Текст книги "Кудесница для князя (СИ)"

Автор книги: Елена Счастная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Уже опускалось солнце за изломанный тёмными зубцами еловых верхушек окоём. Воинские рати расступались, готовясь оставить друг друга в покое до утра. А завтра – снова рубить и кромсать. Уничтожать.

Таскув сверзилась на землю с приличной высоты. Покачиваясь и держась за бок, вышла к освещённому кострами лагерю. Схватила по пути какую-то висящую на воткнутом в землю копье тряпку, которая оказалась изодранной и окровавленной мужской рубахой. Натянула на себя. Она пошла, еле переставляя ноги, содрогаясь от чужеродной силы шамана внутри себя, не зная, как приручить её снова. Показался впереди большой чум, где должны быть старейшины и военные вожди. У двери отирался страж, вскинулся, сквозь темноту не сразу разглядев, кто идёт. А узнав Таскув, бросился ей навстречу – поддержать.

Вместе они вошли внутрь. Альвали встал, не скрывая удивления.

– Как ты здесь оказалась, аги?

Она крепче вцепилась в плечо стража и подняла взгляд.

– Остановите бойню. Лунег мёртв.

Старейшина непонимающе свёл брови и подошёл, помог опуститься у огня. От него тепло пахнуло домом.

– Откуда ты знаешь?

– Я убила его, – Таскув протянула руки к очагу. – Не спрашивай, как. Дайте мне лечебные травы. И отправьте людей навстречу муромчанам. Они едут сюда. Зырян, которые хотят подняться на Мань-Пупу-Нёр, надо остановить тоже.

Она не знала наверняка, что случится, если им это всё же удастся. Вдруг и прерванный ритуал Лунега не помеха?

Но не успел Альвали поднести ей мешочек с травами, как Таскув ничком упала на землю, не сумев совладать с навалившейся на неё слабостью.

Глава 20

Таскув плохо помнила дорогу к дому. И вообще не уверена была, где он, этот дом. Рядом с мужем? В оставленном пауле? Или там, где Смилан? Прабабка сказала, что, свершив своё дело, она поймет, чего хочет сердце. Но она не слышала его, как будто то и вовсе перестало биться. Время от времени кто-то большой и горячий принимался качать её в руках, словно в колыбели. Но Таскув не знала, сможет ли выкарабкаться, чтобы узнать, кто это. Потом снова наступила тьма, непроглядная и безвременная. Иногда она словно красной вспышкой, обрывалась болью, а после становилась ещё гуще. Осколки силы Лунега ранили изнутри, не находя себе места. Таскув хотела бы сбросить их, но не понимала, не видела, куда и как может это сделать. Они словно утаскивали её вслед за зырянским шаманом.

Чтобы снова обрести связь с миром живых, Таскув попыталась представить место камлания, большой огонь посреди него, ленты на деревьях вокруг и жертвенном столбе. Пыталась почувствовать, как трогает их ветер, как несёт он свежие вихри над землёй и подбрасывает горячие искры от пламени к небу.

– Чужая сила убьёт тебя, – донёсся издалека голос Ланки-эква.

– Я не знаю, как с ней справиться, – Таскув попыталась разглядеть её, но ничего не увидела, кроме застилающего взор мрака. – Она не нужна мне.

– Я заберу её. Но моему духу придётся навсегда покинуть твоё тело, – прозвучали слова уже с другой стороны.

– Но как же? Я перестану быть собой. Я перестану быть шаманкой?

– Нет, собой ты останешься. Ведь твоя душа, добрая и чистая, никуда не денется. Только дар не будет таким сильным.

– Я не смогу жить так…

– Разве? Неужели тебе больше не для чего жить? – Ланки-эква​ наконец выплыла невесомой фигурой из марева костра.

– Я не вижу пути назад, – Таскув вздохнула, удивившись, как тяжело ей это далось. – Я не представляю...

– Я могу забирать тебя с собой в мир духов?

Таскув задумалась лишь на миг.

– Нет!

– Тогда ищи в себе силы вернуться! – строго отрезала прабабка. – Вспомни, кого ты хочешь увидеть. С кем рядом провести ту жизнь, что ещё тебе отмеряна. Пусть без былой силы. И оковы отпустят тебя. Все оковы, что ещё держат.

Она протянула бесплотную руку и лёгкое касание пробежалось по волосам.

– Я запуталась, – Таскув почувствовала, как покатилась слеза по щеке. Но такого не может быть!

– Ты всё знаешь. Только признайся в этом сама себе.

Дух Ланки-эква отдалился, поплыл назад и растворился в тенях леса. Откуда-то раздался стук топора. Но не мерный, а рваный – так не рубят деревья. А после оказалось, что это глухой лязг клинков. Отзвуки сражения? Но, кроме тихих голосов и звона всего двух мечей, больше ничего не слышалось.

Таскув открыла глаза, медленно, боясь ослепнуть, если вокруг яркий свет. Но она лежала в избе, которую не сразу узнала. Лишь через миг вспомнила, что это дом её и Йароха.

Прохладная ладонь легла на лоб.

– Слава Калтащ! – пронизанный слезами возглас ворвался в уши.

Женщина, окутанная знакомым запахом, обняла Таскув. Матушка, так пахнет только она.

– Вогулы вернулись? – просипела Таскув. – Смилан жив? Йарох? И Унху? И…

Алейха отстранилась и грозно на неё посмотрела. Утёрла глаза, словно не хотела, чтобы дочь видела, как она плачет.

– Ты снова за старое! О себе когда хоть раз подумаешь? – она раздражённо поправила вовсе не сползшее покрывало. – Живы они все! Что им сделается, мордоворотам этаким! Вон…

Качнула головой на дверь и вдруг замолчала. Басовитое бурчание во дворе повторилось, оборвалось звоном оружия, всколыхнулся тихий гомон и пропал. Таскув попыталась сесть, но получилось не сразу. Мать поднесла кружку воды, и от питья сразу полегчало внутри, словно смылся слой копоти. Она опустила ноги на прохладный пол. Слегка поморщилась, когда кольнуло в раненом боку.

– Уже заживает, – заметив её гримасу, пояснила мать. – Но мы всё равно боялись, что ты не выживешь. И не могли понять, почему. Уже и шамана из другой деревни вызвали. Зря приедет только…

– Я искала дорогу, – пробормотала Таскув, озираясь. – И, кажется, нашла.

Алейха прищурилась, силясь понять, что она имеет ввиду. Грянул досадливый вскрик множества голосов. Распался на отдельные. Лязг стал реже, но громче. Мать опасливо покосилась на дверь, недовольная шумом. Но снова повернулась к дочери, напряжённо улыбаясь.

– Ты, наверное, есть хочешь? Может, тебе ещё полежать?

Таскув помотала головой, заглядывая поверх её плеча.

– Что там происходит?

Алейха остановила её, когда она хотела встать.

– Пусть тешатся, раз ума нет ни у одного, ни у другого.

Таскув всё же поднялась оттолкнув руку матери. Чуть покачнулась, но устояла на ногах. И как была – в одной тонкой рубахе до икр – вышла наружу. Брызнула в лицо морось, и даже сглаженный тучами свет на миг ослепил. Ударило в ноздри запахом сырой, истёртой ногами травы – и из головы тотчас выветрились все лишние мысли.

Таскув постояла, зажмурившись, и вновь открыла глаза. Во дворе собралось много народу. Они стояли полукольцом, примыкая к стене дома, а перед ними кружили забрызганные в грязи по самые шеи мужчины. Лишь по светлым волосам до плеч в одном из них можно было узнать Смилана. А вторым оказался Йарох. Оба они, вооружённые мечами, не сводили друг с друга ожесточенных взглядов. И дышали тяжело, видно, уже изрядно измотавшись в схватке.

Плечи укрыл тёплый платок.

– Долго они друг на друга кричали. Теперь вот за оружие схватились. Решили так выяснить, кто больше достоин рядом с тобой быть, – с сожалением в голосе проговорила мать и встала рядом. – Йарох зол очень. Люди быстро ему донесли, как ты тут с чужаком…

– Он не чужак мне.

Алейха пожала плечами.

Воины снова сошлись. Йарох что-то неразборчиво прорычал, с огромной мощью нападая на Смилана. Тот, видно, расслышал каждое слово, а потому оттолкнул его так, что тот сделал несколько шагов назад. Люди заулюлюкали – для многих из них это всего-то развлечение. Как схватка двух зверей во время гона. Лишь некоторые смотрели на поединок с неодобрением, но всё ж не вмешивались, не пытались остановить.

– Хватит! – насколько смогла, громко крикнула Таскув и вышла во двор.

Мужи застыли, сцепившись клинками, и оба перевели взгляды на неё. Первым сделал шаг назад Смилан, а Йарох тут же вбил кулак ему в висок. Княжич пошатнулся, но вскинул руку, останавливая следующий удар.

– Прекратите! – Таскув ускорила шаг и вцепилась в плечи мужа. Тот резко повёл ими, стряхивая её, но она сжала пальцы сильнее. – Остановись, прошу…

Прижалась лбом к его спине, чувствуя, что, если отпустит, сама же первая и упадёт без сил.

– Как ты, пташка? – вытирая кровь из разбитой брови, выдохнул Смилан. Прищурил залитый глаз. – Вот же скотина. Тяжёлая рука у него.

Йарох нахмурился, не понимая западного языка. Ему тоже досталось немало. Набухшие ссадины покрывали его лицо, а под правым глазом уже расплывалась краснота.

– Я в порядке, – глухо пробормотала Таскув, глядя на княжича из-за плеча мужа. И ощущая, как впиваются осуждающие взгляды паульцев в спину. – Возвращайся к своим людям, Смилан.

– Что он сказал? – буркнул Йарох, подозрительно косясь на неё.

– Пойдём, – она потянула его в дом. – Нам с тобой нужно поговорить. И тебя умыть. Эта драка была ни к чему.

Стараясь не оглядываться, Таскув увела мужа. Проходя мимо матери, кивком поманила за собой. Внутри усадила воина у очага и отошла за травами. Между делом отыскала в тучане оставленный там оберег, что когда-то дарила Смилану. Спрятала его в рукаве и, возвращаясь к Йароху, мимоходом всунула его в ладонь Алейхе, которая присела на нары напротив двери.

– Отдай Смилану, прошу. Скажи… Я уеду с ним или умру. Пусть ждёт.

Мать возмущённо посмотрела, но всё поняла по её лицу. И, знать, вмиг поверила, что так и будет. Как можно тише она встала и ушла, оставив дочь с мужем наедине.

Таскув налила воды для отвара, присела перед Йарохом на колени и положила мешочки с травами рядом с собой. Он уже убрал в сторону меч, но сидел, потерянный, почти не шевелясь. И всё думал о чём-то. Казалось, его лучше сейчас ни о чём не спрашивать и не притрагиваться. Как бы только пристальный взгляд выдержать.

Молчание длилось долго. Вода согрелась на огне, а Таскув успела перетереть травы в порошок. Она намочила тряпицу, собираясь промыть следы побоев на лице мужа.

– Ты называла меня его именем. Когда я вёз тебя домой, – неожиданно заговорил тот. – Потом разговоры людей, что ты с ним... В этом доме… Я имею право побить тебя.

– Я знаю, – не поднимая головы, произнесла Таскув. И сама удивилась, как ровно прозвучал её голос. – И я хочу уехать. С ним.

Йарох громко усмехнулся, взял её за плечо, разворачивая к себе. Она зашипела от боли.

– Ты считаешь, я отпущу тебя? Стерплю унижение? – он стиснул зубы, оглядывая её лицо. – Я убил бы его, не останови ты меня. И убью, если он появится здесь снова.

– Не удержишь меня.

Таскув высвободилась и встала. Йарох поднялся тоже, гневно кривя губы. Его лицо, перемазанное в грязи и крови выглядело жутко. Она и правда обидела его. Он не понимал, почему. Но Таскув знала, что теперь не сможет здесь остаться.

– А это мы ещё увидим, – процедил муж и, подняв с пола меч, вышел из дома. Что-то загремело снаружи. Таскув бросилась к двери, толкнула – та не поддалась. Она огляделась, но ничего не нашла в избе, чем можно было бы её сломать. Даже топор – и тот в сарае за домом лежит, наверное.

Таскув ещё раз пнула дверь и отошла. По спине короткими волнами пробегал озноб. Всё-таки она ещё слишком слаба, а от мыслей о том, передаст ли матушка все слова Смилану в точности, становилось ещё хуже. Теперь к тому же из дома не выйти! Счастье тем девушкам, что природной хитростью одарены. А вот её угораздило всё напрямую мужу выложить. Хотела по-доброму решить всё, по совести. Да, видно, плохо его узнать успела, раз по виду не поняла, что честность здесь окажется лишней. И что теперь делать?

Таскув принялась ходить вокруг очага, время от времени прислушиваясь: не вернётся ли Йарох? А там улучить момент и сбежать. Нагонит! Куда ей, только с постели вставшей, пытаться его обогнать. Устав кружить без толку, она села на ближайшие к огню нары, подтянула ноги к груди. И в этот самый миг поняла, что видит пламя всего лишь пламенем, а не даром Най-эква всем вогулам. Не домом духов. А просто светом, возле которого можно согреться. Дух прабабки, который она много лет ощущала внутри, пропал. Но пустоты не было. Его место заполнило что-то другое. Что-то, не позволяющее смириться и остаться в пауле рядом с мужем. Достойным человеком, но тем, которого она никогда не сможет полюбить так, как Смилана. И больше никакие обязательства перед родом её здесь не держат. Кому нужна всё ж потерявшая силу шаманка, которая теперь только и годится на то, чтобы травки кипятком запаривать да творить самые простые заговоры?

Наверное, так должно было случиться. Слишком она запуталась, пытаясь сохранить дар, который с её истинными желаниями мириться никак не хотел.

Таскув просидела долго, прислонившись спиной к теплой бревенчатой стене. И проплыл в памяти весь её путь от самого начала, с того дня, как она столкнулась со Смиланом в лесу, и до сегодняшнего. Много ошибок она совершила, но когда-то эти поступки казались единственно верными.

Только нутром она чувствовала, как темнеет снаружи, как наступает ночь. А Йарох всё не возвращался. Становилось тревожно за него, ведь толком не объяснились, только повздорили. А ведь она многое хотела ему рассказать. Чтобы понял, почему она сейчас хочет уйти. Свершись это позже, он мог бы сильнее к ней привыкнуть. Да и она тоже, как случилось это однажды с Унху. Когда кажется, что в сердце что-то гораздо большее.

А сейчас он просто ярился за уязвленное самолюбие обманутого мужа. Хотя любви она ему не обещала.

Мало-помалу догорели дрова в очаге, а других в доме не оказалось – все снаружи в поленницу уложены. Таскув обошла тёмную избу и вернулась на место, а там незаметно и тревожно задремала.

Проснулась от звука открываемой двери. Вскочила, ещё не до конца проснувшись.

– Йарох! Послушай меня.

– Тихо! – шепнула матушка и схватила её за руку. – Пойдём. Йарох спит у своих родичей, после моего сонного отвара. Ко мне приходил, обвинял, что плохо я тебя воспитывала. Что обманула его, когда замуж тебя отдавала.

Алейха подавала ей тёплые вещи – к ночи похолодало – а Таскув надевала их.

– Что он ещё сказал?

– Сказал, коли муромчане утром не уберутся подальше от паула, натравит на них всех друзей да родичей, – мать вздохнула. – Не скажу, что рада я тому, как ты уходишь. Но я много думала. Так будет лучше. Затравят тебя тут.

– Сама виновата.

Таскув нашарила тучан в полумраке, что разгонялся одной только лучиной в руке Алейхи. Окинула последний раз взглядом избу, которая так и не стала ей домом.

– Это тоже, – согласилась мать. – Пойдём. Унху тебя отвезёт к тому месту, где вы с княжичем встретитесь. Я ему всё объяснила.

– Унху? Откуда он здесь?

– Говорит, жену приехал себе присматривать, – дёрнула плечом Алейха. Выглянула наружу первая и осмотрелась, нет ли кого. – Только думается мне, что узнать он хотел, как ты поправишься после последней встречи с Лунегом.

Таскув нахмурилась от очередного укола совести. Да что ж она перед ними всеми виновата оказалась? Хотела всем помочь, хотела быть честной. А получились одни сплошные обиды.

Вместе с матерью они прошли по тёмному паулу. Изредка гавкали на них собаки во дворах, но быстро смолкали, стоило только прибавить шагу. Лес встретил мраком и неугомонным шепотом ветвей. И снова – ответная  тишина внутри, словно Таскув перестала слышать его особый голос. Ланки-эква и правда забрала с собой многое. Но почему-то теперь этого не было жаль.

В стороне фыркнула лошадь. Мелькнула знакомая фигура Унху.

– Быстрей.

Таскув порывисто обняла матушку.

– Спасибо. За то, что поняла…

Та погладила её по спине и подозрительно всхлипнула, но слёз попыталась не показать.

– Я надеюсь, ты будешь счастлива тем выбором, что сделала.

– Я приеду к тебе, как только всё сложится. Не навсегда прощаемся.

Таскув прижалась губами к её мокрой щеке и повернулась к Унху. Охотник подал ей руку и подсадил в седло. Сам устроился позади.

– Ну что, держись, – он ударил лошадь пятками, и земля вырвалась из-под копыт.

Они ехали через ночь долго. Безошибочно Унху даже в темноте различал, куда держать путь, и скоро из чащи выбрались на тропу. Сюда уже дотягивался свет выползшей из-за облаков луны. В груди от вида дороги, что уводила Таскув прочь от родных мест, становилось до странности зыбко, на грани желания плакать. Но и радовало то, что скоро она встретится со Смиланом. За это лишь многое можно было стерпеть.

Остановились лишь к утру – выпить воды и дать отдохнуть лошади. Только тогда Таскув решила заговорить с Унху.

– Слышала, невесту себе ищешь.

Тот усмехнулся и сверкнул глазами, коротко на неё посмотрев.

– Теперь, когда после второй встречи с зырянами, выжить удалось, думаю, надо бы семью завести. Родителей, что поиском невесты могли бы заняться, нет. Стало быть, самому придётся.

– Что же с Эви? – осторожно спросила Таскув.

Она ведь так и не успела пока узнать, чем у сестры всё обернулось. Хоть и так понятно, что ни к чему тот заговор не привёл. В подтверждение этого, охотник брезгливо скривился.

– С того дня, как вы в лес убежали от зырян, я больше к ней и не подходил. О чём мне с ней говорить, коли она виновата…

Таскув покачала головой.

– Боюсь, она виновата только в том, что помогла мне раньше понять, что ты мне  близок был, как брат. С которым надёжно и хорошо рядом. А так… Глупость мы с тобой совершили бы.

– Может быть, – Унху пожал плечами. – Но пока мне так не кажется.

– Почему ты решил мне помочь? – Таскув искоса на него глянула. И подивились, как, оказывается, отвыкла от него за все эти дни.

– Я всегда хотел, чтобы ты была счастлива, – он поднял голову к небу. – Ехать пора дальше.

Но не успели они ещё закончить сборы, как тишину предутреннего леса нарушил грохот копыт по земле. Всадников было несколько. Они торопились и явно всю ночь на останавливались на привалы. Шум всё нарастал, Унху потащил Таскув к лошади.

– Вот, кажется, и муж твой пожаловал. Скверный отвар твоя матушка приготовила, раз до утра его не свалил.

Она высвободила руку.

– Езжай в другую сторону, уведи за собой. А я сама дальше. Коли встретишься со Смиланом раньше меня, отдай мою одежду. Пусть с собой привезёт.

Она отошла в сторону и, собрав все обрывки былой шаманской силы, обратилась соколицей. Охотник только и рот открыл. Но недолго стоял в замешательстве: сгреб её вещи, запихнул в тучан и запрыгнул на лошадь. А из глубины леса уже показались нежданные гости. По виду и правда вогулы. Только Йароха среди них как будто не было.

Таскув метнулась над лесом в ту сторону, куда должны были они с Унху поехать. Там до развилки недалеко, той, что ведёт к притоку Печоры. Есть там один приметный берег, обрывистый, серой скалой уходящий на несколько саженей вниз. Туда-то и должен другой дорогой приехать Смилан, коли ничего не перепутает.

Таскув надеялась только, что её сил хватит удержаться в облике соколицы достаточно долго. Сейчас она чувствовала себя так, будто перекинулась первый раз. Кажется, вот-вот и рухнет камнем вниз – костей не соберёшь. Но, слава Нуми-Торуму, скоро показалась внизу едва заметная нужная тропа, а за полосой леса – и скалистый выступ. Внизу текла неспешно скинувшая половодье река, шевеля осоку вдоль русла. И, окрашивая её золотом, вставало солнце.

Таскув сделала круг, выискивая удобное место, и снизилась. Мягко приземлиться не получилось. Удар отдался во всём теле, уже принимающем человеческий облик. Перекинувшись совсем, Таскув  огляделась: никого, только птицы посвистывали в ветвях. Придется ждать. И хорошо, что нынче не так холодно, как даже летом бывает в этих краях. Хотя поутру всё ж промозгло. Она села на траву, загородившись от сырой речной прохлады густым кустом можжевельника. Но как ни прячься, а вскоре начал потряхивать озноб. Благо стук копыт на ведущей к обрыву тропе послышался ещё до того, как она успела совсем озябнуть.

Всадник спешился и, шурша травой, вышел на берег. Таскув выглянула из укрытия – и Смилан тут же заметил её.

– Не замёрзла, пташка? – он подошёл, обнял её крепко, усадив себе на колени и мягко растирая плечи.

– Ещё нет, – пробормотала Таскув, вжимаясь лицом в рубаху княжича и жадно вдыхая его запах. Как же соскучилась страшно!

Смилан провёл ладонями по её спине вниз, остановился, прижимая к себе ещё сильнее. Губами скользнул по виску, скуле и прижался к губам. И поцелуй его из мимолетного вмиг стал таким жарким, что в голове помутилось. Но вдруг княжич торопливо отстранился и принялся доставать из мешка припасённую одежду.

– Оденься скорее, иначе…

Таскув, пряча улыбку взглянула на него чуть исподлобья.

– Иначе что?

Он возвёл очи горе, опустив руки, расстроенный её притворной непонятливостью.

– Заледенеешь совсем, вот что, – буркнул.

Тяжко вздохнул и снова зашуршал, вынимая из заплечной сумы тёплое платье и нательную рубаху. И тогда-то стало видно, как старательно отводит от Таскув глаза.

Она положила ладонь на его спину, которая оказалась едва не каменной от напряжения. Медленно провела вверх, погладила шею, запуская пальцы в волосы. Смилан чуть откинул голову и вдруг выругался неразборчиво, сквозь зубы. Резко развернувшись, сдёрнул плащ и, едва бросив наземь, повалил Таскув на него. Она обхватила его лодыжками, принимая нетерпеливые поцелуи. И поняла, что давно уж не холодно ей, а совсем даже наоборот. Натыкаясь то и дело на руки Смилана, она стаскивала с него одежду. Гладила обнаженную кожу, ощущая, как играют под ней крепкие мышцы.

– Прости, что так… – шептал он, не переставая целовать её губы, ключицы и плечи. – Прости.

Но она была рада, что всё случится именно сейчас, когда они одни на пустынном берегу, и никто не помешает. Когда вокруг только древний лес, полный первозданной жизни и любви ко всему живому.

Смилан спустился губами на грудь Таскув. Мягко обведя колени, принялся ласкать ладонями бедра. Она впилась пальцами в спину любимого, когда он взял её. Прижала к себе, пытаясь ощутить полнее каждое его движение. С губ слетел сначала тихий полувздох-стон. Но чем дальше, тем сильнее полнилась тишина леса её голосом. Темная чаща, никогда не слышавшая ничего подобного,  вторила ей эхом.

Только прохладный воздух не дал разлежаться долго. Разгоряченные близостью Таскув и Смилан, остановившись, быстро начали замерзать, ветер нещадно смахивал тепло с покрытой испариной кожи. Как ни жаль, а пришлось одеваться, стуча зубами от холода. Не зря солнце вставало в облаках, скоро всё небо затянуло и посыпал мелкий дождь. Через каждый шаг обнимаясь, они дошли до лошади, княжич усадил на неё Таскув, а сам пошёл рядом.

– Если честно, не ожидал увидеть Унху, – заговорил он, когда вышли на тропу. – Он сказал, что всё утро преследователей из паула по лесу водил. Вроде, отстали.

– Надолго ли?

Смилан пропустил через кулак лошадиный повод и взялся крепче, о чём-то размышляя.

– Теперь всё равно. Если муж твой думает, что я тебя ему верну, то ошибается. Но и воровать тебя молча я не хочу. Довезу до безопасного места, а там придётся с ним встретиться.

Внутри всё упало. Как бы бедой не закончилось.

– Нужно ли?

Княжич уверенно кивнул.

– Не бойся. Нешто он совсем неразумный, не поймёт ничего?

Таскув только вздохнула, глядя на него. И так в груди защемило, что хоть наземь спрыгивай и обнимай его изо всех сил. Не наобнималась ещё, да и за всю жизнь этого не случится.

– Запереть меня хотел… – тихо произнесла она. – Уж не знаю, разумный ли. Плохо с ним знакома, хоть и муж мне.

Смилан невесело усмехнулся и коснулся пальцами только затянувшейся корочкой брови. Подлечить бы его, да теперь Таскув на это и не способна, верно. Хотя можно попробовать, когда подальше отсюда уедут.

Скоро мелькнул среди елей огонёк костра, а там и голоса донеслись, и чем ближе, тем понятнее становилось, что мужи на привале чем-то встревожены. Смилан напряжённо вглядывался сквозь переплетение ветвей, как и Таскув, но ничего толком разглядеть не удалось. А вот когда вышли на поляну, где расположились люди княжича, там и стало понятно, что дело плохо.

Вогулы были здесь. Впереди них – Йарох, злой, с изукрашенным синяками лицом. А рядом с ним – Унху. Только не стоял он, а валялся на земле, жестоко избитый. Охотник не шевелился, лишь пытался приоткрыть заплывшие глаза.

В остальном ничего не происходило, не кипела схватка. Только муромчане, вовсе не обрадованные таким соседством, тихо роптали. А вогулы не нападали: отбивать-то пока некого.

Таскув едва не кубарем скатилась с седла в руки Смилана. Все обратили на них взгляды. Йарох нехорошо осклабился – и куда только подевалась вся его приветливость и мягкость. Ни единого следа не осталось, как, верно, и желания решить всё миром. Верно, только в постели на то способен, чтобы жена покладистей была. Да вот только попади сейчас ему в руки – того не дождёшься.

– Ну, подходи, княжич, – бросил он небрежно. – К нему присоединишься.

И на Унху кивнул. Недоброй удалью сверкнули глаза у Смилана, после такого, верно, и кидаются в драку без оглядки. Таскув предупреждающе сжала его ладонь. Но любимый и сам уж успокоился, будто вовсе не тронула его подколка Йароха. Муромчане, не поняв вогульского, захмурились, приготовившись защищать вожака.

– Ты не ярись, – заводя Таскув себе за спину, проговорил княжич. И улыбнулся широко. – Пойми уж, что Таскув не хочет с тобой быть. А ты бы лучше, чем её друга избивать, попытался по уму рассудить.

Лица вогуличей вытянулись от того, как складно на их языке говорил чужак. Они переглянулись, а Йарох лишь разозлился сильнее и поддел охотника носком сапога.

– А нечего было помогать мою жену увозить. Теперь подумает в другой раз. И рассуждать мне тут не о чем. Таскув – моя. Обряд по заветам предков проведён. И ночью, какой между супругами должно свершиться, закончен.

Смилан на миг побледнел, словно до сего дня о том старался не думать. Но быстро согнал с лица смятение.

– А того, что она в твой дом вернётся, теперь уж ни тебе, ни ей никакой радости не будет, – продолжил баюкать он словами. И так гладко говорил, почти ласково – заслушаешься. – Эта маята на всю жизнь нужна тебе?

Йарох будто бы засомневался и Таскув прошил тяжёлым взглядом. Но тут же твёрдо сжал зубы и прищурился.

– Ничего, забудется всё.

– Не забудется, – ответила она. – Никогда больше. Прости меня, Йарох. Что вышло так. Я ошиблась, подумала, что смогу другую жизнь принять. Рядом с тобой. И дар свой шаманский сохранить хотела. Думала, без него я – не я. А теперь вот потеряла его. И поняла, что такой же осталась, но…

– Как так – потеряла? – недоуменно прервал её Йарох.

Вогуличи начали тихо переговариваться. Муромчане напряглись, ожидая всего, чего угодно. А Унху вдруг громко хмыкнул.

– Пропал он. После встречи с зырянским шаманом, – осторожно разъяснила Таскув, не понимая, что так встревожило мужа. Тот тихо выругался, опустив голову.

– Всё, не хороша ты теперь для него, – разлепив окровавленные губы, выдал охотник.

А Йарох припечатал его ненавидящим взглядом. И пнуть, верно, хотел, да сдержался. Он долго размышлял, переводя взгляд с Таскув на Смилана и обратно. Играл желваками, словно с губ его рвались резкие слова.

– Отпусти меня с миром, Йарох, – снова заговорила Таскув. – Любая девушка за счастье посчитает стать твоей женой. Но вот такая я у тебя вышла непутёвая.

Тот усмехнулся, покачав головой.

– Я в жёны сильную родовую шаманку брал. Это верно. Другими женщинами пренебрёг. Теперь ни шаманка ты, ни жена мне в своём сердце. И, верно, уж никогда не станешь, – он вновь посмотрел на Смилана. – Откуп возьму за неё. Не серебром. Двумя десятками оленей. Коль откажешься…

– Я согласен, – Смилан подозвал к себе одного из своих людей и что-то тихо сказал ему. Тот кивнул. – Вот. Мой десятник Мирослав поедет с тобой, и оленей, каких угодно, тебе оплатит. Мы в них сами ничего не смыслим, уж прости. Но и запомни ещё вот, что. Если с ним что случится, я тоже в долгу не останусь.

Йарох смерил Мирослава взглядом с головы до ног и, на миг возведя глаза к небу, махнул своим людям: собирайтесь, мол. На Таскув больше и не глянул. Те быстро погрузились на лошадей и вереницей скрылись в лесу вместе с подручным княжича. А Унху так и оставили лежать на земле.

Таскув тут же подбежала к нему. Двое кметей помогли его поднять. Оказалось,побит изрядно, но ничего не сломано и не ушиблено сильно. Вскипятили на огне воды, Таскув осмотрела охотника и промыла ссадины. Всё это время муромчане собирались в дальнейший путь.

– Всё, хватит, – Унху осторожно отвёл руку Таскув с мокрой тряпицей. – Жить буду и до дома доберусь.

– Спасибо тебе.

Охотник посмотрел на неё долго, сжав кулаки на коленях. А затем молча встал. Подошёл Смилан, пожал его запястье, как принято у его народа, и тихо поблагодарил.

– Обидишь её, княжич, найду тебя и стрелу в глаз пущу.

Тот усмехнулся коротко, но тут же согнал улыбку с лица. Взглянул серьёзно.

– Не обижу.

Охотник покивал. Отпустил руку княжича, запрыгнул в седло и умчался по тропе.

***

Показалось, что до Ижеграда добрались гораздо быстрее, чем в первый раз. Разошедшееся к серёдке лето радовало непривычным для Таскув теплом, и каждый день казался необычным. Долго не укладывалась в голове мысль, что она едет на юг не на несколько дней – насовсем, коли всё сложится. Но прежде Смилан хотел увидеться с Латеницей: ещё одна неприятная необходимость – сказать ей, что жизни супружеской у них тоже не получится. А там ещё хуже. С отцом её объясняться, оправдываться. После и с князем Муромским. Таскув было страшно. Кажется, совсем недавно она и не представляла, что доставит столько хлопот не кому-то, а людям с запада. Тем, кого считали в её краях далёкими, гордыми и надменными.

А теперь вот, как вышло. Княжич муромский её ночами обнимал и продолжал звать пташкой, хоть она и кривилась – больше, надо сказать, для вида.

Мысли о встрече с девушкой, что ещё считалась его невестой, печалили Смилана. И видно, что вину перед ней за собой чувствует, да по-другому всё равно не получится. А потому весь последний день перед прибытием в Ижеград, княжич был смурнее туч, что часто скрывают вершины северных гор. Таскув ехала рядом, но в душу ему не лезла. Только старалась поддержать ласковым словом и успокоить мимолётным прикосновением.

Пусть и бывала она в городе не столь давно, а показалось, что за это время тот ещё больше вырос и преобразился. По-прежнему огромный, словно и вовек его не обойти. И жизнь-то здесь бурлит, а не сонно покачивается на месте, как в пауле. И народу много разного. Люди с запада и юга стремились сюда, в Ижеград, что обещал стать скоро важным городом на торговом пути с востока на запад.

А в детинце оказалось гораздо тише. Дружина ещё не вернулась с границы катайских земель. Избы для них уже достроили, и работники отдыхали, ожидая новых распоряжений. Челядь ходила едва не на цыпочках: и оказалось, что ещё недавно отсюда уехал Ижеслав. И такого порядку тут навёл, что до сих пор все помнили. И казнь помнили, что в городе случилась: на плаху свели бывшего княжеского воеводу Отомаша. Люди теперь говорили о том неохотно, хоть всё же нет-нет, а принимались обсуждать со знакомыми на улице.