Текст книги "Раз став героем"

Автор книги: Элизабет Зухер Мун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Спустившись вниз в длинной кремовой блузке, выпущенной поверх мягких коричневых брюк, Исмэй обнаружила, что отец с женой уже ждут ее. Мачеха, грациозная и изящная, одобрительно кивнула, что почему-то взбесило Исмэй. Без сомнения она повесила эту одежду в ее шкаф. На мгновение Исмэй захотелось разорвать блузу на части и выбросить... но офицер Регулярной Космической Службы не ведет себя подобным образом тем более в присутствии сводных братьев и других родственников. Она улыбнулась и пожала протянутую руку мачехи.

– Добро пожаловать домой, Исмэйя, – сказала та. – Надеюсь, тебе понравится ужин.

– Конечно ей понравится, – произнес отец.

Стол был накрыт в столовой для приемов. Из широких окон открывался вид на внутренний двор, где располагался бассейн. До Исмэй доносились звуки плещущегося фонтана, которые, однако, не могли заглушить бормотание голосов и шарканье ног по кафельному полу.

Она по привычке направилась к своему старому месту за столом, но оно было уже занято одним из двоюродных братьев. Отец указал ей стул по левую руку от папы Стефана. Прабабушки за столом не было. Исмэй сказали, что она будет ждать ее после ужина в своем будуаре.

– Она наконец вернулась, – сказал отец.

Папа Стефан постарел, высохшая кожа обвисла на костях, но глаза оставались пронзительными и ясными, а рот, даже когда улыбался, сохранял свою жесткость.

– Твой отец сказал, что ты вспомнила ритуал возвращающихся, – заговорил он. – А как благославлять пищу помнишь?

Исмэй удивленно заморгала. Уехав с Алтиплано, она перестала заботиться о чистоте еды, благословении и осквернении с такой же радостью, с какой забыла о традиционном нижнем белье, считавшемся необходимым атрибутом добродетельной дочери. Она не ожидала подобной чести... хотя все понимали, что это скорее тест, чем честь. Обычно только сыновья и сыновья сыновей благославляли пищу за ужином, дочери и дочери дочерей испрашивали благосклонности утром, в обед все молчали.

Исмэй опустила взгляд посмотреть, что лежит на столе (это было важно) и очень удивилась, увидев пять блюд. Это означало, что в ее честь был забит целый теленок.

Она никогда не слышала, чтобы женщина благославляла ужин, но слова знала.

– В стороне от порчи и нечистоты... – начала она и продолжила дальше, останавливаясь лишь на мгновение на тех предложениях, где предполагалось, что говорящий должен быть мужчиной, ей приходилось либо говорить о себе в мужском роде, либо менять слова.

– От отца к сыну, и ко мне, итак, я передаю...

Исмэй не задумывалась над собственной культурой, пока ни оказалась в школе Флота, поэтому не замечала, каким консервативным был на самом деле язык Алтиплано. Сначала ее шокировало, с какой легкостью во Флоте представители противоположного пола общаются друг с другом, обращаясь "сэр" как к мужчинам так и к женщинам. В отношении родителей большее значение придавалось таким понятиям как биологические родители и воспитатели, а не мать и отец. На Алтиплано не существовало слова "родители", и хотя здесь было известно о современных методах репродукции, мало кто использовал их.

Исмэй закончила благословение, продолжая думать о социальных и языковых различиях. Папа Стефан вздохнул, и она взглянула в его искрящиеся глаза.

– Ты не забыла... у тебя всегда была хорошая память, Исмэйя.

Он кивнул. Слуги выступили вперед и сдвинули блюда к краю, чтобы разрезать мясо, пока раздавались чаши с супом.

Во Флоте кормили прилично, но сейчас на столе была пища ее детства. Перед ней поставили голубую чашу из толстой керамики с густым кукурузным супом, украшенным зеленью и красной приправой. Желудок заурчал, почувствовав знакомый аромат. На ложке был выгравирован фамильный герб. Пальцы легли точно по форме, как будто она родилась с этой ложкой в руке.

За кукурузным супом последовал салат, к этому времени мясо уже порезали и выложили на голубые блюда с белыми завитками. Исмэй взяла три кусочка, выложила горку маленьких желтых картофелин, которые выращивали только на их полях, и зачерпнула моркови. Стоило поголодать, чтобы насладиться подобной пищей.

Вокруг нее велись тихие разговоры, к которым она не прислушивалась. Сейчас ее интересовала только еда, она даже не представляла, что настолько по ней соскучилась. Воздушные булочки, которые по легкости могли бы сравниться с плывущими в небе облаками... масло в плошках в виде геральдических зверей. Она помнила эти фигурки, висевшие в ряд на кухне, и не забыла, что булочки лучше есть горячими, а то потом они становились сухими и безвкусными. Их надо было окунать в масло или поливать медом.

Расправившись с ужином, Исмэй вышла на воздух. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Когда все поели, слуги убрали тарелки.

– Все дело в гордости, – говорил папа Стефан ее двоюродной сестре Люси. – Исмэйя никогда не отступит, если это касается чести семьи.

Исмэй удивленно заморгала. Никто никогда не понимал странного отношения папы Стефана к чести семьи. Она надеялась, что он не вынашивает какого-нибудь плана на ее счет.

Люси было столько же, сколько Исмэй, когда она покинула дом, и была похожа на нее в том возрасте. Высокая, нескладная с мягкими каштановыми волосами, стянутыми на затылке, хотя непослушные пряди все равно выбивались, нарушая порядок. Одежда, очевидно предназначавшаяся для особых случаев, выглядела на девочке мешковатой и убогой. Люси подняла глаза и, встретившись со взглядом Исмэй, покраснела и почему-то нахмурилась.

– Привет, Люси, – сказала Исмэй.

Она уже поговорила с папой Стефаном и другими старшими, двоюродных братьев и сестер приветствовать было не обязательно. Исмэй хотела сказать что-нибудь ободряющее, но прошло десять лет, и она не знала, что занимало сейчас девочку. Она сама еще ясно помнила то чувство смущения, когда старшие полагали, что она продолжает играть в куклы, как будто ей было пять или семь.

Папа Стефан ухмыльнулся и похлопал Люси по руке:

– Исмэйя, ты не знаешь, но Люси лучший игрок в поло в своем классе.

– Вовсе нет, – пробормотала девочка, покраснев до ушей.

– А может и да, – сказала Исмэй. – Уверена, ты лучше, чем была я.

Она никогда не видела смысла в погоне за мячом. Лошади были хорошим видом передвижения, они могли пройти там, где не проехала бы машина, и были быстрее любого, кто передвигался пешком.

– Ты играешь за школьную команду или семейную?

– Обе, – ответил папа Стефан. – В этом году мы претендуем на звание чемпионов.

– Если повезет, – заметила Люси. – Кстати, я хотела спросить о той кобыле, что Олин показал мне.

– Говори с Исмэй. Ее отец выбрал ей в подарок несколько лошадей, включая эту кобылу.

Глаза Люси гневно сверкнули. Исмэй же была поражена и подарком и неожиданной реакцией двоюродной сестры.

– Я не знала об этом. Он ничего не говорил, – Исмэй посмотрела на Люси. – Если тебе понравилась эта кобыла, уверена...

– Неважно, – оборвала девочка и поднялась. – Я не собираюсь отнимать у героя ее трофей.

Она пыталась придать своему голосу беззаботность, но горечь прорвалась наружу.

– Люси! – папа Стефан метнул на девочку сверкающий взгляд, но та уже выходила из комнаты.

В тот вечер она больше не появлялась. Никто не сказал по этому поводу ни слова, так как все уже выходили из-за стола. Исмэй помнила из собственного детского опыта, что подобные вещи не обсуждались прилюдно, и не завидовала Люси, так как той наверняка грозил неприятный разговор с Санни.

Глава пятая

После ужина Исмэй направилась в личные комнаты своей прабабушки. Десять лет назад старая женщина все еще жила отдельно, отказываясь переселяться в главный дом по причине, которую никто бы не смог объяснить и которую маленькая Исмэй безрезультатно пыталась узнать. Прабабушка не была намерена делиться своими тайнами. Исмэй боялась ее. Пронзительный взгляд прабабушки был способен усмирить даже папу Стефана. Десять лет истончили ее серебряные волосы и заволокли когда-то блестящие глаза.

– Добро пожаловать, Исмэйя, – голос не изменился; тот же повелительный тон, которому должны были подчиняться все потомки. – Ты в порядке?

– Да, конечно.

– Тебя прилично накормили?

– Да... но я и так была рада снова попробовать нашей пищи.

– Конечно. Желудку легче, когда сердце уверено.

Прабабушка принадлежала к последнему поколению, которое непреклонно придерживалось древних законов и традиций. На планете переселенцев и торговцев, несущих с собой новые веяния, сглаживание границ между культурами было естественным процессом. Для прабабушки изменения казались слишком быстрыми и большими, хотя для Исмэй вряд ли значительные по сравнению с тем, как Алтиплано отличался от космополитичной легкомысленности Флота.

– Я не одобряю твое шатание по галактике, но ты отстояла честь нашей семьи, и я довольна.

– Спасибо, – сказала Исмэй.

– Не смотря на свои проблемы, ты хорошо все сделала.

Проблемы? Какие проблемы? Исмэй подумала, что возможно разум старой женщины уже не мог удержать связь с реальностью.

– Полагаю, это значит, что твой отец был прав, хотя мне не нравится признавать этого даже сейчас.

Исмэй понятия не имела, о чем говорит прабабушка. Старая женщина резко сменила тему, как обычно это делала:

– Надеюсь, ты решишь остаться, Исмэй. Твой отец купил тебе в награду чистокровных лошадей и землю, ты не будешь попрошайкой среди нас.

Это то, что Исмэй бросила им в лицо перед отъздом, что у нее нет ничего своего, что она с таким же успехом может быть попрошайкой, живущей на подаяние. Память прабабушки была еще крепка.

– Я надеялась, что вы забыли эти неразумные слова, – сказала Исмэй. – Я была очень молода.

– Но права, Исмэйя. Молодые говорят правду, хотя видят ее ограниченно. А ты всегда была правдивым ребенком, – это прозвучало с особым ударением. Дома ты не видела для себя будущего, оно лежало среди звезд. Теперь ты их увидела, и надеюсь, сможешь найти немного счастья и здесь.

– Я... была счастлива здесь, – ответила Исмэй.

– Ты могла быть здесь счастлива, – возразила старая женщина, пошевелившись. – Все изменилось, теперь ты взрослая и герой.

Исмэй не хотела волновать прабабушку, но желание быть честной пересилило желание угодить ей, что и стало причиной их последнего столкновения.

– Здесь мой дом, – сказала она. – Но не думаю, что смогу остаться. Не навсегда.

– Твой отец был идиотом, – произнесла прабабушка, но скорее в ответ на свои мысли, а не на слова Исмэй. – Иди, мне надо отдохнуть. Нет, я не злюсь. Я люблю тебя, дорогая, и всегда любила. Когда ты улетишь, я очень буду по тебе скучать. Возвращайся завтра.

– Да, прабабушка, – покорно ответила Исмэй.

***

Позже вечером она уютно устроилась в широком кожаном кресле большой библиотеки в компании отца, Бертоля и папы Стефана, которые хотели расспросить ее о Флоте. К своему удивлению Исмэй обнаружила, что ей нравится отвечать им. Они задавали умные вопросы, основываясь на собственном военном опыте. Исмэй спокойно говорила о вещах, которые никогда бы не подумала обсуждать с родственникам мужского пола.

– Это мне напомнило, – наконец сказала она после того, как объяснила о расследовании Флотом причин мятежа. – Кто-то рассказал мне, что на Алтиплано распространено движение эйджистов, выступающих против омоложения. Это ведь не так, да?

Отец и дядя посмотрели друг на друга, потом отец сказал:

– Не совсем против омоложения, Исмэйя. Но... многие здесь считают, что из-за этого появится больше проблем, что можно решить с его помощью.

– Ты имеешь ввиду рост населения...

– Частично. Экономика Алтиплано прежде всего основана на сельском хозяйстве, ты знаешь. Не только потому что это благодатный мир, у нас еще есть все эти природовольцы и староверы. Мы привлекаем переселенцев, которые хотят жить на земле. Быстрый и активный рост населения, или медленный, но долгий, так или иначе приведет к нехватке земли. А что это означает для военной организации?

– Твои самые опытные офицеры никогда не состарятся и не выйдут в отставку, – сказала Исмэй. – Ты... дядя Бертоль...

– Генералам найти замену можно... куда важнее парень, который может починить транспорт или оружие. Вот он всегда будет полезен и может даже наберется еще больше опыта. Навыки и умения имеют большое значение, и с омоложением можно приобрести больше опыта, на котором смогут учиться другие. Это плюс. А минус?

Исмэй почувствовала себя так, как будто вернулась в школу и ее снова заставляют выступать перед всем классом.

– Чем дольше живут старшие, тем меньше возможности продвижения для молодых, – ответила она. – Замедлится карьерный рост.

– Остановится, – нравоучительно произнес отец.

– Не понимаю почему.

– Потому что теперь омоложение можно повторять. Омолодившийся генерал, начнем сверху, навсегда останется генералом. О, будут конечно возможности для продвижения, например, кто-нибудь погибнет в результате несчастного случая или на войне. Но этого мало. Твой Флот станет орудием экспансии Правления Семей.

– Нет!

– Это неизбежно, Исмэй. Если омоложение будет продолжаться...

– Оно уже распространяется, это точно, – вставил папа Стефан. – Они увеличили новую процедуру до сорока лет и уже провели ее на многих людях. Помнишь уроки по биологии, девочка? Если население растет, людям необходимо больше новых ресурсов, иначе они вымрут. Количество населения контролируется соотношением рождаемости и смертности. Уменьши процент смертности, на что и направлено омоложение, и получишь резкий скачок количества населения.

– Но Семьи не экспансионисты.

– Ха, – фыркнул Бертоль, откинувшись на ручку кресла. – Семьи конечно не объявили о большой кампании, но если взглянуть на границы, за последние тридцать лет... здесь кусочек, там кусочек. Заселение и гидромелиорация непригодных для жизни планет, мирное присоединение полдюжины мелких систем.

– Они попросили Флот о защите, – объяснила Исмэй.

– Да, верно, – отец посмотрел на Бертоля красноречивым взглядом, говорившим "тише". – Но мы хотим сказать, если население миров Семей продолжит увеличиваться, потому что старики не будут умирать, это толкнет их к дальнейшему расширению и экспансии.

– Не думаю, что они пойдут на это, – возразила Исмэй.

– Как по-твоему, почему твой капитан переметнулась к черту на рога?

– Не знаю, – смутилась Исмэй. – Деньги? Власть?

– Омоложение? – продолжил отец. – Долгая жизнь и процветание? Потому что, и ты это знаешь, долгая жизнь означает процветание.

– Не уверена, – Исмэй подумала о прабабушке, чья долгая жизнь почти подошла к концу.

– Долгая молодая жизнь, – как будто ответил на ее мысли отец. – Видишь ли, это еще одна вещь, которая беспокоит меня. Долгая жизнь делает людей рассудительными и осторожными. Если живешь долго и благоразумно, то процветаешь. Все, что надо, это не рисковать.

Исмэй поняла, куда он клонит, но предпочла не торопиться со своими догадками.

– И? – спросила она.

– И... среди военных качеств благоразумие не на первом месте. Одно из них, несомненно, но... Где ты найдешь солдат, которые захотят рисковать своими жизнями, если избежание риска означает бессмертие? Не бессмертие верующих, которые считают, что получат его после физической смерти, а реальную вечную жизнь.

– Омоложение может работать в гражданском обществе, – добавил Бертоль. – Но мы считаем, что в военном из-за него появятся проблемы. Даже если можно сохранить всех самых опытных людей, вскоре отпадет необходимость в тренировке рекрутов, а населению, которому мы служим, больше не надо будет поставлять этих рекрутов. Это значит, что военная организация, у которой нет ничего кроме грязи между ушами, должна понять, что омоложение должно быть ограничено... или начать планировать экспансию. И однажды они столкнуться с молодой цивилизацией, в которой не знают о процессе омоложения и которая будет смелее и агрессивнее.

– Звучит как старый спор между верующими и неверующими, – заметила Исмэй. – Если бессмертие души реально, то нужно вести себя благоразумно и не опорочить душу, чтобы жить вечно...

– Да, но все религии, которые предлагают подобное вознаграждение, так же дают благоразумию более строгое определение. Они говорят и о других качествах, которые дисциплинируют, тренируют и подвигают верующего смирить свои эгоизм и себялюбие. А некоторые вероисповедания даже требуют противоположного – бездумного безрассудства во имя служения их богу. Вот что делает человека хорошим солдатом. Поэтому религиозные войны гораздо тяжелее закончить...

– И вы считаете, – прервала Бертоля Исмэй, – что омоложение поощряет лишь практичное благоразумие и чистый эгоизм?

– Да, – нахмурился отец. – Без сомнения будут и хорошие омолодившиеся люди...

Исмэй заметила, что он не допускал, что хорошие люди могут быть эгоистами. Странная мысль для человека, который сам богат и влиятелен... но конечно он не считал себя эгоистичным себялюбцем. Ему никогда не нужно было быть эгоистом, по его понятиям, чтобы удовлетворить свои желания.

– Но даже они после нескольких омоложений поймут, сколько добра смогут принести, если останутся в живых да еще с деньгами и властью. Себя легко обмануть тем, что можно совершить больше добра, имея больше власти.

Отец уставился невидящим взглядом на книги. Говорил ли он о себе?

– И это даже не принимая во внимание зависимость от омоложения, – снова вступил в разговор Бертоль. – Если не ты контролируешь процесс...

– Что и получилось недавно, – заметил отец.

– Понимаю, – проговорила Исмэй, отсекая очевидное; у нее не было настроения дальше слушать лекцию Бертоля.

– Хорошо, – сказал отец. – Когда тебе предложат омоложение, Исмэйя, что ты будешь делать?

На это у нее не было ответа. Она даже никогда не задумывалась об этом. Отец сменил тему, заговорив о церемонии. Вскоре Исмэй извинилась и отправилась спать.

***

На следующее утро она проснулась в собственной кровати, в собственной комнате, ярко освещенной солнцем, и удивилась, какое умиротворение испытала. В этой кровати ее часто мучили кошмары, даже сейчас еще оставался подспудный страх, что они вернутся. Возможно приезд домой завершил своего рода ритуал для их изгнания.

С этой мыслью Исмэй спустилась к завтраку, за которым мачеха произнесла молитву, а потом окунулась в прохладное золото весеннего утра. Она прошла мимо кухонного сада, птичьей фермы, где кудахтали готовые нести яйца курицы, а петухи задирали друг друга. Она слышала эти отголоски через окно в своей комнате, но здесь колготня просто оглушала, поэтому у нее не было желания останавливаться и смотреть на них.

В огромных конюшнях как обычно пахло овсом и скошенной травой. Эти ароматы навевали Исмэй приятные ощущение даже через столько лет. Было время, когда она терпеть их не могла, когда от нее, как и от всех детей, требовалось самой чистить стойло. В отличие от остальных Исмэй не получала такого удовольствия от скачки, чтобы это стоило подобной работы. Позже, обнаружив, что верховая езда отличный предлог сбежать в горы, она была уже достаточно взрослой, чтобы больше не заниматься этой рутиной.

Исмэй прошла по боковому коридору, выложенному каменными плитами, через большую арку, ведущую в манеж. Справа располагались стойла, из которых высовывались узкие лошадиные морды. Из боковой пристройки вышел конюх, вероятно заслышав ее шаги.

– Да, дама? – он выглядел смущенным.

Исмэй назвала себя, и лицо его расслабилось.

– Я тут подумала... моя кузина Люси упоминала одну кобылу, которую ей показал Олин...

– А... дочь Васеци. Сюда, дама, идите за мной. Отличная родословная и показала хорошие результаты при тренировке. Поэтому генерал выбрал ее для зачина вашего стада.

Снаружи стойла висели сплетенные голубой и серебряный шнурки. Глянув дальше, Исмэй увидела те же цвета. Это было ее стадо, собранное отцом, и хотя она могла обменять их, это бы значило оскорбить его, но она надеялась, что подарить одну лошадь Люси было приемлимо.

– Сюда, дама.

Кобыла стояла крупом к двери, но при звуке открывшейся задвижки обернулась. Исмэй сразу поняла, почему отец выбрал именно ее. Стройные ноги, крепкие копыта, широкая грудина, сильная спина и круп, длинная гибкая шея, породистый череп и темно-коричневый почти черный окрас.

– Хотите посмотреть ее шаг? – спросил конюх, взяв уздечку.

– Да, спасибо, – ответила Исмэй.

Конюх вывел кобылу из стойла по коридору во двор, где пустил по кругу. Неторопливая размашистая иноходь, потом стремительная рысь и легкий галоп. Это была лошадь, которая могла бы покрыть огромное расстояние, оставаясь в отличной форме. Прекрасная кобыла. Если Исмэй будет ухаживать за ней надлежащим образом...

– Извини, я была груба.

Под аркой стояла Люси. Лицо ее было в тени, а голос звучал так, как будто она плакала:

– Это отличная кобыла и ты ее заслуживаешь.

Исмэй подошла к девочке, в чьих глазах и в самом деле стояли слезы.

– Не совсем, – тихо поизнесла она. – Уверена, ты слышала о моем заслуживающем сожаления отношении к лошадям, когда я уехала.

– Мне достался твой пони, – сказала Люси так, как будто Исмэй должна была разозлиться из-за этого.

Но она уже много лет даже не думала о старом... Рыжий, так кажется его звали?

– Хорошо, – кивнула Исмэй.

– Ты не против? – удивилась Люси.

– А с чего мне быть против? Я уехала из дома и не могла ожидать, что животное останется не у дел.

– На нем год не разрешалось никому ездить.

– Значит, все считали, что меня исключат, и я вернусь назад?

Исмэй совсем не удивилась, но была рада, что не знала об этом.

– Вовсе нет, – поспешно воскликнула Люси. – Просто...

– Конечно считали, – успокоила девочку Исмэй. – Но я не провалилась и не вернулась. Я рада, что пони достался тебе. Похоже, ты унаследовала семейный дар.

– Не могу поверить, что ты в самом деле не...

– А я не могу поверить, что кто-то готов оставаться на одной планете всю жизнь, даже если это правильно.

– Но здесь нет толп, – Люси махнула рукой вокруг. – И так много места... можно скакать часами...

Исмэй почувствовала знакомое напряжение в плечах. Да, можно было скакать часами, не боясь пересечь границу и оказаться на чужой земле. Но она не могла сидеть за столом, не думая, что в любой момент может вспыхнуть тлеющее недовольство старой семьи. Исмэй повернулась к девочке, которая продолжала взглядом следить за кобылой.

– Люси, можешь сделать мне одолжение?

– Какое, – без рвения спросила та.

А почему собственно она должна жаждать ей помочь?

– Прими кобылу в подарок, – Исмэй едва ни рассмеялась при виде ошеломленного лица Люси и повторила. – Прими кобылу. Ты же хочешь получить ее. А мне она не нужна. С папой Стефаном и отцом я договорюсь.

– Я... я не могу.

Но дикую радость девочки выдавали сверкающие глаза и страх признать свою радость.

– Можешь. Если это моя лошадь, я могу делать с ней, что захочу. А я хочу подарить ее тебе, потому что скоро вернусь на службу. И эта кобыла заслуживает владельца, который бы мог тренировать ее, скакать на ней, заботиться о продолжении ее рода. Каждое живое существо заслуживает, чтобы о нем заботились.

– Но твое стадо...

Исмэй покачала головой:

– Мне не нужно стадо. Достаточно знать, что у меня есть собственная долина, куда я могу вернуться... Что я буду делать со стадом?

– Ты серьезно, – Люси снова стала рассудительной и наконец поверила, что двоюродная сестра на самом деле не шутит.

– Совершенно серьезно. Она твоя. Играй на ней в поло, участвуй в бегах, разводи, что угодно... Она твоя. Не моя.

– Я тебя не понимаю... но... приму подарок, – застенчиво согласилась девочка.

– Конечно примешь, – сказала Исмэй, почувствовав себя старухой.

И вдруг неожиданная мысль пришла ей в голову: неужели она выглядела такой же юной для командора Серрано, для всех, кто был лет на десять старше нее? Возможно.

– Послушай, давай прокатимся. Мне нужно снова привыкнуть держаться в седле, если хочу съездить в долину.

Исмэй еще не могла произнести "мою долину" даже с Люси.

– Можешь взять кобылу, если хочешь, – предложила девочка, но в ее голосе слышалась борьба.

Люси старалась быть справедливой и ответить щедростью на щедрость.

– О, небеса, нет. Мне нужна одна из лошадей для первочков, какая-нибудь спокойная и надежная. Во Флоте нет возможности практиковаться в верховой езде.

Конюх оседлал лошедей, и они поехали в сторону полей между рядами фруктовых деревьев. Исмэй наблюдала за Люси. Девочка и кобыла как будто слились в единое целое. Сама Исмэй чувствовала, как скрипят ее суставы, когда она пускала рысью своего флегматичного мерина с серыми пятнами на морде. Что скажет отец? Но он ведь не ждал, что она будет заниматься стадом, находясь за много световых лет отсюда? Думал ли он заниматься этим за нее?

Когда Люси пустила кобылу галопом по кругу, Исмэй приняла решение.

– Люси... что ты планируешь делать?

– Выиграть чемпионат, – усмехнулась девочка. – С этой кобылой...

– В жизни, – пояснила Исмэй. – Планы на будущее.

– О, – Люси обуздала лошадь, задумавшись на мгновение.

Очевидно она обдумывала, что можно рассказать старшей двоюродной сестре. "Можно ли ей доверять" было краской выведено у нее на лице.

– Я не просто так спрашиваю, – заверила ее Исмэй.

– Ну... Я думала о курсах ветеринаров в Поли, хотя мама хочет отправить меня в университет. Я знаю, что преуспеть в поместье шансов нет, но если у меня будет квалификация, я могла бы попробовать где-нибудь в другом месте.

– Как я и подозревала, – мягко произнесла Исмэй, но Люси все равно вспыхнула.

– Я не просто мечтаю...

– Я знаю. Не хмурься. Ты так же серьезна, как была я... Мне тоже никто не верил. Поэтому у меня есть предложение...

– Какое предложение?

Исмэй легонько пришпорила своего мерина, и тот протрусил к кобыле Люси, которая при этом скосила глаза, но осталась стоять на месте.

– Как тебе известно, отец собрал для меня стадо, – начала Исмэй, понизив голос. – Последнее, что мне нужно, это лошади. Но если я попытаюсь отказаться, он обидится и мне до конца жизни придется выслушивать его жалобы.

Лицо Люси расслабилось, и она почти улыбнулась:

– И?

– Поэтому мне нужно, чтобы кто-то следил за стадом. Кто позаботится, чтобы кобылы получили необходимые стойла... чтобы жеребят тренировали надлежащим образом, и в целом за куплей-продажей. Конечно, управляющий будет получать деньги за работу, но для процветания стада необходим строгий надзор хозяина... а я буду очень далеко и надолго.

– Ты думаешь обо мне? – выдохнула Люси. – Это слишком... кобыла и...

– Мне нравится, как ты с ней управляешься, – сказала Исмэй. – Я бы хотела, чтобы так же заботились о моих лошадях, если бы мне вообще нужны были лошади... Но так как они у меня есть, это то, чего я хочу. А ты смогла бы накопить денег для школы. По собственному опыту знаю, семья оценит, если ты найдешь свой собственный путь. К тому же это хороший опыт.

– Я согласна, – улыбнулась Люси.

И Исмэй вспомнила вчерашний разговор в библиотеке. Сейчас она смотрела на ту, чьи осмотрительность и благоразумие никогда не поглотят энтузиазма.

– Ты не спросила, сколько я буду платить, – напомнила Исмэй. – Это следует узнавать в первую очередь... сколько будет стоить, и сколько ты получишь.

– Это не важно. Такая возможность...

– Это важно, – Исмэй сама удивилась суровости своего тона, и мерин под ней при этом беспокойно зашевелился. – На самом деле возможности могут оказаться совсем не такими, как ты о них думала.

Взглянув в лицо Люси Исмэй замолчала. Почему она вышла из себя, когда только что восхищалась импульсивностью и порывистостью девочки?

– Извини. Я хочу от тебя точного подсчета трат и доходов. Летом у тебя будет время все подсчитать после того, как появятся жеребята.

– Но сколько... – теперь девочка выглядела обеспокоенной.

– Ага, теперь решила спросить. Я решу позже. Может быть завтра.

Исмэй пришпорила мерина и направилась к деревьям в далеке от тропы. Люси последовала за ней.

***

Исмэй совсем забыла о старике, пока слуга ни напомнил о нем после обеда, когда она медленно доедала на кухне второй кусок пирога из красных орехов, пропитанный настоящими сливками.

– Сержант в отставке Себастьян Корон, дама, просит несколько минут вашего времени.

Себ Корон... конечно она встретится с ним.

Исмэй смахнула крошки с губ и вышла в холл, где старик наблюдал, как одна из ее двоюродных сестер практикуется в игре на пианино под наблюдением Санни.

– Напоминает мне тебя, – сказал он, когда она подошла к нему пожать руку.

– А мне напоминает о часах, которые были сущим наказанием, – улыбнулась Исмэй. – При отсутствии таланта и элементарного чувства ритма нельзя заставлять учить что-нибудь сложнее, чем гаммы. Мне надо было отказаться от уроков сразу же, как стало понятно, насколько это трудно.

– Ну, ты же знаешь, это старый закон.

Но Исмэй никогда не понимала, почему каждый ребенок при наличии или отсутствии способностей или интереса должен десять лет учиться играть минимум на четырех музыкальных инструментах. Ведь никто не заставлял детей заниматься строевой подготовкой.

– Идем в гостиную, – пригласила Исмэй, показывая дорогу в комнату, где женщины обычно принимали гостей.

Мачеха опять здесь все переделала, но сиденья на стульях с яркими цветами и обитые тканью скамейки оставались традиционными. Раньше здесь было больше оранжевого и желтого и меньше красного и розового, насколько помнила Исмэй.

– Хочешь чаю? Или чего-нибудь выпить?

Не дожидаясь ответа, Исмэй позвонила. Она знала, что как только Корон появился в доме, на кухне начали готовить поднос с его любимыми блюдами, какими бы они ни были. Она устроила старика на широком низком стуле, поставив поднос с чаем справа, а сама села слева, со стороны сердца, чтобы показать, каким близким другом семьи он является.

Старый Себастьян блеснул на нее глазами:

– Мы гордимся тобой. Плохие времена закончились, а?

Исмэй заморгала. Как он мог так говорить, когда она все еще находилась на службе во Флоте? В будущем ее ждут и другие сражения, он несомненно понимал это. Возможно он имел ввиду ее недавние неприятности.

– Очень надеюсь, что мне больше не придется проходить через трибунал, сказала она. – Или через мятеж, который и стал его причиной.

– Но ты хорошо справилась. Правда, я имел ввиду совсем другое, хотя уверен, это тоже было неприятно. Ночные кошмары тебя больше не мучают?

Исмэй напряглась. Откуда ему известно о ее кошмарах? Неужели отец рассказал ему? Она-то уж точно не говорила.

– Все в порядке.

– Хорошо, – старик взял стакан и сделал глоток. – Это хорошо. Знаешь, даже когда я был на службе, твой отец никогда не скупился на хорошую выпивку, когда я приходил сюда. Конечно, мы оба понимали, что это не тема для светского разговора.

– Что? – спросила Исмэй, однако, без любопытства.

– Твой отец не хотел, чтобы я говорил об этом и я понимаю его причины. У тебя была лихорадка, ты едва ни умерла. Он не был уверен в том, что именно ты помнила, а что являлось плодом воспаленного воображения.