Текст книги "Помилованные бедой"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Домой ему не стоит ехать. Вон у нас есть свободная палата, занимайте ее вдвоем. И живите. Заодно подлечим, наблюдение обеспечим. Ему сейчас покой нужен и уход. Думаю, все обойдется. Хотя… Если считаете нужным, вызовите врача «Скорой помощи».

Но Петухов поверил Юрию Гавриловичу. А Семка вскоре пришел в сознание, лишь жаловался на головную боль. Больше его ничто не беспокоило.

Лидия Михайловна сделала ему примочку на глаз. Опухоль мигом прошла, глаз нормально видел.

– Ну что, Сема, получил от старухи? Не красней! Я первые два года с такими фингалами ходил, что даже жена не верила, будто мне их больные подсадили. И в основном от женщин получал. Ох и заботились обо мне, чтоб в темноте не споткнулся. Потому на свидание только ночью бегал. Днем слишком много завистников. Иная оглянется, аж крестится, а мужики, случалось, проскочат мимо, оглянутся и лопочут: «Чур меня, чур!»

А одна бабка так вцепилась, признаться совестно, за что ухватилась. Ей в глюках родной мужик привиделся, покойник с десятилетним стажем. Ну а я, как на грех, под руку попался. У ее мужа все то, за что схватилась, давно отгнило, мне ж тогда всего двадцать пять лет было. Бабка на радостях голосит, а я от боли не своим голосом. Тут наш главврач подошел, хирург по профессии. Глянул. Оценил ситуацию и говорит: «Резать будем! Другого хода нет». Ну я испугался, говорю: «Что резать?» А он в ответ: «А за что поймался! Бабку заклинило, Не стану ж ей руки ампутировать. Они ей еще сгодятся».

«Если она вас за это поймает, тоже отрежем! Я сам справлюсь! Иль старухе руки нужнее, чем мне мое?» – спросил главврача. Он позвал санитаров. Те хохочут, говорят, что эта бабуля всех мужиков перещупала, ну и облили нас холодной водой. Бабка отцепилась от меня с испугу, но я с того времени постоянно настороже. С неделю в тот раз разогнуться не мог. Так и ходил, будто бабка все еще висит на ширинке, зажав в кулаке мое. Всяких старух после нее видел, но ту никогда не

забуду – охотницу Диану, старую кикимору. Бывало, она ночью снилась. Подскакивал и потом не мог заснуть. Дрожал в холодном поту от страха…

– Юрий Гаврилович! Ятак боялся, что вы меня ругать будете. Но, честное слово, не виноват. Разнять их хотели. А сам получил, – вздохнул Семка.

– Я тоже хотел накормить Степановну. Она сидела рядом с мисками такая скучная. Не знал, что у нее приступ так проходит. Давай ее уговаривать, чтоб поела. Она ухватила миску с супом да как даст мне по голове, весь суп по макушке и плечам растекся. А Степановна вторую миску мне на голову натянула, с кашей. Потом и компот в рожу вылила. Хохочет, ей весело. А я отмывался до вечера. Хорошо, что еда была не горячей, остыть успела, иначе облысел бы тогда, – пожаловался Ромка тихо.

–  Женщины-санитаркинас жалеют, помогают, подсказывают. Показывают, как кормить, мыть, выводить на прогулку больных, определять по глазам начало приступа и даже как гасить его. Теперь нам легче. Поначалу вовсе трудно приходилось, – сознался Сенька и привстал с постели.

– Ты сегодня отлежись. Не подскакивай. У меня к тебе одна просьба: не сердись на бабку, она больная. Будь повнимательнее. Сам знаешь, где работаешь, – потрепал Юрий Гаврилович мальчишку по плечу и вышел в коридор к ожидавшему его завхозу.

– Ну, смотрите сами, все постельное белье старое. Одеяла и пододеяльники залатанные. Новых уже семь лет не получаем. На халаты и пижамы смотреть больно. Полотенца изношенные. О тапках лучше не вспоминать. Скоро наши больные босиком ходить станут. О палатах сами знаете. Потолки протекают, крыша дырявая, со стен штукатурка отваливается, полы сгнили. Рамы в окнах на честном слове держатся. Ну, эту зиму уж как-нибудь переживем, а на следующий год больницу надо закрывать на капитальный ремонт. Иначе беда случится. Людей придавит потолком. Вчера больная проснулась в ужасе – ей на лицо с потолка кусок штукатурки упал. Так женщина до утра спала в коридоре, прямо на полу, – жаловался завхоз.

– Знаю! Мне и самому горько. Но что делать? Не дают нам денег на ремонт!

– Моргу тем более ни копейки не давали. А ремонт сделан. Да и новый ледник построили. Всего за месяц! Иль Петрович настырнее? Или морг нужнее нашей больницы?

– Ты меня не подначивай! Морг и мы – все нужны! Узнаю у Петровича, как удалось ему ремонт пробить, на какую кнопку надавил. Может, и нам обломится, – пообещал Бронников завхозу.

Леонид Петрович пришел в больницу на следующий день. Открыв двери в кабинет главврача, сказал улыбчиво:

– Сколько баб ко мне отправляешь? Смотри, кого подкинешь! Я теперь с выбором! Без родословной не беру! Лишь особ голубых кровей!

– Ленька! И у тебя крыша поехала? Ты о чем? О какой родословной и голубой крови говоришь? Откуда они у покойников?

– Это ты звезданулся, голубчик! Я сейчас у тебя на пороге чуть не в подвал провалился. Доска сгнила, сломалась под ногой. Ухнулся вниз по самый пояс. Чуешь? Мог и окалечиться!

– Знаю все. Сегодня звонил. А меня чуть не послали, мол, и без дурдома горько, отвяжись!

– Мне тоже так перепадало. Надоело, в конце концов, просить и унижаться. Достала ситуация до самого горла. Не только морг стал разваливаться, а и скамейки под мертвыми. Прихожу, а трое мертвецов валяются на полу. Топчаны сломались, не выдержали. У одного ножки переломились, у другого доска. А сторож с уборщицей жалуются, мол, двери вот-вот вывалятся. Сел я и за голову схватился. Что делать?

– Ну точно как у меня, – понятливо кивнул головой Бронников.

– А тут светлая мысль стукнула. И решил: чего это я мучаюсь? За что? Посмотрел, кто у меня в покойниках. Мертвецами все топчаны заняты! Грех признать, вздумал ими воспользоваться хоть раз в жизни!

– Как? – изумился Юрий Гаврилович.

– Очень просто! Оказалось, что на одном топчане ждал вскрытия отец начальника стройуправления. В леднике – родная сестра главы администрации. За ширмой, в ожидании помывки и подготовки к похоронам, жена фирмача. Соображаешь, к чему клоню? – улыбался Петрович широкой, простодушной улыбкой.

– Не дошло! Ну покойники! И что с того?

– Ох и примитив ты, Юрка! Уже до моих клиентов давно доперло б! Короче, позвонил я этим троим и сказал, что с их покойниками не могу заняться, нет условий, пусть их срочно забирают. Морг я закрываю за невозможностью проводить вскрытие и подготовку к похоронам, – самодовольно произнес Петрович.

– А как же ты их принял?

– Очень просто. Показал свой стол. Он пустой и то разъехался. Ножки отвалились, две. Вот и пригласил их приехать и убедиться.

– Конечно! Прижал их за самые! – одобрительно сказал Юрий Гаврилович.

– Поначалу они тоже брыкались. Мол, принял покойников, давай кончай там свои дела с ними, нечего за счет мертвых свои дела проворачивать! Совесть имей!

Тут-то я всерьез разозлился! А что, морг – мое частное заведение? Какие свои дела я в нем проворачиваю? И как понес я их! Пообещал всех троих вынести из морга на улицу и оставить в том виде, в каком они теперь. Глава администрации пригрозил, что выкинет меня с работы. А я в ответ, мол, сейчас принесу ключи! Приезжайте, примете у меня двадцать два покойника.

Тот давай права качать – мол, давай готовь к похоронам его сестру, а дальше видно будет. Но я ни в какую – потребовал, чтобы приехали все высокопоставленные родственники моих клиентов.

– Приехали?

– А куда деваться. В течение получаса нагрянули. Тут и сторож с уборщицей пришли. Ну и насели мы на гостей дружной ротой. Пригласил я главу администрации присесть на стул. Тот под ним затрещал. Успел вскочить вовремя. Начальник стройуправления на топчан уселся. Тот под ним расползся. Фирмач стоять остался. Увидели они все своими глазами. И хотя злились на меня, пообещали в ближайшие дни начать ремонт. Утром привезли стол для вскрытия, новый, добротный. И в придачу к нему несколько стульев, крепких, надежных. Ну, я их покойников не спешил отдавать, все ждал, когда ремонт начнут. И не обманули. Завезли материалы и за месяц сделали все. Правда, людей работало много, без выходных, до темноты вкалывали. Даже новый ледник поставили. Когда все закончили, звонит мне глава администрации и спрашивает: «Ну как теперь? Работать можно?» Я ему «спасибо», а он в ответ: «Сволочь ты, Петрович! Но спасибо тебе, что ты такой. Свое из горла вырвал!»

И только я хотел послать его, как мужик мужика, верней мудака, он давай извиняться, мол, не то ляпнул. Да ладно уж. Главное, ремонт сделали. Даже крышу покрыли оцинковкой. Не экономили. Хотя, Юрка, чего я тебя уговариваю, приходи, посмотришь. Может, и ты осмелишься. У тебя в руках оружие покруче. От моих клиентов избавляются быстро. А вот если ты своих больных вернешь в дома и семьи, никому мало не покажется, – рассмеялся Петрович.

– На моем месте давно бы это сделали, – вздохнул Бронников тяжко.

– А что тебе мешает?

– В том-то и беда, не все вернутся.

– Почему? Думаешь, оставят в семьях навсегда?

– Если б так, давно забрали. Умрут многие. Дома не уследят. У меня теперь с десяток таких, кто жизнь самоубийством вздумал покончить. Свое они сделают, доведут до конца. Кто за ними уследит в семьях? Одни на работу, другие на занятия разбегутся. У всех дела. Мои больные это знают и караулят свой час. Никто не остановит и не увидит. А мы не успели выровнять психику каждого, успокоить и убедить в нужности. Терять тяжело. Если не досчитаемся, это нам укор. Как пережить это?

– Юр! Если всех раздавит рухнувшая крыша, кто ответит? Хорошо, если дома окажешься на тот момент. А если в больнице?

– Я-то ладно! Людей жаль!

– Вот и подумай обо всех! Кончай просить. Зови, чтобы забирали. Но сначала вызови комиссию из коммунхоза и пож-надзора, чтоб написали акт о непригодности больницы к использованию по назначению. После того больных верни в семьи. Ты даже не предполагаешь, какой поднимется шум! Люди сами побегут по инстанциям, чтоб вернуть тебе больных. А ну подумай, кто теперь в состоянии нанять сиделку или няньку? Мало того, что это дорого, так ведь чужого человека придется в дом взять.

– Знаешь, совестно играть на чужой беде!

– А рисковать больными не обидно? Чего ты выламываешься как девочка? У тебя есть другой выход?

– Кой черт! Даже малой надежды нет! – сознался Бронников.

– Давай займись, как советую. Сам вот так из беды вылез. Вернешь какому-нибудь начальнику любимую тещу, от которой он счастливо избавился, сунув к тебе на годы, так он ремонт сам прибежит делать. Даю слово, долго ждать не будешь! – убеждал Леонид Петрович.

– Чудак ты, Лень! Начальник сиделку возьмет. Это дешевле ремонта.

– Ошибаешься. И у твоих больных случаются просветы. И они в те часы берут свое с лихвой. А ну мужику снова влезть под чей-то каблук? Кто смирится? Или верни в семью новых русских больного зятя или свекра с тестем. Впрочем, думай сам. Хоть этот выход, считай, аморальный, непорядочный, но он самый верный изо всех.

– Убедил, Оно и верно. Стыдно попрошайничать для себя. А я для людей постараюсь…

– Крепко у тебя мозги подморозило. Верно, правду говорят: с кем поведешься, от того и наберешься.

– Ты о чем?

– Психом становишься. Натуральным. С чего это взял, что для себя просить стыдно? Из-под тебя что, птички носят? Нет! Тобой серьезно заняться нужно. С такой малой зарплатой столько совести иметь не стоит. Ведь у тебя, случись что, даже костюма для похорон нет, если меж нами говорить. А за обмывку и подготовку Томка и вовсе не наскребет, потому что ты хронический бессребреник. Такое давно не в почете. И над тобой, как недавно надо мной, даже больные смеяться будут.

– Ладно! Моих не трогай! А кто смеялся над тобой?

– Как кто? Покойнички…

– У тебя уже глюки? И давно? – рассмеялся Юрий Гаврилович.

– Да уж не до смеха! Сижу я эдак перед ремонтом, зарплату пересчитываю. Ее даже на квартплату не хватает. Закурил с досады да как грохнул кулаком по столу. С него покойник упал, а у него из кармана кошелек, да такой пухлый. Открыл, аж в жар бросило. Куча денег! У меня руки задрожали. Глянул, а покойник улыбается. Как будто говорит: бери, мне они ни к чему…

– У меня таких не бывает, – усмехнулся главврач и понурил голову, задумавшись о своем.

– Послушай, Гаврилыч, пересиль себя. Один раз это нужно сделать. Мы не виноваты, что при собачьей работе нам дают мизерную зарплату, какую совестно назвать получкой. Еще стыднее отдавать ее жене и требовать, чтобы она на те копейки сумела прокормить семью в течение месяца да еще обуть и одеть, заплатить за свет, газ, телефон и все прочее. Но что делать? Учителя и врачи стали самой нищей прослойкой общества. Теперь студенты-медики, знакомясь с девушками на дискотеке, уже не спешат ответить, где они учатся. Потому что заранее стыдятся будущей нищеты. Да и девчонки, узнав, что рядом медики, тут же обрывают всякое общение. Знают, от наших студентов даже мороженого не получишь.

– Вот дожили! Помнишь наш выпуск? Как мы гордились, что станем врачами! А теперь все с ног на голову. Прихожу в институт, рассказываю студентам о лечении нервнобольных в нашей больнице, а молодежь язвит, мол, мало того, что зарплата смешная, так и ее по полгода не выдают. Поневоле крыша у врачей едет… А на спине моей куртки какой-то сопляк аршинными буквами написал «псих»! И я с этой пакостью до самого дома дошел пешком. Томка еле оттерла. Даже стирала. У меня эта куртка единственная.

– Ну чего ты канючишь, Юр? У тебя хоть в институте подработка есть. Другие того не имеют. Знаешь, где я твоего Петухова видел? Тоже подрабатывает вместе с матерью. Рано утром, пока все спят, они подметают улицы. Раньше он подрабатывал грузчиком вечерами, но спина подвела, пришлось переквалифицироваться. И ничего! Не жалуется твой врач. Подметет участок, умоется, переоденется, и бегом в больницу, словно только что из постели выскочил. А мы с тобой, как два старых гнойника, если не о болезнях, то о неприятностях. Давай сменим пластинку, – предложил Петрович. И продолжил: – Вот у меня племяш из Чечни вернулся. Помнишь, Верка его лажала, наплела на пацана. Так вот комиссовали по ранению. Обе ноги в осколках. И… вся задница вместе с интимным. На растяжку напоролся. Чудом выжил. Теперь у него два дня рождения. Не пойму, почему он такой невезучий в жизни? И знаешь, куда хочет поступать?

– Уж не в медицинский ли?

– Именно! – подтвердил Петрович.

– Ну, это уже решение взрослого человека. А значит, все обдумал. Из этого хороший врач получится.

– Дай Бог! Пока от боли кричит ночами. Днем терпит. Ему через месяц на операцию, из ног осколки будут убирать.

– А чего ж он в госпитале лежал?

– Из задницы убрали осколки. Дальше не рискнули, сердце могло не выдержать нагрузку.

– Ему рассказали о Вере?

– Да, он уже навестил могилу. Вместе с отцом ездил, жалел глупышку. И все говорил, что ей пацаном надо было родиться.

– Там другой вывих мог случиться, – отмахнулся Бронников.

– Юрий Гаврилович, еще больных привезли! – просунулась в кабинет рыжая голова Сеньки.

– Не принимай! – привстал Петрович. Но Бронников уже выскочил в коридор.

Худая девчонка сидела на скамье в коридоре и зверовато оглядывала всех проходящих мимо. Увидев Бронникова, показала ему язык и заорала:

– Отпустите меня домой! Все равно убегу!

– Как тебя зовут? – подсел рядом Юрий Гаврилович.

– Наташка! – крикнула в ухо, расхохотавшись.

– Красивое имя, да и сама как синеглазое облачко, только нот кричишь зачем? Я хорошо слышу. Ты к кому хочешь вернуться? К маме?

– Нет! – задрожала Наташка.

– К отцу?

– У меня нету папки. Только кошка. Ее выкинут, если меня здесь оставите. Или она от голода умрет. Она моя подружка. Других нет.

– Наташа, успокойся. Иди отдохни. Потом мы с тобой поговорим и все решим, договорились?

– Пока я отдохну, Муську выкинут в окно.

– Кошки не разбиваются, а во дворе твоя Муська не пропадет. Будет ждать тебя вместе с другими.

– Как не разбиваются кошки? Вон бабка с пятого этажа прыгнула с балкона во двор и разбилась насовсем. Она человек! А Муська только кошка. И живет не на пятом, на десятом этаже.

– Наташа, в том особенность кошек. Они, прыгая с высоты, не разбиваются.

– А есть она все равно захочет, – хныкала Натка.

– Ладно, принесем твою кошку! – не выдержал Семка и передал ее санитаркам, чтоб те помыли и переодели девчонку.

Санитарка Люба взяла девчонку за руку и, уговаривая, повела за собой. Помыв Наташку, женщина попросила ее подождать в коридоре минуту, сама постучалась к главврачу:

– Юрий Гаврилович, осмотрите девочку! Это что-то! Я никогда такого не видела! На ней живого места нет. Вся зверски избита! Тело черное. За нее даже взяться страшно, – плакала женщина.

– Приведите ее, – попросил Бронников и позвал в кабинет врачей.

Санитарка ввела Наташку. Девчонка пугливо озиралась по сторонам, жалась к Любе.

– Наташа, с кем ты живешь? – спросил Юрий Гаврилович.

– С Муськой.

– Я о людях. У тебя есть мама, папа, бабушка?

– Есть тетка, вовсе чужая. Она меня у мамки давно взяла, за долги. Насовсем. Обещала вместо мамки быть, – всхлипнула невольно.

– А мама где живет?

– Не знаю, – пожала плечами растерянно.

– Ты учишься в школе?

– Это давно было. Тетка сказала, что мне грамота ни к чему.

– Чем занималась? Что делала?

– Дома убиралась, стирала. И на даче с огородом управлялась. Я ж служанка…

– Тетка твоя работает?

– Ну да! У нее свое дело, – ответила шепотом.

– Какое?

– У нее свои бензоколонки.

– Богатая баба! Только почему такую маленькую в служанки взяла?

– А я у ней не одна. Еще есть.

– Такие же, как ты, – девчонки?

– Не-е, те тетки! Я двух видела. Одна жрать готовит, другая машину водит, возит тетку на работу, потом домой, еще в магазины, на базар.

– Тетку как зовут?

– Софья Степановна. Мне нельзя было так ее называть.

– А как звала?

– Как велела, мамой. Я удочеренная.

– Свои дети имеются у тетки?

– Не-ет. Не было. Говорила, мол, упустила время…

– Наташ, а давно она взяла тебя?

– Ага! Я почти не помню маму. Только одно как сейчас вижу: нас выкинули во двор, мамка плакала, было холодно. И она сказала, что мне нужно выжить. Потом говорила с Софьей Степановной, та глянула на меня, долго ругалась с мамкой, а потом дала матери деньги и увезла к себе. О матери даже вспоминать не велела.

– Она одну тебя отпускала в город?

– Ну да! Я закончила четыре класса. А потом…

– Что случилось? – спросил Бронников.

– Не скажу. Иначе совсем убьет, – дрогнули плечи девчонки.

– Наташ, а за что тебя били?

– За все, – закрыла лицо ладонями.

– Не слушалась?

– Еще чего? Попробуй! Прихлопнет как муху!

– А за что била?

– Толку от меня нет, одни убытки. Так говорит. Потому злится и колотит, как только на глаза попадаюсь ей.

– Разденься, Наташа, врачи хотят осмотреть тебя, послушать.

– Не буду! Не хочу! – сжалась в комок.

– Не бойся. Здесь тебя не обидят…

Увидев девчонку раздетой, врачи онемели. Эти люди видывали всякое, но не такое… На теле Наташки не было даже сантиметра здоровой кожи. Черные, лиловые, синие, багровые полосы от ремня виднелись на ее теле вдоль и поперек.

– Почему ты не ушла от нее? – опомнился Бронников.

– Уходила. Искала маму. Софья нашла меня. Догнала на машине, чуть не убила, вернула и колотила, покуда я не потеряла сознание. Три дня есть не давала. А потом сказала, если еще убегу, своими руками в клочья порвет.

– Почему руки на себя наложить хотела?

– У нее в комоде увидела коробку конфет. Я попробовала, понравились. Съела все. Когда сама поняла, что наделала, страшно стало. А убежать не могла, меня на ключ закрыли.

Вернулась с работы Софья Степановна. Сразу увидела пустую коробку и пошла за ремнем. А я в окно выпрыгнула. Но не повезло. Зацепилась за дерево. Я не увидела его сразу. И попала меж сучьев. Меня милиция достала, дворник вызвал и показал. Зря он это сделал. Теперь бы уже ничего не боялась, – вздохнула девчонка.

– А что пугает? – спросил Петухов.

– Как это? К ней меня вернут. Я лучше под машиной задавлюсь, к ней обратно не пойду.

– Она тебя всегда била?

– Да. Только раньше – руками, веревкой, потом ремнем колотить стала.

– Как думаешь, почему не любила тебя?

– Не знаю. Она на всех ругается. И на мамку. Называет неблагодарной. Грозит к ней, в бомжи, прогнать. Я и сама к ней просилась, да не пустила, надавала по роже и поставила на всю ночь в угол на колени – на соль. Утром разрешила встать.

– Завтра следователь из прокуратуры придет, расскажи ему все, – попросил Бронников.

Наташку поместили в светлую палату, за ней присматривали санитары, врачи. А вскоре к девчонке пришел следователь прокуратуры. Они долго беседовали, потом он спешно уехал, объявился в больнице лишь через три дня и спросил у главврача:

– Как Наталья?

– Вроде оживает. Спокойнее стала. Уже общается с больными, выходит гулять во двор. Вот только сон у нее беспокойный и давний внутренний страх гасит настроение. Она постоянно чего-то боится, пугается шагов сзади, громких голосов. Всегда напряжена и недоверчива.

– Еще бы! С таким случаем и я столкнулся впервые. Наталья не все помнит и знает. Если б была постарше, поняла, что случилось, психика не выдержала б такой крен. Сейчас ей не стоит знать все. Подождем, когда устроим ее… Впрочем, а к чему ей тогда узнавать свой вчерашний день? От него лишь заболит память. Пусть успокоится. Хотя, конечно, в суд ей прийти придется, в качестве потерпевшей. Кстати, судмедэксперт приезжал к Наталье?

– Да, в тот же день, когда вы были. Только часом позже, – ответил Юрий Гаврилович.

– Я очень прошу вас, оградите Наталью от каких бы то ни было посещений горожан. Девчонку будут уговаривать отказаться или изменить показания. Конечно, станут грозить. Или попытаются выкрасть ее у вас. На ее показаниях держится обвинительная часть дела. А виновная сторона человек ох и непростой, тертая баба! Она не впервой попадает в наши сети, но ловко из них уходит. В этот раз ей не ускользнуть. Я постараюсь!

– Да кто она? Зачем ей понадобилась Наташка?

– Софья Степановна не просто бензиновая королева, она махровая аферистка, на ее совести столько всего! Одно лишь добавлю: она, конечно, неспроста еще в годы своей молодости была осуждена на десять лет и отбывала их на Урале. Теперь ей сорок восемь лет. Она имеет свое дело, свой бензиновый бизнес, но это далеко не все. Софья никогда не покажет все карты. За одним легальным делом десяток подпольных спрячет. Уж чем только не промышляла эта баба! Была бандершей, содержала притон, где в основном работали малолетки. И это в те, советские времена! И если б не заразился у нее сифилисом один из очень крупных воротил, она и теперь жировала бы в бандершах. А тут огласка случилась. Взяли Софью за самые жабры, вытащили всех девок – полсотни, от тринадцати до тридцати – и в суд. Ох и веселый был процесс. Если бы была прямая трансляция из зала суда, даю слово, от экранов ни один мужик не отошел бы. Там всех достали и вывернули наизнанку. А Софья на червонец в зону отправилась. За вовлечение в проституцию малолеток. Им она не оплачивала работу. За еду, одежду и кров работали на нее. У Софьи конфисковали имущество и вклады, но не все. Едва освободилась, тут же встала на ноги.

– А как же ей с такой репутацией позволили удочерить Наташку? – удивился Бронников.

– Не удочерила. И не думала. Натку забрала у матери за долги. Мать работала у Софьи оператором, отпускала бензин, брала деньги за него. Что и говорить, выпивала баба. Ну а сумма росла. Так и влезла по шею. Либо в тюрьму, либо выметайся из квартиры, либо отдай дочь. В тюрьму, конечно, кому охота? Расстаться с квартирой? Но и она принадлежала бабке. Та запротивилась уходить на улицу. Потому отдали Натку.

– А зачем она ей? Снова в притон?

– Ну нет! Хотела спихнуть за границу. За хорошие деньги. Даже покупатель был. Пришел за девчонкой, а она сбежала от Софьи. Целую неделю искали по городу. Покупатель не мог столько ждать и уехал. А Натке, когда сыскали, весь товарный вид испортили. С полгода в себя приходила. Потом нашелся араб. Тоже хотел купить, но Наташка заболела дифтерией и не только ехать куда-то, на грани смерти оказалась. В третий раз она сломала ногу, когда прыгнула с лестницы. Попала в больницу, а покупатели не стали брать больную, да еще в гипсе. Короче, не повезло продать за границу, хотя трижды Софья упустила из рук деньги. Можете себе представить, как возненавидела она Наташку. Конечно, колотила не щадя. Чужое дитя кто пожалеет?

– А мать? Почему не взяла дочь к себе?

– Она отказную расписку дала Софье. Еще в самом начале. И больше не вспоминала о Наташке. Окончательно спилась и ушла в бомжи. Кажется, умерла в прошлом году, если мне не изменяет память.

– Где ж отец девчонки? – поинтересовался Юрий Гаврилович.

– Вот это тот самый вопрос! Не без труда мы его разыскали. Он вполне приличный человек, работает на хорошей должности, неплохо обеспечен и, самое важное, одинок. С женой, матерью Натки, разошелся по понятной причине – та пила и имела любовников. Когда застал, не выясняя и не скандаля, собрал свои вещи и ушел, оставив все нажитое. С того дня ни шагу туда. Куда сбежал, не признался. И жениться вторично не захотел. Оно и понятно, зациклился на невезении человек и по сей день никому не верит.

– Вы с ним виделись?

– А как же? Долгонько вчера говорили.

– Чего ж дочку он бросил?

– Видите ли, после того, как застал жену с хахалем, возник вопрос: а его ли дочка? Да и что взять с человека, если он в то время по командировкам мотался. Это теперь у него и положение, и авторитет, и имя. Но еще недавно Софья его терроризировала. Вымогала деньги, и немалые, за жену и Наташку. Мол, жена заправочную пропила, давай возмещай мои убытки и содержание дочери за все время оплати. Не то достанет тебя моя-«крыша», тогда свет с овчинку покажется. И сумму назначила, да такую, что мужику не под силу. С шестью пулями в долларах. Короче, перегрелась баба. Пригрозила, что включит счетчик. А если не отдаст, девку «на запчасти» пустят, самого уроют.

– Лихая баба! И носит таких земля! – крутил головой Юрий Гаврилович.

– Короче, угрозы ее не были пустыми. Оно и впрямь, шестеро крутых «крышевали» бабу. И конечно, попади им тот мужик в руки – взяли б все, что имел. А за недобор убили б.

– А Натка?

– Кого она интересовала? Ободрав ее отца, а сумма была нереальной, расправились бы и с девчонкой. Либо продали б кому-нибудь в притон, теперь такие в спросе у мужиков. А борделей полный город. Гасим их, разгоняем, но на следующий день на месте одного закрытого три новых открываются. С полной обоймой малолетних путанок. Вот и борись с ними, если они ни учиться, ни работать не хотят. Слишком много Софок вокруг крутится.

– Так отец сам вас нашел?

– Позавчера позвонил и объявился. Ох и вовремя. Всех успели взять мои ребята. Вместе с главной шалавой.

– И ее взяли?

– В первую очередь. Ее особо, четверо оперов взяли. Орала она, грозила и матом крыла весь белый свет. И теперь в камере на стенки кидается. Под малахольную косит. Но мы с ней давно знакомы. Эти приемы изучили. Нас не удивить ничем.

– Отец Наташки возьмет дочь?

– Погодите, Юрий Гаврилович, они не виделись много лет. Девчонка его не помнит. Да и мужик пока в растерянности. Только что из беды выпутался. Рано его о таком спрашивать. Пусть сам решает. Может, и Наташка к нему не захочет. Да и не хочу опережать суд. Это его забота определять каждому свое. Я пока не уверен, что отловили всю Софкину «крышу». Кто-то на воле остался скакать. Он же первым делом Натку убьет.

– Почему?

– Она основная потерпевшая по делу. Не стань ее, Софью хоть выпускай. Что докажешь? И баба это понимает. При первой возможности использует тот шанс. Ну отдадим мы Натку отцу, так ее через форточку украдут, через отдушину вытянут. И никто им не помешает, все боятся крутых. А у вас она под присмотром. Чтоб ее увидеть, надо миновать вахту. Это не просто. Через такой забор, как здесь, не перескочит даже прыгун. Вот и подержите нашу девочку, пока ее судьба определится. Я понимаю, хватает у вас своих проблем. Но и это тоже человечья судьба.

– Меня не уговаривайте. Все те, кто попадает к нам с попытками к самоубийству, лечатся два месяца при самом благоприятном исходе. Так это когда говорим о взрослых людях. Здесь – ребенок с надорванной психикой. Будем лечить до выздоровления.

– Спасибо. Даже если отец придет за ней, не торопитесь. Эмоции и безопасность вещи разные.

Нет, никто не собирался воровать Наташку. Спокойно жила девчонка в больнице. Иногда звонил следователь. Интересовался ею. Но никто не навещал. Прошел месяц, девчушка привыкла к врачам, санитаркам, больным. Однажды вернувшаяся со двора бабуля вошла в коридор с громадным пакетом в руках и крикнула радостно:

– Наташка! Слышь, коза! Мети сюда живо! Родня объявилась, отец твой! Вон сколько гостинцев велел передать, цельный мешок!

– А где сам? – подскочила девчонка.

– По делам поехал. Обещался на обратном пути заскочить. Хочет поговорить с тобой серьезно.

– Ой, спасибо! – Развернула пакет. В нем фрукты, всякие пирожные, конфеты.

Наташка оглядела больных. Они всегда угощали ее, делились всем, что приносили родственники. Девчонка выложила содержимое пакета на стол.

– Угощайтесь! – предложила женщинам. И только взялась за пирожное, медсестра позвала:

– Наташа! Живо на укол!

Девчонка побежала вприскочку. Болючий укол не почувствовала. Ее распирала радость.

Вот и о ней вспомнили! Да не кто-нибудь, а отец. Хотя, конечно, отцы у всех есть. И даже живут вместе с детьми. Но вот и ее отец отыскался. Вспомнил. Может, он даже добрый человек? Вон сколько всего накупил!

Может, он к себе возьмет и никогда не будет бить? А если он не станет ругать и купит наконец-то платье в розовых розах? Как давно мечтает о нем Наташка. Да ладно платье! Главное – сам сыскался.

Открывает девочка дверь в палату и видит женщин, склонившихся над старушкой, принесшей Наташке гостинцы от отца. Она съела пирожное, не дождавшись чая, а теперь… отказывало дыхание, резкая боль в желудке ломала старуху, скручивала в спираль.

– Таисия Тимофеевна! Юрий Гаврилович! Лидия Михайловна! – звали больные врачей, выскочив в коридор.

Медсестра испуганно смотрела на старушку, лежавшую на постели. Та силилась вздохнуть, но воздух колом застревал в горле. Из глаз женщины ручьями катились слезы.

– Что с вами? – спрашивала медсестра бабку. Та взглядом указывала на гостинцы.

– Наташка! Не ешь! Не тронь! – подскочили санитарки и, завернув гостинцы в пакет, унесли из палаты.

Петухов вместе с Таисией Тимофеевной и Лидой промыли старушке желудок и кишечник, дали ей кислородную подушку, сделали несколько уколов.

Бронников позвонил следователю прокуратуры, рассказал о случившемся. Вскоре приехала оперативка. Водитель из милиции забрал пакет и спешно умчался обратно.