Текст книги "Лев и ягуар"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

2

«Джеку сейчас лучше оставаться на борту „Гардарики“, хоть такое поведение тут считается признаком дурного тона, – думала Галка, отвечая на приветствие штатгальтера. – Когда на моего милого мужик заглядывается, да ещё такой шибздик, как Оранский – пардон, это ни в какие ворота не лезет!»

– Приношу извинения от имени моего супруга, – мадам генерал ответила на вопрос, заданный как будто не всерьёз, но несерьёзные вопросы как правило сходу не задают, не так ли? – За долгие годы жизни в тёплых краях он настолько отвык от северного климата, что почти сразу подхватил простуду.

– Обидно, – Вильгельм был крайне любезен, и всегда приглашал Галку присесть. – Я слышал, у него есть великолепные лоции. Хотелось бы обсудить возможность их покупки… но раз уж так получилось, передайте ему моё искреннее пожелание скорейшего выздоровления.

– Обязательно передам, – женщина тонко улыбнулась: все всё прекрасно поняли, и в то же время приличия соблюдены. Чёрт бы побрал того, кто придумал этикет… – Преамбула, надеюсь, завершена?

– Вы не любите долгие разговоры, мадам, – Вильгельм Оранский, и в самом деле неказистый, слабоватый здоровьем молодой человек, тем не менее был одним из самых блестящих политиков своего времени. – Что ж, к делу так к делу… Вчера вечером я постарался тезисно сформулировать основные вопросы, какие нам с вами следует обговорить и по возможности решить. Итак, вопрос первый: захват и раздел английских колоний Северной Америки между Голландией и Сен-Доменгом. Что скажете, мадам?

– Ну, здесь особенно обсуждать уже нечего, – произнесла Галка, закинув ногу на ногу. Весьма вольная по тем временам поза для дамы, даже если учесть, что она одета по-мужски. – Голландия имеет прекрасную возможность вернуть то, что она потеряла по Вестминстерскому миру. А мы возьмём себе земли южнее. Границу на карте мы уже провели, осталось только пойти, взять и поделить.

– Но ваши войска, мадам – простите за откровенность – вряд ли обладают достаточной численностью для проведения этой военной операции.

– Я знаю верный способ увеличить их численность до приемлемой величины.

– Индейцы?

– Да, союз ирокезов. Им очень не нравится, как англичане ведут себя на их землях.

– Боюсь, вы совершите ошибку, мадам. Индейцы – ненадёжные союзники. Говорят, они склонны к нарушению данного слова, – Вильгельм покачал головой.

– Боюсь, вас кто-то обманул на сей счёт, – усмехнулась Галка. – Те индейцы, с которыми я была знакома лично, таковой склонности не проявляли. Более того: сами находясь в тяжёлом положении, они прислали Сен-Доменгу помощь, когда официальные союзники предпочли занять выжидательную позицию.

«Запрещённый приёмчик. Удар ниже пояса, – подумала она при этом. – Я равняю его с ненавистным ему Людовиком, который тоже решил не ввязываться, посмотреть, кто кому в итоге лапки оторвёт – Англия нам или мы Англии… Что ж, интересно, как вы выкрутитесь, минхеер».

– Если Людовик Французский, имея неограниченную власть в своей стране, не пожелал исполнить союзнический долг, пусть это останется на его совести, – ровно проговорил Вильгельм. – Мне же с большим трудом удалось убедить Генеральные штаты в необходимости вступления в войну против Англии. Это, если хотите, одна из самых неприятных черт, присущих республике, будь она торговой, как Голландия, или военной, как Сен-Доменг.

– Сожалею, что вам пришлось преодолевать подобное препятствие, – сдержанно ответила Галка. «Выкрутился. Ещё и шпильку мне подпустил. Молодец». – У нас с этим проще.

– Совет капитанов распоряжается государственной казной? – удивился Вильгельм.

– Не совсем. У нас вообще-то не одна казна, а четыре. Основная, из которой выделяются средства на общегосударственные нужды, и по одной у каждого из трёх советов. Никто ни у кого не попрошайничает: распределение происходит сразу по приходу денег. А процентное соотношение этого распределения зависит от ежегодно утверждаемого всеми тремя советами бюджета.

– Весьма удобно, – согласился Вильгельм, явно мотая на ус: ему-то всё время приходилось применять свои блестящие дипломатические способности, чуть не ежедневно убеждая лавочников из Генеральных штатов в необходимости постоянно выделять средства на военные расходы. – А военная добыча? Она поступает в распоряжение Совета капитанов, или её расценивают как рядовое денежное поступление в казну?

– Её делят на три равные части, – Галка охотно поделилась пиратским опытом. – Треть – это законная доля команды или команд кораблей, добывших эти ценности. Треть поступает в государственную казну и сразу распределяется согласно статей бюджета. Треть уходит в казну провинции, куда была подана заявка и привезена добыча. Точно так же мы поделили и поднятый со дна морского груз испанского серебряного флота.

– Большая сумма?

– Огромная. Миллионы ливров.

– Мне говорили, город Пуэрто-Плата за короткое время сделался третьим по значению городом республики… Лицензии, которые продаются для торговли в столице, действительны для всех портов вашей страны?

– Естественно.

– Иногда я вам завидую, мадам, – улыбнулся Вильгельм. Эта улыбка показалась Галке разрубленной пополам его длинным крючковатым носом. – У нас, к сожалению, ещё помнят времена вольных городов… Традиции иной раз становятся досадной помехой, а молодое государство может позволить себе роскошь создавать собственные.

– Которые лет через триста кое-кому тоже покажутся досадной помехой, – рассмеялась мадам генерал, переводя разговор в шутку. – Тем не менее, без прошлого не построить будущего. Но и чрезмерное увлечение оглядками назад тоже опасно: можно похоронить новое под завалом давно устаревших традиций и правил.

– Однако, то, что мы собираемся обсудить вслед за североамериканским вопросом, без оглядки на эти самые традиции не разрешить, – не без иронии проговорил Вильгельм. На нём сегодня были камзол и шляпа английского покроя. Пышные перья на шляпе, заставившие Галку вспомнить старые-престарые иллюстрации к «Гулливеру», раскачивались над головой голландца, а тщательно завитые локоны модного среди коронованных особ светлого парика скрывали его естественную причёску. – Англия, мадам. Я намерен получить это несчастное королевство и привести его к процветанию.

– Откровенно и без увёрток, сударь.

– Мне понравилась ваша манера вести беседу, мадам. Весьма практично. Итак, нам стоит обсудить кое-какие детали этого предприятия.

– А почему именно со мной? – Разговор принимал новый оборот. Сейчас каждое слово стоило отмерять семь раз, прежде чем произнести, и у Галки от тщательно скрываемого напряжения даже начала побаливать голова.

– Разве вам всё равно, кто занимает английский престол? – Вильгельм умел придавать своим словам вес без излишних интонаций. – Кажется, вы отвергаете любую попытку короля Карла заключить мир с Сен-Доменгом. Война, как морская, так и дипломатическая, с каждым днём наносит Англии всё больший вред. Если вы за что-то невзлюбили Англию и добиваетесь её разорения, то вы весьма близки к цели. Если же вашей целью является свержение бездарного монарха, то здесь нам с вами есть что обсуждать, не так ли?

– Это так, но каким образом Сен-Доменг может быть вам полезен в таком деликатном деле? – без малейшего намёка на иронию проговорила Галка. – Мы едва утвердились в статусе лидера Нового Света, и мне – прошу понять меня правильно, сударь – вовсе не хочется жертвовать только что завоёванным.

– Я пока не говорил о каких-либо жертвах со стороны Сен-Доменга, мадам.

– Вот то-то и оно, что «пока», – тут Галка позволила себе тонкую многозначительную улыбку. – Подобные оговорки иногда становятся теми самыми подводными рифами, о которые могут разбиться даже самые прочные корабли.

– Вы желаете загодя оговорить условия сделки? – Вильгельм ответил ей точно такой же улыбкой. Встретились два политика, называется… – Что ж, я не против.

– Тогда карты на стол.

– Хорошо. Мне была бы весьма желательна ваша поддержка в Версале.

– Это напрашивается по логике событий, сударь. Король Людовик вас, мягко говоря, не жалует, и будет всячески возражать против …ваших планов. Особенно когда узнает, что его протеже – герцог Йоркский – пользуется куда меньшей поддержкой в Англии, чем вы.

– Вы полагаете, что король Франции ещё не в курсе?.. – Вильгельм удивлённо поднял брови.

– Я полагаю, он абсолютно уверен в том, что одна лишь его поддержка гарантирует Джеймсу Стюарту победу в этом противостоянии. И что бы ни докладывал месье де Ла Рейни по обстановке в Англии, ему хоть кол на голове теши – не верит. – Теперь настало время иронии, и Галка дала ей волю. – Но его величество ждёт небольшое разочарование. Вот тогда, и не раньше, я смогу встрять со своим мнением.

– Мадам, это именно то, чего я от вас и жду, – штатгальтер чуть заметно качнул головой. Дрогнули пышные перья на шляпе.

– Но это не всё?

– Нет, – на сей раз усмешка Вильгельма была загадочной. – Я понимаю, что Сен-Доменгу ещё рано ссориться с такой могущественной державой, как Франция, однако рано или поздно такой момент настанет. Однажды его величеству Людовику надоест играть с вами в независимость, и тогда…

– Сударь…

– Мадам, мы ведь с вами добрые друзья, не так ли?

– Хорошо… друг мой, – улыбнулась Галка, подумав при этом: «Блин, ещё один „добрый друг“ на мою голову…» – Я предвидела это задолго до того, как мы объявили о независимости Сен-Доменга. Я говорила о том своим товарищам, и мы ещё семь лет назад пришли к одному непростому, но единственно возможному для нас варианту: держаться в кильватере Франции до тех пор, пока не сможем идти своим курсом. Вы правы, ссориться с Францией мы пока не имеем права. Однако если вы предлагаете нам пойти на столь рискованный шаг, то вы наверняка можете также предложить нам расклад получше. В противном случае этот разговор не имеет смысла.

– Что вы скажете о некоей лиге государств, призванной не допустить превращения Франции в агрессивную империю на манер Римской? [41]41
  В нашей истории Вильгельм Оранский действительно создал антифранцузский союз – Аугсбургскую лигу.


[Закрыть]

– Стать убийцами империи? Заманчиво, – произнесла Галка. – Один уточняющий вопрос: вы намерены убивать так каждую потенциальную империю, или ваша ненависть обращена именно против Франции?

– В данный момент никто иной не угрожает европейской безопасности более, чем непомерные амбиции короля Людовика. – Вильгельм ловко ушёл от прямого ответа. – Сейчас важно остановить его. А в будущем… Мадам, друг мой, я не дельфийский оракул, чтобы предвидеть комбинации, которые сложатся через двадцать, тридцать или сто лет.

– Я тоже не оракул, друг мой, – теперь от улыбки мадам генерала повеяло холодом. – Однако кое-какие мои предсказания имеют странное свойство сбываться. И я предсказываю Англии, если она пойдёт по имперскому пути, очень большие неприятности.

– У вас репутация честного человека, мадам, и только потому я уверен, что это не угроза, – мягко проговорил Вильгельм. – Насколько я понимаю, вы враждуете не со Стюартами, не с Англией, а с некими принципами, кои вам глубоко противны. Могу ли я узнать, каковы эти принципы, и почему они для вас неприемлемы до такой степени?..

– Обвиняемый Грин, из показаний свидетелей стало ясно, что вы не были в курсе относительно намерений вашего адмирала вплоть до того момента, как он отдал приказ. Так ли это?

– Так и есть, – ответил бывший старший помощник «Сент-Джеймса», когда судебный пристав перевёл вопрос обвинителя на английский язык. – Когда сэр Чарльз отдал приказ открыть огонь с левого борта, меня это удивило и озадачило, ведь корабль противника находился по правому борту от нас. А повреждения, полученные в бою, не позволяли нам стрелять с обоих бортов одновременно.

– Скажите, сеньор, могли ли вы отказаться от исполнения данного приказа?

– Нет, сэр. Я офицер королевского флота.

– Скажите, есть ли у вас семья, сеньор Грин?

– Протестую, ваша честь! – тут же взвился Эллиот. – Этот вопрос не имеет никакого отношения к рассматриваемому делу!

– Протест отклонён, сеньор адвокат, – спокойно ответил прокурор. – Следует дать возможность сеньору Родригесу довести его мысль до конца… Обвиняемый, ответьте на заданный вопрос.

– Да, сэр, у меня есть семья, – сказал Грин. – Мать, брат, жена и две дочери.

– Стало быть, если бы адмирал приказал вам расстрелять ваших близких, вы и в этом случае не рискнули бы ослушаться? – Родригес не был иезуитом, но наверняка учился в их коллегиуме.

– Я снова вынужден заявить протест, ваша честь! – искренне возмутился адвокат. – Ставить моего подзащитного перед необходимостью отвечать на столь чудовищный вопрос недопустимо!

– Офицер английского королевского флота обязан подчиняться приказам вышестоящих офицеров, не так ли? – поинтересовался прокурор. – Насколько мне известно, за неподчинение приказам предусмотрены весьма суровые наказания.

– Вот именно, ваша честь! Мой подзащитный стоял перед непростым выбором – либо обстрелять город, либо быть казнённым за неповиновение!

– Однако вопрос обвинителя весьма резонен, вы не находите? Если вы считаете, что задавать вашему подзащитному столь чудовищный вопрос недопустимо, ответьте на него сами. Смогли бы вы исполнить приказ адмирала, если бы он приказал вам расстрелять ваших близких?

– Вполне вероятно, что нет.

– Будьте добры отвечать более конкретно.

– Нет, ваша честь.

– Значит, вы предпочли бы бунт и смерть, но сберегли бы жизни своих близких?

– В рассматриваемом нами деле речь не шла о жизни близких моего подзащитного, ваша честь.

– Но погибшие в соборе Примада де Америка тоже были чьими-то близкими, не так ли? – прокурор поддел кончиком пера бумагу – список жертв обстрела. – Женщины, дети. Они имели такое же право на жизнь, как и ваши близкие, и близкие сеньора Грина. Почему же тогда убийство чьих-то близких является менее чудовищным деянием, нежели убийство собственных?

– В таком случае, ваша честь, следует поставить под сомнение законность любых военных действий, – язвительно проговорил адвокат. – Ибо там убийство чьих-тоблизких происходит в масштабах, несоизмеримо больших, нежели в рассматриваемом нами случае.

– Убийство вооружённого, способного дать отпор человека классифицируется несколько иначе, чем хладнокровный расстрел беззащитных женщин и детей. Вы не согласны?.. Желаете ли вы что-либо добавить к сказанному?

– Нет, ваша честь.

– Продолжайте, сеньор Родригес…

Штатгальтер Вильгельм смотрел на эту женщину с нескрываемым удивлением.

– Теперь я понимаю, почему вас так боятся, – проговорил он. – Вы настаиваете, чтобы в вашем государстве непременно соблюдалось всеобщее равенство перед законом. Это действительно мало кому может понравиться, ведь каждый считает себя лучше прочих.

– За редким исключением.

– Ваша беда в этой редкости, друг мой. Сколько в истории примеров, когда прекрасные начинания были загублены недостойными наследниками! Только не говорите, что вы придумали, как избежать этой опасности.

– А рецепта идеального государства ещё никто не изобрёл, друг мой, – невесело усмехнулась мадам генерал. – Любая система, будь то монархия или республика, имеет свои достоинства и недостатки. Парламентаризм и свобода слова хороши в мирное время, но во время войны превращаются в смертельную опасность для государства. Жёсткая централизованная власть по типу французской монархии прекрасно мобилизует все силы страны, когда приходится воевать, но в мирное время… Да вы и сами видите, что происходит, за примером далеко ходить не надо.

– Говорят, в вашей республике нет единоличного правления. Это правда?

– Правда.

– Однако, вас называют чуть ли не диктатором.

– Тот, кто думает, будто я диктатор, судит по себе, – рассмеялась Галка. – На мне – война и дипломатия. Всё, никаких иных полномочий. Если я вздумаю указывать негоциантам в приказном порядке, Торговый совет пошлёт меня подальше и будет трижды прав. А я при всём желании ничего не смогу с этим поделать. Хорош диктатор, не правда ли?

– При наличии собственной казны можно с этим смириться. Однако нет ли в этом элемента анархии? Если Совет капитанов примет решение объявить войну некоему государству, с которым у Торгового совета налажены надёжные связи… Впрочем, я слышал, что подобные важные решения не принимаются без согласия глав всех трёх советов. Как же вам удалось убедить месье Аллена в необходимости отказаться от торговли с английскими колониями?

– Мне не потребовалось ни в чём его убеждать. Он и без меня прекрасно понимал, что у Англии были весьма определённые планы на Сен-Доменг, с торговлей никак не связанные.

– Он тоже политик?

– Даже в большей степени, чем я.

– Тогда мне остаётся вас поздравить, мадам, – теперь улыбка Вильгельма стала бесплотной, словно лунный блик. – Нашим лавочникам зачастую не хватает именно умения разобраться в политической обстановке. Однако… Вы уж простите, но я не могу не коснуться этой темы. Одним словом, как друг я должен вас предупредить: король Людовик намерен потребовать освобождения осуждённых в Сен-Доменге сэра Чарльза Модифорда и капитан-лейтенанта Грина.

– Слышу глас герцога Йоркского, – ехидно усмехнулась Галка.

– Вы понимаете, чем может быть чреват ваш отказ?

– Интересно, а король Франции понимает, насколько смешно он будет выглядеть в глазах всей Европы, если встрянет в свару на чужой кухне?

– Вы правы, мадам, он не пошлёт свою эскадру освобождать двух проштрафившихся англичан. Но отношения между Версалем и Алькасар де Колон будут испорчены.

– Можно подумать, они до сих пор были идеалом доброй дружбы. В этой войне Людовик палец о палец не ударил, чтобы помочь нам. Зато когда речь заходила о дележе добычи из Порт-Ройяла, господин посол не преминул нанести визит, – с едкой иронией проговорила Галка. – Естественно, им ничего не обломилось, отсюда и такие вот …требования.

– Из всего услышанного я делаю вывод, что вы наперёд знали о нежелании Франции участвовать в этой войне.

– Да, это так.

– Значит, Людовик ждал, что вы сами попросите у него помощи…

– Возможно.

– Но вы справились с проблемой без его участия, и это не может его радовать.

– Вы уже второй раз намекаете на необходимость создания антифранцузской коалиции, друг мой. Но пока министром финансов Франции является месье Кольбер, эта коалиция не имеет смысла.

– К сожалению, должен с вами согласиться, мадам. Победить такого противника можно либо с помощью большой армии, либо имея большие деньги. Что, впрочем, в наше время равнозначно. Но казна Голландии изрядно пострадала от войны.

– А казна Сен-Доменга изрядно от той же войны пополнилась, – рассмеялась Галка. – Да, у нас в запасе лежит некая сумма денег, однако мы не рискуем пускать их в оборот, опасаясь экономической катастрофы. Но если вы говорите о займе…

– Генеральные штаты готовы предоставить Торговому совету любые гарантии. – Вильгельму было крайне неудобно просить денег, и он едва сумел скрыть облегчённый вздох: сен-доменгская дама поняла намёк и пошла ему навстречу. – Что вам было бы предпочтительнее видеть в качестве залога?

– Владения на континенте.

– В каких границах?

– Земли за рекой Огайо, до Великих озёр на севере и до верхнего течения реки Миссисипи на западе.

– Много.

– Вы тоже мало не попросите, – Галка говорила с ним вежливо, без каких-либо вызывающих ноток. И оттого иногда позволяла себе ироничные пассажи. – А корабельный лес морской державе так или иначе необходим. Вам же останется богатое побережье с готовыми городами и верфями.

– Которое ещё следует захватить.

– Теперь для нас это не проблема, друг мой…

3

«…Поскольку было установлено, что подсудимые Модифорд и Грин являлись исполнителями приказа вышестоящего начальства, суд, рассмотрев свидетельские показания, а также доводы обвинения и защиты, постановляет:

– признать подсудимых Чарльза Модифорда и Джеффри Грина виновными в исполнении преступного приказа, заключавшегося в злонамеренном и не обусловленном никакой военной необходимостью обстреле собора Примада де Америка, повлекшем жертвы среди мирных граждан;

– принимая во внимание то, что подсудимые имеют статус военнопленных, а также учитывая, что неисполнение преступного приказа повлекло бы за собой угрозу жизни подсудимых, заменить Чарльзу Модифорду смертную казнь пожизненным тюремным заключением без права выкупа;

– принимая во внимание вышеперечисленные факторы, а также учитывая б ольшую степень зависимости от приказов вышестоящего начальства, заменить Джеффри Грину смертную казнь на десять лет тюремного заключения без права выкупа…»

«Хорошо, что мы ещё до войны подсуетились принять закон об оккупированных территориях, – подумала Галка, вспоминая юридическую войну, предшествовавшую этому приговору. Цветные стёкла большого кормового окна слегка подцвечивали пасмурный дождливый полдень. С утра поднялся ветер, и „Гардарику“ изрядно качало на мутной зеленоватой волне. – И хорошо, что в Порт-Ройяле мы впервые применили новый закон на практике, первым делом объявив этот милый городок таковой территорией. Англичанам осталось только утереться. И не удивлюсь, если узнаю, что сейчас во многих европейских странах идёт обсуждение подобных же законов… А что? Если мы можем грабить на законных основаниях, то почему им нельзя?»

Когда она рассказала Джеймсу о вчерашней беседе, тот долго молчал. А затем сказал, что с этого момента Галке действительно придётся играть по правилам «для больших мальчиков и девочек».

– Не слишком ли рано мы выходим в открытое море, Эли? – спросил он. – Мы с трудом отбили атаку всего одной английской эскадры. А ведь есть ещё огромный французский военный флот. Если Людовику разонравится представлять из себя нашего «доброго друга», мы погибнем.

– Да, – на удивление спокойно ответила Галка, ласково проведя ладонью по его щеке. – Мы погибнем. Если у Франции не будет куда более серьёзных проблем, чем мы.

– Это нелёгкий выбор, любимая, – Джеймс обнял её. – Ты знаешь, чего я боюсь больше всего на свете. Без Сен-Доменга не сможешь жить ты. А я не смогу жить без тебя.

– Всем нам рано или поздно приходится делать нелёгкий выбор, мой милый. – Галка, несмотря ни на что, обожала эти моменты – когда, казалось, никто и ничто не может их разделить. Шутка ли – столько лет вместе. – Всем. Даже Жано в свои неполные восемь этого не избежал…

Женщина в мужской одежде и мальчик лет семи или восьми шли по городу. По красивому французскому городу, построенному в тысячах миль от Франции. Такое зрелище могло бы удивить жителей Фор-де-Франс, но не удивляло. Может быть, потому, что эту женщину видят здесь далеко не в первый раз?

Так же, как и в памятном семьдесят четвёртом, эта женщина навестила резиденцию губернатора. Распоряжался здесь уже не хорошо знакомый ей Жан-Шарль де Баас, а Шарль-Франсуа д'Анжен. Тоже очень хорошо знакомый ей персонаж. Шевалье д'Анжен, которому губернаторский пост достался в качестве компенсации за титул маркиза де Ментенон, отнятый королём и подаренный своей фаворитке мадам Скаррон, даже не пытался скрыть холодное недовольство неофициальным визитом генерала Сен-Доменга. Потому-то этот самый визит и не затянулся. А женщина, которую Фор-де-Франс в семьдесят четвёртом году видел победительницей знаменитого Рюйтера, невесело усмехнувшись, подозвала мальчика и отправилась на кладбище…

– «Франсуа Требютор, контр-адмирал Антильской эскадры. Погиб, защищая город», – громко прочитал Жано. – Ты рассказывала мне о нём. Он был героем?

– И героем, и пиратом, – грустно усмехнулась Галка, присаживаясь на нагретый солнцем камень. – И моим другом.

– Мам, а зачем ты привела меня сюда? – Жано прекрасно знал, что мама ничего просто так не делает, и задал неизбежный вопрос.

– Потому что ты должен знать… – у Галки от волнения перехватило горло. – Когда Франсуа погиб, я дала слово, что воспитаю его ребёнка как своего собственного… Ты и есть этот ребёнок, сынок.

Жано настолько не ожидал услышать это, что не удержался на ногах, сел на камень рядом с Галкой.

– А… кто моя мама? – едва слышно спросил он. – Она тоже умерла?

– Нет. – Самое трудное в таком деле – решиться. Галка же миновала эту черту. – Она жива. По крайней мере, была жива, когда передавала тебя мне.

– Но почему она меня оставила? – мальчик, справившись с первым потрясением, дрожал от непонятной, до сих пор неведомой ему обиды.

– Твои родители не были женаты, сынок. Она… наверное, испугалась, что если вернётся домой невенчанная, с ребёнком на руках, будет плохо и ей, и тебе. – Сейчас Галка погрешила против истины. Аннеке Бонт весьма недвусмысленно высказывалась, что хотела бы смерти своему сыну. В секретной шкатулке лежал её письменный отказ от ребёнка. Но не вываливать же на голову восьмилетнего мальчишки ещё и такое? Он и так чуть не плачет. – Бюрократы, будь они неладны, тогда упёрлись рогом: или записывайте под фамилией матери, или под фамилией усыновителей. Поэтому ты Джон Френсис Эшби, а не Жан-Франсуа Требютор… И вот что, малыш… Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Тебе решать, как нам всем быть дальше. Но что бы ты ни решил, знай: мы с отцом тебя любим, и ты навсегда останешься нашим сыном.

Жано, судорожно сглотнув, только молча кивнул.

«Весь в отца. Обеими ногами прочно стоит на земле, – подумала Галка. Без страха ходившая на абордажи, сейчас она до смерти боялась, что приёмный сын её оттолкнёт. Бывало ведь и такое, хоть и не с ней. – Но пусть он лучше узнает это от меня, чем от постороннего человека. И лучше сейчас…»

– Жано – истинный сын своего отца, Эли, – негромко проговорил Джеймс. – А Франсуа, насколько я помню, всегда отличался редкостным здравомыслием, когда речь шла о людях. Мне за него не страшно.

– А я боюсь, – призналась жёнушка. – В моей семье был похожий случай. У маминой двоюродной сестры с мужем не было детей. Хотели взять ребёнка из детского дома. А тут с их другом произошёл несчастный случай, он погиб. Его жена умерла в роддоме. Ну, тётушка с дядюшкой и решили удочерить девочку. Удочерили. До семнадцати лет всё было нормально, у девчонки разве только птичьего молока не было. А потом одна милая соседушка взяла и рассказала Вальке, что она приёмная. Да под таким соусом всё подала, будто у этой Вальки что-то украли… Ты не представляешь, что тут началось! – Галка с язвительной, но невесёлой усмешкой села за стол и, глядя в окно, продолжала: – В чём она родителей своих не обвиняла! «Вы мне никто, вы не имели права мне указывать, как жить!» Ну, и так далее… Знаешь, чем всё кончилось? Эта коза ушла из дому, связалась с какой-то развесёлой компанией, села на иглу…

– Куда она села? – не понял Джеймс.

– На наркотики. Потом попала в тюрьму. Вышла. О родителях тут же вспомнила: за деньгами явилась. Не одна, с приятелями. Эту душераздирающую сцену я наблюдала своими глазами. Мне самой уже восемнадцатый год шёл, и к таким вот …гм …красоткам я относилась крайне отрицательно. Да и сейчас отношение не лучше. А мы ведь тогда к тётушке в гости всем семейством заявились – отец, мать и я… Ага, милый, ты уже понял, что случилось дальше. Картина маслом: выдворение блудной дочери и её великолепной компании. Батя первый пошёл на конфликт. Ещё и я до кучи подпряглась. Короче, скандал был ещё тот… Нет, Джек. Я боюсь, но уверена, что поступила правильно. Жано должен был всё узнать от меня, а не от кого-то чужого.

– Не рановато ли? Ему ещё восьми нет.

– Жано умный парень. В отличие от моей, мягко выражаясь, кузинки он думает не только о себе.

– Это результат воспитания, Эли, – мягко улыбнулся Джеймс. – Джону повезло с матерью.

– И с отцом тоже, не надо прибедняться, милый.

– Эли, прошу, не изводи себя, – во взгляде и в голосе Эшби чувствовался укор. – С тех пор, как мы отправились в Европу, ты только об этом и думаешь.

– Да, ты прав. Так недолго с ума сойти. Всё равно пока домой не вернёмся…

– Лучше скажи, пришло ли письмо от Николаса?

– Ещё нет. Потому мы тут до сих пор и торчим, – вздохнула Галка.

– Зачем ты отправила его в Москву? Прости, Эли, я не верю в то, что ты сделала это без некоего умысла. – Джеймс хорошо изучил свою драгоценную и нисколько не сомневался в положительном ответе. – Знаешь, что я об этом думаю? Ты вознамерилась изменить историю своей родины. Убрать некое лицо или наоборот – вывести на первые роли человека, по неким причинам устранённого от власти в твоём мире. Я не берусь судить, насколько хороша или плоха была история России, которую ты учила в школе, но как ты можешь быть уверена, что внесенные не без твоей помощи изменения дадут лучший результат?

– Я не уверена, Джек, – слабо, почти беспомощно улыбнулась Галка. – Может, станет лучше. А может, я так всё напорчу, что останется только застрелиться от стыда. Одно я знаю точно: так, как раньше, уже не будет. Если, конечно, Николас сумеет довести эту операцию до конца.

– Эли, ты невыносима, – Джеймс рассмеялся, и его смех был полон горечи. – Почему ты никогда не довольна окружающим тебя миром?

– Как ты однажды сам сказал, милый – я самый неудобный человек на свете, – Галка откинулась на спинку стула. – Такие, как я, всё время идут по лезвию ножа, и не могут выжить иначе, кроме как изменяя мир… Кстати, Жано не из таких. Он, как и Франсуа, всегда будет встречать любое изменение в штыки.

– Но так же, как и Франсуа, всё равно пойдёт по новому пути…