Текст книги "Кудесница для князя (СИ)"
Автор книги: Елена Счастная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Алейха только ахнула и руку к губам вскинула. А после спохватилась и, сбросив с плеч платок, накрыла им голову Таскув. Её провели мимо сгрудившихся во дворе гостей Мось, и Пор. Те озадаченно гомонили и не торопились возвращаться к накрытым угощениями столам. Ждали, когда приедут остальные во главе с Йарохом. Хоть и нарушен уже праздник, а без жениха его и вовсе не продолжишь.
Таскув усадили в избе за занавеской, захлопотали вокруг женщины, выбирая из волос хвою и осматривая украшения на платье, которые ещё можно было спасти.
– Ох, лучше бы на другой день отложить, – причитала матушка, с ужасом оглядывая изодранный наряд. – Перепугалась, моя девочка, да? Проклятый шаман. Сколько уже горя нам принёс!
Таскув взяла её за руку, потянула, чтобы села рядом. Алейха опустилась на лавку и затихла, глядя на дочь.
– Обряд сегодня завершим, – твёрдо произнесла та. – Только так я от Лунега избавлюсь. Нельзя больше тянуть, пока он ещё чего не выдумал.
Мать согласно покачала головой и вновь принялась расчёсывать и переплетать её косы. И не успели ещё вернуться воины Мось, как Таскув уже привели в порядок: почти и не заметно, что половину лент и бисерной вышивки в лесу на ветвях оставила.
На сердце стало легче, когда в избу заглянул кто-то из гостей и радостно сообщил, что Йарох вернулся. А вместе с ним все остальные в целости, и Унху тоже.
Охотник, не слушая никого, ввалился в дом, и лишь строгий взгляд Алейхи заставил его остановиться поодаль.
– С ней всё хорошо.
Унху кивнул.
– Просто, она как от меня прочь кинулась, я сразу смекнул, что шаман колдует, – он пристально присмотрелся к Таскув, словно ещё пытался увидеть остатки безумия, что заставило её ринуться в лес без оглядки.
– Иди, – холодно бросила мать. – Постыдись уже хвостом за ней таскаться.
Охотник лишь глаза сощурил зло, но ничего не возразил и вышел, солидно приложив дверью об косяк.
Обсудив дерзкую выходку Лунега, которому вновь удалось сбежать, гости мало-помалу вернулись к празднику. Правда, озаботившись испугом Таскув, хотели было отложить на завтра, но услышав заверения, что всё хорошо, чуть успокоились.
Чтобы снять остатки напряжения, воины, что отбили едва не похищенную невесту, принялись в красках описывать, как улепетывали от них Зыряне. Иуверяли всех, что верно, так же они побегут, когда всё вогульское войско нагрянет на их земли.
Когда веселье разгорелось вовсю, Таскув вывели к гостям. И каждый восхитился её красотой, хоть для вогулов наружность невесты никогда не была главной. Больше ценилась хозяйственность будущей жены и её умения держать дом в порядке. Но мужи, которые последний раз могли видеть её, не стеснялись в восхвалениях. Только самой искренней похвалой был взгляд Йароха, рядом с которым Таскув и усадили.
– Спасибо, – шепнула она, склонившись к плечу жениха.
– Унху поблагодарить надо. Он нас предупредил, – справедливо заметил тот.
И она решила, что обязательно это сделает, хоть и не знала, сможет ли уже после свадьбы с ним хоть словом обмолвиться.
На смену бурному веселью, как это всегда бывает на праздниках, пришло полусонное затишье. К тому времени совсем стемнело. Во дворе зажгли факелы. Даже весь день бушующий ветер стих, и только едва шелестел теперь в древесных кронах. Гости заняли себя негромкими разговорами, перестали выносить к столу новые угощения. Но никто не расходился. Все ждали.
– Нам пора, – Йарох сжал лежащую на колене руку Таскув, и встал.
А она беспомощно оглянулась, словно надеялась увидеть вдалеке ещё кого-то. Но кто там появится? Видно все, кому суждено окружать её теперь, здесь. Беззвучно вздохнув, Таскув поднялась тоже.
Вогулы оживились, вновь всколыхнулся гул их голосов. Наперебой они начали желать молодым приятной ночи. А Йарох, лишь улыбаясь на советы товарищей, что сегодня вместе с ним прогнали зырян, повёл невесту в новую избу. Её он вместе с родичами давно начал строить к свадьбе. Вот как раз по осени и закончил. Как будто знал, что совсем скоро доведётся привести туда молодую жену.
Таскув сегодня уже бывала там, но лишь сейчас, когда отошла от потрясения, смогла толком оглядеться. Ладный дом вышел, просторный. Не поленился Йарох для будущей семьи: всем здесь место найдётся.
Большой очаг в серёдке согревал воздух, наполняя его запахом смолянистых поленьев, на широких нарах у стен сможет разместиться много гостей, коль понадобится. На полках стояла новая посуда и висела тёплая одежда на вбитых в брёвна крючках.
А свадебное ложе постелили молодым у огня. Чтобы вместе с другими богами и духами благословила их и Най-эква. Щедро уложили на него волчьи шкуры и шерстяные одеяла. Отделили от двери вышитой занавеской.
Йарох подошёл к очагу и остановился, с лёгкой улыбкой на губах оглядывая Таскув. Она потупилась не в силах выдержать его взгляд. Он неспешно снял с её головы платок, провёл руками по косам и принялся медленно расплетать их, как и положено по обряду. Нынче пяти душам мужа и четырём – жены – суждено соединиться в священное число, означающее завершённость. И как бы Таскув ни боялась этого, а уже решила, что это, знать, не так уж и плохо. Наверное, хорошо даже.
Руки Йароха бережно касались волос, мимолетно оглаживая то шею, то плечи.
– Ты как будто ещё боишься меня, – проговорил он без тени обиды в голосе.
– Просто... Я не знаю тебя, – тихо ответила Таскув. – Пока не знаю.
Йарох понимающе качнул головой, а затем легко придержал её за подбородок и коснулся губами губ. Коротко и мягко. Дыхание остановилось в груди, когда он, чуть подождав, поцеловал снова, уже так, как должно мужу целовать жену. Таскув не сразу заметила, что намертво вцепилась в собственный подол, и с усилием заставила себя разжать пальцы. Словно ломая твёрдый кокон внутри, она подняла руки и сдёрнула шнурки с волос Йароха, распуская их по плечам, провела пальцами по бровям и скулам, разглядывая, привыкая. Пожалуй, любая девица могла бы с таким мужем легко прожить душа в душу. Если бы не... И в горле словно шип застрял, покалывая при каждом вдохе.
Чуть выждав, Йарох притянул Таскув к себе, снова приникая к губам, снял с неё сначала тонкий халат, а затем и платье. Она едва не вздрогнула, когда его чужие руки коснулись оголённой спины, прошлись по ней вниз, неспешно исследуя. Пытаясь старательно отвечать на ласку мужа, она освободила и его от одежды, не в силах даже посмотреть на него открыто. Как бы красив ни был. Повинуясь ему, легла на брачное ложе и тяжесть тела супруга навалилась на неё сверху. Йарох не торопился, желая, видно, чтобы она чуть меньше стала похожа на деревяшку. Но как Таскув ни старалась расслабиться, а ни одно его прикосновение не отзывалось в теле хотя бы тенью тех ощущений, что довелось испытать со Смиланом. Прикусив губу, она вытерпела, когда муж взял её, осторожно и бережно, стараясь не причинить лишней боли. Обхватила его за шею руками, пряча лицо. Постепенно она почти забылась, перестав замечать его внутри себя, и движения, что становились всё быстрее и глубже. Не было противно или больно. Было никак, словно она на время покинула своё тело. Наконец Йарох рванулся последний раз и остановился, горячо дыша ей в нацелованные губы.
– Ты и вполовину не желаешь меня так, как я тебя, – с лёгким укором шепнул он, переведя дух.
– Прости, – Таскув взглянула на него, краснея до корней волос.
Муж улыбнулся и лёг рядом.
– Я обещаю, что к концу сегодняшней ночи всё станет по-другому.
Он погладил её по бедру, заставив невольно сдвинуть колени. Немного помолчав, начал расспрашивать Таскув о том, как она жила в своём пауле и что за путешествие случилось у неё на юг в город Ижеград. Превозмогая смущение, она отвечала, вновь погружаясь в то время, и незаметно перестала внутренне сжиматься в комок. Всё это время руками Йарох ласкал её всю, пока не залегла влажная тяжесть внизу живота и разгоряченное тело не потребовало большего. Тогда супруг взял её снова, а позже – ещё. Он любил Таскув то нежно и медленно, то подминал под себя с безоглядным напором. И она всё больше раскрывалась перед ним, познавала его и себя тоже.
Заснули они под утро, и лишь тогда, закрывая глаза, она заметила, что на запястье нет шнурка, который ей повязал Лунег.
Глава 18
Не слишком наезженной тропой отряд Смилана двигался к землям племени катай. Стелились во все стороны густые леса, то и дело слышались в чаще голоса малых и больших ручьёв, что впадали в реку Сергу, вдоль которой первые дни и бежала дорога на юг. Скоро она отклонилась от той, что могла бы увести путников к Мурому, и затерялась в диких краях, где почти никто не появлялся. То приходилось взбираться на невидимые глазу, укрытые густыми сосновыми борами горы, то спускаться в низины и ехать сиреневыми озёрами зацветающего кругом иван-чая, высокого, выше лошадиного брюха. В тенистых еловых чащах тёмными громадами вырастали мрачные, покрытые ярко-зеленым мхом, остатки древних гор. Время от времени почти незаметная тропа выводила отряд на холмы, с которых далеко во все стороны была видна долина Серги с торчащими по берегам камнями-бойцами. Тогда все на миг замирали, вдыхая полной грудью пропитанный бесконечной свободой воздух, и трогались дальше.
И путешествие было бы совсем похоже на приятную прогулку, если бы не дело, за которым Смилан и его люди отправились. Да необходимость на время оставить за спиной, что стало ценнее всего в жизни.
И он торопился. Не только потому что поручение Ижеслава было важно для него и для мира в будущем княжестве. Но и потому, что хотел скорее вернуться. Разговор с Сайфи-бием не обещал быть приятным. Вождь одного из катайских родов часто менял благосклонность к власти муромского княжича на неприязнь. Затевал стычки и смущал умы остальных биев ханства. А тут и вовсе удумал подлость: извести Ижеслава до смерти. Такое спускать – себя не уважать. Но всё ж покончить с тяготящими обязанностями хотелось как можно скорей.
Смилан надеялся, что брат передал все его слова Таскув в точности, чтобы не серчала за отъезд без должного прощания и обязательно дождалась его возвращения. Даже оберег свой отдал в знак того, что они ещё увидятся. Он с радостью оставил бы Таскув в Ижеграде, но зачем давать лишний повод кумушкам судачить о ней? Случись такое, сплетницы перемыли бы маленькой шаманке все кости, а то и гадостей наделали бы. На такую силу и красоту всегда найдутся завистники. Да и перед Латеницей, с которой он тоже ещё не объяснился, неудобно.
К тому же сама Таскув хотела непременно вернуться домой – её можно было понять. Неспокойно теперь стало на душе, и Смилан надеялся, что родичи смогут защитить девушку от зырянского шамана до его приезда. А там уж со всем справиться можно, даже с гневом отца.
Ох, такого накрутил, самому бы разобраться с тем, что в жизни у него творится. Только в одном он был уверен: от шаманки теперь не откажется, хоть голову ему снимай с плеч.
Смилан отправился к Сайфи-бию короткой дорогой, без надобности заезжать в лагерь войска Ижеслава, что раскинулся на границе с башкирскими землями много западнее. С ним отправился солидный отряд кметей в четыре дюжины человек: от кара-катайского вождя не ждали тёплого приема, да и проезжать по угодьям порой враждебных племен так всё ж безопаснее. На пути будут попадаться и деревни первых поселенцев из муромского княжества: есть, где припасы пополнить.
И казалась не столь уж долгая – всего-то седмица – дорога спокойной и не сулящей больших забот, а на душе было тревожно.
– И когда эти катайцы притихнут? – по своему обыкновению заворчал десятник Мирей, когда на очередной ночевке, отвечеряв, кмети стали расходиться по палаткам и у костра осталось не так много народу.
Почему-то задумчивость на Мирея нападала чаще всего именно в такие моменты. А если нет, то стоило ему завести хулительные разговоры о башкирах, которые-де уже всю кровушку выпили и Ижеславу, и ему самому, как вокруг него сразу становилось почти пусто. Оставались только самые стойкие или те, кто его бурчание научился пропускать мимо ушей. Как Смилан.
Но нынче он и сам пребывал не в самом благостном расположении духа, а потому разделил недовольство десятника.
– Верно, когда в покое их оставим, – пожал плечами. – Когда вернём им все угодья до последнего камня.
Мирей вздохнул тяжко.
– Теперь уж поздно отступаться, хоть и завязли мы с ними надолго. Какой, однако, зловредный народ.
Смилан согласно усмехнулся. Он не понаслышке знал, как долго уже Ижеслав борется за земли на южной оконечности Рифейских гор. Впервые поехал он с братом, едва минув шестнадцатилетие. С тех пор тот успел жениться и город заложить. И едва не погибнуть много раз. А башкиры всё упрямились, хоть никто неволить их не собирался. Наоборот, нужны они были и самому Ижеславу, и княжествам, что лежали западнее: от кочевых захватчиков с востока охранять. Да только чтоб охраняли, с ними дружить надобно. А с этим пока дело не ладилось.
– Не торопись их судить. Как бы ты себя вёл, приди к твоему порогу чужаки? – чуть поразмыслив о былом, молвил Смилан.
– Да я б… – начал десятник и смолк.
– Тото же.
Они ещё малость посидели у огня: сон не торопился зазывать в палатку на отдых. Но небо уже согнало короткую летнюю темноту и вновь зарделось ранним рассветом, а потому лечь поспать всё же пришлось. Плох тот путник, что сном пренебрегает: так и с лошади потом свалиться, задремав, проще простого.
Утром вновь споро собрались в путь. Всё дальше становился Ижеград, всё выше поднимались горы у окоёма, и петлять теперь, минуя совсем уж непроходимые места, приходилось чаще.
Пустынно и тихо было вокруг. Казалось, эти места никогда не видели людей: лишь зверьё, что иногда мелькало в глубине леса, тревожило их покой. Кмети заговорили нынче об охоте: припасы надо беречь, а косули тут водятся в изобилии. А в остальном – ни единой живой души.
И тем невероятнее показалось эхо конского топота позади, что раздалось аккурат перед тем, как отряд собирался располагаться на дневной привал. Смилан вскинул руку, останавливая воинов и прислушиваясь. Все замерли в напряжении: что за бесовщина? Но стук копыт всё приближался, и по всему нагоняло их с полторы дюжины всадников.
Смилан махнул воинам руками по обе стороны тропы, и по десятку человек, повинуясь его приказу, скрылись в тени леса. Все они хорошие лучники: коли тати какие налетят, так быстро, как куропаток, перещёлкают. Остальным было велено ехать дальше как ни в чём не бывало. А шум от преследователей становился всё громче, пока не показался из-за поворота первый, верхом на сером видном коне: такого сразу узнаешь, завидев издалека.
– Смилан Гордеич, – окликнул его один из кметей. – Это ж, кажись, наши.
Он остановился, приглядываясь: и верно, не ошибся. Нагонял их отряд муромчан с Отомашем во главе.
Воевода чуть подогнал коня и встал рядом.
– Здрав будь, Смилан! – гаркнул он хрипло, словно ворон с ветки. Прокашлялся. – Быстро вы едете, едва нагнали.
Тот оглядел его, невольно хмурясь. Раз дядька за ним спешил, никак какую недобрую весть принёс, будто до того их не хватало.
– Поздорову. Каким ветром тебя нам в хвост принесло? В лагере ведь должен быть, вместе с Ижеславом.
Воевода стёр с лица приветственную улыбку. Его нагнали остальные воины и встали позади, кивая Смилану, когда он переводил взгляд с одного на другого.
– Как ты уехал, гонец к Ижеславу примчался. С вестью о том, что на тебя засада по пути устроена. И задумал то Сайфи-бий. Прознал, дескать, как-то, что ты к нему собрался. Раз брата твоего не извёл, стало быть, за тебя решил взяться. Вот я и отправился следом. Предупредить да подсобить, коли правда это всё.
– Сильно ты озаботился. Сам приехал, – Смилан хмыкнул, разворачивая коня и пуская его дальше по тропе.
Отомаш поехал рядом, жестом приказав остальным следовать за ними. Оно, конечно, хорошо – больше воинов, больше спокойствия. А вот тем, кто напасть вздумает – лишний раз засомневаться, стоит ли.
– Так как же… Ты же княжич – не абы кто. К тому ж я перед вашим отцом за вас отвечаю.
– Великоваты мы уже, отвечать за нас, – Смилан с усмешкой покосился на дядьку.
Не намного уж он старше того же Ижеслава, а говорит так, что едва не старец седобородый. Раньше и правда во многом он за братьев отвечал, а теперь сами уж своё слово сказать способны.
– Великоваты, а уши до сих пор хватит силы вам надрать, – воевода потянул руку, якобы пытаясь схватить Смилана за ухо. Тот отклонился. – А уж в схватке помощь моя точно лишней не будет. Верно?
– Спорить не стану, – тот помолчал, пытаясь понять, что его настораживает во всём этом. – Только Сайфи-бию сейчас лучше было бы не артачиться лишний раз, а пленниц отдать спокойно. Всё равно уже обо всём известно стало.
Многомудрый он муж и опытный, а одну глупость за другой совершить готов. Зачем? Отомаш пожал плечами и слегка ударил пятками жеребца, который постепенно сбивался на очень уж неспешный шаг.
– Так-то оно так. Но он всегда отличался сумасбродством.
Тоже верно. Ни с кем из катайских вождей не было столько забот, как с ним.
– Кто ж на него донёс?
– Знать, есть в его стане люди, нам сочувствующие, – воевода огляделся кругом, щурясь на солнце. – А отряд у тебя ведь должен быть больше?
Смилан проследил за его взглядом и построил непонимающий вид.
– Разве?
Воевода сдвинул брови.
– Шутковать мне тут ещё будешь? Ты за кого меня держишь?
В ответ на его грозный вид захотелось дерзить ещё больше. Уж на что сегодня скверный настрой – так и тянет позлить дядьку, который подоспел со своей вездесущей заботой.
– Тут они, недалеко, – буркнул Смилан. – Отправил их по сторонам от дороги. На привале встретимся.
Воевода удовлетворенно кивнул.
Дальше поехали молча, пока не нашли подходящее место для отдыха: на солнечном берегу Серги. Подтянулись из леса стрельцы и расселись на траве вместе с остальными кметями. Правда, всех тут же начали жрать оводы, мужики бранились, но в тени будет ещё хуже. Задерживаться на стоянке не стали.
Большой отряд стал тяжеловеснее и медленнее. Смилана это раздражало, но Отомашу он ничего не говорил: вместе отбиться от катайцев, если и правда засада на пути, будет вернее. Но ещё чаще стали всплывать в голове мысли о Таскув. И не хотелось воеводу о том расспрашивать: ведь он всю дорогу Смилана от шаманки оттащить пытался – а больше не у кого. И сил терпеть нет. Он повернулся к дядьке, который в задумчивости упёрся взглядом в едва видную тропу под копытами коня и молчал уже давно.
– А что Таскув, домой вернулась? Ижеслав отправил с ней кметей, как я просил?
Воевода вскинул голову, прислушиваясь. И хмыкнул, скривив губы.
– Вот же далась тебе эта девчонка, – но, заметив, что племянник настроен серьёзно, кашлянул, сгоняя насмешку с лица. – Уехала она, да. С кметями. Знать, в целости её должны довезти. А ты что ей передать просил?
– Чтобы дождалась, когда я за ней вернусь, – просто ответил Смилан.
Что тут ещё скажешь? Да и скрывать уж смешно: каждая собака давно знает, что между ними закрутилось.
Отомаш покачал головой, отчего-то мрачнея. Показалось, снова насмешничать примется, а нет – смолчал. Но чуть погодя всё же добавил:
– Если ты это ей передать просил, весть та её не слишком обрадовала. Что-то её печалило крепко, когда она уезжала.
Неприятно похолодело внутри: обиделась всё же. Надо было разбудить и проститься, как подобает. Чтобы запомнила и ни на миг не усомнилась, что он и правда приедет за ней.
– Свидимся – всё объясню.
Отомаш недоверчиво прищурился, глядя в зелёную лесную даль.
– Мне больше интересно, что Гордей, тебе сказал бы, узнай…
– Он узнает.
Воевода коротко покосился на него.
– Ну, да…
Больше в пути Смилан не начинал разговоров о шаманке. Не столько потому, что Отомаш для того не лучший собеседник, сколько потому, что одно её упоминание трогало в душе нечто настолько сокровенное, о чём не хотелось делиться с теми, кто не поймёт. Иногда казалось, будто Таскув околдовала его, но, проразмыслив над тем, Смилан раз за разом уверялся, что всё это не может быть мороком или злой ворожбой.
Но как много ни занимала маленькая вогулка его мысли, а важное их тоже не покидало. Предупреждение Отомаша о возможной засаде всех держало в напряжении, воины уже не могли позволить себе праздно глазеть по сторонам. Смилан постоянно отправлял кметей объезжать окрестности в поисках следов тех, кто мог напасть. Но ничего не находилось. И потому-то чем ближе подъезжали к границе катайских земель, тем вернее ждали стычки с людьми Сайфи-бия.
И всё ж отчасти им удалось застать отряд врасплох. Напали они не поутру на сонный лагерь. Не ночью, сокрытые темнотой, когда вернее можно перерезать многих во сне. Катайцы налетели стремительной ватагой днём, когда после короткого отдыха все снялись с места и, миновав обширный луг, снова въехали под сень деревьев. Здесь с двух сторон от дороги, что снова стала наезженной и широкой, высились серые стены гранитных останцев. Густой березняк рос у подножий, давая хорошее укрытие задумавшим недоброе.
Просвистели сразу несколько стрел. Кмети позади и впереди Смилана кувыркнулись из седел с пробитым шеями. Его задело по щеке – он не сразу и заметил. Лишь увидел, как мелькнула тёмная полоса у виска. Тут же грянул приказ Отомаша, и его люди ринулись в чащу, а им на смену высыпали на тропу всадники в бешметах и с копьями. А лучники остались среди деревьев, прячась за камнями и поваленными стволами.
Смилан коротко огляделся.
– Лучников – убрать! – гаркнул он своим стрельцам. Но те, зоркие, что ястребы, уже высматривали противников. И стоило кому из них высунуть голову из укрытия, стреляли почти без промаха.
Всадник с копьём налетел на Смилана. Их лошади едва не сшиблись. Шальная стрела, своя или муромская, ударила его в плечо. Но катаец повода не выпустил. Ловко обогнул Смилана и ударил снова. Тот отклонился и зажал древко под мышкой. Дёрнул на себя, развернул коня,выворачивая оружие из руки противника. Катаец попытался удержать, но не успел вовремя приноровиться. Копьё упало наземь. Смилан подхватил висящий на запястьи кистень. Ударил всадника в висок ребристым билом. Тот увернулся один раз, другой – не успел – и рухнул с коня, словно его сдёрнули.
Гомон и ор нарастали. Кмети схватились с катайцами, яростно били их и падали в пыль сами. Смилан бросился в гущу боя, круша черепа всех, до кого мог дотянуться. С треском ломались древки копий, что уже валялись под копытами лошадей. Стрелы продолжали сыпать, хоть уже и не так густо. Кто-то бился пешими, лишившись коней. Смилан стёр с щеки застывающую кровь и огляделся. Отомаша и его воинов нигде не было. Как провалились. Вот это помощнички!
Мало-помалу муромчане брали верх, а катайцы, видно, не ждали такого уверенного отпора. Отходили всё глубже в лес.Смилан тоже спешился, кинулся помогать соратникам добивать противников. Некоторые из них пытались бежать, но их отлавливали в чаще те, кто отправился туда по души лучников. Скоро стрелять совсем перестали. Катайцы отступали под укрытие берёз, скрывались в пробитых ветряными кулаками расщелинах останцев. Другие продолжали сражаться.
И тогда-то вернулись люди Отомаша. Но не поспешили помогать, а внезапно набросились на порядком потрёпанных муромчан.
Воевода пустил коня вскачь, ловко огибая всех – прямиком к Смилану. Тот едва утёр заливаются глаза пот, как заметил занесённый клинок. Выставил обитую железом рукоять кистеня – отбил. Дядька промчался мимо. Развернул коня. Смилан бросился к своему, но не успел: Отомаш наскочил со спины, но с неудобной для него стороны. Стеганул коротким хлыстом. Тот намотался вокруг руки, схваченной серебряным обручьем. Смилан схватился за плеть и всем весом дёрнул на себя в тот миг, когда конь воеводы чуть приостановился. Тот протащил его ногами по земле с сажень, но Отомаш всё же вывалился из седла.
– Помочь, значит, приехали, – выдохнул Смилан, стряхивая с запястья хлыст. – Давно с катайцами дружбу водишь?
Воевода встал и, не ответив,кинулся на него. Скрестились мечи, оглушив лязгом. Сильный удар заставил сделать шаг назад. Другой. Третий. Смилан вывернулся, обогнул сбоку, напал. Отомаш отбился ожесточенно, почти задыхаясь от злобы. И случайно подставился под удар рукоятью меча в скулу. Оглушенный, он отшатнулся, часто моргая, но успел уклониться от следующей атаки в последний миг. Попытался подсечь под ноги, но не удалось. Смилан, всё ж потеряв скорость, достал его только остриём меча по плечу, разрезав рубаху. Кровь окрасила ткань и поплыла тёмным пятном по рукаву вниз.
– Ты сильно-то не уродуй, мне перед невестой твоей ещё раздеваться, – бросил воевода насмешливо, сплевывая красную слюну вбок.
Смилан лишь нахмурился от мелькнувшего осознания. Но откуда ревности взяться, коль любви не было?
– Вороны разденут, когда клевать тебя станут, – бросил он в ответ.
Отомаш хмыкнул и вновь бросился к нему, занося руку с мечом.
Схватка продолжалась. Казалось, никто не возьмёт верх, так и полягут все здесь, порубив друг друга. Но отдалённый шум заставил воинов прислушаться. На тропу въехал ещё один конный отряд. И тут только гадай, на чьей он стороне. Но судя по тому, как вытянулось лицо Отомаша – не на его. Он снова прозевал удар, Смилан повалил его на землю, вбивая кулак ему в лицо, еле сдерживаясь, чтобы не убить. Нет, надо отдать на суд Ижеслава – ведь брата он почти свёл в могилу.
– Оставь его, Смилан! – грянул знакомый голос сотника Борислава.
Его люди перемешались с теми, кто ещё сражался, гася битву, и бросились преследовать беглецов из оставшихся в живых катайцев.
Смилан ещё раз занёс кулак, но остановил, разглядывая расквашенное лицо дядьки. Отпустил руку и сел прямо в дорожную пыль, наконец почувствовав, как вымотался. Ладонь сотника легла на плечо.
– Мы следили за ним. Жаль только, поздно подоспели сегодня. Дали многим хорошим воинам погибнуть.
Кмети скрутили Отомаша, связали руки за спиной и потащили прочь. А тот лишь оглядывался, сверкая белками глаз на фоне багровой мешанины вокруг них.
– Так что же всё-таки случилось? – Смилан, жестом отказавшись от помощи, встал и повернулся к Бориславу. – Чего-то я уже и в толк не возьму.
Он пошарил по поясу в поисках походного меха с водой: пить хотелось, и порез на щеке жгло калёным железом – умыться бы. Но бурдючка там не оказалось: знать, обронил. Сотник протянул ему свой.
– Когда приехал гонец с вестью, что катайцы хотят тебя подстеречь на пути к Сайфи-бию, Отомаш вызвался отправиться тебе на подмогу, – начал рассказывать он, наблюдая, как Смилан ополаскивает лицо. – Ижеслав удивился, но перечить не стал. Родичи ведь. Но только на следующий день, как он уехал, примчался другой гонец. А у него уж другое послание. От Латеницы. Оказалось, что это Отомаш Ижеслава извести задумал, с Сайфи-бием уговорился, чтобы тот женщину и дочь Дакши похитил. А после и за тебя взяться хотел. Она о том случайно прознала, после чего воевода приказал подручному своему её утопить. Но она ж ведьма, – сотник приподнял брови на укоризненный взгляд Смилана. – Вывернулась вот. И отправила двух гонцов. Одного чуть позже второго. Знать, первого Отомаш перехватил и подложную весть Ижеславу передал, чтоб самому тебя убить.
– Родич… – ядовито выплюнул Смилан, возвращая бурдюк. – Столько лет суть свою прятал. Ещё и Латеницу…
Бедная девица, влюбилась, поди. Не зря тут Отомаш зубоскалил. Но лишь благодаря её смелости и мужеству удалось выжить. Теперь отказаться от невесты станет ещё труднее – обязан ведь ей, получается, а поступить собрался немногим лучше дядьки. Разве что не утопит, а позором покроет – будь здоров. От этой мысли стало мерзостно на душе.
– К Ижеславу повезёте? – кивнул Смилан на Отомаша, который вместе со своими людьми сидел теперь связанный у обочины.
Борислав проследил за его взглядом.
– К нему. Там решит княжич, что с ним делать. И с остальными тоже.
Он поморщился, словно противно ему было смотреть на предателей.
– А я, знать, дальше поеду, – Смилан глянул на чуть помятое обручье. Теперь ещё больше с ним воспоминаний будет связано. – Дело мое никто не отменял. А теперь с Сайфи-бием мне ещё поболе поговорить стало о чём. Люди-то его всё ж на нас напали.
Сотник согласно покивал.
– Я людей тебе отряжу взамен тех, кто тяжело ранен или убит. А тут мы порядок наведём. Ты не задерживайся. Ижеслав тебя очень назад ждёт.
Оставалось надеяться, что не только брат его дожидается. И воспоминание о Таскув хлестнуло, словно вожжа под конский хвост. Отдыхать пришлось недолго. Воины только умылись и перевели дух, перевязали совсем лёгкие раны да и отправились вслед за Смиланом. До заката можно было поехать ещё с десяток вёрст. Каждая на счету.
К Отомашу даже напоследок подходить было противно. А то и не удержался бы, да ткнул бы ему ещё пару раз кулаком в зубы. Потому, не оборачиваясь, он вновь пустил коня по тропе, надеясь, что новых засад не случится.
Но оставшиеся два дня пути прошли спокойно. Лишь изредка кмети вспоминали случившееся и гадали, как их встретит катайский бий. Не налетят ли всем аулом, не выслушав и не попытавшись решить всё миром? Да что решать, не знаючи? Там видно станет.
Всё чаще леса расступались, раскидывались насколько хватало глаз бескрайние луга, поросшие травами, что, разогреваясь на солнце, источали головокружительные пряные ароматы. Не зря эти земли зовут медовыми. Повсюду слышалось жужжание пчёл и стрекот кузнечиков, одуревших от жары. Паслись вдалеке чьи-то овечьи отары, виднелся край искристой ленты реки Яик, а может, одного из её притоков. Осталось недалеко.
И к вечеру того же дня, когда солнце залегло в седловине далёких гор, показались вдали пестрые юрты рода кара-катай. И стоило только приблизиться, как выехали навстречу воины рода, оружные, готовые дать первый отпор недругам.
Да впереди них ехал хорошо знакомый батыр Куртай – из тех, кто покровительства западного княжича не чурался и, верно, уберегал своего вождя от многих глупостей. Да не ото всех.
Смилана он тоже узнал и тут же сделал знак своим людям – те опустили луки.
– Раз сам княжич Смилан сюда пожаловал, значит, что-то серьёзное случилось, – батыр подъехал и остановился напротив. Катайцы выстроились за ним, образуя живую преграду на пути незваных гостей.
– Серьёзней некуда, – ответил он, окидывая всех взглядом. – Мне бы с Сайфи-бием посудачить. А ты людям своим прикажи, чтоб под ногами не путались. Я не драться сюда тащился столько вёрст.
Батыр сощурил и без того раскосые глаза и качнул головой в сторону аула: поехали, мол. Развернулся и пустил коня галопом – только поспевай. Спешившись там, он поймал за узду коня Смилана и махнул рукой.
