Текст книги "Музыка сфер"

Автор книги: Элизабет Редферн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Он открыл дверь и увидел в темноте перед собой неизвестного ему измученного человека в пропыленном плаще, в сапогах для верховой езды. Одной рукой он держал под уздцы свою лошадь, всю в мыле. В другой держал пакет.

– Мастер Эбси? Мастер Джонатан Эбси? – спросил незнакомец.

Джонатан коротко кивнул.

– Ну?

Незнакомец облегченно вздохнул.

– Тогда у меня есть кое-что для вас. – И он протянул пакет.

Джонатан взял его и медленно повертел в руках, глядя на сургучные печати.

– Кто тебя послал?

– Портовый агент в Дувре, сэр. Он подумал, что письмо может быть важным.

Джонатан весь подобрался. В прошлом дуврский агент часто присылал ему всякие сведения. Но этот пакет должен быть неотложно важен, раз курьер счел необходимым разбудить его дома.

– Что в нем? – отрывисто спросил он.

– Письмо, сэр. Его привезли вчера поздно ночью рыбаку по имени Хоксклифф, известному негодяю и контрабандисту. Неизвестный заплатил ему доставить письмо в Булонь по указанному адресу. Хоксклифф должен был отплыть с утренним приливом.

Следовательно, это иностранная почта, то есть заниматься ею должен Коннолли, а не Джонатан. Он уже собирался это сказать, но тут курьер, почесав в затылке, добавил:

– Письмо какое-то странное, вот что. Я был там, когда его вскрыли. Адресовано какому-то «мэтру Тициусу» и полно иностранных названий.

Джонатан сломал печать портового агента и извлек перехваченное письмо. В смутном свете уличного фонаря перед его глазами затанцевали первые слова.

Курьер шагнул вперед.

– Что-то не так, сэр?

– Нет, – с трудом выдохнул Джонатан. – Нет, ты отлично справился.

Курьера, казалось, его слова обрадовали. Натурально, он ожидал денег. Джонатан сунул руку в карман и достал для него несколько монет, которые курьер поспешил взять. Потом поклонился и ускакал.

Джонатан закрыл дверь и поднялся по лестнице ни на секунду не спуская глаз с письма. A Monsieur Titius… [11]11
  Мосье Тициусу (фр.).


[Закрыть]

Под приветствием был список звезд с цифрами. И только.

И так далее строка за строкой тщательно выписанных названий цифр заполняли лист целиком. Названия десятков звезд, названия, знакомые ему с детства, спасибо Александру. Джонатан сел к столу и придвинул свечи поближе.

Письма были забраны из архивов, регистрационные записи стерты. Но теперь, спасибо промашке портового агента, не заменившего его фамилию фамилией Коннолли, это письмо доставили ему.

Письмо все-таки следовало бы передать Коннолли, но оно останется тут.

Он сидел, а свечи догорали, и его окутывала лондонская ночь. Он вновь и вновь задавал себе тот самый вопрос, который, вероятно, пришел в голову портовому агенту: зачем пересылать список звезд таким тайным способом, если это всего лишь список звезд?

В одном Джонатан был уверен непоколебимо: никто в правительстве не должен знать, что письмо у него, и, следовательно, все обычные пути расследования для него закрыты. Но есть человек, который должен быть способен помочь ему со звездами. Александр, от которого он все еще не получал никаких известий. Час был поздний. Он чувствовал себя измученным и все же возбужденным. Внезапно он поймал себя на воспоминании, которое так часто гнал от себя. Когда в прошлом июне его провели взглянуть на труп Элли на плите в мертвецкой, она показалась ему маленькой девочкой. Спящей девочкой. Он стоял, беспомощно глядя на нее сквозь бессильные слезы на глазах, глядя на ее маленькие руки. Ногти были сломаны. Конечно, она боролась со своим невидимым убийцей, без толку царапала его пальцы и руки, кричала «Помогите!». Быть может, в эти долгие минуты агонии она, перед тем как умереть, звала отца, как звала его, когда совсем маленькой больно ушибалась.

Стиснув письмо обеими руками, будто стремясь вырвать его секреты, Джонатан почувствовал, как его захлестывает волна гнева, почти бешенства. Куда бы он ни обращался в поисках убийцы своей дочери, он наталкивался на интриги, головотяпство, равнодушие. Но где-то он так или иначе узнает правду о ее смерти.

XIX

Чтоб розыск правильно вести,

Прямого не ищи пути,

Но спи иль в бок сверни.

ДЖОН ДОНН. «Сатира III» (ок. 1593—97)

На следующее утро Джонатан отправился в Монтегю-Хаус и поднялся по лестнице в свой кабинет, где его дожидались новые сообщения наблюдателей в столице и по всей стране: письма, касающиеся французов и слухов о крамоле или зреющих беспорядках, за которыми крылось что-то или ничего. Однако в такие грозные времена ничего нельзя было оставлять без внимания. И был уже полдень, когда он смог уйти и через суету Уайтхолла вышел на Чаринг-Кросс и нанял портшез, чтобы отправиться в Кларкенуэлл. Однако когда он наконец добрался до дома брата, то несколько растерялся, так как дверь ему открыл маленький с нежной черной кожей наложник Александра, весь дрожа, и с трудом выговорил, что его хозяин в церкви играет на органе.

Джонатан, испытывая неловкость из-за ужаса, который он внушал юноше, быстро повернулся и направился к церкви. Еще издали он услышал отзвуки торжественной музыки и увидел наемные экипажи на улице перед порталом. И ожидающий жалкий катафалк, запряженный заморенными вороными одрами, которые тоскливо переступали по булыжнику копытами, обвязанными мешковиной. Значит, похороны, и его брат аккомпанирует заупокойной службе.

Он открыл тяжелую негромко скрипнувшую дверь и проскользнул в прохладный сумрак церкви. Музыка как раз смолкла, и органные трубы испускали призрачные отзвуки, будто хрипели умирающие легкие. Теперь время молитвы, хотя, подумал Джонатан, и запоздалой для трупа в фобу, который, без сомнения, уже засмердел из-за жаркого начала лета. Орган занимал уединенный угол в глубине под хорами, и там Джонатан увидел своего сводного брата, чье вспотевшее лицо было склонено в молитве, как и у всех вокруг. Джонатан быстро направился к нему по сумеречному проходу и потрогал за плечо.

От его прикосновения Александр чуть не свалился с табурета. Его лицо побелело, а руки затряслись, как листья осины. Он сжал их в кулаки на коленях. В знобкости храма похоронным песнопением звучали отклики прихожан.

«Дни человека как трава; как цветок полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его».

– Что ты тут делаешь? – прошептал Александр.

– Я ждал услышать от тебя что-нибудь, – сухо сказал Джонатан. – Ты попытался исполнить мою просьбу?

Александр заметно поежился.

– Тебе не следовало приходить сюда. Мне скоро снова ифать…

– Просто ответь мне, хорошо? Прошло уже шесть дней. Ты что-нибудь узнал про Товарищество Тициуса?

– Прошу тебя, не так громко. – Голос Александра дрожал, как и его руки. – Я разок побывал там, в доме, где они встречаются. Но так недолго, что ничего не узнал…

Джонатан не поверил своим ушам.

– Ты был там и не сообщил мне?

– Это было вчера вечером… Я собирался связаться с тобой, Джонатан. Правда…

– Значит, я избавил тебя от лишних хлопот, – уфюмо отозвался его сводный брат. – Где они живут? С кем ты познакомился?

Александр заговорил так быстро, что у него заплетался язык:

– Живут они в Кенсингтон-Горе, а людей было так много, что имена их всех я не упомнил. Я познакомился с мадам де Монпелье. Она живет там со своим братом Гаем, и они вместе изучают звезды…

Джонатан обнаружил, что крепко сжал кулаки.

– А с братом ты познакомился?

Александр со страхом оглядел церковь, явно опасаясь, что настойчивость Джонатана привлекла к нему внимание.

– Нет, потому что Гай де Монпелье болен и к гостям не вышел.

– Насколько он болен? Покидать дом он может?

– Говорю же тебе, я не знаю. Я даже не знаю, чем он болен.

– Сколько ему лет?

– Он моложе, чем мадам де Монпелье.

– А ей сколько лет?

– Я не могу судить… Все еще молода… Наверное, ей и тридцати нет…

Джонатан опустил голову, яростно думая. Значит, Гай де Монпелье мог быть тем, кто увел Джорджиану из театра.

– Кто еще там был? – стремительно спросил он. – Доктора ты там встретил?

Александр удивился и заново испугался, что Джонатан уже столько знает.

– Доктора Ротье? Да, я с ним познакомился. Мы беседовали. Он был очень любезен…

– Опиши его мне.

– Темноволосый. Тяжелые черты лица. Одет в темное, высокий, тощий…

Бесспорно, тот самый доктор, за которым Джонатан следил в кабаке на Пиккадилли семь вечеров назад. Он принудил себя принять спокойный вид.

– Этот доктор лечит Гая де Монпелье?

– Да. Собственно говоря, его позвали к нему, пока я был там. Он крайне озабочен состоянием здоровья этого молодого человека…

– Ротье тоже астроном?

– Да… Он изучает величины наиболее ярких звезд.

Джонатан помолчал. Затем спросил с еще большей напряженностью:

– Кто еще был там?

Александр расстроенно покачал головой.

– Всех я вспомнить не в силах. Был еще священник, английский католический священник; он был знаком с ними в Париже и злоупотребляет коньяком… И еще привратник, который словно охраняет их всех… Господи, ну что еще я могу тебе сказать?

– Чем они занимаются? – Голос Джонатана был неумолим.

– Чем занимаются… Они принадлежат к Товариществу Тициуса. Ищут исчезнувшую звезду, как я тебе уже говорил. Называют ее Селена. Больше я ничего вспомнить не могу, Джонатан. Ничего. – Пересохшие губы Александра покрылись от тревоги брызгами.

Взгляд Джонатана был беспощаден.

– Тогда тебе придется снова побывать у них. И скоро, – объявил он. – Или я примусь навешать тебя почаще, когда ты играешь со своими драгоценными колоколами и пестуешь миленьких мальчиков своего хора.

Из глубины церкви донесся голос священника:

– «Все наши дни прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук».

Александр нервно сглотнул.

– Делай, что я говорю, – повторил Джонатан. – Посети этих людей, узнай побольше и сообщи мне во всех подробностях, будь так любезен. И побыстрее. Ты понял?

– Да, – прошептал Александр.

Хор шаркал ногами и откашливался, готовясь к следующему гимну. Александр поднял руки над клавишами, разминая пальцы и ошеломленно всматриваясь в ноты на пюпитре.

– Ну нет! Я еще с тобой не кончил. – Джонатан положил на ноты лист, исписанный названиями звезд и цифрами. – Погляди на это, братец, и скажи, когда кончишь играть, что это такое?

В церкви стояла тишина. Хор ждал. Прихожане с любопытством поглядывали на угол, где сидел органист, и Александр, чье лицо залоснилось от испарины, заиграл «Славу в вышних» заметно хуже обычного, так как его глаза страдальчески возвращались к листу, который положил перед ним Джонатан. Письмо из Дувра. Едва музыка отзвучала и вновь началась торжественная молитва, Александр под сверлящим взглядом брата положил лист себе на колени и с тревогой начал читать. Потом взглянул на Джонатана.

– Не понимаю. Откуда ты его взял?

– Тебя это не касается.

– Знаю. Просто я бы никогда не подумал, что подобное может тебя заинтересовать. – Александр вновь посмотрел на письмо все с той же тревогой. – Как ты видишь, это список наиболее ярких звезд.

Джонатан внимательно слушал.

– Я так и подумал. О некоторых я слышал. Но что означают цифры, Александр?

Александр продолжал изучать список, недоуменно хмурясь.

– Должно быть, звездные величины. Кто-то изучал их с поразительной дотошностью, раз получил столь точные цифры. Только не понимаю, почему некоторые неверны.

– Неверны?

– Да, я уверен…

Джонатан словно окаменел.

– Объясни подробнее.

Александр уставился на брата. В сумрачном освещении церкви его слепой глаз отливал матовой молочностью.

– Некоторые, хотя и не все, неверны. Понимаешь, астрономы обычно группируют звезды по величинам от первой яркости до шестой. Но взгляни на цифры, указанные для звезды Адиль. – Он ткнул в ее название на густо исписанном листе. – Это звезда пятой величины, а цифры при ней в этом списке – два, запятая, один, один. А Эдасих помечена здесь как один, запятая, восемь, но это тоже неверно, поскольку это звезда третьей величины. Однако многие цифры точны, например, для Капеллы, и весь список составлен с большим тщанием. Так откуда взялись эти ошибки?

Сердце Джонатана забилось чаще: он научился слушать и терпеливо ждать ради именно таких минут.

– Я слышал, что некоторые звезды сильно колеблются в яркости, – сказал он. – Так, может быть, дело в этом?

Александр заморгал на него.

– О нет. Среди этих нет ни единой переменной. У каждой звезды, конечно, яркость может немного меняться от ночи к ночи в зависимости от условий погоды и качества телескопа. Но не в такой степени. Не на несколько величин, указанных здесь.

– Этому может быть только одна логическая причина.

– Если так, то мне она неизвестна.

Джонатан забрал письмо и медленно его сложил. Скорбящие прихожане вновь завершили молитву и поглядывали на органиста в ожидании музыки. Александр опомнился, протянул руку, поправляя ноты, а его короткие ноги потянулись к педалям. Его пальцы смахнули листы с паутинками нот на пол неряшливым ворохом. Кое-кто в хоре давился смехом, когда Александр нагнулся подобрать рассыпавшиеся листы. Джонатан повернулся и быстро направился к двери, оставляя церковную прохладу позади, меняя ее на слепящее полуденное солнце.

В дальнем углу кладбища двое могильщиков, опершись о заступы, ждали, когда принесут гроб. Их труды почти завершились. Никого больше видно не было. Джонатан медленно отошел в тень портика и сел на покрытую лишайниками могильную плиту. Потом снова проглядел письмо, все более убеждаясь, что имеет дело с шифром, как, видимо, заподозрил портовый агент.

Много лет назад одной из обязанностей Джонатана, тогда младшего клерка, было доставлять подозрительные документы вроде этого человеку по имени Джон Морроу, который не имел официального звания и был известен просто, но почти благоговейно, как Дешифровальщик. Хитрые способы шифрования, которыми пользовались иностранные посольства и посланники, а также более тайные враги королевства, были детской игрой для Морроу, прошедшего обучение в Ганновере, центре тонкого искусства шифровальщиков.

Как-то Дешифровальщик показал Джонатану шифр, над которым, сказал он, ему пришлось поломать голову, как ни над каким другим. Шифр этот придумал англичанин Дженкинсон, – картограф и вражеский шпион во время американских войн пятнадцать лет назад.

По виду это был список разных мест с их широтами, посланный картографу в Париже якобы для нового атласа, который тот составлял. В Лондоне Дженкинсон был уже на подозрении, и потому Морроу вручили для изучения копию перехваченного списка. Но Дешифровальщик оставался в полном тупике, и только когда его друг-географ сказал ему, что некоторые широты указаны неправильно – с ошибкой менее чем в градус, – Морроу наконец взломал шифр. Потому что только неверные числа прятали сообщение.

Тяжелые двери церкви со скрипом отворились. Служба наконец завершилась. Гроб на плечах шестерых одетых в черное горюющих родственников выплыл из сумрака портика на яркий солнечный свет.

Джонатан встал. Бережно сложив письмо, он глубоко опустил его в карман и торопливо покинул церковный двор через боковую калитку.

XX

Нельзя упускать из вида, что мосье де Пюизе заинтересован в том, чтобы любой ценой добиться этой экспедиции. Иначе его положение окажется отчаянным. Ее успех откроет ему дорогу к величайшим почестям и, вероятно, к завидному состоянию.

Письмо от генерала Мойра Вильяму Питту (Лето 1795)

Все церковные шпили Лондона сверкали в лучах послеполуденного солнца, когда Пьер Ротье пришел пешком на старый артиллерийский плац прямо на север от Мурфилдса и чуть в полумиле к востоку от Кларкенуэллской церкви. У серой каменной стены кладбища Ротье остановился, глядя, как шеренги истомленных французов, облаченных в разнообразные подобия алых роялистских мундиров, маршируют взад-вперед под рявкающий аккомпанемент команд, отдаваемых офицерами. Компании маленьких оборвышей тоже наблюдали за ними, сыпля насмешками с безопасного расстояния.

Ротье увидел, как несколько марширующих рядов внезапно смешались. Солдаты толкали друг друга и в качестве аргументов пускали в ход кулаки. К спорящим присоединился другой отряд. Офицеры громко призывали к порядку, но тщетно.

Перед изгнанием Ротье довелось увидеть, как полки республиканских воинов в синих мундирах проходили маршем по улицам Парижа, чтобы сразиться с пруссаками при Вальми. Оборванные, полуголодные, чаще обутые в деревянные сабо. Но выражение их глаз! Решимость в их поступи, когда, распевая «Марсельезу», они гордо маршировали умереть за родную землю. Те, кто остался, также делали все, что могли. Ротье вспомнил, как старики ставили для солдат палатки, женщины шили им мундиры, и даже дети щипали корпию для перевязки раненых. В Люксембургском саду, погубленном месте прогулок августейших особ, отливались пушки, и даже Тюильри был преобразован в колоссальную кузницу. Все дни и все ночи Париж, будто Ад, озаряли огни горнов, и городские улицы отзывались эхом на лязганье наковален, пока одна пушка выковывалась следом за другой.

С тем же наводящим ужас пылом простолюдины стремились уничтожить своих врагов внутри городских стен, а не только вне их. И вот так началось позорное истребление тюремных узников, от которого Монпелье еле-еле удалось спастись. Неудивительно, что республиканская армия нанесла поражение половине Европы и усмирила врагов, которые еще уцелели. Армия в Мурфилде и в помине не имела этой ярости, от которой кровь стыла в жилах.

Справа от Ротье марширующие, обливаясь потом от жары, делали повороты, останавливались и вновь неуверенно маршировали под залпы рявкающих команд. Впереди, отбивая такт, визгливо насвистывала дудка. Взад-вперед носилась собака и тявкала. Две шеренги столкнулись, и кто-то громогласно их выругал. Какая вероятность есть у этих расхлябанных изгнанников отвоевать свою родную Францию, спросил себя Ротье.

С усилием отвлекшись от тревожных мыслей, он подошел к одному из офицеров и осведомился о Ноэле-Франсуа Прижане.

– Прижан? Он вон там. Видите молодца, который препирается с лейтенантом? У него еще рука в лубке. Так это он.

– Премного благодарен. – Ротье повернулся и зашагал к паре, на которую указал офицер. В вязах, обрамлявших кладбище, чирикали птицы, июньское солнце безжалостно палило с безоблачного неба. Двое стояли в тени деревьев, бешено жестикулируя, вопя друг на друга. Ротье подошел к ним и сказал:

– Мосье Прижан?

Более молодой и не в мундире оборвал свою тираду и огрызнулся:

– Я Прижан. Какого черта вам надо?

Длинные каштановые волосы обрамляли узкое лицо, которое зажглось страстным негодованием и досадой, заметил Ротье, из-за того, что его вдруг перебили. На нем был свободный плащ для верховой езды и лосины, а белая рубашка расстегнута у ворота. Le Brigandпрозвали его. Был он, пожалуй, только чуть старше Гаяде Монпелье.

Ротье назвался. Прижан взглянул на него с недоумением, но тут же что-то сообразил, и раздражение быстро сменилось улыбкой.

– Ну конечно же, доктор! – Он одобрительно оглядел Ротье с головы до ног. – Меня предупредили, что вы придете. Вам, бесспорно, даны превосходнейшие рекомендации. Рад познакомиться с вами.

– А я – с вами, – ответил Ротье.

Прижан сказал что-то вполголоса лейтенанту, с которым разговаривал. Тот сейчас же оставил их вдвоем и присоединился к марширующим. Прижан обернулся к Ротье и выразительным жестом обвел учения на артиллерийском плацу.

– Вы только посмотрите на них! Эти офицеришки имеют понятия о том, как вести войну, не больше, чем управлять пекарней. Сварятся между собой о чинах и родовитости, а их бедные солдатики, вышвырнутые из Фландрии, Испании и Тулона, да и отовсюду в Европе, вскоре должны высадиться во Франции! Господи спаси и помилуй нас всех.

Он оборвал свою речь, извлек из кармана бутылку, со смаком откупорил и сделал несколько больших глотков. Затем протянул бутылку Ротье, другой рукой утирая рот.

– Попробуйте-ка, доктор. Прямехонько из французского виноградника. Вино в английских кабаках – моча. Еля немногим лучше, но есть-то нужно. Я три месяца голодал в тюрьме проклятых республиканцев и только-только начал наращивать мясо на своих косточках.

Ротье чуть-чуть отхлебнул из бутылки и вернул ее.

– Я слышал, вы страдаете от припадков лихорадки, мосье Прижан. Симптомы появились только во время вашего заточения?

– Да. Тюремщики обращались со мной гнуснейшим образом. А когда я уже совсем решил, что избавился от этого недуга, он вернулся: неровный пульс, жар, испарина. Я потею в постели, как свинья, а потом меня одолевает такая слабость, что я не сумел бы поднять шпаги, ринься на меня сам генерал Гош, а его республиканцы орали бы позади него, примкнув штыки. Я перепробовал всевозможные порошки и микстуры, да такие, что на вкус хуже отравы. – Он запрокинул бутылку и снова отхлебнул. – Послушайте, доктор. Я живу неподалеку. Почему бы мне не послать за едой и новой бутылкой вина, а потом вы меня и осмотрите? – Он хлопнул Ротье по плечу и ухмыльнулся. – Оставим на время эту дьявольскую неразбериху, а?

Два часа спустя Ротье завершил осмотр Прижана, послушно лежавшего на кровати в лосинах и рубашке.

– Ну? Что вы думаете? – со страхом спросил Прижан. – Каково ваше мнение?

– Я думаю, – сказал Ротье, убирая назад в футляр свой перкуссионный молоточек с резиновой головкой, которым простукивал полости легких, – что вы будете жить, мосье Прижан.

Он убрал футляр в свой врачебный баул, стоявший открытым под окном. Рядом стояли три пустые винные бутылки и тарелки, на которых теперь виднелись только крошки от пирогов. На время своего пребывания в Лондоне Прижан снял две комнаты над булочной на углу Блэк-Рейвен-Корта и Чизуэлл-стрит. Они с Ротье съели два превосходных пирога булочника, запивая их вином и дружески беседуя, перед тем, как Ротье приступил к осмотру молодого человека. Их общее бретонское прошлое перебиралось во всех подробностях, как и длинный перечень общих знакомых. Прижан не раз и не два выражал изумление, что они познакомились только теперь. Ведь, настаивал он, случись это раньше, конечно же, сейчас они были бы закадычными друзьями. Ротье, выпивший заметно меньше, ободряюще улыбался.

Тут Прижан приподнялся, сел на постели и начал натягивать сапоги. Затем заколебался.

– А вы не думаете, что я мог заразиться чахоткой, а? Когда я сидел в проклятой республиканской тюрьме в Лориане, вокруг меня кашляли чахоточные, и воздух был гнусным.

– Нет, не думаю, – сказал Ротье ободряюще. – Но я составлю для вас подкрепляющий бальзам с железом и серой, чтобы поднять ваши силы. Немножко экстракта дикого кервеля тоже пойдет на пользу. В подобных случаях он способствует очищению крови.

Прижан одернул рукава на запястьях. Лицо у него слегка раскраснелось.

– Кервель – это ведь старинное бретонское народное средство, верно? Наша беседа, Ротье, доставила мне огромное удовольствие. Приятно вспомнить старые времена, когда Бретань была свободна от республиканских дьяволов. Полагаю, вы слышали, что Пюизе нужны хорошие врачи для его людей, когда эта экспедиция отплывет? Вы бы захотели отправиться с ним?

Ротье бережно складывал в баул свои принадлежности.

– К сожалению, я нужен здесь.

– Разумеется. – Прижан кивнул, взял свой стакан и допил остатки вина. – Но сообщите мне, если передумаете, хорошо? Пюизе сейчас в Портсмуте, готовит к отплытию авангард.

– Уже? – сказал Ротье с удивлением.

– Поверьте мне, друг мой, время давно пришло. Мы сполна натерпелись чертовых отсрочек. – Прижан принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. – Даже на решение о месте высадки ушли месяцы. Конечно, выбран Карнак. Мы с вами, Ротье, с самого начала могли бы сказать им, что это единственное возможное место.

Ротье закрыл баул.

– Да, разумеется, наиболее подходящее. Ну, пожелаем им всяческого успеха. – Он указал на пузырек с микстурой, который оставил на столе. – Тут достаточно на неделю, мосье Прижан: две ложки в день. Я напишу рецепт на будущее, и вы сможете получить ее у любого аптекаря.

Прижан взял пузырек и начал его рассматривать. Внезапно он нахмурился.

– Так не получится. Я завтра сам уезжаю в Портсмут. Отплывает экспедиция через два дня. Семнадцатого.

– Ну, так по пути домой я загляну к аптекарю на Банхилл-роу, – сказал Ротье, – и попрошу, чтобы он немедленно прислал вам достаточный запас микстуры. Сколько вам потребуется?

– Дайте сообразить. Конвою понадобятся добрые семь дней, чтобы добраться до Киберонского залива. Затем еще день, чтобы доплыть до эстуария Вилена…

– Вилен? Мне казалось, местом высадки вы назвали Карнак.

– Местом главнойвысадки, – с улыбкой ответил Прижан. – Но от Вилена Тентеньяк и я поведем охватывающую колонну на запад назад на полуостров, чтобы напасть на республиканцев врасплох с тыла. Мастерский ход.

Ротье кивнул.

– Мастерский план, – согласился он. – И мы должны обеспечить, чтобы вы смогли выполнять свою роль в полную силу. Я напишу вам рецепт на месячный запас и пригляжу, чтобы вы получили микстуру сегодня же. – Он взял баул в руку. – Желаю вам всевозможной удачи, мосье Прижан. Франции и Бретани требуется побольше таких людей, как вы.

Они обменялись рукопожатием, и Ротье, спустившись по лестнице, вышел на солнечный свет рядом с аркой двери булочной. На улице царило оживление, так как по соседству на Уайт-Кросс-стрит был рыночный день. Его толкали, когда он оказывался у кого-то на дороге, и ему потребовались минуты, чтобы приспособить слух к воплям торговцев и зазывал. Крепко прижимая баул, он пошел по Чизуэлл-стрит на запад, но вскоре заметил, что за ним кто-то идет. Он остановился на углу проулка, медленно повернулся и увидел, что к нему торопливо приближается Ричард Кроуфорд.

Кроуфорд выглядел разгоряченным, нездоровым и крайне неуместным на этой грязной улице.

– Ротье, – еле выговорил он. – Я знаю, вы обещали встретиться со мной сегодня вечером, но времени так мало! Как прошла ваша встреча?

Ротье попятился в проулок, и Кроуфорд последовал за ним, явно обрадованный возможности отсоединиться от людского водоворота.

– По-моему, она прошла хорошо, – сказал Ротье в ответ. – Собственно говоря, точно как планировалось. Он немедленно поверил мне.

Кроуфорд тревожно оглянулся через плечо на улицу, словно опасался, что его кто-то подслушает.

– И? Нам требуется незамедлительно узнать, Ротье, можно ли доверять Прижану? Скажите, что вы думаете о нем?

– Встреча продолжалась всего два часа. Однако отношения между врачом и пациентом всегда способствуют некоторому сближению.

– Да? Да?

– Судя по тому, что я узнал, Прижан вполне надежен. Он, видимо, предан делу роялистов и самому Пюизе как никто, кого я встречал. Никаких причин сомневаться в его лояльности, по-моему, нет.

Кроуфорд заметно успокоился.

– Слава Богу. Это была такая угроза, Ротье, даже выразить вам не могу.

– Мне он показался воплощением сдержанности, – продолжал Ротье. – Разговаривали мы, разумеется, на общие темы: о прежней Бретани, о ходе войны и так далее и больше ни о чем.

Кроуфорд с видимым облегчением вытер пот со лба.

– Превосходно. Еще раз благодарю вас, доктор Ротье. Надеюсь, мы сможем снова обратиться к вам за помощью. И, разумеется, вознаграждение…

Ротье сказал:

– Я был рад оказаться полезным.

Кроуфорд кивнул.

– Разумеется. Мы глубоко вам благодарны. Ну так я пойду. Эта адская жара…

Он сердечно пожал руку Ротье и торопливо направился в сторону Уайт-Кросс-стрит, высматривая портшез. Ротье постоял, следя, как фитюлька-шотландец исчезает из вида. Затем вновь пошел по Чизуэлл-стрит и свернул по Банхилл-роу к аптеке, в которой толкались несколько покупателей. Когда подошла его очередь, он попросил аптекаря незамедлительно отправить два флакона микстуры железа с серой на квартиру мосье Прижана.

– Сделаю, как только смогу, – сказал аптекарь, – но поймите, сэр, у меня мало времени.

Ротье опустил в карман руку за деньгами.

– Понимаю, – сказал он. – Как и у нас всех, мне кажется.