Текст книги "Раз став героем"

Автор книги: Элизабет Зухер Мун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Все больше вопросов касалось предполагаемых намерений Хэрне, и майор Чапин опротестовывал их один за другим. Исмэй была рада на короткое время получить передышку и предоставила действовать ему. Она чувствовала себя избитой и раздраженной от усталости. Конечно она не знала, почему Хэрне стала предателем, не знала, были ли у Хэрне долги, политические связи с инопланетным правительством, питала ли та недовольство к Флоту. Откуда обычному лейтенанту было это знать?

Наконец речь зашла о возможных мотивах самой Исмэй. Она отвечала как можно спокойнее, что не таила обиды на капитана Хэрне, которая говорила с ней всего несколько раз. В качестве доказательства был предоставлен личный журнал Хэрн, в котором лейтенант Сьюза описывалась как "компетентный, но посредственный офицер, не причиняющий проблем, но страдающий недостатком инициативы и способности к самостоятельным активным действиям."

– Вы чувствуете недостаток инициативы? – спросил председатель.

Исмэй задумалась. Они надеются услышать да или нет? На какой крючок ее планируют подвесить?

– Сэр, я уверена, капитан Хэрне имела причины так считать. Осмотрительность – моя привычка. Я должна быть уверенной, что понимаю ситуацию полностью, до того как высказывать свое мнение. Таким образом я никогда не предлагала решений первой и не строила предположений, когда капитан ставила перед нами какую-нибудь задачу.

– Вас не возмущало ее мнение?

– Нет, – искренне ответила Исмэй. – Я думала, что она права.

– И вас это удовлетворяло?

– Сэр, я сама себя не удовлетворяла, но мнение капитана выглядело справедливым.

– Я заметил, вы используете прошедшее время... Вы до сих пор считаете, что оценка капитана на ваш счет точна?

– Протестую, – быстро вмешался Чапин. – Лейтенант Сьюза должна охарактеризовать собственные действия, и сравнение ее настоящей самооценки с характеристикой капитана Хэрне в то время к делу не относится.

Наконец все свидетельства были предоставлены, все вопросы заданы и перезаданы, а обвинение изложило все доводы. Исмэй ждала, пока офицеры совещались. В отличие от слушания Комиссией, сейчас она оставалась в зале суда, тогда как заседатели вышли.

– Дышите глубже, – приказал Чапин. – Вы снова побледнели... Но вы молодец.

– Все оказалось так... так запутанно.

– Ну, если бы они позволили делу выглядеть таким же простым, каким оно является на самом деле, для суда не было бы иной причины, кроме как правила Устава. Процесс освещает пресса, и им не хочется, чтобы дело выглядело простым. Они хотят показать, что были доскональны и требовательны.

– Вы можете сказать...?

– Чем все закончится? Если вас не оправдают по всем пунктам обвинения, я буду очень удивлен. У них есть доклад Комиссии, поэтому они знают, что за ошибки вас уже перетерли. И если вас не освободят, мы подадим аппеляцию, так даже проще, не будет столько прессы. Кроме того, они уже нашли плохое яблоко, молодого Арфана.

Заседатели вернулись, и Исмэй поднялась с бьющимся сердцем, не смея вздохнуть. Что ее ждет?

– Лейтенант Исмэй Сьюза, по решению трибунала вы освобождаетесь от обвинений по всем пунктам, выдвинутым против вас. Все заседатели проголосовали "за". Поздравляем, лейтенант.

– Спасибо, сэр.

Исмэй удалось устоять на ногах во время заключительной церемонии, когда ей снова пришлось благодарить каждого офицера суда и прокурора, который не травил ее вопросами и вообще казался дружелюбным и безобидным.

– Я знал, что у нас нет ни шанса, – признался он, пожимая ей руку. Доказательства были ясны с самого начала, в самом деле, но пройти через это было необходимо. Если бы только вы ни появились пьяной до чертиков и ни оскорбили адмирала, вам ничего не грозило.

– Я не чувствовала себя в безопасности, – сказала Исмэй.

Он рассмеялся:

– Я выполнял свою работу, лейтенант. Предполагается, что я должен напугать обвиняемого так, чтобы он прочувствовал свою вину на сто процентов. Просто вам не за что было чувствовать вину, – он повернулся к Чапину. Фрэд, почему тебе всегда достаются легкие дела? Последний, кого мне пришлось защищать, был ничтожным подлецом, который шантажировал рекрутов.

– Это награда за мои добродетели, – вежливо ответил Чапин, и они оба рассмеялись.

Исмэй чувствовала себя лишней. Ей хотелось найти тихое местечко, где можно было бы проспать неделю.

– Что собираетесь теперь делать, лейтенант? – спросил один из офицеров.

– Возьму отпуск, – ответила она. – Пройдет еще какое-то время, пока мне дадут новое назначение. У меня есть тридцать дней, чтобы съездить домой. Я не была на родине с тех пор, как уехала поступать в Академию.

Исмэй не хотела ехать домой, но не знала как еще избежать внимания прессы.

Глава четвертая

Исмэй думала, что последние журналисты оставили ее в покое за две остановки до Алтиплано. Но когда она вышла на посадочную палубу, яркий свет на мгновение ослепил ее. Конечно, понять, куда она направляется, было не трудно. Исмэй сжала челюсти и продолжила свой путь. Пусть наслаждаются тем, как она идет по станции, кто-то даже сможет пробраться на шаттл, но как только она ступит на землю, им до нее больше не добраться. Хоть что-то хорошее выйдет из этого превратно истолкованного путешествия домой.

– Лейтенант Сьюза!

Исмэй сделала несколько шагов, прежде чем поняла, что этот голос не принадлежал ни одному из журналистов, требовавших от нее комментариев. Оглядевшись, она увидела дядю Бертоля в форме и мысленно застонала, представляя реакцию знакомых из Флота, когда они увидят передачу новостей. Поймав ее взгляд, он вытянулся в постойке смирно и вскинул руку, отдавая честь. Исмэй вздохнула, приготовившись к новой волне вопросов и вспышек камер, остановилась и тоже отсалютовала. Когда отец написал, что не приедет ее встречать, она подумала, что вообще никто не приедет, поэтому совсем не ожидала увидеть Бертоля.

– Рад тебя видеть, Исмэйя, – сказал он, шагая сквозь толпу журналистов с таким видом, что те сами отступали в сторону.

– И я вас, сэр, – ответила она, ни на секунду не забывая о неотступно следовавших за ними камерах.

– Зубы божьи, Исмэйя, какой я тебе сэр.

Но блеск в его глазах говорил о том, что он одобрял официальность. Звезды на его погонах вспыхнули, когда камеры сдвинулись на другой ракурс. Говоря о своем отце, Исмэй не упомянула того факта, который несомненно должен был быть в ее деле, что из четырех главнокомандующих, кроме отца, двумя другими являлись ее дядя Бертоль и дядя Жерар.

– Полагаю, ты не голодала во Флоте. Знаешь, бабушка все еще считает, что там ты не ешь ничего полезного...

Исмэй усмехнулась, не смотря на то, что предпочла бы не заводить разговор на эту тему. Бабушка была для него, а для нее прабабушка, которой было уже больше ста лет, и которая оказывала на Исмэй такое же влияние, как папа Стефан на Бертоля.

– Я в порядке, – сказала она и повернулась к дяде в попытке убедить его не выступать перед камерами.

– Больше, чем в порядке, Исмэйя, – он сдержанно тронул племянницу за плечо. – Мы гордимся тобой и ужасно рады, что ты приехала.

Потом он повернулся к своим помощникам, которые до этого были рассеянны в толпе, а теперь собрались за его спиной, оттеснив огни, но голоса из толпы при этом стали только громче.

– Внизу отпразднуем.

Сердце Исмэй упало. Ей хотелось сразу отправиться в поместье, оказаться в своей тихой комнатке с окнами, выходящими в розовый сад... и проспать всю ночь, длина которой соответствовала ее биологическим часам.

– Без этого не обойтись, – сказал уже тише Бертоль, когда они проходили через вестибюль, полный людей, которых Исмэй не знала, и которые приветствовали ее знакомым щелканьем языков.

Дядя провел ее в шаттл, а потом в отдельную каюту, и помощники закрыли за ними двери.

– Что происходит? – спросила Исмэй, чувствуя, как все внутри напряглось. На самом деле ей не хотелось знать ответ.

– Что происходит... Позже ты все узнаешь, – ответил Бертоль. – Мы не заказали шаттл целиком, посчитав, что это будет слишком вычурно. Естественнее личная каюта. И приветственной встречи не избежать, хотя уверен, ты бы предпочла сразу поехать домой.

Исмэй кивнула и окинула взглядом помощников Бертоля. Ранги милиции не вполне соответствовали флотским. Знаки различия, кроме звезд на погонах, были совершенно другими. Она сразу узнала их: наземный, воздушный, морской отряды и корпус связи. Во Флоте их с пренебрежением называли "сырым флотом". Здесь находились представители всех четырех отрядов, которые были старше Исмэй по званию. Один из них с нашивками связиста и микрофоном передатчика повернулся к Бертолю:

– Генерал Сьюза сообщает, все готово, сэр.

– Твой отец занимается всем внизу, – объяснил Исмэй Бертоль. – Ты поймешь позже. По прибытии в порт будет официальная церемония, по счастью короткая, насколько я знаю твоего отца, потом парад в городе и прием во дворце.

– Прием? – воскликнула Исмэй, когда Бертоль замолчал, чтобы набрать воздуха.

– Э... – он, казалось, смутился на мгновение, а потом понизил голос. Понимаешь, Исмэй, когда твои действия спасли целую планету, а потом ты не получила даже устного признания своих заслуг от Флота...

Боже. Исмэй лихорадочно перебирала все возможные объяснения, но поняла, что все бесполезно. Они решили, что Флот не наградил ее как полагается, и не было смысла доказывать, что освобождение от всех обвинений и было тем самым признанием и наградой. Кроме того, ей стало известно, что кто-то подал прошение о награждении Исмэй медалью. Одна мысль об этом вызывала у нее зуд. Ей хотелось, чтобы обо всем просто забыли. Но это...

– Ты ведь не просто какая-то статистка со съемочной площадки, продолжал Бертоль. – Ты Сьюза. Они обошлись с тобой...

– Очень хорошо, дядя Бертоль, – перебила Исмэй, пытаясь остановить хотя бы его, если не церемонию.

– Я так не думаю. Как и Большой Стол. Они решили вручить тебе орден Звездной Горы...

– Нет, – выдохнула Исмэй.

Она рассердилась на себя, когда что-то глубоко внутри нее не согласилось с вырвавшимся восклицанием и прошептало "да".

– И собственный титул, который изменится, если ты выйдешь замуж за гражданина Алтиплано.

Господи боже, снова подумала Исмэй. Она не заслужила подобного. Это нелепо. У нее возникнет... множество проблем, как бы все ни сложилось. Не имеет значения, что для нее это осуждение, Флот не поймет. Они посчитают это неудобным, и она окажется в затруднительном положении.

– И часть поместья, – сообщил Бертоль. – Твой отец сказал, что отдаст тебе ту маленькую долину, где ты обычно пряталась.

Не смотря на настроение, Исмэй с удовольствием подумала о маленькой долине между холмов, покрытых тополями и соснами, зеленой траве и кристально-чистом ручье. Еще много лет назад она мечтала жить там, но никогда не думала, что получит это место в собственное владение. Если бы... Она вспомнила правила Устава Регулярной Космической Службы, которые, как она боялась, могли бы помешать.

– Не беспокойся, – сказал Бертоль, как будто прочитал ее мысли. – Нормы не превышены. Твой отец провел исследование и уменьшил площадь за счет земель вверх по течению. Все, что ниже ледника, твое. Теперь, если тебе нужно освежиться перед церемонией награждения...

Конечно ей было нужно. Майор связи вручил ей инфокуб, в котором содержалась информация не только по церемонии, но и краткое изложение последних политических событий и об участии в них ее семьи. Управление по добыче минералов продолжала пререкаться с Институтом морской биологии по поводу разработки придонного слоя океана. Некоторые вещи никогда не меняются. Но за время отсутсвия Исмэй, в котловане Селайн, богатом драгоценными металлами, добычу все-таки начали, так как обитавшие там популяции, представлявшие интерес для биологов, погибли. Подобный вопрос даже не встал бы во многих других мирах, но на Алтиплано в Управление по добыче минералов входили представители промышленного развития и технического прогресса, тогда как староверы и сторонники невмешательства в естественные процессы жизни, попросту "природовольцы", контролировали Институт морской биологии. Это означало, что сообщение о гибели всей популяции придонного слоя океана и начавшихся разработках могло стать причиной религиозных бунтов по всей планете.

– Санни снова связалась с природовольцам, – сообщил Бертоль, когда она отключила считыватель.

В памяти Исмэй ожил момент, когда ее романтические мечты о космосе превратились в твердое намерение навсегда покинуть дом. Тетя Санни, Санибел Ареша Ливон Сьюза, и дядя Бертоль кричали друг на друга в гостиной поместья. Санни, примкнув к природовольцам, была так же непреклонна в своих убеждениях как староверы. Исмэй привлекала концепция философии природовольцев, но ярость Санни пугала ее. Тогда Бертоль швырнул бесценную шоколадницу с изображением водяных лилий и лебедей с такой силой, что на полировке стола остались царапины. Отец вошел уже в самом конце, когда Санни ползала по полу, собирая осколки, а Бертоль продолжал кричать. Затем появился папа Стефан и пристыдил обоих, заставив извиниться друг перед другом и пожать руки.

Исмэй не поверила в их примирение. Что бы тогда ни встало между Санни и Бертолем, оно не исчезло, и теперь Исмэй снова окажется в центре бури.

– Это больше не моя проблема, – сказала она. – Я здесь ненадолго, только отдохнуть.

– Она любит тебя, – Бертоль покосился на своих помощников, которые усердно старались игнорировать их разговор, – и считает единственным разумным членом семьи, а теперь ты еще и герой.

Исмэй почувствовала, что краснеет.

– Я не герой. Все, что я сделала...

– Исмэй, мы семья. Тебе не нужно притворяться. Все, что ты сделала, девочка, это выжила во время мятежа, приняла командование и уничтожила военный крейсер в два раза больше твоего корабля.

Еще больше, подумала Исмэй, но вслух не сказала, так как от этого стало бы только хуже.

– Я не понимала, что происходит, пока ни оказалось слишком поздно.

– Но все-таки ты была сообразительнее и проворнее того капитана. Ты герой, Исмэй. Привыкай. Ты несешь наше знамя и у тебя отлично получается.

Она несла не их знамя, а свое собственное. Но ее бы не поняли, даже если бы она осмелилась сказать это вслух. И Бертоль говорил совсем как майор Чапин и адмирал Серрано. Она случайно стала героем. Почему для них это не так очевидно, как для нее?

– Санни гордится тобой, – продолжал Бертоль. – Она очень хочет расспросить тебя о Флоте, о твоей жизни, в частности встречалась ли ты с кем-нибудь известным, насколько я знаю Санни.

Он натянуто рассмеялся.

У Исмэй была хорошая причина, чтобы уехать. По этой же причине ей не следовало возвращаться. Но при мысли, что вся семья хотя бы раз одобрит ее поступок, хотя бы раз посмотрит на нее, как на достойного члена общества, а не как на отщепенку, сердце ее заколотилось быстрее. Орден Звездной Горы... Маленькой девочкой она видела первого солдата, которому его вручили. Это был худощавый рыжеволосый парень, прихрамывавший на одну ногу. Она так явно уставилась на его орден, висевший на серебряно-голубой ленте, что неодобривший такого поведения отец заставил ее извиниться, а затем отправил прочь. Никто с Алтиплано не мог остаться равнодушным к Звездной Горе... и ей не нужно рассказывать Флоту о своих чувствах.

На посадочном поле их ждали представители прессы в зеленой и алой формах центрального агенства новостей Алтиплано. Но никто не пытался ни поговорить с Исмэй, ни пролезть поближе. Она знала, что ее путь от шаттла через терминал к ожидавшей их машине будет единственным заснятым материалом в завершении истории, рассказанной комментатором. Никто не будет стараться получить у нее интервью. Здесь это считалось грубым и неуважительным поведением.

Отец во главе выстроившихся клином офицеров приветствовал Исмэй официальным салютом, как и Бертоль при первой встрече. Она ответила тем же. Он обнял ее и расцеловал, но не по-отечески, а как старший по званию младшего, который заслужил такую честь, потом представил своего первого помощника и другого старшего офицера. Исмэй провели по коридору, оцепленному отрядом милиции с целью ограничить доступ посторонних (что означало гражданских), в дамской комнате ждали две горничные, готовые освежить ее макияж и сделать что-нибудь с непослушными взъерошенными волосами. В конце концов их обрызгали чем-то пахучим, от чего ее голова теперь будет чесаться два дня, но на один раз Исмэй не возражала. За пару минут они почистили и прогладили ее китель и настояли на том, чтобы поменять ее рубашку на чистую из чемодана.

Освежившись и к своему удивлению ободрившись от их помощи, Исмэй вернулась к отцу и дяде, которые о чем-то тихо спорили.

– Всего лишь одно облачко, – говорил дядя. – Дождя может и не...

– Это всего лишь первая пуля, – возразил отец. – Все может рухнуть. Не хочу рисковать. Если ее волосы намокнут... А, вот и ты, Исмэйя. Похоже, к городу приближается шторм. Мы поедем на машине...

– Это не произведет впечатления, – проворчал Бертоль. – Ты сам хотел, чтобы она проскакала на коне.

Исмэй была за машину. Она совсем забыла, что все церемониальные процессии на Алтиплано проходили верхом, поэтому поблагодарила бога за возможный дождь и то, что отец не любил, как ее волосы начинали еще больше завиваться, когда влажность повышалась. По крайней мере здесь не было никого из Флота, чтобы отпускать шуточки о захолустных военных, до сих пор использовавших лошадей в качестве средства передвижения.

Но кони на параде все равно были, хотя сама Исмэй ехала в автомобиле и из окна наблюдала за вышколенной кавалерией, занявшей позиции впереди и позади машины. Кони вышагивали в унисон, покачивая крупами. Всадники сидели, выпрямившись, все с невозмутимым выражением, которое не изменилось бы, даже если бы конь встал на дыбы... не то, чтобы одно из этих отлично натренированных животных вдруг выкинуло нечто подобное. На тротуарах толпились люди, из окон домов высовывавлись головы. Некоторые размахивали красными и золотыми цветами Алтиплано.

Исмэй отсутствовала больше десяти лет. Она покинула дом неуклюжим подростком, яркий пример незрелости и неопытности. Тогда ей все было чуждо, она не чувствовала, что вписывается в это место ни телом, ни умом, ни душой. Но разница между домом и подготовительной школой Флота оказалась невелика. Закончив Академию, Исмэй продолжала считать себя лишней, а свои чувства неестественными.

Тогда она не понимала, что для того возраста подобные мысли были нормальны, ведь ей пришлось покинуть родной мир раньше, чем она успела повзрослеть. Сейчас, ощущая на своей коже тепло солнца Алтиплано, шагая по земле Алтиплано, Исмэй расслабилась и наконец почувствовала себя дома, чего не случалось с тех пор, как она была маленькой девочкой. Все оказалось знакомым и родным, правильные цвета и правильная гравитация, а не один стандартный G, правильные красные ступеньки дворца с правильной шириной и правильной высотой, камень такой плотности как надо, приглашающий дверной проем, в правильном воздухе стоял правильный запах. Исмэй глубоко вдохнула и обвела взглядом собравшихся в зале. Люди в общем-то везде люди, только разного телосложения и размера, что зависело от генома и условий среды тех миров, где они родились и жили. Но фигуры окружающих были знакомы, эти лица она видела всю свою жизнь: широкие скулы, длинные выдающиеся вперед подбородки, глубоко посаженные глаза под густыми бровями, длинные руки и ноги, большие ладони и ступни, мощные суставы, – это был ее народ, это была она. Здесь было ее место, по крайней мере физическое.

– Иззмэя! С'ооре семзз залаас!

Исмэй обернулась. Она уже успела адаптироваться к диалекту Алтиплано, хотя в их семье говорили не в такой ярко выраженной форме, и без труда поняла, что ее только что поприветствовали. Она не сразу узнала иссохшего старика с блестящим шнурком бывшего старшего сержанта, до сих пор сохранившего гордую осанку военного, но первый помощник отца напомнил ей в микрофон, которым ее предусмотрительно снабдили. Старший сержант в отставке Себастьян Корон... конечно. Она знала его, сколько себя помнила. Всегда строгий и корректный, но при виде старшей дочери командующего в глазах у него всегда зажигался огонек.

Услышав знакомую речь, Исмэй не заметила как перешла на вибрирующие звукосочетания. Она поблагодарила старика за поздравления, что вызвало широкую улыбку на его морщинистом лице.

– Как твоя семья, сыновья и дочки? Не знаю, есть ли у тебя уже внуки.

Прежде чем он ответил, отец Исмэй протянул ему руку и сказал:

– Ты можешь навестить нас потом. Ей надо подняться наверх.

Корон кивнул сначала генералу, потом Исмэй и отступил. Отойдя на некоторое расстояние, отец сказал:

– Надеюсь, ты не возражаешь. Он так гордится тобой, прямо как отец, и хотел прийти...

– Конечно не возражаю.

Исмэй посмотрела на лестницу, покрытую зеленой ковровой дорожкой. Ей всегда нравились окна из цветного стекла на лестничной площадке, они отбрасывали на ковер золотые и кроваво-красные блики. Дворцовая стража в черно-золотой форме застыла вдоль лестницы как перила, глядя в никуда. В детстве Исмэй всегда интересовало, останутся ли они таким же неподвижными, если их пощекотать, но у нее либо не было возможности проверить это... либо просто смелости попробовать. Сейчас она поднималась мимо них, смущенная перемешавшимися воспоминаниями о прошлом и настоящими чувствами.

– И он хочет услышать все лично от тебя.

– Хорошо, – согласилась Исмэй.

Она бы с большим удовольствием поговорила со старым Короном, чем с любым из этих молодых офицеров милиции, окружавших их. Исмэй научилась от Корона куда большему, чем мог предположить отец. Она провела целое лето в Варсимла, изучая руководства по тактике боя малых отрядов под его неусыпным надзором.

– Он очень изменился, – продолжал отец. – Но Себ не раз спасал мою шкуру.

Он посмотрел в зал, где выстроились полукругом люди в официальных костюмах.

– А... вот мы и пришли. Советники Большого Стола. У тебя было время в машине?

Не было, но поэтому у нее в ухе и находился микрофон. Большинство из ожидавших ее людей она уже встречала, когда была ребенком, а они почетными гостями. Исмэй бы не вспомнила, что Кокеролл Морданз являлся советником по морским ресурсам, но она помнила, что однажды он упал во время игры в поло, и мустанг дяди Бертоля ловко перескочил через него. Нынешний председатель Большого Стола, Ардрий Кастендас Гарланд как-то поскользнулся, входя в их столовую, и ударился о маленький столик с горячими полотенцами. Прабабушка потом ругала Исмэй за то, что та невежливо на него глазела.

– Исмэй... Лейтенант Сьюза! – председатель оборвал сам себя, возвращаясь к официальному обращению, соответствующему церемонии. – Это честь...

Его голос замер, дрогнув, и Исмэй позволила себе мысленно улыбнуться. На Алтиплано редко чествовали таких как она – женщина, военный офицер, герой. Она не знала, помочь ему или позволить самому выпутываться, все-таки это они хотели сделать из нее героя, вот пусть сами и решают, что делать.

– Моя дорогая, – наконец произнес он. – Извините, но я все вспоминаю милого ребенка, каким вы были. Трудно осознать, кем вы стали.

Исмэй могла бы задорно хлопнуть его. Милый ребенок! Она была угрюмым и неловким подростком, а до этого вечно доставляющим хлопоты сорванцом... совсем не милым, а трудным и замкнутым. А осознать, кем она стала, было довольно просто – младший офицер Регулярной Космической Службы.

– Все предельно ясно, – произнес другой незнакомый мужчина.

Лидер оппозиции, прозвучало в микрофоне, Ориас Лэндрос. Он улыбался ей, но улыбка скорее предназначалась председателю. Исмэй сразу поняла, что он собирался сделать на ней политический капитал.

– Председатель Гарланд, – быстро проговорила она.

Ни один из них ей не нравился, но политическая позиция семьи была ей известна.

– Вы не больше удивлены моим нынешним положением, чем я сама. Отец рассказал о награде, но вы должны знать, что оказываете мне слишком большие почести.

– Вовсе нет, – возразил Гарланд, взяв себя в руки и бросив быстрый взгляд на своего соперника. – Очевидно, что военное наследие вашей семьи продолжает жить в поколениях. Не сомневаюсь, что ваши сыновья...

Он снова запнулся, запутавшись в дозволенных по нормам Алтиплано фразах. Какой комплимент подошел бы мужчине, который был довольно бестактным по отношению к женщине?

– Прошло много времени, – сказала Исмэй, меняя тему, прежде чем Ориас Лэндрос смог сказать что-нибудь, что могло бы нанести ущерб партии. – Может вы представите меня остальным советникам?

– Конечно, – Гарланд немного вспотел.

Как это его избрали на должность председателя, если он так и остался косноязычным и бестактным?

Представление прошло хорошо, и Исмэй удалось выдавить улыбку всем, кому надо было улыбнуться.

Церемония награждения показалась чем-то далеким и нереальным. Исмэй не испытывала никаких чувств, поглощенная бормотанием в наушнике, указывающим, что ей делать, выражениями на лицах окружающих... Смущение, которое она испытала, впервые узнав о награде, померкло перед необходимостью сделать все правильно. Орден Звездной Горы был покрыт голубой и черной эмалью, олицетворявшими небо и на его фоне гору с маленьким мерцающим бриллиантом на вершине, и не пробуждал ни гордости, ни вины. Исмэй склонила голову, и председатель повесил ей на шею широкую серо-голубую ленту. Орден оказался легче, чем можно было ожидать.

Потом ей пришлось произносить приветствия и благодарность тем, кто проходил мимо нее: рада, как великодушно, благодарю, как мило, как любезно, большое спасибо, вы очень добры, и снова рада... Последняя седовласая старая дама, приходившаяся какой-то дальней родственницей бабушке Исмэй, прошла от отца к ней, а потом к председателю. У Исмэй было несколько минут, чтобы хлебнуть сока тэнджи и проглотить печенье. Потом ее поспешно повели обратно в машину, чтобы наконец поехать домой.

Исмэй хотелось остаться подольше, она была голодна, а некоторые промелькнувшие лица когда-то были ее друзьями. Ей хотелось прошвырнуться по магазинам города и приобрести новую одежду. Но она не смогла даже заикнуться об этом, как будто снова стала школьницей. Генерал сказал, что надо ехать, и они поехали. Она старалась не обижаться и не возмущаться.

– Папа Стефан не очень хорошо себя чувствует, поэтому не смог присутствовать на церемонии, – сказал отец. – Но он готовит семейный прием.

Исмэй не могла представить, что папа Стефан может болеть. Даже когда она была ребенком, его волосы уже подернулись сединой, но энергия била ключом, он скакал верхом и работал наравне с сыновьями и внуками. Но все меняется. Она знала, что это когда-нибудь произойдет. Трудно было чувствовать прежнюю гравитацию, дышать прежним воздухом, узнавать прежние запахи и думать об изменениях. Мимо проносились здания, прочные каменные блоки, вмещавшие магазины, банки и канторы, которые были прежними, какими она их запомнила.

За городом как и раньше луга плавно переходили в горы. Исмэй смотрела в окно, наслаждаясь знакомым видом. Черные Зубы, между этими мрачными пиками находилось логово легендарного Вирма Великого. Ребенком она верила в сказки о драконах, чья пещера была полна сокровищей, и испытала горькое разочарование, когда обнаружила, что Вирм Великий было кодовым названием союза мятежников, которые (как говорилось в легенде) убили первого правителя Алтиплано и всю его семью. Школьная экскурсия к "логову" показала, что это самый обычный бункер, высеченный в скале каньона.

На юг от Черных Зубов вздымались еще вершины, Обрыв Ромило, немногим меньше Зубов. Исмэй прищурилась от мерцающего света в поисках разрыва, эдакого зеленого залива, где располагалось поместье ее семьи. Наконец показалась аллея, ведущая к дому.

Машина снизила скорость и съехала с дороги. Отец подвинулся ближе к Исмэй.

– Не знаю, придерживаешься ли ты еще обычаев, – сказал он. – Но это традиция тех, кто возвращается из долгого путешествия... в любом случае я зажгу свечу.

Исмэй почувствовала жар на щеках. Как она могла забыть? Но то, что отец понял это, было еще хуже.

– Я тоже, – сказала она и вышла из машины, чувствуя себя ужасно неловко.

Исмэй не думала о семейных традициях с тех пор, как покинула дом, и даже не была уверена, помнит ли слова.

У раки, вырезанной в стене ворот, лежала гирлянда из свежих цветов. Она ощутила легкий сладкий аромат, почти неуловимый на фоне запаха, источаемого нависшим над часовенкой огромным деревом. Даже будучи одаренной богатым воображение, Исмэй никогда не понимала, зачем в нише стоит статуя с расплывчатыми очертаниями. Однажды она поступила ужасно неосмотрительно, сказав, что фигура похожа на расплывшуюся кляксу. Больше Исмэй так не говорила, но часто об этом думала. Сейчас она посмотрела на статую новым взглядом, и та по-прежнему выглядела как сероватый лоснящийся пузырь, растекшийся больше в высоту, чем в ширину.

Вокруг основания как всегда стояли чистые плошки, а сбоку лежала коробка с маленькими белыми свечками. Отец взял одну, поставил в чашку из зеленого стекла и зажег. Свою свечу Исмэй зажгла от уже горевшего пламени и установила в другой чашке. Отец ничего не сказал, и она тоже. Они стояли рядом, глядя на огонь, колышущийся от ветерка. Потом отец оторвал иглу с дерева и поднес к пламени. Голубоватый дымок взвился в воздухе. Исмэй наклонилась и подняла камешек, который положила в растаявший воск своей свечи.

В машине отец продолжал молчать. Свежий ветер врывался в открытые окна, и Исмэй откинулась на сиденье, наслаждаясь оттенками зеленого и золотого. Подъездная аллея в обрамлении стройных хвойных деревьев тянулась еще километр. По правую сторону раскинулись фруктовые сады, пора цветения которых уже прошла. Исмэй могла заметить кое-где зеленые плоды... а вот в дальнем конце сада должно быть уже созрели сливы. По левую сторону расстилались поля для поло, трава на которых была скошена крест-накрест. Кто-то утаптывал дерн, вывернутый копытами лошадей. Ближе к дому, буйными красками вспыхнули цветники. Машина проехала мимо фасада и завернула в широкий двор, посыпанный гравием, откуда открывался вид на горы. Так и было задумано. Широкий портик, покрытый переплетенными лозами, такими же толстыми как корни деревьев... два шага к широким дверям... дом.

Теперь уже не дом.

Здесь ничего не изменилось... по крайней мере внешне. Ее комната с узкой белой кроватью, полки, прогибающиеся под тяжестью старых книг, сумка, полная знакомых кубов. Старая одежда исчезла, но Исмэй обнаружила, что кто-то уже распаковал ее багаж. Ей не надо было спрашивать, что находится в каждом ящике. Она разделась и повесила форму на левый край перекладины. Ее заберут, почистят и вернут на правый край, где сейчас висело два костюма, которые ей не принадлежали. Скорей всего кто-то решил, что такая одежда подойдет к семейному ужину. Исмэй признала, что костюмы гораздо удобнее купленного ею по дороге. Она спустилась в знакомый холл, где располагалась большая квадратная ванная комната с двумя душами и огромной ванной. После маленьких корабельных кают, все здесь выглядело немыслимых размеров. Исмэй установила дверную табличку на "долго" и усмехнулась сама себе.