Текст книги "Творцы миров (СИ)"
Автор книги: Елена Артамонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Полкан, как завороженный, слушал Безносого. Внезапно он вскочил и бросился куда-то в боковую аллею.
– Безносенький подожди, я сейчас, сейчас!
Он вернулся скоро. В зубах белели нарциссы. Став на задние лапы, он положив цветы у ног Безносого и сел рядом, тяжело дыша. Безносый стоял, молитвенно сложив руки и опустив глаза. По растрескавшимся мраморным щеками стекали живые человеческие слезы.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Молча думали каждый о своем. Под утро Полкан ушел.
Алиса
В вагоне было малолюдно. Взоры пассажиров бездумно скользили по проплывающему за пыльными окнами ландшафту. Две женщины, разместившиеся друг против друга беседовали вполголоса. Впрочем, больше говорила одна, вторая слушала, изредка прерывая монолог вопросами.
– Терпеть не могу тех, кто приписывает животным несвойственное им поведение, особенно всякую чертовщину. Конечно, кошки своенравны, независимы, не чета собакам – те, дурочки верны хозяину и душой и телом, а кошки – нет, у них – совпадение интересов. Приятно кошке у человека на коленях сидеть – она сидит, мурлычет, а нет – попробуй, удержи… Но это еще не повод, чтобы о них всякие небылицы сочинять. Хотя порой… – женщина засмеялась, – порой некоторые из них сильно смахивают на исчадия ада. Только причина их
поведения кроется не в сговоре с дьяволом, а кое в чем ином. Трагедия неразделенной страсти…
– Что?
– На днях с дочерью моей подруги случилась неприятная история – ее искусала кошка. Звучит почти как анекдот, но девушке было не до смеха. Она скрипачка, а кошка, на беду, впилась именно в руку. Представьте, пострадавшая насчитала двадцать две ранки, а ее кисть вскоре раздулась как пузырь – не согнуть, не разогнуть. Воспаление держалось больше недели. Для Лики, так зовут скрипачку, это едва не стало трагедией. Но все по порядку. Случилась беда, когда девушка приехала в гости к подруге. Девчонки хотели посидеть вдвоем, поболтать, посплетничать, но не получилось – помешала кошка. Гостью она встретила сурово. Куда бы Лика ни шла, кошка следовала за ней по пятам. Стоило девушке остановиться, зверюга тут же садилась рядом, смотрела в глаза и утробно урчала. Зрелище малоприятное. А хозяйка еще смеялась – мол, ее Алиса со всеми так строга, кто в дом приходит, ни дать, ни взять – сторожевой пес. В общем, посмеялись, а когда этого никто не ожидал, кошка вцепилась в руку девушке всеми своими когтями и зубами. Ели оторвали. Со стороны можно было подумать, что в кошку вселился дьявол, но дело, скорее всего, было в ином.
– Она – бешеная?
– Нет – сумасшедшая. С кошками такое порой случается. Этой Алисе шестой год, а она кота даже издали не видела. Проще выражаясь – старая дева. Вот вам и «мистика»! Причем, виновата сама хозяйка, говорят, она все твердила: «Пусть моя кошечка останется девочкой». Ей, видите ли, так больше нравиться.
– Как можно за кошку решать?
– Хозяйка такая.
– А что дальше?
– Не знаю. Рука у Лики выздоровела, но с подругой она больше не разговаривает, а кошка… Кошка, скорее всего, страдает как прежде.
Голос в динамике неразборчиво прохрипел название следующей остановки. Женщины стали прощаться. Одна из них торопливо пошла к тамбуру, а вторая, отвернувшись к окну, прикрыла глаза.
Та, которую мужчина называет Малышкой, а пришельцы – Ольгой, ушла. Она уходит каждый день за железную дверь и прячется там до вечера. Она называет это работой. За дверью узкий коридор и так называемые «ступеньки», по ним, видимо, удобно лазить – больше ничего разглядеть нельзя. На работе
много мужчин, я знаю об этом по тем запахам, которые они оставляют на ее теле. Возвращаясь вечерами, Малышка часто приносит пакеты, наполненные вкусной едой. Всякий раз я начинаю виться вокруг ее ног и трусь головой о ту противную вторую кожу, которую она снимает перед сном. Женщина думает, что я радуюсь ее возвращению. Порой, ночами я ложусь спать на ее груди – в такие минуты Малышка начинает гладить мне голову и говорить лживые слова. Тогда я осторожно выпускаю когти и перебираю руками одеяло, стараясь при этом не повредить ее кожу… О, как бы я хотела разорвать гладкую безволосую оболочку! Кровь темна и горяча, у нее волшебный запах… Но я утыкаюсь носом в ложбинку на груди и делаю вид, что засыпаю.
Кроме меня дома никого нет. Я люблю эти часы – одиночество избавляет меня от унизительной повинности выносить прикосновения к своему телу. Я не люблю, когда женщины дотрагиваются до меня. Оставаясь одна, я часто вспоминаю о миге Великого Открытия. До него день уходил за днем, месяц за месяцем, а я все не могла постичь, что же происходит со мной. Смутные ощущения порой завладевали мною. И я отдавалась им со страхом и упоением. Моя спина прогибалась, ноги ритмично переступали на одном месте, и не в силах молчать, я звала. Кого? Очень долго я не имела об этом представления. Малышка (тогда она еще звалась Ольгой) в такие дни была груба и раздражительна. Она пичкала меня
какими-то таблетками, а однажды даже запустила туфлей. Об этом я не забуду. Никогда. Я увернулась от удара, нырнув под тахту, но обида в отличие от боли, со временем только усиливается. Малышка всегда приносит с собой целый букет запахов – на работе очень много таких как она и даже таких, как я. Запахи в основном похожие и противные – примерно так пахнет сама Малышка. Но некоторые из них… Они кружат голову, опьяняют. Уловив их, я начинала кричать, призывая кого-то, и мне скармливали гнусные таблетки, притуплявшие чувства и мысли.
Однажды настал день, день Великого Открытия. В железную дверь позвонили, и в дом вошел человек, совсем не похожий на мою Ольгу (тогда еще некому было называть ее Малышкой). Надо сказать, что в дверь звонили и раньше, после чего появлялись пришедшие с работы отвратительные существа с двойной кожей на ногах и краской на губах. Обычно я убегала прочь, не желая общаться с ними. Но в этот раз… Что-то влекло меня к пришельцу. Человека звали Слесарь. Он зашел в ванную комнату и сев на корточки, начал заглядывать под раковину. Я крадучись подошла сзади. Обнюхала подошвы ботинок, ноги, вторая кожа которых непривычно топорщилась и неплотно прилегала к живой плоти… В этот миг я поняла, кто он и чего я хочу. Позже я узнала, что они называются мужчинами.
Мужчина Слесарь ушел, но с тех пор необъяснимые прежде желания обрели конкретный смысл. Путем логического сопоставления фактов, я пришла к выводу, что если есть мужчины, внешние похожие на Ольгу (тогда она еще не была Малышкой), то существуют и подобные мне. Всякий раз, представляя мужчину своего племени, мне хотелось злобно шипеть и наотмашь хлестать его по лицу рукой с выпущенными когтями. Иное дело мужчина Слесарь… Я ждала его, но он не приходил.
В данный момент я лежу на халате Любимого. Любимый… Этот запах сводит меня с ума. Терпкий, неповторимый, он пропитал ткань, он пробуждает желание. Иногда я вылизываю подмышки халата, но делаю это втайне, ибо знаю – Малышка накажет меня за невинное удовольствие.
Помню, как все это началось… Однажды Из-за железной двери пришел Любимый. Так зовет пришельца Малышка, и это имя, единственное, в чем я согласна с ней. В тот раз Любимый сразу прошел в комнату и сел на диван. От нахлынувших чувств я совсем потеряла голову и отважилась запрыгнуть ему на колени. Мужчина не оттолкнул меня, напротив, его тяжелая рука легла на мою спину, и я впервые почувствовала, насколько сладким бывает насилие. Он приподнял мою голову и его пальцы нежно защекотали шею… И вдруг появилась Малышка. В руках она держала поднос с бутылью дурно пахнущей
жидкости. Поставив ношу на столик, женщина приблизилась к нам. Улыбнувшись, она внезапно вероломно и подло столкнула меня с колен Любимого и заняла мое место! Я не ушла лишь потому, что жгучее любопытство снедало мою душу. Сидя под столиком, я наблюдала за ними.
В тот вечер я окончательно поняла, зачем женщине нужен мужчина. Тогда же я разобралась в еще одном чувстве, теснившем мою грудь. Это чувство именовалось ненавистью и, оказывается, всегда жило во мне. Той ночью я осознала, что ненавижу женщин и больше всего ту, что живет подле меня. Так вот почему кожа напрягается и вздрагивает, когда безволосая рука дотрагивается до нее! Мы – соперницы, а это значит, что кому-то придется уступить дорогу победительнице.
Любимый приходит часто, и каждый раз повторяется одно и тоже – едва он начинает ласкать меня, как бесцеремонная женщина, пользуясь своей несоизмеримо большей физической силой, занимает уготованное мне по праву место. Но ведь он же выбрал!
Я знаю, скоро вернется Малышка, я чувствую это, и мою правоту подтверждает висящая на стене тарелка с движущимися палочками. Когда я была маленькая, то часто пробовала поймать самую тоненькую, стремительно обегавшую круг палочку, но мне это никогда не удавалось. Позже стало не интересно. Недавно мне удалось выяснить
закономерность их движения и пользоваться ею в своих целях. Например, когда палочки сливаются в одну длинную прямую линию, железная дверь отворяется, и Малышка приходит с работы. Кстати, мне столько раз приходилось наблюдать, как она нажимает на блестящую ручку, открывая тем самым защелку, что я могла бы сделать это сама. Но я не хочу на работу. Мне стыдно признаться – я боюсь жизни, скрытой за железной дверью.
Характерные шорохи и резкий металлический щелчок – Малышка легка на помине… Я вскакиваю с халата и бегу к двери. Волна запахов, принесенных с работы, оглушает, но я делаю вид, что не замечаю ничего, безмерно обрадованная ее появлением. Сегодня надо быть очень внимательной. Сегодня – особый день.
– Алиса, киска, я тебе рыбки принесла.
Я не хочу есть, но становлюсь на ноги, вытянувшись во весь рост и начинаю выпрашивать подачку. В моем голосе звучит притворство, но я давно поняла, что гладкокожие – бесчувственные эгоцентрики, озабоченные лишь собственным «я». Оттого они легковерны и глупы. Мой язык для них просто «мяуканье», без смысла и интонаций. Тем временем мы идем на кухню, я трусь о ее ноги и заглядываю в лицо.
– Алиса, лови!
Сырой рыбий хвост небрежно летит в тарелку. Приступив к еде, я намеревалась лишь изображать голод, но пронзительный запах и влажный холод белого мяса заставляет меня забыть о первоначальных планах. Зажав рыбий хвост зубами, я утаскиваю его в угол за буфетом и там предаюсь чревоугодию. Признаюсь честно, в эти минуты я забываю какой сегодня день.
Закончив трапезу, мы усаживаемся на мягком кресле – я на спинке, Малышка ниже, на сиденье. Мы обе ждем Любимого. Я тщательно умываю лицо, удаляя даже намек на запах рыбы. А затем, при помощи языка укладываю ровными прядями волосы на спине. Кстати, Малышка для ухода за волосами пользуется предметом под названием «расческа». Не слишком удобное приспособление… Достав зеркало. Совершенно бесполезную лживую игрушку, интересовавшую меня только в раннем детстве, Малышка начинает мазать лицо дурно пахнущими красками. Такого абсурдного поведения я выдержать не могу и, скептически фыркнув, убегаю прочь. Гладкокожие женщины обделены природой и пытаются скрыть свой ужасный недостаток так называемым «макияжем», но от этого только делаются еще омерзительней. Я демонстративно прохожу перед ногами малышки, распушив роскошный хвост и подергивая покрытой густыми черными волосами кожей – она делает вид, что не замечает меня.
Сейчас, перемазавшись жирной гадостью, она ляжет на тахту, закроет глаза и будет лежать так какое-то время, думая, что от подобной процедуры кожа лица приобретает невиданные прелести. Как же! Напрасные старанья… Но время пришло и мне нельзя отвлекаться на злословие. Напевая песню, которую они называют «мурлыканьем», я легко запрыгиваю на тахту и, ступая прямо по телу Малышки, направляюсь к ее шее.
– Алиса, красавица, дай тебе за ушком почешу… – бормочет она, не открывая глаз.
Мне не доводилось убивать, но я почему-то точно знаю, как должна поступить. Это знание пришло из глубин моего мозга, завладело мною и безраздельно подчинило себе. Тело напряглось, полное невиданной гибкости и силы, каждый волосок обрел чувствительность, улавливая незаметное движение воздуха, зрение и слух обострились до предела… Жилка на шее Малышки подергивается легкими размеренными толчками. В сущности, женщина похожа на одну из тех птичек, что я так часто видела за окнами…
Я знаю, Малышка намного сильнее меня, и потому только внезапность и быстрота действий помогут одолеть извечную соперницу. И тогда, выпустив когти, я сжимаю ее шею в смертельном объятии, а мои клыки впиваются в то место, где пульсирует жилка.
Малышка сопротивлялась долго, яростно цепляясь за ускользающие минуты жизни. Мне пришлось нелегко. Но моя ненависть, а главное, желание избавиться от той, что стояла на пути к Любимому, даровали мне нелегкую победу.
Теперь Малышка неподвижно лежит среди опрокинутых вещей прямо на полу. И я знаю, что она мертва. Люди ошибаются, думая, что лишь им доступно понимание смерти… Я умываюсь, стирая кровь с лица. Прежде я только дважды пробовала человеческую плоть, в те дни, когда кусала отвратительных подруг Малышки, но вкус этой еды сразу пришелся мне по душе.
Я смотрю на тарелку с вертящимися палочками. Мне известно, что Любимый придет с работы, когда самые толстые из них образуют прямой угол, смотрящий влево. Палочки почти сливаются в одну линию, и я понимаю, что время еще есть. Поддавшись соблазну, я подхожу к Малышке, и мой шершавый язык касается еще не успевшей остыть шеи. Сначала я только слизываю кровь, но потом, увлекшись, начинаю зубами рвать ее гладкую, как у рыбы, кожу и впиваюсь в сочное теплое мясо. Это вкусно. Это невероятно вкусно.
Насытившись, я вновь тщательно привожу себя в порядок, умывшись и расчесав волосы до самого кончика хвоста. Потом, улегшись калачиком, замираю в ожидании Любимого. Палочки заостряют угол, приближая его появление.
В дверь звонят. Я знаю – это он, мой Любимый. Я готова кричать от восторга, но между нами существует еще одна, не столь значительная и все же существенная преграда. Необходимо во что бы то ни стало открыть железную дверь. Подпрыгнув, я повисаю на железной ручке. Под давлением моего веса защелка внутри лязгает, и я, не удержавшись, соскальзываю вниз. Но дело сделано – остается только распахнуть настежь железную махину, это должен совершить Любимый – у меня не хватит сил даже приоткрыть ее. Прекрасная, сильная мужская рука сметает последнюю преграду, и Любимый входит в квартиру.
– Радость моя, где ты? – он озирается по сторонам, не замечая меня. – Малышка, я пришел!
Мягко ступая, я приближаюсь к его ногам, трусь о них головой… О, ужас! Он зло отталкивает меня и идет в комнату. Это какое-то недоразумение, ошибка… Надо объяснить ему, все объяснить… Я бегу за Любимым и кричу, позабыв, что он не понимает моего языка, я кричу о том, что Малышка никогда не любила его, ходила на работу, где очень много других мужчин и всегда приносила на себе их запахи, кричу, что только я люблю его по-настоящему и только ему будет принадлежать моя жизнь… а он склоняется над Малышкой и тоже кричит, кричит жутким голосом. Я никогда не думала, что гладкокожие умеют так кричать. Он отрывает взгляд от мертвого тела, наши
взгляды встречаются, и я отчетливо понимаю – он никогда не любил меня, а теперь сулит мне смерть. Я выгибаюсь дугой, и волосы на моей спине встают дыбом. Сейчас или никогда… Он клал руку на мое тело, ласкал его, и вот, когда никто больше не разделяет нас, он хочет причинить мне боль, боль без любви. Я медленно отступаю в тень, готовясь к прыжку. Второй попытки у меня не будет, я это знаю наверняка…
Половину пути они обычно преодолевали вместе. Женщина, которой следовало сходить на четыре остановки раньше своей попутчицы. Продолжала рассказ, начатый еще на московском перроне:
– … в выходные дни их еще не хватились. Потом начали названивать и ему домой, и ей – безрезультатно. Тем временем, незаметно половина недели минула – милиция занялась этим вопросом только в среду. Причем, никто не знал дома ли они, или куда-то уехали. Где искать? В моргах их трупов не обнаружили, вот и оставалось гадать, что случилось. Может у парочки незапланированный медовый месяц, а ее едва ли не со служебными собаками разыскивают. Но тут соседи Ольги забеспокоились – кошка, мол, житья не дает, орет, как резаная часами, без перерыва. В общем, только, когда дверь взломали, все и выяснилось. Заходят – везде мебель раскидана,
переломана, а посреди комнаты два трупа лежат – его и ее. Их только по одежде смогли опознать – у обоих не было лиц…
– Не было лиц?!
– Кошка сожрала. Кстати, эта кошка, едва дверь взломали, пулей из квартиры выскочила. Первый момент внимания на ее бегство не обратили, а когда разобрались, кто виновник, уже поздно было – ее и след простыл. На кошку розыск не объявишь. Да… ведь я вам об этой кошке раньше рассказывала, около месяца назад. Помните, она еще дочь моей знакомой покусала?
– Так это она?
– Да, та самая, у которой никогда не было кота. Алиса…
– Как-как?
Электричка уже остановилась у платформы, и женщина, прервав рассказ, оставила свою спутницу, торопливо пробираясь к выходу.
– Алиса! – крикнула она вместо прощанья. – Ее зовут Алиса…
Дрогнув, вагоны начали набирать ход.
Чужая елка
Когда-то Дом был наш.
Старый, ветхий, переживший не одно поколение, он стоял в глубине сада, внимательно, из-за яблонь, следя за жизнью тихого городка. Дом многое видел, и многое вынес за свою жизнь, но все так же упрямо и крепко стоял на своем клочке земли. Он знал тайны жильцов, знал их привычки. Всю свою жизнь Дом ревностно оберегал маленький мирок, созданный не одним поколением.
И так, казалось, должно было продолжаться вечно.
Один весенний день стал днем предательства. Мы оставили Дом. Бросили навсегда. Бросили его комнаты с выцветшими обоями, пахнущий пылью чердак, старые корявые яблони под окнами… Расставаться с Домом было для нас тяжело и тогда, но лишь со временем, живя в бездушной и безликой квартире, мы почувствовали себя сиротами, особенно
я. Мне не хватало этой милой неторопливой жизни, запаха прелых листьев, скрипа ступенек.
Дом – мир детства, мир снов. Страна, куда нельзя вернуться.
И все же нам суждено было встретиться еще один раз. Почти через десять лет.
Дом встретил нас равнодушно, не напоминая о прошлом. Старых яблонь не стало, их место заняли опрятные, в белых чулочках деревца. А сам Дом стоял отремонтированный и неузнаваемый. Мы вошли в его чрево как чужие.
Новые жильцы радушны и почти искренни. Предновогодняя атмосфера делала их веселыми и беззаботными. Мы ходили по Дому, удивляясь, сколько нового и чужого, может появиться стоит только прежним хозяевам покинуть жилище. Иные люди – иной мир.
Наши приемники, в прошлом хорошие знакомые, отделали Дом на славу. Нигде не чувствовались его возраст и дряхлость. Даже ступеньки на второй этаж не поскрипывали. И чердак, на который мы успели слазить, сиял больничной чистотой.
Через каких-то шесть часов год кончался, еще один год жизни – по-своему бестолковый, счастливый, несчастный.
В далеком призрачном детстве Новый год был моим любимым праздником, самым сказочным, самым праздничным.
Время, когда возможно любое чудо, исполняется каждое желание. Но Боже, как долго приходилось ждать его! Целая жизнь проходила до праздника. Такая счастливая, долгая жизнь. Время стирало из памяти обиды. В воспоминаниях все оставалось светлым и каким-то неземным. Будто детство мое проходило на далекой волшебной планете… Теперь же вехи, отмечающие отрезки жизни мелькали с неумолимой быстротой. Жизнь пролетала, как за окном поезда, с каждой секундой все убыстряющего свой бег. Поезда, у которого нет тормозов.
В большой комнате веселый кагал ребятни наряжал елку. Мы не пошли туда. Не стали помогать. Мы всего лишь гости, гости в своем Доме.
Время скользило незаметно. Вот елка уже обряжена как невеста, и стол накрыт. Хозяйка скинула замызганный халатик, облачилась в роскошный, вышедший из моды лет десять назад наряд. И кто-то уже плескался в ванной, готовясь вступить в новый год чистым и свежим, как покойник в гроб.
Еще один отрезок жизни уходил в никуда.
Красавица-елка. Нас посадили возле нее. Неуловимо знакомое проскользнуло в ее наряде. Что-то из далекого прошлого. Но мираж растаял. Впереди предстояли проводы старого года. Столетия. Тысячелетия. Да, это не просто Новый год. Мы провожали в прошлое целую эпоху. Нереальный срок.
С фальшивыми улыбками подводились итоги. Никто не хотел вспоминать о потерянном, исчезнувшем навсегда. А если боль все же закрадывалась в душу, ее старались затолкать вглубь пошловатыми анекдотами. Сейчас положено радоваться. Наступал самый праздничный праздник.
Рубеж. Невидимая грань, навсегда отсекавшая прошлое. Но довольно грустных воспоминаний. Сейчас не время скорби и сожалений. На празднике стоит быть веселым. Такова традиция. По старой примете весь год будешь мрачным и унылым, если не порадуешься вовремя.
До нового года оставалось минут пятнадцать. По телевизору что-то желали и поздравляли. Откуда не возьмись, появился легкий детский испуг – вдруг дяденька на экране заговориться и проговорит до следующего года.
Обида нахлынула внезапно. Чужую елку в чужом доме украшали наши, давно забытые игрушки. Тогда, в спешке переезда, мы не вспомнили о них. А может быть, просто они хотели навсегда остаться с Домом и специально поглубже зарылись в пыль чердака. Теперь елочные игрушки, развешенные чужими руками, казались поруганными. Сколько тайн, загадок и самодельных сказок накопилось за время их жизни в Доме! У каждой игрушки свое место на ветвях, своя история. Но пришел день, и равнодушная чужая рука развесила их без толка и смысла. Вместо живой детской сказки посреди
комнаты стоял труп невинноубиенного дерева, издевательски разукрашенного побрякушками.
Но и теперь старый Дом умел творить чудеса. В эту ночь, прощаясь с нами уже навсегда, он подарил мне свою последнюю волшебную сказку.
Где-то вдали, почти неслышно играла музыка. Стол с бутылками и тарелками, гости с хозяевами исчезли. Из темноты вынырнула мерцающая лиловыми и зелеными огоньками елка. Ее ветви звенели прозрачным хрустальным звоном. Старый, в бумажной шубе, дед Мороз приветливо улыбался в ватные усы. Он стоял у подножья сказочного леса, в котором притаились чудеса. Леса, где висела на тонкой ветке красная «сосулька» с нарисованными инеем елочками, парил в воздухе волшебный замок с привидениями, всем видимый, но недоступный никому. Даже внизу, стоя рядом с дедом Морозом, я видела его в вышине – золотую каплю на фоне тьмы. Но главной тайной волшебного леса оставался прекрасный Фиолетовый Шар. Он висел на самом верху, чуть левее звезды, полуприкрытый ветвями.
Я помню, шар разбился еще в детстве, и от него не сохранилось ни осколочка сказочного цвета, но в эту ночь он вновь на елке. И звал и манил к себе…
Дед Мороз махал мне вслед рукой в потертой рукавице.
На самых нижних лапах ели повстречались розовая плюшевая собака и красный гном. Они поведали мне заветную тайну, указали путь к Фиолетовому Шару. Развесив плюшевые уши, собака без имени рассказала о Добром Верблюде, который поможет добраться до заколдованного замка, а если мне удастся попасть в него, царевна, живущая в замке, расскажет, как поступить дальше.
И нужно пробираться вперед, карабкаться по огромным серебряным шишкам, висящим у самого ствола, разговаривать с мудрыми птицами, любоваться золотым орехом.
Из-за ствола выглядывает Добрый Верблюд с разноцветной уздечкой. Я залезаю на его ватную спину, и он везет меня к замку. По дороге домовитая и смешная лягушка угощает нас пирогами. Со всех сторон мерцают таинственные огоньки и нити «дождя». Кружит голову запах хвои и мандаринов.
Добрый Верблюд остановился. Я похлопываю его по спине, а он кивает мне в ответ головой и смотрит вслед человеческими глазами. Под моими ногами тонкая длинная ветка, по которой только и можно подойти к замку. С каждым шагом она раскачивается все сильнее, вместе с ней качается и замок. Еще мгновение и я упаду, но невидимые руки подхватывают меня, и я оказываюсь на мостике, один конец
которого упирается в пустоту, а другой ведет в замок. Я делаю шаг…
Прекрасная владелица серебряных чертогов, поведала о трех заданиях, которые мне предстояло исполнить. Никто прежде не смог выполнить их, но у меня есть надежда, ведь никто кроме меня не попадал и в замок. У меня счастливая судьба, может быть, я доберусь до волшебного шара.
Карабкаясь по серебряным нитям «дождя», цепляясь за упругие хвоинки, все вверх и вверх…
Вот раскачивается на ветке серебряный самовар. Он пустой и холодный, но из него надо напоить чаем всех жителей сказочного леса. Самовар в моих руках теплеет, а из намертво запаянного краника начинает течь вода в непонятно откуда взявшиеся чашки. Незаметно собирается толпа клоунов и яичных человечков. Они пьют чай с лягушкиными пирогами. А та стоит поодаль и умиленно улыбается.
Я иду, лечу, ползу к заветной цели. Уже немного до вершины, под ногами бездна, впереди – колокол, который не может говорить, ведь он так и появился на свет без языка, но в моих руках он начинает петь и странный чарующий звук пронизывает сказочный лес.
Еще несколько ветвей…
Круглые часы с нарисованными стрелками, показывающими вечно без пяти двенадцать. Я завожу их, и они
послушно начинают тикать. Запах хвои все сильнее, и снег начинает падать ниоткуда.
Фиолетовый Шар. Я всматриваюсь в его поверхность. Но отражение в нем – и я, и не я. Я – только много, много моложе. Там, в искрящейся поверхности, мое детство.
Откуда-то издалека несутся чужие звуки. Звуки реального мира. Их волна видна, она подступает со всех сторон и смыкается вокруг Фиолетового Шара. И он разлетается на миллион осколков-снежинок.
– С новым годом!
Звон бокалов. Смех.
Наваждение исчезло. Прошлое неумолимо откатывалось назад. Чужая елка сияет чужими огнями. Всеми цветами радуги переливается экран телевизора. Чудесная сказка, подаренная на прощанье старым Домом, кончилась.
Первое утро нового года было солнечно и беспечно. Но оно не радовало. Невыспавшиеся и измученные долгим весельем мы уезжали. Кончилась сказка, кончился праздник… Больше здесь делать нечего. Увидев нас, Дом ожил, лишь на одну ночь. Ту самую, когда и положено происходить чудесам. Улыбнулся. И умер, умер теперь уже навсегда.
Началась новая жизнь, новое тысячелетие.
Уже в поезде из моего кармана выпал неизвестно как туда попавший золотой орех – последняя шутка Дома. Последняя искра прошлого…
Дети Творца
I.
1. … нестерпимо яркий свет и внимательный взгляд огромных глаз…
2. А до того – до ослепительного сияния и черной бездны зрачков – чреда неисчислимых мучительных действий, терзавших мое тело, кошмар полубредового сна. Вместе со зрением появилось и четкое осознание того, что я существую. Миг рожденья запечатлелся в памяти на всю жизнь. И вновь опустилась тьма.
3. Я очнулась под сумрачными сводами просторного зала. Стрельчатые арки, устремленные к темной бездне потолка, утратили незыблемую тяжесть камня, растворившись в мерцающем свете сотен зажженных свечей. Посреди зала, под пурпурно-золотым балдахином величаво высилось великолепное ложе, необъятно широкое, покрытое застывшей пеной кружев и батиста. Моя рука – я не сразу поняла, что это моя рука бессильно лежала на голубом атласе одеяла. Тонкие
белые пальцы украшали массивные, вызывающе роскошные капли драгоценных камней. Я чуть приподняла эту изящную ручку, и тотчас налился кровью огромный рубин, пронзенный сияньем свечей.
4. Пурпурный бархат занавесей лишь отчасти скрывал от моего взора убожество ободранных стен, кое-где начисто лишенных штукатурки. Непристойную наготу древней кладки маскировал огромный гобелен, но гибкие смуглые тела, переплетенные в диковинном танце, застывшие на полотнище, являли резкий контраст с остальной плоскостью стены и только подчеркивали ее неприглядную старость.
5. Приподнявшись, я увидела пол – обрывки бумаги, гвозди, мотки проволоки, доски… В углах же притаились полуженщины-полупантеры с прекрасными, но грозными лицами – громадные статуи из черной бронзы, несущие на плечах сияющие каскады свечей. Я могла бы написать, что никогда прежде не видела столь нелепого сочетания роскоши и нищеты, но… Но до этой минуты я вообще не видела ничего, только те глаза…
6. Раздумья о дисгармоничности и абсурдности открывшегося мне интерьера длилось недолго. Их прервали легкие шаги и перезвон хрусталя. Вошла женщина. Вероятно, от Творца… (Терпенье, терпенье тому, кто Когда-либо прочитает эти листки! Скоро я расскажу о Творце. Последовательное изложение события – удел
беспристрастного рассказчика, что до меня… В голове рой, нескончаемый хоровод мыслей, они рвутся наружу, ложатся замысловатыми закорючками на бумагу, собираются в слова… Трудно совладать с их натиском). Итак, вероятно от Творца, я, как, впрочем, и все, живущие здесь, обрела способность замечать прежде прочего, внешнюю форму увиденного и руководствоваться поверхностными визуальными впечатлениями, оценивая происходящее. Поэтому, позволю себе набросать портрет вошедшей дамы. Манера двигаться, посадка головы, холодно-величавый взгляд – земное воплощение богини – такой она предстала моему взору. Пожалуй, ей была присуща излишняя худоба. Некоторая изломанность линий придавала легкий гротеск силуэту. Золотые кудри почти до земли, белизна кожи, нежные, тонкие черты лица. Глаза… Прозрачные, светло-голубые – сколько раз впоследствии заставляли они меня цепенеть от страха. Глаза – ледяное, кристально-чистое озеро, на дне которого скрывались злобные чудовища.
7. Перечитала предыдущую страницу. Огорчилась. Вот оно – банальное описание роковой женщины, демона в ангельском обличии. Да, так я думаю о ней сейчас. Но тогда… Нужен особый дар, чтобы отрешившись от пережитого, вернуться назад и воскресить первое впечатление. Увидев ее впервые, озаренную светом свечей, божественно, недосягаемо красивую, я не испытала и тени страха – лишь восторг перед совершенством.
8. Женщина опустилась на край ложа, расправила складки струящегося голубовато-серого одеяния, расшитого серебряными орхидеями, и улыбнулась. Улыбнулась так нежно и ласково, так приветливо… Заговорила.
9. Так в первый же день своей жизни я узнала все. Все, что дано было знать нам – несчастным обитателям Дома.
10. ………………………………………………………………………………….
11. Дом – наш мир, наша вселенная. Крошечный мирок, оазис в непроницаемом мраке непостижимой тайны. Мне предстояло жить в нем. Обитать в королевстве мертвой красоты и неживых людей. (Недавнее суждение. В первый день я еще не различала за любезными улыбками холод небытия).
