Текст книги "Музыка сфер"

Автор книги: Элизабет Редферн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

XLIII

Барабанная дробь, ненавистный мне звук,

По плацу марширует вокруг и вокруг.

Мне твердит о полях, обращенных во прах,

О сожженных селеньях, убитых парнях.

ДЖОН СКОТТ. «Ода» (1782)

В двухстах пятидесяти милях оттуда шевалье де Тентеньяк и его колонна оставили атлантическое побережье позади, все дальше углубляясь во внутреннюю Бретань. До сих пор они не встретили практически никакого сопротивления, если не считать кратких схваток с отдельными отрядами республиканцев, которые незамедлительно разбегались. Республиканский гарнизон в Ванне не вышел им навстречу, видимо, предпочитая находиться под защитой городских стен, чем сражаться в чистом поле в окружении населения, состоящего из фанатичных роялистов. Собственно говоря, чем дальше продвигалась армия Тентеньяка, тем чаще к ней присоединялись местные жители, одетые в рубища и вооруженные старыми дробовиками для птичьей охоты и вилами. Эти волонтеры замедляли их марш, но зато помогали им пополнять запасы провианта, показывая заброшенные усадьбы с припрятанными припасами, а также хранилища провизии, оставленные бегущими республиканцами.

На шестой день марша лесистые долины остались позади, и они оказались на открытом плоскогорье, а когда настало время привала для полуденной еды, солдаты как могли укрывались от палящего солнца под чахлыми кустами и валунами по сторонам уныло пустынной дороги и, порывшись в ранцах, доставали хлеб и сыр. Шевалье расстелил на земле свои карты и внимательно их рассматривал, а Прижан, плотно поев и выпив большую часть вина из бутылки, которую прихватил из усадьбы, где они переночевали, мирно раскинулся на земле, прикрыв лицо шляпой.

– Насколько я могу судить, – сказал Тентеньяк, сосредоточенно хмурясь на карту, – мы находимся примерно в четырех лигах к северу от Ванна и в семи лигах к востоку от Оре. Если мы повернем на запад вот у этого притока реки Арз, то через два дня выйдем на позиции, чтобы атаковать армию Гоша.

– Вот-вот, – сонно согласился Прижан.

– Если только планы не изменились, – рассуждал Тентеньяк почти сам с собой. – Пюизе говорил, что в этом случае известит нас. Все так спокойно, что, сдается мне, он уже оставил Киберон и оттеснил Гоша на восток…

Внезапно он умолк, так как в тихом воздухе послышался отдаленный, но приближающийся стук копыт. Вскочив на ноги, он приставил ладонь к глазам, заслоняя их от солнца, вглядываясь в даль дороги. Прижан поднялся не так торопливо и засунул руки в карманы.

– Возможно, известие от Пюизе. – Голос Тентеньяка стал напряженным.

– Ты прав: вероятно, это сообщение, что весь запад полуострова от Ванна до Динара теперь в руках роялистов, – убежденно сказал Прижан.

Они уже видели всадника, приближавшегося по дороге с севера. Он заговорил с часовыми на гребне холма, и те указали на вершину откоса, где стояли Тентеньяк и Прижан. Всадник погнал своего коня к ним. Они увидели, что лицо у него совершенно измучено.

– Шевалье де Тентеньяк? – еле выговорил он с седла. – У меня для вас депеша.

Он засунул руку глубоко в карман плаща. Тентеньяк взял тонкий пакет и нетерпеливо спросил:

– От графа Пюизе?

Гонец посмотрел на него с удивлением.

– Не от Пюизе, шевалье. Депеша из Парижа.

Тентеньяк резко вздернул голову.

– Из Парижа?

Гонец устало соскользнул с коня.

– Я получил приказ от Роялистского Агентства. У меня ушло пять дней, чтобы добраться до Ренна, так как пришлось ехать кружным путем и по ночам, чтобы не попасться республиканским гвардейцам. И еще день до Плёрмеля. А потом я кружил, справляясь о вас у этих чертовых шуанов…

Прижан протянул ему свою бутылку, и пока Тентеньяк читал депешу, он жадно глотал вино. Затем шевалье взял Прижана за локоть и отвел в сторону.

– От графа д’Артуа, – сказал он вполголоса. – Приказ нам двинуться на север к Сен-Бриё. – Он отдал депешу Прижану и вернулся к пропыленному гонцу.

– Откуда граф д’Артуа знает, где мы? Почему приказы посылаются нам из Парижа?

Гонец опустил бутылку и утер губы.

– Мосье, как вы не понимаете? Новости уже достигли Парижа. Весь запад восстал на республиканцев. Гош отступает. Если вы сейчас повернете на север, то сможете перехватить его. Видимо, гонцы Пюизе с вами разминулись. Но, слава Богу, не я.

Тентеньяк с тревогой посмотрел на гонца, который вновь прильнул к бутылке.

– Что ты об этом думаешь? – вполголоса спросил он Прижана.

Прижан быстро проглядывал депешу.

– Агентству подчинены практически все разведывательные сети роялистов, – наконец ответил он, подняв глаза на Тентеньяка. – Его члены поддерживают связь с англичанами, с принцами в изгнании, ну, со всеми. Их сведения о нынешнем положении вещей несравненно превосходят наши. Тебе следует выполнить этот приказ.

Тентеньяк уставился вдаль. В жарком безмолвии вокруг них голоса отдыхающих солдат сливались в пчелиное жужжание. Где-то тревожно заржала лошадь. Тентеньяк почти прошептал:

– Почему Пюизе никого не прислал?

– Может, все произошло, как сказал он. – Прижан кивнул на посланца Роялистского Агентства. – Край впереди охвачен хаосом. Никто не знает, где нас искать. В любом случае я могу поручиться за верность подписи. Это, безусловно, подпись графа д’ Артуа.

Тентеньяк не ответил и продолжал смотреть на запад. Что скрыто там? Пустынные поля? Оттесняет ли Пюизе Гоша на север вот сейчас, пока они прохлаждаются тут? Упускают ли они шанс покрыть себя славой?

И он принял решение.

Пока они разговаривали, к ним присоединился молодой бретонский офицер Жорж Кадудаль. Тентеньяк, все еще снедаемый тревогой, обернулся к нему и сказал:

– Изменение в приказе. Мы должны проследовать на север к Сен-Бриё.

Кадудаль, два года сражавшийся вместе с шуанами, сказал угрюмо:

– Но, сударь, солдаты устали, и у нас почти не осталось продовольствия. Два, ну, три дня марша, и мы добрались бы до Киберона и Пюизе. Но повернуть на север? Что мы будем есть?

– Придется прибегнуть к фуражировке, – устало сказал Тентеньяк. – Я получил приказ, Кадудаль. От Роялистского Агентства. И мы обязаны его исполнить.

На следующий день зарядил дождь. Вскоре после того, как армия шевалье де Тентеньяка оказалась на вересках Ланво – длинной, заросшей вереском и усыпанной камнями гряде, где солдаты уже не шли, а брели, а повозки и пушечные платформы то и дело застревали, – с началом дождя голую пустошь окутал густой летний туман, и растянувшаяся колонна пехотинцев и офицеров с великим трудом двигалась, одолевая это бездорожье, выискивая безопасный проход среди торфяных трясин и валунов. Их алые и белые мундиры, намокшие, забрызганные грязью, теперь словно обрели одинаковый цвет, а лица посерели от усталости. Иногда в тумане вырисовывались мегалиты, будто серые великаны.

Они блуждали. Шевалье де Тентеньяк, чей белый мундир и алый кушак были вымазаны в грязи и разорваны, а сапоги облеплены грязью по колено, теперь вел своего вороного на поводу, его стройная фигура ссутулилась от утомления. Пушечная платформа накренилась, ее колеса увязли в трясине. Тентеньяк сам руководил ее извлечением, но только в отчаянии выругался, когда несколько ящиков с боеприпасами сорвались и упали в темную воду. И ушел искать Прижана.

– Место это проклято! – шепнул Тентеньяк своему другу. – Солдаты совсем пали духом. Боюсь, они начнут разбегаться. По-моему, я видел, как некоторые уже поворачивали назад.

Прижан сказал:

– Они суеверны и тут робеют. Все эти камни… – Он кивнул в сторону древних мегалитов, очертания которых еле различались справа. – Они говорят, что эта пустошь – обиталище аку.

– Бога ради, что еще за аку?

– Аку Бретани, – ответил Прижан, – исчадия ада. Они призывают тех, кому суждено умереть. Но не тревожься, шевалье. Они позабудут про всю эту нечисть, стоит им подкрепиться горячей едой и промочить глотку вином. К вечеру мы должны достичь окраин Плёрмеля. Нам требуется только полный муки амбар да десяток костров с жирными барашками на вертелах, и они совсем ободрятся.

Тентеньяк поглядел по сторонам.

– Будем надеяться, что ты прав.

– Болото немножко нас задержало, только и всего! – Тут Прижан кивнул своему другу и зашагал дальше, насвистывая веселый бретонский мотив. Шевалье де Тентеньяк на минуту остался стоять один в тумане, и влажные белесые пряди льнули к нему, как безмолвные призраки.

А затем раздался треск выстрела – несомненно, мушкетного, – и где-то совсем рядом просвистела пуля.

Тентеньяк бросился бегом туда, где Прижан остановился как вкопанный.

– Какой-то одинокий стрелок, – сказал Прижан, но Тентеньяк уже обернулся к своим солдатам.

– Стой! Приготовить оружие! – скомандовал он.

Он увидел то, чего не разглядел Прижан: сразу после выстрела порыв ветра на миг раздвинул клубящийся туман, и у него кровь похолодела от ужаса.

Примерно в трехстах шагах впереди, целясь в них из мушкетов, стояли ряды солдат, теряясь в тумане. На них были синие мундиры с белой подкладкой и лацканами, алыми воротниками и обшлагами, и черные шляпы с алыми плюмажами. Garde Nationale, республиканская пехота числом в тысячи и тысячи. Тентеньяк хрипло завопил людям позади себя:

– Мушкеты! Изготовьсь!

Но времени приготовиться у его людей не было, и он это знал. Они слепо попали в ловушку. Уже треск вражеских выстрелов заглушал его команды. Он вновь на мгновение увидел их: батальоны вражеской пехоты, будто адское видение. Затем они исчезли в тумане и клубящемся дыме их собственных выстрелов.

И тут раздались вопли раненых – людей Тентеньяка, шуанов и офицеров – и ржание перепуганных лошадей. На верхнем склоне холма люди метались, увязая в болотистой почве. Прижан, задыхаясь, ухватился за плечо Тентеньяка.

– Если мы сумеем установить шестифунтовку, то они побегут…

– Нет, – с горечью перебил Тентеньяк. – Потребовалась бы дюжина шестифунтовок и полбатальона пушкарей, чтобы заставить дрогнуть такое войско.

Некоторые его офицеры уже пытались выкатить пушку на место через камни и кочки. Другие метались среди шуанов, призывая их явить доблесть, вопя, чтобы они заряжали мушкеты и стреляли. Но их оружие отсырело, как и пушечный порох.

В тумане прозвучал новый залп республиканцев. Воздух пропитался вонью едкого дыма и сгоревших пушечных картузов. За спиной Прижана кто-то закричал и упал, пораженный в живот мушкетной пулей. Он бился в грязи, агонизируя. Некоторые шуаны, пригнувшись, уже бежали вверх по склону к маячащим в тумане менгирам.

Тентеньяк и Прижан бросились помогать пушкарям Роталье, которые каким-то чудом сумели установить пушку. Офицер вблизи от них уже потянулся за картузом, когда что-то ударило в соседний валун с грохотом, от которого содрогнулась земля, и с ревом унеслось дальше. Офицер упал на спину. Его лицо преобразилось в кровавую маску: каменные осколки, разлетевшиеся от удара ядра изранили ему щеки и глаза.

– Пушка! – еле выговорил Прижан. – У них пушка!

Туман обретал прозрачность, и когда клубы белесо-серого пушечного дыма порассеялись, они увидели прямо напротив себя пушечную батарею впереди шеренг синемундирников. Ухнула другая пушка, и ядро пропахало центр отряда роялистов. Людей расшвыряло. В воздух взлетели руки, ноги, обломки мушкетов, куски плоти. Бретонцы в возрастающем числе поворачивались и, надеясь укрыться в тумане, еще льнущем к гребню, бежали назад вверх по склону, по которому только что спустились. Прижан и офицеры-роялисты в отчаянии погнались за ними, нанося удары шпагами плашмя в попытке образумить их.

– Назад, бретонцы! Во имя вашего Бога, вашего короля, сплотитесь! Обороняйтесь!

Синемундирники двинулись в наступление. Дробь их барабанов гремела подобно раскатам грома. По краткой команде офицера они остановились и снова зарядили мушкеты. Освободившееся место позади них заняли другие ряды республиканцев.

Грохнул новый залп, и Тентеньяк упал. Прижан кинулся на колени рядом с ним и увидел, что пуля пробила ему грудь. Заструилась кровь, ярко-алая на грязной кремовой белизне его мундира. Вновь прогрохотала республиканская батарея. Последние остатки армии Тентеньяка обратились в бегство, в диком беспорядке карабкаясь вверх по склону в торфяной грязи. Некоторые скучивались позади менгиров, прячась от смертоносного града мушкетных пуль. Воздух стал душным от вони порохового дыма. Опять грозно зарокотали барабаны, и синемундирники двинулись вперед ровным шагом, держа штыки наперевес. Раненые шуаны валялись там, где попадали, испуская стоны ужаса и боли.

Прижан стоял на коленях, держа в объятиях тело Тентеньяка, но он знал, что шевалье мертв. Менее чем в ста шагах, на фланге наступающих шеренг, он увидел, как республиканские пушкари деловито забили заряд и выстрелили: так близко, что он увидел, как из дула вылетело ядро. Их предали.

Он повернулся и тоже побежал – вверх, в туман, судорожно глотая воздух.

На Кибероне генерал Лазарь Гош не отступал, и Пюизе не двигался на восток. Наоборот, на республиканской базе в Ландеване Гош отдал приказ своей армии, пополненной ветеранами Испанской войны, вновь взять Оре. После чего он перешел в наступление, оттесняя Пюизе с его роялистами назад на полуостров по узкой гряде перешейка. И там в ловушке роялисты ждали прибытия идущей на выручку армии Тентеньяка.

XLIV

Как путник, бредущий одиноки во мраке, я решил двигаться медленно.

[35]35
  мой бедняжка (фр.).


[Закрыть]И принимать во всем предосторожности, елико возможно больше,

Дабы не споткнуться, даже пусть и продвинусь совсем немного.

РЕНЕ ДЕКАРТ. «Рассуждение о методе Верного направления своего Разума и о поисках Истины в Науках», Часть II (1637)

Обители правительства в Уайтхолле полнились свежими новостями об успешной высадке в Бретани. Депеши, проделывая путь из Киберонской бухты в среднем от недели до десяти дней, поступали регулярно, сообщая, как шуаны тысячами присоединяются к армии роялистов. Разговоры, как в кабинетах высокопоставленных особ, так и в скромных помещениях низших клерков и секретарей, звучали торжествующе, поздравительно. Казалось, тяжкая полоса неудач Англии в этой войне осталась позади.

Тем временем Джонатан Эбси девятнадцатого июля наконец вернулся из Портсмута. На следующий день, представив свой отчет, он вновь водворился в почти позабытом закоулке Уайтхолла, куда его засунули с пониже [35]35
  мой бедняжка (фр.).


[Закрыть]нием, и взялся за рутинные дела, которые его ожидали. Кроме того, он внимательно прислушивался к последним известиям, поступавшим из Бретани. Он прочитывал каждое донесение, а накануне вечером проштудировал статью в «Таймс» с особым вниманием.

«Десятого этого месяца мосье де Тентеньяк с трехтысячной армией высадился в эстуарии Вилены, откуда проследовал на север внутрь края, двигаясь против Мюзийака в сторону Ванна.

Мосье де Тентеньяк шесть раз вступал в бой и каждый завершал победой. Кроме того, он сумел заключить союз с отрядами шуанов из внутренних областей».

Джонатан аккуратно сложил газетный лист. Да, бесспорное подтверждение, что диверсионные силы шевалье де Тентеньяка не были преданы; их не поджидала в засаде республиканская армия.

Две недели назад он, когда явился к Кингу, был так уверен, что Ротье – республиканский шпион, предавший и Пюизе, и Тентеньяка; и точно так же он был уверен, что, раскрыв шпионское гнездо, обличит убийцу своей дочери. В первом своем предположении он ошибся, зато во втором был по-прежнему уверен.

На следующий день Джонатан покинул свой кабинет в полдень и отправился на поиски Стимпсона, который сообщил ему, что следил за домом в Кенсингтон-Гор, но не добавил ничего нового к тому, что Джонатан и так знал. Ральф Уоллес, слуга, был когда-то обвинен в попытке убийства жены, но магистраты закрыли дело ввиду ее вызывающего поведения. Мэтью Норленд, в прошлом священник, часто бывал у Монпелье, хотя у него имелся свой небольшой дом в Хокли, и он посещал мессу в сардинской часовне в Линкольн [35]35
  мой бедняжка (фр.).


[Закрыть]илдс и иногда вел там библейские классы для католиков émigrés,живущих по соседству.

– Разузнай о нем побольше, – устало сказал Джонатан. Он отбросил Норленда почти с самого начала. Бывший священник, злоупотреблявший коньяком, меньше остальных подходил для подозрения в убийстве. Но проверять он должен был всех.

А Карлайн, высеченный и прогнанный с верфи за воровство? Стимпсон подтвердил, что Карлайн – немой и любовник Августы де Монпелье. Французская дама, сказал Стимпсон с обычной своей ухмылкой под проваленными щеками, виснет на нем каждый час, каждую минуту дня.

После встречи со Стимпсоном Джонатан отправился в Военно-морское ведомство на Стрэнде под предлогом проверки кое-каких мелочей в только что законченном им отчете о Портсмутской верфи. Там он осведомился о подробностях увольнения Карлайна – по заведенному порядку все сведения о таком дисциплинарном взыскании должны были быть отправлены туда. Однако ему ответили, что никаких документов к ним не поступало. Он прикинул, был ли это всего лишь еще один пример разгильдяйства, на которое с такой горечью сетовал комиссар Секстон.

Он взвесил, не пойти ли на Пьяццу: хотел найти Розу Бреннан, убедиться, что с ней ничего не случилось. Но не пошел: слишком живо он помнил ощущение вины после их краткого совокупления и презрение в ее глазах. Розе придется самой о себе позаботиться. Кроме того, он знал, что если хочет удержаться даже на нынешней своей низшей должности, то должен заниматься своими прямыми обязанностями, помнить о предостережении Поллока и остерегаться быть увиденным в обществе проституток.

А потому он вернулся в Уайтхолл и принудил себя заняться служебными делами, просидев за бумагами допоздна и решив, что скоро – завтра же вечером, если удастся, – навестит своего брата Александра.

На следующее утро ему поручили сделать копии и зарегистрировать некоторые распоряжения Министерства внутренних дел, касавшиеся поставок провианта войскам в Вест-Индии. Судя по тому, что он слышал, провиант этот так долго перевозился через Атлантический океан и настолько убывал из-за климата, расстояний и откровенного воровства по прибытии, что отправлять его, собственно, никакого смысла не имело. Но он взялся за работу, оставив свое мнение при себе. Когда копии были сделаны, он собрался сам отнести их в другое ведомство – да уж, должность низкая, ничего не скажешь.

Когда он доставил последнюю копию в Адмиралтейство, время близилось к вечеру. Возвращаясь в Министерство финансов, он увидел Ричарда Кроуфорда у входа в Монтегю-Хаус в обществе мужчины в темно-зеленом плаще с великолепными медными пуговицами, которым, подумал он с внезапной ностальгией, Лакит очень бы позавидовал. Мужчина был моложе Кроуфорда и отличался незаурядной внешностью – высокий, с длинными белокурыми волосами.

Джонатан не собирался останавливаться ради Кроуфорда. У него не было особого желания терпеть сочувствие фитюльки-шотландца в связи с его понижением; а к тому же он все еще прикидывал, не Кроуфорд ли донес о его частых отлучках.

Однако узость улицы не позволяла пройти стороной, да и Кроуфорд его уже заметил. Джонатан скрепил сердце перед неизбежностью.

– Ваш слуга, мистер Эбси, – сказал Кроуфорд.

– А я – ваш, – сухо ответил Джонатан и пошел своим путем, однако заметив, что Кроуфорд и его собеседни к смотрят ему вслед.

Теперь Джонатану предстояло побывать в канцелярии генерального казначея. Он не торопился, и, когда оглянулся, ему показалось, что высокий белокурый мужчина несколько позади него юркнул в проход между домами, едва он повернул голову. Это был собеседник Кроуфорда.

Джонатан тревожно нахмурился. Толпы расходящихся служащих Уайтхолла, рассыльные, продавцы снеди устремлялись мимо него пестрой толпой. Он шагнул в тень, лежавшую на внушительном портале Министерства финансов, и выждал. Вскоре он увидел, как блондин пробрался сквозь толпу, прошел мимо него и ровным шагом пересек Уайтхолл-Плейс в направлении Стрэнда.

Джонатан опасливо следил за ним – кто он? И что за дела у него с Кроуфордом? Что-то в нем казалось смутно знакомым. Джонатан уже не сомневался, что видел его прежде, но, возможно, в иной обстановке, при иных обстоятельствах. Почему этот человек пошел за ним? Еще один из тех, кто преследует его по пятам с тех пор, как он начал задавать вопросы о Монпелье?

Блондин, какими бы ни были его намерения, теперь ускорил шаг. Молодой, в расцвете сил. В отличие от Джонатана. Торопясь за ним, Джонатан начал задыхаться. Блондин прошел Сент-Мартин-лейн. Затем свернул вправо. В лабиринте проулков между Бедфорд-стрит и Лонг-Экр Джонатан потерял его из вида.

Он остановился, сердце его колотилось от напряжения. Тут словно наступили сумерки, так как солнечный свет загораживали сырые стены высоких нищих домов. Между разбитыми окнами на веревках сушилось ветхое бельишко. У сточной канавы, тянущейся по середине узкой улочки, вяло играли маленькие оборвыши. В какой-то комнате наверху скулил младенец.

Затем у поворота в темный проулок Джонатан словно бы увидел быстро удаляющегося человека со светлыми волосами.

Он бросился туда и оказался на задах мастерской каретника. В воздухе стоял густой запах опилок и лака, а из-за стены доносились скрежет металла, вгрызающегося в дерево, и болтовня подмастерьев. По одну его сторону была стена, по другую – высокий склад с лестницей, ведущей на второй и третий этажи, с воротом вверху, чтобы поднимать и спускать тяжелое сырье для будущих карет.

Он услышал лязг цепи высоко над ним. Стремительно взглянул вверх и тут же отпрыгнул в сторону.

Полтонны досок, связанных веревками, покачиваясь, быстро опускались к нему на конце длинной цепи ворота. Они ударились о землю в дюймах от места, где он только что стоял.

Джонатан вжался в стену. Его трясло.

– ПОБЕРЕГИСЬ! – запоздало крикнул кто-то из зияющих дверей над ним.

Больше никто вокруг, казалось, не заметил, как он еле спасся. Все еще болтая, прибежали подмастерья, чтобы развязать доски и по одной перенести во двор каретника. Джонатан, часто и тяжело дыша, повернулся и поспешно направился по Бедфорд-стрит к широкому Стрэнду, который теперь казался ему желанным убежищем, пусть на каждом углу там кружили карманники и всякие другие негодяи.

Джонатан зашагал домой, но медленнее, а письмо, которое надлежало доставить в канцелярию генерального казначея, все еще покоилось у него в кармане. Случайность, заверил он себя, содрогаясь: хотя кража дуврского письма случайностью никак не была. И пытка, которой подвергли его сына, тоже случайностью не была.

Вечером ему предстояла встреча с Джеймсом Стимпсоном у игорного дома на Кинг-стрит, где осведомитель проводил большую часть своего времени. Он отправился туда, не ожидая ничего, кроме очередной напрасной траты денег в уплату – расход совсем ему не по карману. Однако с удивлением обнаружил, во-первых, что осведомитель с впалыми щеками и жидкими редеющими волосами уже ждал его на условленном месте, а во-вторых – что тот узнал кое-что новое.

– Поп, – сказал Стимпсон. – Норленд. На него кое-что есть. В Париже.

У Джонатана подпрыгнуло сердце.

– Как ты узнал?

– От осведомителя-француза. Вальдене.

– Я его знаю, – кивнул Джонатан. До Революции Вальдене был помощником начальника королевской полиции в Париже. Высланный Комитетом Общественного Спасения Вальдене, пылкий монархист, сумел прихватить с собой часть полицейского архива, и теперь в Лондоне он помогал усилиям английского правительства в его стремлении искоренять предателей, поставляя сведения о подозреваемых émigrées. – Что он тебе сказал?

– Не очень много, – пожал плечами Стимпсон. – Держался недоверчиво, твердил, что обычно сообщает необходимые сведения только чиновникам Министерства внутренних дел. Я бы узнал побольше, если бы мог упомянуть ваше имя…

– Но не упомянул?

– Нет, конечно. Однако я узнал, что поп был арестован в Париже летом девяносто второго. И посажен в тюрьму.

– За что?

Выцветшие глаза Стимпсона заблестели похотливостью.

– Вальдене услужил мне точной фразой, мистер Эбси. Норленда обвинили в une aggression sexuelle.Половом посягательстве.

Джонатан свирепо вцепился ему в плечи:

– Что он сделал?

– Этого Вальдене мне не сказал.

– Значит, ты должен узнать больше…

Стимпсон вопросительно поднял брови. Джонатан порылся в кармане, нащупывая деньги, и Стимпсон тут же исчез в игорном доме. А Джонатан все стоял потрясенный, не зная, верить или нет. Половое посягательство. Норленд, бывший священник.