Текст книги "Адмирал Нимиц"

Автор книги: Элмер Поттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)

Глава 2. КОМФЛОТ ИЗ ТЕХАСА

По соображениям безопасности самолет адмирала Нимица не направился сразу к острову Оаху в Гавайском архипелаге. На рассвете рождественского утра он вынырнул из облаков над соседним островом Молокаи, где его встретило звено истребителей и сопроводило в Перл-Харбор.

Продрогший и полуоглохший от рева двигателей, адмирал почти весь полет не спал. Когда самолет стал делать круг перед посадкой, он взглянул вниз и сквозь моросящий дождь увидел жуткое зрелище. Восточная гавань, главное место якорной стоянки флота, покрывала черная нефтяная пленка. Линкор «Оклахома» и корабль-цель «Юта» лежали вверх днищем, а минный заградитель – на боку. Неподалеку на мелководье стоял, уткнувшись в дно сильно поврежденный линкор «Невада». Линкоры «Калифорния», «Вест-Вирджиния» и «Аризона» затонули, от них виднелись над водой лишь палубы с почерневшими и искореженными мачтами.

В 7 утра, точно в назначенное время, адмиральский самолет коснулся воды и через несколько минут остановился. Когда дверь распахнулась, в ноздри ударила вонь разлитой солярки, обугленного дерева, горелой краски и обгоревших разлагающихся тел. К самолету подошел вельбот, измазанный соляркой снаружи и изнутри. Нимиц, все еще в гражданской одежде, с некоторой брезгливостью спустился в грязное суденышко и пожал руки встречающим – контр-адмиралу Патрику Беллинджеру, командующему морской авиацией на Гавайях, и кэптенам Уильяму У. Смиту и Гарольду Ч. Трейну, начальникам штабов у адмиралов Киммеля и Пая.

Нимиц сразу задал главнейший для него вопрос:

– Какие новости по поводу осады острова Уэйк?

Когда ему сказали, что спасательная экспедиция была отозвана, а остров Уэйк сдан, он некоторое время молчал.

Дорога до берега оказалась печальной. Ветер гнал волну, упорно моросил дождь. Все четверо с трудом удерживались в вельботе стоя, боясь упасть и испачкать одежду. В ответ на вопрос Нимица кэптен Смит пояснил, что в гавани много катеров и шлюпок, потому что они вылавливают раздувшиеся тела моряков, все еще всплывающие на поверхность. Наступило еще одно долгое молчание.

– Когда вернетесь в свой кабинет, – сказал наконец Нимиц Смиту, – позвоните в Вашингтон и доложите о моем прибытии. – Затем, оглядывая Восточную гавань, пробормотал: – Какое ужасное зрелище – видеть столько потопленных кораблей.

Наконец вельбот причалил к пирсу базы подводных лодок, и кэптен Трейн поводил Нимица к служебной машине, возле которой его ждал адмирал Пай, чтобы отвезти в дом на склоне Макалапы – давно потухшего вулкана, возвышающегося над базой подлодок. Увозя Пая и Нимица, машина стала подниматься по склону и вскоре остановилась перед удобным на вид жилищем.

– Кто здесь живет? – спросил Нимиц.

– Это ваш дом. Здесь больше никого нет.

Нимиц спросил Пая, позавтракал ли он. Пай ответил утвердительно.

– Что ж, – решил Нимиц, – в таком случае позавтракаете еще раз. Один я есть не стану… после того, что увидел.

Когда Нимиц закончил первый, а адмирал Пай второй завтрак, к ним присоединился адмирал Киммель. Сейчас он носил две звезды, а не четыре, как в бытность командующим Тихоокеанским флотом [8]8
  Звание адмирала флота (или «четырехзвездного адмирала») Киммель носил в качестве временного, занимая должность командующего флотом. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Прежде дородный мужчина с внушительной внешностью, ныне он слегка сутулился и выглядел неуверенным. В то ужасное утро более двух недель назад, когда Киммель со смесью ужаса и восхищения наблюдал, как его флот разбивают вдребезги, шальная двенадцатимиллиметровая пуля пробила окно и попала ему в грудь.

– Жаль, что она меня не убила, – негромко проговорил Киммель.

Нимиц, потрясенный внешностью старого друга, тепло пожал его руку.

– Мои симпатии на твоей стороне, – сказал он. – Такое могло произойти с кем угодно.

Киммель, закоренелый «трудоголик», оставил жену в Соединенных Штатах, чтобы ничто не отвлекало его от работы на посту КТФ. До недавнего времени он жил в доме, ныне подготовленном для Нимица. Теперь же адмирал, миссис Пай и один из кэптенов жили в доме напротив – в Перл-Харборе не хватало жилья с тех пор, как тысячи моряков потеряли каюты на кораблях.

Нимиц предложил, чтобы кто-то жил с ним в его новом доме, где имелись четыре спальни, но Пай и Киммель пояснили, что перенаселенность эта временная, поскольку Киммель вскоре покинет Перл-Харбор, и миссис Пай тоже, потому что всем иждивенцам приказали вернуться в Штаты. А новому командующему Тихоокеанским флотом, по их словам, понадобится просторный дом, чтобы поселить в нем кого-нибудь из членов своего штаба и размещать приезжающих с визитом важных персон. Нимиц настоял на том, чтобы они хотя бы питались вместе, и они согласились. Поэтому адмиралы Нимиц, Киммель и Пай, а также миссис Пай сидели за рождественским обедом вместе.

^{Перл-Харбор}

Адмирал Нимиц начал быстро осваивать свою новую должность. В этом ему верно помогали Пай и другие адмиралы, остававшиеся намного старше него по званию до тех пор, пока он не наденет свои четыре звезды в качестве командующего Тихоокеанским флотом. Погоны с четырьмя звездами заранее вручили Нимицу офицеры и матросы той самой базы подводных лодок, которую он строил двадцать лет назад. Адмирал Киммель старался быть доступным для Нимица в любое время, однако ему приходилось по несколько часов в день проводить с комиссией Робертса, которая обычно заседала в отеле в Гонолулу.

В паузах между брифингами и совещаниями адмирал Нимиц тщательно обследовал мастерские, штабы, узлы связи и прочие важные объекты, включая поврежденные корабли, и проверил ход спасательных операций. После этого он пришел к двум важным заключениям. Первым стало удручающее осознание того факта, что командующий Тихоокеанским флотом больше не сможет командовать им, находясь в море. Круг его обязанностей и зона ответственности оказались настолько широки, а линии связи и управления настолько многочисленными, что он попросту не имел права во время боевых действий покидать сложный центр связи в Перл-Харборе и выходить с флотом в море. Получалось, что Нимицу, прошедшему всю Первую Мировую войну, так и не сделав выстрела по врагу, вряд ли доведется увидеть хотя бы одно сражение и во Вторую. Второй вывод стал более радостным. Адмирал понял, что «катастрофа в Перл-Харборе» почти что пустяк по сравнению с тем, что могло произойти. По его словам, урон «очень легко мог оказаться убийственно большим».

Если бы адмирал Киммель вовремя получил предупреждение о приближении противника, то мог бы, действуя «по всем правилам», вывести флот в море на перехват атакующей армады. При удаче он мог бы даже присоединиться к эскадре «Энтерпрайза» под командованием вице-адмирала Уильяма Ф. Хэлси, которая возвращалась на Оаху, доставив на остров Уэйк эскадрилью морских истребителей. Однако атакующий японский флот имел шесть авианосцев и обладал превосходством в скорости минимум в 2 узла. Следовательно, если бы Киммель вышел в море и встретил врага, его флот почти наверняка оказался бы потоплен – на больших глубинах, без надежды на подъем. А вместе с кораблями погибли бы и 20 тысяч моряков. Сейчас же шесть из восьми линкоров, поврежденных в Перл-Харборе, со временем могут быть возвращены в строй. «Мэриленд», «Пенсильвания» и «Теннесси», на скорую руку залатав пробоины, уже плелись малым ходом в доки Западного побережья.

Для многих американцев нападение на флот в Перл-Харборе казалось ни с чем несопоставимой катастрофой – и действительно, гибель двух тысяч человек стала трагедией для их семей и друзей и серьезной потерей для вооруженных сил. В 1941 году лишь считанные люди, даже среди морских офицеров, поникали, что стоящие в Перл-Харборе старые линкоры в значительной степени являлись обузой для флота. Они были слишком уязвимы и не могли действовать без авиационного прикрытия, но в тоже время были слишком тихоходны для действий вместе с авианосцами. В современной войне до вражеского флота очень часто могут «дотянуться» лишь самолеты, но не корабельные орудия. Но уже в 1944 году поднятые, отремонтированные и модернизированные линкоры оказались наилучшим средством флота для обстрелов береговых укреплений под прикрытием самолетов с новых эскортных авианосцев. Гибель и выход из строя линкоров, как ни странно, позволил решить кадровые проблемы – ведь без своих кораблей оказались тысячи хорошо подготовленных и обученных моряков. Ими вскоре укомплектовали новые авианосцы и корабли амфибийных сил – именно эти подразделения внесли наибольший вклад в разгром врага.

Японцы не тронули американские авианосцы, потому что в их Перл-Харборе в день атаки не было. Нападающие не смогли во время налета поразить нефтехранилище с 4,5 миллионами баррелей топлива для кораблей. Окажись этот огромный резервуар уничтожен, флот был бы вынужден вернуться на Западное побережье [9]9
  Ослепленные желанием уничтожить корабли, японцы просто не планировали удар по нефтехранилищу. Для одного из японских адмиралов, допрашивавшегося американцами в 1946–1947 годах, упущенная возможность такого удара стала таким откровением, что он даже пытался покончить с собой, считая позором то, что по его вине была упущена возможность реально заставить американский флот бездействовать.


[Закрыть].

Бомбы не упали ни на весьма важные ремонтные мастерские Перл-Харбора, ни на базу подводных лодок, откуда была позднее начала первая американская атака. А самое главное, рейд на Перл-Харбор гальванизировал опасно разделенную до этого нацию и объединил ее, наполнив решимостью вести войну до победного конца. Вот и выходило, что в итоге налет не ослабил, а воистину укрепил Соединенные Штаты. Адмирал Исороку Ямамото, спланировавший и осуществивший нападение несмотря на яростное сопротивление японского Морского генерального штаба, допустил стратегический просчет.

Адмирал Нимиц, решая бесконечные проблемы своего флота, иногда с тоской поглядывал на зеленые вершины и белоснежные пляжи острова Оаху, идеальное место для прогулок и купания, но у него не было времени на подобные удовольствия. Вероятно, отсутствие привычной физической активности не меньше, чем груз проблем, заставляло его каждую ночь мучиться бессонницей. Тем не менее каждое утро он поднимался в половине седьмого, делал несколько разминочных упражнений, в 7:15 завтракал в одиночестве, и отправлялся в штаб Тихоокеанского флота, разместившийся на базе подлодок. На базе же он ходил на ленч с одним или несколькими офицерами, а затем шел обратно в штаб или отправлялся на инспекции до шести вечера, после чего возвращался в закопченный после пожаров дом.

После обеда с Киммелем и четой Паев адмирал впервые за весь день расслаблялся, играя с ними в криббедж. Для многих такое общество стало бы скорее испытанием, чем отдыхом, потому что над всеми ними тенью нависала неизбежная отставка Киммеля и его неудача при попытке спасения гарнизона острова Уэйк. Киммель отправил к Уэйку спасательную экспедицию, которая в случае успеха могла бы восстановить его пострадавшую репутацию. Пай, приняв от него командование, экспедицию отозвал. Однако никакие события ни тогда, ни позднее не смогли ослабить дружбу трех адмиралов.

Одной из самых важных и деликатных проблем адмирала Нимица было комплектование своего штаба, своей боевой команды. Выбор у него имелся широчайший, потому что, кроме командиров, утративших свои корабли или отряды, он мог выбирать среди офицеров штабов адмиралов Киммеля и Пая, а также штаба контр-адмирала Майло Ф. Дремеля, командира соединения эсминцев. Разумеется, после налета штабным офицерам Пая и Дремеля ничего не оставалось, кроме как отсиживаться на берегу.

Из докладов и встреч со своими подчиненными, а также благодаря своему умению анализировать и чувствовать общую атмосферу Нимиц заключил, что моральный дух военнослужащих в Перл-Харборе быстро деградирует. Яростное сопротивление, с каким гарнизон и команды кораблей встретили нападение японцев, постепенно размылось бездействием, постоянными плохими новостями и, самое главное, неудачей операции по снятию осады с острова Уэйк. Поэтому в самом конце года Нимиц решил, что откладывать принятие командования он больше не может.

В десять утра 31 декабря 1941 года на палубе субмарины «Трейдинг», пришвартованной к пирсу базы подводных лодок, адмирал Нимиц принял на себя командование Тихоокеанским флотом, и на флагштоке «Трейдинга» взвился его новенький четырехзвездный адмиральский флаг. Нимиц любил говорить, что принял командование на субмарине, потому что после японской атаки в Перл-Харборе не нашлось другой палубы. Возможно, на такое решение повлиял и тот факт, что когда-то и он носил нашивки подводника с дельфинами.

После церемонии адмирал Нимиц сошел на берег и обратился к маленькой группе офицеров, состоящей из генерала Эммонса и адмиралов Киммеля, Пая и Дремеля. Его короткая деловая речь отчасти предназначалась и стоящей рядом группе журналистов.

– Нам задали огромную трепку, – сказал в завершение Нимиц, – но я не сомневаюсь, каким станет исход войны.

– А что вы намерены делать сейчас? – спросил кто-то из журналистов.

Нимиц секунду подумал и ответил гавайской пословицей, которая, как он объяснил, означает: «Выжидайте, держите порох сухим и пользуйтесь возможностью, когда она предоставляется».

– Говорил он честно, да только ничего не сказал, – пробормотал Роберт Кейси из чикагской «Дейли ньюс».

В тот же день Нимиц собрал офицеров штабов Киммеля, Пая и Дремеля. Настроение у них было мрачное. Все готовились услышать худшее, потому что всех в той или иной степени запятнало поражение в Перл-Харборе, а некоторые штабисты Пая считали себя лично опозоренными из-за неудачи со снятием осады с острова Уэйк. Поэтому они и предполагали, что это собрание станет прощальным вечером нового шефа перед их отправкой в далекие и негостеприимные новые казармы. Уж если даже адмирала Киммеля отзывают из-за случившегося в Перл-Харборе, то вряд ли его подчиненным удастся избежать наказания.

Но Нимиц быстро бросил в зал «бомбу» – вовсе не такую, которую от него ожидали собравшиеся офицеры. Он сказал, что полностью и неограниченно уверен в каждом из них и не винит за случившееся. Более того, продолжил Нимиц, как бывший глава Бюро навигации, он знает, что их послали служить на Тихоокеанский флот именно из-за их компетентности. И теперь он хочет, чтобы они остались здесь вместе с ним, чтобы обеспечить преемственность командования и непрерывность управления силами, поскольку именно они лучше всего знакомы с проблемами флота и подготовлены к исполнению своих обязанностей. Тех же, кто сам решит покинуть Перл-Харбор, он лично примет и обсудит будущее каждого офицера, а также то, что он, командующий, может сделать, чтобы офицер получил желаемое назначение.

– Однако я настаиваю, чтобы большинство офицеров, занимающих ключевые штабные должности, остались здесь, – завершил он. Этой простой и короткой речью адмиралу Нимицу удалось избавить Перл-Харбор от царящего там уныния.

Почти все офицеры, пожелавшие покинуть Перл-Харбор, уехали, потому что для роста и для назначения на новые должности обязаны были отслужить не менее трех лет в плавсоставе, на кораблях. Среди них был и кэптен Смит, начальник штаба Киммеля, которому предстояло повышение до контр-адмирала. Как только прибыл назначенный на эту должность офицер, Нимиц назначил Смита командиром дивизии тяжелых крейсеров. Начальником своего штаба Нимиц выбрал адмирала Дремеля. Разработчиком боевых операций он оставил кэптена Чарльза Г. Макморриса, поскольку тот занимал ту же должность в штабе Киммеля. И совершенно не имело значения, что Киммель и Макморрис занимали диаметрально противоположные позиции в вопросе об отзыве экспедиции к Уэйку – первый рекомендовал ее отозвать, а второй возражал.

Вероятно, никто из присутствовавших на совещании офицеров не ожидал предложения остаться менее, чем лейтенант-коммандер Эдвин Т. Лейтон, офицер разведки у Киммеля, упрекавший себя за то, что не смог предвидеть и предупредить шефа о грядущем нападении. Однако Нимиц его оставил. Более того, Лейтон стал единственным офицером, не считая самого Нимица, который всю войну прослужил в штабе командующего Тихоокеанским флотом.

Нимиц хорошо понимал, что получать советы и помощь от Киммеля он сможет лишь ограниченное время, потому что того не оставят в Перл-Харборе, когда он закончит давать показания комиссии Робертсона. Однако Нимиц добился разрешения оставить здесь на некоторое время Пая в качестве своего неофициального советника.

В каком-то смысле Нимиц всю предыдущую жизнь провел в подготовке к должности командующего Тихоокеанским флотом. Вероятно, как и почти все высшие командиры в истории, он был офицером, создавшим себя собственным трудом и упорством. Свидетельства намекают на то, что, наблюдая за командирами, под началом которых он служил, Нимиц создал мысленный образ идеального офицера и сознательно формировал себя так, чтобы этому образу соответствовать. Однако исходный материал, с которого он начинал, никто и никогда не мог изменить. В его характере и личности всегда ощущалось наследие деятельных Нимицев, а по линии матери – упорных и работящих Хенке.

Предки Нимица принадлежали к германским саксонцам, которые, возглавляемые меченосцами, в тринадцатом веке вторглись в Ливонию на восточном побережье Балтийского моря и завоевали ее ради распространения христианства и быстрых доходов. И действительно, фамильный герб Нимицев намекает, что его предками были рыцари-завоеватели, позднее поглощенные рыцарями Тевтонского ордена, и что глава семьи носил титул freiherr, то есть аристократический титул, расположенный примерно между бароном и графом.

В 1621 году шведский король Густав-Адольф захватил северную Ливонию. В результате мужчины из рода Нимицев стали служить в шведской армии и сопровождали Густава-Адольфа, когда тот в 1630 году вторгся в Померанию, вернувшись таким образом в свою родную Германию. В 1644 году майор Эрнст фон Нимиц служил адъютантом у шведского генерала Густава Врангеля. После подписания в 1648 году Вестфальского мира, покончившего с Тридцатилетней войной, майор Нимиц осел в северо-западной Германии неподалеку от Ганновера.

Позднее Нимицы из-за неприязненных отношений с правительством и неспособности поддерживать социальный уровень, который подразумевал их титул, попросту отказались как от него, так и от приставки «фон» перед своей фамилией. Начав семейный бизнес в качестве торговцев тканями, они постепенно восстановили семейное состояние.

Для предков адмирала по отцовской линии это растущее процветание резко затормозилось во времена его прадеда, Карла Генриха Нимица. Карл Генрих, похоже, оказался кем-то вроде беззаботного прожигателя жизни – днем охотился, а по ночам вращался на балах и приемах, совершенно забросив семейный бизнес. Промотав наследство и объявив себя банкротом, он нанялся суперкарго на купеческий корабль. Его младший сын (тоже Карл Генрих), дедушка адмирала, в 14 лет пошел по стопам отца и нанялся на торговый корабль. Трое старших детей эмигрировали в Соединенные Штаты и в 1840 году поселились в Чарльстоне, штат Южная Каролина. В 1843 году к ним присоединились родители, а в 1844 году – и Карл Генрих младший.

После полной приключений жизни моряка юного Карла Генриха совершенно не устраивало прозябание в тихом городке Чарльстон. Привлеченный рассказами о западном фронтире, он отправился морем в Техас, где присоединился к группе немецких иммигрантов, возглавляемой бароном Оттфридом Гансом фон Месбахом. Эти немцы, по большей части клерки, учителя, юристы и т. п., были очень плохо подготовлены к ожидающим их трудностям – скудной пище и путешествиям под почти непрерывными дождями без какой-либо крыши над головой. Поэтому на пути к земле, купленной для них обществом немецких аристократов, многие умерли или от холеры, или просто от истощения сил.

Наконец в мае 1846 года уцелевшие добрались до купленной земли, расположенной далеко западнее территорий, населенных англо-американцами. Там они основали свой город, назвав его Фридрихсбург в честь своего аристократического покровителя принца Фридриха

Прусского. Многие поселенцы англизировали свои имена. Их предводитель стал просто Джоном О. Месбахом, а Карл Генрих с тех пор называл себя Чарльзом Генри Нимицем.

Немцы принялись строить бревенчатые дома. Улицы они делали очень широкими, словно предвидели изобретение автомобиля, – на самом же деле для того, чтобы фургоны смогли легко развернуться. Дружелюбием, тонкой дипломатией и продуманной раздачей подарков Месбах сумел убедить местных команчей подписать договор, разрешающий немцам пользоваться окрестными землями совместно с индейцами, – договор, ни разу не нарушенный обеими сторонами.

Поселенцы привезли с собой знание музыки и любовь к ней – произведения Баха, Гайдна и Бетховена, а также менее известных композиторов. Они создавали оркестры, устраивали регулярные песенные фестивали и другие музыкальные праздники. К ним они вскоре добавили «schuetzenfests» – состязания по стрельбе для демонстрации вновь обретенного снайперского искусства.

Чарльз Генри Нимиц некоторое время поработал счетоводом в компании по заготовке кипарисовой древесины, действовавшей по берегам соседней реки Педерналес. В апреле 1848 года он женился на Софи Доротее Мюллер, дочери такого же поселенца, и уже в следующем году она подарила ему первого из их двенадцати детей. В 1851 году Чарльз Генри вступил в ряды техасских рейнджеров, однако прослужил недолго. В 1852 году он обнаружил свое истинное призвание, когда на восточной окраине Фридрихсбурга построил на широкой Мейн-стрит крошечный отель из высушенных на солнце кирпичей. Заведение процветало, потому что в нем часто останавливались владельцы ранчо, солдаты и направляющиеся на запад пионеры. Пока город Эль-Пасо не вырос из детских штанишек, между отелем «Нимиц» и Сан-Диего не было ни единой гостиницы.

Чарльз Генри вскоре расширил свои владения. Вспомнив о своей любви к морю, он добавил к гостинице нечто вроде шатра в форме корабельного носа. Сверху он постепенно надстроил комнаты, балкончики и мачты, из-за чего гостиница издалека смотрелась как корабль и частенько называлась «Отель Пароход».

Миссис Нимиц, несмотря на почти непрерывную беременность, много готовила и надзирала за уборкой номеров и снабжением дровами печей и каминов. Чарльз Генри увлеченно воплощал в жизнь программу строительства, постепенно добавив к отелю салун и комбинацию бального зала с театром, а на заднем дворе – коптильню, пивоварню и баню, окружив их стеной из такого же кирпича, высушенного на солнце, и которая была посыпана сверху битым стеклом, дабы отвадить вороватых индейцев.

Светловолосый и светлобородый Нимиц быстро приобрел репутацию приветливого хозяина. Дорожа каждым гостем, он обладал талантом создать у любого из них впечатление, что ему здесь особенно рады. Офицеры, проезжая из Сан-Антонио в пограничные форты или обратно, часто сворачивали по пути к Нимицу, дабы насладиться его гостеприимством. Почетным гостем в отеле был полковник Роберт Е. Ли. Нимиц, когда это было возможно, всегда селил его в одном и том же номере, который после Гражданской войны демонстрировали как «номер генерала Ли». Из других знаменитых постояльцев отеля можно отметить Фила Шеридана, Джеймса Лонгстрита, Кирби Смита, Адольфуса У. Грили и О’Генри, который изобразил отель Нимица под именем отеля «Куорримен» в рассказе «Принц чапараля».

Когда разразилась Гражданская война и воинские части вывели из близлежащих пограничных фортов, Нимиц организовал отряд «Гиллспайских винтовок» и был выбран его капитаном. Отряд состоял из молодых людей окружавшего город округа Гиллспай, взявших на себя бывшую солдатскую задачу – присматривать за индейцами. Вскоре правительство конфедератов назначило Нимица окружным офицером по призыву в армию – эта должность на некоторое время настроила против него соседей-немцев, многие из которых симпатизировали северянам.

После Гражданской войны отель «Нимиц» вновь стал процветать в качестве регулярной станции для дилижансов. Капитан Нимиц правил своим заведением с энергией и пылом, иногда граничащими с хулиганством. Любимой его проделкой было – спрятать столовое серебро из отеля в багаже отъезжающего гостя, а затем организовать погоню за «вором» и вернуть его в отель для инсценированного суда. Подобное обращение с постояльцами вряд ли сошло бы с рук современному владельцу отеля, но шуточки Нимица были вполне в духе времени для краев, весьма удачно названных Диким Западом.

Нимиц был и мастером техасского искусства плести небылицы. Высмотрев брезгливого на вид гостя, с наслаждением уплетающего знаменитую фирменную копченую колбасу, капитан Нимиц присаживался к нему за столик и начинал рассказывать байку, которую специально приберегал для гостей со слабыми желудками. Он говорил, что прошлым летом возле города была перестрелка, после которой остался неопознанный труп. По вещам покойника в конце концов установили, что у него есть жена в Нью-Йорке. Ей Нимиц якобы послал телеграмму, спрашивая, что ему сделать с телом. А женщина, по его словам, ответила, что хочет приехать и опознать останки мужа.

Дело якобы было в августе, и сохранить тело в холоде не имелось никакой возможности. И Нимиц сделал все, что оказалось в его силах, – подвесил труп в коптильне рядом с колбасами. Поезда из Нью-Йорка шли медленно и нерегулярно, и вдова добралась до Фридрихсбурга очень нескоро. К тому времени тело ее мужа, разумеется, как следует прокоптилось. Увидев его, вдова заявила, что это никак не может быть ее муж, потому что тот был белый, а не негр. Нимиц же объяснил ей, что если она не опознает тело, то не получит страховку. Присмотревшись, вдова все же опознала тело супруга и увезла его домой.

Нимицу редко удавалось рассказать эту байку до победного конца, потому что впечатлительный гость, внезапно побледнев, выбегал из комнаты гораздо раньше.

Чарльз Генри плавал по морям совсем недолго, да и то юнгой, однако его рассказы о тех временах постепенно становились все красочнее, пока все не уверовали, что он действительно когда-то был настоящим морским волком и капитаном торгового корабля. Количество внуков, слушавших дедушку Нимица с широко раскрытыми глазами, постоянно росло, и он скармливал им настолько потрясающие небылицы, что они постоянно ходили за ним по пятам и требовали продолжения. Дедуля объяснил им, что никогда больше не сможет выйти в океан.

– Я отвернулся от моря, – поведал он, – а после такого уже никогда нельзя подниматься на борт корабля. Иначе море проглотит тебя в наказание.

Позднее, позабыв об этих словах, капитан Нимиц отправился морем в Нью-Йорк. А по возвращении объяснил внучатой мелюзге, ужасно боявшейся, как бы дедулю не проглотило море:

– Я упросил море о прощении и пообещал ему одного из своих внуков, который станет адмиралом.

Из поездки в Нью-Йорк капитан Нимиц привез еще одну байку в назидание гостям и соседям. Он рассказал, что пошел в Нью-Йорке в театр, где во время спектакля увидел поразительно реалистичную сцену пожара. Вернувшись в гостиницу и поднявшись на несколько этажей в свой номер, он никак не мог выбросить эту сцену из головы.

«Черт подери, – подумал он, – ведь моя комната так высоко над землей. А ну, как в гостинице случится пожар?»

Он улегся в постель, но никак не мог заснуть, думая об увиденном в театре и возможности пожара в гостинице. Наконец он встал, прибавил света в газовом рожке и впервые увидел под окном моток веревки, а рядом табличку «Пожарный выход». От этого зрелища у него сразу полегчало на душе, но он тут же подумал, что ему еще больше полегчает, если он проверит все на деле. Поэтому он открыл окно, сбросил вниз незакрепленный конец веревки и стал по ней спускаться, даже не удосужившись снять ночную рубашку и переодеться, так как был уверен, что в темноте его никто не увидит.

Во двор он спустился достаточно легко, зато забраться обратно оказалось гораздо труднее. Поднявшись на несколько этажей, он быстро устал, и добраться до своего окна у него не хватило сил. Совершенно выдохшись, он влез в открытое окно этажом ниже, и его немедленно встретил женский визг. Пришлось торопливо вылезать и снова спускаться во двор.

К тому времени этот визг поднял на ноги всю гостиницу. Вспыхнул свет, открылись окна, постояльцы выглядывали во двор, где дедулю Нимица ярко освещал свет из распахнутых дверей. Из гостиничного салуна повалили засидевшиеся выпивохи, увидевшие во дворе бывшего техасского рейнджера в ночной рубашке. Его тут же затащили в бар и заставили поставить всем выпивку.

Эта байка потрясла слушателей во Фридрихсбурге до глубины души, но Нимиц так никогда и не сумел удовлетворительно объяснить, в каком таком кармане ночной рубашки он отыскал деньги, чтобы заплатить за выпивку.

Несмотря на все свои причуды и небылицы, Нимиц пользовался уважением и любовью соседей, выбравших его школьным казначеем и членом экзаменационной комиссии для школьных учителей округа Гиллспай. В 1891 году, когда годы несколько укротили его неистовый дух, а соломенные волосы и борода обрели почтенную седину, его выбрали в законодательное собрание штата Техас.

Самым необычным из четырех доживших до совершеннолетия сыновей общительнейшего капитана Нимица был тихий и замкнутый Честер Бернард. Голубоглазый, с льняными волосами, он обладал утонченной внешностью поэта и был настолько скромен, что про него на семейных сборищах частенько забывали. Юноша хрупкого сложения, он имел слабые легкие и пораженное ревматизмом сердце. Желая поправить здоровье, он стал ковбоем и помогал гонять скот из Техаса в Небраску.

Врачи посоветовали Честеру никогда не жениться, но он влюбился в Анну Хенке, дочь мясника Генри Хенке. Анна, несмотря на свою хрупкую красоту, унаследовала силу воли и характер семейства Хенке. Старшая из двенадцати детей, она по необходимости научилась принимать на себя ответственность. Анна пользовалась популярностью и не испытывала недостатка в ухажерах, однако приняла предложение руки и сердца от застенчивого юного Честера. Наверное, его хрупкость воззвала к ее сильному материнскому инстинкту. Как бы то ни было, они поженились в марте 1884 года, когда Честеру Бернарду было 29 лет, а Анне едва перевалило за двадцать. А пять месяцев спустя Анна стала вдовой, к тому же беременной.

В начале беременности Анна жила в родительском домике напротив отеля «Нимиц», в крошечной спаленке на первом этаже. Здесь же с помощью повитухи Лизетты Мюллер она 24 февраля 1885 года родила мальчика с такими же, как у покойного отца, светлыми волосами. Анна назвала сына Честер Уильям. Ему и предстояло стать знаменитым адмиралом.

Капитана Нимица настолько взволновало приближающееся рождение внука, что он позабыл опустить на мачте отеля флаг, поднятый 22 числа в честь дня рождения Джорджа Вашингтона. Близость дат рождения президента Вашингтона и адмирала Нимица отмечали многие, но у Анны Нимиц в голове была другая дата. Для нее малыш Честер стал «моим сыночком-Валентинкой» [10]10
  Имеется в виду традиционный подарок влюбленных друг другу на день святого Валентина. (Прим. ред.)


[Закрыть].