Текст книги "Адмирал Нимиц"

Автор книги: Элмер Поттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 47 страниц)

Робисону, – получает больше информации, работает и учит больше и усерднее и достигает лучших результатов, чем средний университетский студент – и причина этого состоит в том, что он может надеяться только на свои собственные знания: либо он узнает все, что нужно, либо потопит корабль»:

В начале занятия у Нимица студенты тянули билеты, каждый из которых содержал вопрос по домашнему заданию. Потом, вместо того чтобы выходить к доске, как в Военно-морской академии, они рассаживались по местам и писали ответы на бумаге. Через двадцать минут Нимиц собирал ответы и начинал тридцатиминутную лекцию, позволяя студентам перебивать и задавать вопросы. Потом, сразу после занятия, Нимиц внимательно проверял работы, раскладывал их по ящикам, чтобы гардемарины могли их забрать, и вывешивал оценки за день.

Преимущества системы Нимица по сравнению с системой Военно-морской академии, по его собственному мнению, состояли в том, что письменные ответы можно было более тщательно проверять и оценивать и что работы с исправлениями можно было вернуть студенту для просмотра. Также готовая лекция, основанная частично на собственном или чужом опыте службы, была более эффективной, чем спонтанная беседа, во время которой преподаватель сновал от доски к доске, исправляя, оценивая и объясняя.

Робинсон после ухода с поста главнокомандующего, вновь получил звание контр-адмирала и был назначен начальником 13-го морского округа со штабом в Сиэтле, штат Вашингтон. С этой выигрышной позиции он с интересом наблюдал за экспериментами своего протеже Нимица в области образования и убедился, что его методы были идеальны для подготовки студентов. Весной

1928 года Робисон был назначен руководителем Военно-морской академии и поехал в Аннаполис, решив внедрить систему Нимица. Из письма, которое Нимиц написал Робисону 9 июля 1928 года, ясно, что он имел некоторые дурные предчувствия относительно намерений адмирала.

«Моя схема проведения лекций не очень хорошо приспособлена к преподаванию всех предметов. Она лучше всего соответствует таким предметам, как управление кораблем, устройство корабля, материально-техническая база артиллерии, артиллерийское дело, кораблевождение и лоцманское дело, где преподаватель может объяснить классу преимущества тех или иных действий на основании собственного опыта. Схема не очень хорошо подходит для преподавания языков и математики, хотя я полагаю, что даже по этим предметам преподаватель может тратить небольшую часть каждого занятия на обсуждение.

Когда Вы представите методику на обсуждение Совета Академии, я надеюсь, что Вы проясните вышеупомянутые вопросы. Главная идея – сделать опыт службы преподавателей доступным для студентов».

Хотя методика обучения в Военно-морской академии претерпела некоторые изменения с тех пор, как Нимиц был гардемарином, они не имели никакого отношения к методике Нимица. Опытных преподавателей оскорбило, что им предлагают использовать методы обучения неопытного чужака. Нимиц, изучив их возражения, защитил свою схему с меньшим количеством оговорок, чем в письме 9 июля. В письме Робисону, датированном 30 мая 1929 года, он писал:

«Многие утверждают, что [мой план] требует слишком большого количества времени преподавателя. Возможно, это и так, тем не менее методика дает результаты в большинстве предметов. Также можно утверждать, что такая схема не может применяться к любому преподаваемому предмету. Возможно, и это верно – но даже в преподавании языков может использоваться какая-нибудь ее модификация, и, конечно, преподаватель должен каждый день проводить с группой по крайней мере короткую беседу, охватывающую произношение, грамматику, и т. д., и т. п.

Вышеупомянутое – не университетский метод. Это метод, к которому мы пришли для того, чтобы подавать максимальное количество материала за тот ограниченный промежуток времени, которое предоставлено студентам для обучения у нас. Мы пробовали применять традиционную университетскую методику при преподавании ряда тем, и мы не были удовлетворены результатами».

Некоторые из руководителей, сменившие Робисона, пытались применять методы Нимица в Военно-морской академии. Влиянием этих методов можно объяснить появление в программе ежедневной проверки и ежедневной аттестации, которая была распространена в Академии даже после Второй Мировой войны. Однако постепенно старая система уступила дорогу проверенным университетским процедурам, поскольку победило мнение, что постоянный контроль и проверка знаний снижали уверенность в себе и независимость мышления обучаемых. К 1970 году Военно-морская академия США уже была реорганизована по образцу университета и использовала университетские методы обучения. Однако кое-что от методики Нимица все же осталось – занятия были короче традиционных университетских и над лекциями преобладали дискуссии.

Когда кэптен Нимиц в июне 1929 года передал бразды правления центром в Беркли своему старому другу Брюсу Канате, там обучалось приблизительно 150 зарегистрированных студентов, работало шесть офицеров и шесть старшин. Для Нимица это было трудное, но полезное время, которое он вспоминал всю оставшуюся жизнь. Он никогда не терял интерес к образованию и к Калифорнийскому университету и не забывал студентов, которых учил. Среди них были такие, за карьерой которых он следил. наиболее внимательно, помогая при любой возможности.

Глава 11. «РИГЕЛЬ» И «ОГАСТА»

В конце 1929 года, когда кэптен Нимиц был командующим 20-м дивизионом подводных лодок, базировавшимся в Сан-Диего, он получил письмо от своего однокашника по Военно-морской академии Уильяма Р. Фарлонга Билла. Билл готовил юбилейный, 25-й, ежегодник – «Военно-морская академия США, выпуск 1905 года», который должен был быть издан через год. Для книги от каждого сокурсника он хотел фотографию и рассказ о карьере. Нимиц написал небольшое резюме, которое заканчивалось следующим параграфом:

«Оглядываясь назад на прошедшие моменты моей жизни, трудно решить, что из того, чем я занимался, было для меня наиболее важным. Мне нравились все должности, которые я занимал. Я думаю, что причина этого – в моем стремлении интересоваться каждым делом так глубоко, как это только возможно. Моя жизнь во флоте сложилась очень удачно, и я не знаю ни одну профессию, ради которой я оставил бы службу на флоте. Моя старшая дочь Кэтрин Вэнс, 16 лет, скоро пойдет в колледж, а мой сын Честер Уильям младший, 15 лет, надеется весной 1931 года поступить в Военно-морскую академию. Мой третий и последний ребенок – дочь, Анна Элизабет, 10 лет от роду. Моя жена, мои дети, моя профессия морского офицера и хорошее здоровье – все это делает меня счастливым человеком».

Далее Нимиц пишет о том, как он добился успеха и как он доволен своей карьерой. Правда, кое о чем из того, что он написал, ему через короткое время пришлось пожалеть. Вскоре после того как его слова «мой третий и последний ребенок» появились в книге, все его друзья узнали, что скоро появится четвертый, и ему пришлось услышать по этому поводу немало острот от его сослуживцев. Мэри Мэнсон Нимиц родилась 17 июня 1931 года.

Появление Мэри в точности совпало у Нимица с очередной сменой места службы. Его назначили командовать приблизительно тридцатью пятью выведенными в резерв законсервированными эсминцами [35]35
  Консервация кораблей – совокупность организационных и технических мероприятий, проводимых для сохранения выведенных из боевого состава кораблей в исправном состоянии с определенной готовностью к использованию по прямому назначению.


[Закрыть]на базе в Сан-Диего. 16 июня 1931 года семья Нимицев переехала из квартиры в Сан-Диего на «Ригель», плавучую базу, пришвартованную к бездействующим эсминцам. С этого дня она должна была служить одновременно флагманским кораблем для кэптена Нимица и жильем для его семьи.

«Ригель» оказался красивым и удобным жилищем, потому что жена предыдущего командира наняла для переделки жилых помещений профессионального декоратора. У Нимицев была отдельная кровать, а детям пришлось спать в корабельных койках с занавесками. Спальней Чета стала штурманская рубка. Обслуживающий персонал состоял из повара, стюарта и двух помощников повара.

Элегантность апартаментов несколько портили бельевые веревки над палубой, на которых обычно висели подгузники и прочее белье Мэри.

Серьезную проблему представляли крысы. Им каким-то образом удавалось пробираться на борт, несмотря на специальные щитки-«крысооотбойники» на швартовых тросах. В результате судно приходилось периодически окуривать, после чего крысы дохли прямо в помещениях, таким образом серьезно, хотя и временно, нарушая комфорт плавучего жилища. В качестве нового средства устрашения крыс Нимицы переманили жившую на базе кошку по имени Сувенир. Она оказалась не особенно удачливой охотницей, зато как-то раз отличилась, родив семерых котят под столом во время званого обеда.

Старшие дети были просто в восторге от нового дома, а Чета больше всего радовали котята. Чет и Нэнси с гордостью переводили своих друзей с палубы на палубу до самого последнего эсминца или приглашали покататься на катерах, поднимаемых из воды на берег по рельсам. В таких экспедициях их часто сопровождала постаревшая Полли. Собака имела смущавшую всех привычку отрывать от днищ кораблей то, что Кейт называла «очень, очень дохлые устрицы» и прятать эти раковины в жилых помещениях «Ригеля», где они распространяли чудовищную вонь.

Любимым развлечением Нэнси стали походы в механический цех или плотницкую мастерскую, где она проводила большую часть своего времени. Рабочие с радостью ее принимали, и, к тревоге матери, она стала весьма ловко обращаться с инструментами. Однажды, когда миссис Нимиц гуляла по базе с Мэри, один из старшин, думая обрадовать ее, встал и с энтузиазмом отрапортовал: «Знаете, мэм, Нэнси владеет ацетиленовой сваркой лучше, чем кто-либо в мастерской*. Миссис Нимиц сухо ответила: «Просто замечательно».

Как-то раз Нэнси дали филиппинский кинжал с тяжелым лезвием и легкой ручкой, замечательно приспособленный для метания, но стальные палубы и стальные переборки «Ригеля» не слишком подходили для подобных развлечений. Оглядевшись вокруг, Нэнси натолкнулась на деревянный ящик – холодильник, стоявший возле кухни. Превосходно! Кинжал входил в стенку ящика так хорошо, как только можно было пожелать. Нэнси несколько раз приходила к ящику пометать кинжал и уходила страшно довольная. И вот наступил день адмиральской проверки. Кэптен Нимиц произвел предварительный обход судна, чтобы удостовериться, что все в порядке, и натолкнулся на ящик, изуродованный бесчисленными проколами.

– Кто это сделал? – гневно спросил он.

Моряки, стюарт, поварята – а они все обожали Нэнси – всем видом выражали неведение. Все, включая повара, настаивали на наименее правдоподобном варианте – на том, что они никогда не замечали «эти странные отверстия» прежде. У Нимица все же были определенные подозрения и, когда Нэнси пришла домой, он сказал: «Пошли со мной» и отвел ее к морозильнику.

– Это ты сделала?

– Да.

– По-твоему, это умно? – И ушел. Ни наказания, ни выговора. «Это было намного лучше, чем какая-нибудь тирада, – вспоминала Нэнси, – Эта фраза прозвучала почти презрительно. Как можно быть настолько глупым? Как мой собственный ребенок мог быть настолько глуп?»

«Он очень строгий, – заметил один из кухонных работников с “Ригеля”.– но этим деткам у него и убийство сойдет с рук». На самом деле Нимиц просто предпочитал влиять на поведение детей, беседуя с ними, и часто они спорили с ним. Для матросов, воспитанных в другой атмосфере, это выглядело как грубая непочтительность, но Нимиц, уважая интеллект детей, признавал их право на дебаты. Конечно, были определенные пределы, и они об этом знали, и когда пределы превышались, кэптен начинал свои увещевания с такой преамбулы: «Неужели у вас, дети, нет никакого уважения к родителям?» Ругая Чета, он начинал так: «В Аннаполисе тебе не разрешат…» или «В Аннаполисе тебе придется..».

Однажды за столом кэптен нахмурился и прочистил горло. Очевидно, детям грозил очередной выговор. Прежде чем он успел начать, Чет спросил ясным голосом: «Ну и что это будет на сей раз, папа?»

«Что ты имеешь в виду?»

«В Аннаполисе…» или «Неужели у вас, дети, нет никакого уважения к родителям?».

Кэптен пытался выглядеть строгим, но миссис Нимиц чуть не лопнула от смеха. Нимиц поворчал немного, потом тоже расхохотался, и, к возмущению матросов, вся семья хохотала во все горло. Ни одному Нимицу, пусть даже и кэптену, непозволительно было говорить такими избитыми фразами.

Старшие дети к этому времени поняли, что их родители были выдающимися фигурами в нескольких смыслах. Взять хотя бы то, что они никогда не ссорились. Дело было не в том, что они просто воздерживались от выяснения отношений в присутствии отпрысков. Просто Честер и Кэтрин достигли такого взаимопонимания и гармонии, что у них не было причины для препирательств. Также дети не могли не заметить то, что их отец никогда не повышал голос и всегда использовал вежливые слова, даже когда он хотел выразить сильное недовольство. И он никогда ни при каких обстоятельствах не ругался и все же мог поставить злодея на место с помощью слов – причем делал это лучше, чем другие – с помощью злости и ругательств.

Нимиц использовал непристойные выражения только в качестве изюминок в многочисленных рассказах, которые он собрал, а иногда и сам придумывал, чтобы иллюстрировать какие-нибудь скучные объяснения или чтобы развлечь друзей. Он был замечательным рассказчиком, и во время Второй Мировой войны его неисчислимые истории – применительно к любой жизненной ситуации – прославились на весь Тихий океан.

Будучи в Сан-Диего, Нимицы возобновили многие из своих старых знакомств, и их светская жизнь была настолько богатой, насколько позволяло присутствие маленькой Мэри. Кэптен Нимиц по своей старой привычке много гулял. Излюбленным его спутником в пеших прогулках был кэптен Раймонд Спрюэнс, который тогда был начальником штаба командующего эсминцами Разведывательного флота. Спрюэнс был таким же большим любителем пройтись, как Нимиц. Они вдвоем часто шли пешком до Сан-Маркос-авеню и заходили к их общему другу коммандеру Джеймсу Файфу, который потом отвозил из обратно на базу.

Кульминацией светской жизни 1931–1932 года в Сан-Диего стал костюмированный бал 11-го военно-морского округа. Заправляла балом миссис Томас Джоунс Сенн, жена командующего округом, строгая достойная дама со внешностью императрицы, «идеальная адмиральская жена», как говорила миссис Нимиц.

Кейт, учившаяся на первом курсе в университете Калифорнии в Беркли и приехавшая погостить домой, согласилась посидеть с Мэри. Кэптен и миссис Нимиц оделись для бала и пообедали перед выездом.

– Я хочу, чтобы вы знали, – сказал Нимиц, – это – мой парадный мундир времен обучения в Академии; я только пришил новые золотые галуны. Не думаю, что многие кэптены смогли бы влезть в свой парадный мундир гардемарина.

– Это замечательно, – сказала Кейт, и ее родители отправились на бал. Мэри тут же заснула. Кейт долго сидела, читая детектив, и наконец начала клевать носом. Ее разбудил звук приближающихся шагов по палубе «Ригеля». «Когда они подошли к каюте, я услышала, как хихикает мама, – рассказывала Кейт. – Они вбежали внутрь, и папа пошел прямо через столовую в спальню, а у мама смеялась так, как будто у нее настоящая истерика. Я спросила: «Что случилось такого смешного?» Мать едва смогла успокоиться и рассказала мне, что госпожа Сенн в начале бала уронила лорнет, а отец наклонился, чтобы подобрать его, и его брюки лопнули по шву сзади. Остальную часть вечера он простоял у стены. Ну, в общем, у него хорошее чувство юмора, и на следующее утро он и сам счел это довольно забавным и за завтраком сказал матери: «Я собираюсь позвонить госпоже Сенн и сказать ей, что этот жест галантности стоил мне 90 долларов»».

Осенью 1931 года Чет поехал в Аннаполис, где он поступил в Севернскую школу, чтобы повторить математику перед вступительными экзаменами в Военно-морскую академию. После успешной сдачи экзаменов он был приведен к присяге летом 1932 года. Кейт уехала в университет, а Нэнси большую часть дня была в школе. На полупустом «Ригеле» наступила непривычная тишина. Не было даже Полли – она умерла, не перенеся астмы. Как настоящая собака моряка, она была вынесена на палубу, и ее тело было предано морю.

Кэптен Нимиц провел еще один год, нянчась с выведенными в резерв эсминцами. Из всех этапов его карьеры именно тогда ему было труднее всего «интересоваться делом… так глубоко, как это только возможно». Облегчение наступило в конце лета 1933 года, когда ему приказали принять командование новым тяжелым крейсером «Огаста» и перевести его в Шанхай, где «Огаста» должна была стать флагманским кораблем Азиатского флота. Он был счастлив снова выйти в море и возвратиться в ту западную часть Тихого океана, где он счастливо служил в юности, но новое назначение вызвало осложнения и разлад в его семье.

Миссис Нимиц, намереваясь присоединиться к мужу на востоке, быстро съездила в штат Массачусетс, чтобы навестить сестру, которая только что перенесла операцию, и впервые показать Мэри ее тезке, бабушке Фримэн. Чет, возвращаясь в Военно-морскую академию после летнего отпуска, сопровождал мать на восток до Чикаго, затем в одиночестве вернулся в Аннаполис. Прощание было печальным, так как Чет знал, что он не сможет приехать к родителям на восток. Кейт смогла присоединиться к ним только в июне следующего года, когда она получила диплом университета Калифорнии. Таким образом, подобно всем семьям моряков, Нимицам пришлось снова пережить длительную разлуку; в большинстве «сухопутных» семей такое случается лишь однажды или дважды в жизни.

Миссис Нимиц, после поездки на Восточное побережье, встретилась с мужем и дочерью в Беркли. После этого кэптен поспешил в Бремертон, штат Вашингтон, где 16 октября 1933 года на верфи Пьюджет-Саунд он принял командование крейсером. «Огаста» считалась счастливым кораблем, и на ней всегда служили удачливые командиры. Нимиц, будущий главнокомандующий Тихоокеанским флотом, ее третий командир, сменил на этом посту кэптена Джеймса О. Ричардсона, будущего главнокомандующего Американским флотом, а первым командиром был кэптен Ройал Ингерсолл, ставший позднее командующим Атлантическим флотом. Нимиц сменил Ингерсолла раньше срока, потому что у последнего кто-то в семье тяжело заболел и по его просьбе его перевели служить на корабль, базирующийся в американских территориальных водах.

Когда Нимиц принял командование «счастливой» «Огастой», удача стала ей понемногу изменять. На ней только что почти на 100 % сменилась команда, включая всех офицеров, из прежнего экипажа остались только пятеро лейтенантов. Большинство новых офицеров прибыли сразу после длительной береговой службы; лишь шестой лейтенант, Джеймс Т. («Юниор») Лэй, по собственному желанию перешел с крейсера «Портленд», потому что хотел служить на востоке.

Перспективы самого крейсера были не слишком радужные. Он только что подвергся ускоренному капремонту (два месяца вместо обычных трех). Пробное плавание или испытания даже не планировались; было назначено только несколько дней испытательных пробегов, и после этого корабль направился в Китай, где не было надлежащих средств для обслуживания корабля. Выглядел крейсер, как обычно бывает после ускоренного капремонта, весьма потрепанным, вся краска в местах замены трубопровода была покрыта сальными отпечатками рук. Бурное 21-дневное плавание по дуге большого круга от Сиэтла до Шанхая также не слишком способствовало улучшению состояния корабля или повышению компетентности ее команды.

Утром 9 ноября «Огаста» встала на якорь на реке Вампу, у Шанхая. Были должным образом выполнены все положенные приветствия и церемонии. Затем с тяжелого крейсера «Хьюстон», предыдущего флагманского корабля, стоявшего поблизости, начал перемещаться штаб главнокомандующего Азиатского флота вместе со своим имуществом. В 5:00 пополудни 14 ноября командующий поднял свой флаг на «Огасте». Это был адмирал Фрэнк Б. Апхэм, способный и уважаемый офицер, прозванный «Коротышка Апхэм» из-за его небольшого роста. Четыре звезды, которые были у него на погонах, отражали только временный ранг, позволявший ему общаться, социально и профессионально, с другими командующими на востоке, большинство которых были британцами. Фактически флот адмирала Апхэма состоял только из его флагманского крейсера, эскадры эсминцев, эскадры субмарин, нескольких вспомогательных судов и некоторых канонерских лодок. Значительная часть американских военных кораблей находилась в портах Западного побережья США, в составе того, что все еще называлось просто Американским флотом.

Вновь прибывшие на борт «Огасты» (приблизительно сто офицеров и матросов) быстро начали изводить экипаж «Огасты» оскорбительными сравнениями с «Хьюстоном» относительно быстроты проведения процедур, эффективности работы и чистоты. Офицеры «Огасты» поклялись заставить штабных взять свои слова обратно, но понимали, что для этого потребуется некоторое время. Тем временем они узнали один из секретов команды «Хьюстона», с помощью которых они поддерживали корабль в безупречном состоянии. Офицеры штаба использовали местную рабочую силу. Наемные рабочие полировали и чистили стальные палубы, до блеска отдраивали медные трубопроводы и делали уборку в труднодоступных местах. Самое удобное во всем этом было то, что рабочая сила ничего не стоила. Китайцы работали в обмен на корабельный мусор – он содержал различные вещи и материалы, которые они могли использовать или продать. Конечно, эксплуатируя иностранную рабочую силу на борту военного корабля, офицеры «Хьюстона» нарушали законы Соединенных Штатов и бросали вызов должностным инструкциям. Это было просто возмутительно… – и офицеры «Огасты» решили при первой же возможности поступить точно так же.

Функция флагманского корабля Азиатского флота заключалась в плавании вдоль побережья Китая, и «демонстрации флага», то есть крейсер должен был посещать порты, производить салюты, а команда крейсера – поддерживать контакт с местными должностными лицами и с офицерами иностранных кораблей. Как правило, корабль находился у Шанхая весной и осенью, у Манилы зимой и у Цындао летом.

Семьи женатых офицеров вообще двигались вместе с флагманским кораблем, но миссис Нимиц действовала по своему плану. Поскольку в Цындао иностранцам было дорого жить, а в Шанхае чрезвычайно жарко в июле и августе, они с дочерьми провели лето 1934 года в небольшом городе Унзэн в Японии, в холмах за Нагасаки. Зимой 1934–1935 года миссис Нимиц оставалась в Шанхае, чтобы не забирать Нэнси из шанхайской американской школы, где она хорошо освоилась. Когда «Огаста» и миссис Нимиц оказывались в одном и том же порту, кэптен Нимиц жил частично на плаву, частично на берегу с семьей. Он много играл в теннис и вел активную светскую жизнь. Больше всего Нимицы любили принимать у себя младших офицеров, большинство которых было холостяками, и угощать их обедом. Миссис Нимиц баловала их так же, как студентов ее мужа в университете Калифорнии.

Под командованием кэптена Нимица «Огаста» быстро превратилась из неряшливого корыта в великолепный сверкающий крейсер. Свидетели ставят превращение корабля в заслугу непосредственно Нимицу, хотя он, конечно, не достиг бы этого без способного экипажа. Однако и команда также была в какой-то мере созданием Нимица, поскольку он всегда без колебаний заменял офицера или матроса, который не соответствовал занимаемой должности, и у него были друзья в Вашингтоне, которые следили, чтобы взамен он получал таких людей, которые были ему нужны. Нимиц дал подчиненным понять, что он хочет, чтобы каждый член экипажа старался изо всех сил. Он не высказывал свои пожелания при всех. Он знал всех офицеров поименно и свои просьбы передавал индивидуально каждому офицеру, а через офицеров обо всем узнавали и матросы. Это делалось не ради Нимица, и даже не ради корабля или флота, но прежде всего ради самих людей, их гордости и реализации всех их возможностей.

Стремясь довести корабль и команду до совершенства, Нимиц сначала направил все усилия на работу с младшими офицерами, в особенности с шестью лейтенантами. Все они закончили Военно-морскую академию в 1931–1932 годах и, по крайней мере только что, отслужили более года на море. Нимиц был настроен как можно быстрее сделать из них квалифицированных мореплавателей и высококлассных дивизионных офицеров.

Принцип плана обучения Нимица состоял в том, чтобы возложить на каждого самую большую ответственность, какую он сможет выдержать. Часто это была гораздо большая ответственность, чем та, на которую рассчитывал сам человек. Повышая компетентность своих младших офицеров, он мог возлагать на них обязанности, которые выполняли их непосредственные начальники; последние, таким образом, выполняли какую-нибудь еще более ответственную работу до тех пор, пока сам он наконец не мог ограничить свои собственные задачи общими вопросами командования, административной работы и проведением церемоний, то есть тем, что только он, как командир, мог выполнить. Нимиц всегда твердо придерживался того правила, что он никогда не должен делать ничего, что могли сделать его подчиненные, а кораблевождением он должен заниматься в самую последнюю очередь. «Управление судном, – говорил он, – это работа младших офицеров».

В первые дни службы на Китайской станции Нимиц время от времени приказывал бросить за борт ящик, а затем требовал, чтобы младшие офицеры под его личным наблюдением самостоятельно развернули корабль и подвели его к этому ящику как к причалу. Во время этих маневров он никогда не повышал голос. Если офицер делал совсем уж грубую ошибку, он мог сказать: «Ну, на Вашем месте я сделал бы это вот так».

Затем он переходил от условностей к реальным действиям. Он вел строгий учет и следил за тем, чтобы каждый из младших офицеров имел опыт самостоятельного управления кораблем при входе в гавань и выходе из нее. Любой из них мог услышать, как его называют по имени по внутрикорабельной связи и приказывают подняться на мостик. Там Нимиц мог сказать: «Мистер такой-то! Возьмитесь за штурвал и дайте полный вперед» или «Примите управление кораблем и поставьте его на якорь».

Однажды, при входе в гавань, лейтенант Одэйл Д. («Мадди») Уотерс перепугался и не сумел своевременно снизить скорость. В результате, чтобы остановить корабль, пришлось давать полный задний ход и выпустить 90 фатомов якорной цепи, а затем выбирать якорь-цепь до 60 фатомов. Кэптен Нимиц молчал, пока крейсер не остановился. Потом он сказал:

– Уотерс, Вы знаете, что Вы сделали неправильно, не так ли?

– Да, сэр, конечно, знаю. Я шел слишком быстро.

– Ну и прекрасно! – сказал Нимиц, и на этом разговор закончился.

Даже когда Нимиц ошибался сам, он превращал эти ошибки в уроки для своих офицеров. Однажды при сильном, порывистом ветре «Огаста» подошла вплотную к стоявшему на якоре танкеру «Пекос». Плавание крейсера только начиналось, на борту не было достаточно опытных офицеров, и в сложившейся ситуации Нимицу оставалось лишь самому взяться за штурвал.

«Нимиц, как всегда, пришвартуется безупречно», – заметил помощник командира лейтенант Э.М. («Томми») Томпсон старшему боцману.

«Все швартовые концы были наготове, – вспоминал Томпсон, – но ветер внезапно переменился, толкнув “Огасту” в обратную сторону, и крейсер на полном ходу налетел на “Пекос”. Высокий, выдающийся вперед нос «Огасты» снес мостик и шлюп-балки танкера. Нимиц крикнул с мостика: “Отдать все концы, я отхожу”.

Слегка потрясенный произошедшим, я крикнул в ответ так, что звук разнесся эхом по всему кораблю:

– Кэптен, Вы не сможете сделать это – якорь воткнулся в “Пекос”.

– И что же Вы предлагаете? – с сомнением спросил командир.

– Позвольте мне усилить натяжение на тросе номер 3,– ответил я.

– Давайте, – последовал быстрый ответ.

Я натянул трос номер 3, и, возможно, благодаря небольшому изменению ветра и не без Божьей помощи, “Огаста” освободилась, к нашему облегчению и изумлению. Не успели мы толком закрепить швартовые концы по бортам, когда командир прислал за мной.

– Томпсон, что я делал неправильно? – спросил он резким тоном.

– Ну, сэр, – ответил я, – Вы были слишком самонадеянны и недооценили воздействие ветра на корабль, испытывающий небольшую качку.

– Правильно, – согласился он. – Теперь, Томпсон, скажите, что я должен был сделать?

Стараясь среагировать очень быстро, я ответил:

– Вероятно, самое безопасное, что можно было бы сделать, сэр, – пройти вперед, отдать якорь по правому борту и слегка подать назад.

– Правильно, – сказал кэптен Нимиц, тыча в меня пальцем, – и никогда не забывайте это, Томпсон!»

Кэптен Нимиц начал проводить артиллерийские учения вскоре после того, как его крейсер достиг Манилы. Для упражнений «Огаста» прошла в залив Сулу, а оттуда – в Южно-Китайское море, где можно было практиковаться в стрельбе как из зениток, так и из орудий главного калибра. На борту имелось специальное записывающее оборудование для последующего анализа стрельб. Нимиц был одним из немногих американских командиров того времени, которые настаивали на целесообразности проведения наряду с дневными ночных учебных стрельб. Из-за недавнего прибытия «Огасты» на восток и планов будущего ее использования команде пришлось осваивать два летних цикла обучения артиллерийскому делу в сжатые сроки. Тем не менее она выиграла призовые стрельбы в 1934 году.

Команда «Огасты» также победила в соревнованиях по легкой атлетике среди команд крейсеров. Нимиц с самого начала поощрял занятия офицеров спортом и следил за тем, чтобы организовывались команды по различным видам спорта. Одна команда даже научилась играть в регби и бросила вызов британцам в их же собственной игре. И команда «Огасты» победила. Сам Нимиц любил теннис и часто играл с подчиненными, для пользы их и своего собственного здоровья.

Кэптен Нимиц не был бы самим собой, если бы не замечал и не использовал способности подчиненных. Например, когда он узнал, что «Юниор» Лэй был награжден именным секстаном в Военно-морской академии за лучшие результаты по навигации, он тут же сделал его помощником штурмана. Лейтенант Дж. Уилсон («Билл») Левертон, будучи дежурным по кораблю, отослал горниста спать и ради куража протрубил вечернюю зорю и отбой самостоятельно. Это было виртуозное исполнение, поскольку Левертон играл на горне еще тогда, когда был бойскаутом. Ему в свое время даже поручили играть сигналы на могиле неизвестного солдата в Вашингтоне. Нимиц послал за Левертоном. «Вы – прекрасный горнист! – сказал он. – Это я Вам говорю как командир. Остальные горнисты здесь не настолько хороши. Я даю Вам месяц, чтобы они достигли Вашего уровня».