Текст книги "Лев и ягуар"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

2

«Вот это дело, – Аурелио был доволен происходящим. Даже более, чем доволен. – Война – это как раз по мне».

Да, война – это было его дело. Его стихия. Воевать он умел как никто другой: арауканы – хорошие учителя. И одним из самых важных элементов этого искусства было умение выбрать правильную сторону… Вот странность: индейцы-пуэбло довольно быстро перестали на него коситься. В то, что они забыли его прежние «подвиги», Аурелио не верил ни на ломаный медяк. Но вот в то, что он, дескать, исполнял приказы высшего руководства, хоть это ему и было не по нраву – почему-то поверили. Может быть, потому, что он был отменным командиром? Может быть, потому, что берёг повстанцев так же, как берёг своих солдат? А может, потому, что научил их, этих вчерашних земледельцев и пастухов, побеждать?

Эти люди и впрямь проявляли готовность умереть за своё дело. Аурелио было, в общем-то, плевать на их идеалы. Свобода, независимость… Ну, победят они, ну будут подчиняться не королеве-матери и её хилому коронованному отпрыску, а какому-нибудь дону в Мехико. Что изменится? Точно так же будут драть три шкуры, и даже пожаловаться будет некому. Ведь если сейчас у местных донов есть острастка – Мадрид – то что сдержит их беспредельную жадность, если острастки не станет? Разве только опасность повторения пройденного. Если индейцы победят в этой войне – а шансы у них есть, и серьёзные, Аурелио никогда не принял бы сторону обречённых – кто помешает им восстать ещё раз?.. Бывшие пастухи и крестьяне воевать почти не умели. У офицера с пограничья сводило скулы от того, как они держали оружие. Но они действительно готовы были умереть в бою. Эта готовность пугала даже Аурелио. Врага, который не боится смерти, трудно остановить. Особенно если тебе есть что терять.

Аурелио теперь тоже было что терять. Но за это он тоже готов был хоть послать на смерть всех повстанцев Мексики, хоть самолично отправиться в ад. Как говорится, кому что дорого…

Роберто дымил своей видавшей виды трубкой и смотрел в пространство. Размышлял. О чём? Нетрудно было догадаться. Особенно Аурелио, который за последний год успел с ним сдружиться. Да, кто бы мог подумать: у него завёлся друг! Притом, из тех, кого можно величать настоящим. Неприятно, конечно, было выслушивать речи сеньориты Лурдес, старшей дочери дона Хосе-Мария дель Кампо-и-Корбера, но одна проблема точно отпала. Старшая наследница дона, разумно не принявшего ни одну из сторон в этой чёртовой войне, сразу раскусила обоих «старых служак». И добросовестно пилила младшую сестричку, которая была без ума от Аурелио: мол, этому герою не ты нужна, а твоё приданое. Что ж, это и вправду к лучшему. Не придётся делить асиенду с Роберто. С кем угодно, только не с ним. Роберто хоть и друг, но такой же тигр, как и он сам. А два тигра в одной клетке не уживутся никогда… Лаурита, конечно, наивная романтичная дурочка, но ему такая и нужна. Чтоб сидела дома, вышивала крестиком и детишек нянчила, пока он будет геройствовать на полях сражений и деревенских сеновалах.

– Приятель, – он негромко окликнул друга. Тот не шелохнулся, но Аурелио всей шкурой ощутил его собранность: Роберто слушал, и очень внимательно. – Как же ты сам-то теперь будешь?

– Мало ли тут ещё предвидится вдовушек и осиротевших наследниц? – спокойно ответил Гомес. – На мою долю тоже хватит, и другим останется.

– А дети?

– Лусита за младшими пока присмотрит, а там, глядишь, и я женюсь. За меня не волнуйся, друг, мы с тобой из тех, кто всегда найдёт себе местечко.

– Да, в мутной водице хорошо рыбка ловится, – хмыкнул Аурелио, подбросив хворосту в костёр. Котелок начинал понемногу закипать, над полянкой поплыл вкуснейший запах наваристой мясной похлёбки. – Только мы с тобой не рыбой питаемся, а мясом.

– Что верно, то верно. – согласился Роберто. И вдруг добавил не в тему: – Дурацкая война.

– В точку, – теперь пришёл черёд Аурелио соглашаться с мнением друга. – Ведь если бы эти чёртовы гранды по умному делали, её могло не быть вовсе.

– Нам-то что? Не мы её затеяли.

– Да, не мы. Но мы её предвидели, и не поживиться было бы сущим идиотством.

– Гореть нам в аду, приятель, – едко хмыкнул Гомес.

– Ну и пусть, – Аурелио поднял лицо к небу: высыпавшие на мрак ночного неба звёзды были сегодня отчего-то особенно прекрасны. – Нам всё равно ничего другого не светит, так хоть детям что-то оставим. Не одни только грехи…

То, что происходило в Мексике, иным словом, кроме как «идиотизм», назвать было сложно. Дон Антонио, бывший вице-король Новой Испании, отлично понимал: ни зубовный скрежет, ни ругательства, ни призывы к здравомыслию не помогут. Только железная рука способна сейчас навести порядок во вспыхнувшей восстанием колонии. Мексика… Богатая земля, трудолюбивый народ – и надо же! Умудрились довести до взрыва даже мирных пуэбло! Нет, он не должен – он просто обязан вмешаться!..

… Также довожу до сведения Вашего Величества, что метода монсеньора архиепископа – уничтожение не только восставших, но и ни в чём не повинных мирных жителей – принесёт скорее обратный ожидаемому результат. Озлобление населения, его катастрофическое уменьшение – вот чего добьётся монсеньор. Кто же будет работать на мексиканской земле, если индейцев перебьют поголовно?

Раздражение и досада. Вот то, что чувствовала королева, читая это письмо. Раздражение от правоты дона Антонио и досада на то, что нельзя сейчас поступить так, как ей хотелось. Интересы государства требовали осторожности, обдумывания каждого шага. Уязвлённая гордость государыни требовала убрать с дороги всё, что ей мешает. Уничтожить, стереть с лица земли, превратить в пыль… Тем горше было сознавать безупречную логику отставного вице-короля: кто же будет работать, если перебить всехиндейцев?..

… Не судите меня строго, Ваше Величество, однако я смею усомниться в целесообразности Вашего указа о сборе налога за два года вперёд. Мне хорошо известно, как изволят исполнять подобные указы на местах. У крестьян отнимают всё подчистую, не оставляя зерна даже на следующий посев и не задумываясь о том, что можно будет взять от этой земли в будущем году. Плачевное положение казны Вашего Величества – весьма прискорбное обстоятельство. Однако оно не может служить предлогом для фактического уничтожения богатой колонии, каковой является Мексика.

«Старый интриган прав, – снова подумала королева. – Но что же мне делать? Если мы немедленно не обеспечим Испанию мексиканским зерном, и не купим спокойствие в стране на золото и серебро из Нового Света, скоро зайдёт речь о целостности самой Испании! Чем нам придётся управлять, если провинции взбунтуются окончательно?»

– Доброе утро, мама.

– Доброе утро, сын мой, – королева любезно, но холодно поприветствовала худого, богато разодетого юношу, пожаловавшего в её кабинет. Карлос Второй, король Испании и обеих Индий. Хилый болезненный мальчик, которого, помнится, доктора едва вытащили с того света, когда он был ещё младенцем. Но этот болезненный мальчик в своё время оградил испанский престол от притязаний австрийской и французской родни, позволив его матери десять лет безраздельно править страной, опасаясь лишь оппозиции грандов. Но сейчас… Сейчас «хилый ребёнок» стал проявлять признаки самостоятельности. Семнадцать лет, уже три года как он считается полноправным королём. Ещё немного – и Карлос сможет править вообще без материнской опеки.

«Как быстро летит время…»

– Сын мой, – королева без особой ласки поцеловала юношу в лоб, – вы сегодня выглядите грустным.

– Я опечален известиями из Галисии, мама, – Карлос отвечал как почтительный сын, и в то же время пытался сохранять достоинство юного монарха – впрочем, приставленные к нему менторы именно так и учили его разговаривать с матерью-регентшей. – Португальцы, да не помилует их Господь, ввели туда свои войска.

– Нам уже сообщили, сын мой, – помрачнела королева: сынок наступил на любимый мозоль. – Сантьяго-де-Компостела… Нет, сын мой, мы никогда не смиримся с подобной утратой. Я уже отдала приказ отправить туда войска. Если брат наш, принц-регент Португалии, желает войны – он её получит.

– Надеюсь, матушка, вы отправили туда войска, которым уплачено жалованье?

– Конечно, сын мой, – королева про себя отметила ещё одну неприятную черту: Карлос, кажется, начал с ней спорить, хотя бы в такой форме. Это пристало королю, но он-то не только король – он её сын! И обязан разговаривать с матерью более почтительно! – Это первое, о чём я позаботилась. И о чём в скором времени предстоит заботиться вам. Полагаться стоит лишь на тех, кто тебе верен.

– Однако, верность, обеспеченная подачками, заканчивается одновременно с деньгами, дорогая матушка, – покривился Карлос. – Эту истину я также постараюсь покрепче запомнить.

– Нам служат не только за деньги, – мать нервно скомкала первую попавшуюся под руки бумагу, коей оказалось письмо дона Антонио Себастьяна де Толедо. – О, как я неловка… – Заметив свою оплошность, королева расправила смятое письмо. – Кстати, сын мой, вот вам пример, подтверждающий мои слова. Дон Антонио, коего мы изволили сместить с поста вице-короля Новой Испании за многочисленные поражения, понесенные от проклятых разбойников, остаётся нашим верным слугой.

– Он уступил ладронам Флориду и Панаму, – неприятно хмыкнул Карлос, демонстрируя матери неплохую осведомлённость в государственных делах. – И после этого вы утверждаете, что он – наш верный слуга?

– Он отстоял Пуэрто-Рико, сын мой. А Флорида и Панама – лишь временные уступки. Рано или поздно ладроны надорвутся, и мы вернём утраченное.

– Я молю о том Господа и Пречистую Деву, мама…

… Что касаемо приготовлений английских каперов в Порт-Ройяле, то и мои люди, и люди сеньоры Эшби пришли к одному выводу: Англия, вышедшая из войны четыре года назад и оставшаяся без территориальных приобретений, отторгнутых от владений Испании, тоже не прочь оторвать себе кусок. Не имея возможности потребовать свою часть как победитель, король Карл наверняка заручился либо прямой поддержкой короля Франции, либо его благожелательным Англии нейтралитетом. Таким образом сбор каперов преследует цель последующего захвата одной из наших колоний. Увы, Ваше Величество, я должен высказать весьма неприятную для меня, испанца и Вашего вернейшего подданного, мысль. Удержать каперов Порт-Ройяла от набега на Ваши владения сможет лишь страх перед силой Сен-Доменга. Возможно, стоит обратиться к сеньоре Эшби и Совету капитанов республики, дабы предотвратить несчастье…

– Это разумно, мама, – согласился юный король, когда мать прочла вслух отрывок письма. – Пусть одни разбойники воюют с другими.

– Дорогой мой, это неприемлемо, – королева холодно взглянула на сына. Сын… Соперник на троне. – Речь идёт о нашей королевской чести.

– Поясните, мама, я не понимаю, – растерялся Карлос.

– Если бы судьба одной из наших колоний зависела от коронованной особы, помазанника Божьего, не было бы никакого урона нашей чести от обращения к нему с подобной просьбой, сын мой, – охотно пояснила матушка. – Однако речь идёт не о коронованной особе. Сеньора Эшби – не просто разбойница. Она выскочка, купеческая дочь, удачно вышедшая замуж за дворянина. Только представьте, ваше величество, вы обращаетесь с некоей просьбой к столь низкорождённой особе!.. Нет, сын мой. Мы можем смириться даже с потерей колонии, но мы никогда не смиримся с потерей чести и достоинства!

– Много ли стоит честь государства, которое растаскивают по кускам? – едко заметил король.

– Сын мой! – Королева выпрямилась, смерив дерзкого отпрыска совсем уже ледяным взглядом. – Подобные слова не делают чести уже вам самому.

– Возможно, – согласился коронованный юноша. – Однако я искренне желаю быть королём Испании и обеих Индий, а не только Кастилии и Арагона.

– Для этого, сын мой, вам следует заниматься хоть чем-нибудь, кроме скучного лежания в постели или созерцания парка за окном, – едко ответила любящая матушка. – Одними разговорами вы ничего не добьётесь.

– Вы как всегда правы, мама, – Карлос едва сдерживал обиду: к сожалению, мать уязвила его в самое больное место. – Постараюсь чем-нибудь заняться, дабы угодить вам.

«Мальчик неглуп, но, возможно, ещё не понял главного недостатка предложения дона Антонио, – королева, нервно развернув веер, несколько раз обмахнулась и с треском закрыла драгоценную игрушку. – Ладронам за противодействие английским каперам придётся что-то дать. Либо деньги, либо земли. Лишних денег у нас нет. А земли мы потеряем хоть от набега англичан, хоть от союза с Сен-Доменгом. Так какой смысл в подобном союзе? От англичан есть шанс отбиться, ладроны же своего точно не упустят…»

Единственное, что действительно сейчас её беспокоило – на какую именно испанскую колонию собрались напасть англичане? Ни испанская, ни сен-доменгская разведки этого не узнали. Хотя, может, и узнали, но сии сведения до Мадрида пока не дошли. Следовало посоветоваться с верными генералами. Можно даже отписать дону Хуану [24]24
  Дон Хуан – побочный сын Филиппа IV и сводный брат Карлоса Второго. Проявил себя как хороший военачальник и отменный политик. Королева-мать Марианна, однако, терпеть его не могла, и при первой же возможности постаралась услать из Мадрида, назначив генеральным наместником арагонской короны в Сарагосе. Впрочем, после того, как дону Хуану удалось сместить угодное королеве правительство (1669 год) и выдворить из страны её фаворита – австрийского иезуита Нитгарда – это неудивительно.


[Закрыть], спросить совета у него, как бы это ни было ей неприятно. Они, как люди военные, разбираются в этом лучше неё, пусть выскажут свои предположения.

Королева хлопнула в ладоши. Явилась одна из статс-дам.

– Донья Мария, – надменным тоном проговорила её величество. – Извольте оповестить посла Англии о том, что я желаю его видеть.

«Если удастся предотвратить нападение на нашу колонию, мы сможем направить высвободившиеся войска в Мексику, – думала королева-регентша, разглядывая пышную подпись. – Презренные индейцы склонятся перед силой – мы покажем им свою силу».

… Отправляйтесь в Мехико, дон Антонио. Мы повелеваем Вам принять командование над всеми Нашими войсками в Мексике и силой оружия подавить бунт. Его преосвященство монсеньор архиепископ де Ривера окажет Вам всяческое содействие, как молитвой за Ваш успех, так и разумным советом. Будьте любезны не оставлять его советы без внимания, ибо Мы сами доверяем монсеньору архиепископу…

Дон Антонио не мог знать, о чём говорили коронованные мать и сын перед тем, как был написан ответ на его послание. Но, получив письмо, обо всём догадался. Природная сдержанность, вообще-то мало свойственная испанцам, и солидный возраст не позволили гранду высказать вслух всё, что он думал по этому поводу. Но подумал он о своей королеве весьма …м-м-м …нелестно. С ума сойти! Она сделала его главнокомандующим, но подчинила архиепископу, который своими «разумными советами» и довёл Мексику до бунта! Большей глупости, по мнению дона Антонио, измыслить было невозможно. И всё же это было больше, чем ничего.

«Войска? Хорошо. Я приму командование над войсками и сделаю так, чтобы завоевать уважение офицеров и солдат. Тогда посмотрим, кто к чьим „разумным советам“ станет прислушиваться!»

3

Жестокость порождает ответную жестокость. Истинность этой аксиомы испанские солдаты постигали на своей шкуре, раз за разом нарываясь на нападения организованных отрядов повстанцев. Да, это были уже не кучки озлобленных, вооружённых чем попало пеонов. Многие из них, руководимые перешедшими на сторону восставших офицерами, захватывали при удачных набегах оружие и провиант, и постепенно превратились в весьма боеспособные части. Но пока у восставших не было единого лидера, они не могли победить. Разгром отдельных испанских гарнизончиков и отрядов ничего не решал. Они могли выиграть отдельные сражения, но не войну, и офицеры, возглавлявшие отряды восставших, это прекрасно понимали. Нужно было найти лидера. И он нашёлся.

Нет, это не был испанский офицер, поддержавший восстание. Индейцы разных племён и метисы, составлявшие подавляющее большинство повстанцев, не признали бы над собой власть испанца. Натерпелись уже. Однако и сами не торопились признавать лидерство некоего Диего Суньиги, индейца-пуэбло. Этот Диего в молодости служил в испанской армии, даже воевал в Европе. Но офицерского чина не получил, ибо, во-первых, не дворянин, а во-вторых, не испанец. По возвращении домой снова взялся за маис, но сейчас его военный опыт оказался востребован. Он сумел собрать пуэбло в единую армию и договориться с вождями иных племён. Даже вороватые, но чертовски опасные апачи и те пошли на союз с ним. И вожди племён, а также командиры отрядов метисов, которыми чаще всего и были испанцы-ренегаты, в конце концов пришли к единому мнению. Пусть их ведёт Диего Суньига. А там будет видно…

– Ты слышал новость?

– Нет. А что случилось?

– Говорят, в Мехико приехал новый командующий. Дон Антонио Себастьян де Толедо.

Аурелио присвистнул.

– Плохи наши дела, – он, ещё на прежнем месте службы, многое слышал об этом доне и сразу сделал переоценку перспектив восстания. – Хотя, Суньига тоже не кажется мне ни дураком, ни трусом. Занятные времена настают, дружище.

– Я своих детей сиротами оставлять не хочу, – Роберто подсел к костерку. – Как думаешь, может, стоит бросить всё к чертям и закатиться под подолы к нашим красоткам?

Смешок Аурелио сказал ему очень много. Ну, женятся они – Аурелио на младшей сеньорите дель Кампо-и-Корбера, а он на симпатичной пышноватой вдове, владелице одной из небольших асиенд в десяти милях отсюда. Дальше что? Война всё равно догонит их и там. И, чего доброго, отнимет нажитое.

– Нет, дружище, – Аурелио отрицательно качнул головой. – Нам с тобой сейчас только и остаётся, что корчить из себя героев, но при этом не лезть вперёд. Если индейцам так нужна эта свобода – пусть они за неё и умирают. А мы… Нам, друг мой, нужно сделать одну хитрую штуку…

Минут пять Аурелио тихонечко сообщал Роберто свой план. После чего Гомес довольно крякнул.

– Верно мыслишь, – согласился он. – Хоть и рискованно это до чёрта, но ведь и приз каков!

– Притом, мы не останемся внакладе, кто бы ни победил, – Аурелио многозначительно поднял палец к небу. – Победят индейцы – нам честь и хвала. Победят роялисты – мы всё равно останемся при своих. Главное – вообще шкуру сохранить. Вот и сохраним.

Роберто смолчал. Не то, чтобы слова друга ему вовсе не понравились, нет. Просто что-то царапнуло его прожжённую солдатскую душу…

– Ты Пресвятой Деве Гваделупской молишься, – проговорил он, глядя, как взлетают над костром искры – словно мелкие огненные мотыльки. – А ведь раньше Деве Ремедиос [25]25
  Virjen de los Remedios – дословный перевод с испанского «Святая Дева Утешение», образ, привезенный из Испании. Мексиканцы прозывали её «Конкистадорой» – завоевательницей – за то, что она являлась покровительницей конкистадоров и сторонников испанской короны.


[Закрыть]поклоны бил. Какой Мадонне ты молился по-настоящему?

– Она одна, дружище, – последовал честный ответ. – Одна-единственная. Только вот закавыка: на чьей она стороне?

Этого Роберто точно не знал. Только вздохнул. Не дело простым смертным решать, с кем из них сама Божья Матерь. Только ей дано делать выбор.

– Помилуй нас Боже, если мы выбрали неверную сторону, – негромко проговорил он, крестясь. – Тут ты верно рассудил, Аурелио. Нужно быть готовым к любому исходу.

4

Как-то, ещё в родном мире, Влад вполглаза посмотрел передачу о Гаване. Красивый город, умудрившийся и к двадцать первому веку сохранить всю свою прелесть и наследие прошедших веков, несмотря ни на что. Жемчужина Карибского моря, прекрасный, совершенно испанский город… Господи, чем же он так провинился перед тобой?

Под посольство отвели апартаменты на набережной, которая, как и в Сен-Доменге, называлась Малекон. Влада вообще удивляли повторяющиеся названия. В Сан-Хуане форт Эль Морро – и в Гаване Эль Морро. В Санто-Доминго набережная Малекон – и здесь Малекон. Эдак незнакомому человеку и запутаться недолго. Влад с усмешкой вспомнил мытарства одного своего запорожского знакомого, который зачем-то ехал в Харьковскую область, в село Пятихатки. И сел на автобус, следовавший в Пятихатки. Который и привёз его в одноимённое село Днепропетровской области… Словом, это была пожалуй единственная мысль, которая Влада повеселила. То, что он видел в Гаване, кое-что ему очень сильно напоминало. Облущенные стены домов, небеленых со дня французского вторжения. В раскрытых по случаю хорошей погоды окнах лишь изредка встречались целые стёкла. Разве что крепость Ла-Реаль-Фуэрса, резиденция алькальда, выглядела более-менее достойно, но ведь ей при обстреле меньше всех и досталось: гарнизон сдался до того, как французская корабельная артиллерия принялась «разравнивать площадку». Посольство – особняк какого-то роялиста, сбежавшего уже после победы повстанческой армии и провозглашения независимости – тоже неплохо выглядело. Но его выкупили и отремонтировали за счёт казны Сен-Доменга. Губернаторская резиденция в центре города тоже приятно радовала глаз. Но мраморные (!) плиты мостовых местами расползлись, подаваясь растущей в щелях траве, местами были побиты французскими снарядами, местами просто растащены местными жителями для починки собственных домов… Словом, лишь однажды Влад имел сомнительное удовольствие наблюдать нечто подобное. В своём родном городе, когда по какой-то прихоти судьбы отъехал на пару кварталов от центрального проспекта. Всё повторялось в точности – естественно, с поправкой на культурные особенности испанцев семнадцатого века и украинцев века двадцать первого. Неровный, с глубокими выбоинами асфальт, потрескавшиеся стены старинных кирпичных домов. Дворы, словно застывшие в веке девятнадцатом – с покосившимися лестницами, чахлыми вишнями и обшарпанными деревянными верандами, на которых сушилось бельё. С грязными котами и брехливыми собачонками. С вечно ссорящимися соседками и запахом дешёвого борща, сваренного из «ножек Буша»… Помнится, тогда Влад исполнился такого отвращения к «нищим», не способным заработать себе на более достойную жизнь и растаскивающим всё вокруг, что зарёкся когда-либо вообще появляться в том районе. И только годы спустя, уже будучи пиратским капитаном, понял одну простую вещь. Эти презираемые им «нищие» отнюдь не были тупой «биомассой», каковой считал их его отец. Они прекрасно видели, что люди, подобные Волкову-старшему, бессовестно их обкрадывают. И, не имея возможности этому помешать, пытались вернуть хоть немного украденного у них, растаскивая для своих нужд покосившийся забор. Всё равно ведь из ЖЭКа не придут чинить ни забор, ни лестницу. И никому ни до чего нет дела. А раздражение, накопившееся за годы «демократического счастья», люди сбрасывали кто в водку, кто на свои же семьи, кто в ссоры с соседями… Нервный женский взвизг и ругательства заставили Влада вернуться на грешную землю. Ну, вот, пожалуйста: две кумушки не поделили верёвку, на которой собрались просушить постиранные юбки. Если мужья или соседи не вмешаются, сейчас друг дружке в волосы вцепятся. И это на набережной Малекон, в некогда престижном районе!

«Хорошо, что я не потащил сюда Исабель, – подумал Влад, чувствуя себя премерзко – будто в чужом белье порылся. – А ведь напрашивалась: она здесь родилась. Но я как чувствовал: не стоит ей сюда ехать. И оказался прав. Люди здесь нервные, злые, голодные. Взрыв неминуем, кто бы ни сменил Фуэнтеса. И даже если он останется, всё равно тут будет жарко. Лучше Исабель и малышам быть как можно дальше отсюда. По крайней мере, пока».

Церемония представления посла Сен-Доменга – Дуарте – и представителя Совета капитанов – Влада – прошла как по нотам. Поклоны, вручение верительных грамот, обмен любезными заверениями… Словом, соблюдение протокола. Обе «высокие стороны» предельно серьёзны и благожелательны. Однако дон Иниго чувствовал раздражение. Эти двое, пиратские капитаны, так уверены в себе, так спокойны, так не похожи на расхожее представление о пиратских вожаках – грязных, по-хамски разодетых в самые нелепые и яркие тряпки, с вульгарными манерами. Эти двое, как слышал дон Иниго, были купеческими сыновьями. Оба получили хорошее образование, оба были недурно воспитаны, и сейчас демонстрировали своё воспитание. Раздражало дона Иниго не это. Истинный идальго может родиться в любом сословии, взять хотя бы Хуанито. Раздражали «дона Команданте» платья гостей. Посол Дуарте в чёрном бархатном испанском камзоле с неброской серебряной отделкой – за подобный, помнится, дон Иниго ещё при испанской власти отдал портному кругленькую сумму. Красавец-офицер – капитан Вальдемар, брат генерала Сен-Доменга – щеголял модным французским камзолом, сшитым из лучшего голландского сукна. Воротник и манжеты – дорогие брюссельские кружева. На шляпы гостей дон Иниго отдельного пункта заводить уже не стал… Нет, какая досада! Его собственный камзол, сшитый по заказу у лучшего портного Гаваны, хоть и сверкал золотыми пуговицами, качеством сукна заметно уступал. Не везут сюда голландцы свои лучшие ткани, слишком высок налог и слишком мало надежды продать подобный товар в бедной стране. Зато дешёвку продают по цене отличного сукна…

За столом – как же не пригласить «высоких гостей» отобедать? – господа капитаны также вели себя безупречно. Придраться можно было бы разве только к манере сеньора Вальдемара рассказывать анекдоты, что в присутствии доньи Долорес выглядело не слишком уместным. Даме не пристало слушать мужской юмор. Однако, господин капитан уверял, что подобные анекдоты любит рассказывать его сестрица. «Что ж, благовоспитанная сеньорита никогда не сделалась бы пиратским вожаком, – подумал тогда дон Иниго. – Ей следовало вести себя по-мужски, ничего не смущаться и ничего не бояться…» И тогда же дон Команданте, малость пригорюнившись, сделал для себя неутешительный вывод.

«Почему эта женщина не боится править столь жёстко, чтобы её слушались, и в то же время даёт подчинённым достаточно воли, чтобы те не превращались в безвольных кукол? Я не знаю. У меня так не получается».

В самом-то деле, у дона Иниго никак не получалось править так, как ему хотелось. Дал чуть больше воли крупным землевладельцам востока страны – эти доны тут же оказались в оппозиции к Гаване. Пока бунтом не пахло, но ситуация в стране ухудшается. Доны из Сантьяго и окрестностей, хоть тресни, не хотят отсылать налоги в полном объёме, осмеливаясь уверять представителей столичных властей, что в случае полной уплаты крестьянство восточных провинций вымрет от голода… Однако и жёстко править не удавалось. Кое-кого из этих напыщенных мерзавцев, ещё не так давно бывших весьма толковыми командирами, дон Иниго собственноручно подвесил бы на дыбу. Но если это сделать, армия – вернее, то, во что превратились герильерос, обросшие доходными местами – вздёрнет на дыбу его самого.

«Почему она не боится?»

Раздражение дона Иниго было настолько очевидно, что Влад позволил себе едва заметную холодную усмешку: точно так же, помнится, вели себя младшие бизнес-партнёры его отца и обойдённые, но по какой-либо причине не смевшие выразить своё недовольство, конкуренты. Чтобы отгадать эту загадку много времени не потребовалось. Фуэнтес действительно чувствовал себя младшим партнёром и обойдённым конкурентом одновременно. А сравнение экономических показателей Кубы и Сен-Доменга этому только способствовало.

– Сеньор Вальдемар. – Наконец дон Иниго решил перейти от пустого, ни к чему не обязывающего застольного трёпа к делу. – Мне говорили, будто вы ещё будучи в Сен-Доменге изволили негативно высказываться относительно нашей налоговой политики. Могу ли я рассчитывать на вашу откровенность за этим столом?

– Разумеется, – кивнул Влад. – Если вас интересует моё личное мнение, то оно таково: чем выше налоги, тем меньше денег попадает в казну.

– Против вашего мнения, сеньор капитан, восстаёт сама математика, – дон Иниго изобразил тонкую усмешку испанского гранда, снизошедшего до дружеской беседы с простым офицером.

– Как говорит сеньор Лейбниц, министр образования и глава нашей Юстиц-коллегии, математика бессильна в применении к людям. Ибо они – не цифры, а существа, наделённые разумом и свободой воли.

– Ваш учёный прав, – без особого удовольствия признал Хуанито. Простой человек, он не стал заморачиваться со всеми столовыми приборами. Оставил себе один серебряный ножик и одну двузубую вилку, и орудовал ими, уплетая обед. – У вас, я слышал, самые низкие налоги, и то ловят всяких жуликов, не желающих их платить.

– Признаться, и у меня самого уплата налогов не вызывает приятных ощущений, – улыбнулся Дуарте, вообще предпочитавший предоставить Владу право гнуть свою линию. Но сейчас он, как купеческий сын, не мог не высказаться. – Однако я понимаю, что каждый уплаченный мной су пойдёт в дело, на благо моей страны. За государственной казной установлен такой зверский контроль, что ни одна монетка не уйдёт, как говорится, «налево».

– О, у вас уже настолько большая армия чиновников? – поинтересовался Фуэнтес.

– А по-вашему, зачем мы наприглашали на остров столько немцев, дон Игнасио? Что ни голландский корабль, то девять из десяти пассажиров – гессенцы, баварцы, вестфальцы, ещё какие-нибудь германцы. Работяг среди них, кстати, мало, в основном едут чиновники. За большим жалованьем. Причём, они законопослушны, чётко выполняют свою работу, боятся взяточничать и воровать. Всерьёз боятся. Особенно после того, как двоих из них повесили, а пятерых отправили на рудники.

Влад, слушая Дуарте, разумно предпочёл дополнений от себя не вставлять. Ведь эти же самые немцы-чиновники, освоившись на новом месте, принялись так пристально наблюдать друг за другом и за соседями других национальностей, что о любом, даже самом наименьшем нарушении порядка тут же становилось известно полиции. Они удивили даже обожавших доносить испанцев с французами. «Братец» не уставал поражаться тому факту, что Галка использовала в управлении государством даже эту малоприятную черту немецкого характера. Всё равно нацело искоренить стукачество в обозримом будущем не получится, так хоть можно, держа его под строгим контролем, извлечь некую пользу.

– Итак, германцы. – Дон Иниго вынужден был признать целесообразность подобного метода. – Что ж, разумно. Они, по слухам, отличаются бережливостью, особенно после Тридцатилетней войны. Однако как это относится к налоговой политике, кроме того, что немцам поручен сбор податей?

– А сеньор Дуарте уже всё объяснил, – произнёс Влад. – Если я знаю, что уплаченные мной деньги до последнего медяка пойдут в дело, а не будут кем-то присвоены, как-то не так обидно с ними расставаться. Что же до Кубы, то – уж простите меня, дон Игнасио – я бы не хотел сейчас быть кубинцем.

– К сожалению, должен признать, что вы отчасти правы, – выдавил из себя Фуэнтес: этот чёртов русский сыплет соль на свежие раны. – Однако и мы кое-что делаем, дабы улучшить положение населения. Сеньор Перес, – уважительный кивок в сторону Хуанито, – настоял на отмене налога с владельцев рыбачьих лодок и снижении налога с продажи рыбы. Изменения введены лишь две недели назад, но результат уже можно наблюдать на рынке Гаваны: там появилась рыба на любой вкус и кошелёк. Кстати, тунец, который вы изволили похвалить, куплен именно там.