Текст книги "Творцы миров (СИ)"
Автор книги: Елена Артамонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Уснуть Элизабет так и не смогла. Она лежала с открытыми глазами, разглядывая серебристое сердечко – прорезь в ставне, сквозь которую был виден диск луны. Потом сердечко погасло. Потом из бархатно-синего превратилось в серое. Потом порозовело. Ночь прошла. Элизабет напряженно прислушивалась, стараясь уловить каждый шорох дремавшего дома, но различала лишь дыхание Жан-Поля да размеренное щелканье часов в гостиной.
Настало утро. Элизабет лежала без движенья, но сердце ее стучало учащенно, а тревога снедала душу. Женщина ждала. Она ждала, когда откроется дверь. Напрасно. Проснулся Жан-Поль. Встревоженный бледностью жены, поинтересовался, здорова ли она. Пробормотав нечто невнятное, Элизабет начала одеваться. Шнурки лопались в ее руках, а крючки не попадали в петли. Так и не справившись со стареньким домашним платьем, она накинула поверх ночной сорочки шаль и торопливо пошла в комнату, принадлежавшую Камилле. Жан-Поль с тревогой смотрел ей вслед.
Протяжный вопль разорвал спокойствие утра. Жан-Поль опрометью побежал наверх. Распростертая на полу Элизабет билась в истерике.
– Камилла! Камилла! Где ты, доченька?!
– Успокойся любимая. Все кончено, давно кончено. Я думал – ты смирилась. Почему прошлое не отпускает тебя?
– Она обманула! Обманула! Я же сделала все, как она велела. Я надругалась над телом нашей дочурки – ради чего?
– Элизабет, что ты говоришь?!
Заплаканная женщина посмотрела в глаза Жан-Поля:
– Гостья в черном обещала воскресить Камиллу, но для этого требовалось исполнить один ритуал. Жан-Поль, ты сердился на меня за то, что я срезала волосы Камиллы… Если бы только волосы! Женщина в черном велела мне достать мозг из ее расколотой головки и я сделала это.
Отшатнувшись от жены, Жан-Поль перекрестился. Говорить он не мог. А Элизабет, внешне уже спокойная, продолжала свой рассказ:
– И дальше я ни в чем не отступала от ее слов, высушила мозг так, как она учила, а, пока он сох, делала Куклу. Ты верно заметил, что она похожа на Камиллу – Кукла изображала ее. Когда все было готово, я вложила в голову Куклы мозг доченьки. Ее золотые волосы стали волосами Куклы. Я сделала все, что велела женщина в черном. Потом стала ждать. Каждое мгновение нового дня растянулось для меня в вечность. Я все прислушивалась, прислушивалась, прислушивалась… Ждала,
когда же зазвучит голосок Камиллы, послышаться ее легкие шажки… Жан-Поль, черная гостья сказала – Камилла не всегда будет куклой, она оживет. Моя дочь вернется! Я все сделала, как надо… – Элизабет вновь зарыдала.
– И где же Кукла?
– Я не знаю, Жан-Поль, не знаю! Она была здесь! Я оставила ее на кроватке Камиллы. Чудо должно было произойти тогда, когда первый луч солнца коснется шпиля ратуши. Я прислушивалась, прислушивалась… Потом не выдержала и поднялась сюда. Комната оказалась пуста. Кукла исчезла. Они украли мою Камиллу!
Жан-Поль сумел взять себя в руки. Он старался говорить очень спокойно:
– Послушай, Элизабет, когда приходила та женщина?
– Как? Ты не помнишь? Она предстала в обличии монахини. Той, что должна была читать Библию над Камиллой. Ты же сам говорил с ней, тетя Марго ее видела и кто-то из соседок… Помнишь, она, как только вошла, еще посетовала на разыгравшуюся непогоду?
Элизабет, горе помутило твой разум. В тот вечер никто из служителей Бога так и не вошел в наш дом. Отсюда наша беда… Должен был прийти кюре из церкви святого Франциска, но – беда подстерегла его на пути. Он оступился, сломал ногу. Его нашли только утром. Элизабет, у гроба была только ты. Ты
выгнала всех прочь и осталась одна. Спроси у кого хочешь, если не веришь. У той же Марго…
Он умолк. Молчала и Элизабет.
– Я верю тебе, Жан-Поль, – заговорила она. – Значит, женщина в черном была бредовым виденьем?
– Да. Горе помутило твой разум.
– Значит, не существует того, кто обещал воскресить мою дочь?
– Ты была одна.
– Значит, я все делала напрасно? Камилла навечно останется куклой? Она не воскреснет? – слезы струились и струились по ее бледным щекам. – Это конец? Конец…
Жан-Поль молча кивнул головой.
Элизабет так и не сумела оправиться от страшного горя, перечеркнувшего ее жизнь. Вера в чудесное воскрешение дочери поддерживала ее существование, и, лишившись этой опоры, Элизабет медленно угасала, равнодушно взирая на приближавшуюся смерть. Она умерла через полгода после гибели дочери.
История о несчастной матери, поддавшейся дьявольскому соблазну и погубившей свою душу, не осталась тайной семьи
Жан-Поля. Она обрастала фантастическими подробностями, все больше и больше походя на печальную легенду, о которой долго помнили в маленьком городке, затерявшемся в центре Европы. Легенда обрела и свое продолжение – молва твердила, будто проклятая Кукла никогда не задерживается подолгу в одних руках, скитаясь по свету и воруя души полюбивших ее маленьких девочек. Говорили, что черная гостья все же не обманула Элизабет – однажды, когда наступит положенный срок и 666 детских жизней вольются в естество Куклы, фарфоровая оболочка лопнет и ожившая Камилла явится миру. Страшно даже подумать, какое зло принесет на землю это дитя ада…
Летняя практика 7 «б»
Растрепанная старуха в красной юбке хлопнула ладонью по столу:
– Теперь лапти колхозные о летнем задании. Первое – вы разделяетесь на группы и ползаете на карачках до тех пор, пока не уразумеете, что где растет. Панкратова, биоценоз – это…
– Совокупность популяции флоры и фауны на определенном участке ареала с более-менее однородными условиями, – отбарабанила сидящая за первой партой пышноволосая Панкратова.
– Второе – каждый из вас, идиоты, должен смастерить поделку для кабинета. Покупной хлам не принимается. Если у кого руки не из того места растут – пусть приносит комнатное растение. Остальным – единица в журнал. Все! Свободны!
Класс опустел с максимально возможной скоростью. Лавина учеников, вырвавшись из логова наводящей ужас ботанички, с грохотом скатилась по лестнице, торопясь как можно скорее исчезнуть из поля зрения «любимого» педагога.
Черноволосая, коротко остриженная девчонка со смешливыми глазами, пропустив вперед одноклассников, задержалась у стенда с таблицами успеваемости. Вид у нее был грустный.
– Эй, Барышева, что голову повесила? – неугомонная Светка Акулиничева всегда появлялась в самые неподходящие моменты.
– Сама видишь… Я ей говорю: «Наталья Александровна, у меня в предыдущих четвертях одни пятерки, я все темы назубок знаю, конспекты в полном порядке, вы только разрешите мне пересдать последние три зачета». Она ни в какую: «Иди – гуляй!». А эта «тройка» у меня единственная, хуже прыща на носу.
– Ты, Барышева, хоть почти и отличница, но мозги у тебя устроены просто, без извилин. Скажи, кто первый на ботаничку наехал?
– По-твоему я должна молчать?! В нашей школе атрофировалось чувство собственного достоинства. Как можно позволять называть себя идиотами, шизофрениками, колхозными лаптями, наконец?! Как можно зубрить чушь, не имеющую отношение к программе, простаивать в углу у двери целые уроки, по двадцать раз пересдавать одну тему?!
– Последнее к тебе не относится. Наталья Александровна еще вчера выставила окончательные оценки.
– Света, в этой школе царит беспредел.
– Если твоя так хороша, что ж ты в ней не осталась?
– Это мое дело.
– Эй, Барышева, Акулиничева, опять в бой рветесь? – вбежавший на лестничную площадку паренек, появился вовремя – девчонки и в самом деле были настроены по-боевому. – Храните пыл для славных дел. Предлагаю союз в борьбе с биоценозом.
– Кто еще будет? – поинтересовалась успевшая погасить раздражение Акулиничева.
– Серега Ивойлов, конечно. Вместо тяжелой артиллерии – Танька Панкратова, ее ботаничка любит. Тебе поручается худ. оформление.
– Танька согласна?
– Ивойлов ее обрабатывает. Согласится.
Звонок прервал разговор. Подхватив сумки, ребята заторопились в класс. Погожий весенний денек, обосновавшийся за окнами, делал пребывание в школе унылой повинностью.
В тесной комнатке Таньки Панкратовой, стены которой скрывались за бесчисленными плакатами и фотографиями лошадей, разместиться впятером было довольно трудно. Сама хозяйка вместе с двумя девчонками облюбовала узкий диван, Сережка Ивойлов оседлал единственный стул, а его неразлучный приятель Петька Толкачев уселся на краешек
письменного стола, возвышаясь над остальной компанией. Панкратову для «борьбы с биоценозом» Петя выбрал не зря. Пока ее товарищи бездельничали и развлекались, рассудительная Таня успела все разузнать о летнем задании и теперь рвалась приступить к его выполнению. Едва слушатели расселись по местам, любимица учителей заговорила:
– Для работы нам потребуется альбом, в который будут заноситься данные о растениях и животных исследуемой местности. С помощью «Определителя растений» мы должны выяснить, представители каких видов и семейств встретятся нам во время поисков. Затем на развороте альбома вычерчивается специальная схема. Для этого в нижней трети листа…
Толкачев не мог подавить зевок. Его взгляд скользил по точеным ногам и развевающимся гривам застывших в сумасшедшем галопе лошадей. Он думал о предстоящей поездке в деревню. Ее осуществлению препятствовало летнее задание по биологии. Мальчик попытался сосредоточится. Панкратова продолжала:
– …проводим горизонтальную линию, обозначающую поверхность земли. Далее сажаем на нее иденти… идентифицированные растения. Начинаем с самых высоких деревьев, а дальше ступеничками – ниже, ниже… Кустарники, травы, грибы. Запомните, надо изобразить и то, что расположено под землей – корни, грибницы. Кстати, чуть не
забыла – каждую страницу альбома необходимо обвести рамочкой, отступив от края листа не более, чем на пять миллиметров.
Четыре затуманенных взора скользили по спартанскому интерьеру комнатушки. Барышева потянулась, прогнув спину:
– Ладно, Танька, с рамочками позже разберемся. Мы всё поняли. Что-то я сегодня не выспалась.
– Панкратова, Наталья Александровна сама участки распределила?
– Нет, Светка, выбираем мы.
– Есть идея! – азарт, сверкавший в глазах Барышевой, разогнал сонливую апатию. – Значит, мы должны изобразить все, что есть на земле и под землей – грибочки, ягодки, корешочки?
– Да, – Панкратова тряхнула увенчанной тяжелыми косами головой.
– Теперь представьте, открывает ботаничка альбом, а там – сосенки, березки, ромашки, и, вдруг, чуть ниже – человеческие черепа! Она звереет, наливается желчью. А мы спокойно так, с невинностью во взоре: перед вами одна из неотъемлемых частей данного биоценоза. Мы не считаем возможным утаивать ее наличие. Вот это прикол!
– За такой прикол мы получим кол!
– Серега стал поэтом, с чего, скажите, это? Пойми, формально к нам не придерешься – когда скелеты были
трупами, они удобряли почву, формируя биоценоз. От них растения стали пышными и буйными…
– Сама ты – буйная… И где эти кости – на кладбище? – чуть помедлив поинтересовался Ивойлов.
– Биоценоз кладбища – венки, лопаты, могильщики… – перебила его Светка Панкратова.
Все рассмеялись.
– Можно сказать и на кладбище. Но не на простом, а том самом, которое для самоубийц.
– Барышева, это кладбище – легенда. Все знают, что оно было где-то здесь, но где конкретно? Или предлагаешь весь район перелопатить, пока чей-нибудь череп не отыщется? – Толкачев поднялся со стола и подошел к окну. – Смешно все это.
– Не скажи. Помните мою прапрабабушку, которая прошлым летом умерла? Перед смертью она рассказала, где самоубийцы лежат.
– Твоя прабабка давно из ума выжила, – заметила Акулиничева.
– Потому и рассказала.
– Ну и где оно?
– Знаете рощу у автобусной остановки? Там, где она переходит в пустырь и есть то самое место.
– Я каждый день мимо в школу хожу – и ничего…
– А ты, Петр Васильевич, думаешь, там указатель должен висеть – «До первой могилы 150 метров»?
– Не похоже это место на кладбище!
– Конечно. Иначе его бы запросто нашли. Когда прапрабабушка была молодая, чуть старше нас, ее подруга отравилась от несчастной любви…
– Вот глупая! – фыркнул Ивойлов. На него зашикали.
– Девушку похоронили, как собаку, без отпевания, вдалеке от церкви. Прапрабабушка жалела ее и потому несколько раз на могилу цветы приносила. Носила, пока не увидела синего-синего мертвеца на виселице – глюк у нее такой сделался. Больше она подружку не навещала.
– Слушайте, в роще и правда есть старые качели, которые весьма смахивают на виселицу. Я, когда маленький был, боялся туда ходить.
– Барышева все выдумала. Никакое это не кладбище – просто заброшенное место культурного отдыха. Там еще огороды поблизости разбили, – перебила Петю Акулиничева.
– Ребята, не спорьте… – Танька Панкратова, слывшая миротворцем, вмешалась в разговор. – Есть там кости или нет, для нас не важно. Мы, прежде всего, должны думать о нашем задании. Вика предложила хорошее место для нашей работы – достаточно обособленное и, к тому же, близко расположенное. Я – за.
– И на качелях покачаемся вволю, – поддержал девочку Ивойлов.
– Ладно, жалкие скептики, я для вас череп собственными руками вырою.
– Копай, Барышева, копай. Мы на этом месте картошку посадим, – съехидничала Светка Акулиничева.
Находится в замкнутых коробках жилищ, когда за стенами долгожданное лето уже вступило в свои права, было преступлением. Наспех собравшись, новоявленные исследователи покинули душную квартирку Тани Панкратовой.
В одном Барышева была бесспорно права – растительность старой рощи, а точнее – заброшенного парка и в самом деле пленяла своей силой, буйством и глубокими оттенками зеленого цвета. Ежик упругой травы ковром стелился под ногами, а пышные кроны кленов и лип превращали золото солнца в россыпь изумрудов. Впрочем, летний зной еще не успел иссушить землю, и другие зеленые уголки города вполне могли поспорить сочностью красок с таинственной рощей. Но Вика, стремившаяся в обыденном видеть необычное, не преминула обратить внимание своих спутников на силу и свежесть окружавших их растений.
Ребята облюбовали пологий бугорок, расположившись между корнями огромной сосны. Работа, приведшая их сюда,
продвигалась не слишком успешно – вырванные с корнем растеньица, увядали на солнце, разбросанные небрежной рукой, так и не дождавшись своих исследователей. Листать пожелтевшие страницы «Определителя», скрупулезно выясняя, к какому виду принадлежит несчастная травинка, не хотелось даже Панкратовой. Многоголосье птичьего хора почти заглушало голоса, раздававшиеся на поляне.
– Толкачев, ты поминал некие виселицеобразные качели, – жевавшая травинку Акулиничева, обратилась к Пете, который лежал на спине, лениво созерцая редкие полупрозрачные облачка, – не продемонстрируешь?
– А ведь это мысль! – оживился он.
Поднявшись, все пятеро зашагали по узкой тропинке, ведущей в низину, и вскоре увидели цель своего похода. При определенной фантазии, представшие перед ними качели вполне можно было уподобить старинному инструменту правосудия. Массивная конструкция из посеревших от времени столбов, увенчанных толстой балкой, выглядела внушительно. Сходство с виселицей усугубляли две пары веревок, свешивавшихся с перекладины. Правда, вместо петель веревки заканчивались легкими, в одну дощечку, сиденьями, но это существенное отличие не нарушало общего впечатления от увиденного. Секундная оторопь прошла, и ребята наперегонки бросились к качелям.
Ивойлов и Барышева оказались проворней остальных и первыми захватили места, тут же начав раскачиваться, что было сил. Задорные пререкания, визг и хохот не смолкали очень долго. Ребята качались по очереди, стараясь взлетать, как можно выше, демонстрируя друг перед другом бесстрашие и выдержку, прыгали на дальность приземления, темпераментно спорили, отстаивая свое право в очередной раз занять узкую дощечку сиденья.
Любившая соревноваться Барышева, предложила играть в «погоню». Суть нехитрой игры сводилась к тому, что преследователь должен был настичь соперника, добившись одинакового с ним размаха качелей. При этом обоим игрокам запрещалось тормозить ногами, что осложняло достижение цели. Носивший часы Сережка Ивойлов предложил ограничивать время каждого поединка пятью минутами. Участие нечетного количества игроков вызвало бурные дебаты, но хитроумная Панкратова предложила сложную систему жеребьевки, при которой вся, якобы, получали равные шансы. Систему никто не понял, но согласились с ней сразу, желая как можно скорее приступить к игре. Первыми предстояло сразиться Барышевой и Акулиничевой. Выбор соревнующихся оказался неудачен. Скрытое соперничество Вики и Светы проявилось в игре столь отчетливо, что судивший участников Ивойлов остановил соревнование. Юные барышни с такой непримиримой яростью шли на столкновения, начисто
позабыв о правилах «погони» и, стараясь вышибить друг друга с сидений, что игра вполне могла обрести печальный финал.
Следом за девчонками в «седло» вскочили оба мальчика. Сережке Ивойлову никак не удавалось догнать своего приятеля, и стоявшие рядом с качелями подружки начали поговаривать о его поражении, когда хлопанье крыльев и гортанный крик пролетевшей над головами птицы отвлек внимание Пети. Воспользовавшись заминкой, Ивойлов резко увеличил размах своих качелей, подстраиваясь под ритм движений преследуемого.
Едва девчонки собрались криками и аплодисментами приветствовать победителя, как необъяснимая тревога вошла в сознание каждой из них. Пара качелей, соединенная незримой осью, взлетала вверх и падала в бездну неправдоподобно медленно, почти неразличимо для глаз, и с каждым ее взмахом из жизни исчезало что-то очень важное, совершалось непоправимое. Внезапный порыв ветра принес холод декабрьской ночи, листья деревьев задрожали, мгла покрыла низину. Барышева и ее приятельницы не успели испугаться лишь потому, что наваждение исчезло также быстро, как и появилось. Никто не обсуждал случившегося. Лица слезших с качелей ребят были сумрачны, видимо им также пришлось пережить несколько неприятных секунд. Порыв холодного ветра сдул жившую в их душах беспечность, и
маленькая компания, потеряв вкус к веселью, удалилась из рощи, даже не вспомнив о невыполненном летнем задании.
Легкие облачка незаметно преобразились в тучи, начал накрапывать мелкий дождик, к вечеру он усилился, а после полуночи разыгралась гроза. Молнии озаряли притихшие черные здания, и, засыпая, Вика Барышева представляла, как всполохи холодного света озаряют мрачный силуэт виселицы, а из разрытых могил высовываются иссохшие, почерневшие, залитые дождем руки…
Смотревшая допоздна телевизор Танька Панкратова не выспалась. Облаченная в детский, не по росту короткий халатик, непричесанная, с припухшими глазами, разбуженная неожиданным звонком, девочка подошла к входной двери. Отворив створку, она помедлила, будто раздумывая пускать или не пускать в дом стоявших на пороге Сережку и Петю. Тем временем на лестнице раздались торопливые шаги.
– Ой, мальчики, я вас у подъезда видела, хотела окликнуть, – вместо приветствия затараторила появившаяся на лестничной площадке Барышева, – а потом решила – догоню на лестнице. Меня мама еле-еле на улицу выпустила.
– И у нас не без проблем, – заметил Сергей. – Акулиничева вообще не придет.
– Еще бы! После такого…
– А что, собственно говоря, произошло?
– Как, Панкратова, ты не знаешь?! – глаза у Барышевой округлились. – Ничегошеньки не знаешь?
– Пусти нас в дом и услышишь самые свежие новости. У приятеля брат участковый, он все видел собственными глазами.
Не дожидавшись приглашения оторопевшей Панкратовой и игнорируя ее сетования на беспорядок и неприбранную постель, гости прошли в комнату. На диванчике было постелено старенькое белье в цветочек, а ночная рубашка Тани занимала видное место на спинке стула, но смущаться Панкратовой пришлось недолго – рассказ Петьки Толкачева захватил слушателей.
– Это вроде фильма ужасов, но гораздо лучше, потому что взаправду. Мама говорит, будто сама крики слышала, а я, как назло, проспал.
– Петь, не тяни.
– Тянул не я… – многозначительно изрек рассказчик. – Это произошло ранним утром, на окраине рощи у пустыря. На бомжа, который там шлялся, напала банда маньяков.
– Банда маньяков? Так не бывает. Они – одиночки.
– Если ты, Барышева, сама все знаешь, сама и рассказывай. Другим разъясняю: банда – так как в одиночку подобного не сделаешь, маньяков – потому что нормальные преступники таким способом не убивают.
– Каким именно?
Петька выдержал паузу и заговорил, интонациями и лексикой копируя ведущих криминальной хроники:
– Эксперты предполагают, что первоначально на конечности жертвы были накинуты скользящие петли из эластичного шнура, которые, впоследствии и стали орудием убийства. Какое-то время ими растягивали конечности, о чем свидетельствуют многочисленные кровоподтеки и повреждения кожного покрова… – Петька умолк, а потом, не выдержав бремени напускной серьезности, взволнованно проговорил: – Ребята, представьте, они тянули так, что разорвали связки, вывернули суставы, а потом и вовсе напрочь оторвали руки и ноги!
– Ух ты! – восклицания ужаса и удивления наполнили комнату. – А дальше?
– Дальше шнуры так сдавили тело, что оно лопнуло, и из него полезли кишки. И в конце бомжу оторвали голову.
– Класс! Как в кино! А ты не врешь?
Толкачев реплику Панкратовой проигнорировал и, вновь, перейдя на официальный тон, подытожил:
– Остается только сообщить, что никаких следов убийц не обнаружено, равно как и головы потерпевшего. Тело покрывал слой зеленых, сорванных с растущих поблизости деревьев листьев. Голову ищут.
– Это самоубийцы его разорвали.
– Барышева, даже ходячие мертвецы оставляют следы. Особенно на сырой земле. Но на месте преступления вообще нет следов.
– Между прочим, моя прапрабабушка вспоминала, что нечто подобное случалось и раньше – что-то пробуждало мертвецов.
– Там нет никакого кладбища, – тряхнула ночной рубашкой, наводящая в комнате порядок Панкратова. – Сереж, убери ногу, ты на краю одеяла стоишь.
– Зато теперь одна голова в роще точно зарыта. Получилось мини-кладбище.
– Если маньяки ее не унесли.
– Зачем? В футбол играть?
ассказ Толкачева будоражил воображение. Ужас и любопытство слились воедино, и невозможно было противостоять манящей силе рокового места. Воскрешая в памяти минувший день, никто из ребят не мог представить, как могли солнечные, полные смеха и веселья пригорки превратиться в арену трагедии. Каждый втайне раздумывал о том, как бы поскорее увидеть пропитанную смертью поляну. Но даже само это желание казалось им преступным. Выход нашла Панкратова:
– Кажется, сегодня второй день практики, а мы до сих пор бездельничаем.
Все встрепенулись. Ивойлов первым высказал мысль, занимавшую всех:
– Роща, наверное, оцеплена?
– Нет, Серега. Когда я сюда шел, там уже никого не было.
Панкратова кончила заплетать свою роскошную косу:
– Главное, чтобы родители не узнали, где мы приобщаемся к знаниям.
Все четверо направились к выходу из квартиры, при этом, не забыв отменно вежливо попрощаться с подслеповатой старухой, вышедшей из кухни. Они опасались возможных препятствий с ее стороны. Но Панкратовой и ее приятелям повезло – бабка еще не знала о произошедшем и беспрепятственно отпустила внучку на улицу. Роща встретила любопытствующих терпким запахом умытой дождем листвы и тишиной. Мокрая трава скользила по ногам, заставляя вздрагивать то ли от холода, то ли от страха. Если не считать пожилого мужчину с ротвейлером и женщины с двумя чау-чау, роща была необитаема. Страх начал пересиливать любопытство. Танька Панкратова спросила, обращаясь сразу ко всем:
– Вдруг маньяк где-то рядом?
– Пойдем и проверим, – Вика храбрилась, но на душе у нее было скверно.
Петя внезапно остановился, преградив путь рукой, и тогда шедшие за ним поняли – они у цели. Группка ребят сбилась к
обочине поросшей подорожником тропы, обратив взоры в сторону, указанную ладонью проводника.
Тсс-с-с… Смотрите… – прошептал Толкачев, хотя никто и не думал шуметь. – Это здесь, возле кустов…
Но смотреть оказалось в общем-то не на что. Перед ними расстилалась самая обычная поляна. Трава под липами была сильно примята, а не ко времени осыпавшаяся с деревьев листья напоминали о быстротечности летних дней и неотвратимом приходе осени. Грустная, ног отнюдь не страшная картина, разочаровывала.
– Вот только крови не видно, ее дождем смыло, – смущенно пояснил Толкачев. – Жаль труп уже увезли.
Естественно, в то утро ни о каком «биоценозе» не могло идти и речи. Начало исследовательской работы решено было отложить до понедельника.
Зверское и бессмысленное убийство недолго тревожило население соседствующих с заброшенным парком кварталов. Новых преступлений больше не совершалось, версия о серийном убийце не подтвердилась, и о жутком преступлении стали забывать. Только детвора продолжала какое-то время играть в невидимых душителей, до тех пор, пока большинство участников игр не разъехалось на каникулы.
Зато Панкратовой и ее компании было не до развлечений. Дни сменяли друг друга с удручающей быстротой, и следовало думать уже о завершении летней практики. Выполняя задание, ребята много времени вынуждены были проводить в таинственной роще. Душевный трепет, который вызывало у них место убийства, постепенно угас и юные исследователи равнодушно попирали ногами землю, хранившую память о злодеянии. Одна лишь Вика Барышева порой всматривалась в зеленый лабиринт ветвей, мечтая узреть в нем нечто таинственное и загадочное.
В тот опаленный солнцем день компания появилась в роще, как обычно, вскоре после полудня. Из-за сильной жары, которая по выражению Ивойлова «плавила мозги», работать не хотелось, но чувство долга все же вынуждало их взяться за тетради и учебники. Пятеро школьников уселось в кружок под раскидистой кроной старой липы, защищавшей их от солнца. Панкратова извлекла из сумки ручки, фломастеры и пресловутый альбом с «биоценозом». Внезапно она замерла на пару секунд и вновь начала быстро перебирать содержимое сумки.
– Ребята, а я «Определитель» забыла. Что делать?
– Потрясающе! Лучшая ученица забыла учебник – это почти конец света!
– Ладно, черт с ней, с ботаникой, – перебил Акулиничеву Ивойлов, вполне довольный таким оборотом событий. – До школы еще целая жизнь. Давайте на речку махнем!
– У нас купальников нет, – ответила за всех девчонок Барышева.
– Тогда на качелях покачаемся. Хотя бы ветерком обдует.
– Как хотите, ребята, а я пойду за книгой, – твердо сказала Панкратова. – Время не ждет.
Собеседники разбрелись в разные стороны. На бугорке осталась одна Барышева. Вчера, вместе с двоюродной сестрой, они почтили своим присутствием луна-парк, где несколько часов подряд, до одурения катались на аттракционах. Теперь сама мысль о том, что ее измученное тело будет раскачиваться в пространстве, вызывало у девочки тошноту. Улегшись на живот, Вика начала рассматривать картинки, нарисованные Светкой Акулиничевой. Светка была противной девчонкой, но рисовать умела хорошо – этого Барышева отрицать не могла. Аккуратные растеньица с четко вычерченной корневой системой и листьями радовали глаз. Вика усмехнулась, припомнив свою вздорную идею изобразить на схеме черепа. Наталья Александровна никогда бы не признала ее формальную правоту, и разобралась с ней, начисто проигнорировав все логические построения. «У кого сила, тот всегда и прав, а слабые – виноваты» – подумала Барышева. Чуть повернув голову, она неожиданно уловила слева от себя
какое-то движение. В темной пещерке между корнями липы что-то пульсировало.
– Не спишь, Барышева?
Она вздрогнула. Не отрывая глаз от существа, затаившегося под деревом, пробормотала нечто нечленораздельное.
– Надоели качели. Пусть себе Светка с Серегой… – встревоженный странным поведением Барышевой, Толкачев оборвал рассуждения на полуслове. – Эй, Вика, что случилось?
– Смотри сюда…
Впившись взорами в темноту, они наблюдали за странным шевелением.
– Так кошка лапами перебирает, когда довольна, – прошептала девочка.
– Может, это крот или ежик? Я ребят позову…
Толкачев на животе сполз с бугра, опасаясь потревожить зверька и, вскочив на ноги, помчался к качелям. Подошедших спустя несколько минут ребят ждало разочарование – движение в пещерке прекратилось.
– Барышева, твои шутки всем давно надоели, – немедленно констатировала Акулиничева.
– Спроси у Петьки, он тоже видел.
Тем временем отошедший в сторонку Ивойлов вернулся, держа в руках большую, корявую палку.
– Дай мне! – отстранив собравшихся, Акулиничева сунула ее конец между корней. – Там, правда, что-то есть! Подождите-ка… Кажется – поймала!
Она тянула с заметным усилием, не без труда преодолевая сопротивление неведомого существа.
– Еще немножечко и…
Оскал высохшей головы походил на злую ухмылку – неровные гнилые зубы, многие из которых были железными, обтянутые пергаментной кожей скулы, слипшиеся от почерневшей крови космы волос и корни-змеи, вросшие отверстия ушей и ноздри… Жуткая находка лежала на зеленой упругой травке, превращая реальность в кошмарный сон. Барышева так и не поняла, то ли ее глотка исторгала истошные вопли, то ли орали несшиеся рядом ее товарищи. Испуганные дети мчались, не разбирая дороги, стремясь оказаться, как можно дальше от мерзкого оскала мертвой головы. Беглецы притормозили только у автобусной остановки. Толпившиеся в ожидании автобуса старухи осуждающе посматривали на кучку оживленно жестикулирующих юнцов, рассуждавших о чьей-то оторванной голове.
На противоположной стороне улицы возникла долговязая фигура Панкратовой. Прижав к груди «Определитель растений», она спешила к месту исполнения ученического долга. Не дожидаясь зеленого света, все четверо бросились ей навстречу. Если бы не искренний испуг, живший в глазах
товарищей, Танька вряд ли бы поверила в рассказанную историю. Но, похоже, ей не лгали. Подумав, Панкратова произнесла:
– «Биоценоз» остался в роще, его надо забрать.
Слова Панкратовой подействовали на ребят, как бадья ледяной воды, опрокинутая за шиворот. Желающих еще раз увидеть жуткую голову не было, но и загубить плоды напряженного труда и еще месяц торчать в городе, так же не хотелось. Спор разгорался нешуточный. Кто-то предлагал бросить жребий, кто-то – саму затею, пока, наконец, не решил выручать злополучный альбом всей компанией. Только боязнь предстать трусом в глазах товарищей вынуждала каждого идти вперед. Бодрым, как им казалось, шагом, они вступили под зеленые своды рощи.
Раскрытый альбом вызывающе белел на траве. Приблизившись еще на несколько шагов, они увидели красные и фиолетовые палочки фломастеров, матерчатую сумку с блестевшими на солнце пряжками, тетради, линейку – все, за исключением опутанных корнями человеческих останков.
