Текст книги "Собрание сочинений. т.2. "

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц)

Ill
Тетушка Мерсье показывает когти

Госпожа Мерсье была маленькой, плаксивой старушонкой, постоянно сетовавшей на тяжелые времена. Всегда в одном и том же полинялом ситцевом платье, с неизменной соломенной корзинкой в руках, – она уже много лет служила ей кассой, – эта пятидесятилетняя толстуха своими семенящими шажками и вороватыми ухватками походила на старую, жирную кошку. Чтобы возбудить жалость к себе, она с деланным смирением прикидывалась убогой и несчастной. Ее свежее лицо, на котором за складками жира не видно было морщин, не вязалось со слезами, поминутно орошавшими ее щеки.

Ростовщица чудесно играла свою роль перед Армандой. С первого дня знакомства она притворилась доброй женщиной и с дьявольским искусством прибрала лоретку к рукам, выказывая то услужливость, то себялюбие, запутывая счета, постоянно наращивая проценты, лишая свою должницу возможности что-либо проверить.

Когда наступало время оплаты какого-нибудь векселя, а в кармане у Арманды было пусто, г-жа Мерсье сокрушалась, что не имеет таких денег, и бралась раздобыть их. Она ссужала лоретку на чрезвычайно короткий срок суммой в размере стоимости векселя, и той приходилось, таким образом, платить еще какой-то добавочный процент. В этом потоке векселей, в этом постоянном росте процентов Арманда уже потеряла счет и не знала, сколько она уплатила и сколько еще причитается с нее. Долг все время увеличивался, хотя ростовщица не давала ей новых ссуд, и чем старее был заем, тем труднее было в нем разобраться. Молодая женщина чувствовала, что теряется в этом хаосе.

А ростовщица продолжала льстить и причитать. Снабжая Арманду деньгами, чтобы та могла ей же уплатить, она старалась дать почувствовать лоретке всю свою преданность и самоотверженность.

– Каково? Есть ли еще на свете такой заимодавец, как я? – говаривала она. – Уж до того дошла, что залезаю в долги, чтобы достать для вас деньги. Куда лучше!

– Но вы же занимаете эти деньги для себя, – возражала Арманда, – ведь я вам их отдаю.

– Ничего подобного, – не сдавалась старая мошенница, – я старалась только для вас.

Так, мало-помалу, г-жа Мерсье втерлась в дом. Каждые два-три дня там можно было видеть ее хитрую, умильную физиономию. Ростовщица смотрела на лоретку как на свою собственность, как на рабу; то она вваливалась к ней с нелепыми обвинениями и, упав в притворном отчаянии на стул, вопила, что Арманда якобы хочет сбежать, не расплатившись с ней, – приходилось водить ее по квартире и показывать неуложенные чемоданы. То, подняв неистовый трезвон, она врывалась с криком, что ее ограбили, корила молодую женщину за мотовство, сравнивала ее жизнь со своей, упрекала должницу в несостоятельности и в конечном счете требовала новых гарантий.

Бывали случаи, когда ростовщица являлась за деньгами, а потом, совершенно неожиданно, смягчалась и, поплакавшись на бедность, уходила, самым жалким образом волоча ноги. При каждом посещении старуха проливала потоки слез. Глаза у нее постоянно были на мокром месте – преимущество, которым она широко пользовалась, когда хотела привести кого-нибудь в замешательство.

Каждую свою жалобу г-жа Мерсье сопровождала всхлипываниями. Она корчилась на стуле так, что больно было смотреть, и любое слово произносила хнычущим голосом. Арманда, измученная, отупевшая, зачастую стояла перед ней, не находя слов. Бывали минуты, когда она с радостью отдала бы ей все – белье, платья, обстановку, только бы избавиться от ее нескончаемого нытья.

Ростовщица придумала еще один способ наживы. Время от времени она приходила с покрасневшими глазами и заявляла, что скоро с голоду протянет ноги. Молодая женщина, не владея собой, с раздражением предлагала ей поесть. Случалось и так, что старуха рекой разливалась, клянча сахар, кофе или водку.

– Увы! Любезная сударыня, – канючила она, – я очень несчастна. Сегодня утром мне пришлось пить кофе без сахара, а завтра у меня не будет ни сахара, ни кофе. Будьте добренькой… кто же, как не вы, разорил меня? Получи я с вас должок, не пришлось бы мне побираться… Дайте, ради всего святого, фунтик-другой кофе да сахарку в счет оказанных мною услуг.

Арманда не смела отказать. Она тратила последние гроши из страха перед свирепым, насмешливым и недвусмысленным взглядом кредиторши. Если она отговаривалась, что у нее нет денег, ростовщица грозила:

– Ладно, коли на то пошло, представлю-ка я вашему любовнику векселек, что вы мне всучили…

Арманда не давала ей договорить. Она посылала служанку продать что-нибудь и покупала старухе все, чего бы та ни пожелала. Бедная женщина закрывала глаза, чтобы не видеть бездны, разверзтой у нее под ногами. Она уже не принадлежала себе, старуха постоянными угрозами держала ее в руках, и лоретка безропотно повиновалась своей мучительнице, в отчаянии стискивая зубы при мысли, что никогда ей не вырваться из ее лап.

Около двух лет г-жа Мерсье плакала и тянула из Арманды все, что могла. Никогда не уходила она с пустыми руками.

Деньги, которыми она ссудила Арманду, приносили ей уже двести пятьдесят на сто. Если основной капитал был под угрозой, то проценты покрывали эту сумму. В один прекрасный день ростовщица поняла, что надо изменить тактику. При ее появлении лоретку начинала бить нервная дрожь – предвестница истерики. К тому же у нее больше не было ни одного су, и она раза два наотрез отказалась дать ей сахару.

И тут старуха рассудила, что пора покончить со слезами и прибегнуть к крутым мерам. Ей оставалось только раскрыть карты и потребовать от Арманды немедленной уплаты просроченного долга, пригрозив в противном случае обратиться с жалобой к королевскому прокурору.

Ростовщица имела осторожность никогда не выказывать сомнений в подлинности векселей, которые держала у себя. И у нее быстро созрел план. Надо, решила она, пойти к лоретке и как следует припугнуть ее. Если в это время там будет кто-нибудь из ее любовников, тем лучше, – можно будет обратиться к нему, поднять скандал и любыми средствами добиться уплаты долга: обескровив свою жертву, она решила ее растерзать.

Накануне истек срок векселя на тысячу франков за поддельной подписью Совера, который Арманда дала тетушке Мерсье взамен какого-то старого векселя. Воспользовавшись этим предлогом, взбеленившаяся ростовщица решила больше не ждать. Она явилась к молодой женщине как раз в ту минуту, когда в ее гостиной сидели Мариус и хозяин погрузочной конторы.

Арманда вышла к ней в прихожую совершенно растерянная. Она затащила старуху в маленький будуар, отделенный от гостиной одной лишь тонкой дверью. Лоретка предложила ей кресло и смотрела на нее тем боязливым и умоляющим взглядом, каким несостоятельный должник обычно смотрит на своего кредитора.

– Послушайте-ка, милейшая! – закричала старуха, отказавшись сесть. – Смеетесь вы надо мной, что ли?.. Еще один неоплаченный вексель!.. Мне это в конце концов надоело.

Она стояла, скрестив руки, она говорила громко и нагло. Личико ее, жирное, красное, светилось гневом. На этот раз Арманда дорого бы дала, чтобы старуха, по своему обыкновению, плакала и причитала.

– Ради бога, – испуганно проговорила лоретка, – не кричите так. У меня гости… Вы же знаете, в каком я тяжелом положении. Дайте мне несколько дней сроку.

Госпожа Мерсье сделала резкое движение. Поднявшись на цыпочки, она заорала ей прямо в лицо, ни на ноту не снижая голоса:

– Какое мне дело, что у вас гости? Сейчас же уплатите мне! Мадам носит шляпы, мадам посещает Шато-де-Флер, у мадам любовники, они доставляют ей тысячу удовольствий… А где мои любовники?.. Я отказываю себе в самом необходимом, хлеб и вода – все мое питание, а вы едите вкусно и вдоволь. Дальше так продолжаться не может. Отдайте мои деньги, пли же я отправлю вас, вы знаете куда… Ведь знаете, верно говорю?

При этих словах старуха угрожающе посмотрела на Арманду. Та побледнела.

– Ага, забеспокоились, – продолжала ростовщица с издевкой. – Стало быть, дурой меня считали! Уж ежели я притворялась глупой, то, значит, так хотела, значит, такой интерес имела.

Она засмеялась, пожав плечами. Затем жестко прибавила:

– Попробуйте только не уплатить мне сегодня вечером, завтра же напишу королевскому прокурору.

– Не знаю, что вы хотите этим сказать, – пробормотала Арманда.

Ростовщица уселась. Чувствуя себя хозяйкой положения, она хотела доставить себе удовольствие и поглумиться с минутку над своей жертвой.

– Ах! Вы не знаете, что я хочу сказать, и так всегда, лишь заходит речь о королевском прокуроре, – проговорила она, отвратительно гримасничая; казалось, ее что-то вдруг рассмешило. – Лжете, любезнейшая сударыня! Поглядитесь-ка в зеркало: краше в гроб кладут… Сознайтесь, что вы мошенница.

При этих словах Арманда выпрямилась, будто ее полоснули хлыстом по лицу. Хладнокровие вернулось к ней, и, указав тетушке Мерсье на дверь, она громко сказала:

– Убирайтесь немедленно!

– А вот не уберусь, – огрызнулась старуха, поглубже усаживаясь в кресло. – Подавайте сюда мои денежки… Только троньте меня, и я позову на помощь ваших гостей… Сказано вам: не на дуру напали… Заплатите, и я тут же оставлю вас в покое.

– У меня нет денег, – холодно отрезала Арманда.

Ростовщица вышла из себя. Больше года приходила она в этот дом и неизменно получала такой ответ. В конце концов она стала воспринимать его как насмешку.

– У вас нет денег! Вы всегда так говорите, – завопила старуха. – Подавайте сюда вашу мебель и платья… Впрочем, не надо, я предпочитаю упрятать вас в тюрьму. Пожалуюсь на вас, обвиню в подлоге…

Посмотрим, красавица моя, найдете ли вы среди тюремщиков любовника, который одевал бы вас в шелка и кормил бы тонкими яствами.

Арманда шаталась; весь ее апломб как рукой сняло, остался только страх, как бы крики старухи не дошли до слуха Мариуса и Совера. Ростовщица догадалась, чего боится ее жертва и принялась орать еще пуще.

– Да, – продолжала она, – мне ничего не стоит завтра же подать на вас в суд… Для вас это не новость, верно?.. У меня в руках свыше десяти векселей с поддельными подписями ваших любовников. Чисто сработано… Я пойду к ним и расскажу, что вы собой представляете, пусть они вышвырнут вас на улицу… Вы умрете в сточной канаве!..

Она перевела дух, а молодая женщина с содроганием подумала, не задушить ли ей эту каргу, чтобы заставить ее замолчать.

– Погодите-ка, – продолжала г-жа Мерсье, – ведь у вас гости, может и в самом деле там сидит один из тех, чьим именем вы воспользовались, чтобы набить карман… Пойду посмотрю. Мне надо знать… Пустите меня!

Старуха направилась к двери. Арманда преградила ей дорогу и, протянув руки, готова была ударить, если та сделает еще шаг.

– Вы меня бить собрались? Это в благодарность за то, что я кормила вас, одалживала вам свои жалкие крохи? – заикаясь, прохрипела ростовщица; гнев душил ее.

И она попятилась с криком:

– Ко мне! На помощь!

Арманда быстро повернулась, чтобы запереться на ключ. Но не успела. Дверь распахнулась, и она очутилась лицом к лицу с Мариусом и Совером, которые с тревогой и любопытством заглядывали в будуар.

IV
Профессии лоретки, несомненно, имеет свои неприятные стороны

Совер и Мариус с полчаса оставались в гостиной одни. Молодой человек с удовольствием ушел бы, если бы не считал бестактным покинуть дом, не простившись с хозяйкой. Он делал вид, что слушает болтовню бывшего грузчика.

Спустя некоторое время до них донеслись громкие голоса. Звук их постепенно нарастал, и вскоре в гостиную стали долетать отдельные слова, так что им волей-неволей приходилось их слушать. А когда раздался крик: «Ко мне! На помощь!» – они вскочили и распахнули дверь в будуар.

Глазам гостей представилось странное зрелище. При их появлении Арманда, шатаясь, отступила и упала в кресло. Обхватив голову руками, она разрыдалась и, совершенно подавленная, обессиленная, не поднимала головы, не произносила ни слова. Ростовщица, разъяренная, с пылающим лицом, подошла к мужчинам и затараторила бешеной скороговоркой. Время от времени она прерывала свою речь и, обернувшись, грозила кулаком Арманде, которая в отчаянии, казалось, ничего не слышала и только судорожно вздрагивала всем телом.

– Вы видели, верно? – твердила старуха. – Она собиралась меня ударить. Уже замахнулась… Ах ты подлая!.. Представьте себе, господа любезные, я отдала этой женщине все свои деньги. Тетушка Мерсье всегда рада удружить. К тому же я считала ее порядочной. Она давала мне учитывать векселя, подписанные людьми почтенными, я думала, деньги мои обеспечены, как вдруг сегодня узнаю, что векселя-то фальшивые, – выходит, меня гнусно ограбили. Как бы вы поступили на моем месте? Я стала ее стыдить, а она пригрозила, что изобьет меня.

Совер широко раскрыл глаза от удивления. Он смотрел то на подавленную Арманду, то на взбешенную Мерсье. Подойдя к молодой женщине, он проговорил:

– Полно, дорогая, скажи что-нибудь в свое оправдание. Старуха врет, не так ли? Не может быть, чтобы ты так набедокурила… Говори же!

Арманда не шелохнулась и продолжала рыдать.

– Ага, молчит, не оправдывается, – злорадствовала ростовщица. – Она хорошо знает, какие доказательства у меня в руках… Завтра же утром напишу королевскому прокурору.

Мариус, изумленный и огорченный, с невольным участием посматривал на Арманду. Случай опять столкнул его с унизительной человеческой слабостью.

Ему пришла на память грустная сцена ареста Шарля Блетри, свидетелем которой он был. Глядя на эту женщину, доведенную пороком до преступления, он думал, что к ней нужно отнестись снисходительно. Он частично догадывался о том, какие обстоятельства толкнули ее на подлог, и понимал, что только необходимость заставляла ее все ниже и ниже опускаться на дно. Ему бы хотелось спасти ее, вернуть к честной жизни, дать ей возможность выбраться из омута.

– Зачем вам губить Арманду? – тихо спросил он ростовщицу. – Это не поможет вам скорее получить ваши деньги… Не наседайте на нее, наоборот, дайте ей возможность снова стать на ноги, и вы получите все сполна.

– Нет, нет! – безжалостно возразила старуха. – Хочу упрятать ее в тюрьму. Я и так слишком долго ждала… Вчера она опять не оплатила вексель на тысячу франков, на котором подделала подпись Совера, видать, одного из ее любовников.

Услышав свое имя, грузчик так и отпрянул. Сумма в тысячу франков напугала его.

– Вы говорите, что у вас имеется заемное письмо за подписью Совера? – с ужасом спросил он.

– Да, сударь, – ответила старуха. – Оно здесь в моей корзинке.

– Покажите, пожалуйста.

Совер повертел вексель в руках, поднес его к глазам, изучая подпись, и был совершенно ошеломлен.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Замечательно подделано.

Он наклонился к Арманде, съежившейся от горя, и сухо проговорил:

– Ну-с, милая моя, хватит дурака валять! Никогда не заплачу столько, вы же меня знаете… Черта с два! Сто франков – еще куда ни шло, но тысячу, это уже слишком.

Он больше не говорил ей «ты», он уже жалел о своей вылазке в марсельский полусвет.

– О, будьте покойны, это у меня единственный, – продолжала г-жа Мерсье, – есть еще несколько, но на них другие подписи… Ежели бы мне получить хотя бы по этому одному, я бы, так и быть, помолчала… Подождала б еще.

Из слов Мариуса она поняла, что гораздо благоразумнее с ее стороны не обращаться с жалобой. Поскольку Совер был в ее руках, она надеялась, что он все же уплатит. Она подобрела и, изменив намерения, стала выгораживать Арманду.

– В конце концов, – сказала она, – я не знаю, подделаны остальные векселя пли нет… Бедняжка пережила тяжелые времена. Не надо сердиться на нее, сударь. В сущности, она славная женщина.

И она залилась горючими слезами. Мариус не мог сдержать улыбки. Совер нервно ходил взад и вперед по комнате, чертыхаясь сквозь зубы. Низость любовницы мало его трогала, из равновесия его выводила внутренняя борьба между себялюбием и великодушием.

– Нет! – воскликнул он наконец. – Я решительно ничего не могу дать.

Арманда, совершенно уничтоженная, не переставала глухо и безутешно рыдать. Для нее, познавшей все радости, какие доставляют женщине роскошь и поклонение, было слишком унизительно и больно скатиться на дно. Втоптанная в грязь, она, нищая, падшая, видела себя такою, какою была еще совсем недавно – нарядной, богатой, – и жестокое отчаяние овладевало ею. Никогда больше ей не подняться; скоро она опустится еще ниже, станет последней тварью. Больше всего убивало ее, что она будет публично посрамлена. Присутствие Мариуса и Совера удваивало ее мучение.

Немая скорбь этой женщины до странности волновала Мариуса, чувствительного к чужим слезам. Будь у него тысяча франков, он с радостью отдал бы ее ростовщице. Молодой человек прервал тягостное молчание, обратившись к раздосадованному Соверу, который большими шагами расхаживал взад и вперед по комнате.

– Послушайте, сударь, – сказал он, – нужно спасти эту женщину, чьи рыдания говорят в ее защиту лучше, чем все мои слова… Вы же любите Арманду, так не оставляйте ее в несчастье.

– Ну да, любил, – грубо ответил грузчик, – и, кажется, в течение трех месяцев достаточно выказывал это. Я, знаете ли, прокутил с ней свыше пяти тысяч франков… Больше она ничего от меня не получит. Тем хуже для нее! Пусть выкручивается как может… Заплатить за нее тысячу франков – все равно что выбросить их на ветер. Что мне за радость будет от этих денег?

– Вы бы сделали доброе дело. Она поступила предосудительно, я не собираюсь ее оправдывать; но нетрудно догадаться, что толкнуло эту женщину на подлог, и, насколько мне кажется, я мог бы выступить в ее защиту.

– О! Все это меня не касается. Она знала, что делала… Как видите, я не рассердился. Просто не хочу быть замешанным в этой грязной истории.

Мариус был озадачен; но, вспомнив все, что говорила ему Фина о тщеславии бывшего грузчика, он в непринужденном тоне продолжал:

– Забудем этот разговор. Я затеял его потому, что был наслышан о вашем богатстве и великодушии… Рано или поздно такой благородный поступок стал бы широко известен и создал бы вам доброе имя, а это стоит больше какой-то тысячи франков.

– Вы думаете? – заколебался Совер.

– Я уверен. Немногие способны на подобные жертвы, и посему честь и слава ждет того, кто спасет Арманду… Но не стоит возвращаться к этому.

Совер перестал шагать. Он остановился посреди комнаты и задумался.

Заметив, что он колеблется, тетушка Мерсье, задрожав от жадности при мысли о возможности получить тысячу франков, решила вмешаться. Голос ее снова стал плаксивым, а повадки угодливыми, елейными.

– Ах, сударь, – обратилась она к Соверу, – знали бы вы, как эта бедняжка вас любит!.. Большие богачи хотели бы быть на вашем месте. Она отклонила все домогательства, что, пожалуй, помешало ей исправить оплошность и поставило ее в стесненное положение… Вы не можете себе представить, как она дорожит вами.

Подобные слова очень польстили хозяину погрузочной конторы. С той минуты, как вопрос коснулся его самолюбия, дело приняло другой оборот. Он приосанился и с торжествующим видом изрек:

– Ну что ж! Так и быть, дам вам тысячу франков. Завтра вечером принесу… Ступайте, оставьте мадам в покое.

Ростовщица отвесила подобострастный поклон и тихо вышла, бесшумно закрыв за собою дверь.

Арманда подняла голову. Ее воспаленное от слез лицо казалось постаревшим. Еще не оправившись от ужаса, она с трудом встала и, сгорая от стыда, готова была пасть на колени перед Совером и Мариусом.

Молодой человек удержал ее, а грузчик сказал:

– Хватит, милая моя, все кончено. Принимаю вашу благодарность и надеюсь, что мое благодеяние пойдет вам на пользу.

По правде говоря, Совер не находил больше никакой прелести в Арманде. Он начинал замечать, что бедное падшее создание поблекло, к тому же он получил слишком жестокий урок, чтобы по-прежнему забывать весь мир в будуарах полусвета. Гризетки его устраивали куда больше.

Мужчины откланялись, и, проводив их до дверей, Арманда на пороге горячо поцеловала руку Мариуса. Чувствуя, что он глубоко, по-настоящему жалеет ее, она благодарила его за спасение.

На следующий вечер Совер зашел за Мариусом, чтобы вместе с ним пойти к тетушке Мерсье. Ростовщица жила в грязном доме на улице Паве-д’Амур. Посетители поднялись на третий этаж и стали стучаться в почерневшую, ослизлую от сырости дверь. Никто им не открыл. На стук вышла соседка и сказала, что «старую мошенницу» утром арестовали. «Полиция уже несколько дней выслеживала ее, – рассказала женщина. – Кто-то, кажется, обратился с жалобой в прокуратуру. Весь дом радуется аресту этой ведьмы… Она едва успела сжечь все, что могло ее выдать».

Мариус понял, что само небо пришло на помощь Арманде. Расспросив жильцов дома, он окончательно удостоверился, что ростовщица вместе с другими бумагами сожгла и векселя лоретки, как лишнюю улику, ибо она наперед знала, как поступит Арманда, когда увидит, что ей больше нечего терять: откроет всю правду и даст неопровержимые доказательства. Впрочем, уничтожив эти векселя, старуха ничего не потеряла, так как уже давным-давно вернула свои деньги.

Кто от души радовался, так это Совер. Он победоносно унес обратно свою тысячу франков. Ему посчастливилось выказать щедрость, не поплатившись ни одним су. То была чистая прибыль.

– Вы свидетель, что я собирался дать деньги, – сказал он Мариусу. – Вот я каков: великодушен и расточителен… Мне ничего не стоит подарить тысячу франков там, где речь идет о моем удовольствии.

Мариус предоставил ему упиваться своими доблестями, а сам побежал к Арманде с доброй вестью.

Он застал молодую женщину невеселой и обеспокоенной. Она провела кошмарную ночь, не зная, что придумать, чтобы выкарабкаться из засасывающей ее тины и избежать бесчестия.

Как только она узнала, что подложные векселя уничтожены, что ей возвращена свобода, ее точно подменили. Она горячо расцеловала Мариуса и поклялась ему извлечь пользу из этого урока и зажить по-другому.

– Буду работать, – сказала она, – стану честной женщиной… И тогда попрошу вас подарить мне свою дружбу… До свиданья!

Мариус ушел растроганный ее решимостью и обещаниями. Оставшись один, он отругал себя за свою самоотверженность: целых два дня не принадлежал он себе и ничего не делал для спасения брата. Когда Фина спросила, к чему привела его попытка, он не посмел рассказать ей о душераздирающей сцене, которая разыгралась на его глазах; он сказал только, что нечего и думать занять деньги у Совера и что Арманда закрыла свой салон.

– К кому же вы теперь обратитесь? – спросила цветочница.

– Не знаю, – ответил он. – Однако у меня возник один план, попытаюсь осуществить его.