Текст книги "Адмирал Нимиц"

Автор книги: Элмер Поттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)

«Вот так, черт побери, – вспоминает Левертон, – я должен был собрать вместе всех горнистов (там их было всего трое или четверо) и заниматься с ними каждый день. Ну и шумное это было занятие, скажу я вам! Нас начали прогонять все дальше и дальше к корме, и довольно скоро мы стали заниматься в румпельном отделении. Каждый день в течение часа я занимался с этими чертовыми горнистами».

В портах Нимиц устроил ряд семинаров, чтобы его офицеры больше узнали о Китае. Офицеры собирались в кают-компании «Огасты», чтобы прослушать лекции, за которыми следовало обсуждение. Среди лекторов, приглашенных Нимицем, был Нельсон Джонсон, министр правительства Соединенных Штатов и позже первый американский посол в Китае, Джулиан Арнольд, коммерческий атташе посольства США, и министры просвещения и финансов Китайской республики, они оба владели английским.

Эти семинары, которые были собственной идеей Нимица и не проводились на других кораблях, пробудили в офицерах «Огасты» такой интерес к Китаю, что большинство из них провело отпуска, путешествуя в глубь страны. Многие, включая адмирала Апхэма и Нимица вместе с семьями, посетили Пекин. Некоторые офицеры доехали до Харбина в Маньчжурии и возвратились на крейсер через Корею пароходом.

В июне 1934 года «Огаста» нанесла официальный визит в Японию. Крейсер прибыл в Йокогаму 4-го числа. Множество салютов было дано в тот день: в честь японского легкого авианосца «Хосю» салютовали 17 залпами, в честь японского линейного корабля «Хиэй» – 21 залпом, в честь адмирала Осами Нагано – 17 залпами, и 17-ю – в честь французского крейсера «Примоге». На все выстрелы «Огасты» последовали такие же ответные салюты.

Прибытие «Огасты» в Токийский залив совпало со смертью адмирала флота Того, победителя российского флота при Цусиме в 1905 году. Нимиц при первом посещении Японии встречался с Того и позже не уставал им восхищаться. В день общественных похорон, 5 июня, несколько иностранных военных кораблей в Токийском заливе направили делегации на берег для участия в процессии. «Огаста» послала группу самых представительных матросов и морских пехотинцев, все – ростом по шесть футов. В заливе иностранные корабли приспустили флаги – своих государств и японские. Все по очереди, через минутный интервал произвели 19 залпов в честь умершего адмирала. Апхэм и Нимиц присутствовали на церемонии на берегу. На следующий день они участвовали в восточных похоронных обрядах в доме Того. Это был простой дом с пятью комнатами в лесу под Токио.

Однако в тот день спокойствие Нимица было серьезно потревожено. Китай прислал корабль «Нинь-Хай», который под флагом контр-адмирала вошел в Токийский залив. Они с «Хиэй» должным образом обменялись приветственными залпами, но атмосфера была напряженной, поскольку все знали, что Китай и Япония – враги, соблюдающие временное перемирие в необъявленной войне. Когда «Нинь-Хай» проходил по заливу, «Огаста» произвела приветственный салют из 17 залпов. После первого залпа, как требовала традиция, на мачте «Огасты» должен быть поднят флаг приветствуемого государства. Офицеры, взглянув вверх, были ошеломлены, увидев не китайский, а японский флаг. На его крае по трафарету вроде бы было написано «китайский» (это был производственный брак), но сигнальщику и дежурному офицеру все равно не было никакого оправдания в том, что они умудрились перепутать восходящее солнце флага Японии с разноцветными полосами китайского флага, который они видели каждый день в Шанхае на множестве судов и зданий.

Как только приветственный салют из 17 залпов был произведен, тут же начался следующий, уже с китайским флагом. Но неприятность уже произошла. И японцы, и китайцы были оскорблены, и «Огасту» подняли на смех на всех кораблях в заливе. На «Хиэй» и «Нинь-Хай» были посланы офицеры «Огасты», чтобы принести извинения и объяснить ошибку.

Нимиц был известен своим спокойствием, но это было уже слишком даже для него. Он немедленно послал за связистом и дежурным офицером, первым лейтенантом Стюартом Макафи, и, против обыкновения, высказался о них и об их глупости в отборных выражениях, которые разносились по всему кораблю. Он прогнал их с мостика, отдавая приказы, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не могли быть выполнены. Вскоре лейтенант Макафи подал рапорт о переводе в Резервный корпус. «Я тогда правильно поступил, – говорил Макафи позже, – потому что иначе, я думаю, кэптен Нимиц просто бросил бы меня за борт».

13 июня по пути назад в Китай «Огаста» посетила японский порт Кобэ. По совпадению, в то же самое время гуда зашел лайнер «Президент Джонсон». На его борту была Кейт Нимиц, которая недавно закончила Университет Калифорнии и была на пути в Китай, чтобы присоединиться к матери и сестрам. На приеме на борту «Огасты» она встретилась с «Юниором Лэем», который к тому времени был младшим лейтенантом. Неизвестно, когда именно они успели произвести такое сильное впечатление друг на друга, и, конечно, никто не мог предполагать, что мисс Нимиц в конечном счете станет миссис Лэй.

«Огаста» достигла Цындао 18 июня. Вскоре кэптен Нимиц провел совещание, на котором разбирал различные нарушения и проступки. Один из подчиненных Мадди Уотерса, матрос третьего класса по имени Вулли, во время патрулирования берега был застигнут своим начальником в полураздетом виде на втором этаже кабаре, в квартире одной из девочек. Он был обвинен в нарушении формы одежды и в нарушении устава во время берегового патруля.

– Вулли, – сказал Нимиц серьезным тоном, – что Вы можете сказать в свое оправдание?

– Вообще-то, сэр, дело было так, – ответил Вулли с еще большей серьезностью. – Я был на береговом патруле, и когда шел по улице, чем-то прищемил мою форму и порвал ее. Я знаю, что когда заступаешь в береговой патруль, то должен быть полностью одет во всех смыслах, и рваная форма – это очень плохо для матроса в береговом патруле. Эта молодая леди – моя подруга, и она предложила мне зайти в ее комнату, чтобы зашить дыру. Вот почему я был там без форменного джемпера. Она зашивала его, и именно поэтому я и был там.

«Кэптен Нимиц едва мог удержаться от смеха, – вспоминал Уотерс, – но было видно, что он считает это очень находчивым ответом, и, желая вознаградить матроса за хорошую историю, он снял обвинение».

Далее ждал своей участи один из подчиненных лейтенанта морской пехоты Льюиса Паллера. В подобных случаях рядом с обвиняемым всегда стоял его начальник-офицер. Он мог в случае чего мог замолвить слово за человека, сказать что-нибудь вроде: «Командир, этот человек, который был обвинен в том-то и том-то, хорошо работает. На него можно положиться в плавании. Он иногда попадает в переделки на берегу, но вообще он ведет себя безукоризненно и на корабле просто незаменим».

Подчиненный Паллера провинился в том, что спал на вахте. Нимиц спросил, есть ли у Паллера какие-нибудь комментарии. К удивлению Нимица и всех остальных, Паллер выпалил: «Конечно, есть, командир. Избавьтесь от этого сукина сына. Он – не моряк, если он спит на вахте. Я больше не хочу его видеть».

Этот неожиданный ответ не оставил Нимицу иного выбора, кроме как отдать морского пехотинца под трибунал. Лейтенант Паллер был третьим по счету командиром морской пехоты «Огасты» в течение командования Нимица – предыдущие два были разжалованы за профессиональную непригодность. Он завоевал доверие Нимица, который позже говорил: «Работа лейтенанта Паллера на борту этого корабля была безупречна». Позже он завоевал известность на Гуадалканале как полковник «Чести». Паллер и наконец ушел в отставку в звании генерал-лейтенанта. Он был одним из самых прославленных морских пехотинцев в истории этого рода войск и героем биографического романа Берка Дэвиса «Морской пехотинец».

Осенью 1934 года «Огаста» предприняла поход в Австралию для того, чтобы присоединиться к гражданам Мельбурна в праздновании столетия города. Во всех портах, посещенных крейсером, – Сиднее, Мельбурне, Фримантле – гостеприимство достигло таких фантастических размеров, что Нимицу пришлось отправить в кают-компанию записку, в которой он просил офицеров принимать как можно меньше приглашений. В свободное от исполнения служебных обязанностей время каждый из них совершал по четыре светских визита в день.

Обратный путь «Огасты» пролегал мимо Нидерландской Ост-Индии. Корабль заходил на Яву, Бали, Целебес и Борнео, а оттуда направился через южные Филиппины к Маниле и прибыл туда 23 декабря. Перед смотром, состоявшимся несколько дней спустя, офицеры на кораблях и береговых базах в районе Манильской бухты предсказывали, что «Огаста» после такого длительного похода будет грязной, и общее состояние корабля будет признано неудовлетворительным. Вместо этого «Огаста» получила наивысшие оценки по всем показателям.

Той зимой экипаж «Огасты» снова занял первые места в легкой атлетике и артиллерийском деле. Корабельным плотникам пришлось построить специальный ящик, чтобы было где держать все награды. Уотерс сказал: «Мы были первыми во всем, за что брались. Мы были на самой вершине. «Огаста» была великолепным кораблем, и на ее борту находилась опытная команда». Вице-адмирал Ллойд М. Мастин, вспоминая много лет спустя свое плавание с Нимицем, добавлял: «Я думаю, можно без преувеличения сказать, что вся команда «Огасты», от офицеров до последнего поваренка на камбузе, отличалась высокой нравственностью, достоинством и компетентностью».

В Шанхае миссис Нимиц и ее дочери жили во французской концессии. Поскольку у маленькой Мэри была добросовестная китайская няня – «ама», миссис Нимиц могла посвятить себя живописи. Нэнси училась в американской школе. Кейт посещала занятия в женском институте коммерции Фармера. Ее мать была убеждена в необходимости этого образования. Она любила повторять, что «праздность – корень всех несчастий».

Как всегда, кэптен Нимиц и его жена вели постоянную переписку. Поскольку плавание Нимица на «Огасте» должно было закончиться весной 1935 года, они решили послать Кейт и Нэнси назад в Соединенные Штаты, к бабушке и дедушке в Массачусетс, с тем чтобы Нэнси могла не прерывать второй семестр учебы в школе. Девочки покинули Шанхай в середине февраля 1935 г. на борту лайнера «Президент Пирс». «Огаста» прибыла в Шанхай в марте. Нимицы решили возвращаться в Соединенные Штаты на лайнере «Президент Линкольн».

В вечер перед отъездом Нимица офицеры «Огасты» арендовали целый клуб в Шанхае, чтобы устроить Нимицу прощальный вечер. Был обед, были танцы, но прежде всего было произнесено множество благодарственных речей в честь отбывающего командира. Нимиц не ожидал таких эмоциональных проводов и даже прослезился. Мадди Уотерс говорил: «Это было одно из самых величественных мероприятий, на которых я когда-либо присутствовал».

На следующий день, 12 апреля 1935 года, команда «Огасты» была собрана на квартердеке. В 13:30 кэптен Гигакс официально сменил Нимица на посту. Когда Нимиц начал спускаться по трапу, он был удивлен и восхищен, увидев, что его ожидает вельбот с двенадцатью младшими офицерами в полной парадной форме – брюках с золотыми лампасами, эполетах и треуголках. Они были готовы доставить его вверх по реке к «Президенту Линкольну», на борту которого его ждали жена и дочь. Нимиц, провозглашенный почетным рулевым шлюпки, взялся за румпель, и вельбот двинулся по направлению к судну.

Когда вельбот достиг лайнера, кэптен настоял, чтобы гребцы закрепили лодку у трапа и поднялись на борт, чтобы выпить с ним. Отчалив от лайнера, они трижды салютовали своему прежнему командиру. Однако это не было их последней встречей с Нимицем. Он всю оставшуюся жизнь поддерживал этих молодых людей, и ему доставляло удовольствие способствовать их продвижению по служебной лестнице. Некоторые из них позже снова служили с ним; кое-кто дослужился даже до адмирала. Все они при любой возможности заходили к Нимицам, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Для Честера и Кэтрин некоторые из них стали почти сыновьями.

Глава 12. АДМИРАЛЬСКИЙ ЧИН

По прибытии на Восточное побережье кэптен, миссис Нимиц и Мэри сначала нанесли визит родителям миссис Нимиц, которые тогда проживали в Уэллфлите, на полуострове Кейп-Код. Нэнси посещала Си-Пайнс, частную школу в близлежащем Брустере. Кейт, к тревоге ее матери, просто бездельничала в доме бабушки и дедушки. Старшие Нимицы, после краткого пребывания в Уэллфлите, уехали в Вашингтон, где Честер приступил к службе в Морском департаменте. Они долго искали жилье и наконец нашли, как им показалось, то, что они хотели, в Чеви-Чейз, на 34-й Уэст-Кирк-стрит. Это был дом, принадлежащий журналисту Дэвиду Лоренсу.

По уикэндам к родителям на их новом месте жительства присоединялся Чет, второй по успеваемости на третьем курсе Военно-морской академии. Вскоре стало очевидно, что за два года разлуки между отцом и сыном возник психологический барьер. Молодой человек в форме, который появился перед недавним командиром «Огасты»,

был его сыном, но в то же время он был и младшим офицером. Хотя кэптен Нимиц испытывал к Чету более глубокие и теплые чувства, чем к любому из молодых людей, которые служили под его началом на крейсере, он подсознательно поместил сына в ту же самую категорию, что и своих лейтенантов, и соблюдал дистанцию, как старший офицер, который должен быть готов, в случае необходимости, наказать подчиненного. Никогда снова Чет не смог наладить те легкие дружеские отношения с отцом, которые были между ними на борту «Ригеля». У молодого человека подчеркнутая сдержанность старшего офицера вызывала раздражение и он никак не мог избавиться от этого чувства.

Новая должность Нимица – заместитель начальника Бюро навигации – подразумевала главным образом бумажную работу. По сравнению со счастливыми днями на «Огасте» это был просто кошмар. Вместо духа товарищества, который связывал офицеров на крейсере, здесь царила утомительная политическая борьба. Отношения Нимица с руководителем бюро, контр-адмиралом Адольфусом («Долли») Эндрюсом, который тоже был родом из Техаса, были предельно корректными, но отнюдь не дружескими. В отличие от Нимица, Эндрюс был высокомерным человеком с сенаторскими манерами, основным видом деятельности которого была дружба с президентами.

Так как Эндрюс часто отсутствовал на рабочем месте, выполняя поручения своего большого друга президента Рузвельта, Нимицу то и дело приходилось выступать в качестве руководителя бюро. А поскольку министр ВМС Клод Свенсон часто болел, Нимиц время от времени замещал и его. Из-за этих дополнительных обязанностей Честеру приходилось много работать, но благодаря им он узнал такие детали и подробности деятельности Морского департамента, которые позже оказались бесценными.

Чтобы скрыться от чудовищной жары вашингтонского лета, дочери Нимица оставались до августа в Уэллфлите с бабушкой и дедушкой. По их прибытии в Вашингтон миссис Нимиц, следуя своей теории о вреде «праздности», предложила Кейт либо найти работу, либо «пять пойти учиться. Тогда Кейт решила изучить программу библиотечного дела в университете Джорджа Вашингтона. Нэнси поступила в среднюю школу Бетесда и Чеви-Чейз, а Мэри была помещена в детский сад мисс Анджел. Мэри была сначала несчастна, потому что ее однокашники считали тот диалект, который она переняла от ее китайской «амы>, совершенно изумительным и очень, очень забавным.

В конце осени окруженный деревьями дом Нимицев был наводнен листьями, которые забили желоба и водосточные трубы, и кэптену каждый уикэнд приходилось в поте лица расчищать лужайки. Прежде, чем упал последний лист, Нимиц начал искать жилье с меньшим количеством деревьев вокруг. Он нашел то, что хотел, за пределами округа Колумбия, на 39-й стрит, 5515. Новый дом, в который семейство переехало зимой 1935–1936 года, имел еще одно преимущество: рядом находился дом старого друга Честера – Брюса Канага. Поскольку оба работали в Морском департаменте на Конститьюшн-авеню, они могли пользоваться одним служебным автомобилем. Если машина приходила за ними достаточно рано, Честер и Брюс обычно просили высадить их чуть раньше места назначения так, чтобы они могли последнюю милю пройтись вместе.

Для старших Нимицев пребывание в Вашингтоне не было напрасным. Они встречались и общались со многими старыми друзьями. Они могли ездить в Аннаполис, до которого было всего 35 миль, на футбольные матчи и другие спортивные состязания. В Вашингтоне они могли утолить свою страсть к хорошей музыке, постоянно посещая концерты. Музыкальные вкусы Кэтрин были эклектичны, но Честер в основном находил удовольствие в классической инструментальной музыке. Большинство современных музыкальных произведений раздражали его, а опера вгоняла в сон.

Нимиц обнаружил, что в предместьях и окрестностях Вашингтона имеются превосходные места для пеших прогулок. На выходных можно было совершать по-настоящему длинные переходы – по восемь или десять миль. На эти прогулки Нимиц обычно брал с собой друга или кого-нибудь из детей. Иногда он договаривались с женой, чтобы она выехала и подобрала бродяг в конце прогулки или, наоборот, вывезла их, если они хотели вернуться назад пешком.

Вот что Нэнси рассказывала о походной одежде отца: «Задолго до того, как мужчины в Америке начали носить шорты, папа уже носил «бермуды», носки, доходившие до колен, шерстяную рубашку, и довольно засаленную фетровую шляпу с волнистыми полями, которую в жаркую погоду заменяла старая соломенная шляпа».

Прогулки служили не только для укрепления здоровья и для хорошего разговора; еще по дороге можно было собрать множество цветов и грибов. В частных владениях Нимиц, ничуть не смущаясь, нагло выходил прямо на лужайку перед домом, чтобы сорвать интересный экземпляр, при этом хозяева дома вполне могли сидеть на крыльце и с удивлением наблюдать за происходящим. Заметив их, нарушитель оборачивался к ним с обезоруживающей улыбкой, спрашивал, знают ли они о том, что растет у них на лужайке, и вскоре начиналась приятная беседа. Нэнси говорила: «Он был человеком, на которого, я думаю, было невозможно обидеться».

Однажды, на прогулке с приятелем, морским офицером Джорджем В. Бауэрншмидтом, в парке Рок-Крик в Вашингтоне, проявило себя своеобразное чувство юмора Нимица. «Мы сошли с шоссе, – вспоминал Бауэрншмидт, – и брели по тропинке. За поворот уходила свежая колея. Повернув, мы увидели над дверью припаркованного автомобиля макушки голов двух людей. Как и любой на моем месте, я собирался осторожно пройти мимо. Но нет, только не с Честером Нимицем. Он подошел, засунул голову в автомобиль и сказал: «Хороший день, не правда ли?» и ушел, оставив позади двух пораженных людей».

На экскурсии Нимиц обычно брал с собой трость, и не только для того, чтобы опираться на нее. «Она замечательно стучала о тротуар, – рассказывала Нэнси, – ее можно было использовать, чтобы указывать на предметы, чтобы раздвинуть траву, закрывающую цветок или что-нибудь вроде этого, а самое главное – чтобы подцепить ветвь дерева, растущего у забора в чужом саду, и сорвать то, что на ней есть. Это была одна из особенностей отца, которые обычно очень смущали нас с сестрой». Честер Нимиц-младший говорил, что отец «абсолютно не стеснялся украсть пару яблок, если мог дотянуться до них через забор».

На самом деле Нимиц не считал, что сорвать то, что можно достать, – это воровство. Надо сказать, что делиться с путешественниками – традиция Техаса или, по крайней мере, той части штата, откуда Нимиц был родом. Он был бы рад, если бы какой-нибудь бродяга смог дотянуться до плода на любом дереве его собственного сада.

Конечно, не все владельцы деревьев, у которых он воровал плоды, знали о техасских традициях или разделяли взгляды Нимица на великодушие. Был, например, такой случай. Нимиц с другом, гуляя как-то раз, проходили через двор, в котором было дерево, увешанное зрелыми вишнями, причем одна ветка свисала через забор. Нимиц без колебаний потянул и нагнул тростью ветку. Когда он и его приятель были поглощены поеданием вишен, вышла хозяйка дома и начала их ругать, как обычных воров.

Пока леди кричала, на лице Нимица было выражение подлинного сожаления. Потом, когда выговор окончился, он вышел вперед и начал восхищаться ее превосходными вишнями. Потом похвалы переключились на ее дом и земельный участок. Брови леди постепенно перестали хмуриться; ее хмурый взгляд исчез, она начала улыбаться, он улыбнулся в ответ, а потом она предложила ему и его другу столько вишен, сколько они пожелают.

В июне 1936 года Чет закончил Военно-морскую академию и после отпуска ушел в море на крейсере «Индианаполис». Кейт получила диплом по библиотечному делу и получила работу в отделении публичной библиотеки округа Колумбия. Нэнси выдали диплом средней школы, а Мэри, преодолев в значительной степени тенденцию говорить по-английски с китайским синтаксисом, удачно завершила год в детском саду.

Вскоре после окончания членами семьи Нимицев различных учебных заведений их постигло горе. Умерла мать Кэтрин, миссис Фримэн. Из-за этого сорвались намеченные празднества, и не смогли прийти в гости одноклассники Чета. Большая часть семьи уехала в Уэллфлит, а Кейт с отцом остались дома, так как не могли бросить работу. Также на их «попечении» остался огромный окорок, предназначавшийся для отмененных празднеств. Кейт, не слишком опытная в кулинарии и не знавшая, что ветчина может долго храниться, каждый вечер отрезала кусок ветчины к салату. Кейт рассказывала: «Я просто резала и подавала ее к каждому обеду». Потом Кейт с отцом пригласил на обед Канага, и у них, как назло, тоже была ветчина. Нимиц был не слишком разборчив в еде и абсолютно не жаловался. «Он был просто чудо, – продолжала Кейт. – Чем бы его ни кормили, для него это был замечательный обед, лучшая еда на свете». Однако ситуация стала настолько мрачной, что Кейт и ее отец послали миссис Нимиц открытку: «Посетите ветчинную лавку старого Нимица. У нас праздник – Неделя старой ветчины». Кейт говорила, что после этого вообще всю жизнь не могла даже видеть ветчину.

Осенью 1936 года Нэнси начала учиться в университете Джорджа Вашингтона, а Мэри поступила в детский сад при школе Э.В. Браун. Однако у Мэри вскоре заболели уши, и миссис Нимиц пришлось учить ее дома по материалам Кэлверт-Скул. Следующей осенью Мэри, окончательно поправившись, поступила в первый класс школы Сидвелл-Френдз в Вашингтоне. Кейт тем временем перевели в отдел книгооборота главной публичной библиотеки на углу 8-й стрит. Затем она была назначена помощником руководителя музыкального отделения, затем исполняющим обязанности руководителя отделения и, наконец, постоянным руководителем. Получив высокий пост, она помчалась домой вне себя от радости. Подбежав к отцу, подстригавшему лужайку, она воскликнула: «И что ты думал? Я получила постоянную работу!»

С довольным видом Нимиц сунул руку в карман и извлек пятидолларовую бумажку. «Вот, – сказал он. —

Сбегай за угол и возьми бутылку джина – отпразднуем!»

На следующий день начальник Кейт в библиотеке, чопорный тип из Новой Англии, спросил: «О мисс Нимиц, что сказал Ваш отец, когда Вы сказали ему, что Вас назначили новым руководителем музыкального отделения?»

Учитывая обстоятельства, Кейт решила не приводить прямую цитату. «О, – сказала она скромно, – он был очень доволен».

Весной 1938 года Нимиц получил звание контр-адмирала и с радостью узнал, что ему скоро опять предстоит выйти в море. Он намеревался получить адмиральский чин и сожалел, что в его послужном списке нет летной практики. Он подавал заявку на обучение в Пенсаколе, но начало занятий там и его перерывы между назначениями никогда не совпадали.

В середине мая Нимиц получил назначение. В начале июля он должен был прибыть в Сан-Диего, чтобы принять командование 2-й дивизией крейсеров. Выбор времени был хорош в том отношении, что Мэри могла окончить первый класс и поехать на Западное побережье вместе с родителями. Ее сестры остались в Вашингтоне, где они нашли подходящую квартиру с любопытным адресом: «Кью-стрит, 2222».

В других отношениях выбор времени для нового назначения был чрезвычайно неудачен, потому что миссис Нимиц 6 июня должна была присутствовать на спуске субмарины «Сарго» в Гротоне и согласилась быть крестной матерью нового корабля. 18 июня Чет должен был венчаться в часовне верфи острова Мэр, около Сан-Франциско. Чтобы упаковаться, ехать и успеть на все три события, надо было сделать очень многое и сделать быстро.

«Сарго» должным образом окрестили б числа. Миссис Нимиц вспоминает: «Бедная семилетняя Мэри была ужасно напугана сиренами, поэтому ей там очень, очень не нравилось, – и еще она хотела в туалет.

Лучше всего из этой суматошной поездки через континент, – продолжала миссис Нимиц, – я помню тот день, когда мы попали под ливень, и воды было видимо-невидимо. Когда нас всех заботило только то, проедем мы или нет, с заднего сиденья послышался тихий голосок. Мы проезжали кладбище, и из-за дождя цветы на могилах выглядели свежими и великолепными. Мэри сказала: «Правда, здорово, что на могилах цветы? Теперь мы знаем, что, когда мы умрем, у нас тоже будут цветы на могилах». Если бы ситуация ухудшилась, у нас, возможно, очень скоро появились бы такие цветы. Мы с Честером от души смеялись, и это отчасти помогло снять напряжение».

Кэптен, миссис Нимиц и Мэри спешили на свадьбу. Чет вытерпел только две недели сверх двух лет холостяцкой жизни, требовавшихся тогда от выпускников Военно-морской академии. Его невестой была Джоан Лейберн, уроженка Джерси, Нормандские острова. Он встретил ее на приеме на острове Мэр. Она тогда изучала ортодонтию в стоматологической школе Университета Калифорнии в Сан-Франциско.

Честер и Кэтрин дали молодоженам свое сердечное благословение и затем поспешили в Сан-Диего. Там они встретили лейтенанта Престона Мерсера, нового адъютанта Нимица, который также прибыл с Восточного побережья. 9 июля 1938 года кэптен Нимиц взошел на борт флагманского корабля «Трентон» и принял командование дивизией, входившей в состав Американского флота, которым тогда командовал адмирал Клод Блох. 30 июля Нимицу было присвоено временное звание контр-адмирала; отсчет срока службы велся с 23 июня. В этот знаменательный момент его карьеры Честер Нимиц был поражен грыжей, и ему пришлось лечь на операцию. Он должен был остаться в больнице на месяц, и считался негодным к воинской службе в течение нескольких недель после этого. Он стал мрачным и раздражительным. Единственное, что он не мог выдержать – бездействие. Он чувствовал, что из-за внезапного недуга он упускает поистине золотую возможность.

Но удача Нимица не покинула его. Он потерял командование крейсерами, но по выздоровлении получил вместо этого намного более значительный пост командира 1-го дивизиона линейных кораблей. Он принял командование 17 сентября, на борту его нового флагманского корабля «Аризона», в Лонг-Бич. Нимицы, Мерсеры и кэптен Айзек Кидд, командир «Аризоны» – все проживали в районе Оушн-Бульвар, где у Нимицев была квартира на самом берегу. Лейтенант Мерсер и кэптен Кидд скоро узнали, что служба с Нимицем таила в себе неизбежную повинность – прогулки. Каждое утро, когда корабли дивизии стояли в базе, они присоединялись к нему в энергичной обширной экскурсии от домов до пирса.

К этому моменту карьеры Нимиц приобрел заслуженную репутацию человека, который никогда не забывает имена и лица и всегда посылает друзьям открытки или письма с поздравлениями по случаю дня рождения, годовщины или продвижения по службе. Многие поражались больше даже не его доброте, а памяти. Возможно, они не знали, что у Нимица была папка с картами, на которых были записаны важные даты, которые, как думали многие, он держал в голове. На каждой базе или судне какому-нибудь секретарю, писарю или помощнику поручалось хранить эту папку, а также постоянно сообщать Нимицу нужные даты и уведомлять о продвижениях по службе или других почестях, которые выпали на долю внесенных в список.

Однако способность Нимица запоминать людей действительно была уникальна. Доступные источники указывают только один случай, когда он не смог признать и немедленно назвать знакомого. Это было осенью 1938 года, когда Нимицы жили в той береговой квартире в Лонг-Бич. Чет и его жена Джоан, приехавшие в гости на уикэнд, только что возвратились после купания, а адмирал был на кухне и готовил коктейли на всю семью. Зазвенел дверной звонок. В дверях стоял старый седовласый джентльмен.

– Здесь живет адмирал Нимиц? – спросил он.

– Да.

– Хорошо, я как раз очень хочу его видеть.

Вошедший нисколько не смутился при виде молодых людей, чувствовавших себя неловко во влажных купальных костюмах. Те посмотрели на Кэтрин, память которой на имена и лица была почти столь же хорошей, как у мужа. Но она явно не признала гостя. Чет позже задавался вопросом, почему сам он сразу не спросил незнакомца, как его зовут. Так или иначе, его сдерживала неловкость ситуации.

Посетитель, дождавшись приглашения, сел. Он держался с большим достоинством и был очень молчалив. Кэтрин попробовала разговорить его, но без особого успеха. Наконец вошел адмирал с четырьмя бокалами на подносе. Семья вздохнула с облегчением. Сейчас тайна раскроется! Как бы не так. Адмирал Нимиц бросил на посетителя изучающий взгляд и явно потерпел неудачу. Последовала неловкая тишина.

Наконец адмирал спросил: «Хотите коктейль?» Утвердительный ответ дал ему возможность убежать назад на кухню – стратегическое отступление, чтобы все обдумать. Однако когда он возвратился с пятым бокалом и вручил его гостю, семье стало понятно, что адмирал все еще в недоумении.

Обычные люди, привыкшие забывать имена, знают, как справляться с такими ситуациями. Однако для Нимица это был новый волнующий опыт. Никто в семье прежде никогда не видел его таким растерянным. К их смущению, вместо того чтобы оставаться нормальным и дружелюбным, как обычно, он стоял и в упор смотрел на старика. Наконец в глазах адмирала появился радостный блеск.

– Я знаю, кто вы! – воскликнул он, – Вы – начальник Крочетт. Вы были боцманом на канонерке «Пэнэй», когда я был ее командиром на Филиппинах в

1906 году!

– А кто же еще! – сказал старый джентльмен таким тоном, как будто бы вспомнить имя и лицо по прошествии 32 лет – самое обычное дело.

В начале января 1939 года большая часть Американского флота отбыла для проведения учений под кодовым названием «Задача Флота-20» в Карибском бассейне. Адмирал Нимиц остался в качестве старшего морского офицера на Западном побережье. Он командовал 7-м оперативным соединением, состоящим из «Аризоны», большого авианосца, крейсера, нескольких эсминцев, вспомогательных судов и танкера. Это подразделение было оставлено главным образом для отработки таких операций, как дозаправка на ходу и высадка десанта.