Текст книги "Творцы миров (СИ)"

Автор книги: Елена Артамонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Милый, разве ты не помнишь, какие страшные истории рассказывали об этом брошенном доме в Мию? Говорили, будто шайка Елло Ардегса ворвалась под его кров и вырезала всех, кто находился там: хозяина дома, его беременную жену… Говорили, что с тех пор духи убиенных не знают покоя, что они завидуют счастью других.

Но Триг не прислушался к словам жены и устремился вперед, подгоняемый порывами холодного ветра, в надежде укрыться от них за стенами брошенного дома. Безропотно последовала за ним кроткая Диолентия. Едва переступили они порог жилища, как шумный ливень ударил по его обветшалой крыше. Стемнело. Испуганно озиралась Диолентия по сторонам, разглядывая источенные жучком балки, прогнившие ступени, завесы пыльной паутины. Чудилось ей, что взгляды невидимых существ пронзают их, как раскаленные иглы. Триг же ничего не замечал. Уверенной рукой разбил он старую скамью, затеплил огонь, расстелил свой плащ прямо на полу, поближе к очагу. Усадил на плащ Диолентию. Время шло. Ласки возлюбленного успокоили женщину, и только порой казалось ей, что кто-то наблюдает за ними. Дождь стучал по крыше, холодный свет молний врывался в затянутые паутиной окошки, озаряя позабывших обо всем влюбленных.

Внезапно Диолентия подняла глаза к потолку и увидела – не дождевая вода, а капли густой крови просачиваются сквозь

щели между досками… Не прошло и пары мгновений, как дом преобразился. Зашевелились балки потолка, превращаясь в гигантские посиневшее руки с набухшими жилами и корявыми ногтями, каменная кладка пола стала вязкой трясиной, а огонь в очаге запылал мертвенным серым светом.

В ужасе метались по дому Триг и Диолентия. Но повсюду преследовали их глухие нечеловеческие голоса, липкая паутина обволакивала ноги, а струи черной крови заливали глаза. Триг Кэдрин сам не понял, как сумел выбраться из логова призраков. Очнулся он на залитой потоками дождя развилке дорог. Едва придя в себя, Триг бросился назад, к проклятому дому, спасать жену. Но ему не пришлось торопиться – навстречу Тригу по узкой заросшей тропинке брела заплаканная Диолентия… Женщина так и не рассказала мужу, что произошло с ней в ту ночь в заброшенном доме. Даже после гибели Трига стыдливо опускала она глаза, вспоминая о минувшем.

Гроза прекратилась. На рассвете измученные супруги вернулись в родной Мию. Не медля Диолентия поведала о случившемся старейшинам. Но когда самые мудрые и уважаемые жители поселка пришли к проклятому дому и осмотрели его, то не заметили ничего странного, а сельская колдунья, совершив магический обряд, клятвенно заверила всех, что дом абсолютно чист и никакие злые силы не таятся в

нем. Она сочла, что ночной кошмар был всего лишь злым наваждением духов грозы – неприятной, но безвредной шуткой волшебных сил над людьми. Колдунья не посчитала произошедшее важным событием, и о нем вскоре забыли все, кроме, конечно, молодых супругов, надолго лишившихся спокойного сна.

Прошло не так уж много времени, когда Диолентия узнала, что она беременна. С нетерпением ожидал рождения первенца Триг, и с непонятным страхом ждала этого события его жена. Подошел положенный срок родов, а ребенок так и не появился на свет. Испуганная Диолентия не находила себе места.

Однажды, когда над Мию вновь разразилось ненастье, в полночь, на месяц позже отведенного Велики силами срока, женщина родила ребенка. Роды были очень тяжелыми и Диолентия впала в беспамятство, прежде чем могла бы увидеть появившегося на свет младенца. Вид новорожденной девочки был ужасен – синюшная сморщенная кожа, выкатившиеся, размером с куриное яйцо глаза без зрачков, острые оскаленные зубы, и самое страшное – маленькая скрюченная третья рука, росшая у нее из груди. Увидев первенца Триг долго не медлил, сунул похрюкивающие создание в мешок и, прихватив лопату, опрометью бросился из дому. За околицей Мию вырыл он неглубокую яму, с отвращением и ужасом швырнул туда мешок

и наскоро забросал комьями рыхлой земли. Воротившись домой, он сказал Диолентии, что ее ребенок появился на свет мертвым, и никто, кроме Тига и старой бабки, принимавшей роды, так и не узнал о страшном первенце Диолентии Кэдрин.

Старуха вскоре умерла от неведомой болезни, Диолентия оправилась от неизведанного до конца горя, со временем стала такой как прежде безмятежной, смешливой, а Триг страдал. Бремя тяжкого знания потачивало его силы.

Минул год со времени страшной грозы. Вечером, ни о чем не подозревающие супруги, мирно отправились на ночлег. Но тихое царапанье в дверь прервало сон Диолентии.

– Кто там? – спросила она.

– Я вернулась, мамочка… – раздалось в ответ.

Удивленная женщина широко распахнула дверь. Крошечный уродец, только что выбравшийся из могилы, проскользнул в дом. Диолентия выкрикнула. Пробудившийся ото сна Триг схватился за кочергу.

– Не убивайте меня снова! Я же ваш ребенок! Я хочу к маме! Зачем вы зарыли меня в землю? Моего неродившегося братика убил злодей Ардегс, а вы – добрые, пожалейте меня! – молвило жуткое создание, протягивая все три свои ручки к родителям.

Триг был неумолим, оттолкнув жену, пытавшуюся удержать его, он замахнулся на уродца кочергой… Тогда маленькое чудовище взвизгнуло омерзительным голоском, прыгнуло и зубами вцепилось в запястье Трига. Послышался скрежет раздробленных костей…

То, что случилось дальше, трудно даже вообразить и мой язык цепенеет, едва приходит на ум рассказ Диолентии. Разгневанный ребенок неотступно преследовал супругов, в панике метавшихся по дому. В неравной схватке Триг сумел-таки проломить нежити череп, выбить омерзительно выпученный глаз, но ребенок Диолентии Кэдрин продолжал преследовать своих жертв, ибо невозможно убить мертвеца и не в человеческих силах остановить существо из потустороннего мира, одержимо жаждой отмщения.

Убегая, несчастная женщина сорвалась с чердачной лестницы зацепилась косами за торчавший из потолка крюк, беспомощно повисла над землей. Маленький нелюдь, в гневе позабывший, кто его мать, принялся разводить костер под ногами Диолентии. Сорочка на женщине загорелась, окровавленный, чуть живой Триг, бросился на помощь жене, едва освободил ее, и в тот же миг стозубые челюсти младенца намертво впились в его шею.

Дальнейшему я был очевидцем. Диолентия все же сумела выбраться из дому, а Триг и многократно умертвленный им

ребенок его жены погибли в бушующем пламени. Наутро среди золы удалось отыскать только крошечный стозубые челюсти, мертвой хваткой вцепившиеся в обгоревший хребет крупного мужчины.

На следующий день я навсегда покинул Мию.

Так, за преступления одного, расплатились другие…

Проделки кошки из города

Дан

Представляете ли вы, дети мои, сколь коварны и жестоки бывают порой Вечные Кошки? Сколь опасна для смертного их любовь? Готов поспорить, вы немало наслышаны про то, в каком прекрасном и обольстительном обличье предстают они перед людьми, и кое-кто из вас, наверняка, мечтает тайком познакомиться поближе с одной из них… Что ж, юноши, выбор за вами, но прежде я расскажу историю о проделках Вечной Кошки из города Дан. Тогда и решите, стоит ли поддаваться чарам прекрасных незнакомок, позабыв о долге и чести, оттолкнув любящее сердце простой девушки, презрев извечные законы своего рода…

История эта случилась давным-давно в тенгрейском городе Дан, что расположен на острове, носящем то же название. Некий Аг Люми, сын всеми уважаемого хлебопека Морила с пяти лет был помолвлен с кроткой благочестивой

девицей Сонорлент из рода Кюнэ-Арми. Молодые люди были благосклонны друг к другу, и в самом скором времени должна была состояться их свадьба, обещавшая стать радостным и долгожданным для обоих событием.

Как-то раз, в середине весны, Аг надумал порадовать свою невесту и отправился на поиски редкого уже в те стародавние времена, цветка алинериса. Он долго бродил по крутым тропинкам, рискуя жизнью, карабкался на отвесные склоны и, наконец, нашел то, что искал. На вершине горы Крил, с которой был виден весь остров, изумрудный океан на западе, юге севере, а в такой погожий денек к далекое побережье Тенгре, в крохотной уютной долине у кристального родника, он узрел упругий бурый стебелек, увенчанный белыми бутонами. То был алинерис. Едва Аг сорвал цветок, как покрытый молодой листвой орешник шевельнулся и на поляну вышла высокая девушка в расписной одежде из гюльбальского шелка. Стройная незнакомка, если судить по ее манере держаться, одежде и золотым украшениям, наверняка принадлежала к очень знатному роду. Лицо девушки скрывала широкополая шляпа с длинной вуалью, так что Аг не сумел разглядеть его, но юноше достаточно было услышать ее голос, дабы навсегда позабыть о своей любви к Сонорлент…

Незнакомка спросила:

– Ты пришел за цветком для своей возлюбленной, милый юноша?

Аг потерял дар речи, внимая музыке ее хрустального голоска. Не дождавшись ответа, незнакомка заговорила вновь:

– Ты уверен в своих чувствах к ней, милый юноша? Ведь алинерис можно дарить только той, что любима больше жизни.

Сказав так, она откинула шелковую вуаль, и Аг увидел дивную атласную кожу лица, тронутую легким румянцем, алые полные губки, похожие на лепестки разы и удивительные чуть раскосые золотисто-зеленые глаза, обрамленные черными, как ночь ресницами. И сам не понимая, что творит, Аг протянул незнакомке сорванный алинерис. Улыбнувшись, она неслышно подошла к юноше и накинула на его шею шар из тончайшего гюльбальского шелка, надушенный драгоценными индерскими благовониями. Незнакомка связала его концы прочным узлом и, бросив на прощанье нежный взгляд из-под опущенных ресниц, грациозной ланью ускользнула в чащу леса, унося с собой алинерис и сердце юноши.

Сам не свой возвратился Аг в город. В тот день он так и не заговорил с Сонорлент, поджидавшей его на пороге дома. Девушка показалась Агу такой грубой, неотесанной, почти уродливой… Время шло, а свадьбу все откатывали и откладывали. Аг не хотел брать в жены Сонорлент. От печали и обиды бедная девушка заболела. Она таяла день ото дня, но Аг

не замечал страданий прежней своей возлюбленной. Образ прелестной незнакомки ни на миг не оставлял его. Так минуло полгода.

Однажды, в золотой день начала осени на улицах Дана изящная повозка, украшенная розовыми кораллами и жемчугом. Белая лошадка с позолоченными копытами уверенно влекла ее вперед, а шелковые поводья с серебряными бубенцами, удерживали чудные ручки высокой женщины, с ног до головы закутанной в радужный плащ из гюльбальского атласа. Повозка проследовала через весь город и остановилась у ворот дома Люми. Потрясенный ее богатством, старый Морил, как мальчишка, выбежал навстречу таинственной гостье. Он склонился в глубоком поклоне перед знатной барышней и осмелился спросить, что послужило причиной столь высокой чести, оказанной дому простого хлебопека.

– Я – госпожа Исэна, невеста твоего сына… – промолвила девушка и, не задерживаясь, прошла во внутренний дворик дома, где в тоске и печали проводил свои дни отчаявшийся найти таинственную красавицу, Аг.

Не желал старый Морил отдавать своего сына за знатную девицу, невесть откуда взявшуюся на Дане, но корысть оказалась сильнее и доводов разума, и зова сердца. Исэна была сказочно богата и потому Морил смирился с выбором, после трудных раздумий он отказал семейству Кюнэ-Арми, нарушив

данную при рождении девочки клятву и назначил день свадьбы своего сына, пришедшуюся на самую середину праздника Урожая.

Незадолго до его начала Исэна с Агом, прогуливаясь вдоль набережной, внезапно столкнулись с Сонорлент Кюнэ-Арми, еще не оправившейся после долгой болезни и в первый раз за все это время вышедшей из дому. Увидев Исэну, девушка побледнела как смерть, вскрикнула и упала без чувств. Бедняжка вскоре пришла в себя, но разум ее помутился. С того часа Сонорлент непрестанно шептала бессвязные речи о грядущей беде, о смерти и страданьях, о прекрасном воплощении сил зла, и о страшной судьбе ее возлюбленного Ага. В те времена, как и теперь, недолюбливали безумных пророков, предрекающих скорые беды, поэтому Сонорлент заперли, не выпуская на люди и отныне только стены могли слушать ее стенанья. Но так продолжалось недолго. Вскоре несчастною девушку нашли мертвой – она удавилась драгоценным шелковым платком, который прежде не раз видели у Ага. Кое-какие горячие головы обвинили в смерти девушки Ага Люми, но злые наветы вскоре прекратились, и не последнюю роль в этом сыграл тугой кошель с золотыми монетами, тайно переданный Исэной родственникам умершей. Однако все это произошло чуть позже…

Известие о смерти Сонорлент дошло до Ага в конце дня, предшествовавшего свадьбе. Он помрачнел, но не смерть любящей его девушки, а возможность переноса дня свадьбы огорчила жениха Исэны. Вопреки протестам отца, давнего друга семьи Кюнэ-Арми, Аг добился желаемого – бракосочетание состоялось в назначенный день.

Но недолго наслаждался Аг счастьем супружеской жизни – новая беда подстерегала его. Неделя не успела минуть с той поры, как завершилось свадебное веселье, а крыло смерти вновь коснулось близкого Агу человека. Старый Морил как-то поутру отправился в путь к устью реки Дан-ля, желая купить у тамошнего мельника несколько подвод муки для своей пекарни. Путь его лежал через небольшую рощу, раскинувшуюся у южных предместий Дана. Морил не вернулся ни к вечеру, как обещал, ни на следующее утро, но это мало тревожило его сына. Аг давно перестал замечать происходящее, юношу волновали только прелести дивной Исэны, его прекрасной молодой жены. Чужие люди отправились ка поиски старого хлебопека и вскоре отыскали его. Бездыханный Морил лежал на опушке буковой рощи, а его грудь и лицо были разворочены когтями неведомого дикого зверя.

В день похорон красавица Исэна сказала мужу:

– Траур на время удалит нас друг от друга, не позволит проводить вместе часы счастья и любви. Неужели ты, мой возлюбленный муж, пойдешь на это?

И Аг не исполнил своего долга перед отцом, презрел законы, которыми следовали от века к веку его предки. В любовных утехах и праздности прошла для Ага та зима. Он забросил дела, закрыл пекарню отца и ни на шаг не отходил от своей красавицы жены.

Летом следующего года произошло событие, сделавшее Ага счастливейшим из смертных – Исэна родила ему первенца. Аг преобразился, он будто очнулся от долгого сна. Волшебная пелена, подобная шелковым нарядам Исэны, упала с его глаз, и Аг увидел многое таким, как оно есть. Тогда в нем возродилось желанье работать, жить жизнью честных трудолюбивых людей. Не медля Аг принялся восстанавливать отцовскую пекарню, дабы и его сын впоследствии унаследовал почетное ремесло, коим славен был род Люми. Он по-прежнему безмерно любил Исэну, но теперь Агу приходилось делить свое сердце между ребенком и женой…

Ранним утром золотого дня начала осени страшный крик Исэны прервал его сновиденья. Сонный, напуганный Аг со всех ног бросился в женскую половину дома и увидел лежащую без чувств жену, распростертую у колыбели младенца. Шелковый полог люльки был забрызган кровью. Скованный ужасом, на

онемевших ногах подошел Аг Люми к колыбели своего первенца и отдернул окровавленный шелковый полог… Страшное зрелище открылось глазам несчетного отца. Мальчик был давно мертв. Младенцу выпала ужасная доля – ненастный ночное хищник проскользнул в дом Люми и растерзал, ребенка.

Горе Исэны и Ага не знало границ, супруги, казалось, не могли утешиться, но очень быстро их жизнь потекла по привычному руслу. Аг не видел ничего кроме прекрасных загадочных глаз своей жены, ощущал под руками шелк ковров, занавесей, ее кожи, вдыхал аромат заморских благовоний и ее дыханья… И боль об утрате первенца утихла.

Исэна забеременела вновь. На этот раз свет солнца увидела девочка с зелеными материнскими глазами. Аг вновь был счастлив, но затомившийся страх лишал его покоя. Он боялся того страшного зверя, что погубил его отца и сына. Каждую ночь ему чудились беззвучные шаги ночного убийцы, шелковистая мягкая шерсть скользила по его щеке, а изумрудные искры зрачков пронзали спокойствие ночей. Аг просыпался, покрытый холодным потом, но всякий раз видел только свернувшуюся подле него калачиком Исэну – божественно прекрасную, безмятежную, любящую – и вновь проваливался в черный омут сна.

Знойный день сменила душная ночь. Духота не давала уснуть, и в доме Люми, как и во всех домах острова, с наступлением летней жары настежь распахнули окна верхних жилых этажей. Аг уснул с трудом и спал недолго, до полуночи, пока его вновь не посетил сон о ночном убийце. Проснувшись, он понял, какую непростительную оплошность допустил, оставив окна открытыми – страшный зверь, безжалостный ночной убийца, только и дождался этой его ошибки, и теперь, наверняка, уже проник в дом. Аг вскочил. Что-то неладное происходило вокруг. Не сразу Аг понял причину своей тревоги, только оглядевшись заметил, что ложе подле него опустело – прекрасная Исэна исчезла. «Наверное, она пошла к девочке проверить все ли в порядке… – так подумал Аг и заторопился на женскую половину дома. Дверь в детскую была приотворена, Из-за нее доносились странные приглушенные звуки. Аг на цыпочках подкрался к ней и заглянул в щелку – свет полной луны заливал колыбель и наклонившуюся над ней женскую фигуру.

– Исэна! – окликнул чуть слышно свою жену Аг Люми.

Женщина обернулась. Странные, казавшиеся черными в лунном свете поблескивающие ручейки стекали с ее полуоткрытых прекрасных губ, округлого подбородка и черными кляксами расползались на затянутой в шелка груди. И тогда Аг понял увиденное – его жена, Исэна, нежная красавица,

стояла посреди комнаты, залитая кровью собственного ребенка и зубами рвала на части еще трепещущее детское тельце. Диким зеленым светом сверкали ее глаза. Исэна шагнула навстречу Аг, протягивая окровавленный трупик. Как когда-то, очень давно, на лесной поляне у кристального ружья, Аг потерял дар речи. Но вот чудовище в человеческом обличии заговорило, и голос его звучал так же мелодично, как во время первого свиданья. Исэна сказала:

– Никто не должен вставать между нами, возлюбленный мой муж. Твое сердце по праву принадлежит только мне, ты же сам отдал его тогда, на лесной поляне. Помнишь? Как цветок алинериса… Негодная девчонка пыталась оклеветать меня, я удушила твою подружку Сонорлент. Старый Морил не хотел нашей свадьбы и пытался отсрочить ее, и я отомстила ему за это. Дети… Мне нужна твоя любовь, Аг, а не плоды этой любви. Зачем ты предал меня, полюбив своего сына? Мне пришлось убить его… Я люблю тебя, возлюбленный муж мой, иди же ко мне прекрасный юноша, иди…

Исэна бросила на пол мертвого младенца и потянулась навстречу Агу. С проклятиями бросился он к своей жене, пытаясь задушить ее. Но Исэна легко выскользнула из смертоносных объятий.

– Ты больше не любишь меня, возлюбленный мой муж? – со смехом воскликнула женщина. – Тогда, знай, я сделаю

так, чтобы ты, о презренный, больше никогда не смотрел на женщин, и ни одна из них не смогла бы соблазнить тебя!

Промолвив так, Исэна легко оттолкнулась ногами от шелкового ковра и взвилась вверх в великолепном прыжке. Пола она коснулась уже в обличии огромной кошки с изумрудными глазами и стальными когтями, впилась в плечи Ага, исполосовала когтями его тело, и в страшном поцелуе выгрызла его глаза.

Исэна не убила своего возлюбленного мужа, вдоволь натешившись, с первыми лучами солнца она выпрыгнула в окно и исчезла. Никому больше не довелось увидеть ее на землях Дана.

Что до Ага, то он уцелел, оправился сколь возможно от своих страшных ран, но радость жизни так и не вернулась к нему. Целыми днями сидел он на пороге своего дома, подняв свои пустые глазницы к вершине горы Крил, только одним Великим силам ведомо, о чем размышлял он в эти часы.

Такова, дети мои, любовь Вечной Кошки…

Лунные ночи

Они любят разговаривать тихими лунными ночами. Один из них стар, сер и неподвижен, другой – бодр, энергичен. У одного нет имени и отбит нос, другого зовут Полкан, и у него нет хвоста. Они – друзья и, хотя непохожи, очень нужны друг другу. Безносый донельзя скептичен и ничему не удивляется. Полкан, порой, слишком восторжен и, как кажется Безносому, легкомыслен, особенно, когда влюблен в единственную в здешней округ даму – миниатюрную рыженькую кокетку Белку. Что такое любовь Безносый не знает, вернее, не хочет знать.

По профессии Полкан сторож, хотя это не его призвание. Он слишком добр и доверчив. И только, когда липкий ночной страх пробирает до костей, и каждая тень кажется враждебной, Полкан звереет и от ужаса готов вонзить зубы в любого, дерзнувшего проникнуть сюда. По призванию же Полкан философ. Он любит рассуждать и фантазировать. У него умная большая голова, добрые круглые глаза. Он темнорыж с

густыми, чуть волнистыми волосами. У Полкана коротко обрезан хвост, торчащий во все стороны смешной пушистой кисточкой. Почему это произошло, никто не знает, кроме самого Полкана. А тот, если ему напомнить про хвост, становится неожиданно молчаливым и суровым. Вспоминать о потере Полкану неприятно.

К своим коллегам он равнодушен, кроме красотки Белки. Ни с кем не грызется, ни с кем не дружит. Хозяев уважает, но без подобострастия. Полкан независим. Единственным его другом на протяжении всей жизни был Безносый.

Безносый тих и ненавязчив. Его можно не заметить, можно забыть о нем. Ни с кем, кроме Полкана он не разговаривает. За свое долгое существование он многое изведал и проникся к людям глубоким презрением. Безносый люби тишину и одиночество. В давние времена тело Безносого было снежно-белым. К нему проходили, лили слезы, приносили цветы. А он стоял, сложив руки, кротко опустив глаза. Гордость переполняла его. Тайно от всех, даже от самого себя, Безносый любил внимание и славу. В те далекие времена нос у него еще был цел.

Мелькали годы. Все реже приходили те, с цветами. Все больше появлялось новых соседей, но он не хотел замечать их. Безносый был горд – он охранял покой отпрыска древнего рода, безвременно покинувшего подлунный мир. Он гордился своим происхождением, благородным мрамором тела.

Увы, время неумолимо. Все больше появлялось трещин, какие-то изверги отбили нос. Пришлось затаиться, скрыть свою гордость, пришлось стать еще более замкнутым и неразговорчивым. Со временем он привык и стал даже откликаться на довольно презрительную кличку «Безносый», которой наградил его неуч Полкан. Жизнь диктовала свои законы, и им приходилось подчиняться.

Полкан казался Безносому слишком неотесанным и шумным, а Полкана раздражало высокомерие Безносого. Но это не мешало их дружбе.

Промелькнул день, полный обычных забот. Разбежались по домам толпы посетителей, до темноты бродивших по аллеям старого кладбища. Уже давно заперли ворота и зажгли фонари, и даже самые дотошные экскурсанты оставили покойников в покое. И уже мелькала среди надгробий легкая тень Цезаря сильного доброго дога, главного из коллег Полкана. Сам же Полкан ленивой рысцой трусил по узенькой тропинке, намереваясь поделится с Безносым дневными впечатлениями. Весь день он был голоден и потому особенно склонен к рассуждениям.

Луна ярким, почти дневным светом заливала Безносого. Исчезли трещины, темной паутиной покрывавшие тело. Безносый казался серебристо-сияющим и почти прозрачным. Ему грезилось былое величие. Всем телом он ощущал торжественность и жуткое великолепие смерти. Безносый

блаженствовал. Восторженное оцепенение нарушил Полкан. И трудно поверить: среди этого безмолвного великолепия он равнодушно чесал за ухом задней лапой! Безносого передернуло.

– Полкан, вам не кажется, что ваше занятие несколько неуместно в подобной обстановке?

– А чем обстановка так уж замечательна, что мне нельзя даже почесать ухо?

Если бы Безносый мог, он весь бы покраснел от досады. Но он только пробурчал:

– Если очевидное не понимают с самого начала, то какие-либо объяснения вряд ли помогут…

Полкан не хотел ссориться и перевел разговор на другое:

– Знаешь, Безносый, сегодня какой-то удивительный день, не пойму даже от чего. Я проснулся утром – было так хорошо, спокойно и празднично. Солнце, трава, деревья – все какое-то необыкновенное. Цветы прямо огнем горят и на них капли воды маленькими солнышками. Ну так хорошо, так хорошо… Жаль, ты этого видеть не можешь. Все в тени да в глуши. Эх, кабы ты мог сходить туда… В общем, редкостное сегодня было утро. А тут еще из церкви жареной картошкой запахло. Запах… Да ты, бедняга, не знаешь, что такое жареная картошка, – от умиления Полкан закатил глаза.

Безносый невозмутимо молчал.

– Пока я так наслаждался, откуда ни возьмись, люди со своими мертвецами появились. И все такие несчастные, просто жуть. А солнышко почему-то также светит, и цветы горят, и все, как было. Тут экскурсия подкатила, тоже веселые. Я думал, как увидят они тех, с покойниками, угомонятся немного, им посочувствуют. А они хоть бы хны. Вот такое дикое утро получилось. Свети солнце, одни плачут, другие смеются и картошкой жареной пахнет. Теперь вот выть хочется…

Полкан тоскливо покосился на луну. Безносый молчал минут пять. То ли размышлял о рассказе Полкана, толи бездумно млел в лунных лучах.

– Все, все проходит. Те, что смеются, будут плакать, что плачут – смеяться. Суть не в этом. Суть: всех их примет земля. Я много видел и знаю, не стоит думать о жизни. Это легкомысленно. Смерть – единственное незыблемое и стабильное на Земле. Любое здравомыслящее существо должно думать только о ней. Когда, вы, Полкан, вздумали чесать здесь за ухом, я как раз размышлял о ней. Не размышлял даже, ее рассудком не охватишь, а ощущал и испытывал истинное блаженство.

– Как, Безносый, ты все время думаешь о ней?!

– Стараюсь по мере сил. Иногда бывает трудно. Отвлекают эти ротозеи. Ходят повсюду и проявляют чрезмерное любопытство. Пора бы понять: здесь не место для

прогулок. Своими голосами они нарушают Великое Молчание Смерти. И сами этого не понимают. Очень, очень неприятно.

– Ты говоришь непонятно. Наверное, потому что стоишь на одном месте и ничего не видишь. Тебе просто не о чем думать.

– Простите за грубость, но я считал вас умнее, Полкан. Вы слишком легкомысленны.

– Безносый, Безносый, ты просто никогда не спал на мягкой сухой земле, когда одному боку тепло от нее, а другой припекает солнышко.

– Зато я видел холодную землю свежей могилы.

– Э, друг, будто я не видел. Я больше тебя здесь вижу, потому что бегаю повсюду… Но, если повезет найти косточку, да не простую, а с костным мозгом и хрящиками, да которую еще никто не грыз, унести ее в уголочек, равнодушно смотреть на нее вначале, а потом зажать лапами и всю аккуратно вылизать. И передними зубами слегка прикусить хрящик, а потом начать грызть ее до умопомрачения. Костный мозг языком выскребать. Такого наслаждения ты, Безносый, отродясь не испытывал!

– Я видел другие кости… И вы, четвероногие, двуногие, рано или поздно ими станете.

– Что ты заладил – когда-то будет! Я тебе лучше про Белку расскажу. Ты не представляешь, что это такое! Сама малышка, но такая, такая…

– Полкан, прошу вас, избавьте меня от подробностей. В такую ночь они неуместны. К тому же, вы, наверное, догадываетесь, сколько влюбленных разлучила смерть. Вы не понимаете, насколько она сильна. В качестве примера я расскажу вам свою историю. Может быть, вы сделаете правильные выводы. Это было давным-давно… Так обычно начинаются сказки и предания. За давностью времени моя история сойдет за легенду. Это было давным-давно, когда дамы еще ходили в кринолинах, а слово «честь» еще не превратилось в пустой звук. Тот, чьим надгробьем я являюсь, погиб на дуэли. Молодой человек был влюблен в девушку. Наверное, как и положено, она была прекрасна. Ее оскорбили жестоко и, возможно, несправедливо. Вам этого не понять, но единственным выходом тогда была дуэль.

– Почему же не понять? Пусть только кто тронет мою Белку, рррр-р-р-р…

– Бога ради, не перебивайте. Итак, он погиб. Родные, девушка были безутешны. Я говорил вам, что она, вероятно, была красива. Я выдел ее очень часто, с тех пор, как стою здесь. Горе изуродовало юное лицо. Красота хороша лишь для счастья. Вначале она приходила сюда каждый день, принося охапку белых нарциссов. Я утопал в море этих цветов. Так было не год и не два. Она приходила и плакала, шептала ласковые слова и разговаривала с ним. Но время шло, она появлялась все реже: раз в неделю, раз в месяц. К тому времени умерли родители

молодого человека, похоронили и их. Теперь девушка навещала уже троих. Она приходила все реже и реже. Лежали грудой засохшие нарциссы. Вскоре она исчезла. Последний раз она пришла сюда, приведя с собой хорошеньких девчушек четырех и пяти лет, своих дочерей. Я не узнал бы ее, так она изменилась, и лишь букет белых нарциссов подсказал мне, кто эта дама. Опустившись на колени, она заплакала. Постояв так несколько минут, ушла. Ушла, как оказалось, навсегда. И о ней еще долго напоминал высохший букет.

– А дальше, дальше?

– Дальше ровным счетом ничего. Прошло сто с лишним лет, никто не вспоминает обо мне. Теперь вы понимаете: смерть и забвение сильнее самых сильных чувств.

Неожиданно Полкан громко, с волчьей безысходностью завыл. Сквозь слезы Безносый расслышал:

– А меня за породистого выдавали, за сто рублей щенком купили… Хвост обрезали, морковкой с маслом кормили. Ошейник с бляшками… И звали меня Марк-Эрциус… Марик по-домашнему. А потом я стал дворнягой, и меня бросили. Бросили… Бросили…

– Прошу, вас, успокойтесь. Хотите, я буду звать вас Мариком? Право же, я не хотел вас расстраивать.

Безносый впервые за многие годы был взволнован.

– Не надо Мариком, я хозяина хочу настоящего. За которого в огонь и воду. Я любви хочу, любви! Любви-и-и…

Воцарилось тягостное молчание. В голове Безносого творилось невообразимое. Твердо, казалось на века выстроенный храм, рушился. Хаос был полным. С трудом подбирая слова, Безносый заговорил:

– Знаете, Полкан, я, пожалуй, не прав. Кроме смерти есть что-то еще. Хотя для каждого оно проходит, в целом оно вечно. Этой ночью я понял многое, понял, благодаря вам, и отчасти, конечно, собственному опыту. Смерть, она безусловна, но смерть многое разрушает, уничтожает красоту. Красоту, в самом широком смысле этого слова… Вы говорили о сегодняшнем утре, оно прекрасно. Жизни, природе свойственна красота. Как следствие, смерть – уродство, патология. Если главное в жизни смерть – значит, миром правит уродство, мрак, отчаянье. Это слишком дико и жестоко. Я ошибался более ста лет. Я принял всей душой внешнюю форму. Право же, она хороша – величественная, загадочная. Такой ее сделали люди. Они хотели скрыть ее уродство, безобразный оскал под маской. Я сам – порождение этого обмана. Не скрою, я был красив и отвлекал от омерзительности смерти. О, как я был глуп! Полкан, не отчаивайтесь! Белки, косточки и многие другие радости – это правильно, это хорошо. Забудьте о холоде могилы. Она не стоит вашего внимания. Жизнь и красота, верьте в них! И гуляйте с вашей Белкой от зари до зари. Бог простит.