Текст книги "Собрание сочинений. т.2. "

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)

XIV
Мариус выигрывает десять тысяч

Клуб Корнэй был одним из тех дозволенных клубов, о которых шла речь в предыдущей главе. Чтобы состоять в нем, нужно было быть принятым большинством голосов и уплатить двадцать пять франков вступительного взноса. Но в действительности доступ к игорному столу был свободен для всех. На первых порах, да и то лишь для видимости, к зеркалу прикреплялся список новых посетителей, а те, кто не был включен в этот список, должны были представить рекомендацию кого-нибудь из членов клуба. Но вскоре перестали спрашивать рекомендацию и не брали на себя труд вывешивать список: входи кто хочет…

Хозяин погрузочной конторы был, конечно, человеком порядочным, не способным ни на какую низость. Но привычка к разгулу толкала его на странные дружеские связи. Он простодушно говаривал, что ему больше по душе плуты, нежели честные люди: с ними скучно, а с теми весело. Безотчетно искал он сомнительного общества, где можно было, распоясавшись вовсю, развлекаться на свой лад, то есть шуметь и бесноваться. Впрочем, под напускной простоватостью он прятал необычайную хитрость и осмотрительность: никогда не делал ничего такого, что бросало бы на него тень, играл редко, при малейшей опасности отстранялся. Подлость большинства завсегдатаев клуба Корнэй была ему небезызвестна, он посещал его потому, что там бывали доступные женщины, и еще потому, что там он мог удовлетворять свои ненасытные желания выскочки.

Совер и Мариус по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в обширную залу с двумя десятками мраморных столиков. Вдоль стен тянулись диваны, обитые красным плюшем, а посреди комнаты были в беспорядке наставлены соломенные стулья, – совсем как в кафе. В глубине комнаты находился большой стол, крытый зеленым сукном с нашивками из красного сутажа в виде двух квадратов; между ними возвышалась корзинка для игранных колод – так выглядел карточный стол; вокруг были расположены кресла.

Войдя в залу, Мариус окинул ее испуганным взглядом. Он задыхался, как человек, упавший в воду. Можно было подумать, что он очутился в логове хищных зверей, готовых растерзать его. Сердце у него колотилось, на висках выступил пот. Какое-то смешанное чувство страха и гадливости держало его в неподвижном, неловком и растерянном состоянии.

В зале было почти безлюдно. Какие-то мужчины пили вино. Две женщины в углу негромко и оживленно разговаривали между собой. В глубине комнаты, неосвещенный и пустой, чернел карточный стол: еще не были зажжены газовые рожки, свисавшие над серединой «зеленого поля». Мало помалу к Мариусу вернулось самообладание; но кровь в его жилах по-прежнему лихорадочно пульсировала.

– Что будем пить? – спросил Совер.

– Что хотите, – безучастно ответил молодой человек, с боязливым любопытством поглядывая на карточный стол.

Совер заказал пиво. Он во весь рост растянулся на диване и закурил сигару.

– Смотрите, вот Клерон и ее подруга Иснарда! – закричал он вдруг, заметив двух девиц, разговаривавших в углу. – Какие душки! А? Что скажете? Вам бы пару таких крошек, и от ваших горестей не осталось бы и следа.

Мариус взглянул на девиц. Клерон, маленькая брюнетка, была в черном бархатном платье, ветхом, потертом, замусоленном; ее бледное, увядшее лицо, все в желтых пятнах, выражало такую усталость, что сердце сжималось от жалости. Иснарда, долговязая, сухопарая, выглядела еще более старой и потрепанной; ее костлявые плечи, казалось, вот-вот продырявят полинялое шелковое платье. Мариус не понимал, как может Совер так пылко восхищаться этими созданиями. Он отвернулся; его всего передернуло от отвращения; цветущее личико Фины на миг предстало перед ним, и ему сделалось стыдно, что он находится в подобном месте.

Девицы, привлеченные громкими возгласами Совера, обернулись и захохотали.

– Ох, и разбитные девчонки, – прошептал бывший грузчик, – вот кто не даст вам соскучиться… Не смотаться ли нам с ними потом куда-нибудь?

– Разве сегодня не будут играть? – резко перебил Мариус своего спутника.

– Господи боже мой! Чего вам так не терпится? – снова заговорил Совер; он окончательно разлегся на диване, стараясь привлечь внимание девиц. – Да, черт возьми, будут играть, и, коли хотите знать, до самого утра будут играть… Времени, ей-ей, предостаточно… Посмотрите лучше, как пожирают меня глазами и Клерон и Иснарда…

Завсегдатаи постепенно прибывали. Слуга зажег газовые рожки, и несколько посетителей пошли рассаживаться вокруг «зеленого поля». Посылая улыбки знакомым мужчинам, девицы принялись вертеться по зале; как только банкомет взял карты в руки, они сразу же подсели к нему, явно надеясь поживиться несколькими двадцатифранковиками. Тут и Совер соизволил подойти к столу.

Мариус с минуту постоял, присматриваясь к игре. Затем наклонился к своему спутнику и попросил его:

– Будьте добры, объясните мне, как за это взяться?

Хозяин погрузочной конторы от души посмеялся над неосведомленностью молодого человека.

– Но, милый мой, – отозвался он, – нет ничего легче. С луны вы свалились, что ли? Кто же не умеет играть в баккара?.. А ну-ка, садитесь… Положите вашу ставку сюда или туда, в один из квадратов, очерченных красной полосой… Как видите, банкомет пользуется двумя, разными по цвету, колодами по пятьдесят две карты в каждой; он сдает по две карты на квадрат и две – себе. Десятки и фигуры в счет не идут; девятка – самое большое очко, к нему и надо стремиться… Если у вас больше очков, чем у банкомета, – вы выигрываете, если меньше – проигрываете… Вот и все.

– Однако, – заметил Мариус, – я вижу, что некоторые просят еще какую-то карту.

– Да, каждому дано право переменить карту, чтобы наладить игру… – продолжал объяснять Совер, – по чаще всего ее таким образом портят… Советую вам все время придерживаться шестерки: это самое выгодное очко.

Мариус сел к столу.

– Вы не играете? – снова спросил он Совера.

– Нет, – ответил тот, – я, честно говоря, предпочитаю побалагурить с Клерон.

И он пошел увиваться за маленькой брюнеткой. На самом деле хозяин погрузочной конторы не чувствовал никакого желания рисковать деньгами. Он находил, что игра – сущее разорение. Смена переживаний из-за выигрышей и проигрышей казалась ему чересчур быстрой; он любил более основательные и долговременные удовольствия.

Банкомет тасовал карты.

– Начнем, господа, – сказал он.

Дрожащей рукой положил Мариус пятьдесят франков на зеленое сукно. Он решил разыграть свои сто франков в два приема.

Красные круги поплыли у него перед глазами; в голове поднялся такой гул, что мысли мешались, в ушах звенело, взор мутился. Все чувства в нем были напряжены до предела, сердце замирало.

– Ставок больше нет! – объявил банкомет и сдал карты.

Мариус, который шел первым, взял их в руки и оторопел: у него была пятерка. Он попросил переменить карты, теперь у него была четверка. Исход партии был предрешен, все открылись. У банкомета была тройка. Шепот изумления пробежал среди сидящих вокруг стола: Мариус выиграл.

С той минуты молодой человек больше не принадлежал себе. Он жил как во сне. Свыше пяти часов не вставал он с места, обессиленный, утомленный, усыпленный однообразием игры; он неизменно выигрывал, а если у него случались неудачи, то они приводили к еще большим удачам. Смелость его ходов бросала в дрожь партнеров; ему везло совершенно неправдоподобно, и он начисто обыграл всех банкометов, одного за другим.

Какой-то пожилой человек, сидевший рядом с ним, долго смотрел на него изумленным и завистливым взглядом. Наконец человек этот наклонился к нему и тихо спросил:

– Сударь, не откажите в любезности сказать, какая у вас «маскоточка»?

Мариус не расслышал: «маскоточка» на языке провинциальных игроков – своего рода амулет, якобы приносящий счастье своему обладателю. Все картежники более или менее суеверны. Каждый из них придумывает себе покровителя – какого-нибудь маленького божка, помогающего, по его мнению, удержать удачу.

Молчание Мариуса, казалось, покоробило престарелого господина.

– Полагаю, что я не совершил никакой нескромности, – снова заговорил он, – попросту говоря, мне любопытно знать, в чем причина такого везения… Лично я никогда этого не скрываю, вот моя «маскоточка».

Он снял шляпу. На донышке ее было изображение богородицы. В другое время Мариус благодушно улыбнулся бы. Но, взвинченный многочасовой игрой, он нетерпеливо отмахнулся и, не говоря ни слова, продолжал придвигать к себе кучу золота.

Совер, пораженный удачей своего спутника, подошел и стал позади него. Чем самому играть, он предпочитал смотреть, как играют другие. Груда денег, разложенных на карточном столе, – приятное зрелище, особенно для того, кто ничем не рискует. Клерон и Иснарда последовали его примеру и с развязным видом облокотились на спинку кресла, в котором сидел Мариус. Девицы наклонялись к молодому человеку, улыбались ему, ласкали его взглядом. Их привлекал блеск золота, как хищных птиц запах добычи.

Пробило пять часов. Тусклый свет забрезжил в окнах. Постепенно все разошлись, и Мариус остался один на один со своим десятитысячным выигрышем.

Молодой человек просидел бы за этим столом до завтрашнего утра, ничего не соображая, не сетуя на усталость, валившую его с ног. Больше пяти часов провел он за картами, как автомат, с одной лишь мыслью: «Выиграть, побольше выиграть». Ему хотелось бы сразу покончить со всем этим, в одну ночь вырвать у слепого случая выкуп Филиппа и навсегда забыть дорогу в клуб.

Оказавшись в одиночестве, одурманенный, ослепленный, разбитый волнением и усталостью, он в отчаянии поискал глазами, с кем бы еще сыграть. Мариус уже подсчитал свой барыш и знал, что он равен почти десяти тысячам.

Ему не хватало пяти тысяч. Он бы отдал все на свете, чтобы до утра было еще далеко; тогда, пожалуй, он бы успел пополнить нужную ему сумму. Молодой человек все сидел и сидел над своим золотом, и пока руки его опускали в карманы монету за монетой, складывали одни к одному банковые билеты, глаза высматривали в зале какого-нибудь запоздалого игрока.

Рядом с ним, за маленьким столиком, находился человек, который всю ночь наблюдал игру, не принимая в ней участия. Заметив, что Мариусу везет, он устроился поближе к нему и уже не выпускал его из виду. Человек этот, казалось, чего-то выжидал. Он дал всем разойтись и, не сводя глаз с юноши, присматривался к его горячечному возбуждению; он караулил его, как караулят верную добычу.

В ту минуту, когда Мариус, взволнованный и огорченный, решился было уйти, незнакомец живо вскочил и подошел к нему.

– Сударь, не хотите ли составить мне партию в экарте? – спросил он.

Мариус уже готов был с радостью принять предложение, когда Совер, следовавший за ним по пятам, схватил его за руку и тихо сказал:

– Не играйте.

Молодой человек обернулся, взглядом вопрошая хозяина погрузочной конторы.

– Не играйте, – повторил тот, – если хотите сохранить в кармане десять тысяч… Ради бога, откажитесь и уйдемте поскорее… Вы мне потом спасибо скажете.

Мариус рад был бы не послушаться Совера, но тот тащил его все ближе и ближе к двери и, видя колебания Мариуса, позволил себе ответить за него.

– Нет, нет, господин Феликс, – обратился он к игроку, предлагавшему партию в экарте, – мой друг устал, он не может дольше оставаться… До свидания, господин Феликс.

Господин Феликс казался весьма раздосадованным таким оборотом дела. Он пристально посмотрел на Совера, как бы говоря: «За каким дьяволом вы вмешиваетесь?» Затем, повернувшись на каблуках, присвистнул и процедил сквозь зубы:

– Так, значит, зря пропала ночь!

Совер ни на шаг не отпускал от себя Мариуса. Выйдя на улицу, молодой человек сердито спросил своего спутника:

– Почему вы не дали мне сыграть?

– Эх вы, бедный простачок! – ответил хозяин погрузочной конторы. – Да потому, что мне было жаль вас, потому, что я не хотел, чтобы дражайший господин Феликс выиграл ваши десять тысяч.

– Что ж, по-вашему, он шулер?

– О нет, он действует по самым строгим правилам.

– В таком случае я мог бы выиграть.

– Нет, проиграли бы… У господина Феликса точный расчет. Он поступает так: никогда не берется за карты ночью. В предрассветный час, когда игроков трясет лихорадка, он тут как тут и усаживает кого-нибудь из них за стол для экарте. Речь идет уже не об азартной игре, а об игре, требующей ума и полного хладнокровия. Господин Феликс спокоен, осторожен, у него свежая, ясная голова, тогда как его партнер настолько возбужден и ослеплен, что даже не видит своих карт; вы и глазом не моргнете, как вас в несколько приемов честнейшим образом облапошат.

– Понимаю. Очень вам благодарен.

– Господин Феликс выиграл уже целое состояние, применяя каждую ночь свою систему… Впрочем, повторяю, он ведет себя безупречно… Только подстраивает все так, что партнеры его играют, как разини… Вот как преуспевают ловкие люди… На его месте я бы взял патент на это изобретение.

Мариус не промолвил больше ни слова. Он и Совер остановились посреди безлюдной улицы, против входа в клуб Корнэй. Было пасмурно и дождливо, отвратительные запахи подымались от мостовой, а свежий предутренний ветер пробирал насквозь. Оба дрожали, хотя застегнулись до самого подбородка, и шатались как пьяные. Лица их были бледны, глаза мутны, так что прохожим – очень редким в этот час – становилось понятно, какую ночь провели приятели.

Мариус собрался было уйти, когда почувствовал, как чья-то холодная рука коснулась его руки. Он обернулся и узнал Иснарду. Клерон уже вцепилась в Совера. Чуя золото, они неотступно следовали за этими мужчинами: их манили десять тысяч Мариуса. Девицы поставили себе целью урвать свою долю из этой суммы. Молодой человек казался им недотепой, и, по их мнению, его легко было оставить в дураках и без стеснения обобрать.

Иснарда засмеялась и сказала чуть хмельным голосом:

– Неужели, господа, вы сейчас завалитесь спать?

Не скрывая отвращения, Мариус грубо выдернул руку.

– Душеньки, – отозвался Совер, – я бы не прочь угостить вас завтраком… Что скажете, а? Обещайте только хорошенько развлечь меня… Пойдете с нами, Мариус?

– Нет, – резко отказался молодой человек.

– У, мосье не пойдет, – захныкала Клерон. – Какая досада… Угостил бы нас шампанским… С него ведь причитается.

Мариус пошарил в карманах и, вытащив две горсти золота, швырнул их Клерон и Иснарде. Нисколько не обидевшись, девицы проворно спрятали деньги.

– До вечера, – сказал Мариус Соверу.

– До вечера, – ответил тот.

Подхватив девиц под руки, хозяин погрузочной конторы ушел, горланя песни, адским шумом оглашая безмолвную улицу.

Мариус проводил их взглядом и поплелся на улицу Сент, в свою тихую комнатушку. Было шесть часов утра. Он погрузился в свинцовый сон и проспал до двух часов пополудни.

Открыв глаза, он прежде всего увидел на комоде деньги – свой выигрыш. Червонные блики пробегали по золоту, и ему стало не по себе; перед ним сразу, с необычайной четкостью всплыла ночь в игорном доме; от острого волнения какой-то комок подкатил к горлу. Он подумал, что стал, видно, заправским картежником, если, не успев очнуться от сна, уже готов был опять отправиться в клуб, чтобы еще разок попытать счастья. При мысли о картах что-то в нем дрогнуло и запылало. Он снова ощутил всю гамму жгучих наслаждений.

Мариус убеждал себя: «Нет, неправда, у меня не может быть этой ужасной страсти, нельзя за такое короткое время стать картежником; я играю, чтобы освободить Филиппа, а не ради своего удовольствия». Он не посмел глубже заглянуть в свою душу.

Затем, подумав о Фине, он еле удержался от слез. Внутренний голос говорил ему, что теперь, когда у него уже есть десять тысяч, ему незачем возвращаться в игорный дом; пять тысяч можно, конечно, достать, не подвергаясь опасности потерять то, что выиграл.

Он оделся и вышел на улицу. Голова у него трещала. Даже не вспомнив о своей конторе, вошел он в ресторан, но есть не мог. Все кружилось у него перед глазами. Он поминутно задыхался, словно ему не хватало воздуха. С наступлением темноты он, как загипнотизированный, поплелся в клуб Корнэй.

XI
Руки, обагренные кровью

Войдя в зал, Мариус увидел Совера, восседавшего за столиком между Клерон и Иснардой. Хозяин погрузочной конторы с утра еще не расставался со своими приятельницами. Он встал и подошел поздороваться с молодым человеком.

– Ах, друг мой! – воскликнул он. – Напрасно вы не пошли с нами… Мы хохотали до упаду. Потешные девчонки! Они могут рассмешить камни… Люблю таких женщин!

Он потащил Мариуса к столу, за которым Клерон и Иснарда пили пиво. Молодой человек весьма неохотно подсел к ним.

– Сударь, – обратилась к нему Иснарда, – не возьмете ли меня в компаньоны на сегодняшний вечер?

– Нет, – сухо ответил он.

– И правильно, что отказывается, – вмешался Совер зычным голосом. – Ты, милая моя, видно, хочешь принести ему неудачу?.. Знаешь пословицу: везет в любви, не везет в карты. – И, обратившись к Мариусу, тихо прибавил: – Почему бы вам не сделать ее своей любовницей?.. Вы не видите, какие взгляды она бросает на вас.

Мариус словно и не слышал: он встал и направился к карточному столу. Составилась партия, и ему не терпелось вновь обрести вчерашние ощущения.

Молодой человек решил придерживаться уже испытанного приема. Он поставил пятьдесят франков и проиграл; поставил еще пятьдесят франков и снова проиграл.

Картежники справедливо верят в предопределение, они по опыту знают, что случайность, как и все на свете, имеет свои законы, они знают, что случайность, которая порою помогает человеку разбогатеть за одну ночь, назавтра с тем же упорством старается разорить его. Неизбежно наступает минута, когда счастье отворачивается, и тогда тот, кто много раз подряд выигрывал, столько же раз проигрывает. Для Мариуса настала эта роковая минута.

Он проиграл пять партий. Совер, следивший за его игрой, подошел к нему и, наклонившись, произнес скороговоркой:

– Не играйте, вы сегодня не в ударе… Спустите все, что набрали вчера.

Молодой человек нетерпеливо пожал плечами. В горле у него пересохло, на лбу выступил пот.

– Оставьте меня, – ответил он резко, – я знаю, что делаю… Мне нужно все или ничего.

– Дело ваше, – продолжал бывший грузчик. – Я вас только предупредил… У меня накопился кое-какой опыт за те десять с лишним лет, что я сам играю и наблюдаю игру. Через несколько часов, милейший, у вас не останется ни одного су… Так всегда бывает.

Он взял стул и сел позади Мариуса, желая присутствовать при исполнении своего пророчества. Клерон и Иснарда, в надежде что им, как и накануне, перепадет несколько золотых, тоже подошли и стали возле молодого человека. Они смеялись, прихорашивались, а Совер каждую минуту громко подшучивал над ними. Смех и зубоскальство за его спиной раздражали Мариуса. Он был в таком состоянии, что раза два или три готов был обернуться и послать к черту Совера с его девицами. Доведенный до отчаяния проигрышем, пришибленный необъяснимыми, грозными ударами, какие наносил ему рок, он чувствовал, как в нем поднимается злость, и ему хотелось на ком-нибудь сорвать ее.

Вначале он, как и в прошлую ночь, играл смело и решительно, отваживался выступать с пятеркой, полагаясь на свою удачу. Но счастье покинуло его, смелость больше не приносила успеха. Тогда он попробовал действовать со всей осторожностью: хитрил, обманывая случай, взвешивал все за и против и кончил тем, что стал играть как заправский игрок. Ему по-прежнему не везло. Несколько раз подряд у него было восемь очков, а у банкомета – девять. Судьбе, казалось, доставляло жестокое удовольствие грабить того, кого она прежде осыпала милостями. Короче говоря, то был смертный поединок, и с каждым новым выпадом, с каждой новой партией Мариус терпел поражение. Он проиграл за час четыре тысячи франков.

Совер жужжал у него над ухом:

– Что я вам говорил?.. Так я и знал.

А Клерон и Иснарда, видя, как тают золотые, на которые они рассчитывали, принялись высмеивать молодого человека и приглядываться к сидящим за столом в поисках более счастливого игрока.

Увидев себя на краю пропасти, Мариус растерялся и, обернувшись к Северу, сдавленным голосом взмолился:

– Вы такой искусный игрок, подскажите же мне какой-нибудь ход.

– О! – возразил тот. – Вы можете играть как бог и все равно проиграете… Случайность слепа, она, видите ли, идет куда хочет, а не туда, куда ее направляют… Вам лучше уйти.

– Нет, нет, я хочу покончить с этим.

– Ну что ж! Попробуем… Играйте подряд!

Мариус сыграл подряд. Раз за разом он потерял пятьсот франков.

– А, черт! – выругался Совер. – Играйте тогда с перерывом.

Мариус сыграл с перерывом. Результат был тот же.

– Я предупреждал, я предупреждал, – твердил бывший грузчик. – Попробуйте двойную ставку.

Мариус попробовал двойную ставку, и это не принесло ему удачи.

– С ума можно сойти! – воскликнул он в сердцах.

– Не играйте больше, – посоветовал Совер.

– Нет, хочу играть, буду играть до конца.

Хозяин погрузочной конторы встал, насвистывая сквозь зубы. Такое упорство ему было непонятно, он-то ведь никогда не бросал на зеленое сукно более ста франков.

– Погодите! – снова заговорил он. – Банкомет прогорел и уходит… Садитесь-ка на его место… Может быть, вернете счастье.

Мариус сел метать банк. Он уплатил два франка за колоду карт, которую ему вручили, и опустил, по обычаю клуба, один франк в ящик для ставок. Затем стасовал колоду и поднес ее игрокам со словами:

– Господа, карты идут.

Некоторые игроки перетасовали колоду и вернули ее Мариусу, который перетасовал ее в третий раз, – это было его право. Новая партия началась. Теперь молодой человек имел полную возможность дать себя обобрать в несколько приемов.

Он проиграл два раза подряд. Совер по-прежнему стоял за его спиной. В конце концов он проникся участием к этому настойчивому мальчику. Тот уже снова собирался раздать карты игрокам, или понтерам, как их называют, когда Совер схватил его за руку и, наклонившись, тихо прошептал:

– Берегитесь, вас обворовывают… Эх вы, неопытный юнец, разве так раздают карты!

– А как?

– Вы приподнимаете их при раздаче, и партнеры, сидящие перед вами, видят и знают, что вышло и что у вас… Все начинающие банкометы попадаются на эту удочку… Держите колоду перевернутой, а сдавая карты, опускайте их пониже.

Мариус последовал мудрому совету, и дела его поправились. Он выиграл. В несколько ходов он вернул себе довольно крупную сумму. Затем счастье снова повернуло, он проиграл. Тогда между его выигрышами и проигрышами установилось своего рода равновесие.

Тем не менее он чувствовал, как десять тысяч постепенно тают у него в руках.

Он ничем не пренебрегал, чтобы вернуть удачу, – то несколько раз кряду прерывал игру и менял колоду, то пасовал, стараясь обманом удержать ее.

Но все ухищрения ни к чему не привели. Судьбе, казалось, доставляло удовольствие играть своей жертвой, она не убивала ее одним ударом, а заставляла мучиться как можно дольше. Временами она ласкала ее и посылала незначительный выигрыш; потом вдруг, царапнув, отнимала все, что минуту назад дала, и даже больше того.

Совер время от времени делал сторожевой обход стола, следя за тем, чтобы его юного друга не слишком обворовывали. Напротив Мариуса сидел какой-то юнец, почти ребенок, который хотя играл по маленькой, но выиграл уже изрядную сумму: при каждой удаче оказывалось, что он поставил двадцать пять франков, а при каждой неудаче перед ним лежала только одна монета в пять франков – его «маскоточка», объяснял он, – и мальчишка расплачивался мелкой монетой.

Хозяину погрузочной конторы этот паренек не внушал доверия. Не спуская с него глаз, он заметил, что тот прятал под своей серебряной пятифранковой монетой двадцатифранковую; выиграв, он выставлял напоказ все и клал в карман двадцать пять франков; проиграв, он прятал золотой под большую серебряную монету и давал Мариусу только пять франков.

Надо думать, что в любом игорном доме Марселя не проходит ночи без такого шулерства.

– Погоди, погоди, милый мой, – прошептал Совер, – сейчас я тебя поймаю.

Следующую партию выиграл Мариус. Жулик уже собирался дать ему пять франков мелочью, когда Совер протянул руку, сдвинул пятифранковую монету и открыл спрятанный под ней золотой.

– Вы плутуете, сударь, – закричал он, – вон отсюда!

Мошенник нисколько не смутился.

– Вам-то какое дело? – нагло огрызнулся он.

Оставив на столе свои двадцать пять франков, мальчишка встал, покружил по зале и преспокойно ушел. Понтеры поворчали и тем удовольствовались.

Мариус страшно побледнел. Так вот до чего он докатился: играет с жуликами. С той минуты глаза ему словно застлало какой-то пеленой; совершив ряд тягчайших оплошностей, он терял и почти радовался своим потерям. Лихорадка его прошла, нервный спазм больше не сдавливал горло. Прикосновение к деньгам обжигало его; он хотел бы проиграться дотла и уйти с пустыми карманами.

Вскоре у него осталось всего-навсего двести или триста франков.

С начала вечера бок о бок с ним понтировал какой-то молодой человек, который с острым волнением следил за всеми перипетиями игры. С каждой неудачей он становился все бледнее и растеряннее. Перед ним лежала довольно значительная сумма, и он безутешным взглядом провожал каждый уходивший золотой.

Несколько раз слышно было, как незнакомец произносил какие-то несвязные слова, томление его передалось и Мариусу, который за всем этим смутно угадывал ужасную драму.

Последняя партия довершила разорение его соседа… Лицо молодого человека исказилось, на миг он замер. Потом, закрыв рукой глаза, быстро выхватил из кармана револьвер, вложил дуло в рот и спустил курок.

Послышался хруст. Брызнула кровь, крупные капли, теплые и розовые, упали на руки Мариуса.

Присутствующие в ужасе вскочили. Труп упал на стол с раскинутыми руками, со свесившейся головой. Пуля, пробив шею, вышла под правым ухом; в этом месте зияла рана, сочившаяся тонкой струйкой крови, на зеленом сукне образовалась лужа, и в этой луже мокли брошенные карты.

Перепуганные игроки шепотом переговаривались:

– Вы не знаете, кто этот несчастный?

– По-моему, казначей из дома «Ламбер и Компания».

– Он из порядочной семьи. Нет еще и шести месяцев, как брат его купил нотариальную контору.

– Видно, присвоил значительную сумму и, проиграв ее, покончил с собой.

– Во всяком случае, он мог бы с таким же успехом застрелиться где-нибудь в другом месте… Через двадцать минут нагрянет полиция и закроет клуб.

– До чего же несносны все эти маньяки – самоубийцы… Здесь было так хорошо, каждый играл себе в свое удовольствие. Теперь приходится перебираться в другое место.

– Кто-нибудь пошел заявить в полицию?

– Да.

– Удираю!

Это было повальное бегство. Игроки хватали свои шляпы и крадучись пробирались на лестницу. Слышно было, как они спотыкались на ступеньках, точно пьяные.

Мариус остался сидеть рядом с трупом, словно парализованный. Бессмысленным взглядом смотрел он то на окровавленную шею самоубийцы, то на свои запятнанные руки. Волосы у него встали дыбом, в широко раскрытых глазах светилось безумие. Он все еще держал в руках колоду карт. Вдруг он бросил ее, изо всех сил замахал руками, будто хотел стряхнуть кровь, струившуюся между пальцев, и с хриплым криком бросился бежать.

Он даже не посмотрел на те несколько сот франков, что лежали перед ним. Лужа растекалась все больше и больше, теперь золотые монеты, казалось, плавали в потоке крови.

В зале остались только мертвец и обе проститутки. Совер убежал одним из первых. Увидев, что, кроме них, никого нет, Клерон и Иснарда подошли к столу. Золото, блестевшее в крови, притягивало их.

– Поделим, – предложила Иснарда.

– Давай, только поскорее, – согласилась Клерон, – не оставлять же такие деньги полицейским.

И они вытащили по горсти золота из красноватой лужи. Окровавленные монеты исчезли в их карманах. Вытерев пальцы платками, девицы в свою очередь удрали; они бежали не переводя дыхания, им мерещился позади голос полицейского комиссара.

Было три часа ночи. Протяжный, порывистый ветер гнал большие темные тучи, которые черными пятнами испещрили серое небо. Что-то вроде тумана реяло в воздухе и падало на землю тонким леденящим дождем. Нет ничего более мрачного, чем такие предутренние часы в большом городе: улицы грязны, дома вырисовываются печальными силуэтами.

Как безумный мчался Мариус молчаливыми и пустынными кварталами. Скользя по грязной мостовой, проваливаясь в канавы, спотыкаясь об углы тротуаров, он бежал, протянув вперед руки, и что-то с бешеной яростью стряхивал с них.

Ему казалось, что всего его жжет от тех нескольких капель крови, что брызнули ему на пальцы. Он ощущал физическую боль, настолько воображение его было расстроено ужасным зрелищем, разыгравшимся на его глазах. Он бежал, шатаясь, вздрагивая, побуждаемый одной навязчивой идеей: скорее, скорее к морю, погрузить руки, омыть их водой всех океанов, какие только есть на земле, – лишь тогда он избавится от ужасного, испепеляющего огня.

Мятущийся и дикий, несся он, тряся руками, и, словно убийца, сворачивал на глухие улицы. По временам разум у него мутился; ему представлялось, что это он убил того, кто сам покончил с собой, убил, чтобы украсть у него пятнадцать тысяч франков. Тогда ему чудились позади тяжелые шаги жандармов, и он ускорял свой бег, не зная, куда спрятать руки, чтобы они не изобличили его.

Мариусу пришлось пересечь бульвар Бельзенса. В аллеях ему навстречу попадались рабочие, и сердце у него замирало от страха. Чтобы не спускаться в порт по Канебьер, он бросился в старый город: там, на узких и темных улицах, никто не заметит его окровавленных рук.

Мариус вышел на Яичную площадь. Только тогда вспомнилась ему Фина, он подумал вдруг, что она, эта ранняя пташка, пожалуй, уже сидит в своем киоске и, стало быть, сейчас увидит его, забрызганного кровью. Что сказать, если девушка начнет расспрашивать? Несчастный уже ничего не помнил, в голове у него был сплошной сумбур, все пережитое казалось тяжелым сном. Он чувствовал только, что у него горят руки, и спешил к воде, чтобы потушить впившиеся в них раскаленные угли.

Спускаясь по узким улочкам, по крутым склонам, он ежесекундно рисковал свернуть себе шею. Два раза подряд он, поскользнувшись, падал и каждый раз одним прыжком вскакивал и мчался дальше.

Наконец перед ним выросли черные громады кораблей, дремавших в густой, неподвижной воде порта. Он побежал по белым и гладким плитам; но так как нигде не видно было ни одной лодки, у него мелькнула безумная мысль броситься в воду, чтобы сразу утолить свои страдания. Боль от ожогов, которую, как ему казалось, он ощущал, становилась нестерпимой. Он кричал и плакал.

Обнаружив наконец на самом краю набережной пришвартованную лодчонку, он прыгнул в нее, лег ничком и лихорадочно погрузил в воду руки до плеч. Глубокий вздох облегчения вырвался у него. Прохлада успокоила жар, волны смыли кровь, разъедавшую руки.