Текст книги "Лев и ягуар"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

3

«Красивый остров. Если бы не этот ужасный климат, непереносимый для европейца, я бы обязательно порекомендовал герцогу направить сюда сильную эскадру и войска. Хотя, на его месте я бы сделал это только ради избавления мира от разбойничьего гнезда».

Представьте себе, так думал посол Англии – одной из сильных европейских держав, признавших независимую республику Сен-Доменг. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Сэр Чарльз Ховард, как и большинство высокопоставленных англичан со времён Елизаветы, любую страну мира рассматривал под таким углом: насколько хороша она будет в качестве сателлита или колонии Британии. Причём, неважно, о какой стране шла речь – о Франции, Голландии или Сен-Доменге. А если страна не подходит ни как сателлит, ни как колония… Тем хуже для неё.

Что самое интересное, сэр Чарльз чувствовал странную двойственность. Весь его опыт, всё воспитание восставали против подобного непотребства – пиратской республики. И в то же время он не мог не замечать, что пираты пиратами, а торговля-то процветает. Мало того: в последнее время торговать стали не только ромом, кофе и солью с сахаром, но и всякими диковинками вроде прозрачного, словно чистый алмаз, стекла. Сэр Чарльз видел это стекло. Что ж, тут ничего не скажешь: венецианцам теперь не стоит рассчитывать на доходы с Вест-Индских колоний. «И ведь разгадали же секрет – такое гладкое стекло! Хорошо было бы заполучить этот завод в собственность Британии, – думал он тогда, вертя в руках образец. – Купить? Не выйдет. Республика – самый крупный пайщик, а Робер Аллен не продаст государственный пай никому. Значит, либо самим завести нечто подобное, либо разорить, либо взять силой…» А этот очищенный сахар? А казнозарядные ружья, патроны к которым можно купить только здесь? А яркие светильники, заправляемые очищенным особым образом «земляным маслом» из Венесуэлы? А непромокаемые штормовые плащи для моряков, пропитанные обработанным по какой-то секретной методе каучуком? Зря пираты, что ли, завели дружбу с майя…

«Откуда всё это? – сэр Чарльз всё время возвращался к беспокоившей его проблеме. – Почему они рискуют, вкладывая такие деньги в новинки? Почему они были настолько уверены, что этобудет продаваться, и с большим успехом? Разве они не знали, с каким опасением порой люди покупают нечто незнакомое? Впрочем… Поговаривают, будто о плащах у них был заблаговременный уговор с голландцами. Что ж, вещь полезная, способная обернуться немалой выгодой, если грамотно распорядиться имеющимися у нас возможностями».

Почему, чёрт побери, король вдруг пересмотрел уже почти решённое назначение его губернатором Ямайки? Почему счёл нужным продлить полномочия полковника Линча? Почему засунул его, сэра Чарльза Ховарда, к разбойникам? Может ли быть, что это направление видится его величеству более перспективным? Ну, если так, то сэр Чарльз, скрепя сердце, готов смириться. Мысль о том, какую кучу денег могла бы принести даже посредническая торговля здешними товарами, заставляла его каменеть от досады. Какие барыши проходят мимо его рук! Однако, получив назначение послом в Сен-Доменг, он и представить себе не мог, насколько ужасным образом обстоят здешние дела.

Во-первых, пираты. Публика ещё та, честно говоря. Если бы они были просто разбойниками, это ещё можно было бы пережить. И даже использовать к своей выгоде. Но они – идейные разбойники, свято соблюдающие придуманные ими законы! Даже с него, с сэра Чарльза, потребовали подробный письменный отчёт о ввозимых ценностях и наличности! Оказывается, здесь запрещено хождение иноземной монеты. Хочешь что-то купить – иди в республиканский или частный банк и обменивай гинеи с фунтами на ливры и «нефы» (как прозвали здешние золотые монеты достоинством в десять ливров – за кораблик на аверсе). Процент, между прочим, берётся самый скромный, но если учесть, сколько сюда приезжает иностранных купцов… Во-вторых, купцы Сен-Доменга уже осмелились заявить, что действие Навигационного акта ущемляет свободу торговли, и они намерены обжаловать его в суде. В английском суде! Неслыханно… В-третьих, эта …дама.

«Максимум, что можно доверить женщине – стряпня и стирка. В самом крайнем случае, если речь идёт о леди – вышивка и чтение слезливых пасторалей. На большее слабый пол попросту не способен, – сэр Чарльз, прохаживаясь по комнате, бросил взгляд на недавний подарок миссис Эшби – розу из всё того же сен-доменгского стекла. Мастер ухитрился искусно воспроизвести живой цветок в прозрачном материале, и в то же время создать хрупкую, но истинную драгоценность, сверкавшую словно бриллиант. – Руководить государством женщина не может априори. Она очень быстро промотает казну на тряпки, драгоценности и увеселения. Но это государство управляемо железной рукой. Следовательно, миссис Эшби – не более, чем ширма. Живой символ, талисман удачи. Всё может быть: возможно, капризная фортуна действительно ей благоволит, а для этого не обязательно быть мужчиной… Истинного правителя Сен-Доменга следует искать в её ближайшем окружении. Вполне вероятно, что это её муж, мистер Джеймс Эшби. Что ж, он англичанин, дворянин. Похож не на пирата, а на истинного джентльмена. Но он отрицает свою причастность к управлению страной, уверяя, что является всего лишь первым штурманом флота. Либо он говорит правду, и тогда Сен-Доменгом правит неизвестное мне третье лицо, либо мистер Эшби неискренен. И оба варианта означают мало приятного для Англии. Во всяком случае, корни этой зловредной интриги следует искать в Версале. Только король Людовик мог измыслить подобную нелепость – поставить даму во главе вассального государства… Впрочем, пока это домыслы. Я уже потратил немало времени на поиск истинного государя Сен-Доменга, и готов потратить ещё столько же, но я найду его. И тогда… Тогда я докажу его величеству, что достоин большего».

Из дневника Джеймса Эшби

Даже не знаю, радоваться мне, или бояться. Скорее, я боюсь. За Эли. Она удивительно упрямая женщина, и если твёрдо приняла какое-то решение, отговаривать её бессмысленно. Однако ситуация такова, что сейчас речь идёт о её жизни.

Около трёх месяцев назад с нами опять случился …ммм …приступ страсти. В который уже раз за семь лет нашего брака. Нас в буквальном смысле невозможно было растащить. Помня о способности Эли увлекаться, отдавая мне ласки, мысленно адресованные другому, однажды ночью я в шутку поинтересовался – кто на сей раз поразил её воображение? «Я его знаю?» – «Возможно, милый, – Эли поняла шутку, и ответила в том же тоне. – Ему тридцать шесть лет, он отличный штурман и прекрасный человек. Правда, временами бывает страшным занудой». Насчёт занудства – я никогда не соглашался с подобной характеристикой в свой адрес, но в тот момент я рассмеялся. Рассмеялся с облегчением и радостью.

Однако семь недель спустя я испытал неподдельный страх.

Вернувшись однажды домой позже обычного, я застал Эли молящейся. Она молилась по-русски, упрашивая Господа оставить кому-то жизнь, а если Ему так уж необходима чья-то душа на небе, то пусть он возьмёт её собственную. Ужас буквально превратил меня в ледяную статую. За кого Эли могла такпросить Всевышнего? И почему?!! Что происходит?.. Она заметила меня, повернулась. «За кого ты молишься, Эли?» – спросил я, не помня себя от страха. «За него, – она положила руку на свой живот. – Это наш пятый…» Да, Эли была четырежды беременна, но ни разу не выносила ребёнка дольше десяти недель. Всё как правило бывало в порядке, пока среди ночи ей вдруг без всякой видимой причины не становилось плохо и не начиналось болезненное кровотечение. После четвёртого выкидыша доктор Леклерк вынес приговор: своих детей у нас не будет никогда. Не прошло и двух лет… Я как мог утешал Эли. Уверял её, что не нужно жертвовать ничьей жизнью, что мне нужны они оба – и она, и ребёнок. Что малыш Джон обязательно обрадуется брату или сестре… Я много чего говорил ей тогда, что растрогало бы любую женщину. Но глаза Эли оставались сухими, и в её взгляде я явственно читал готовность… к чему? К смерти или к жизни?

Роковые два месяца миновали, и, хотя Эли опасалась худшего, всё благополучно и по сей день. Надеюсь, осёдлый и более размеренный образ жизни, что мы ведём сейчас, всё же сказался благоприятным образом. Моя жена больше не изнуряет себя круглосуточной работой, приняв в канцелярию даму-секретаря и перепоручив ей менее важные дела. Больших сражений и дальних путешествий пока не предвидится. Единственное, что внушает нам обоим серьёзное беспокойство – возраст Эли. Ей уже двадцать девять лет. Если в её мире впервые рожать в таком возрасте самое обычное дело, то у нас это связано с серьёзным риском для жизни. Но я надеюсь и верю…

Этот мужичонка – тонконогий, с отвисшим брюшком, с грубыми чертами лица – типичный обитатель лондонских трущоб. Собственно, именно оттуда сэр Чарльз его и извлёк. И Джонатан Адамс служил за это своему господину верой и правдой. Служил, зная, что в любой момент, не угодив милорду, может снова оказаться на дне общества. И там скорее всего его очень быстро уничтожат: отверженные не любят тех, кто хоть чуточку, хоть ненадолго над ними возвысился.

– Милорд, – Джонатан, держа в руках серебряный тазик и бритвенные принадлежности, немного неуклюже поклонился. – К вашим услугам.

Джонатан был полезен сэру Чарльзу, и не только как брадобрей. Несмотря на свою внешнюю непривлекательность и вполне английскую сдержанность, он был чем-то сродни театральному типажу слуги – эдакого пройдохи-итальянца. Джонатан умел и услужить господину, и добыть весьма интересные сведения, хоть и не джентльменскими способами – напиваясь в тавернах с нужными людьми или ловко орудуя монетками. Сэр Чарльз не любил тратить лишние деньги, однако Джонатан всякий раз оправдывал все затраты. А здесь, в пиратском городе, где в порту таверна на таверне, добыть нужные сведения – легче лёгкого. Потому ежедневное бритьё для сэра Чарльза имело двойную пользу: и привёл себя в порядок, и есть над чем поразмыслить.

– Что ты вызнал? – поинтересовался господин посол, когда слуга ловко взбил мыльную пену.

– Много интересного, милорд, – лицо Джонатана исказилось странной гримасой. Должно быть, ухмылкой, но сэр Чарльз в том почему-то усомнился. – Я вчера вечером посидел в таверне с черномазым конюхом из Алькасар де Колон. Пить он вовсе не умеет, но за чужой счёт…

– Говори о главном, – оборвал его сэр Чарльз.

– Я поставил ему пару кружечек рома, – Джонатан намылил господину щёки и подбородок, одновременно продолжая свой рассказ. – Язык у него малость развязался. Слово за слово, и выболтал он поразительные вещи о своей госпоже!.. Чуть выше голову, милорд, самую малость… Знаете ли вы, что миссис Эшби сейчас в тягости?

– Нет, – сэр Чарльз старался говорить, не шевеля челюстью: Джонатан уже аккуратно орудовал острейшей бритвой, малейшее неосторожное движение обернётся порезом. – Очень интересно.

– Потому-то она в последнее время и одеваться стала как леди, – поддакнул слуга. – Раньше-то всё в камзолах и штанах бегала, а месяц назад заказала у местной портнихи несколько платьев – и домашних, и для выхода в свет.

– Выхода в свет? – нахмурился сэр Чарльз. – Разве пристойно даме в столь деликатном положении выходить в свет?

– Здесь нравы попроще, чем у нас, милорд. Взять хотя бы адмирала Роулинга. Где вы видели, чтобы джентльмен женился на какой-нибудь дикой азиатке? А этот привёз из Алжира арабскую женщину, магометанку, и живёт с ней как с женой!.. Что вы хотели, милорд: это ж разбойники, а не джентльмены… Чуточку повернитесь, милорд… Но это ещё не самое интересное из того, что выболтала черномазая обезьяна.

– Говори.

– Милорд, вы не поверите, – скабрезно хмыкнул Джонатан, аккуратно очищая левую щёку сэра Чарльза. – Сейчас, когда миссис Эшби в тягости, она и её муж воздерживаются от исполнения супружеского долга – чтоб ребёночку, значит, не повредить. Но три месяца назад они исполняли этот самый долг каждую ночь, и не по одному разу!

– Что в этом столь необычного? – сэр Чарльз подпустил в свой ровный спокойный голос нотку сарказма. Он тоже регулярно исполнял супружеский долг – любому джентльмену пристало продолжать род, чтобы было кому передать титул и наследство.

– Необычного? – хмыкнул слуга. – Конюх слышал от своей сестры, горничной миссис Эшби, будто по ночам из спальни господ частенько доносились вот те самые непристойные звуки!

Сведения, что сообщил Джонатан, повергли сэра Чарльза в ступор. Как? Как это может быть?!! Леди обязана рожать мужу детей, а не испытывать наслаждение на ложе, уподобляясь продажной девке! Какое бесстыдство!.. Кромвель совершил немало дурного, но какие же благочинные в его время были нравы! Мать, помнится, не смела даже слово сказать без дозволения отца. А сейчас что? При дворе – лупанарий, и тон разврату задаёт сам король! Бедная королева… Истинная леди, хоть природа и обделила её красотой. Такие же истинные леди и джентльмены, как сэр Чарльз и его благовоспитанная супруга, сейчас либо сидят по поместьям, либо отправляются в колонии, ибо при развратном дворе им не место.

– Немыслимо… – ошеломлённо прошептал он, и в самом деле потрясённый до глубины души. – Но может быть, она принимала в своей спальне вовсе не мужа?

– Нет, милорд, именно его, мистера Эшби. И по словам конюха, за завтраком они оба выглядели довольными.

– Немыслимо, – повторил сэр Чарльз. – Государыня ведёт себя с мужем словно падшая женщина! Её супруг нисколько не возмущён этим непотребством, и более того – весьма доволен столь недопустимым поведением жены!.. Увы, всё обстоит куда хуже, чем я думал: миссис Эшби – не леди. Как и её супруг – не джентльмен…

«Нужно немедленно оградить леди Ховард от общения с этой… публичной женщиной, – думал господин посол, когда Джонатан закончил его брить и удалился. – Если я этого не сделаю, моя супруга, чего доброго, подвергнется её дурному влиянию, и безупречная репутация нашего семейства может пострадать. Но самое страшное в том, что мне приходится общаться с падшей женщиной как с государыней! Какой позор! Какое оскорбление моей чести!»

Сведения Джонатана лишь укрепили уверенность сэра Чарльза в собственной правоте: Сен-Доменгом правит кто угодно, только не «падшая женщина». А это означало одно: следовало как можно скорее выяснить, кто на самом деле здесь распоряжается, и иметь дело уже с ним.

Оливер Хиггинс. Молодой, но отличный служака. Сэр Чарльз давно отчаялся понять, что он из себя представляет на самом деле. Однако если герцог Йоркский счёл нужным ввести его в штат посольства, следовательно, это необходимо Англии. В конце концов, задача Хиггинса куда посложнее, чем у Джонатана: именно он должен был разобраться во всех тонкостях жизни верхушки Сен-Доменга.

– Рад вас видеть, Хиггинс, – сэр Чарльз знал, что этот человек из мелких разорившихся дворян. Но он был опасен. Умён, пользуется доверием герцога Йоркского. Следует быть осторожным. – Кофе?

– Спасибо, сэр Чарльз, не стоит, – вежливо отказался Хиггинс, но за столик всё же присел.

– Времени у нас всё меньше, – сэр Чарльз сразу перешёл к делу. – Мне нужно имя.

– Я называл вам имя, сэр, – со сдержанным достоинством ответил Хиггинс. – Миссис Эшби.

– Я уже говорил вам, что это невозможно.

– Сэр, ошибка исключена. Я проверил по всем каналам. Нет никаких сомнений в том, что миссис Эшби руководит страной без указаний от посторонних лиц.

– Это невозможно, – с нажимом повторил сэр Чарльз. – Женщина в принципе не способна на это, у неё элементарно не хватит мозгов!

– Но факты, сэр!..

– Факты, Хиггинс, говорят о том, что истинный правитель этого острова слишком умён для вас, если вы не в состоянии его вычислить! – вспылил посол. – Мне нужно его имя, а у вас не более недели на то, чтобы сообщить мне требуемые сведения!

– В таком случае, сэр, – сцепив зубы, процедил Хиггинс, – я готов предоставить требуемыевами сведения прямо сейчас.

– Давно бы так, – кивнул сэр Чарльз, немного остыв. – Говорите.

– При миссис Эшби часто видят некоего француза по имени Этьен Ле Бретон. Насколько мне известно, ранее этот Ле Бретон состоял на службе Франции. Примерно в том же качестве, что и я на службе Англии, – Хиггинс едва удержался от соблазна произнести это с явным сарказмом. – Если вы начнёте действовать в этом направлении, думаю, вас ждёт немало интересного.

– Почему вы раньше молчали?

– Я не был уверен в своей правоте, сэр Чарльз, – Хиггинс позволил себе едкую усмешку.

– Это вам урок на будущее, Хиггинс, – нахмурился посол.

– Нам обоим, сэр Чарльз. Нам обоим…

– Ну, блин… – Галка боялась смеяться в голос, чтобы не разбудить Жано, спавшего в соседней комнате. – Ты уверен, Этьен?

– Абсолютно, – Бретонец хитро усмехался. – Подкинул пару монет вашему конюху – как его там, Гастон, что ли? – научил, кому и что нужно говорить. Он потёрся несколько дней по трактирам, а там уже на него вышел слуга сэра Чарльза.

– Ты представляешь, чтосейчас думает наш лондонский гость? – мадам генерал тихо кисла от беззвучного смеха.

– Вас так волнует его личное мнение, капитан?

– Ни в малейшей степени, – уже более серьёзно ответила Галка. – Главное, чтобы он поступил именно так, как мы задумывали. Но… Всегда остаётся шанс на непредвиденное.

– Полноте, капитан, – Этьен вообще редко улыбался, но сейчас у него был для этого хороший повод. – Неожиданностей не будет. Англичанин только думает, будто свободен. На деле он, во многом вполне адекватный и умный человек, в интересующем нас аспекте – покорный раб своих заблуждений.

– Это верно, Этьен. Но тот тип, что крутится около сэра Чарльза… Лично мне он показался опасным противником. Вот от него-то и могут проистечь всяческие неприятные неожиданности.

– От меня тоже много чего может проистечь, капитан, – усмешка Этьена стала жёсткой. – Будьте уверены, с этим господином мы ещё сыграем в весьма интересную игру…

4

«Странная война, – думал дон Хуан, выслушав доклад разведчиков и оставшись наедине со своими мыслями. – Странные испанцы. Почему они, вместо того, чтобы одним хорошим ударом раздавить нас в самом начале, пока мы были слабы, позволили втянуть себя в полномасштабную войну?»

Для него, потомка правителей Майяпана, чей род приравняли к грандам Испании ещё сто лет назад, получившего вполне европейское образование, поведение испанцев и впрямь казалось странным. Правда, и майя начинали войну тоже не самым традиционным способом – терроризируя дороги около крупных городов. Испанцы долго не думали: начали высылать карательные отряды. Которые не столько отлавливали «краснокожих разбойников», сколько занимались уничтожением периферийных индейских поселений… Это была большая ошибка. Уже хотя бы потому, что многие майя, которым на первых порах эта война была нужна как телеге пятое колесо, обозлились и принялись мстить за убитых родичей. «Мои предки приносили жертвы грозному Ицамне, – дон Хуан посмотрел на искусно вырезанное распятие – работа не испанских, а местных мастеров. – Испанцы приносили в жертву и своих, и чужих во имя Христа. Чему Христос вряд ли обрадовался бы, спустись он сейчас на грешную землю. Я принёс малую часть своего народа в жертву будущему остальных. Что нисколько не оправдывает меня в глазах Спасителя». И это было чистой правдой: дон Хуан намеренно допустил разорение испанцами нескольких селений, дабы родственники убитых дали клятву мести. Ещё до этой войны немало времени и сил пришлось потратить на уламывание иных знатных майя: мало кто из них желал ссориться с испанцами. Мало кто вообще верил, что пираты пойдут на союз. Чего только не предпринимал дон Хуан, чтобы объединить знатные роды! Уговаривал, подкупал, запугивал. Убеждал, что время прежних вольностей кончилось, и пора наконец объединиться. С этим-то все были согласны, но далеко не все соглашались отдать единоличное лидерство представителю рода Кокомов. Закончилось всё на удивление просто: дон Хуан взял в жёны девушку из семьи Чель, положив тем самым конец многовековой вражде между двумя древними влиятельными родами. А заодно – заметно усилив своё влияние на майянскую знать. Но теперь, заручившись поддержкой большинства знатных майя, он мог действовать по своему усмотрению.

Пираты не подвели. Прислали оружие и около сотни опытных бойцов, обучавших майя европейской манере ведения войны. И вот тогда-то индейцы решились на первую крупную военную операцию – захват Кампече. Первый блин едва не вышел комом: при штурме города майя понесли большие потери. Правда, подавив сопротивление гарнизона, они устроили оставшимся в живых испанцам кровавую баню, перебив всех мужчин, а женщин с детьми увели вглубь полуострова – в рабство. После чего отдельные отряды отправились к Веракрусу, разбойничать на дорогах. И это заставило вице-короля думать, будто Веракрус – следующий объект нападения. Дальнейшее – исходя из того, что дон Хуан знал о вице-короле (он же архиепископ Мехико) – было несложно предсказать. Результатом чего и стал разгром авангарда испанской армии, посланного разорить индейские земли и освободить Кампече.

Что же дальше?

«Нам слишком многое нужно в себе переменить, чтобы выжить в изменившемся мире, – подумал дон Хуан, становясь на колени перед распятием и крестясь. – Лишь тогда мы окажемся достойны будущего. Укажи путь, Господь мой. Для меня и моего народа».

Распятый Христос, вырезанный местным мастером из красного дерева ещё полвека назад, был удивительно похож лицом на индейца. Уж не потому ли испанские попы отказались тогда преклонить перед ним колени?..

Аурелио почесал в затылке. Не гоняя вошек – хотя, куда без них, в полевых-то условиях? – а просто так. Острый солдатский нюх чуял запах грядущих неприятностей, а мозги не могли найти выход. Своему нюху он привык доверять. Имел к тому основания: пятнадцать лет на арауканской границе – это вам не пару раз чихнуть. Из солдат, в которые пошёл семнадцатилетним сопляком, выбился в командиры роты. Кто на пограничье не слышал о Аурелио Диего Хуане Фуэнтесе? Да не было там таких. Славная фамилия достойного человека… Чтоб этому кубинскому родичу на муравейнике вдребадан пьяным заснуть! Теперь всякая сволочь первым делом предательством родственника норовит попрекнуть. Сволочи! А ещё недавно, многие выражали восхищение его мужественной борьбой против подлых французов. Пока он не заявил, гад, что ни в какую не пойдёт под руку Мадрида. Ясное дело, королева взбеленилась, да ничего сделать не могла. Не до Кубы ей сейчас. Поговаривают, будто и в самой Испании неспокойно.

Аурелио смачно сплюнул не землю. Ох и пришлось ему тогда пережить разного всякого. Если бы не боевые друзья, дружно вставшие на его защиту, лакейская шваль из Сантьяго его точно бы вздёрнула. Нет возможности казнить ослушника – повесим другого Фуэнтеса. И плевать, что тотФуэнтес ему седьмая вода на киселе. Здесь, в Мексике, штабная сволочь тоже посматривала на него сильно искоса. Того и гляди решат, что без пенькового галстука он выглядит недостаточно хорошо. Будто других проблем нет.

А проблем здесь хватало, и даже более чем. Все колонии превращались в подобие Эскуриала, то есть в помесь кабака с бардаком. Только умственно ущербный мог приказать снять с арауканской границы три четверти войск, прислав на замену роту не нюхавших пороху юнцов и вооружённых негров (вояки из тех и из других как из Аурелио монах-отшельник). Узнав о масштабе переброски войск, он своим приказом погрузил на корабли и семьи своих солдат. Приплатил капитану, тот и повёз. Как же, вернётесь вы после подавления восстания майя на старое место службы! Ослы… Некуда будет возвращаться, арауканы скорее всего уже Сантьяго осаждают. Если не успели взять налётом. Зато солдаты теперь будут слушать его как библейского пророка. Они-то не идиоты, в отличие от начальства. Понимают, что к чему.

Чёртовы комары! Воистину проклятое место. И как здесь люди жить могут?

Дышать дымом от костра – невеликое удовольствие, но у человека прожившего всю жизнь в степи, многочисленность и многообразие кровососов вызывала отчаянье. Куда там привычные вошки! Да и климат здесь не для белого человека.

Странно, что почти все местные офицеры тоже считают разгром авангарда случайностью. Да хоть тысячу раз обзови индейцев дикарями, опасными от этого они быть не перестают. Один только Роберто Гомес, такой же командир роты с пограничья, только северного – ровесник, кстати – сразу понял его. Родственная душа, тоже семьи солдат с собой притащил. Пусть и летали все последние годы в него не тяжёлые копья арауканов, а лёгкие стрелы апачей, понимание того, что индейцы могут быть не только бесправными пеонами, у него есть. Пусть они и кровожадные сволочи, чёрт бы их всех побрал. А у большей части испанского войска этого понимания нет. И как спасти в таком случае собственную шкуру, если ты не вице-король или главнокомандующий (чья мать, говорят, подозрительно часто бегала на исповедь к некоему епископу)?

Захваченные в маленьком майянском селеньице бабы ещё постанывали, но до утра вряд ли доживёт хоть одна. Слишком много желающих получить удовольствие. И мальчишки, утащенные в сторону содомитами Толстым Педро и Мигелем, уже не кричат, а хрипят. А до рассвета далеко.

Говорят, у майя есть ружья стреляющие быстрее, дальше и точнее обычных. Болтают, что даже бездымным порохом. Скорее всего, глупые слухи. Как это, порох – и вдруг бездымный? Не может такого быть! Но в любом случае, лезть в джунгли – самоубийство. А вот как избежать его… Нужно всё-таки ещё раз посоветоваться с Роберто. Может в две головы удастся что-нибудь толковое придумать? Подыхать из-за чьей тупости очень уж не хочется. А скоро для сообразительного человека с несколькими десятками верных людей, в этих местах могут открыться удивительные возможности. Может, не такие, как у чёртова родственничка, но всё равно оч-чень сладкие. Однако как же от похода на майя отвертеться?

Домишки майя занимались неохотно, но, занявшись, не столько горели, сколько немилосердно дымили. Ну, что ж, зато дикари хорошенько прокоптятся… Надо же – две бабы оказались настолько крепкими, что умудрились дотянуть до рассвета! Вздёрнули их вместе с остальными, а детишек, по предложению Роберто, развесили, привязав верёвки к ногам их матерей. [2]2
  Подобный случай был описан у Диего де Ланда.


[Закрыть]Славная получилась гирлянда. Жалко, из арауканов такую при всём желании не соорудишь.

«Повеселились – и будет. Пора уносить ноги. Когда мужики вернутся, они ж весь лес как дырявый мешок вытряхнут, нас разыскивая! – подумал Аурелио, приказав отряду отходить. – А подставляться под майянские стрелы – увольте. Дураков нет».

Дураков в этом сводном отряде и впрямь не было. Что его люди, что люди Роберто – воины с пограничья. Там дураки не заживаются. На юге их очень быстро нанизывают на копья свирепые арауканы, а некоторые северные племена балуются, снимая с их голов кожу вместе с волосами. Все – от него, капитана, до последнего солдата – прекрасно понимали, во что влипли. Вот сейчас они разорили майянское селение. Но рано или поздно – и скорее рано, чем поздно – родственники убитых придут мстить. Стало быть, чем дальше они отсюда окажутся, тем лучше. А помирают пусть дураки, вообразившие, будто им море по колено, а горы по …это самое. Умные выживут. И Аурелио, обмозговав как следует свою идею, пришёл к выводу: стоит рискнуть.

Идея была проста и изящна. Какой, скажите на милость, смысл гнаться за призрачным богатством, если при этом гарантировано огребёшь стрелу в глаз или пулю в спину? Лучше потерять в деньгах, но выжить. Потому Аурелио и Роберто напросятся в патрулирование границ с майянскими землями. Чтоб, дескать, поберечь Мексику от набегов дикарей. Пусть другие дохнут в этом Богом забытом лесу, где каждая царапина, если не уследить, тут же начинает гноиться. Умные люди лучше поберегутся. Зато потом… О, потом откроются такие перспективы, что даже дух захватывает!

– …Это ты верно говоришь, приятель, – кивнул Роберто, когда на вечернем привале – они уже вышли из леса, но до Пасо дель Торо, где квартировали семьи их солдат (дырища хуже не придумаешь), оставалось ещё миль двадцать. И преодолевать эти мили лучше не в темноте. – Головы на плечах желательно бы сохранить, они нам пригодятся. Тут ты верно рассчитал: мы патрулируем границу, на которую этим майя начхать, и сохраняем свои шкуры. Но толку-то, если война рано или поздно закончится? На старые места службы мы точно не вернёмся: твои арауканы и мои апачи о том наверняка уже позаботились. А дальше-то что? Оставят нас на веки вечные патрулировать никому не нужную границу с майя?

– Не всё так просто, дружище, – Аурелио, достав из кармана глиняную трубку, набил её гибралтарским табачком. Передал кисет Роберто – пусть тоже подымит в своё удовольствие. – Ты давно получал новости из Старого Света?

– Да уж с год тому.

– О! А я три месяца назад, перед самым отбытием сюда, письмишко от родни из Валенсии получил. Весело там сейчас. До слёз.

– С чего это? – нахмурился Роберто.

– А с того, что проклятые ладроны вкупе с французиками так похозяйничали на море, что корабли теперь более-менее спокойно могут ходить в Испанию разве только из Буэнос-Айреса. Смекаешь, что это означает? А идиотская попытка вывезти серебро из Веракруса? Ладроны нашему архиепископу теперь спасибо должны говорить за такой подарочек. Зато в Мадриде наделали долгов, а отдавать сейчас нечем. Войскам с осени не плачено, а наш брат голодать не любит, сам знаешь.

– Это-то я понимаю, – Роберто прикурил от горящей веточки из костра. – Только мы тут при чём?

– При том, что при таких делах тут тоже будет очень весело, – заговорщически подмигнул ему Аурелио. – Королеве скоро станет не до Мексики, а здешние гранды, глядишь, начнут ворчать. И поговаривать: а не послать ли нам Эскуриал куда подальше? Таких тут немало наберётся, вот увидишь. Они обязательно схватятся с грандами, которые начнут цепляться за королевину юбку, в дело вмешаются индейцы… А что? Поглядят на майя – а те войну выиграют, вот посмотришь – и сами себе подумают: мол, чем мы хуже? И вот тогда настанет час таких, как мы.

– Ты предлагаешь…

– Именно. Оглядеться, прикинуть, у кого больше шансов победить, и тихонечко приняться за обречённых. Чтоб всё шито-крыто, чтоб ни одна душа не знала, чьих рук это дело. Женимся потом на богатых вдовушках и обеспечим себя по гроб жизни. Заодно и наших парней отблагодарим за верную службу тёплыми местечками… Чем плохо, а?..

Отдохнуть на квартирах им не удалось: только сутки как вернулись из этого рейда, сразу приказали идти патрулировать побережье. А там болото на болоте. Пока дошли, прокляли всё на свете, и в первую голову – тупое начальство. Лошадей, видите ли, они поберечь решили, велели идти пешим ходом. Ага, по болотам. Да чтоб они сами тут перетопли, сволочи!