Текст книги "Помилованные бедой"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Пропустить всех? – спросил Бронникова.

– Непременно! Ты уж прости, Кузьма! Это настоящие мужики! Они с нами останутся работать и жить…

Показав ребятам душевую, определил их в бывшую подсобку, попросил Семку с Ромкой позаботиться о ребятах, накормить, проследить, чтобы помылись. И главное, не подпускать к ним больных.

Мальчишки, обгоняя друг друга, побежали в душевую. Они уже ожили, на их лицах цвели совсем юные улыбки. Им так хотелось верить, что все горести позади.

– Вот ведь и о еде забыли! – подметил Юрий Гаврилович. И тут же увидел Захара.

– Доктор! Глядите, там, в ведре, полбуханки хлеба! Можно мне взять? Сеструха уже два дня не жравши. Помрет, хоронить не на что…

– Бери, – кивнул согласно.

«А ведь не взял без разрешения, значит, совесть выше пуза держит», – отметил молча.

Захар вытащил хлеб, обтер его и, завернув в майку, побежал в комнату, отведенную для них, там живо сунул хлеб под подушку и, выскочив в коридор, помчался догонять своих.

Утром Бронников позвал Петухова, чтобы рассказать ему о ребятах. Иван Борисович вошел улыбаясь. Подал руку и спросил:

– Все ж дождались они вас?

– Другого выхода и впрямь не было.

– Я уже с ними поговорил. Объяснил, что к чему. Правила и требования втолковал. Все поняли. И результат готов! К семи утра все палаты и коридор чистые, ни единой соринки. Завтрак прошел спокойно. Мальчишки сделали все, как я велел.

– Как у них с больными? Контакты были?

– Только с Тарзаном. Как всегда! Он прыгал на светильник. Говорил, там его костер, у которого ждет Джейн. Но не достал. Со злости навалил кучу. Харитон ее убрал. Ну а Тарзан с претензией, мол, куда унес добычу? Зачем ее украл? Хотел выдавить из Харитона. Тот сбросил с себя Тарзана. Пообещал, если он и впредь будет оставлять добычу не там, где надо, воткнет ему в задницу раскаленные угли и, привязав за ноги, подвесит на лиане. Тарзан хотел спросить, как это сделает? Харитон мигом изобразил. Вопросов больше не было. Мужики сразу стихли. Тарзан даже от утренней прогулки отказался. Лежит на койке, укрывшись одеялом с головой. Даже не пристает ни к кому. Давно ли всех доставал? Видно, не понравилось кверху ногами болтаться. А ведь постоянно гадил то на стол, то в постель кому-нибудь. Теперь, думаю, Харитон отучит.

– Ты думаешь, что он симулирует болезнь?

– Я наблюдаю за ним. И выводы делаю…

– Какие, если не секрет?

– Юрий Гаврилович! Этот засранец никогда не гадит себе в постель. Не наложит кучу тому, кто сильнее и может вломить чужим. Не нассыт в тапки сильному. Это неспроста. Вдобавок, когда его тыкали в родное дерьмо мордой, он вытерся не одеялом. И еще… Он издевается над соседями, что слабее. Может ночью обоссать спящего. А потом будет звать санитаров и врачей, если его поймают и колотят хором.

– В мои дежурства такого не было, – сказал Юрий Гаврилович.

– А вообще кто он? Откуда взялся?

– Из переселенцев, не наш. Но суть не в том. Приступ эпилепсии случился с ним в столовой на вокзале. Он уже поел…

– Понятно, не хотел рассчитываться, – рассмеялся Петухов.

– С чего вы взяли?

– Старый прием! Нет денег – ломают комедию. В этом случае все приступы гасили хорошей затрещиной. По-видимому, в столовой не нашлось подходящего мужика, чтоб вломил тому Тарзану по полной программе. Вот он и разыграл шизика. Давно ли он лечится?

– Да я тебе о нем говорил. Третий месяц он тут. Пока его никто не навещал. Привезла его к нам милиция.

– У переселенцев надо спросить. Может, кто-нибудь знает его? Сдается, что неспроста Тарзан у нас прижился. Может, время лихое хочет переждать или спрятался от кого-то. Но мы не богадельня. И тоже не можем лечить бесконечно, – напомнил Петухов.

– Все так! Но не могу я выставить человека на улицу без документов и денег. Куда он пойдет?

– Не мне советовать! Но как он пришел в столовую?

– Да может, его милиция по дороге тряхнула? – ответил Бронников.

– Короче, давайте наведем справки. Или спрошу нашего Харитона. Мне показалось, что он знал Тарзана до психушки.

– Откуда такой вывод?

– Харитон назвал его имени. А самое удивительное, что после этого короткого разговора с Харитоном он лежит не высовываясь. Даже есть не хочет, аппетит пропал. Своим глазам не верю.

– Ты Харитона не спрашивал о нем?

– Пока нет. Некогда было! У ребят полно дел. Вот освободятся, тогда поговорим.

– Скажи, как дежурство прошло?

– Ничего особого. Обычно. Мальчишки здорово его скрасили. Ведь вот могли отдохнуть вчера, а не захотели. Включились сразу. Наши Семка с Ромкой лишь подсказывали.

– Знаешь, не думал я, не верил, что с ними склеится. Уж слишком несерьезными показались. А когда за воротами поговорили поближе, даже стыдно стало за отказ. Думал, маменькины детки. Оказались мужики! Тяжко им. Если сами решат остаться, конечно, будем помогать. Но беру их с месячным испытательным сроком.

– Что делать? Таково наше правило, любой ступивший на этот порог проверяется по всем параметрам…

Петухов вскоре вышел от главврача, но перед обходом больных постучался в кабинет, заглянул и, пропустив новых альтернативщиков, спешно закрыл за собой двери.

– Неспроста не лежала у меня душа к Тарзану. Так и есть, негодяй! Как привезла его милиция, так пусть и забирает! – говорил волнуясь.

– Иван Борисович, давайте по порядку, что случилось, что отмочил Тарзан опять? – спросил Бронников.

– Расскажи, Харитон! Все, что знаешь, выкладывай! – попросил парня Иван, а сам сел напротив главврача.

– Ну, этого козла мы давно знаем. Все. Он жил где-то в пригороде, потом подженился и перешел на окраину города. Володькой его все зовут. Он пахал на автовокзале грузчиком. Подвозил к остановкам багаж пассажиров. Частенько его колотили там за воровство. Бывало, положит какая-нибудь баба или старуха сумку поверх чемоданов, а из нее горло бутылки или палка колбасы торчит, он бегом к остановке. Баба отстает. Пока она добежит, Володька сумку распотрошит и загонит средь чемоданов, чтоб не видать ее враз. Когда грузят багаж в автобус или такси, кто станет проверять сумки? Скорей запихать все! А Вовка за день столько сшибал! Деньги – это само собой. Но и чистил людей, гад! Я сам видел, как он воровал. У кого продукты, у других – вещи. Короче, заработок и приработок имел. Но однажды ему не повезло, приметила баба пропажу коньяка из сумки. Он в коробке был, дорогой. Ну и подняла хай, Вовке рожу стала царапать, мол, верни, козел, покуда жив. А тот ее ударил да еще матом понес. По-всякому обозвал. Та в милицию. Ну, менты Вову тряхнули классно. В натуре всего наизнанку вывернули. Все забрали, и коньяк, ощипали до нитки. Ну, он той бабе пригрозил, пообещал ее достать. Да не на ту нарвался. Она «крышу» имела прикольную. Указала Вову, крутые стали «пасти» его. Трясли всякий день до анализов. Так что смысла не стало ему пахать. Все до копейки отнимали. И тогда он исчез на годок. Никто не знал, куда делся. А козел устроился грузчиком в продовольственном магазине и стал косить под афганца, будто он был контужен, а по дороге домой у него документы сперли. Но так натурально рисовался в чокнутого, что ему верили и жалели. Там все женщины работали. Кормили, даже вещи приносили от мужиков и сыновей, какие разонравились иль тесны стали. Он эти шмотки загонял на базаре. А бабам трепался, что их украли. Однажды ему дали теплую куртку. Кассирша принесла Вове. Мы для Тихона попросили. Самому Вове она мала. Так этот козел с нас на бутылку потребовал, хоть сам на халяву получил. Здесь нас зло разобрало, мы заложили его, привели баб на базар, показали, где Вова торгует. Ну и все. Перестали его жалеть, а он воровать начал. Мы и тут засветили козла…

– А откуда знали, что ворует?

– Мы были уборщиками на складе и прилегающей территории. Нам полставки за это платили всякий месяц. И конеч-

но, видели все. А на базаре каждый день отмечались. Помогали торгашам принести весы, ящики, мешки – с картошкой, луком, помидорами. Утром и вечером поработаем, на жратву получим. Там вся городская дрань ошивается.

– А мне этот Вова в ухо въехал. В магазине. Конкуренции испугался. Ну, мы его тогда уделали. Все впятером навалились. Он стал клеиться к Вике. Прикольная девчонка была. Только мы опоздали. Он успел ее уломать. И она с ребенком осталась, а он ноги сделал, смылся как раз перед тем, как ей рожать, – вспомнил Эдик.

– А что ж вы его адресок ей не подсказали? – спросил Бронников.

– Мы не знали, где он живет!

– После того магазина видели его?

– У вас встретили. Его Викины отец и брат разыскивают. Конечно, не для доброй беседы. Они из него всю душу вытряхнут, если найдут. Вова ихнюю девку опозорил. Если они встретят его, голову отсекут. А и мы не смолчим, где он от сына спрятался, ждет, пока зло остынет. Все под несчастного рисовался. Зачем тогда детей плодил, если растить не думал? – хмурился Харитон.

А к обеду Тарзан исчез. Он пропал бесследно, словно испарился. Лишь дыра в заборе сзади корпуса оказалась снова открытой.

– Даже уйти не мог по-мужски, все делает через задницу. Ни «спасибо», ни «до свидания» не сказал. Что в нем от человека? Одно ему звание – дикарь. Недаром кликуху такую себе взял. Уж очень честно себя отрекомендовал ею! – заметил Юрий Гаврилович.

В тот же день он выписал домой Богдана. Тот расцвел в улыбке:

– Вот и я ухожу в семью человеком. Теперь уж с пьянкой завязал! А знаете, на трезвую голову жить интереснее. Дела быстрее решаются, новые идеи приходят в голову. Правда, отношения с друзьями изменились. Доверия меньше стало. Кое-что осмыслил. Жаль, что столько ошибок наделал в прошлом. Не все теперь исправить можно, а главное, не наделать новых.

– Богдан, у вас дети есть? – спросил Бронников.

– Пока нету…

– Обязательно заимейте! Не меньше двоих!

– Вот так сразу?

– Они к жизни привяжут. Придадут ей смысл! Став отцом, вы ко всему иначе станете относиться. Семейные реже спиваются. Отец всегда спешит домой, к детям. В них наша самая большая радость. А потому советую не медлить!

– Юрий Гаврилович! Теперь, конечно, свое не упущу. Жена меня дождалась из больницы… человеком. Спасибо вам за все! – Подал руку Бронникову, обнял Петухова. И, сунув ему в карман свою визитку, сказал коротко: – Звони! Не забывай…

…Незаметно прошла неделя, потом и месяц. Новые парнишки-альтернативщики уже стали своими. Их узнавали больные, уважали врачи. Конечно, не обходилось и без курьезов, случались и неприятности, особо поначалу. Ну откуда знал Харитон, что больной возомнит себя Наполеоном и, мало того, потребует соответствующего отношения, как к императору.

Вот так он важно прогуливался по коридору, свысока посматривая на окружающих, изобразив на лице легкую улыбку. А тут Харитон из палаты выскочил с двумя полными суднами. В туалет спешил вылить содержимое. Не приметил Наполеона. Ну очень торопился. Самое горячее предобеденное время наступило. Надо было убрать, проветрить палаты, помочь на кухне. А тут Наполеон! Стал посреди коридора, как чирей на заднице. Харитон влево – и Наполеон туда же. Парнишка вправо – и больной тоже. Кончилось тем, что Харитон выронил оба судна на ноги мужику. Тот взвыл совсем не по императорски.

– Ты, козел, отморозок шизанутый, мать твою во все дыры блохи жрали! Куда прешь, как с завязанными бельмами? Иль глаза в жопе и не видишь, падла, что тут я стою, сам Наполеон Бонапарт!

– Иди ты, дядя! Не тусуй мозги!

Влетел Харитон в туалет за тряпкой, а там на унитазе гордо восседает Гитлер.

– Слушай, мужик, как человека прошу, освободи гальюн на минуту, мне в коридоре убрать надо! Пойми! Уступи, пожалуйста!

Но Гитлер не знал слов «уступать» и «отступать». Он сидел на унитазе как на троне, не дернулся ни одним мускулом.

– Слышь иль нет? – терял терпение Харитон. Наполеон, улучив момент, подошел сзади и долбанул парня по спине так, что он мигом упал в ноги Гитлеру. Наполеон ухватил Харитона, приволок его к вылитому дерьму и оставил там под смех остальных больных.

– Учись, немчура, наказывать холопов! А то ишь распустили их, шелудивых псов, бегают, забыв о почтении, здороваться разучились!

Ребята-санитары мигом узнали о случившемся. Они помогли Харитону убрать в коридоре, помыть судна, а сам парень пошел в душевую постирать одежду, вымыть тапки да и себя привести в порядок. Тихон принес ему чистый халат и ждал, когда Харитон выйдет из душа.

Едва он хорошенько намылился, в душевую вошел Наполеон. Его прогнали из палаты за несносный запах, идущий от брюк и тапок. Они были забрызганы сверху донизу.

– Ага! Вот ты где! А ну живо отмывай мою одежду! Осквернил, паршивец поганый, теперь чисть, покуда не оставил тебя без головы!

– Дядя! Мне плевать, кем себя считаешь! Если будешь прикипаться, я так наеду, что мало не покажется. Дошло иль нет, отморозок?

Наполеон обиделся и влепил парню пощечину.

– Ты с кем говоришь, холуй! Немедля извинись! – потребовал на визге.

– Щас! Спотыкаюсь! – Мигом свалил больного на пол и, завернув руку за спину, поволок в палату.

Наполеон орал на весь коридор, матерился и грозил Харитону казнью. Парень связал мужика, вернулся в душевую. Вскоре там появились Наполеон, освободившийся от веревки, и Гитлер.

– В концлагерь его, в газовую камеру! А еще лучше к свиньям!

– Нет! На гильотину!

Пока они спорили, в душевую вбежали санитары. Но успокоить мужиков не удалось. Их связали, посадили в клетку, и они теперь пинали друг друга, забыв о Харитоне. Но как только увидели его, ярость вспыхнула вновь.

– На рудники козла! В Сибирь! – кричал Гитлер.

– Конюхам на расправу! Пусть кнутами его разгладят на ленты!

– Зачем? Лучше с живого кожу снять!

– Господи, какое счастье, что они лишь психи! Не приведись таких встретить в городе и попасть к ним в лапы! – вздрагивал от ужаса Харитон.

Случалось, санитары после дежурства возвращались по домам, не видя дороги под ногами. Их заносило от усталости. Бывали ночи без сна и минуты покоя. И тогда, забыв обо всем, приходили к Захару. Накормив хлебом сестру и кошку, валились спать кто куда. Лишь поздним вечером, отдохнув и придя в себя, вставали, пили чай, общались.

– Слушай, Полинка, я совсем забыл! Там, в сумке, принес тебе свой суп. Хоть бы не прокис! – вспоминал Захар и совал сестре банку супа. Та ела жадно, торопливо. Может, и сварила бы сама, да не было продуктов. Мальчишки теперь стали больше заботиться о Полине. То борщ и кашу принесут, даже оладьи со сметаной.

Бронников распределил ребят на две смены. И теперь они чередовались. В семье Захара хоть и не до жиру, а и голодно не было. Харитон с бабкой тоже повеселели. Помог им Бронников. Позвонил глазному врачу, тот операцию на глазу сделал, и стала бабка видеть. Легче по дому справлялась, снова в огород вышла. Посадила несколько грядок да картошку возле дома. Уж как холила землю, соскучилась по ней в слепоте. Прозрев, словно заново на свет появилась.

Немного времени прошло, старушка цыплят купила. Над каждым тряслась. Все ж хоть и малое, а свое хозяйство.

Увидел Харитон, как бабка старается, да и сам душой потеплел. То скамейку сбил, чтоб отдохнула в огороде, то печку от сажи почистил. Колодец углубил. Вода в нем стала холодной, прозрачной. В самом доме они всегда поддерживали порядок, а вот снаружи все заново делать пришлось: обмазать стены, покрасить окна, больше всего затянула крыша. Она вся прохудилась, пришлось покупать рубероид, железо стоило дорого, не по карману семье. Посмотрел Харитон, как соседи крыли крышу, да и сам свой дом покрыл. После того сколько дождей прошло, а в доме и на чердаке – сухо, ни одной капли не просочилось.

Свой заработок Харитон бабке отдавал. Пусть он малый, а все ж подспорье, думал парень.

Помог Бронников и Захару. Он постепенно приглядывался к ребятам, звонил в горсобес, в исполком. Просил обратить внимание на двух сирот.

Ох и не сразу пришла комиссия к Захару. Целых полгода тянули с обследованием. Потом еще два месяца оформляли документы, и стала Полина получать пенсию по инвалидности. Еще через полгода послали на лечение. И о чудо! Девчонка с трудом, но заговорила. Слух не восстановили. Сказали, что лечение это длительное, дорогое. Когда узнала сумму, девчушка чуть снова не лишилась дара речи. Зато ходила на процедуры, прописанные врачами. И самочувствие Полины заметно улучшилось.

Захар в свободные дни подрабатывал грузчиком на железной дороге. Сестренка убирала в доме лестничные марши. Доход семьи заметно вырос. Это сразу сказалось на всем. Полина с братом стали есть досыта, в доме появилась посуда и мебель. Они уже не спали на рваных матрасах. В комнатах появились новые кровати, простыни, одеяла и подушки.

Захар понимал, что многим обязан Юрию Гавриловичу. Главврач никогда не подчеркивал, сколько сделал для ребят, кому чем помог.

Вот так и Федю отправил на лечение от аллергии. Через некоторое время всех троих устроил в общежитие, в одну комнату, убедил продолжить учебу.

– Сегодня вам трудно. Многого не хватает, еще больше хочется. Так всегда в молодости бывает. Но именно теперь, пока есть силы, успевайте всюду! Нагоняйте тех, кто живет с родителями. Стараетесь для себя, – убеждал ребят.

Шло время. Парнишки незаметно вырастали в парней. Даже маленький Тихон, поотставший в росте, вдруг начал тянуться вверх. Никто не заметил, как он обогнал Эдика, потом Захара. Немного погодя перерос Федьку. И теперь не только свои пацаны, а и больные не решались напомнить о рахите.

Иногда они по старой памяти приходили на базар. Торговцы уважительно просили их помочь, а в благодарность оставляли в ладонях парней деньги, а не мелочь, как раньше.

Их еще узнавали. С ними здоровались все. Вот только один, заметив их, отвернулся.

– Тарзан! Ты ли это?

– Вова! Иль не узнаешь? Где теперь приклеился? У кого дышишь, колись? – обступили парни.

– Да пошли вы все, козлы! – оглядел хмуро.

– Куда это ты нас воткнул? – подошел Харитон совсем близко. – Ты чего на нас пух тянешь?

– Вы ж на меня настучали. Менты отловили, пахать заставили на пацана. А он, засранец, как увидит меня, враз за рогатку хватается. И орет во всю глотку: «Эй, Вова, подожди! Дай твоего Тарзана отстрелю, покуда он Читу не сделал матерью-одиночкой!» И это мне кричит тот прыщик! Я его содержу, а он дразнится, негодяй!

– Мелочь! Вот погоди, когда он вырастет! Тогда вам и впрямь в одном городе тесно будет! – предупредил Эдик.

– Ничего! Посмотрим, какой у тебя появится. Мой только грозит, а ваши много говорить не станут, – скрипел зубами мужик.

Да, он понимал, что ребята не виноваты в том, что так коряво сложилась его жизнь. Ведь никто из них не знал, где он живет. Но едва ступил на порог дома после бегства из больницы, следом за ним пришла милиция.

Вова всегда был зловредным, непредсказуемым человеком и этим брал верх в самых неожиданных ситуациях. Вот и теперь, лишь немного поднатужился, и созрело неординарное решение – полные штаны. Оперативники переглянулись. Пожали плечами, кто это так поднес? Увидели ухмыляющуюся рожу Вовы, все поняли. Открыли двери и, поддав пинка, выкинули хозяина из дома, не дав передохнуть.

Тарзан хотел нырнуть под мост, но поскользнулся в собственном дерьме и упал, задрав ноги. Его подняли за шиворот, надели наручники, привели в отдел.

– Ребята! Да вы что? Отведите его в душ! – заткнул нос дежурный.

Через пару минут Вову сунули под брандспойт. Тугая холодная струя доставала мужика всюду. Она то забивала его в угол, то нагло выковыривала, катала по бетонному полу орущим шаром, то припечатывала к стене, к полу, бросала на батарею, подкидывала старой тряпкой чуть не до светильников. Его катали и валяли по полу так, что он счел бы за счастье стечь в канализацию вместе с потоком воды.

Потом ему в морду швырнули его брюки и велели стирать под брандспойтом. Вова продрог до костей. Оперативник, заметив это, полил его еще раз. Тот синел, едва держался на ногах, а опера, сменяя один другого, мыли Вову долго и тщательно.

Долго он приходил в себя в сырой темной камере. Потом его вызвали в какой-то кабинет, надели наручники и включили пронзительно яркий свет. Он отворачивался. Его били по морде и все спрашивали о Вике, заставляли признать, что он ее взял силой. Вова понимал, что будет с ним, признай он такое. И решил сдохнуть, но не брать на себя изнасилование.

Его отделали так, что любой, увидев Тарзана, содрогнулся бы. Никто не поверил бы, что этот человек способен перенести нечеловеческую боль и не признать за собой вины.

Он стал похож на горку мяса, все еще пульсирующего, истекающего кровью.

Когда допрос кончился, Вова не помнил. Он потерял сознание и валялся в ногах капитана – брата Вики. Он распорядился, чтоб Вову унесли в камеру. Там Тарзан пролежал с неделю. Его никуда не вызывали, не выводили. Ему давали есть и пить. А когда встал на ноги, вывели гулять. Еще через неделю его вытащили на крыльцо милиции, и чей-то знакомый, леденящий душу голос сказал:

– Отпускаем тебя, падлу! Но смотри, сучий выкидыш, если не будешь содержать сам своего сына – уроем в минуты, не дрогнув и не пожалев. Сумел сделать, теперь расти его! Не приведись, смыться попытаешься. Разыщем и под землей! Тогда дрожи! На мелкие куски распустим и скормим бродячим псам! Иной смерти недостоин… Беги и помни, чей ты раб!

С тех пор он забыл об отдыхе и покое. Не было дня, чтоб Вова не проклинал свою жизнь и не просил от нее избавления. В сравнении с нынешней жизнь в психушке была подарком. В том, что потерял ее, винил всех, но только не себя…

Бронников часто видел в городе бывших больных. Даже те, кто надежно вылечился, не всегда здоровались с Юрием Гавриловичем, стыдясь прошлой болезни и лечения в психушке. Опасались, как бы не отшатнулись знакомые, не стали б осуждать и сторониться. Ведь это так стыдно – лечиться в дурдоме.

О времени, проведенном здесь, старались поскорее забыть бывшие больные. И лишь другая часть никогда не обходила стороной эту больницу.

Так и вылечившийся Сократ всегда помнил, кому чем обязан. Поговорил он как-то вечером с Бронниковым, тот и посоветовал, куда обратиться с жалобой. Послушался. И снова фермерствует, но уже без риска. А часть урожая всякий год привозит в психушку бесплатно. Чтоб и другие тянулись к свету и дожили до него…

– Юрий Гаврилович! А у нас с Лидой второй сын родился! Хотели дочку, но не получилось! – шельмовато улыбался Петухов.

– Нашел о чем тужить? Да на нас, мужиках, вся земля держится! – улыбался Бронников.

– Юрий Гаврилович! Эдика псих побил! – просунул голову в дверь кабинета Захар.

– Кто его избил?

– Новенький!

– Приступ у него был?

– Нет. Эдик подоконник протирал. А тот сзади подошел. Сначала по башке вломил, а когда кент упал, псих и вовсе озверел. За руку иль за ногу поймает и на потолок забрасывает.

– А ты стоял разинув рот?

– Что я мог?

– Где Эдик?

– Там, в палате!

– У себя?

– Да нет! У психов!

Бронников нажал кнопку вызова всех санитаров. И выскочил в коридор. За ним Петухов с Захаром. Юрий Гаврилович по шуму услышал, где Эдик, и поспешил в палату.

Санитар уже был без сознания, но больной не понимал. Он хватал его с пола и швырял как тряпку то в потолок, то в углы.

– Олег, – окликнул Бронников больного и добавил громче: – Отставить!

Больной выпустил из рук Эдика, оглянулся, тяжело дыша, сел на койку. Петухов с Захаром унесли Эдика в ординаторскую. Парня вскоре увезли в травматологию. А больного поместили в зарешеченную камеру. Ее он долго измерял шагами.

Потом лег на пол, словно не увидел койку, и до вечера пролежал с открытыми глазами. Он отказался от еды и воды. Ни на кого не обращал внимания. Лишь изредка ворочался с боку на бок.

– Юрий Гаврилович! Что это за человек? – спросил Петухов.

– Олег? Ты же сам его принял!

– Я знаю только имя и адрес. Ну, еще то, что привезли человека на военной машине…

– Понимаешь, из Чечни он, контрактник. А до Гудермеса в Афгане воевал. В Чечне две войны прошел. Жуткая судьба у мужика! Мне о нем его друг рассказал. Теперь вот мать звонила, обещала прийти. Военком интересовался Олегом.

– Ого! Выходит, важная птица!

– Для нас с тобой он обычный человек. Свихнулся, конечно, не без причины. Забрали в армию и через три месяца сунули в Афганистан. Война уже вовсю кипела. Олег – водитель, снаряды возил, технику. Сколько раз его подбивали, знает один Бог. Случалось, вылетал из кабины так, что взрыв уже не доставал. Впереди снарядов, над головами душманов. Те, увидев такое, креститься научились. Да что ты хочешь с них, что они знают о силе взрывной волны? К тому ж Олег шофер и всегда спешил. Может, и тогда торопился на тот свет, обгоняя взорвавшуюся машину? Короче, прозвали его душманы летающим трупом! Ну не знаю, как он летал, а вот насчет трупа «духи» явно поспешили. Он вовсе не спешил на тот свет. И теперь пусть болен, но живой. Сам знаешь, агрессивная форма зачастую проходит быстрее и лечится проще. Лишь бы память не будоражить.

– Любому больному не стоит напоминать о прошлом! – согласился Петухов. И вместе с Бронниковым оглянулся на дверь. В кабинет вошел Петрович.

– Приветствую всех вас! Эпилептики, шизики и параноики! Кретины, дегенераты, дебилы! – улыбался патологоанатом.

– Привет, старый гнойник! Как добрался, не потерял ли по дороге образцы тех гадов, каких у себя держишь на полках и столах?

– Нет у меня никого! Третий день один сижу. Даже поскрипеть не на кого. Некому в морду всю правду из его биографии выплеснуть! Это ж надо, не хотят, разучились поми-

рать горожане. В три, а то и в четыре ряда друг на дружке валялись. Теперь никого нет! В морге тише, чем на погосте. Там хоть птицы поют, случается, иной раз вдова взвоет. А у меня и этого нет. Даже жутко. Сторож и уборщица по домам разбежались от безделья. И я не усидел. Все ж грустно все время смотреть на кресты и памятники. Иногда хочется увидеть тех, кто под ними лежать будет.

– Иди ты к черту, философ чокнутый! – рассмеялся Бронников, привычный к шуткам Леонида.

Петухов никак не мог свыкнуться и постоянно злился на патологоанатома. Возмужав, он уже подшучивал над Петровичем, мстил за едкие колкости:

– А мы с Юрием Гавриловичем думали, что схарчили покойнички главного городского потрошителя на чьих-то поминках. Отомстили за все разом. За осквернение и надругательства!

– Помилуй! Отродясь такого за мной не было, – перекрестился Петрович оторопев.

– А кто относил в лабораторию сиськи, письки, желудки и печенки мертвецов?

– Так для изучения, по просьбе!

– Почему не вернул? За бабки загнал?

– Нет! Вы тут точно оба свихнулись! Я ж от своих беру для науки, чтоб будущие медики знали о новых формах и видах болезней, какие сегодня косят людей, считаются неизлечимыми.

– Не надо, Петрович! Желудки твоих клиентов не служат науке. По ним только увидишь, сколь вредно спиртное!

– Попробуй докажи это живому без наглядного примера! – смеялся патологоанатом. И продолжил: – С неделю назад бомжа привезла ко мне милиция. Думал, что от истощения откинулся. Против него бродячий пес львом смотрелся бы. А когда вскрыл, ошалел от удивления! Сердце как у молодого, желудок гвозди переваривал. Печень – юноше позавидовать. Ему еще полвека жить и радоваться!

– От СПИДа загнулся?

– И там все в порядке, хоть попроси его обменяться, – усмехнулся Петрович.

– Что ж его свалило?

– Аппендицит! Если б вовремя обратился, жил бы и теперь! Даже обидно за мужика. Я его знал до бомжеванья! Хороший был человек. На бабе погорел, на любовнице. Короче, застал ее с другим хахалем. Дело обычное. Сучка не жена, претензий не предъявишь. А он, дурак, мужика не догнал, тот с балкона сиганул, живой остался, ну, этот на любовнице оторвался и уделал ее так, что бабу два месяца по частям собирали. Потом шесть операций сделали. В общей сложности почти год в больнице отвалялась. Он уже забыл, как звать эту блядь, а она в суд обратилась. За ущерб, причиненный здоровью, отсудила такую сумму, что вслух сказать жутко. Ни квартиры, ни колес не осталось. И все бабки выгребла стерва! Такую лучше б разом урыл! А то ведь оставил змею живой. Она и отомстила! Его нет. Зато ей простиковать понравилось. Еще одного наколола. Я все жду, когда та лярва ко мне на стол попадет! Уж я ей все выскажу!

– Чего же живой молчишь? – удивился Юрий Гаврилович.

– Подходить к ней стыдно, чтоб люди не подумали, что я ее очередной хахаль! – покраснел Петрович.

– Не, Лень, тебя уже в кавалеры не приклеят ни к кому.

– Почему так?

– От тебя моргом за версту прет!

– Юрка, мой запах теряется в толпе. А вот ваши рожи, улыбки, мимика выдают с головой. Хочешь знать честно? Вас самих от психов уже не отличишь. Смех идиотский, гримасы дебильные, шутки кретиньи. Глянь на себя со стороны! Волосы дыбом встанут. Недаром твои внуки играют в казаки-разбойники и стреляют в тебя.

– Мои внуки рожицы краской вымазали и подкрались, когда я поесть сел. Они как взвыли за спиной на два голоса. Я повернулся, у меня борщ через уши выскочил. Я, взрослый мужик, в натуре под стол залез, думал, мои больные обоими корпусами ко мне пожаловали. Во внучатки! До обморока довели! – смеясь, жаловался Бронников.

– Ваши большие! А вот мой клоп что вчера отчебучил! Вернулся я домой с работы, Лида ужин на стол поставила. Сын на горшок сел. Вижу, оба хмурые. Понял, что поругались меж собой, но меня не хотят расстраивать. Я уже чай допил, как сын слез с горшка и несет мне его. С мочой показывает и говорит: «Какать нечем! Мамка пирожное не покупает! Как жить дальше буду?» Ему еще трех лет нету, а хитрить научился!

– Это что. Моей Наташке всего восемь лет, а у нее уже любовник, так одноклассника зовет, что ей понравился. Одного при том не пойму, именно с ним каждый день дерутся как кошка с собакой. Попробуй хоть кто-нибудь влезть разнять их, вдвоем на него набросятся и так отделают, смотреть жутко. Спросил ее, зачем дерется с тем мальчишкой, она мне в ответ: «Чтоб на других девчонок не смотрел. Пусть привыкает к семейной жизни».

– Крутая девка! Вся в деда! – смеялся Петрович и напомнил Бронникову, как тот три года подряд дрался с соседкой по парте. Все хотел прогнать ее. Та терпела, хотя сдачи давала. А потом стала работать в горздравотделе. И Бронникову много лет портила нервы. Все просьбы игнорировала, урезала средства на дурдом, и только когда она ушла на пенсию, Юрий Гаврилович вздохнул свободно. Но с бывшей одноклассницей даже теперь, встречаясь в городе, не здоровается и не разговаривает. – Чего вы с ней враждовали, признайся хоть теперь? – спросил Леонид Петрович.

– Терпеть не могу подхалимов и зубрил. Она всех ребят высвечивала учителям. Слишком много неприятностей из-за нее было. И хотя не любил бить слабых, с этой себя не мог сдержать. Редкая сволочь! Она и в институте фискалила на всех. Я знал и предупреждал ребят. Сам из-за той гадюки трижды в госбезопасности побывал. Ну и отплатил ей. Свадьбу расстроил. Рассказал жениху, кто она есть. Он от нее мигом сбежал. Навсегда откачнулся, так и осталась в старых девах.