилась.

– Может, она заболела? – предположил Вано.

– Вряд ли. Вспомни, когда ей кондиционером нерв продуло, она обкололась обезболом и все равно пришла, – возразил Матвей.

– А когда у нее дочку не с кем было оставить, попросила Наумовича подменить.

Ребята закивали, соглашаясь с Региной, и Марта предложила:

– Может, дойти до учительской и спросить? Вдруг, что случилось?

Матвей поднялся.

– Хорошая идея.

Он прислонил гитару к спинке ее стула и подмигнул.

– Могу доверить только тебе.

Она расплылась от удовольствия, а Матвей спрыгнул со сцены и пошел к двери, зная, что она все это время провожала его взглядом. В коридоре Матвей повернул направо, к лестнице, взлетел на второй этаж и, распахнув дверь секретарской, замер на пороге.

Перед кабинетом Сергея Наумовича собралась целая толпа незнакомых людей в строгих костюмах: трое мужчин и одна женщина. Светлана Анатольевна стояла за спиной директора с таким несчастным видом, что у Матвея защемило в груди от нехорошего предчувствия.

– Жалоба поступила анонимно, – мужчина протянул Сергею Наумовичу бланк с синей печатью. – Однако, принимая в расчет перечисленные в ней обвинения, мы обязаны провести собственное расследование.

Матвей шагнул вперед, и Светлана Анатольевна, которая заметила его первой, предостерегающе мотнула головой.

– Поэтому собрали независимую комиссию, призванную выявить и устранить все нарушения, – мужчина развел руками. – Чистая формальность.

Сергей Наумович пробежал глазами официальную бумагу и, пожевав нижнюю губу, возразил:

– Уверен, это какая-то ошибка. В нашей академии условия зачисления на первый курс одинаковые для всех.

– Буду только рад, если так оно и есть, – мужчина отступил в сторону и указал на коллег. – В комиссию вошли три человека. Их имена и контакты есть в служебной записке, можете ознакомиться. Надеюсь на вашу всестороннюю помощь.

Он снова обернулся к Сергею Наумовичу.

– Начнем, пожалуй, с личных дел и вступительных табелей?

– Документы в учительской, я вас провожу.

Директор вытянул руку, приглашая членов комиссии последовать за ним, и направился к двери. Поравнявшись с Матвеем, он улыбнулся:

– Репетиция скоро начнется, подожди в коридоре.

Но Матвей не послушался, и, проводив Сергея Наумовича тяжелым взглядом, вернулся в секретарскую к Светлане Анатольевне.

– Что случилось?

Учительница обхватила лицо руками и вздохнула.

– Что же с нами будет… какой ужас! Какой ужас…

– Ничего с нами не будет, – проворчала женщина, что работала у Сергея Наумовича секретарем и имени которой Матвей не знал. – У нашего начальника все по полочкам. Поковыряются в бумажках для вида день– другой, накалякают отписку и уйдут. Тоже мне, беда.

Дверь секретарской открылась, и в комнату вошла еще одна женщина. Крупная, в юбке с драпировкой, из-за которой казалась еще шире и необъятнее, и яркой блузкой с бантом на шее.

– Директор у себя?

– Вышел, чего там? – ответила секретарь.

– Не проходит перевод. В банке говорят, счета академии заморозили. Отсылают к приставам, а я их в глаза не видела никогда.

Светлана Анатольевна застонала и осела на ближайший стул, а Матвей, который чувствовал все нарастающую панику, подошел ближе.

– Вам плохо? Может, воды?

Дверь открылась снова, пропуская внутрь Сергея Наумовича, и три женщины заголосили разом:

– Что делать с отменой перевода?

– Сергей Наумович, ребята так готовились! Как я им теперь скажу, что мы в конкурсе не участвуем?

– Кстати, звонили из Лицея, спрашивали…

– Стоп!

Директор хлопнул в ладоши, и эхо удара разнеслось во стороны, заглушив голоса. Женщина из бухгалтерии поджала губы, Светлана Анатольевна прикрыла рот рукой, а секретарь нацепила на нос очки и повернулась к монитору.

– А теперь спокойно и по очереди, что случилось? Лидия Петровна, какой перевод не прошел?

– Да за конкурс ваш, Всероссийский. Хотела бронь оплатить за гостиницу и трансфер, а банк не пускает.

Она вручила директору бумаги и подбоченилась. Сергей Наумович пробежал глазами по листку и коротко спросил:

– Оперативные расходы прошли?

– Все, что вчера оформила, да.

– Хорошо, разберемся.

Он повернулся к Светлане Анатольевне.

– Никому ничего не говорите, ребят пугать раньше времени не стоит. Уверен, они не задержатся здесь дольше пары дней. Все будет хорошо.

Он посмотрел на Матвея:

– А ты с каким вопросом пожаловал?

Матвей сглотнул.

– Можно посмотреть на донос?

Сергей Наумович улыбнулся, но как-то неуверенно.

– Да ерунда это все, не забивай голову.

– Я никому не скажу, – настаивал на своем Матвей, и директор сдался.

Протянул ему сложенный вчетверо листок и засунул руки в карманы, наблюдая за тем, как Матвей читает.

– Есть идеи, кто это может быть?

Кадык Матвея дернулся и, не глядя директору в глаза, он вернул бумагу.

– Нет.

– Ладно, – Сергей Наумович перевел взгляд на Светлану Анатольевну. – Репетицию провести сегодня сможете?

Они неуверенно кивнула.

– Я постараюсь.

Светлана Анатольевна поднялась, пригладила волосы и отправилась с Матвеем в актовый зал, но репетиция все равно прошла не задалась. Несмотря на то, что ребята давно уже выучили свои партии, сегодня почти все допускали глупые ошибки и, вконец измученная, учительница отпустила их домой на полчаса раньше.

– Не верю своим ушам, свобода!

Вано с восторгом толкнул дверь актового зала, пропуская Марту и Матвея вперед.

– Какие планы? Может, прогуляемся вместе до ТЦ? (торговый центр – прим. автора)

– Я за, – ответила Регина, а Матвей покачал головой.

– Без нас с Мартой.

– Что, романтические планы?

Вано поиграл бровями, но Матвей ничего не ответил, и саксофонист сдулся.

– Ладно, голубки, увидимся завтра на репетиции.

Они попрощались с оркестрантами и уже знакомой дорогой двинулись в сторону дома Марты. Было тепло и сухо, но в парке все равно пахло прелой листвой.

– Что-то случилось? Ты сегодня какой-то молчаливый, – спросила Марта.

Матвей остановился и развернул ее лицом к себе. По его взгляду она поняла, что не ошиблась – что-то действительно было не так.

– Это ты написала анонимную жалобу на Наумовича?

Марта попыталась вдохнуть и не смогла. Не что-то – все, все было не так! Рука в пальцах Матвея задрожала, и она опустила глаза, заправив прядь волос за ухо.

Секунды молчания затянулись, и Матвей разжал ладонь. Холод, который коснулся руки Марты в том месте, где раньше грели его пальцы, заставил ее поежиться от ощущения внезапного одиночества.

– Я ничего такого не хотела… это было на эмоциях… я даже не думала, что…

– Ну, хотя бы не врешь, глядя мне в глаза.

Холод в его голосе заставил Марту внутренне сжаться.

– Я никогда тебе не врала.

– Да, ты просто бесилась и завидовала.

– По-началу, да, завидовала! И ты это прекрасно знал, но сейчас…

– Ты должна была мне сказать, – отрезал Матвей.

– Да я вообще про нее забыла! – Марта повысила голос, и лицо Матвея окаменело. – Говорю же, это было на эмоциях!

– И теперь твои эмоции могут стоить Сергею Наумовичу места.

Марта мотнула головой.

– Но… это же ерунда, он ничего плохого не сделал…

– Знаешь, почему Светлана Анатольевна сегодня была такой нервной? Потому что министерство прислало в академию комиссию с проверкой, – Матвей вздохнул.

– Я не хотела…

Марта шмыгнула носом, и вытянула руки, надеясь на примирительные объятия, но Матвей уклонился.

– Одним гадким поступком ты создала проблемы огромному количеству людей. Но знаешь, что интереснее всего?

Марта опустила руки, уже не сдерживая слез. Его слова ранили не так сильно, как то, что Матвей отшатнулся, стоило Марте потянуться к нему.

– Мы не сможем принять участие в конкурсе, потому что счета академии заморозили.

Глаза Марты расширились, а Матвей цокнул языком.

– Так и знал, что это заденет тебя больше всего. Плевать на директора, плевать на ребят, главное – это блистать на сцене Кремлевского зала, да?

– Неправда, мне не плевать! – попыталась возразить Марта, но Матвей прервал ее жестом.

– Я думал, ты выше этого, – он скривился, словно она причинила ему физическую боль. – Теперь понимаю, что был неправ. Надеюсь, комиссия уйдет ни с чем… И плевать на этот долбанный конкурс! – он поджал губы. – Но если Наумович потеряет из-за тебя работу …

Марта расплакалась, когда Матвей вернул ей скрипку.

– Я тоже уйду.

Он набросил на голову капюшон толстовки и отвернулся. Марта всем телом качнулась вперед, словно еще оставался шанс переубедить Матвея, но ноги словно приросли к асфальту.

Загорелся зеленый, и Матвей перешел дорогу, а Марта почувствовала, как из груди будто вырвали огромный кусок, и на месте сердца осталась кровоточащая пульсирующая дыра.

Она отвернулась и бросилась бежать. Из-за рыданий дыхание все время сбивалось, и она выдохлась, не пробежав и двух кварталов. Жалость к себе сменилась злостью, а потом обезоруживающей беспомощностью.

Марта с ненавистью посмотрела на скрипку в своих руках и замахнулась, но выбросить не решилась. Это бы ничего не изменило. Она утерла слезы и медленно пошла дальше.

Дождь застал ее в арке, но Марта не обратила на него никакого внимания. Стоило ей выйти во двор, как он превратился в ливень, и к подъезду она подошла мокрая насквозь.

Сбросила у входа кроссовки и пропитанную дождем кофту, и пока никто из родителей не увидел ее, проскользнула в свою комнату и заперлась изнутри. В груди все горело, и Марта растерла ладонями солнечное сплетение.

Чувство вины было таким сильным, что она почти задыхалась. Марта встала и упала ничком на кровать. Мысли рваным хороводом кружились в голове: Матвей, директор, конкурс и счета, билеты, отель, Кремлевский зал и снова Матвей.

Матвей, Матвей, Матвей!

О чем бы она не думала, он всегда появлялся на периферии ее сознания. Марта вытерла слезы о покрывало и перевернулась на бок, поджала под себя ноги и забегала глазами по противоположной стене.

Потом медленно выдохнула, и закрыла глаза.

Всю свою жизнь до знакомства с Матвеем, Марта уступала желаниям других. Чтобы порадовать или, наоборот, чтобы не расстроить, она делала то, что от нее ждали, оставаясь любимой, но несчастной.

И Матвей показал ей, что все может быть по-другому. Что можно оставаться собой и не терять расположение близких, их любовь и одобрение.

Марта коснулась пальцами татуировки и зажмурилась.

Нет, она не позволит Матвею уйти. Не позволит их истории оборваться из-за какой-то глупой ошибки. Она будет за него бороться так, как он боролся за нее.

Потому что плохой поступок еще не делал Марту плохой. Все ошибались, и она не была исключением. И Матвей обязательно поймет это, когда перестанет злиться.

Глава 29

Дверь в мастерскую Есении оказалась заперта, и Матвей впервые в жизни почувствовал облегчение от того, что мама вернулась к творчеству, а, значит, его настроение останется без внимания, и неизбежный при других обстоятельствах разговор по душам не состоится.

Он сбросил кроссовки и замер в широкой полосе света, что выбивалась из-под двери зала и делила темный коридор пополам. Аська в комнате смотрела мультики. Матвей слышал веселую музыку и голоса ее любимых персонажей, и знал, что стоило ему переступить порог, как сестра заполнит собой все пространство.

Пространство, в котором самому Матвею было жизненно необходимо побыть одному. Он растер свободной рукой лицо и бесшумно шагнул в спальню родителей. Прикрыл дверь и ничком распластался на кровати лицом вниз. Гитара тихо тренькнула, приземлившись на покрывало рядом, и Матвей закрыл глаза.

Он все еще злился, сжимая челюсти до скрипа, но вместе с тем поверх гнева все ярче проступало и другое чувство: горечь разочарования. Марта написала анонимку, когда они еще не были вместе. Это было подло, но вполне ожидаемо, с учетом того, что она вытворяла на репетициях.

А потом они сблизились, перешли черту дружбы, став друг для друга чем-то большим, но она все равно ничего не сказала. Матвей перевернулся на спину, тяжело вздохнул и спрятал лицо в сгибе руки.

На что она рассчитывала? Что случится чудо, и жалобу не примут к рассмотрению? Или она потеряется среди других заявок? Все это время Марта знала и молчала – осознание этого факта разрывало Матвея изнутри.

Знала и молчала…

Он не проснулся, когда под утро Есения толкнула дверь спальни и усталость на ее лице сменилась удивлением. Свет с улицы проникал в комнату через единственное двустворчатое окно, и был слабым, предрассветным, но ей хватило, чтобы почувствовать – что-то случилось.

Она осторожно убрала к стене гитару, присела рядом с сыном на самый край и коснулась завитков его волос, влажных у лица то ли от пота, то ли от слез. Острый локоть смотрел в потолок, пряча от нее его глаза.

Есения поправила сбившуюся на груди футболку, и встала. Затем подцепила пальцами угол покрывала и по диагонали, на сколько хватило, укрыла Матвея, а потом ушла в детскую.

Аська спала, свернувшись калачиком, на постели брата. Есения осторожно примостилась на краю и обняла малышку одной рукой, прижимаясь щекой к ее макушке и вдыхая клубничный запах детского шампуня.

Первая любовь всегда была непредсказуемой. Яркой, живой и неподконтрольной нашим желаниям. Есения закрыла глаза и провела рукой по спине Аськи, прислушалась к ее мерному дыханию.

Ян не был первой любовью Есении. К тому моменту, как их пути пересеклись, она уже научилась собирать свое сердце по кусочкам, а потому многого не ждала. И подпускать близко сразу не собиралась, но Ян проник ей под кожу, пророс в тело и чувства так естественно и легко, будто внутри нее всегда было свободное место, оставленное специально для него.

Их связала не только музыка и живопись, но и ощущение, что никто другой не смог бы занять это место. Что рожденный двумя творческими сердцами симбиоз, автономный и полноценный по своей природе, больше ни в ком не нуждался.

А потом на свет появился Матвей, и Есения поняла, что любовь, которая горела в ее сердце к Яну, стала еще крепче, еще сильнее. Рождение ребенка только сильнее сблизило их.

Есения смахнула слезы и свернулась вокруг Аськи калачиком.

Ее маленькая булочка появилась на свет в тот же год, когда стало известно о болезни Яна. Тогда казалось, что они справятся, но в систему их семьи вдруг само по себе встроилось слово “неизлечимо”, и Ян сгорел меньше, чем за год.

Есения хотела похоронить свое сердце вместе с ним, но не смогла. Матвей с Аськой тоже были частью их любви, их автономного симбиоза, и, как она поняла позднее, гораздо более весомой, чем все, что когда-либо происходило между ней и Яном.

И она приказала себе жить. Склеила отравленную невосполнимой потерей душу снова, только на этот раз с помощью творчества и детей.

– Кажется, у твоего сына разбито сердце, – прошептала Есения в пустоту раннего утра, и Аська заворочалась и закинула на ее бедро теплую ногу в домашних клетчатых штанах.

За окном затарахтел стартер. Трижды прокрутился вхолостую и двигатель завелся, откликнувшись утробным ревом, а улицу заполнили звуки русского радио.

 
Однажды мои минусы станут для кого-то уже не критичны…
Однажды и я улыбнусь, когда спросят: «Ну что там на личном?»
(слова из песни TEMNEE “Однажды” – прим. автора)
 

Есения закрыла глаза и улыбнулась.

– Как скажешь.

На репетицию Матвей не явился. И, хотя Светлана Анатольевна была напряженной и задумчивой, оркестрантам об отмене конкурса не сказала ни слова.

– Так, кто-нибудь знает, почему Матвей опять пропустил занятие? – учительница посмотрела на Марту, и та опустила глаза.

– Я знаю, где он живет. Могу выяснить.

– Сделай доброе дело, – Светлана Анатольевна растерла переносицу. – На сегодня все, вы большие молодцы.

Марта спрятала скрипку в чехол, попрощалась с ребятами и вышла из актового зала. Забрала в гардеробе куртку и, накинув капюшон, вышла на улицу ветреного и по-осеннему угрюмого города.

Она и сама хотела дойти до Матвея и попробовать вызвать его на разговор, но предлог, озвученный Светланой Анатольевной, как будто прибавил ей решимости.

К счастью, звонить в домофон не пришлось, и Марта проскользнула в подъезд Матвей, когда из него на улицу вывалились трое подростков. Замерла перед входной дверью и нажала на звонок.

Несколько минут ничего не происходило, а потом на пороге появилась Есения.

– Здравствуйте, а Матвей дома?

Марте показалось, что по ее губам скользнула грустная улыбка, и Есения отступила на шаг, приглашая Марту внутрь.

– У себя в комнате, – она подбоченилась и крикнула. – Аська, иди помоги мне с растворителем!

Сестра Матвея тут же выскочила в коридор и, заметив Марту, остановилась.

– Пливет! Ты плинесла мне что-нибудь вкусненькое?

Марта беспомощно пожала плечами, сгорая от стыда – она так зациклилась на предстоящем разговоре с Матвеем, что такое простое действие, как покупка угощения для Аськи, просто вылетела у нее из головы.

– Пирожок, а ну, не наглей! – Есения всплеснула руками и утянула дочь в мастерскую, закрыв за собой дверь.

Марта шагнула вглубь темного коридора и остановилась на развилке. Из-за двери справа послышались гитарные аккорды, и она последовала за звуком.

Матвей сидел на кровати спиной ко входу и проигрывал уже знакомый Марте мотив. Мелодию, что красками отпечаталось на его руке. Марта дождалась, пока Матвей закончит, и тихо сказала:

– Привет.

Он не обернулся. Перевернул лист нотной тетради и продолжил играть, но уже другую мелодию. Сердце Марты провалилось куда-то вниз, но она заставила себя пройти вперед и встать напротив.

Так, чтобы видеть его лицо.

– Давай, пожалуйста, поговорим.

– О чем? – без особого интереса спросил Матвей.

Горло Марты перехватило от обиды, она вот-вот готова была расплакаться опять и тогда, она это понимала, разговора точно не получится, поэтому сжала кулаки и заставила себя собраться.

– О том, что я сделала. И о чем очень сожалею.

– М-м-м, ясно.

От его холодности было физически больно. Матвей даже не потрудился поднять на нее глаза, и Марта поняла, что проваливается в отчаяние. Что заготовленные заранее слова стираются из памяти, и она больше не знает, как себя вести.

– Пожалуйста, одна я не справлюсь, – Марта обхватила себя за плечи. – Мне нужна твоя помощь.

Матвей оторвал взгляд от нот и посмотрел на нее.

– Помощь? Хочешь, чтобы я разгреб тот бардак, что ты натворила? Боишься, что кто-нибудь узнает, и твоя маска лучшей скрипачки на свете треснет?

– Нет, я боюсь, что ребята не попадут на конкурс.

Матвей фыркнул.

– Почему то раньше тебе это не особо беспокоило.

– Меня беспокоит сейчас, – голос Марты дрогнул. – Пожалуйста, прости меня. Я правда не хотела, чтобы все так получилось. Я скучаю… – выдохнула она, и глаза увлажнились.

Матвей ответил не сразу. Отложил гитару, спрятал в ящик стола тетрадь и скрестил руки на груди.

– Я не знаю, чем тебе помочь.

Это было ожидаемо, но Марта все равно расплакалась и спрятала лицо в ладонях, стыдясь своей слабости и одновременно с этим упиваясь ею. Если бы рядом, как раньше, была Илона, то непременно утешила ее. Поддержала, назвав произошедшее глупостью, и успокоив совесть Марты лживыми заверениями в том, что справедливость восторжествовала, и сожалеть было не о чем.

Но Матвей даже не попытался снять с нее груз вины. Он хотел, чтобы Марта прочувствовала ее в полной мере. И от этой мысли стало совсем горько.

– Прости, что разочаровала тебя, – сказал она, шмыгая носом.

И, хотя Марта адресовала эти слова Матвею, на самом деле, она проговорила их самой себе. Той Марте, что не смогла стать лучшей скрипкой, оправдать ожидания матери и не заслужила любви Матвея.

Она шагнула вперед, но он вдруг перехватил ее за талию и прижал к себе. Марта ткнулась носом в футболку Матвея, вдохнула его запах и перестала сдерживаться. Слезы неудержимым потоком хлынули из глаз, и он в ответ, все так же не произнося ни слова, только крепче обнял ее.

Марта не понимала, значили ли эти объятия то, что Матвей простил ее, но спросить не успела. В комнату влетела Аська:

– Пошли чай пить! – крикнула она и дернула Матвея за руку.

– Через пять минут, – сестра кивнула и убежала, а он спросил у Марты. – Успокоилась?

Они кивнула, и тогда Матвей разжал объятия.

– Иди умойся, я подожду здесь.

Когда Марта вернулась, он стоял на балконе. Солнце, которое всю последнюю неделю играло в прятки, показалось из-за туч и осветило старую детскую площадку, темные лужи в провалах полуразрушенной дорожки и старые качели.

Марта остановилась рядом и коснулась плеча Матвея своим. Он не отстранился, но и не обнял ее, продолжая молча смотреть на улицу, думая о чем-то своем. И Марта стояла рядом и ждала.

– Я очень злюсь на тебя, – наконец, сказал Матвей.

– Я знаю, – Марта вздохнула и опустила глаза.

– И пока не представляю, как все исправить, – добавил он, и ее сердце сжалось.

– Может быть, все обойдется?

Матвей обернулся, и его брови взлетели вверх.

– Было бы слишком просто.

Марта подалась вперед и, пока он не отвернулся, коснулась руки Матвея и спросила:

– Ты простишь меня?

Вместо ответа он притянул ее к себе и уткнулся носом в макушку.

– Если бы это касалось только меня, да. Я бы простил тебя, но…

Матвей вздохнул, но Марта и так знала, что он хотел сказать. Матвей переживал за Сергея Наумовича, и ей стало стыдно. Илона учила ее думать только о себе, ставить свои желания на первое место и никогда и никому не уступать, а Матвей… он был другим, и на его фоне Марта вдруг почувствовала себя ужасной эгоисткой.

Она отстранилась.

– Идем пить чай? – спросил Матвей, разжимая объятия, но Марта покачала головой.

– Мне нужно домой.

Он не стал уговаривать, и просто кивнул.

– Тебя проводить?

– Не сегодня.

Марта коротко попрощалась с Есенией, пообещав Аське в следующий раз принести что-нибудь вкусненькое, и вышла за дверь. А Матвей зашел на кухню и сел к столу, обхватив пальцами остывшую чашку с чаем.

– Хочешь поделиться? – спросила мама и подтолкнула к нему пиалу с печеньем.

– Не сегодня.

Есения хотела спросить, почему Марта покинула их дом с покрасневшими от слез глазами, но сдержалась. Матвей не сказал “нет”, а, значит, велика была вероятность, что завтра или позже он передумает.