Текст книги "Кувырком (ЛП)"
Автор книги: Эмма Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 20
Через несколько часов вдруг обнаруживаю себя на пороге дома Челси. Спотыкаюсь и едва не падаю. Абсолютно не помню, как здесь оказался. Оглядываюсь на свою машину – припаркована абы как.
Причем на газоне.
Хорошо, что с подработкой парковщиком не сложилось, с такими – то отстойными навыками в этом деле.
Свет в резиденции Мак-Куэйдов не горит, вокруг мертвая тишина. Внезапно соображаю, что, видимо, немного поздновато для визита и, уж конечно, чересчур поздно, чтобы стучать в дверь.
Вспоминаю про запасной ключ. Ведь я гребаный гений!
Приподнимаю коврик − вот он, блестящий серебристый кусочек металла. Отпираю замок и крадусь на цыпочках, по крайней мере, насколько позволяет мое почти стокилограммовое тело. Клацая крошечными коготками по деревянному полу, приближается меховой шарик. Обнюхивает ноги.
− Здорово, Шэгги. А где Скуби? – Хихикаю, хотя это совсем не смешно.
Прохожу на кухню и вынимаю из холодильника бутылку воды. Только осушаю до половины, как на кухню с бейсбольной битой в руках врывается Челси.
При виде меня испуг на лице сменяется раздражением. Ну хотя бы биту опустила.
− Джейк? Ты напугал меня до чертиков!
Делаю глоток воды и невнятно мычу:
− Ск – о–о – олько раз говорил тебе убрать этот ч – ч–ч – ертов ключ из – под коврика? Воры там проверяют! Всегда. В смысле… эй блин, посмотри на меня. Я проник в дом, и теперь тебе от меня не спрятаться.
Наклоняет голову и хмурит брови. Так мило. Хочется расцеловать эту морщинку. И вообще все лицо. Хочется облизывать и ласкать ее языком, тереться о нее всем телом, пока Челси не пропитается моим запахом. Чтобы каждый, приближаясь, сразу понимал − она уже занята.
Мда, звучит не очень.
− Ты что, пьян? – шепчет.
Обязательно надо спрашивать? Я же использовал выражение «эй блин». Разумеется, я напился до бесчувствия.
− О да, пьян в стельку.
«Спасибо, капитан Очевидность».
− Ты… все в порядке?
− Тяжелый день на работе, сладкая. Я заслужил попойку.
− Что случилось?
Не отвечая, тихо говорю:
− Мне нужно было тебя увидеть. Благодаря тебе все… все становится лучше.
Несколько секунд Челси смотрит на меня не отрываясь. Затем ставит биту в угол и протягивает руку.
− Говори потише, хорошо? Не разбуди детей.
Это было бы ужасно. Изображаю, как замыкаю рот невидимым ключом.
Но когда она хочет повести меня за собой, хватаю ее за руку и с такой силой тяну, что Челси в меня аж врезается. Потому что мне надо кое – что ей сказать.
− Челси… я не имел в виду то, что сказал. На самом деле я на твоей стороне.
Нежно улыбаясь, всматривается мне в лицо. Проводит рукой по моим волосам.
− Знаю.
Нам удается добраться до ее спальни никем не замеченными. Она закрывает дверь, я плюхаюсь на кровать и дергаю галстук. Челси приходит на помощь и снимает его с меня через голову. Затем принимается за рубашку и брюки и раздевает до трусов и футболки.
Смотрю на нее из – под отекших век, наслаждаясь блуждающей по ее лицу укоризненной улыбкой и тем, как грациозно она двигается.
− Ты такая красивая, − не могу сдержать восхищения.
Сидя на полу и перекидывая мои носки через плечо, поднимает глаза.
− Ты и сам ничего. – Кивает на кровать. – Давай, залезай.
Подчиняюсь приказу, и Челси ложится рядом. Опустившись на подушку, закидываю руку за голову. Челси придвигается ко мне и прижимается щекой к сердцу.
− Что с тобой, Джейк?
Где-то глубоко внутри лежит правда. Она свернулась в тугой черный клубок под тяжелыми слоями разочарования. Страха. И стыда. Но правда хочет, чтобы ее увидели, как раненое животное открывает уязвимый живот, когда понимает, что потерпело поражение. Просто чтобы ускорить то, что будет дальше.
− Я плохой человек.
Шепотом высказанное признание эхом отдается в тишине комнаты. Челси приподнимает голову. Чувствую, как ее подбородок упирается мне в ребра.
− Ты один из самых лучших людей, которых я когда – либо встречала. Во всех смыслах. – В голосе слышится недоверие, игривость, будто думает, что я ее дразню.
Не спорю. Она сама скоро все поймет. «Правда освободит тебя». Смех да и только. Если правда уродлива, становишься ее пленником, а когда она выплывает наружу, в клочья разносит весь твой мир.
− Я когда-нибудь рассказывал тебе об отце?
− Ты сказал, что он бросил вас, когда тебе было восемь.
Фыркаю.
− Ага, свалил, и слава богу. – Качаю головой, погружаясь в черный омут воспоминаний, которые лучше бы забыть навсегда. – Он был больным ублюдком, даже в хорошие дни. Но когда выпьет, становился на самом деле опасным. Мама… обычно мама сидела так тихо, что я не отрывал глаз от ее груди – хотел убедиться, что она все еще дышит. Казалось, будто она пытается слиться с обоями, лишь бы у него не возникло причины… Но таким, как мой папаша, не нужны причины. Они выдумывают свои.
Мой голос звучит бесстрастно и будто издалека.
− В последний раз это случилось из-за того, что она чихнула. – Эта картина до сих пор у меня перед глазами. Как он перевернул поднос, забрызгав своим ужином телевизор и стены, как картофельное пюре стекало по обоям, оставляя за собой жирный след. Как он схватил маму. – Можешь поверить? Она, черт побери, всего лишь чихнула.
С тех пор, как начал рассказ, в первый раз бросаю взгляд на Челси. Она смотрит на меня с состраданием и грустью. Брови нахмурены, уголки губ опущены с сочувствием, которое не воспринимается как жалость.
− А она ведь такая миниатюрная, Челси. Даже в детстве я понимал, что она намного меньше него. – Облизываю губы, чтобы суметь произнести следующие слова. – Он столкнул ее с лестницы. Помню, я подумал, что на этот раз он не остановится. Он уже говорил маме, что однажды убьет ее. Что, когда это произойдет, просто зароет ее где – нибудь, где никто и никогда не найдет. Сказал, никто не будет по ней скучать… − Глаза жжет от воспоминаний, горло сжимается. – Только я.
Смаргиваю слезы и откашливаюсь.
− Так что я пошел к его кровати. Под ней был ящик, и тупой осел хранил там заряженное ружье. Я вернулся в гостиную и направил ружье на него. Оно не было тяжелым, руки совсем не дрожали. Но когда я взвел курок, звук показался таким громким. Отец тут же остановился, замер. Все понял. Он медленно повернулся, и я нацелил ружье ему прямо в грудь. Сказал убираться, оставить нас… иначе пристрелю. И я бы пристрелил.
Внезапно понимаю, что уже какое-то время Челси гладит меня по груди и животу успокаивающими круговыми движениями. Благодаря этому нахожу силы закончить.
− Видимо, правду говорят про трусов. Они выбирают своей целью только слабых, кто не может дать отпор. Потому что он ушел и больше не возвращался.
Секунду слышится только наше общее дыхание. Потом Челси с восхищением говорит:
− Поэтому ты занимаешься тем, чем занимаешься.
− О чем ты?
− Ты защитник. Защищаешь людей. Как защитил свою маму… и Рори. Ты дал им шанс начать все сначала.
Зажмуриваюсь.
− Большинство видят это несколько в ином свете, Челси.
Теплая рука прижимается к моей щеке.
− Я вижу это именно так.
Не хочу, чтобы выражение на ее лице когда – либо менялось. Нежное, полное обожания, будто я герой романа. Боже, чертовски хочется быть эгоистом. Хочется прижаться к ней, содрать одежду и уничтожить хоть малейший шанс, что когда-нибудь она посмотрит на меня иначе.
Хочу удержать ее.
Но уродливая правда всегда выходит наружу. Челси заслуживает услышать ее от меня.
− Сегодня я защищал мужчину. Такого же, как мой отец.
Нежное поглаживание замедляется. Останавливается.
− Его жена… прожила с ним тридцать лет, терпела все его дерьмо и наконец набралась храбрости уйти. Послать его ко всем чертям. – Тяжело сглатываю. – А я лишил ее этого. Он бьет ее, я это знаю, и из-за меня он и дальше будет ее бить. – Смотрю Челси в глаза в надежде найти в них ответ, как жить дальше. – Он чудовище, а я защищал его. Кто я теперь такой?
Ее сердце бьется быстрее, как дрожащая птичка, которая вдруг поняла, что попала в клетку. Она всматривается мне в лицо… подбирает слова.
Тихим, доверительным голосом пытается успокоить:
− Джейк, иногда в жизни приходится принимать трудные решения…
Беру ее за плечи и притягиваю к себе.
− В том же и проблема! Если бы я был хорошим человеком, не было бы этого трудного выбора. Иногда… иногда все так правильно, что должно быть легко.
Что-то внутри меня трескается и ломается под тяжестью всего того, что я хочу. Я хочу ее, эту бесстрашную, удивительную женщину. Хочу детей. Этих идеальных, ужасных, чудесных ребят, которых она любит всем сердцем. Хочу, чтобы они были моими. Обнимать их, защищать и учить. Видеть их радость, смех и любовь. Приходить к ним домой и греться в их чувствах. Хочу вызывать эти радость, смех и любовь.
Но больше всего я хочу заслужить их.
Быть достойным их.
Сегодняшний же день лишь указывает на тот суровый и непреложный факт, что я недостоин.
− Не следовало мне приходить, − говорю с болью в голосе. – Ты заслуживаешь мужчину, который знает, что такое хорошо и как поступать правильно. Я хочу… Боже, я хочу быть этим мужчиной!
Молча Челси высвобождается из моих рук, вскарабкивается чуть выше и прижимает мою голову к груди.
Такая мягкая и теплая, и пахнет так чертовски приятно. Шепчет, поглаживая меня по виску, по затылку, пропуская волосы сквозь пальцы. Ни в каком другом месте мира я не хотел бы быть. Только здесь.
− Все хорошо, Джейк. Засыпай. Шшш. Все хорошо.
Глава 21
− По – моему, он умер.
− Он не умер. Все еще дышит.
− А человек может дышать, когда умрет?
− Нет. Хотя может быть. Но тогда понадобится вентилятор.
«Меня обнюхивают».
− А пахнет, будто умер.
Кто-то давит мне на веко, затем приоткрывает его. Перед глазами расплывается любопытное личико Розалин.
− Ты умер? – вопит она.
Видимо, думает, что я к тому же и оглох.
Освобождаю глаз, дернув головой.
− Да, я умер. – Перекатываюсь на бок, подальше от громких голосов. – Дайте мне покоиться с миром.
Невозможно заурядным словом пульсация описать, что творится сейчас у меня в голове. Такое ощущение, будто паразиты с острыми когтями пробрались в череп и теперь с остервенением грызут его изнутри. Мутит дико. В последний раз от перепоя меня рвало в двадцать два года; возможно, сегодня тот самый день, когда это повторится.
− Знаешь, я могу облегчить твои мучения.
Предложение исходит от Рэймонда. Медленно переворачиваюсь на спину и разлепляю глаза. Четверо в школьной форме − Рэймонд, Рори, Райли и Розалин, − пялятся на меня с любопытством и отвращением. Больше с отвращением.
− Как?
− Наша мама была помешана на гомеопатии и всяких травах. Могу смешать что – нибудь для тебя.
− Ладно.
Вот показатель моего отчаяния − прислушиваюсь к девятилетнему ребенку.
По стеночке ползу на кухню. Челси, в узких черных леггинсах и футболке с эмблемой университета Беркли, в которой ее грудь выглядит просто божественно, уже там. Если бы я только чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы как полагается выразить свое восхищение!
Она зачерпывает ложкой отвратительную зеленую жижу и отправляет в рот Ронану. С трудом удерживаюсь от рвотного позыва. А малыш, кажется, наслаждается.
− О, ты проснулся, − восклицает Челси радостно. А затем, уже менее радостно, добавляет: − Выглядишь ужасно.
− Логично, − бубню. – Чувствую себя так же.
Сажусь за остров в центре кухни. Рэймонд вытаскивает блендер и закидывает туда всякие соки, ампулы и капсулы. Запускает его, и моя голова взрывается. Через две бесконечные минуты коричневая, зернистая бурда переливается в стакан передо мной. Все впиваются в меня глазами, даже Ронан, словно я человек – волк из шоу уродцев старинного цирка.
− Правда поможет? – спрашиваю Рэймонда.
− Ну… − поджимает губы. – Либо поможет, либо тебя вырвет. В любом случае, станет лучше.
Дело говорит.
Стараясь не дышать, выпиваю тремя глотками. Затем мерзко отрыгиваю, желудок отвечает бурлением. Опускаю голову на стол.
− Кто – нибудь сжальтесь и пристрелите меня.
− Так, дети, пора в школу, − выпроваживает их Челси, вручая под недовольное нытье коробки с обедом и рюкзаки. Слышу, как они шаркают ногами в коридоре и стук входной двери. Видимо, я задремываю на несколько минут, потому что, когда в следующий раз открываю глаза и поднимаю голову, на кухне только мы с Челси.
Она ставит передо мной стакан воды с деланно спокойным выражением на лице.
− Спасибо.
Я не очень хорошо помню вчерашнюю ночь, только отдельные слова и образы. Но чувствую потребность извиниться.
− Прости за вчерашнее.
− Почему? – Складывает тарелки в раковину. – Ты ко мне не приставал.
− Нет, такое я бы точно запомнил.
Едва заметно улыбаясь, бросает на меня быстрый взгляд.
− Челси. – Отчаяние в голосе заставляет ее остановиться и посмотреть мне в глаза. – Прости за то, что я тогда сказал. Ты значишь для меня больше, чем просто хорошее времяпрепровождение, ты ведь знаешь? Ты должна это знать. Ты… значишь для меня гораздо больше. А я не очень хорошо справляюсь с… важным.
Жесткое выражение лица смягчается, взгляд становится нежным и теплым. Облизнув губы и обдумывая каждое слово, говорит:
− Я скучала по тебе. Знаю, прошел всего один день, и, вероятно, тебя напугает… Но мне нравится, когда ты рядом. Нравится все, что мы делаем вместе. Нам не обязательно двигаться дальше, если тебя это нервирует. Не возражаю, если все останется как есть. Ведь сейчас все… довольно здорово.
Взяв Челси за руку, притягиваю к себе. Накрываю ее ладонь своей, и ее ручка исчезает между моими лапищами. Такая миниатюрная. Такая красивая.
− Я тоже считаю, что все здорово.
У Челси на лице расцветает улыбка.
− Хорошо.
Зеваю и потягиваюсь… и черт возьми, больше не чувствую себя куском дерьма! Что-то есть в идее Рэймонда с этим питьем. Надеюсь, он записал рецепт.
− Мне пора на работу. Но прежде чем ехать домой переодеваться, очень хочется принять душ.
Челси проводит пальцами по моим волосам, массируя голову.
− В доме целых пять ванных. Выбирай.
Ухмыляюсь:
− Мне нравится та, что в твоей спальне.
Горячая вода чудесно действует на напряженные мышцы. Опускаю голову, позволяя воде стекать по телу, смывая вчерашний день. Разговор с миссис Холтен и Томом Колдуэллом и чувства, которые они во мне пробудили, утекают в сток.
Вхожу в спальню Челси, обернув бедра полотенцем. Она там, раскладывает лоскуты кружев и шелка по ящикам. Смотрит на меня, провожая глазами капли, сбегающие по груди и животу. Член сразу же твердеет под ее взглядом.
И она определённо это замечает.
Окинув жадным взглядом твердые очертания под полотенцем, с придыханием спрашивает:
− Тебе лучше?
Провожу языком по нижней губе:
− Намного.
После этого полотенце недолго остается на моих бедрах.
В последующие дни мы с Челси вновь находим свой ритм, в спальне и вне ее. Жизнь возвращается к норме – к странному и немного другому виду нормальности, включающему ее и детей. Однажды днем Челси присоединяется за обедом ко мне, Бренту, Софии и Стэнтону, и все это время София держит Ронана на руках. Я вожу Рори на соревнования Малой бейсбольной лиги, и когда его включают в команду, мы все вместе отмечаем это пиццей на заднем дворе. К Розалин приходит новый учитель игры на фортепьяно, и я контролирую, чтобы никаких линеек. Райли открывает для себя группу «5 Seconds of Summer», и «One Direction» понижаются в статусе. Хотя, честно говоря, разницы между ними не вижу никакой. Ронан теперь спит не просыпаясь всю ночь, что просто зашибись. К Рэймонду больше не цепляется тот придурок. Риган показывает власть своим расширившимся словарным запасом, каждый раз говоря нам «нет».
Все замечательно.
Но потом наступает день, когда меняется все. Когда все летит в тартарары.
После того, как миссис Холтен забрала свое заявление на мужа и решительно отказалась хоть как – то содействовать прокурору, Колдуэллу пришлось снять обвинения с сенатора. Дело посчитали моей победой. Для моей карьеры это чертовски удачный поворот. Теперь я любимый сотрудник Джонаса Адамса и фаворит сенатора Холтена, довольно – таки влиятельного человека в Вашингтоне. Однажды в пятницу во второй половине дня сенатор выкраивает время в своем загруженном графике, чтобы прийти в нашу фирму для встречи со мной. Пообщаться по – свойски и обсудить мое будущее.
Обсудить все детали сделки с дьяволом.
Расположившись в кожаных креслах в кабинете Джонаса, смакуем виски. Холтен разглагольствует о своем близком друге, против которого выдвигают обвинения в отмывании денег. У него темные, бездонные, почти бездушные глаза. Прямо жуть на меня наводят.
Пока сенатор бубнит, у меня в кармане начинает вибрировать телефон. Незаметно бросив на него взгляд, вижу на экране имя Челси. Перенаправляю звонок на автоответчик. Через несколько минут телефон звонит снова, и у меня екает в груди.
Палец на секунду нерешительно зависает над телефоном, но затем я снова отправляю ее на автоответчик. Вполне возможно, это решающая встреча для моей карьеры. Послушать же, сколько метров Ронан смог сегодня проползти, я смогу и позже.
Осушив бокалы, мы плавно переходим на мои недавние дела и на последнее заседание с оправдательным вердиктом. Тут в кабинет входит Вероника, личный секретарь мистера Адамса. Ей явно неловко.
− Извините, что прерываю, джентльмены. – Смотрит на меня: – Миссис Хиггенс на первой линии. Вам срочный звонок, мистер Бекер.
Первая мысль о детях. Рори снова попал в какую – то заварушку? Или с кем – то из них что-то случилось? Может быть, с Риган? Сейчас ее очередь. Что-то относительно несерьезное, конечно же, перелом или порез, который срочно нужно зашить.
Скрываю беспокойство, пожимая плечами и глядя на Холтена и босса:
− Прошу прощения. Приходится платить за большую востребованность.
Адамс кивает:
− Воспользуйся моим телефоном, Бекер.
Они возобновляют разговор, я же подхожу к столу и нажимаю требовательно мигающую кнопку. На линии слышится щелчок, затем пауза перед соединением, и раздается голос Челси.
− Джейк?
Сразу понимаю, что ситуация серьезная. Ее голос… другой. Какой – то плоский и пронзительный одновременно. И говорит с тяжелым придыханием, как если подвернешь лодыжку или порежешь руку и стараешься дышать, превозмогая боль.
− Что случилось?
− Здесь Джанет. С… полицией. У них… ордер…
Пол уходит из – под ног.
− Они забирают детей, Джейк.
Накатывает тошнота, кажется, будто сейчас упаду. Шарю рукой в поисках опоры, чтобы остановить падение.
Сглатываю желчь.
− Выезжаю немедленно. Скажи им… − Подавляю ругательство, готовое сорваться с языка. – Скажи им, я уже еду.
− Поторопись, − шепотом умоляет она. И звонок прерывается.
Возвращаю трубку на место. Приходится задействовать все свое самообладание, чтобы не выскочить из кабинета пулей или не проломить стену, пытаясь сократить путь.
− Прошу извинить, но мне необходимо уйти. – Портфель уже в руках, иду к двери.
Меня окликает Адамс:
− Бекер, у сенатора Холтена свободное время есть только сейчас.
Вцепившись в дверную ручку, оборачиваюсь:
− Еще раз прошу прощения, что не удалось пообщаться подольше, сенатор. Но, − даже не раздумываю над следующими словами, – у меня семейный форс – мажор.
Глава 22
Влетаю в дом. Аж трясусь от бешенства и злости, но изо всех сил стараюсь взять себя в руки. Эмоции делают небрежным и неосмотрительным. А мне нужно быть во всеоружии.
В холле пусто, иду в гостиную. Там первой вижу Райли. У ее ног упакованная синяя парусиновая спортивная сумка. Розалин уткнулась ей в живот и плачет. Райли потирает спину сестренки. Четырнадцатилетняя девочка поднимает на меня полные слез глаза.
− Все нормально, – кивает, пытаясь быть смелой. – Со мной все в порядке.
Замечаю в углу полицейского в форме. Выглядит очень молодо, видимо, только из академии. Интересно, когда он клялся служить и защищать, думал ли, что в обязанности входит вырывать испуганных детей из родного дома? Офицер берет с кофейного столика в углу фото в рамке.
− Не трогай, − рявкаю.
Возвращает фотографию на место и в знак капитуляции поднимает руки. Протискиваюсь мимо него к Челси. Рядом Риган, абсолютно безразличная к суматохе, а из переносной люльки на полу за происходящим внимательно наблюдает Ронан. Глаза Челси широко распахнуты от страха, руки сжаты. Завидев меня, она вздыхает с облегчением.
− Джанет, что за черт?! – Социальный работник стоит рядом с Челси.
Джанет качает головой:
− Я не подавала никаких заявок. Приказ пришел сверху.
− От кого?
«Кому надо оторвать голову?»
− Директор агентства по делам детей и семьи просмотрел дело и принял решение изъять детей. Декстер Смид.
Беру распоряжение суда из рук Челси.
− «Пренебрежение и оставление малолетних в опасности»?! – читаю. – Это долбаная шутка?!
Джанет поджимает губы, совсем не выглядя счастливой.
− Мне правда жаль.
Снова просматриваю ордер, проверяя дату, формулировку, подписи. Выискивая хоть что – нибудь. Что угодно, черт побери!
− Ты же можешь их остановить? – спрашивает Челси и глядит умоляюще. – Направить какую – нибудь бумагу, запросить отсрочку? Чтобы дети остались?
В голосе надежда. Вера. Доверие, безграничное доверие. Меня это просто убивает.
Беру ее за локоть и даю клятву:
− Мы вернем их. Обещаю, Челси… мы их вернем.
Минуту смотрит на меня не моргая. Будто не может понять, что я говорю. Потом до нее доходит. Зажмурившись, резко вдыхает через нос. Затем открывает глаза, и я вижу, как там внутри возникает стена. Кирпичик за кирпичиком, чтобы суметь выдержать удар. Чтобы быть сильной ради племянников, пока… пока они не уедут.
Челси кивает и выжимает дрожащую улыбку. Подхватив Риган, направляется к Райли и Розалин. Поглаживает их по волосам, говорит, что они ненадолго останутся у друзей Джанет. Как это будет здорово. Как весело им там будет.
Молюсь, чтобы они не услышали дрожи в ее голосе.
− Куда вы их отвезете? – спрашиваю Джанет.
Только месяц назад читал судье статью о переполненных детских домах и нехватке адекватных приемных семей в Вашингтоне. В красках представляю, как три машины, в каждой по двое малявок, разъезжаются в разные стороны. Разлучая их.
− Не имею права вам это рассказывать.
− Тогда хотя бы скажите, что они останутся все вместе, Джанет, – рычу. Но мой голос настолько напряжен, что больше
напоминает мольбу.
Сжаливается надо мной.
− Есть одна семья, с которой я раньше работала. Они хорошие люди. То, что надо. Они согласились приютить всех шестерых… на выходные.
Вскидываю голову.
− На выходные? И только?!
На мой взрыв Джанет реагирует спокойно.
− После все будет зависеть от того, где есть свободные места. – Ее голос вновь звучит деловито: – Все в файле с документами – права Челси, варианты действий. Она может запросить срочное рассмотрение.
− Ад и все дьяволы.
На лестнице слышатся шаги. Первым появляется Рэймонд. Стоическое выражение на лице, выдают только покрасневшие глаза и шмыганье носом. Бросив сумку, бежит к Челси и тут же оказывается в ее объятиях.
Пытаюсь сообразить, что бы сказать. Какие – нибудь слова, которые хоть немного приободрят их в творящемся кошмаре. Но не успеваю и рта открыть, как по лестнице спускается Рори. Голубые глаза пацана круглые от шока. Жду, что он присоединится к братьям и сестрам в их сплоченных объятиях. Побежит к тете. Но ошибаюсь.
Он бежит ко мне.
В меня врезается теплое маленькое тело, худые руки стискивают изо всех сил. Голос звучит приглушенно, так как Рори утыкается лицом мне в живот, но я все равно слышу каждое слово.
− Мне жаль. Прости меня. Я буду вести себя хорошо. Клянусь, я буду хорошим.
Потерянный, несчастный ребенок изливает сердце… и рвет мое на куски. Начинает щипать глаза.
Опускаюсь на колени и слегка его отстраняю.
− Ты в этом не виноват, Рори. Ни один твой поступок не имеет никакого отношения к тому, что сейчас здесь происходит.
− Но…
− Твоей вины здесь нет, парень.
Икает.
− Не позволяй им… нас… забрать.
Мой голос звучит твердо и уверенно:
− Я верну тебя домой. Верну вас всех.
Он заглядывает мне в глаза, ищет там правду.
− Когда?
Про себя кляну время дня, расписание суда и многие другие обстоятельства, влияющие на ответ.
− В понедельник. Я верну вас домой в понедельник. – Откидываю ему назад волосы и вытираю залитое слезами лицо. – Помнишь, что я говорил вам с братом о мужчине и его слове?
Кивает:
− У мужчины есть только его слово. Мужчина говорит то, что имеет в виду, и делает то, что говорит.
Криво улыбаюсь.
− Верно. Даю тебе слово, Рори. Я верну вас всех домой в понедельник.
Бросаю взгляд на Челси и стоящих рядом детей. Все внимательно смотрят и слушают. Вновь смотрю на Рори.
− А до тех пор будь молодцом. Ты должен быть сильным, хорошо? Заботьтесь друг о друге. Не ругайтесь. Помогайте друг другу.
Через пару секунд Рори сжимает зубы. Кивнув, вытирает щеки тыльной стороной ладони. Он готов.
Сажаем детей в микроавтобус. Перед этим Челси целует и обнимает каждого, с трудом их отпуская. Покрасневшее личико Розалин залито горючими слезами.
− Я хочу остаться здесь.
− Знаю, детка. – Провожу костяшками пальцев по ее щеке, вытирая слезы и пристегивая ремень безопасности. – Это ненадолго. Время пролетит быстро, − обманываю ее.
У Риган дрожат губки, хотя не уверен, что она понимает, что происходит.
− Нет…
Не могу выдавить ни одного слова в ответ. Способен только поцеловать ее в лобик.
Отходим в сторону, когда Джанет захлопывает дверь. Громкий звук отдается эхом, будто поворот ключа в замке тюремной камеры. Джанет садится за руль.
Челси машет рукой и продолжает говорить, даже когда дети уже больше ее не слышат:
− Я люблю вас! Ведите себя хорошо, мы скоро увидимся. Все будет хорошо. Не волнуйтесь. Я об… − голос пресекается. – Обещаю, все будет хорошо.
Она все еще машет, когда микроавтобус трогается и вслед за полицейской машиной проезжает по извилистой дороге, через ворота и исчезает из вида.
И тут же лицо Челси кривится. Из горла вырываются хриплые всхлипывания, она закрывает лицо ладонями. Кладу руки ей на плечи, чтобы знала – я здесь, рядом.
Челси кричит. Жуткий, пронзительный вой, который не забуду до самой смерти. Такая острая, невообразимая боль, когда невозможно даже думать. Лишь бесконечный поток отчаянных рыданий.
У нее подгибаются колени, и я ее подхватываю.
Сжав мою рубашку в кулаках, прячет лицо на груди, мгновенно пропитав слезами. Ее плечи дрожат от безутешных рыданий.
− Они были так напуганы, Джейк. О боже, они были так напуганы.
Ужасно. Каждое слово жалит как удар плети, рассекая плоть, превращая внутренности в кровавое месиво. Сразу отношу ее в спальню. Везде в доме следы детей – игрушки, улыбающиеся с фотографий на стенах лица, – а в спальне их присутствие не так сильно. Сажусь на кровать, сжимая Челси в объятиях. Глажу по волосам, целую в лоб, нашептываю бессмысленные ободряющие слова.
Челси долго и громко плачет. Я понимаю, дело не только в детях, это освобождение от всех чувств последних месяцев. Вся скорбь, боль, одиночество и страх, которые она не позволяла себе чувствовать.
− Мой брат был хорошим братом, − всхлипывает.
− Знаю.
− Я любила его.
− Конечно, любила, − тихо отвечаю.
− Теперь его нет. Мне так его не хватает… так сильно.
Обнимаю еще крепче.
− Знаю.
Ее голос звучит хрипло:
− Мне нужно было сделать для него одну вещь, всего одну вещь… и я не справилась! Я их потеряла…
− Шшшш… все хорошо, – прижимаюсь губами к ее лбу.
− Их нет. О боже… их забрали…
− Мы их вернем. Ну, тихо, тихо… обещаю.
Наконец утомившись, Челси проваливается в глубокий сон. Я не сплю всю ночь, обнимая ее. Шепчу ей, когда она всхлипывает, когда брови панически хмурятся, пока вновь не успокаивается. И думаю о детях. О каждом, мысленно их представляя. Голоса, маленькие ручки, как они пахнут, когда возвращаются с улицы − грязью, солнцем и невинностью. Говорю себе, что, думая вот так о них, каким – то образом их защищаю. Оберегаю.
Но воображение – страшная штука. Вспоминаю все те ужасы, о которых читал, которые видел сам, слышал от клиентов и коллег. Гадаю, не зовут ли пострелята Челси или, может, родителей. Вдруг прячутся под одеялом или плачут в подушку, потому что вокруг незнакомые пугающие люди. Потому что не знают, что будет завтра.
Самая долгая ночь в моей жизни.
