Текст книги "Собрание сочинений. т.2. "

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

Скандал принял ужасающие размеры, когда спустя два дня в городе снова появилась Клерон. Совер купил ей шелковое платье и неделю возил ее по Марселю в открытом экипаже. Повсюду, где бы они ни появлялись, на них указывали пальцем, люди выходили из всех дверей, чтобы поглазеть на них. Хозяин погрузочной конторы чуть не захлебнулся от восторга.

Клерон доехала до Тулона. Донадеи сразу же увидел, кого он увез; в припадке ярости он хотел бросить девушку одну в час ночи на большой дороге вдали от всякого жилья. Но Клерон была не из робкого десятка. Она раскричалась, пригрозила аббату пустить в ход оружие, которое было в руках Мариуса. Донадеи перепугался, и ему волей-неволей пришлось проводить свою спутницу в Тулой, где они разъехались в разные стороны: девица вернулась в Марсель, священник направился к границе.

Совер так долго катал свою любовницу и поднял такую шумиху, что власти заволновались и по просьбе епископа послали Клерон испытывать где-нибудь в другом месте силу своих чар. С того времени хозяин погрузочной конторы в минуты сердечных излияний, то есть раз десять – двенадцать в день, жаловался всем, кому только не лень было слушать: «Ах, если бы вы знали, какая хорошенькая женщина была моей любовницей… У меня ее отняли попы».

XIX
Выкуп Филиппа

На следующее утро после похищения Клерон Мариус пошел в контору, очень довольный делом, совершенным накануне. Он спас добропорядочную семью от горя и освободил город от проныры, на которого имел лично все основания сетовать. С легким сердцем, со спокойной совестью собирался молодой человек сесть за работу, когда его позвали к г-ну Мартелли.

Направляясь в гостиную, Мариус неожиданно для себя решил попросить у хозяина денег, чтобы купить свободу Филиппу. От такого решения его бросило в дрожь. Он отлично сознавал, что никогда не осмелится на подобную просьбу, если не сделает это очертя голову. Поскольку он сейчас увидится с г-ном Мартелли, то не станет больше оттягивать: на такой шаг лучше отважиться сразу.

В гостиной, кроме г-на Мартелли, он увидел аббата Шатанье. Судовладелец был бледен, глаза его горели гневом.

Он бросился к Мариусу и торопливо проговорил:

– Вы мужественный и честный малый, я не хотел бы ничего предпринимать в одном серьезном деле, не узнав вашего мнения.

Аббат Шатанье выглядел пристыженным и грустным. Он весь съежился в своем кресле. От дряхлости и огорчения у бедняги тряслись руки.

Судовладелец сказал, указав на старика:

– Господин священник пришел ко мне рассказать о покушении, которое потрясло меня своей гнусностью…

– Ради бога, успокойтесь, – прервал его аббат, – не заставляйте меня раскаиваться в том, что, выполняя долг честного человека, я пришел предупредить вас… Хочу верить, что я зря всполошился.

– Вы не пришли бы сюда, сударь, если бы сомневались в своих подозрениях. Благодарю вас за ваши добрые намерения, мне понятны те возвышенные чувства, что привели вас ко мне, мне понятно даже ваше последнее усилие обелить негодяя…

Судовладелец повернулся к Мариусу и продолжал с необычной для него жесткостью в голосе:

– Представьте себе, что в данное время один священник пытается опозорить меня… Господин аббат только что посоветовал мне следить за Клер. Он рассказал со множеством недомолвок о том, что Донадеи имеет над ней опасную власть, я аббат Шатанье боится… Ах, если презренный запятнал чистоту этого ребенка, я убью его, как собаку.

Аббат Шатанье поник головой. Он не жалел о том, что сделал, – как человек порядочный, он не мог поступить иначе; но его огорчала гневная вспышка г-на Мартелли. Старик страдал, словно тень падала и на него: ему было стыдно за всю церковь.

Судовладелец слегка поостыл. После минутной паузы он снова заговорил:

– Я не хотел принимать какого бы то ни было решения, не посоветовавшись предварительно со спокойным и рассудительным человеком, и велел позвать вас, Мариус… Первым моим побуждением было бежать к этому священнику и надавать ему пощечин. Пожалуй, можно придумать что-нибудь получше.

Мариус выслушал своего хозяина с невозмутимым видом, что влило некоторую бодрость в сердце Шатанье. Молодой человек, у которого был готов ответ, нисколько не думал о Донадеи; он ломал себе голову, как ему добиться ссуды. В эту минуту до его слуха дошел вопрос г-на Мартелли:

– Скажите, что бы вы сделали на моем месте?

Молодой человек усмехнулся.

– Я бы повторил то, что уже сделал, – ответил он не сморгнув.

И Мариус рассказал о похищении Клерон. Когда конторщик коснулся своей беседы с Клер по поводу молитвенника, г-н Мартелли с первых же слов горячо пожал ему руку. Убедившись, что сестра его, сама того не подозревая, избежала большой опасности, он почувствовал огромную радость. Приключение аббата Донадеи развеселило его, и даже сам аббат Шатанье не мог сдержать печальной улыбки.

– Я бы никогда не признался вам, что принимал участие в одурачивании Донадеи, не будь вы так встревожены, узнав о грозившей вам опасности… Мне хотелось лишь успокоить вас.

– Не пытайтесь избежать моей признательности, – вскричал судовладелец. – Я и прежде смотрел на вас, как на сына, но сейчас вы оказали мне такую услугу, что я поистине не знаю, чем вас отблагодарить.

С этими словами он отвел Мариуса в сторону и, заглянув ласково и поощрительно ему в лицо, вполголоса спросил:

– Нет ли у вас какой-нибудь тайны, которую вы хотели бы мне открыть?

Мариус смутился.

– Взрослое вы дитя, – продолжал г-н Мартелли, – какое счастье, что во время вашей болезни ко мне пришла мадемуазель Фина, а то бы я ничего не знал. Погодите, сейчас подпишу чек на пятнадцать тысяч франков, которые вы при желании можете, не откладывая, получить в кассе.

Великодушие судовладельца настолько поразило Мариуса, что он словно прирос к месту. Юноша побледнел, от неизъяснимого волнения глаза его наполнились крупными слезами. Он тяжело дышал, боясь разрыдаться.

Ему неожиданно предлагают деньги, которые он столько месяцев безнадежно искал! Самое заветное желание его исполнилось, хотя он ничего не просил. Уж не сон ли это?

Господин Мартелли присел к столу, чтобы подписать чек. С пером наготове, он поднял голову и спросил:

– Вам именно пятнадцать тысяч франков и нужно, не так ли?

Вопрос вывел Мариуса из оцепенения. Он молитвенно сложил руки и дрожащим голосом спросил:

– Как вы прочли мои сокровенные мысли? Чем заслужил я вашу доброту и великодушие?

Судовладелец улыбнулся.

– Я не скажу вам, как говорят детям, что высосал это из своего мизинчика… Но признаюсь, что мне однажды явилась фея. Разве я не говорил вам об этом?

Молодой человек понял наконец. Он горячо поблагодарил в душе доброго ангела-хранителя, который, спасая его от смерти, в то же время старался вернуть ему покой и надежду. Вот чем объясняется, что цветочница так безмятежно улыбалась, когда он говорил с ней о Филиппе. Она была уверена в освобождении узника, ведь она взяла на себя все неприятные хлопоты, связанные с одалживанием денег.

Теперь Мариус уже не знал, кому поклониться в ноги – г-ну Мартелли или Фине. Он был сама признательность.

Судовладелец с удовольствием смотрел на своего конторщика, чье прояснившееся лицо выдавало радость, переполнявшую его. Г-н Мартелли встретился взглядом с аббатом Шатанье, который по-прежнему сидел в кресле, и они поняли друг друга: свободомыслящий республиканец в данном случае недалеко ушел от священника, он испытывал удовлетворение от совершенного им доброго дела, – восхитительное чувство человека, который, облагодетельствовав ближнего своего, радуется его счастью.

– Но я не знаю, когда смогу вернуть вам такую крупную сумму, – вскричал Мариус, несмотря на свое блаженное состояние.

– Об этом не беспокойтесь, – ответил судовладелец. – Вы оказали мне большую услугу, возможно спасли меня от бесчестия. Позвольте ж мне помочь вам, и пусть денежный вопрос не стоит между нами.

И так как по лицу Мариуса прошла тень, он, взяв его за руку, прибавил:

– Я разумею не плату за преданность, друг мой. Знаю, что не деньгами возмещаются некоторые долги… Взгляните, прошу вас, иначе на этот вопрос: скоро десять лет, как вы служите у меня, и, надеюсь, останетесь со мною еще долго. Ну что ж! Пятнадцать тысяч франков, которые я вам сейчас дам, – премия, незначительный пай в прибыли, полученной мною при вашем содействии… Вы не вправе отказаться.

Господин Мартелли наклонился, чтобы подписать чек. Мариус еще раз остановил его.

– Вы знаете, для чего предназначаются эти деньги? – спросил он с некоторым беспокойством.

Судовладелец даже побледнел от досады и отложил перо.

– Боже правый! – воскликнул он. – До чего же трудно делать одолжение честным людям! Им обязательно нужно, чтобы вы знали всю их подноготную… Сделайте милость, друг мой, не принуждайте меня быть вашим пособником. Я знаю, что вы славный малый, преданный и любящий. Вот и все. Мне нет необходимости знать все ваши мысли и поступки. Вы никогда не сделаете ничего дурного, правда? Для меня этого достаточно.

Из щепетильности г-н Мартелли хотел сделать вид, будто не знает, что деньги, которые он дает Мариусу, пойдут на подкуп чьей-то совести. Впрочем, он был очень рад помочь Филиппу бежать, потому что знал, какое оружие пустил в ход г-н де Казалис, чтобы упрятать его в тюрьму. Но, по сути дела, судовладелец, храня чистоту своих республиканских принципов, дал себе слово, что не будет открыто содействовать побегу.

Мариус стоял на своем. Тогда вмешался аббат Шатанье, побуждаемый милосердием, которое всегда заставляло его слепо, не задумываясь, брать на себя любую, самую тяжелую ответственность.

– Не отказывайтесь, дружок, – обратился он к молодому человеку. – Зная ваши планы, я поручусь господину Мартелли, что задуманное вами дело – хорошее, правое дело.

Он улыбался бледной, стариковской улыбкой. Мариус, поняв, какой высокой любовью к ближнему были подсказаны эти слова, подошел к нему и горячо, от всего сердца, пожал ему руку. Тем временем судовладелец подписал чек на пятнадцать тысяч франков.

– Вот, – сказал он, вручая его Мариусу. – Прошу вас немедленно пройти в кассу.

Молодой человек еще раз поблагодарил и уже собрался было уйти, когда судовладелец окликнул его.

– Да, минуточку, – сказал он, – вы, мне кажется, не вполне окрепли. Отдохните еще неделю. Потом наверстаете.

Мариус догадался, что хозяин хочет дать ему возможность отправиться на выручку Филиппу; это снова растрогало его до слез, и он поспешил уйти. Получив деньги, молодой человек кубарем скатился с лестницы и как шальной понесся по улице.

Он спешил к Фине.

Цветочница была дома, в своей комнатке на Яичной площади, когда неожиданно влетел Мариус, смеясь и танцуя как полоумный. Схватив девушку в объятия, он расцеловал ее в обе щечки, затем выложил на стол пятнадцать банковых билетов. Фина, которую удивило и почти испугало странное вторжение молодого человека, засмеялась и захлопала в ладоши.

И тут между влюбленными разыгралась очаровательная сцена любви, признательности и сердечных излияний. Мариус кричал, что был дураком и что она, только она все спасла. Опустившись перед ней на колени, он целовал ей руки и смотрел на нее восторженным и умиленным взглядом. Фина горячо отпиралась и, краснея, старалась доказать, что не заслуживает ни малейшей благодарности.

Посвятив себя тяжелому долгу, они почти шесть месяцев тщетно обивали все пороги. А сегодня весь выкуп Филиппа лежал перед ними на столе. И они забыли все свои невзгоды и страхи, позор и пошлость, с которыми на миг соприкоснулись. Все вытеснили блаженство и горячая, безграничная радость, переполнявшая их сердца. Перед тем как расстаться, они договорились на следующее утро отправиться в Экс.

XX
Побег

Наутро, часам к семи, Мариус пошел нанять одноколку. Он не хотел ехать в дилижансе. Филиппу для побега нужна была какая-то бричка, и Мариус решил нанять ее в Марселе, чтобы доехать в Экс, а потом увезти в ней брата. Накануне он договорился с одним капитаном, который брался доставить Филиппа на своем корабле в Геную.

В девять часов Мариус и Фина уехали. Молодой человек сам правил. Для влюбленных это была настоящая увеселительная прогулка. Поднявшись на холм Вист, они вышли из экипажа и, как дети, побежали по большой дороге, предоставив лошади медленно плестись. Они позавтракали в Септеме, в комнатушке постоялого двора, и за десертом строили тысячу планов на будущее. Теперь, когда Филипп выйдет из тюрьмы, можно будет подумать и о свадьбе. Молодые люди расчувствовались, видя, что вскоре ничто не помешает им любить друг друга.

Остаток пути прошел тоже очень весело. Около полуночи, проезжая мимо поместья Альбертас, они снова сделали привал, чтобы дать передышку лошади и самим отдохнуть под кущей деревьев, справа от дороги. Наконец в три часа ночи они въехали в Экс. Несмотря на все проволочки, они попали туда слишком рано. Чтобы не возбудить подозрений, юная чета решила отправиться в тюрьму только с наступлением темноты. Оставив одноколку на какой-то безлюдной улице под присмотром своей спутницы, Мариус пошел просить помощи у своего родственника Иснара. Тот поставил бричку в сарай и дал слово, что ровно в полночь прикатит ее на холм Арк. После того как были приняты все меры предосторожности, парочка наша спряталась до вечера.

Когда Мариус с Финой сворачивали на улицу, где помещалась лавка Иснара, в которой они должны были оставаться до наступления темноты, молодой человек чуть не столкнулся лицом к лицу с г-ном де Казалисом. Юноша нагнул голову и ускорил шаг. Депутат не заметил его. Но Мариуса эта встреча привела в отчаяние; сердце заныло в нем от смутной тревоги, он испугался, как бы какая-нибудь новая беда не помешала выполнению его задачи. Г-н де Казалис, несомненно, приехал в Экс, чтобы приблизить час своего мщения, и вполне возможно, что он в этом преуспел.

До самого вечера Мариус не находил себе места. Самые невероятные мысли лезли ему в голову. Теперь, когда у него были деньги, он боялся встретить другие препятствия. Но вот он и Фина наконец отправились в тюрьму. Было девять часов. Молодые люди постучались в тяжелую дверь. Послышались грузные шаги, и чей-то ворчливый голос спросил: «Что надо?»

– Это мы, дядюшка, – сказала Фина. – Откройте нам.

– Поскорее откройте, господин Ревертега, – прошептал в свою очередь Мариус.

Послышалось брюзжание и невнятный ответ:

– Господина Ревертега здесь больше нет, он болен.

Глазок закрылся. Безмолвные и подавленные, остались Мариус и Фина перед запертой дверью.

За четыре месяца цветочница ни разу не сочла нужным написать своему дядюшке. Она заручилась его обещанием и на том успокоилась. Поэтому весть о его болезни как громом поразила девушку и ее спутника. Им ни разу не приходило в голову, что старик мог захворать. И вот все их усилия разбивались о непредвиденное препятствие. У них были деньги, чтобы выкупить Филиппа, но не было ключа, чтобы его освободить.

Когда горестное изумление несколько рассеялось, Фина взяла себя в руки.

– Идемте, – сказала она, – дядюшка, наверное, находится у одной из своих двоюродных сестер, на улице Глясьер.

– Стоит ли? – возразил Мариус, – все пропало.

– Нет, нет, идемте.

Пришибленный горем, поплелся он за ней. Она шагала бодро, не допуская мысли, чтобы судьба была к ним так жестока.

Ревертега действительно находился у своей двоюродной сестры на улице Глясьер. Он лежал уже две недели. Увидев входивших Фину и Мариуса, тюремщик сразу понял, зачем они пришли. Приподнявшись, он поцеловал племянницу в лоб и с улыбкой сказал:

– Ну, что? Пробил час?

– Мы ходили в тюрьму, – ответила девушка. – Там нам сказали, что вы хвораете.

– Господи! Хоть бы вы нас известили! – жалобно воскликнул Мариус. – Мы бы поторопились.

– Да, – снова заговорила цветочница, – что же нам теперь делать, раз вы уже больше не тюремщик?

Ревертега смотрел и удивлялся их отчаянию.

– Почему вы так сокрушаетесь? – спросил он наконец. – Мне, правда, нездоровится, пришлось попросить отпуск, но меня же не уволили, завтра вечером я к вашим услугам, если хотите.

Радостный возглас вырвался у Мариуса и Фины.

– Тот, кто вам так ответил, – продолжал Ревертега, – несколько дней заменял меня. Завтра утром я приступлю к своим обязанностям; меня еще немного лихорадит, но это не страшно, я могу уже выйти. Тем более что дело ваше не терпит отлагательства.

– Я знала, что не следует отчаиваться! – торжествующе воскликнула цветочница.

Мариус весь трепетал от волнения.

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне нынче, – снова заговорил тюремщик после короткой паузы, – сегодня я узнал, что господин де Казалис приезжал в Экс, чтобы приблизить день выставления… Он добился своего: мне сказали, что это произойдет через три дня. В распоряжении господина Филиппа остается одна ночь, больше я не смогу ничего для нею сделать, потому что послезавтра его перевезут в марсельскую тюрьму.

Мариус вздрогнул. Он подоспел вовремя. Молодой человек договорился обо всем с тюремщиком, и они условились встретиться завтра вечером. Затем он помчался предупредить Иснара, что побег отложен.

Весь следующий день влюбленные просидели взаперти. Однако на душе у них было гораздо спокойнее, они чувствовали какую-то уверенность. Побег был назначен на одиннадцать часов вечера. К десяти часам они отправились в тюрьму. Ревертега был на своем посту, он неслышно открыл им и проводил их в сторожку.

– Все готово, – сказал он.

– Брат предупрежден? – спросил Мариус.

– Да… Мне пришлось принять кое-какие меры предосторожности. Я боюсь, что меня привлекут к ответу, и хотел, насколько это возможно, чтобы все выглядело так, будто узник бежал из окна своей камеры…

– Вот желание, которое делает вам честь, дядюшка, – пошутила Фина.

– Поэтому, продолжал Ревертега, – сегодня после полудня я зашел в камеру господина Филиппа и собственноручно подпилил один из прутьев оконной решетки.

– Неужели брату придется спускаться из окна? – забеспокоился Мариус.

– Вовсе нет; мы пойдем за ним, и он выйдет вместе с вами в дверь… Я только выну подпиленный прут и привяжу к решетке веревку. Завтра все подумают, что заключенный бежал через окно… Так или иначе меня ждет отставка, но таким образом я избавлюсь от крупных неприятностей.

Ревертега зажег потайной фонарь и повел молодых людей в камеру Филиппа. Они нашли заключенного на ногах, готового к побегу. Мариус с трудом узнал брата, так он исхудал и побледнел. Они обнялись, не промолвив ни слова, избегая малейшего шума. Тюремщик подошел к окну, вынул прут и привязал веревку. Фина осталась караулить в коридоре. Узкими переходами они вчетвером медленно пробирались вдоль стен, стараясь в темноте не наскочить друг на друга.

Мариус крепко держал Филиппа за руку. Вернувшись в сторожку, он укутал его плащом и хотел сразу же увезти. Теперь, когда они были почти у цели, он боялся, как бы им что-нибудь не помешало. От малейшего шороха он вздрагивал. Ревертега стоило больших усилий уговорить его запастись терпением еще на десять минут; не было уверенности, что шум их шагов в коридоре никого не разбудил, и тюремщик хотел, прежде чем отпереть дверь, убедиться в полной безопасности. Глубокая тишина царила в тюрьме, и он решился отодвинуть засовы.

Братья быстро выскользнули; низко опустив голову, они направились к площади Доминиканцев. Фина на минуту задержалась, чтобы вручить дядюшке пятнадцать тысяч франков. Она догнала своих спутников уже почти в самом конце улочки Сен-Жан.

Затем они свернули на проспект, утопавший в непроницаемой тени деревьев. Только одно тревожило беглецов: в этот час городские ворота были уже заперты и охранялись сторожами; вот здесь-то можно было глупейшим образом попасть впросак.

Они все шли и шли, озираясь вокруг, сторонясь прохожих, изредка попадавшихся им навстречу. На самом верху неровной улицы Кармелитов они заметили, что кто-то нагоняет их. Каждый почувствовал, что сердце у него заколотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет.

Внезапно незнакомец ускорил шаг и бойко хлопнул Мариуса по плечу.

– Э! Так я не ошибся, – проговорил неизвестный, – это вы, мой юный друг. Какой черт занес вас в этот час на проспект?

Мариус, охваченный глухим бешенством, уже сжимал кулаки, когда по голосу узнал г-на де Жируса.

– Как видите, прогуливаюсь, – пробормотал он в ответ.

– Ах, прогуливаетесь, – лукаво усмехнулся граф.

Мельком посмотрел он на Фину и задержал свой взгляд на Филиппе, укутанном с головой в плащ.

– А вот эта фигура мне знакома, – прошептал он. – И прибавил со своей обычной дружеской резкостью: – Проводить вас? Вам не терпится выбраться из Экса, не так ли?.. Ворота открывают далеко не всем. Я знаю одного сторожа. Идемте.

Мариус с благодарностью принял это предложение. Перед г-ном де Жирусом ворота легко распахнулись. Ни одного слова больше не сказал он молодым людям. На площади Ротонды старик, пожав руку Мариусу, проговорил:

– Я вернусь через Орбительские ворота. Счастливого пути. – Затем слегка наклонился и, понизив голос, прибавил: – Кто-кто, а уж я от души посмеюсь завтра над рожей, какую скорчит де Казалис.

С волнением поглядел Мариус вслед этому великодушному человеку, который прятал доброе сердце под личиной угрюмого, чудаковатого ворчуна.

Иснар уже поджидал беглецов. Филипп захотел сам править одноколкой, чтобы ночной ветер дул ему в лицо. Он наслаждался, чувствуя, как легкая бричка мчит его во тьму. Быстрый бег позволял ему полнее вкусить всю сладость свободы.

Затем, пока лошадь шагом взбиралась на холм, пошли излияния чувств и доверительные разговоры. Мариус и Фина открыли Филиппу свою любовь, а когда они сказали ему, что собираются в скором времени пожениться, молодой человек загрустил. Он вспомнил Бланш. Мариус это понял и заговорил с ним о его будущем ребенке; братья беседовали серьезно, вполголоса, и младший обещал старшему позаботиться о младенце. К тому же Мариус собирался энергично добиваться помилования. Он и Фина мысленно всегда будут с изгнанником.

А на следующее утро Филипп стоял на мостике небольшого корабля, уносившего его в Геную, и, облокотившись на перила, долго смотрел на побережье Сент-Анри. Там, высоко над голубыми водами, он разглядел какое-то серое пятно: то был дом, в котором бедняжка Бланш исходила слезами, оплакивая свою любовь.