Текст книги "Лев и ягуар"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

9

Жизнеописания шевалье де Граммона и без того хватило бы на три авантюрных романа, а тут количество приключений на единицу времени вообще зашкаливало. Но Граммону верили. Потому что это был Граммон… Он явно поскупился на слова, описывая, как выбирался с Берега Скелетов. Упомянул только, что до Алмазной бухты добралось меньше половины спасшихся с «Ле Арди» и шхуны капитана Луи. Остальные погибли от невыносимой жары и нехватки воды. Выжившим удалось добраться до селения того африканского племени, что продавало им алмазы. Местные, проникшиеся уважением к сильным людям, одолевшим страшную пустыню, предупредили, что в бухте стоят португальские корабли, две штуки. И Граммон принял безумное решение – захватить «португальца», купить у негров немного скота на мясо, запасти воды и двигать дальше, на Мадагаскар. Многие поначалу сомневались, но в итоге Граммон их уговорил, и они ночью напали на стоящий в бухте крупный фрегат. Старая пиратская тактика: вырезать вахтенных, поднимать паруса и заряжать пушки – если второй португалец будет их преследовать… Поскольку большая часть команд отдыхала в крепостице на берегу, пиратам удалось провернуть своё предприятие. А второй португальский фрегат был очень быстро потоплен, благо при выходе из бухты Граммон приказал его хорошенько обстрелять… Дальше не произошло ничего примечательного до самого Мадагаскара. Там шевалье нашёл небольшое пиратское поселение, где смог разжиться свежими продуктами, а заодно нарассказал всякого разного про государство Сен-Доменг. Местные джентльмены удачи, почти поголовно англичане, не особенно вдохновились байками какого-то француза, и Граммон принял решение отправиться дальше на восток. Подзаработать деньжат на торговых путях мусульман. Первый же рейд принёс ему и команде баснословную добычу и славу удачливого пирата. Прочие рейды тоже имели успех, но во время абордажей и от неведомых восточных лихорадок полегли две третьих экипажа. Над грозой Индийского океана нависла реальная угроза плена и смерти. И Граммон принял ещё одно безумное решение: попроситься на службу к Великому Моголу… Надо ли говорить, что его просьба была удовлетворена? Правителю нужны были отчаянные мореходы и хорошие бойцы…

– Ага, – хмыкнул Билли. – Вот откуда шёлковые паруса!

– Да, эти черти не скупились при расчёте, – заявил Граммон. – Десятину отдал в казну – остальное твоё. Всё равно тут и прогуляете. Матросов не хватает? На тебе сикхов. А сикхи, я вам доложу, отменные вояки. Всего-то и дела было, что обучить их морской науке. Вот так и прослужили там добрых три года. Потрошили арабов и персов так, что пух и перья летели. А золота и камушков там – испанцы по сравнению с этими индийскими раджами просто нищие! Слово дворянина!..

Дальнейшее, зная натуру шевалье, представить было нетрудно: ему однажды попросту всё надоело, и он, захватив богатый приз, не пожелал возвращаться в Индию. Начался обратный путь. Каково же было его удивление, когда, со всеми предосторожностями миновав Берег Скелетов (он даже увидел и узнал стоящий на берегу уже в нескольких десятках ярдов от кромки пробоя «Ле Арди»), около Алмазной бухты его встретила «Эвридика» Лорана де Граффа! Встречу старых друзей три дня отмечали всей пиратской компанией. В крепостице, отбитой у португальцев и ставшей фортом маленького городка, населённого почти сплошь местными неграми. Там Граммон узнал о переменах, произошедших в Сен-Доменге, и решил своими глазами на это взглянуть. Вот так он и оказался пять лет спустя в столице пиратской республики, которую, по его же словам, отказывался узнавать. За время его отсутствия город вырос чуть ли не втрое. Количество кораблей в порту впечатляло. А уж известия о признании Сен-Доменга европейскими грандами, о приобретениях на континенте, об удивительном оружии и прочих чудесах техники, о войне и победе над английской эскадрой вовсе его добили. Когда господа капитаны, перебивая друг друга, поведали ему эти новости, он поначалу даже не поверил. Но потом, уже после праздничного ужина в его честь, крепко задумался… Уходя отсюда пять лет назад, шевалье на всякий случай вложил некую сумму в республиканский банк. Даже если бы он вернулся голым и босым, нищета бы ему не грозила: и вклад был немаленький, и проценты наросли. Но домом он тут не обзавёлся, потому его пригласили погостить в Алькасар де Колон. И это ему тоже было не очень-то по душе. Здесь, под этой крышей, жила женщина – одна из очень немногих, что отказали ему. Женщина-генерал, сумевшая делом доказать недоверчивому шевалье, что она достойна своего нынешнего положения. Наконец, женщина, ради которой он собственно сюда и вернулся. В этом Граммон никому никогда не признавался, но и шёлковые паруса, и великолепная одежда, и бриллианты были призваны поразить воображение этой женщины. А она… Она уязвила шевалье в самое сердце, переплюнув все его подвиги своим ненаглядным Сен-Доменгом…

Не в силах заснуть, он спустился в сад, освещаемый яркими керосиновыми фонарями. Звенели цикады, бились о плафоны фонарей ночные бабочки, где-то неподалёку слышались шаги патруля… Граммон ещё в комнате запалил трубку, но так и держал её в руке, не закуривая.

«Она обошла меня».

Вот этот факт ему и не нравился. Честолюбивый шевалье привык к первым ролям, он был лидером без всяких преувеличений, и лидером удачливым. А здесь ему наглядно продемонстрировали, что удача – далеко не всё. Что к удаче следует приложить ещё и немалый труд, иначе любой достигнутый результат будет развеян по ветру… Сен-Доменг, этот самый результат, пока держался. Но зато мадам генерал изрядно сдала за те пять лет, что они не виделись… Сам Граммон вряд ли согласился бы платить такую цену.

«Всё-таки я сглупил, что вернулся, – думал он. Вспомнив про трубку, закурил. – Чего я хотел? Шикануть перед женщиной, для которой я не больше, чем союзник? Ха! Ну, пришёл. Ну, блеснул дорогим нарядом. Дальше-то что? Она ведь не из тех, кого можно купить… Правительница, чёрт бы её побрал!»

– Не ревнуй к чужим успехам, приятель, – за спиной раздался хорошо знакомый ему женский голос, отчего шевалье вздрогнул и моментально обернулся: он не услышал шагов. – Откуда ты можешь знать, какой ценой они оплачены?

Граммон прищурился: вот стерва. Может, как капитан она ему и уступит, но по части чтения в человеческих душах на этом острове ей равных нет.

– Ты уже мысли научилась читать? – недовольно хмыкнул он.

– У тебя эти мысли во-от такими буквами на лбу написаны, – сказала Галка. Граммон, обернувшись к ней, оказался спиной к фонарю, но ей не требовался свет, чтобы угадать выражение его лица. – Не буду спрашивать, зачем тебе понадобился сегодняшний парад. И так всё ясно. Но что ты будешь делать дальше?

– То же, что и раньше делал, – уверенно заявил шевалье. – Или ты против?

– Ты по прежнему живёшь сегодняшним днём, дружище. А годы-то идут. Или ты решил плюнуть на всё и не доживать до старости?

– Готов рассмотреть твои предложения, – Граммон давно понял, к чему она клонит.

– Мы формируем Континентальную эскадру, – Галка не стала тянуть кота за хвост. – Как насчёт стать её адмиралом?

– Где база?

– В Сан-Августине и Форт-Луи.

– Кто там губернатором? Твой братец?

– Да.

– Тогда сработаемся. А может, и нет… А может, я и вовсе пошлю вас всех к чертям и пойду на вольные хлеба, – едко усмехнулся шевалье, дымя трубкой. – Война с англичанами? Очень хорошо, буду потрошить англичан. Надумаешь повоевать с испанцами – буду потрошить испанцев. Мне по большому счёту всё равно, кого потрошить, лишь бы жизнь не была противной, как позавчерашняя лепёшка.

– Ну, а если я надумаю заключить со всеми мир? – Галка знала, что Граммон внимательно наблюдает за каждым её движением, и держалась на безопасном расстоянии. Он тоже был опасно непредсказуем. – Что ж ты будешь делать, бедный мой шевалье? Снова отправишься на заработки в Индию?

– Испорчу тебе всю дипломатию нахрен, – честно ответил Граммон.

– Тогда я испорчу тебе жизнь. Да так, что она тут же и закончится.

– Не боишься мне угрожать?

– Я ответила взаимностью на твою угрозу, дружище.

– В этом смысле мы с тобой действительно друг друга стоим, – хмыкнул француз. – Хорошо. Допустим, я соглашусь стать твоим адмиралом. Теперь твой черёд ответить на вопрос – что дальше?

– А дальше мы будем делать то, что должны делать. Я займусь дипломатией, а ты содержи в порядке эскадру и защищай побережье от супостата. Чего уж проще-то? Вот насчёт вольницы – тут ты опоздал. Всё. Кончилась вольница. Теперь каждому из нас придётся отвечать за содеянное и сказанное.

– Перед кем? – нахмурился Граммон.

– Перед законом. Перед нашимзаконом, приятель.

– Отлично, – шевалье был просто взбешён: до сих пор он не признавал над собой власти никаких законов, и если соблюдал пиратские «понятия», то только из-за команды. – Ты предлагаешь мне самолично надеть на себя ошейник?

– Тьфу, блин! – вспылила Галка. – Ты хоть сам-то понял, что сказал? Законы Братства для тебя уже ошейником стали? Скажи спасибо, что тебя твоя команда не слышит! Или ты так возгордился, что считаешь себя превыше любых законов?

– Мне кажется, что ты сама считаешь себя законом, – шевалье едва сдержался, чтобы не вспылить в ответ.

– Это не так, и ты это знаешь.

– Да? Ты забываешь, что Братство провозглашает равенство. А равенства не существует, ведь одинаковых людей не бывает. Кому-то дано больше, кому-то меньше. Кто-то капитан, а кому-то до конца дней своих не подняться выше матроса. Что ты на это скажешь? – Граммон, когда хотел, умел философствовать не хуже профессоров Сорбонны.

– Скажу, – Галка успокоилась так же быстро, как и рассердилась. – Есть единственное равенство, которого можно было достичь уже давно – равенство перед законом всех без исключения. Когда и матроса, и капитана за один и тот же проступок наказывают одинаково – это справедливо, или нет?

– Справедливо.

– Разве на наших кораблях этот закон не работает? Так почему он не может работать для целой страны? Да, тут делов ещё – внукам моим хватит и правнукам останется. Но мы кое в чём уже добились своего.

– Ты не можешь предусмотреть каждую мелочь.

– Не могу. И не пытаюсь. Да я одна бы никогда и не справилась. А вместе…

– Послушай, Воробушек, – спокойно, даже немного грустно проговорил Граммон. – Ты замахиваешься на такие вещи, какие могут запросто оказаться тебе не по зубам. Неужели ты не можешь жить просто, без особенных затей?

– Могу. Но не имею права.

– Тогда чего ты добиваешься? – спросил Граммон. – Славы? Слава и место в истории тебе были обеспечены уже после Картахены. Денег? Нет, я за тобой тяги к золотишку не замечал. Большой и чистой любви? Так это у тебя вроде есть, ты как будто счастлива с мужем. Власти? Этого добра у тебя тоже хватает, но ты прекрасно понимаешь, что над всеми и вся командовать не выйдет, и спокойно окучиваешь свой огородик – Сен-Доменг… У меня слабовато с фантазией, когда речь заходит о женской душе. Так скажи мне, только честно – чего ты хочешь?

В свете керосинового фонаря тонкая, грустная, едва заметная улыбка женщины-генерала оказалась похожей на мимолётную тень. Была – и пропала, стёртая ночью.

– Я хочу, чтобы моим детям не было за меня стыдно, – раздельно проговорила она, тщательно проговаривая французские слова. – А насчёт моего предложения – ты не торопись с ответом. Время пока есть… Спокойной ночи, шевалье.

Галка отступила в тень и будто растворилась в ночной темноте. А шевалье де Граммон – и в самом деле один из последних романтиков пиратства – смотрел ей вслед со странным чувством. Смесь гнева и грусти. Гнева от того, что приходится хоть в чём-то уступать этой ненормальной женщине, и грусти – что вольным денькам действительно пришёл конец.

Пришли другие времена и другие люди.

10

… С превеликой радостью спешу сообщить Вам, что длительные и трудные переговоры принесли ожидаемый результат. Более подробный отчёт я непременно пришлю немного позднее. Сейчас я ограничен во времени и потому вынужден обойтись малыми словами.

Итак, Её Высочество принцесса Софья с согласия Его Величества Ивана Алексеевича выразила одобрение планам реформирования русской армии, предложенным князем Голицыным. Также она изволила утвердить проект указа, способствующего дальнейшему развитию кораблестроения в городе Архангельске, дабы флоту российскому выходить на морские просторы, не препоручая это важное для государства дело иностранным подданным. Однако только лишь постройкой кораблей, как Вам хорошо известно, дела не решить. Нужны опытные матросы и офицеры, а поморы, живущие близ Архангельска, на больших военных судах никогда в море не ходили. Таким образом, беседа за беседой, мне удалось исподволь навести Её Высочество на мысль отправить за границу в учение нескольких благородных отроков, дабы в будущем сделались они славой российского флота… Уверяю Вас, я не произносил имени Его Высочества Петра Алексеевича ни в этом решающем разговоре, ни до него! Принцесса Софья сама упомянула его в числе первых кандидатов на заграничное обучение! Мне лишь оставалось аккуратно, без нажима, тщательно аргументируя свои доводы, убедить Её Высочество в необходимости отправки её брата Петра не в Голландию, как предполагалось вначале, а в Сен-Доменг.

Опасаясь разрушить достигнутое немалыми трудами, я не стал далее столь явно интересоваться этим вопросом. Потому о дальнейшем могу сказать лишь одно: Его Высочество Пётр Алексеевич уже отбыл в сопровождении одного доверенного человека на голландской шхуне в Амстердам, где ему предстоит пересадка на первый же торговый корабль, идущий в Вест-Индию. Не думаю, что моё письмо намного его опередит, так что ожидайте вскоре прибытия гостя.

Преданный Вам

Николас Питерсзоон Схаак

– Давно надо было учредить в Сен-Домене какие-нибудь ордена! – воскликнула Галка, прочитав это письмо. Корреспонденция от послов республики, минуя фрау Эбергардт, сразу попадала на стол генерала, и Галка могла вести переписку с послами будучи более-менее уверенной в её конфиденциальности. – Николас и без того отлично сработал в Голландии, а вот за эту операцию ему с чистой совестью высший орден можно вручать!

– А орден никогда не поздно учредить, – не без иронии отметил Джеймс. – По-моему, самое время.

– Угу, и как ты намерен этот орден назвать? «Весёлый Роджер» или «Джентльмен удачи»? – рассмеялась супруга. – Ну, ладно, ладно, милый, я шучу. Придумается что-нибудь, главное внести предложение. А там уже люди поумнее меня сообразят… То, что Николас сработал по высшему разряду, это хорошо, – добавила она, становясь серьёзной. – Вот с Петром Алексеевичем, боюсь, тяжело будет общаться. Особенно на первых порах.

– Ему одиннадцатый год, Эли. В чём могут быть проблемы? – Джеймс пожал плечами.

– Главная проблема в том, что он царевич. Если ему уже внушили царскую спесь, забороть это будет тяжело. Если успели озлобить, внушить ненависть – ещё хуже. А ломать его через колено себе дороже. Насколько я знаю из нашей истории, личность была невероятно мощная.

– Хосе тоже отнюдь не слабак, но ты сумела вылепить из него потенциального лидера. Он, кстати, забегал, пока ты была у Мартина. Обещал прийти в гости в воскресенье: у него сейчас масса работы с книгами.

– Хосе не царевич, милый, – грустно усмехнулась Галка.

– Да. Но по прошествии какого-то времени он получит власть ничуть не меньшую.

– Если докажет, что достоин её.

– Совершенно справедливо. Попробуй внушить принцу Питеру ту же мысль: чтобы получить власть, мало родиться в семье государя, нужно оказаться достойным принять её.

– Попробую. Парень ведь далеко не дурак. Но и гарантировать полный успех не могу…

«Что за чёрт? Почему они так задержались?»

Галка нервно расхаживала по каюте: время от времени ей просто приходилось устраивать себе «отпуск» – сбегать из Алькасар де Колон на «Гардарику», выходившую на патрулирование побережья. Ответственность. Огромная ответственность придавила её словно камнем. А вдруг почтовый барк, что должен был доставить юного Петра в Сен-Доменг, потонул по дороге? А вдруг был встречен англичанами или португальцами? Конечно, оснащённый такими же, как на сторожевиках, пушками, почтовый барк мог здорово испортить настроение любому врагу, но это во многом зависело от решимости и профессионализма его капитана. Галка всякое видала на своём веку, в том числе и сдачу полностью боеспособного корабля без единого выстрела, и сражение жалкой посудины против мощного боевого фрегата… Слишком много случайностей. Николас сделал своё дело. Выдернул Петра из обстановки, где ему неминуемо внушили бы полнейшую безнаказанность («Царю всё можно!»), и приохотили бы к разным вредным привычкам вроде хмельного пития. Или тихо прибили бы, когда у Софьи или Ивана появился бы наследник. А Галка должна была сделать как раз наоборот – приучить царевича к строжайшей самодисциплине. Потягает концы на корабле годик-два, примет посвящение в матросы, а дальше можно будет исподволь, понемногу, как в случае с Хосе, поделиться с ним опытом правления…

Если он только жив.

Беспокойство оттеснило на второй план всё, даже согласие шевалье де Граммона принять под своё командование Континентальную эскадру, что в другое время, конечно же, стало бы событием номер один. Если Пётр погиб, сможет ли Софья вытянуть на себе огромный воз, именуемый Россией? Сможет ли она дать достойный отпор шведам, когда те неминуемо полезут «осваивать» соседнюю страну? Галка не могла сказать ни «да», ни «нет». И отчаянно сопротивлялась одолевавшему её страху: сейчас речь шла о действительно глобальных переменах в развитии этого мира.

«Нет, – думала она, загоняя свой страх куда подальше. – Он жив».

Находиться в каюте стало невыносимо: тут, в одиночестве, недолго и с ума сойти. Галка поднялась на мостик. Свежий ветер, наполнявший паруса «Гардарики», тут же растрепал её волосы.

– Курс норд-норд-ост, идём в крутом бейдевинде при ветре норд-ост, на левом траверзе остров Саона [45]45
  Остров у юго-восточного побережья Санто-Доминго.


[Закрыть], – на мостике Джеймс всегда свято соблюдал субординацию, и при появлении капитана тут же доложил обстановку.

– Следовать вдоль побережья до мыса Энганьо… будь он неладен, – стальным голосом сказала Галка, сразу вспомнив богатый на события семьдесят третий год и то, как «Гардарику» тогда изрядно помотало по проливу Мона во время шторма.

– Эли, перестань себя изводить, – тихо проговорил Джеймс. – Очень многое в этом мире зависит не от тебя. Смирись.

– Джек, это не тот случай, – так же тихо ответила Галка, наблюдая за палубной работой. Боцман Мигель отличался от многих своих горластых коллег как раз тем, что редко повышал голос. Но матросы слушались его беспрекословно. – Слишком многое поставлено на карту.

– Сейчас ты ничего не можешь изменить.

– Остаётся только надеяться…

– Парус впереди по курсу! – донеслось с фор-марса.

Ветер сегодня был не очень сильный, и прошло не меньше часа, пока марсовой не опознал три почтовых барка под голландскими флагами. На грот-мачте головного подняли вымпел, означавший наличие важной почты и пассажиров до Сен-Доменга. На красно-белом флагмане республики подняли вымпел «Принимаем под защиту». Ничего необычного, так поступали и раньше. Три сторожевика и фрегат пошли прежним курсом, патрулировать побережье, а «Гардарика» возглавила строй голландцев, которым теперь уж точно нечего было бояться. Нарываться на драку с «Гардарикой» после всех известных фокусов её капитана не рисковали даже самые безбашенные джентльмены удачи с Ямайки, коих миссис Эшби в последнее время чихвостила с завидной регулярностью.

На головном барке снова подняли вымпел – на этот раз просьба принять шлюпку. «Гардарика», свернув паруса, остановилась, и через полчаса на борт флагмана пожаловали несколько человек – два голландца, с ними какой-то офицер, и крепкий седой мужик, косая сажень в плечах, а при нём мальчик в голландском кафтане… Галка сразу его узнала, хоть никогда не видела портретов Петра в детском возрасте. Она помнила это лицо по гораздо более поздним портретам, где он был изображён взрослым мужчиной, императором. Тем самым императором, забавлявшим себя и шокировавшим страну «всепьянейшими соборами», набившим себе и России немало шишек, создавшим действительно правильную вещь – Табель о рангах – и в то же время превратившим в рабов миллионы подданных… И – вот он, десятилетний мальчик, даже не подозревающий, какая судьба его ждёт. Опальный царевич, фактически высланный из страны своей сестрой, чтобы не питал надежды её противников… Галка не заметила в его взгляде надменности, присущей коронованным особам. А то ведь даже незаконный сын короля Франции юный граф Вермандуа, никогда не видевший моря, но пожалованный коронованным отцом в адмиралы Франции, и тот задирал нос перед заслуженными боевыми офицерами. И отсутствие этой надменности внушало надежды на лучшее. «Значит, не успели ещё испортить мальчишку, – думала Галка, когда голландцы просили принять их на борт, ибо везут они в Сен-Доменг шкатулку с неким особо ценным содержимым. – Он ведь был третьим в очереди на трон, а значит, почти не имел шансов, пока братец Фёдор не умер. Потому матушка Наталья Кирилловна обращалась с ним как с сыном, а не как с малолетним царём, которым можно управлять. Очень хорошо. Даже лучше, чем я думала… Что ж, вот теперь точно всё в твоих руках, подруга. Ошибёшься – пожизненный расстрел на месте».

Наконец голландцы получили разрешение перенести свой «особо ценный груз» (оказавшийся на поверку испытываемым новоизобретением минхеера Гюйгенса – морским хронометром) на «Гардарику», и очередь представляться пришла уже седому мужику и мальчику. Мужик, сняв шапку и поклонившись, на неплохом голландском языке отрекомендовался Фёдором Дементьевым.

– Состою денщиком при Петре Михайлове, недоросле дворянском, определённом по повелению царя Ивана Алексеевича в учение, – добавил он. А мальчик, что самое интересное, с достоинством поклонился, когда его представили.

– По батюшке-то тебя как звать, Фёдор Дементьев? – спросила Галка по-русски. Её русский язык по понятным причинам несколько отличался от русского языка тех времён, но у неё всегда наготове было объяснение: язык один, а диалектов много.

– Артемьев сын я, – Фёдор усмехнулся в бороду: похоже, не врут люди, что правит тут бабёнка русских кровей.

– Вот что, Артемьич, раз уж привёз …сего недоросля дворянского к нам в учение, знай – у юнг на наших кораблях денщиков не бывает, – спокойно проговорила Галка, краем глаза наблюдая за реакцией Петра. Мальчишка пока никакого недовольства не проявлял, скорее, наоборот – наверняка был рад избавиться от опеки навязанного ему человека. – Нянек – тоже. Так что или сам на службу поступай, или езжай себе с миром обратно.

– Но как же… А повеление царёво? – опешил Фёдор. – Да и не могу я на службу-то, и без того при деле!

– Я уж как-нибудь сама с этим разберусь. Иди с Богом… Иди, Артемьич, не зли моих людей, – с нажимом повторила Галка, заметив, что на шкафут подтягиваются матросы во главе с боцманом. – Порвут на тряпки, и пикнуть не успеешь.

– Да как же я покажусь обратно без Петруши! – взвыл Фёдор.

– Ладно. Придём в порт – решим, как поступить. А пока возвращайся на барк, Артемьич. Мы тут как-нибудь без тебя обойдёмся, – Галка давно поняла, что за субъекта прицепили на хвост юного царевича: опять «хороший человек из Тайной канцелярии». И заговорщически подмигнула мальчишке. А тот кусал губы, чтобы не рассмеяться. Может, и не держал он зла на сестрицу Софьюшку, но людей её явно не жаловал. – Всё, господа, – добавила она по-французски. – Время для визитов исчерпано. Через четверть часа поднимаем паруса.

– Что это?

– Бизань-ванты.

– А для чего они?

– Чтоб мачта нам на голову не упала. И ещё чтоб матросы могли на крюйс-салинг подняться.

– А это как называется?

– Флаг-фал.

– Это чтоб флаги поднимать, значит?

– И флаги, и вымпелы, – ответила Галка. – Правильно делаешь, что спрашиваешь, парень. Голова человеку на то и дана, чтобы ею думать, а не только шапку носить.

– Шапки тоже всякие бывают, – с вызовом ответил царевич. Видимо, накрутить насчёт шапки Мономаха его уже успели…

– Верно, – Галка не стала сходу нарываться на конфликт – искусство, которому Петру ещё предстоит долго учиться. – Но даже этих шапок нужно быть достойным. На пустой голове и корона будет сидеть как дурацкий колпак.

– Учиться-то поди нелегко, – вздохнул мальчик, молча согласившись с последним утверждением.

– Учиться всегда нелегко, парень, особенно если учишься полезному делу… Ладони-то уже в мозолях, – хохотнула мадам генерал, случайно заметив руки Петра. – Где нажил? Небось, на борту голландца упражнялся?

– Где нажил, там нажил, – дерзко ответил мальчишка, пряча руки за спину. – То моё дело.

– Юнга Михайлов, – не повышая голоса, но с явственно прозвеневшей стальной ноткой проговорила мадам генерал. – Если вы изволите дерзить капитану, у вас для этого должны быть веские основания. Либо предъявите их, либо примите положенное наказание за беспричинное нарушение субординации. Вам ясно?

– Ясно, – процедил сквозь зубы упрямый мальчишка. Ох, и не любит же он подчиняться…

– На корабле может быть только один капитан, парень. Запомни раз и навсегда.

Один из шкотов грот-брамселя вдруг дал слабину: видать, плохо закрепили. Здоровенный парус захлопал выпроставшимся краем, заплескался на ветру.

– Гаспар, мать твою! У тебя что, руки из задницы растут? – во всю глотку, не утратившую с годами ни капли своей мощи, заорала Галка. Она не хуже боцмана знала, кому в этой вахте было поручено крепить шкоты. А в следующий миг, словно приняв какое-то решение, вдруг обратилась к мальчишке: – Узлы вязать умеешь?

– Научили, – ответил тот.

– Ну-ка покажи вон тому безрукому, как надо шкоты крепить!

Гаспар, четырнадцатилетний юнга, обиженно шмыгнул носом, но смолчал: ничего не попишешь, сам виноват. А мальчишка-московит, несмотря на свои десять …вернее, без двух месяцев одиннадцать лет, ростом почти его догнавший, на удивление ловко захлестнул пойманный матросами шкот за кофель-нагель и столь же ловко закрепил его хитрым узлом… Когда Петруша обернулся, в его глазах светилась даже не радость – истинное счастье. Он что-то сделал, и сделал лучше других!.. Галке всё стало ясно. По крайней мере, насчёт этого мальчика. Первый император России действительно вкладывал в то, что делал, всю душу без остатка. Причём, безразлично, что именно он делал – вязал узлы, стриг бороды, махал топором или развлекался. «Да, тяжело с ним будет, – подумала капитан „Гардарики“, сдержанно похвалив юнгу Михайлова за отличную работу. – Контролировать свою силищу он научится, не вопрос. Морская наука и не из таких спесь вышибала, а Мигель умеет салаг строить. Но самое сложное как всегда состоит в выборе цели и путей к ней. С целью у Петра Алексеича был полный ажур, вот с путями…»

Это был уже другой мир. Другая история, хоть и создаваемая теми же людьми. Теперь корабль этой истории находился в незнакомых водах, и никто не мог предсказать, куда его занесут ветра и течения будущего.

Но зато он шёл своим собственным курсом.