Текст книги "Насчастливый город"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 20
НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ГОРДОСТИ

Когда следующим утром Пэт постучала в дверь комнаты Эллери, он увидел, что она одета для улицы.

– Нора хочет вас видеть. – Пэт с любопытством окинула взглядом комнату. Луди уже убирала ее, но она снова выглядела захламленной, как будто Эллери некоторое время усердно работал.

– Сейчас иду. – Эллери Квин казался усталым. На его столе лежали бумаги, испещренные карандашными каракулями; в пишущую машинку вставлен чистый лист. Эллери накинул чехол на машинку, спрятал бумаги в ящик стола, запер его, сунул ключ в карман и надел пиджак.

– Работаете? – спросила Пэт.

– Ну… понемногу. Прошу, мисс Райт. – Квин вышел следом за ней в коридор и запер дверь.

– Над романом?

– Некоторым образом.

Они спустились на второй этаж.

– Что значит «некоторым образом»?

– И да и нет. Я занимался… это можно назвать разведкой. – Эллери окинул ее взглядом. – Собираетесь выйти? Вы выглядите очаровательно.

– Сегодня утром у меня есть на то особая причина, – поделилась Пэт. – Фактически я должна выглядеть неотразимой.

– Так оно и есть. Но куда вы идете?

– Может девушка иметь хоть один секрет от вас, мистер Квин? – Пэт остановилась возле комнаты и посмотрела ему в глаза. – Эллери, вы просматривали ваши заметки по этому делу, не так ли?

– Так.

– Обнаружили что-нибудь?

– Нет.

– Черт!

– Странная штука, – пробормотал Эллери, обняв девушку за талию. – Что-то неделями вертится у меня в голове, но я не могу это ухватить… Я подумал, что, может быть, упустил какой-то незначительный факт. Знаете, я… ну, основываю мой роман на том, что происходит с вами, – на фактах, событиях, взаимоотношениях. Поэтому в моих записках отражено все случившееся. – Он покачал головой. – Но я ничего не обнаружил.

Пэт нахмурилась:

– Возможно, это факт, о котором вы не знаете.

Эллери слегка отодвинул ее от себя.

– Весьма вероятно. А вам известен такой факт?

– Вы же знаете, что я сразу сообщила бы вам его, Эллери.

– Не уверен. – Он пожал плечами. – Ладно, пойдем к Норе.

Нора сидела на кровати, читая «Райтсвиллский архив». Она похудела еще сильнее и выглядела совсем больной. Эллери про себя ужаснулся при виде прозрачной кожи на ее руках.

– Я всегда говорил, – усмехнулся он, – что самая серьезная проверка женской привлекательности – то, как она выглядит в постели зимним утром.

Нора слабо улыбнулась и похлопала рукой по краю кровати.

– Я выдержала проверку?

– Summa cum laude,[43]43
  Выше всякой похвалы (лат.).


[Закрыть] – ответил Эллери, усаживаясь рядом с ней.

Нора казалась довольной.

– Это благодаря пудре, помаде, румянам и ленте в волосах. Вы очаровательный лжец! Пэтти, дорогая, садись.

– Я должна уходить, Нор. Вы двое можете поговорить без меня…

– Но, Пэт, я хочу, чтобы ты тоже это слышала.

Пэт посмотрела на Эллери, он едва заметно моргнул, и она опустилась на обитый ситцем стул с другой стороны кровати. Пэт явно нервничала, и Эллери, слушая Нору, исподтишка наблюдал за ней.

– Прежде всего, – начала Нора, – я должна перед вами извиниться.

– Передо мной? – удивился Эллери. – За что, Нора?

– На прошлой неделе я обвинила вас в том, что вы сообщили полиции о тех трех письмах и книге по токсикологии. Когда шеф Дейкин сказал, что собирается арестовать Джима, я потеряла голову.

– Как видите, я об этом забыл. Последуйте моему примеру.

Нора взяла его за руку.

– Это была дурная мысль. Но в тот момент я не могла себе представить, чтобы кто-то мог им рассказать об этом, кроме вас. Ведь я думала, что они знают…

– Ты не виновата, Нора, – сказала Пэт. – Эллери все понимает.

– Но это не все! – воскликнула Нора. – Я могу извиниться за скверную мысль, но не могу исправить то, что сделала Джиму. – Ее нижняя губа дрогнула. – Если бы не я, они никогда не узнали бы об этих письмах!

– Нор, дорогая. – Пэт наклонилась над ней. – Ты знаешь, что тебе нельзя волноваться. Если ты будешь плакать, я расскажу дяде Майлоу и он не позволит тебе видеться ни с кем.

Нора высморкалась в платок.

– Не понимаю, почему я их не сожгла? Так глупо было хранить письма в шляпной коробке в моем стенном шкафу! Но я думала, что смогу выяснить, кто на самом деле их написал, – я была уверена, что это не Джим…

– Забудьте об этом, Нора, – мягко произнес Эллери.

– Но я практически выдала Джима полиции!

– Это не так. Помните, что Дейкин пришел сюда на прошлой неделе, уже готовый арестовать Джима. Опрос, которому он вас подверг, был чистой формальностью.

– Значит, вы думаете, что эти письма и книга ничего не изменили? – энергично осведомилась Нора.

Эллери встал с кровати и посмотрел в окно на зимнее небо.

– Ну… не слишком изменили.

– Вы лжете мне!

– Миссис Хейт, – твердо заявила Пэт, – на сегодняшнее утро вам достаточно компании. Эллери, пошли отсюда!

Эллери отвернулся от окна.

– Ваша сестра, Пэт, страдает больше от сомнения, чем от знаний. Нора, сейчас я точно охарактеризую вам ситуацию.

Нора обеими руками вцепилась в одеяло.

– Если Дейкин собирался арестовать Джима до того, как узнал о письмах и книге по токсикологии, значит, они считали, что у них достаточно улик для обвинения. Разумеется, с письмами и книгой улик стало больше. Вы должны перестать винить себя и поскорее выздороветь, чтобы поддержать Джима и придать ему смелости. – Он склонился к Норе и взял ее за руку. – Джим нуждается в силе, которой ему недостает и которая есть у вас, Нора. Он не может смотреть вам в глаза, но если поймет, что вы верите в него…

– Да! – Глаза Норы сияли. – Скажите ему, что я в него верю!

Пэт обошла вокруг кровати и поцеловала Эллери в щеку.

* * *

– Нам по дороге? – спросил Эллери, когда они вышли из дома.

– Смотря куда вы направляетесь.

– В здание суда. Хочу повидать Джима.

– Я вас отвезу.

– А вам не придется делать крюк?

– Я тоже собираюсь в здание суда.

– И тоже повидать Джима?

– Не будьте таким любопытным! – с истерическими нотками прикрикнула на него Пэт.

Они молча поехали вниз с Холма. Дорога обледенела, и цепи на колесах весело скрипели. Зимний Райтсвилл выглядел приятно, окрашенный в белое, красное и черное, без всяких промежуточных оттенков – в нем ощущалась сельская простота и чистота, как на картинах Гранта Вуда.[44]44
  Вуд, Грант (1892–1942) – американский художник.


[Закрыть] Но в самом городе были люди, слякоть и убожество; магазины казались жалкими и захолустными; все спешили, стараясь поскорее оказаться в тепле, и никто не улыбался. Когда они застряли в пробке на площади, какая-то продавщица узнала Пэт и указала на нее лакированным ногтем прыщавому юнцу в кожаной куртке. Они возбужденно перешептывались, пока Пэт не нажала на газ.

– Не сюда, мисс Райт, – остановил Эллери Пэт на лестнице перед зданием суда и повел ее к боковому входу.

– Что за идея? – осведомилась она.

– Вестибюль оккупирован прессой, – пояснил Квин. – Я подумал, что мы предпочли бы избежать вопросов.

– Похоже, вы уже бывали здесь, – заметила Пэт.

– Да.

– Пожалуй, я тоже нанесу визит Джиму, – решила девушка.

Окружная тюрьма занимала два нижних этажа здания суда. Когда они вошли туда, запах испарений и лизола ударил им в нос, и Пэт судорожно глотнула. Но она смогла улыбнуться при виде дежурного полицейского Уолли Планетски.

– Да это никак мисс Пэт! – смущенно произнес он.

– Привет, Уолли. Как поживает ваш значок?

– Превосходно, мисс Пэт.

– Уолли позволял мне дышать на его значок и чистить его, когда я училась в начальной школе, – объяснила Пэт. – Ради бога, Уолли, не переминайтесь с ноги на ногу! Вы отлично знаете, зачем я здесь.

– Догадываюсь, – пробормотал Уолли Планетски.

– Где его камера?

– С ним сейчас судья Мартин, мисс Пэт. Правила разрешают присутствие только одного посетителя…

– Кого интересуют правила? Проводите нас в камеру моего зятя, Уолли!

– Этот джентльмен – репортер? Мистер Хейт не желает видеть никаких репортеров, кроме мисс Робертс.

– Нет, он мой друг и друг Джима.

– Догадываюсь, – снова пробормотал Планетски.

Они двинулись в долгий путь, прерываемый отпиранием и запиранием железных дверей и бетонными лестницами. Когда они шли через коридоры с птичьими клетками в человеческий рост с обеих сторон, запах испарений и лизола становился сильнее с каждым шагом. Лицо Пэт позеленело, она цеплялась за руку Эллери, но воинственно выпячивала подбородок.

– Пришли, – объявил Эллери, и Пэт глотнула несколько раз.

При виде их Джим вскочил на ноги, на его желтых щеках появился румянец. Но затем он снова сел и хрипло произнес:

– Привет. Не знал, что вы придете.

– Привет, Джим! – весело поздоровалась Пэт. – Как поживаешь?

Джим окинул взглядом камеру.

– Неплохо, – ответил он с кривой улыбкой.

– По крайней мере, здесь чисто, – проворчал судья Мартин, – чего нельзя было сказать о старой окружной тюрьме. Ну, Джим, мне пора. Завтра снова загляну для разговора.

– Спасибо, судья. – Джим снова криво улыбнулся.

– С Норой все в порядке, – доложила Пэт, как будто Джим спрашивал ее об этом.

– Вот и отлично, – отреагировал он. – Значит, в порядке, а?

– Да! – ответила Пэт пронзительным голосом.

– Отлично, – повторил Джим.

Эллери сжалился над ним.

– Пэт, кажется, вы говорили, что у вас здесь какое-то дело? Я бы хотел сказать кое-что Джиму наедине.

– Толку от этого будет немного, – сердито буркнул судья Мартин. Эллери показалось, что гнев старого юриста был наигранным. – У этого парня не осталось ни капли здравого смысла! Идем, Патриция.

Пэт повернула бледное лицо к Эллери, что-то пробормотала, слабо улыбнулась Джиму и вышла вместе с судьей. Охранник Планетски запер за ними дверь камеры и покачал головой.

Эллери посмотрел на заключенного. Джим сосредоточенно изучал каменный пол.

– Судья хочет, чтобы я заговорил, – внезапно пробурчал он.

– Почему бы и нет, Джим?

– Что я могу сказать?

Эллери предложил ему сигарету. Джим взял ее, но, когда Эллери поднес к ней зажженную спичку, покачал головой и стал медленно рвать сигарету на кусочки.

– Вы могли бы сказать, – отозвался Эллери между затяжками, – что не писали этих трех писем и не подчеркивали абзац о мышьяке.

На момент пальцы Джима перестали терзать сигарету, потом возобновили свою разрушительную работу. Его бесцветные губы скривились наподобие оскала.

– Джим.

Тот посмотрел на Эллери и тут же отвел глаза.

– Вы действительно планировали отравить Нору?

Ничто не указывало, что Джим слышал вопрос.

– Знаете, Джим, когда человек виновен, ему лучше сообщить правду адвокату и друзьям, чем хранить молчание. А когда он невиновен, молчать просто преступно. Это преступление против самого себя.

Джим молчал.

– Каким образом ваша семья и ваши друзья могут вам помочь, если вы не помогаете себе сами?

Губы Джима шевельнулись.

– Вы что-то сказали, Джим?

– Ничего.

– В данном случае, – быстро продолжил Эллери, – ваше молчание является преступлением не столько против вас, сколько против вашей жены и вашего будущего ребенка. Как можете вы быть настолько бесчувственным, чтобы тащить их за собой?

– Не говорите так! – хрипло потребовал Джим. – Убирайтесь отсюда! Я не просил вас приходить! Я не просил судью Мартина защищать меня! Я просто хочу быть один!

– И вы хотите, чтобы я передал это Норе? – осведомился Эллери.

В глазах Джима было столько горя, когда он, тяжело дыша, опустился на край койки, что Эллери подошел к двери и позвал Планетски. Налицо были все признаки трусости, стыда и жалости к себе. Но в то же время упорное нежелание говорить о чем бы то ни было, хотя бы для простого самовыражения, таило в себе опасность…

Когда Эллери следовал за надзирателем по коридору, сопровождаемый взглядами заключенных, в его мозгу внезапно что-то вспыхнуло. Он резко остановился, заставив старика Планетски повернуться и удивленно посмотреть на него, но затем покачал головой и зашагал дальше. Эллери едва не ухватил ускользающий от него факт. Может быть, в следующий раз…

* * *

Стоя перед дверью с дымчатым стеклом на третьем этаже здания окружного суда, Пэт глубоко вздохнула, попыталась разглядеть свое отражение, нервно поправила норковую шапку, без особого успеха попробовала изобразить улыбку и вошла. Мисс Биллкокс уставилась на нее, словно увидела призрак.

– Прокурор здесь, Билли? – спросила Пэт.

– Сейчас узнаю, мисс Райт, – пролепетала мисс Биллкокс и скрылась.

Картер Брэдфорд сам вышел из кабинета.

– Заходи, Пэт. – Он выглядел усталым и удивленным, а когда шагнул в сторону, пропуская ее вперед, Пэт услышала его неровное дыхание. «О боже! – подумала она. – Может быть, еще не слишком поздно?»

– Работаешь?

Стол Брэдфорда был завален бумагами.

– Да, Пэт. – Картер обошел вокруг стола и встал позади него. Одна стопка скрепленных друг с другом листов была раскрыта – он потихоньку закрыл ее, положил на нее ладонь и кивнул в сторону кожаного кресла.

Пэт села, закинув ногу на ногу.

– Похоже, старый кабинет – я хотела сказать «новый»– не изменился, Карт.

– Это единственное, что не изменилось.

– Тебе незачем прятать твои бумаги, – улыбнулась Пэт. – У меня не рентгеновский взгляд.

Картер покраснел и убрал руку.

– Хоть я и сделала макияж, но не собираюсь изображать Мату Хари.[45]45
  Мата Хари (Гертруд Маргарете Целле) (1876–1917) – голландская танцовщица, казненная во Франции за шпионаж в пользу Германии.


[Закрыть]

– Я не… – сердито начал Карт, потом провел рукой по волосам знакомым жестом. – Опять мы цапаемся. Пэт, ты выглядишь просто потрясающе.

– Очень любезно с твоей стороны, – вздохнула она, – учитывая, что я начинаю выглядеть соответственно своему возрасту.

– Соответственно возрасту? Ты… – Карт судорожно глотнул и добавил прежним сердитым тоном: – Мне чертовски тебя не хватало.

– Мне тебя тоже, – вырвалось у Пэт. Господи, она ведь совсем не то хотела сказать! Но, находясь впервые за долгое время наедине с ним, было трудно не выразить свои чувства.

– Ты мне снишься, – признался Карт, застенчиво усмехнувшись. – Глупо, не так ли?

– Ты отлично знаешь, Карт, что просто стараешься быть вежливым. Во сне видят не людей, а животных с длинными носами.

– Может быть, это происходит перед тем, как я засыпаю окончательно. – Карт тряхнул головой. – Сплю я или нет, это ничего не меняет. У меня перед глазами твое лицо. Не знаю почему. Оно не такое уж чудесное. Нос неправильной формы, рот шире, чем у Кармел, и у тебя нелепая привычка смотреть на людей искоса, как попугай…

В следующий момент Пэт оказалась в его объятиях, совсем как в шпионской драме, если не считать того, что она не планировала сценарий таким образом. Это должно было произойти позже – как награда Карту за его услужливость и самоотверженность. О собственной игре Пэт не думала, как истинная кинозвезда. Конечно, столь бешеное биение ее сердца в расчеты не входило – учитывая, что Джим заперт в камере шестью этажами ниже, а Нора лежит в постели на другом конце города, пытаясь хоть на что-то надеяться… Губы Картера прижимались к ее губам все крепче и крепче.

– Нет, Карт, не сейчас. – Она оттолкнула его. – Пожалуйста, дорогой…

– Ты назвала меня «дорогой»! Черт возьми, Пэт, как ты могла все эти месяцы играть со мной, тыча мне в лицо этого Смита?

– Карт! – простонала Пэт. – Я хочу поговорить с тобой… сначала.

– Меня тошнит от разговоров! Пэт, ты так нужна мне… – Он целовал ее губы и кончик носа.

– Я хочу поговорить с тобой о Джиме, Карт! – в отчаянии крикнула Пэт.

Она почувствовала, как Картер моментально остыл. Он отпустил ее, отошел к стене с окнами и уставился на площадь перед зданием суда, не видя ни автомобилей, ни людей, ни деревьев, ни пасмурного райтсвиллского неба.

– Что ты хотела узнать о Джиме? – бесстрастно спросил он.

– Карт, посмотри на меня! – взмолилась Пэт.

Он повернулся к ней:

– Я не могу этого сделать.

– Не можешь на меня смотреть? Но ты ведь смотришь!

– Я не могу отказаться от этого дела. Ты ведь пришла просить меня об этом, не так ли?

Пэт снова села, поискала помаду, но у нее тряслись руки, и она защелкнула сумочку, так и не подведя губы после поцелуев.

– Да, – тихо ответила она. – И не только об этом. Я хотела просить тебя уйти с должности прокурора и защищать Джима. Как судья Илай Мартин.

Карт молчал так долго, что Пэт пришлось посмотреть на него. В его взгляде была горечь, но, когда он заговорил, голос звучал мягко.

– Это несерьезно. Судья – старик и ближайший друг твоего отца. Да и в любом случае он не мог бы председательствовать на этом процессе. Но меня избрали на эту должность совсем недавно. Я принес присягу, и это кое-что для меня значит. Не хочу выглядеть напыщенным политиканом, подыскивающим голоса в свою пользу…

– Но ты им и выглядишь! – вспыхнула Пэт.

– Если Джим невиновен, его освободят. А если виновен… ну, в таком случае ты не должна хотеть, чтобы его освободили, верно?

– Он невиновен!

– Это решать присяжным.

– Ты уже решил! Мысленно ты приговорил его к смерти!

– Дейкин и я должны были собрать все факты. Неужели ты этого не понимаешь? Наши личные чувства не могут вмешиваться. Нам обоим нелегко из-за этой истории…

Пэт едва не плакала и сердилась за это на себя.

– Неужели для тебя ничего не значит, что от этой, как ты говоришь, «истории» зависит вся жизнь Норы? Что она ждет ребенка? Я знаю, что процесс нельзя остановить, но хочу, чтобы ты был на нашей стороне. Чтобы ты помогал, а не мешал!

Карт скрипнул зубами.

– Ты говорил, что любишь меня! Как ты можешь любить меня и… – Пэт с ужасом услышала, как дрогнул ее голос, и ощутила на щеках слезы. – Весь город против нас. Они бросали камнями в Джима. Они обливают нас грязью. А ведь это Райтсвилл, Карт! Райт основал этот город! Мы все родились здесь – не только дети, но и папа, и мама, и тетя Табита, и Блуфилды, и… Я уже не та избалованная девчонка, которую ты привык тискать на заднем сиденье своего драндулета субботними вечерами в роще на разъезде! Весь мир рушится, Карт, – я повзрослела, глядя на это! О, Карт, у меня не осталось ни гордости, ни сил – скажи, что ты поможешь мне! Я боюсь! – Пэт закрыла лицо руками, поддавшись эмоциям. Ничто не имело смысла – ни то, что она говорила, ни то, что думала. Все тонуло в слезах.

– Я не могу, Пэт, – жалобно произнес Карт.

Это все решило. Пэт пошла ко дну, но существовала и другая, мрачная и злобная жизнь, заставившая ее вскочить с кресла и крикнуть:

– Ты всего лишь эгоистичный, расчетливый политикан! Ты готов увидеть Джима мертвым, а папу, маму, Нору, меня и остальных страдающими только ради собственной карьеры! Еще бы – это ведь громкое дело! Дюжины репортеров из Нью-Йорка, Чикаго и Бостона будут ловить каждое твое слово! Твое имя и фотография появятся везде. «Блестящий молодой прокурор Брэдфорд заявил, что его долг… Нет, это не для печати…» Ты просто паршивый охотник за рекламой!

– Мысленно я уже через все это прошел, Пэт, – без всякого гнева ответил Карт. – Полагаю, мне не стоит рассчитывать, что ты посмотришь на это с моей точки зрения…

– Оскорбленная невинность! – усмехнулась Пэт.

– Если я не выполню эту работу – откажусь или уйду в отставку, – ее выполнит кто-то другой. Кто-то, кто, быть может, будет куда менее расположен к Джиму. Но если обвинителем буду я, Пэт, можешь не сомневаться, что с Джимом обойдутся по справедливости…

Пэт выбежала из кабинета.

Напротив двери, с другой стороны коридора, ее терпеливо поджидал Квин.

– О, Эллери!..

– Поехали домой, – мягко предложил он.

Глава 21
ГЛАС НАРОДА

«Аве, Цезарь!» озаглавила Роберта Робертс свою колонку в газете от 15 марта.

«Тот, которого будут судить и могут приговорить к смерти, обнаруживает, что против него даже сама судьба. Суд над Джимом Хейтом начинается в Мартовские иды[46]46
  Иды – в древнеримском календаре 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день прочих месяцев. По преданию, Юлию Цезарю была предсказана гибель в Мартовские иды – именно тогда он был убит в сенате.


[Закрыть] под председательством судьи Лайзендера Ньюболда в здании суда округа Райт. Это случайно или намеренно? Глас народа яростно вопиет, а в более холодных головах создается впечатление, что судебный процесс по делу об убийстве Розмэри Хейт и попытке убийства Норы Райт-Хейт собираются превратить в зрелище на потеху толпе».

Все подтверждало это мнение. С самого начала в городе слышался ропот, от которого кровь стыла в жилах. Шеф полиции Дейкин потихоньку признался назойливым репортерам, что испытывает «огромное облегчение» из-за того, что заключенного не понадобится везти по улицам города, поскольку окружная тюрьма и окружной суд расположены в одном здании. Люди пребывали в такой ярости, что можно было подумать, будто их ненависть к предполагаемому отравителю вдохновлена фанатичной преданностью семейству Райт. Но к Райтам они испытывали те же чувства. Дейкину пришлось поручить двум детективам сопровождать семью в здание суда и домой. Но, несмотря на это, мальчишки швыряли в них камни, шины их автомобилей оказывались таинственным образом исполосованными, а на корпусе появлялись бранные слова. Только за один день нервный почтальон Бейли доставил им семь анонимных писем с угрозами. Джон Ф. молча передал их в офис Дейкина. Патрульный Брейди задержал старого пьянчугу Эндерсона, который стоял посреди лужайки Райтов, обращаясь к безответному дому с монологом Марка Антония[47]47
  Марк Антоний (ок. 83–30 до н. э.) – римский полководец, сторонник Цезаря.


[Закрыть] из первой сцены третьего акта «Юлия Цезаря».[48]48
  Трагедия У.Шекспира.


[Закрыть] Чарли Брейди спешно доставил мистера Эндерсона в участок, покуда тот продолжал вопить: «Прости меня, о прах кровоточащий, что кроток я и ласков с… ик… палачами!»[49]49
  Перевод М.Зенкевича.


[Закрыть]

Герми и Джон Ф. выглядели удрученными. В суде вся семья сидела рядом, «единой фалангой», с неподвижными шеями и бледными лицами. Лишь иногда Герми демонстративно улыбалась, глядя в сторону Джима Хейта, а потом поворачивалась к переполненному залу и вскидывала голову, словно говоря: «Да, мы поддерживаем его, вы, жалкие зеваки!»

Было много недовольства по поводу того, что обвинение представляет Картер Брэдфорд. Фрэнк Ллойд в ехидной передовице выразил «неодобрение» от имени «Архива». Правда, в отличие от судьи Илая Мартина Брэдфорд прибыл на роковую вечеринку в канун Нового года после отравления Норы и Розмэри, поэтому не являлся участником или свидетелем происшедшего. Но Ллойд указал, что «наш молодой, талантливый, но иногда чрезмерно эмоциональный прокурор долгое время поддерживал дружеские отношения с семьей Райт, особенно с одним из ее членов, и хотя мы понимаем, что эта дружба прекратилась с ночи преступления, но, тем не менее, сомневаемся в способности мистера Брэдфорда выступать в качестве обвинителя без предубеждения. Необходимо что-то предпринять».

Давая интервью по этому поводу перед началом процесса, Брэдфорд сердито заявил:

– Это не Чикаго и не Нью-Йорк. Здесь тесно связанное сообщество, где все друг друга знают. Мое поведение во время суда послужит ответом на клеветнические инсинуации газеты «Архив». Джим Хейт получит от округа Райт честное и беспристрастное обвинение, основанное исключительно на доказательствах. Это все, джентльмены!

* * *

Судья Лайзендер Ньюболд был пожилым холостяком, уважаемым во всем штате юристом и заядлым ловцом форели. Этот приземистый, костлявый мужчина всегда сидел в судейском кресле так глубоко втянув в плечи голову с черной бахромой вокруг лысой макушки, что она казалась вырастающей прямо из груди. Речь его была сухой и небрежной, а во время заседаний он всегда рассеянно поигрывал молоточком, словно удочкой, и никогда не улыбался.

У судьи Ньюболда не было ни друзей, ни приятелей, ни каких-либо обязательств – разве только перед Богом, страной, судом и сезоном ловли форели. Все с облегчением отмечали, что «для этого дела судья Ньюболд подходит больше всех». Впрочем, некоторым казалось, что он слишком хорош. Роберта Робертс окрестила этих ворчунов «джимхейтерами».[50]50
  Игра слов. Jimheighter – сторонник Джима Хейта – созвучно Jimhater – ненавистник Джима Хейта (англ.).


[Закрыть]

Понадобилось несколько дней, чтобы избрать присяжных, и в течение этого времени Эллери Квин наблюдал только за двумя личностями в зале – судьей Илаем Мартином, представлявшим защиту, и обвинителем Картером Брэдфордом. Вскоре стало очевидным, что предстоит война между молодой отвагой и старческим опытом. Брэдфорд явно пребывал в напряжении. Он с усилием держал себя в руках – в его глазах светился вызов и одновременно стыд. Эллери быстро убедился в компетентности Картера, который к тому же хорошо знал своих сограждан. Но он говорил слишком тихо, а иногда его голос как будто ломался.

Судья Мартин был великолепен. Он не совершил ошибки и не проявлял покровительственного отношения к молодому Брэдфорду, что только усилило бы сочувствие публики обвинению. Напротив, он крайне уважительно отзывался о всех замечаниях Картера. Однажды, когда Илай Мартин и Брэдфорд возвращались на свои места после совещания вполголоса перед судьей Ньюболдом, старик на момент дружелюбно положил руку на плечо Картера. Жест словно говорил: «Ты хороший парень, мы отлично подходим друг другу и заинтересованы в одном и том же – в торжестве правосудия. Все происходящее печально, но необходимо. У народа хороший представитель». «Народу» это пришлось по вкусу. Послышался одобрительный шепот.

– В конце концов, – говорили некоторые, – старый Илай Мартин отказался от судейской работы, чтобы защищать Хейта. Должно быть, он уверен в его невиновности…

– Как бы не так! – отвечали другие. – Не забывайте, что судья лучший друг Джона Ф. Райта.

Все делалось для того, чтобы создать атмосферу достоинства и тщательности, в которой яростные эмоции толпы должны были постепенно выдохнуться.

Эллери Квин одобрял эту тактику. Его одобрение усилилось, когда он наконец смог изучить двенадцать присяжных. Судья Мартин отобрал их так ловко и уверенно, как будто ему вообще не приходилось учитывать мнение Брэдфорда. Насколько Эллери мог судить, это были серьезные и солидные граждане мужского пола. На таких едва ли могли повлиять предубежденные призывы. Возможным исключением казался лишь толстяк, который постоянно потел. Остальные производили впечатление вдумчивых людей с интеллектом выше среднего. Такие в состоянии понять, что человек может быть слаб, не будучи при этом преступником.

Для любителей деталей сообщаем, что в архивах округа Райт хранится полный протокол процесса «Народ против Джеймса Хейта», где зафиксированы день за днем все вопросы, ответы, протесты и безукоризненные решения судьи Ньюболда. К тому же газеты публиковали отчеты не менее подробные, чем записи судебного стенографиста. Однако беда таких отчетов в том, что при чтении из-за деревьев не видно леса. Поэтому давайте отойдем подальше и будем смотреть на лес, а не на деревья.

В своем вступительном обращении к присяжным Картер Брэдфорд указал, что они должны постоянно помнить один важный пункт: хотя Розмэри Хейт, сестра обвиняемого, была убита при помощи яда, истинной целью преступления являлась смерть не ее, а жены подсудимого, Норы Райт-Хейт, и эта цель едва не была достигнута, поскольку она была прикована к постели целых шесть недель после роковой вечеринки в канун Нового года, став жертвой отравления мышьяком.

Штат признает, что его дело против Джеймса Хейта строится на косвенных доказательствах, но осуждение убийц на основании подобных доказательств является правилом, а не исключением. Единственно возможным прямым доказательством в деле об убийстве могут служить показания человека, видевшего, как было совершено преступление. В случае убийства с помощью огнестрельного оружия это был бы свидетель, видевший, как обвиняемый спустил курок, и жертва упала замертво в результате выстрела. В деле об отравлении такой свидетель должен был бы видеть, как обвиняемый добавил яд в пищу или питье жертвы. Естественно, продолжал Брэдфорд, подобные «счастливые случаи» крайне редки, поскольку убийцы стремятся совершать свои преступления в отсутствие зрителей. Таким образом, почти все обвинения в убийстве основаны на косвенных, а не на прямых доказательствах, которые закон благоразумно дозволяет учитывать – в противном случае большинство убийц оставалось бы безнаказанными.

Но жюри не стоит питать сомнения относительно этого дела – здесь косвенные улики настолько четкие, веские и неоспоримые, что присяжные должны признать Джеймса Хейта виновным в преступлении, в котором его обвиняют.

– Обвинение докажет, – тихо, но твердо заявил Брэдфорд, – что Джеймс Хейт спланировал убийство своей жены минимум за пять недель до того, как попытался осуществить его; что это был коварный план, основанный на серии отравлений все большей и большей силы, дабы жертва выглядела подверженной приступам какой-то болезни, завершаемой кульминационным отравлением, которое вызвало бы смерть. Обвинение докажет, что эти подготовительные отравления происходили точно по графику, составленному рукой Джеймса Хейта, что попытка убийства Норы Хейт и случайное убийство Розмэри Хейт также совпадают с датой, указанной в том же графике.

Обвинение докажет, – продолжал Брэдфорд, – что Джеймс Хейт отчаянно нуждался в деньгах, что, находясь под воздействием алкоголя, он требовал крупные суммы у своей жены, в которых она ему благоразумно отказывала, что Джеймс Хейт проигрывал крупные суммы за игорным столом и прибегал к другим незаконным способам добывания денег, что после смерти Норы Хейт унаследованное ею большое состояние должно было перейти к обвиняемому, являющемуся ее мужем и наследником.

Обвинение, – закончил Брэдфорд так тихо, что его едва было слышно, – будучи твердо убежденным в том, что Джеймс Хейт, спланировав и намеренно покушаясь на жизнь одного лица, случайно лишил жизни другую невинную жертву, требует, чтобы он заплатил за это собственной жизнью. – И Картер сел под бурные аплодисменты, ставшие причиной первого из многочисленных предупреждений судьи Ньюболда зрителям.

* * *

В длинном и утомительном потоке свидетельств с целью доказать, что возможность отравить коктейль была только у Джима Хейта, оживление вносили лишь перекрестные допросы судьи Илая Мартина. Эллери был с самого начала ясен план старого судьи: сеять как можно больше сомнений, и не резко, а исподволь – язвительными замечаниями, намеками, инсинуациями. Сделать все возможное, послав к дьяволу традиционные методы перекрестного допроса. Эллери понимал, что судья Мартин был в отчаянии.

– Но вы не можете быть уверены?

– Н-нет.

– Вы не держали обвиняемого под постоянным наблюдением?

– Конечно нет!

– Обвиняемый мог поставить поднос с коктейлями на несколько секунд?

– Нет.

– Вы уверены?

Картер Брэдфорд возражает: на вопрос уже ответили. Судья Ньюболд терпеливо взмахивает рукой.

– Вы видели, как обвиняемый готовил коктейли?

– Нет.

– Вы все время были в гостиной?

– Вы отлично знаете, что был! – сердито рявкнул Фрэнк Ллойд.

Ему судья Мартин уделил особое внимание. Старый джентльмен вытянул из газетного издателя всю информацию о его отношениях с семейством Райт – в том числе о «своеобразных» отношениях с женой обвиняемого. Он был влюблен в нее и пришел в ярость, когда она отвергла его ради Джеймса Хейта. Он угрожал Джеймсу Хейту физическим насилием. Возражения следовали одно за другим. Но этого оказалось достаточно, чтобы напомнить присяжным всю историю Фрэнка Ллойда и Норы Райт – в конце концов, ее знали все жители Райтсвилла.

В итоге Фрэнк Ллойд оказался неудачным свидетелем обвинения. Мстительный, озлобленный «другой мужчина»… Кто знает? Может быть…