Текст книги "Музыка сфер"

Автор книги: Элизабет Редферн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Часть четвертая
10 июля – 28 июля 1795

XLI

Вы, верные жители Бретани, почтившие меня своим доверием, убедитесь ныне, что оно не было обмануто. Андийское правительство, тронутое вашей стойкостью и несчастьями, исполнило вашу просьбу. Армия прибывает для подкрепления ваших усилий, и я доставляю вам всю помощь и поддержку, какие вам требуются.

Французские офицеры и солдаты, подобно вам четыре прошедшие года сражавшиеся за своего Короля, теперь поспешают присоединиться к вам, и вскоре ваши принцы возглавят ваши непобедимые колонны.

Жозеф, графде Пюизе, главнокомандующий Призыв к католической эмигрантской армии Бретани

Карнак (июль, 1795)

Более чем в двухстах пятидесяти милях от Парижа вспененные морские валы обрушивались на зубчатые скалы бретонских берегов, когда английский конвой, гонимый ветром с той минуты, как он покинул убежище Киберонской бухты, осторожно обогнул мыс Сен-Жильда и направился в относительно тихий залив, смыкавшийся с эстуарием Вилены. На борту английских кораблей находились шевалье де Тентеньяк и его армия из трех тысяч уроженцев Бретани, только что набранных в Карнаке. Настроение у них было самое бодрое.

Республиканский флот все еще был заперт в Лориане кораблями лорда Бридпорта. Граф де Пюизе занимал надежную позицию на Киберонском полуострове со своей армией роялистов émigrés,непрерывно пополнявшейся тысячами бретонцев, торопившихся присоединиться к нему. Уже Пюизе взял три форта, а отряды шуанов, его союзников, удерживали важнейшую крепость Оре. Республиканская армия никак не давала о себе знать. Гош, по слухам, находился далеко в Ландеване, присмирев в ожидании подкреплений.

Быстрое скоординированное наступление роялистов, возглавляемое Пюизе с юга, и этой армией Тентеньяка с востока, могло в ближайшие дни покончить с нерешительными силами Гоша.

Даже и в относительно защищенном заливе море бурлило течениями и все еще подстегивалось не стихшими ветрами, которые задержали высадку первой экспедиции в Карнаке. Тем не менее английские транспортные суда, показав великолепное искусство навигации, вскоре уже встали на якорь под укрытием мыса. Воздух гремел от лязга тяжелых якорных цепей и резко отдаваемых команд: английские магросы, полные презрения к этим иностранным новобранцам, спускали шлюпки и доставляли бретонцев, в большинстве все еще страдавших от морской болезни, на берег их родной земли.

Наконец все солдаты были доставлены на берег. Выглядели они скованными и неуклюжими в своей предоставленной англичанами форме – алых мундирах и черных широкополых шляпах. Пока они скучивались на пляже, их офицеры, все émigréesроялисты, одетые в белые мундиры былой армии Бурбонов, разъезжали верхом вдоль их хаотичных рядов и криками, размахиванием шпаг, а иногда и оплеухами мало-помалу кое-как умудрились построить своих новобранцев в подобие военных колонн, между которыми расположились повозки обоза и пушки на запряженных лошадьми платформах. К полудню армия Тентиньяка, получившая официальное название «Compagnie Bretonne» [31]31
  «Бретонский отряд» (фр.).


[Закрыть]была готова покинуть этот открытый всем ветрам в липкой грязи берег, где Вилен впадает в море.

Ноэль-Франсуа Прижан, разведчик, агент и советник экспедиции, направил свою лошадь к каменистому обрыву. Он вдыхал морской воздух и одобрительно смотрел вниз на колонны солдат, медленно поднимающиеся от пляжа по грязной дороге, которой пользовались рыбаки и крестьяне. Да, конечно, они – зеленые рекруты, но тем не менее полные боевого духа. Перед отправкой с Киберона они прошли краткое обучение, как обращаться со своими английскими мушкетами, и многие все еще мучились с ними, но они говорили своим офицерам: «У нас же есть штыки. И наши кулаки. Vive le Roi! [32]32
  Да здравствует Король! (фр.)


[Закрыть]И силы у них хватало, у этих крепких, закаленных молодцов. Он заметил, что они уже шагают в ногу за своими fleur-de-lys [33]33
  Здесь: королевские лилии (фр.).


[Закрыть]знаменами, хотя дорога вела вверх, а их ранцы были очень тяжелыми. Они несли на спинах шестидневный запас провизии, достаточный, чтобы добраться до Ландевана и Гоша и, надо надеяться, толкнув en route [34]34
  по пути (фр.).


[Закрыть]на восстание всю область. До сих пор не раздался ни единый вражеский выстрел, и нигде не было видно ни одной живой души. Кое-где виднелись одинокие каменные крестьянские лачуги, но они выглядели опустевшими. Их обитатели предположительно попрятались, опасаясь любых солдат, на чьей бы стороне те ни воевали.

От змеящейся колонны отделился всадник на вороном коне и пришпорил его, направляясь к Прижану на обрыве. Это был шевалье де Тентеньяк. Худощавый, стройный, с аристократическим лицом, он в своем белом бурбонском мундире являл разительный контраст Прижану в его широком коричневом плаще, с длинными черными волосами, которые разметывал ветер. Эти двое были старыми товарищами: они вместе работали как английские агенты в шпионской сети с центром на Джерси до того, как Тентеньяк, прошедший военную выучку, вступил в роялистскую армию под командой Пюизе.

Прижан кивнул, здороваясь со своим другом, и указал на длинную, ровно движущуюся колонну внизу.

– Все идет прекрасно! – воскликнул он. – Скоро вся Бретань будет нашей. И, кто знает, меньше чем через месяц мы двинемся на Париж.

Тентеньяк улыбнулся.

– С тремя тысячами необученных новобранцев? Навряд ли.

Прижан нетерпеливо мотнул головой. Тентеньяк отличался отвагой, тут сомнения быть не могло. Но, на вкус Прижана, пожалуй, страдал излишней осторожностью и чрезмерной предусмотрительностью.

– Три тысячи? – сказал он. – Погоди немного. К нам хлынут несмирившиеся бретонцы. К нам присоединится вандейская армия Шаретта. Генерал Гош – когда и если он снизойдет появиться – только взглянет на то, что его ждет, бросится наутек в сторону востока со всей быстротой, на какую способен.

Прижан с одобрением провожал взглядом грохочущие повозки, нагруженные ящиками с боеприпасами, укрытыми парусиной от сырости. За обозом следовали две тяжелые шестифунтовые пушки на платформах в сопровождении десятка пушкарей из артиллерийской бригады Роталье, уцелевшие после фландрского разгрома.

– Гош не трус, – негромко сказал Тентеньяк.

– Как и те вон там внизу. – Прижан широким жестом указал на марширующую колонну. – И мы же на нашей родной земле. У себя на родине. Вперед, шевалье. К победе!

Тентеньяк улыбнулся и слегка кивнул в знак согласия.

– Не премину, будь уверен!

Их на мгновение озарила одинаковая надежда. Затем Тентеньяк пришпорил своего коня и рысью спустился по травянистому склону, чтобы занять свое место во главе первой колонны, – великолепный, в белом мундире, перепоясанном алым шарфом.

Ноэль-Франсуа Прижан поглядел назад, туда, где английские суда уже выходили в океан, чтобы присоединиться к флотилии Уоррена, стоящей на якоре в Киберонской бухте. Затем он отхлебнул из пузырька, в котором хранилась микстура, прописанная ему добрым доктором Ротье в Лондоне, после чего вслед за Теньтеньяком спустился на дорогу.

XLII

Не будем полагаться ни на кого, кроме Бога и нас самих, ибо повторяю снова и снова: не осталось никого, кому мы могли бы довериться.

Майор Колверт. О поражении британской армии в Голландии (1795)

Был вечер четырнадцатого июля. Джонатан Эбси стоял в коридоре второго этажа гостиницы «Джордж» на Хай-стрит, самой оживленной улицы Плимута, и почти в отчаянии указывал на номер у себя за спиной – его номер, где он против воли уже прожил шесть дней, где сгущающийся сумрак почти не рассеивали две догорающие свечи, которые еле мерцали на столе у окна.

– Мне нужны еще свечи, – сказал Джонатан. – Свечи, чтобы писать.

Пожилой слуга, с которым он разговаривал (Джонатан уже пришел к выводу, что старик глуховат), стоял, почесывая лоб под седым париком. Затем его растерянное лицо внезапно оживилось.

– Свечи, – сказал он. – Чтобы писать. Ну, прямо как морские офицеры. Чуть сойдут на берег, так тут же чиркают пером по бумаге. Приказы, распоряжения, запросы… – Он недоуменно покачал головой.

– Да, – сказал Джонатан. – Послушай. Мне к утру нужно написать отчет и письма. Можешь принести мне свечи и чернила? Сейчас же!

– Свечи и…

– Чернила, – повторил Джонатан. Почти вне себя он вытащил несколько монет. – Свечи и чернила!

Слуга взял деньги, поспешно подергал себя за пряди волос в знак повиновения и повернулся, чтобы уйти.

– Захвати еще и бутылку красного вина, – приказал Джонатан. Затем со вздохом вернулся в тесный номер, закрыл дверь и сел за стол. Подперев подбородок ладонями, он уставился на дома Хай-стрит, на улицу, где как раз зажигались фонари, осветившие почтовую карету из Лондона, извергающую шумных пассажиров и их багаж.

Он тоже приехал сюда в этой же самой карете, томясь отчаянием, что был вынужден оставить поиски убийцы Элли, но понимая, что у него нет выбора, если он хочет остаться на службе. Приехав в Портсмут под вечер, совсем окостенев от долгого пути, задыхаясь в спертом воздухе переполненной кареты, он снял этот номер в «Джордже», а затем спустился на галечный пляж и пошел вдоль моря. Соленый ветер теребил его одежду, а серое волнующееся море казалось отражением мрачного неба в клубящихся тучах.

В последний раз Джонатан побывал тут чуть больше года назад. Флот лорда Хоу готовился покинуть Спитхед, чтобы перехватить французскую эскадру в Проливе. Джонатан хорошо помнил толпы матросов и рабочих с верфей, суматоху приготовлений в порту, помпу, с какой подъезжали к воротам старшие офицеры со своей свитой, отчаянные метания мичманов и боцманов, которые разыскивали своих матросов по кабакам и водворяли их на корабли.

Но теперь глубокая гавань была свободна от кораблей. В доках и на стапелях без особого усердия велась обычная работа. Воздух все еще был пропитан запахами смолы и пеньки. Но без величавых военных кораблей, стоящих у Спитхеда, без английских моряков, его жизненных соков, город Портсмут казался выжатым, потерявшим жизнеспособность, будто все, что его питало, скрылось вдали, и наступила пора ожидания, зимней спячки.

Затем Джонатан отправился бродить по городу, низко опустив голову, пока не наткнулся на полупустой кабак и не выпил достаточно вина, чтобы обеспечить себе беспокойный, но все-таки сон.

Наутро он, преодолевая натиск ветра, отправился в Управление адмирала порта, расположенное, как и «Джордж», на Хай-стрит. Там он назвал себя, представителя Министерства внутренних дел, и объяснил, чем ему поручено заняться, – но для того лишь, чтобы услышать, что подстрекательство к бунту на верфи подведомственно комиссару и ему следует заявить о себе на самой верфи. А потому он через Хард, покинув Портсмут-Пойнт, подошел к высоким воротам, сторожившим прославленную морскую базу. Его проводили мимо пристаней и доков, где, как всегда, трудились корабельные плотники, пока наконец он не добрался до дома комиссара. Там пожилой сэр Чарльз Секстон, представитель Совета Адмиралтейства, приветствовал его с несколько затравленным видом и долгое время ворчал по адресу адмирала порта и невозможности одновременно иметь дело с Адмиралтейством и с министерством и с офицерами верфей, как он тщится последние пять лет. Затем он послал за младшим клерком, чтобы тот поводил Джонатана по верфи и представил его пяти начальникам того, сего и этого. После чего клерк проводил Джонатана в дом комиссара Секстона, где Джонатан осведомился о контролере.

– Его тут нет, – с сожалением ответил Секстон.

– Так не могу ли я подождать в его канцелярии?

– Боюсь, вам пришлось бы ждать слишком долго. Он с одним из своих клерков отправился в Олум-Бей для проверки списков команд. У острова Уайт стоят несколько еще не введенных в строй судов, и его обязанность – зарегистрировать списки их экипажей.

Джонатан на мгновение закрыл глаза.

– Могу ли я узнать, когда вы ожидаете его обратно, сэр?

Секстон виновато развел руками.

– Дня через три? Может быть, через четыре… или пять?

Джонатана вновь охватило отчаяние. Дэвис, контролер, был одним из чиновников, кого он должен был увидеть непременно, так как обязанностью Дэвиса было вести списки служащих и рабочих на верфи и сообщать о смутьянах на другие верфи. Его отсутствие означало задержку здесь на неделю, если не дольше.

Совсем упав духом, он вернулся в гостиницу и начал письмо Стимпсону в Лондон. Он уже отправил записку осведомителю перед отъездом в Портсмут, сообщая, что не сможет встретиться с ним, как они договорились. Теперь же он написал подробно, требуя, чтобы Стимпсон писал ему сюда, сообщая все, что ему удастся узнать. Еще он подумал об Александре. Его преследовал страх, что Александр может попытаться увидеть его и узнает, что он уехал из столицы. Поэтому он написал и ему, стремительно скользя пером по бумаге. Он объяснил Александру, где находится, и настаивал, чтобы его сводный брат узнал бы – если еще не узнал, – не сопровождает ли Гая де Монпелье в его ночных прогулках кто-нибудь еще, кроме кучера со шрамом. Он указал, как и Стимпсону, что писать следует сюда, в гостиницу «Джордж».

Теперь ему было больше нечем заняться, только ждать возвращения Дэвиса. Тут ему помог комиссар Секстон, отыскав одного из помощников Дэвиса, который мог ознакомить его со списками служащих и рабочих верфи, чтобы он бегло поискал в них фамилии тех, о ком ему предстояло наводить справки. Однако Джонатан быстро убедился, что без дополнительных сведений, известных только Дэвису, фамилии эти останутся для него пустым звуком. В доказательство серьезности своего отношения к порученному ему делу Джонатан расспрашивал в городе о подстрекательских листках и навещал магистратов. Каждый раз, когда прибывала лондонская почтовая карета, он ожидал писем от Стимпсона и Александра, но напрасно.

В течение этой недели он продолжал и собственные розыски, потому что в его кармане все еще лежал смятый листок бумаги с адресом, по которому были отосланы бумаги об увольнении Карлайна. Толлис из Адмиралтейства утверждал, что Карлайна уволили не год назад, а два, и что офицеров порке не подвергают. Еще одна неувязка, возникшая, быть может, из какой-то лжи Карлайна или просто по чьему-то недосмотру. Тем не менее, раз уж он тут, то пополнит свои сведения.

Он расспросил про адрес, полученный от Толлиса, и после нескольких неверных поворотов нашел дом в лабиринте переулков и закоулков Портсмут-Пойнт между Хай-стрит и галечным пляжем. У человека, приоткрывшего дверь на один-два дюйма, он спросил, не жил ли тут некий Карлайн, и получил короткий ответ:

– Одно время. Потом съехал.

– Когда?

– Пропал около года назад. Не заплатил за проживание, черт бы его побрал!

– Он где-нибудь работал в городе? – не отступал Джонатан.

– На верфи. Там вам побольше расскажут.

Дверь захлопнулась, и Джонатан растерянно отошел от нее. Кто расскажет ему побольше?

Дэвис, контролер.

Вновь Джонатану предстояло ожидание.

Утром своего восьмого дня в Портсмуте Джонатан, как обычно, направился на верфь, но больше по привычке, ни на что не надеясь. И узнал, что Дэвис наконец возвратился из своей инспекторской поездки на остров Уайт. Комиссар Секстон уже предупредил почтенного чиновника о поручении Джонатана, так что Дэвис и достаточно подготовился, и держался очень любезно. Он даже уже сверил фамилии подозреваемых, которыми Джонатану было велено заняться, и мог категорически заверить его, что ни единый из них не был причастен ни к каким беспорядкам. Он приготовил сведения о каждом: один ушел по семейным причинам, другой, плотник, уехал в Винчестер, чтобы открыть там собственную мастерскую, ну и так далее.

– От работающих на верфи вы никакой крамолы не услышите, – заверил он Джонатана, когда они стояли рядом в кабинете.

– Однако подстрекательские листки были же здесь обнаружены.

Дэвис виновато пожал плечами.

– Бесспорно, всякие посторонние – и смутьяны – пробираются сюда. Ворота охраняются надежно. Но в таком огромном месте, когда все время подвозят провиант, а рабочие уходят со смены или возвращаются, трудно уберечься от шпионов. Но наши люди в целом лояльны. Они знают, что безопасность Англии обеспечивает наш флот.

– Разумеется. – Джонатан заглянул в свои заметки. – Есть еще один человек, о котором я хотел бы вас спросить. Карлайн. Уильям Карлайн.

– Карлайн… – повторил Дэвис, нахмурившись. – Да, я его помню. Но вы же не подозреваете его в измене?

– Просто проверка, как и остальные. Он ведь ушел внезапно?

– Да. Пробыл у нас меньше года… – Дэвис умолк, так как под окном в сторону верфи прогрохотал воз, нагруженный бревнами, и заглушил все остальные звуки. Затем он продолжил: – Собственно говоря, его уволили. Прошлым летом.

Сердце Джонатана то билось, то замирало.

– Уволили?

– Да. – Дэвис снял с полки одну из тяжелых регистрационных книг, открыл ее и начал бережно перелистывать страницы. – Посмотрим… Собственно, вычеркнут он одиннадцатого июля. Я отсутствовал почти весь июнь и июль, объезжая другие верфи. Видимо, он попался на том, что воровал медь и сбывал ее в городе. Очень глупо с его стороны. Его дело рассматривала наша собственная комиссия здесь, на верфи.

– А это обычно?

– Да. Если только дело не сочтут настолько важным, чтобы передать в суд. – Дэвис водил пальцем вниз по страницам. – Вот! Его признали виновным и высекли. Порядочный позор для человека, который прежде имел чин офицера, пусть и низший. – Дэвис посмотрел на Джонатана. – Возможно, вы уже знаете, что он был уволен из флота, прежде чем начал работать тут.

– Я слышал, что он был интендантом, заподозренным в фальсификации судовых документов. Ваш комиссар должен был знать о его прошлом, и все-таки ему почти немедленно предоставили здесь должность, связанную с некоторой ответственностью. Это ведь не слишком обычно?

Дэвис вздохнул и закрыл тяжелую книгу.

– Нет, если вспомнить, как нам не хватало клерков летом два года назад. Подготовка кораблей, набор команд для транспортных судов, отплывавших в Нидерланды. Нам настоятельно требовались умелые клерки, а Карлайн показал себя очень способным. И умным. Я поручал ему выписывать квитанции за доставленную провизию, проверять выполнение поставщиками их контрактов и так далее и ни разу не замечал и намека на нечестность. – Он повернулся лицом к Джонатану. – Карлайн всегда твердил, что из флота его уволили без всякой его вины, говорил, что документы фальсифицировали его начальники и свалили все на него. В конце-то концов, он был просто уволен по подозрению, а не осужден. Мне он казался полезным и надежным. Вот почему я удивился, узнав, что он столь глупо воровал медь. Я упомянул, что тогда отсутствовал несколько недель – именно тогда, когда это с ним произошло. Узнал только по возвращении. А тогда все уже было позади – и приговор, и порка. Он покинул Портсмут почти немедленно.

– После порки он тяжело заболел, – сказал Джонатан. – Потерял дар речи.

Дэвис с сожалением покачал головой.

– А! Значит, конец философствованию.

– Философствованию?

– Да, он это любил. Ему нравилось подробно цитировать некоторых авторов, особенно одного, очень странного, по фамилии Сведенборг. Кроме философии, Карлайн много знал о звездах. Впрочем, неудивительно: он ведь служил во флоте. – Дэвис вернул регистрационную книгу на полку почти с сожалением. – Так это все, мистер Эбси? Разумеется, мы незамедлительно известим вас, если обнаружим такие листки или тех, кто к этому причастен. Но я искренне убежден, что это крайне маловероятно. Мелкие кражи – разумеется, это беда всех верфей. Но измена? Надеюсь, от души надеюсь, что подобное тут невозможно.

Он еще раз посмотрел на листок, который вручил ему Джонатан, и улыбнулся.

– «Немецкий Джордж». Помню, как рабочие их находили, но мы только смеялись. Смутьяны выбрали неподходящую мишень: ведь наши рабочие почти поголовно не умеют читать.

Джонатан поблагодарил контролера и, выйдя наружу, медленно направился к воротам, чтобы вернуться в город.

Итак, Карлайн: грязная и жалкая история интенданта, уволенного с корабля по подозрению в фальсификации два года назад, а не год, как верил Александр и, предположительно, Монпелье: а затем, год спустя, вновь обвиненного в воровстве и на этот раз осужденного, выпоротого и изгнанного с верфи в прошлом июле. Он видел доказательство собственными глазами в регистрационной книге верфи. Элли была убита в июне, когда Карлайн все еще был в Портсмуте. И узнал он только, что Карлайн – начитанный вор, потерявший дар речи. Необычный, бесчестный человек, но его поискам ничего тут не способствовало.

Почему это дело было тщательно скрыто? Возможно, подобная секретность распространена куда больше, чем полагают. До Джонатана доходили слухи, что многие старшие офицеры на верфях сами подозревались в систематических кражах со складов, и он прикинул, не подобная ли причина скрывалась за случившимся с Карлайном, хотя сам Дэвис казался честным.

Он остановился, когда огромные ворота с лязгом закрылись за ним, и поглядел на море, где одинокое судно входило в гавань, возможно, с донесениями от эскадры, оборонявшей Пролив. Несколько минут он стоял так, глядя вдаль на серый всеобъемлющий океан, на туманный горизонт, и думал о британских кораблях и о солдатах, которых они везли к далеким берегам Бретани.

Затем он вернулся в город. В гостинице его ждало письмо. От Александра. Хозяин вручил ему письмо в коридоре, и Джонатан немедленно его вскрыл.

«Дорогой брат, – писал Александр, – я получил твое письмо. Заверяю тебя, я не забыл о твоей просьбе; но я не могу посетить Монпелье, пока не исполню их просьбу и не завершу расчеты для пропавшей звезды. Уповаю, твои дела в Портсмуте идут удачно».

Джонатан сжал письмо в кулаке.

– Эта звезда, эта звезда! Он помешался на ней. Они все помешались…

Хозяин посматривал на него с интересом. Джонатан сунул письмо в карман и сказал:

– А еще писем для меня не было?

– Нет, сэр. Только это.

Джонатан ждал известий от Стимпсона. Его жгло разочарование.

Он снова вышел и направился к почтовой конторе, чтобы заказать себе место в карете на следующий день, – только чтобы услышать в ответ, что мест в субботней карете уже нет, а в воскресенье кареты не будет. Джонатан вернулся к себе в номер составить отчет для Поллока. И писал, пока все его свечи почти догорели. А потом долго сидел, глядя в ночь, и думал о Монпелье, которые дали приют убийце его дочери.