Текст книги "Кудесница для князя (СИ)"
Автор книги: Елена Счастная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
И глаза прикрыла, чувствуя, как между ресниц влажно сделалось. И казалось бы, не должен тот разговор Смилана и Отомаша её трогать, а, получается, что правду сказал воевода. Обманывал её младший княжич вниманием своим и заботой исподволь. Верно, впрямь позабавиться решил, надеясь, что Таскув к нему благосклонна окажется. Коли не Унху, занимавший её мысли и сердце, купилась бы, пожалуй. Глупая. Наивная дикарка, которая других мужей, кроме своих паульцев, простых и понятных, никогда не видала. А они вон, разные бывают. И ложь одну на другую, словно брёвна в стены, укладывают легко.
От таких мыслей вдруг гадко на душе сделалось, хоть вой.
– Вот после той поездки и почувствовал неладное, – тем временем продолжил Ижеслав. – Мы сначала в город вернулись. А там в лагерь у границы с северными племенами башкир выехали. Там мне совсем поплохело. Лекарь меня смотрел, всё травами, словно мешок, набивал. Волхв молитвы возносил на капище и заговорами путал. А легче мне не становилось. Еле до остяков добрался.
Таскув и правда чувствовала плотные нити заговоров, что пронизывали тело княжича. Сильные, но может статься так, что бесполезные. Сквозь них ещё попробуй проберись к тому, что сейчас Ижеслава, словно вода – гору, точил.
Она незримо проводила пальцами по лентам заклинаний, пробуя на прочность. А что если оборвёт – и сразу хуже сделается? В таком деле нельзя допускать поспешности.
– Скажи, а тот волхв, что тебя заклятиями и молитвами лекарствовал, он где? – Таскув вновь открыла глаза.
Княжич смотрел на неё, едва не затаив дыхание. По его лицу блуждало странное выражение, будто он сызнова заставлял себя верить в то, во что и верить уже перестал.
Но в следующий миг Ижеслав сбросил задумчивость и попытался сесть, но Таскув не позволила, остановила его, едва коснувшись груди. Княжич только головой покачал, но снова лёг.
– Дакша тут, он меня ни на миг не оставлял. Наверное, благодаря ему я до сих пор жив, – Ижеслав хитро усмехнулся, заметив, как негодующе нахмурилась Таскув. – И тебе, конечно, тоже. Знаешь, а я видел тебя в один из дней. То ли во сне, то ли в бреду. Ты была похожа на птицу. Не думал тогда, что наяву тебя встречу.
Несколько мгновений они с Таскув молча смотрели друг на друга. Вот ведь как. И она на его дух изнутри взглянула, и он её в облике сокола видел. Небольшая в том тайна, но то сокровенное, что осталось в памяти, теперь связывало их. Делала знакомыми, хоть и не встречались до сего дня ни разу. Пожалуй, так лечить его будет проще.
– Вели позвать его, Ижеслав Гордеич, – вспомнив, что надо бы что-то сказать, пробормотала Таскув. – С ним бы мне тоже потолковать.
За волхвом отправили одного из сыновей хозяина избы. Мальчишка обернулся скоро, а почти вслед за ним пришёл и молодой, не старше самого княжича, муж, высокий и худощавый. Одет он был как и все муромчане, но сразу видно по нему: не воин, хоть и крепок телом да сражаться, скорей всего, обучен. Дакша уважительно кивнул Ижеславу – тихо стукнули друг о друга исчерченные знаками обереги на его шее. Тени от лучины скользнули по лицу, причудливо вытягивая его тонкие черты, и по вьющимся тёмным волосам до плеч.
– Вот, Дакша, – княжич указал ладонью на Таскув, – привезли-таки вогульскую кудесницу тебе в помощь.
Тот осмотрел её внимательно, но не надменно. Тела ощутимо коснулись потоки особой волховской силы – он Таскув почувствовал тоже. И вдруг улыбнулся на удивление благосклонно и приветливо.
– Здрава будь, – проговорил он негромко. – Наслышан о тебе, хоть и живём далёко. А уж как к остякам попали, так много дивного мне о тебе порассказали.
Таскув даже потупилась. Вот же не знала, что и остяки о ней чего-то рассказать могут. А уж услышать почтение в голосе сильного и умелого волхва – и вовсе всю жизнь вспоминать.
– Уж не знаю, сколько в том правды, – она улыбнулась в ответ. – Нам бы с тобой, Дакша, поговорить надо.
Тот кивнул, коротко глянув на княжича, словно молча испрашивал его разрешения. Но Ижеслав уже закрыл глаза – даже от столь малых усилий, как короткий разговор, устал. За ним осталась присматривать Урнэ, которая всё это время молча стояла в стороне, а Таскув вывела Дакшу на улицу. Не то чтобы собиралась что тайное, не предназначенное для ушей княжича выспрашивать, но зачем его непонятными речами зря беспокоить. Они встали у южной стены избы на солнышке. Дакша вздохнул.
– Суровые у вас места, кудесница. Камни, леса, снег до самого кресеня[1]. А приедешь сюда, и всё равно будто прорастаешь корнями в здешнюю землю.
Он зажмурился, улыбнувшись своим мыслям, но вдруг помрачнел и взглянул на Таскув, которая с интересом на него смотрела. Она отвернулась спешно, чувствуя, как зажгло в груди от смущения. Вот же, рассматривает его, словно никого более чудного в жизни не видела.
– Это всё потому, что наши места напоены первородной силой. А вы из своих земель её уже почти до донышка выпили.
Волхв хмыкнул, складывая на груди руки. Чуть поразмыслил и дёрнул плечом.
– Кто захочет, тот везде силу найдёт. Вот тебя кто-то же пьёт, а ты и сделать ничего не можешь.
Таскув едва не вздрогнула: почуял. И так легко, словно ничего ему это не стоило.
– Ты княжича заговорами опутал? – быстро скинула она дурнотное смятение. – Придется все снимать. Я через них не могу до главного добраться.
– Эти заговоры болезнь его сдерживают. Сниму, и ты, может, чихнуть не успеешь, как он умрёт.– Голос Декши вдруг похолодел, ударив каменной твёрдостью.
Знает он, что делает, может, лучше неё. Но и ошибается, видно.
– Не болезнь это, а колдовство, – осторожно возразила Таскув. – Сильное. Может, на крови замешанное. Ты не почуял?
Волхв оглядел её неспешно.
– Я надеялся, что это не так. Но источника хвори найти не смог. Жаль, что ты только подтвердила мои опасения. С чужим колдовством справиться трудно, если вообще можно. Надо искать того, кто его наложил.
Таскув покусала губу. Верно всё говорит, но через плотное плетение его заговоров она точно ничего не увидит.
– А есть у княжича вашего враги, может, из тех, кто ворожбу разумеет?
Дакша призадумался.
– Я таких не знаю. Но мы с Ижеславом и не друзья добрые, чтобы он мне обо всём рассказывал. Это лучше у воеводы Отомаша спросить или у Смилана.
Заковыка легче никак не становилась. Что ж, поспрашивать можно, за это в лоб её никто не ударит. Но с заговором справиться, чтобы княжичу силы его собственные вернулись, это не вдруг поможет. А надо-то сейчас.
– Давай, Дакша, мы так условимся, – продолжила Таскув его, непреклонного, уговаривать. – Ты заговоры свои по одному снимай, а я буду пытаться к заклятью тому пробраться. Может, все распутывать и не придётся.
Волхв с сомнением на неё посмотрел. Яркий солнечный свет будто до дна осветил его зелёные, точно лиственничная хвоя, глаза.
– И что же, тебя потом в этот мир из Нави вытягивать? – хмыкнул он и пояснил, когда Таскув непонимающе приподняла брови: – Говорю же, пьёт тебя кто-то. Когда ты сил сверх обычного не тратишь, то и всё хорошо. А как начнёшь лекарствовать, так тут же и свалишься. Ну? Бывало уже такое?
Бывало, не далее как она Смилану рану заживляла. А она-то всё самые плохие мысли от себя гнала. Думала, устала просто. Волхв же мигом всё разгадал.
– У меня хватит сил, – упрямо буркнула Таскув.
– Смотри, – Дакша опустил руки и собрался было возвращаться в избу. – Коли случится что, я первого Ижеслава спасать буду.
И вдруг повернулся к ней вновь, взял за одно запястье и тут же – за другое. Осмотрел, повертев, провёл по шнурку и ожогу, отчего тот снова вспыхнул жгучей болью. Вздохнул.
– Сердечные терзания часто не доводят до добра, – изрёк он задумчиво. – Один обряд от любви. Другой от ненависти. Нужна сила, что одолеет их оба.
– Какая? – так и опешив от его слов, совсем глупо спросила Таскув.
– Это уж тебе решать. Я в том не помощник.
Он взглянул пристально, нарисовал круги большими пальцами на её ладонях и отпустил, оставив на коже призрачное ощущение своих прикосновений.
– Так что? Заговоры снимать будешь? – Таскув, сбросив охватившее её на миг оцепенение, поспешила за уходящим волхвом.
– Буду, – не оборачиваясь кивнул тот. – Куда я денусь…
Но не успели они вернуться в дом, как издалека раздался топот конских копыт. Три всадника, заляпанные грязью едва не по самые шеи, остановились у избы. К седлу одного был привязан за руки на длинной верёвке пеший мужчина. И Таскув ахнула, когда узнала в нём зырянина. Всё ж изловили!
– Воевода Отомаш тут? – хриплым с дороги голосом спросил один из муромчан.
– Нет, – качнул головой Дакша. – Знать, в лагере с другой стороны деревни.
Воин долго и пронзительно посмотрел на Таскув и развернул коня. Тронув его бока пятками, пустил быстрым шагом, а привязанному зырянину пришлось едва не бегом бежать за ним.
Всадники удалились, а Таскув ещё долго стояла, глядя им вслед. И только когда за Дакшей хлопнула дверь, встрепенулась и тоже поспешила в избу.
Урнэ сидела рядом с Ижеславом и напевала себе под нос, гладя ладонью его по руке. Княжич будто ничего не чувствовал: спал крепко. Остячка подняла на вошедшего первым Дакшу глаза и молча встала, обрывая песню. Волхв кивнул ей: ну, точь-в-точь мыслями обменялся – и женщина ушла, коротко сжав запястье Таскув, когда проходила мимо.
– Перво-наперво княжича надо в наш лагерь перевезти, – негромко проговорил волхв. – Как раз пока он спит. Хватит людей стеснять – нагостились.
Таскув возражать не стала. Так и правда удобнее будет. Здесь, в маленькой избе и дышать-то нечем. А приглядеть за Ижеславом теперь есть кому – хоть отбавляй.
Хозяин по просьбе Дакши снарядил им и телегу, с запряженной в неё невысокой пегой лошадкой. Княжича осторожно перенесли и отвезли к южной окраине паула. Там для него давно уж оказался расставлен большой и красивый чум, который, как пояснил волхв, назывался у западных людей шатром.
Внутри было светло и просторно. Землю укрывались чуть потертые от времени, но всё ещё плотные ковры. Горел очаг в середке и факелы ближе к холщовым стенам. Стояли повсюду большие сундуки, и только гадай, какое добро в них хранится.
Ижеслава вновь перенесли на чисто устеленную лежанку, а он и не проснулся. Справно Урнэ его убаюкала – и откуда у обычной остячки такие дивные умения?
Таскув попросила позвать её, и женщина быстро пришла: с ней рядом становилось спокойнее. Словно она умела одаривать особым теплом. Теперь можно и за главное браться.
– Ну, что, кудесница, – потерев ладони друг о друга, вздохнул волхв. – Не хочешь перед тем, как начать хотя бы поесть с дороги? Сил набраться?
Таскув помотала головой. От волнения и нетерпения есть совсем не хотелось. Она проделала самый долгий в своей жизни путь от паула для того, чтобы излечить княжича. Она должна хотя бы начать искать ответы.
Дакша скривился, мол, как знаешь, и сел рядом с Ижеславом. Шевеля губами, он положил ладонь на его лоб, потом медленно убрал, сжимая кулак, словно вытягивал что-то. Приложил снова, беззвучно произнося одно отрывистое слово за другим. Таскув опустилась на колени прямо на ковёр, осторожно тронула княжича за руку и прикрыла веки, вновь погружаясь в мудрёное переплетение заговоров Дакши. Вот одна лента выскользнула из общего узора, мелькнула и пропала. Преграда стала прозрачнее. Качнулся горячей волной отголосок силы волхва: он тоже был здесь. Наблюдал. Таскув потянулась, пытаясь протиснуться сквозь сеть оставшихся заклинаний к серёдке хвори, увязла и только силы потеряла. Отступила, открывая глаза.
– Нет, я не могу.
– Не торопись, – почти неслышно качнулся голос Урнэ за спиной.
Дакша нахмурился.
– Ладно, давай ещё...
Но не договорил. Громкие голоса раздались на улице, и несколько человек ввалились в шатёр. Отомаш выступил вперёд, чуть подрастеряв пыл, окинул взглядом Ижеслава.
– Он спит? Надо бы разбудить.
– Нельзя, – возразила Таскув, вставая. – Мы с Дакшей разобраться пытаемся. Так ему легче будет.
Воевода нетерпеливо махнул рукой, останавливая её.
– Очень надо, кудесница. Тебя это тоже касается.
Но и громогласных слов Отомаша хватило, чтобы княжич пробудился даже от насланного Урнэ сна.
– Чего шумишь, дядька? – проворчал он. – Может, я первый раз в жизни так чудно спал.
– Да тут дело такое, Ижеслав, – ничуть не тише продолжил Отомаш. – Поймали мы зырянского языка из тех, что на нас по дороге напали, – он помолчал, сокрушенно качая головой. – Допросили его, где теперь шамана их искать. А он любопытные вещи нам рассказал.
– Что за зырянский язык? – не сразу понял Ижеслав.
Пришлось воеводе обо всём, что в пути приключилось, рассказывать. Княжич хмурился всё сильнее, то и дело поглядывая на Таскув. И непонятно было пока, разочаровался ли в той, что невольно навлекла на муромчан столько забот.
– Ну и что же он рассказал? – выслушав все дорожные злоключения, поинтересовался Ижеслав.
– Сказал, что это Смилан с ними сговорился, – неуверенно, словно сам в то не верил, продолжил Отомаш. – Мол, условился, что Таскув они заберут, а он людей своих придержит, чтобы не мешали сильно. Но что-то не вышло у них. И его порубили крепко в схватке, и зырянами досталось. Знать, шаман свою игру затеял.
С каждым словом воеводы на лице княжича неровными алыми пятнами проступал гнев, и непонятно было пока, что сильнее его разозлило: обвинение брата в предательстве или то, что Смилан и правда мог так поступить. Дакша растерянно переводил взгляд с Ижеслава на воеводу и обратно. А Таскув чувствовала, словно камнем обратилась. Так пусто и холодно стало внутри от страшных слов Отомаша. Получается, Смилан недоброе против брата удумал и не хотел вовсе, чтобы она до него добралась? А её, стало быть, заморочить хотел, чтобы не догадалась ни о чём? Что же это такое творится?
– А ты что же, сразу и поверил его словам? Зырянина этого? – недобро прищурился княжич.
И видно стало, каким он до хвори был. Сильным и непреклонным, наверное, даже жестоким: вон как злобой во взоре хлещет, словно не дядьку родного, а самого лютого врага.
– Да я бы и рад не верить, – развёл руками воевода. – Но откуда бы тому языку в лицо Смилана знать, коль он с ним не встречался раньше? А тут я вспомнил ещё, что кудесница сказала, мол хворь на тебя кто-то наслал. Не сама она появилась. Я сразу про его невесту Латеницу и подумал. Толкуют ведь о ней, что ведьма: недаром батюшка её так торопился с рук сбыть. Уж не вместе ли они тебя извести решили?
Воевода смолк, словно иссякли слова, и помрачнел лицом совсем уж. Знать, и самому дико такое о родиче говорить. Но, коли зырянин донёс… Каков резон тому врать?
– Быть такого не может, – выслушав его, проговорил Ижеслав и сел на лежанке, жестом остановив Таскув, которая вознамерилась ему помешать. – Я хочу с ним потолковать.
Отомаш вздохнул.
– Коли одно с другим так не сложилось бы, я и тревожить бы тебя не стал попусту. Но теперь уж не знаю, что и думать.
Ижеслав дёрнул желваками, размышляя. Затем глянул на Таскув, словно пытался понять, и правда ли она так ценна, что её и убить могли, только бы к нему не допустить. Пока ни в чём таком ему убедиться не удалось.
– Вот ведь как случается, кудесница, – усмехнулся он горько и повернулся к воеводе, который застыл, ожидая его приказа. – Веди его сюда.
Тот лишь кивнул и вместе со своими людьми вышел. Пока никого не было, в шатре стояла невыносимая, плотная тишина. Ижеслав размышлял, уперев взгляд в маленькую потёртость на ковре. Дакша поглядывал на него, словно боялся, что тому станет вдруг хуже от недобрых вестей.
Урнэ недвижно сидела на своём месте, точно пичуга, и знай переводила проницательный взгляд с одного на другого.
А Таскув не могла собрать в голове ни единой мысли. Что ж за день сегодня такой: всё на глазах рушится?
Смилана привели скоро. Двое муромчан следовали за ним, но не притрагивались: княжич шёл сам. А всё равно видно, что он теперь пленник как будто. Отомаш вошёл последним и встал в стороне, теперь не вмешиваясь. Пусть братья потолкуют.
– Сказывают мне… – начал Ижеслав.
– Знаю, что сказывают, – прервал его Смилан. – Что это я тебя извести надумал и Латеницу уговорил хворь на тебя наслать. Только вот зачем мне это всё?
Старший княжич хмыкнул.
– Может, место мое в Ижеграде занять надумал… Кто знает?
Смилан едва не поперхнулся, расширив глаза от такой безжалостной догадки брата. Но быстро остыл, повёл плечом, кривя губы.
– Мне чужого не надо. Я и своё со временем наживу. Надо ж, с тобой в путь вызвался, сражаться с тобой бок о бок за здешние земли решил. А в благодарность обвинили меня, не разобравшись.
Лицо Ижеслава вдруг смягчилось. Он, опустив голову, потёр пальцами переносицу и вновь взглянул на младшего.
– Я не хочу тебя ни в чём обвинять. Но и оставить это так не могу. Выяснить надо бы.
Таскув встала, старательно пряча глаза от Смилана, который всё время пытался поймать её взгляд. Отчего-то смотреть на него было больно, но не смотреть совсем уж невыносимо.
– Коли я с девушкой той… невестой Смилана Гордеича встречусь, – тихо начала она, – то и сказать смогу, её ли заклятье на княжиче лежит. Может, и Дакша сумеет мне в том помочь.
Все взглянули на волхва, и тот покивал, соглашаясь. Смилан улыбнулся и коротко оглянулся на Отомаша: тот недоверчиво качнул головой.
– Точно сможешь, кудесница? – донёсся его чуть приглушённый вопрос.
– Смогу, коли и до вредного заговора доберусь, – Таскув попыталась придать уверенности голосу.
Ижеслав, показалось, облегчённо вздохнул.
– Что ж, стало быть, надо в Ижеград собираться. А меня лекарствовать вы с Дакшей и в пути можете.
Глава 11
С самого рассвета в детинце Ижеграда началась работа. Ставили недалеко от терема дружинные избы, одна к одной. Звонко жужжали наперебой пилы, стучали топоры и перекликались строители. Кто-то даже затянул песню, чтобы лучше работалось.
Латеница перевернулась на другой бок, прикрывая уши руками. С тех пор, как она узнала, что вот-вот в город пожалует княжич Ижеслав со Смиланом и частью дружины, что сопровождали его в дороге на север, она и глаз сомкнуть не могла. Всё ждала со дня на день встречи с любимым и волновалась, словно завтра – под венец. С трудом она нынче уснула, когда уже небо зарделось первыми лучами зари. А как рассвело – всколыхнулась во дворе работа. Какой уж теперь сон!
Словно прознав, что она уже не спит, в светлицу впорхнула Доброслава в одной рубахе до пят, босая и простоволосая – хоть и мужняя жена, а поутру можно. Она бережно огладила круглый от бремени живот и села на край лавки к Латенице.
– Доброго утра, невестушка, – улыбнулась так светло, как умела только она, и коротко сжала её ладонь. – Как ты думаешь, может, сегодня приедут?
Латеница повела плечом, села, подложив подушки под спину и принялась пальцами распутывать длинные, едва не до колен, волосы. Доброслава тут же протянула ей резной гребень, схватив его со стола рядом с лавкой.
– Уж сама жду, – вздохнула Латеница, медленно проводя гребнем по густой пряди. – Должны сегодня, коли в пути ничего не задержало.
– Волнуюсь я, – покачала головой Доброслава. – Нашли ту кудесницу? Излечили мужа-то моего? Раз едет он сюда, стало быть, излечили?
Латеница чуть поморщилась от щебета будущей родственницы. Как та отяжелела, совсем никакого спасения не стало от её болтовни. А тут еще такая беда приключилась с Ижеславом: неведомая хворь напала и вмиг принялась точить сильного мужа. Будто мало было того, что он лунами пропадал в южных краях, то словом, то мечом отвоёвывал земли у башкирский племен. Говорят, и с младшим братом собирался ими делиться, но как захворал, дело то остановилось. Правду сказать, Латеница хотела помочь княжичу. Хотела попробовать. Поначалу с лекарем говорила – тот отмахнулся. Потом с волхвом Дакшей, мрачным и неприветливым, отважилась. А тот лишь губы презрительно скривил, мол, никакой помощи от ведьмы ему не надо.
Что ж поделать, что перешла часть дара от бабушки по отцу к ней. Не слишком щедрая часть. Так, погадать когда, заговор простенький сделать: кровь затворить. А уж оттого, что она дочь боярина, кривотолки разнесли по всем землям Муромского княжества, что не едва не великой силы колдунья. И камнями не забить – не холопка какая, на привороте нечистом попавшаяся – и снести такое люд не мог. Батюшка быстро с князем сговорился замуж за младшего сына её отдать. Пока хуже не стало. Вот она и поспешила из родных мест. А в Ижеграде совсем спокойно: здешних девиц умения Латеницы вовсе не пугали. Да и сами земли тут оказались словно опутанные волшбой. Густые непроходимые леса, холодные реки, текущие с гор, таких древних, что и в уме не укладывалось. Латеница любила ездить в окрестностях верхом. Порядком порубленный на строительство города лес всё ещё был бескрайним и хранящим в своей чаще, казалось, все тайны мира.
– Может, погадаешь, любушка? – пробился сквозь размышления голос Доброславы. – Как он там, Ижеслав мой? Мочи нет, извелась вся.
– Да потерпи уж теперь, – махнула на неё рукой Латеница. – Приедет вот-вот. Свидитесь. Не волнуйся, тебе беречь себя надо.
И коснулась легко её колена, успокаивая. Невестка вздохнула помяла пальцами подол, размышляя.
– Пойдём сегодня к озеру? – вновь улыбнулась она. – Цветов хочу набрать в светлицу. Пахнут так дивно...
И снова полились речи Доброславы неугомонным ручейком. Можно слушать, а можно и нет. Она все равно после не обо всём вспомнит, о чём говорила.
После утренни вместе с чернавками сходили они и к озеру, побродили по росистой траве, посидели на берегу. Доброслава набрала цветов-купавок. Те и не пахнут, кажется, а глаз радуют. Словно осколки желтого солнца, рассыпанные в траве. А Латеница неспешно сплела венок из трав, а после в воду бросила. Не отгуляла она свою Купальскую ночь, а теперь уж и никогда такому не бывать.
И сразу по возвращении с беззаботной прогулки в детинец понятно стало: вернулись мужи. Хлопотали во дворе отроки, уводя ещё не остывших после скачки коней, суетилась челядь, собирая обедню и готовя покои для уставших путников. Доброслава и не гляди, что гусыней вперевалку до дома шла, а припустила в терем побыстрее звонких чернавок. К мужу любимому поспешила, узнать, как ему здравствуется.
А Латеницу вдруг взяла робость. И хотелось любимого увидеть, и ноги немели. Всегда так было, когда она на него смотрела. Сердце заходилось от нетерпения, но она заставила себя пойти в светлицу. Да хоть траву с понёвы отряхнуть как следует и умыться: неровен час где на щеке следы от влажной земли остались. И на первом ярусе терема, где после залитого солнцем двора показалось темно, хоть глаз коли, она столкнулась с невысокой хрупкой девушкой. Та, похоже, заплутала: так беспомощно и испуганно на неё посмотрела.
– Ты откуда здесь? – Латеница оглядела незнакомку с головы до ног, когда в глазах перестали плясать светлые пятна и стало хоть что-то видно.
– С княжичем Ижеславом приехала, – с оттенком чужого говора пролепетала девушка. – Лечить его меня позвали… Из вогулов я.
Латеница даже в улыбке невольно расплылась. Вот она, значит, какая – кудесница, за которой мужи в такую даль умчались. Непривычные черты её лица с чуть острыми скулами, плавного изгиба губами и раскосыми глазами, чёрными, словно липовая кора, были всё же приятными. Пожалуй, её можно было даже назвать красивой на свой лад. Но по виду и не скажешь, что шаманка, хоть и одежда у неё отличалась тканью и узорами. Зато даже при своем скудном даре к волшбе Латеница сразу почувствовала её сшибающую с ног силу, неровную, точно мерцание звезды в небе. Но яркую и живительную, как ледяной родник.
– Заблудилась? – Латеница осторожно взяла её за локоть, обжигаясь о её дар, словно о камни печи.
Та кивнула.
– Я в таких больших домах еще ни разу не бывала, – и улыбнулась виновато.
– Давай провожу в гостевые покои. Тебе, верно, туда надо? – Латеница повела её к лестнице. – Как зовут тебя?
– Таскув, – девушка чуть нахмурилась.
По коже пронеслось лёгкое покалывание и замерло щекотным комком под затылком. Вогулка прищурилась – значит, почуяла что-то.
– Я – Латеница…
И не успела она добавить ещё что-нибудь, как шаманка отшатнулась, словно что страшное услышала.
С улицы донеслись шаги, хлопнула дверь, и, громко переговариваясь, в коридоре показались две чернавки. Одна с корзиной свежих яиц, а вторая порожняя, но, знать, с каким-то поручением. Их лица, до того озарённые хитроватым выражением, тут же стали серьёзными.
– Ижеслав Гордеич нынче приехал. И немедля тебя, госпожа, к себе просит, – степенно проговорила одна.
Вот уж странно, чего бы княжичу старшему захотеть с ней свидеться, только через порог ступив? Она кивнула чернавке.
– Гостью нашу в покои, ей предназначенные, отведите, – распорядилась она напоследок.
– Нет, я с тобой пойду, – возразила вогулка. – Мне у Ижеслава тоже непременно надо быть.
И верно, надо, раз она его лекарствует. Латеница жестом поманила её за собой. Девушка чуть помедлила и пошла на несколько шагов позади, не переставая пристально её оглядывать. Что она, в самом деле, смотрит на неё, точно на врага?
Через двор они прошли к главному терему, поднялись на второй ярус и мимо стражников вошли в покои Ижеслава. Княжич, хоть и выглядел не слишком-то здоровым, а в постели не пролёживал – сидел у окна в высоком кресле, сложив руки на подлокотниках. Смилан был тут же, но почему-то, словно пленника, его сопровождали двое стражников. Да и лицом он явно выдавал раздражение и нетерпение. Латенице он сдержанно кивнул, но как только на маленькую шаманку взглянул, так просиял, словно солнце его осветило. А та и глаз на него не подняла, только зарделась слегка. Кольнуло на миг подозрение: что такое их связывает, ведь не чужие друг другу как будто? И тут бы самое время взревновать жениха, а пусто внутри как было, так и осталось.
И тогда только вздрогнуло в груди и жаром полыхнуло, когда Латеница увидела и Отомаша. Воевода стоял в стороне, словно лишь наблюдал за всем, но в то же время собирался вступить в разговор, если потребуется. Чуть отросли его борода и усы за время пути, скрывая теперь твёрдые губы. И глаза выдавали усталость. Пыль тонким слоем покрывала кожу его и чуть спутанные волосы. А всё равно захотелось подбежать к нему и обнять да почувствовать, как он прижимает её к себе. Крепко, словно никому и никогда не отдаст. Но сколько Латеница ни пыталась его взгляд поймать, а не смогла – всё в сторону любый смотрел, точно не замечал.
Сердце оборвалось и замерло: недоброе что-то творится.
– Здрав будь, Ижеслав Гордеич, – громко поздоровалась она, стараясь скрыть дрожь обиды в голосе.
Княжич посмотрел не сказать, что добро. Но наклонил голову в ответ.
– Поздорову, Латеница, – и добавил нарочито приветливо: – А ты всё краше с каждым днём.
И что-то в его тоне не понравилось. Словно под кожу залезть попытался. А шаманка вогульская обошла её и встала рядом с Ижеславом, в очередной раз посмотрела въедливо, отчего по спине мурашки пронеслись. Точто наизнанку её едва не вывернули.
– И чего это ты, Ижеслав Гордеич, моего жениха под стражей держишь? – Латеница указала взглядом на Смилана. – Словно татя какого.
– Дело тут такое приключилось, – развел руками княжич. – Напали на наших воинов зыряне, но удалось языка взять. Он-то и доложил, что Смилан меня извести вздумал и с ними в сговор вступил, чтобы кудесницу ко мне не пустили. Там мысль прокралась, что ты в хвори моей можешь быть виновата.
Сказал и смолк, наблюдая, как по лицу Латеницы, верно, расползается недоумение. Но в следующий миг захотелось рассмеяться: да разве она сумела бы наложить столь сильное заклятие да ещё и так, что Декша тут же не узнал бы, кто это сделал? Сил на то не хватило бы, хоть сколько старайся. Но, судя по суровому взгляду Ижеслава, он вполне в это верил. Да и как докажешь, что не виновна, когда всё в головах обвинителей так хорошо сложилось? И почему молчит Отомаш? Не пытается вступиться, оправдать… Верно выдать боится их сердечную привязанность.
– Не хотела никогда я тебе вредить, Ижеслав, – серьёзно возразила Латеница и даже шаг к нему сделала. – Да и не смогла бы, коли даже захотела бы.
– Перестань, – раздражённо отмахнулся тот. – Верно, толки о том, что ты колдовать умеешь, не ходят впустую!
Княжич даже ладонью по подлокотнику хлопнул, и его зеленые глаза гневно сверкнули. Вдруг Таскув опустила руку ему на плечо – Ижеслав тут же откинулся на спинку и расслабился. Знать, сильно кудеснице с севера доверяет. Много ли она ему помочь успела?
– Позволь мне с ней немного поговорить, – негромко произнесла вогулка, но все мужи тут же чутко к ней прислушались. – Вдвоём с ней мне остается надо. Плетение твоего заклятия я уже знаю, хоть и распутать пока не могу. Но смогу понять, ей ли оно принадлежит.
– Делай то, что нужным посчитаешь, Таскув, – Ижеслав накрыл её руку своей и чуть сжал.
Увидев такой жест, Доброслава взъярилась бы, пожалуй. Но ничего не отразилось на усталом лице вогулки от прикосновения княжича. Она всё глаз с Латеницы не спускала.
По приказу Ижеслава их проводили в гостевые покои, что для Таскув предназначались. Никаких лишних вещей в изобилии там не оказалось, кроме двух небольших заплечных мешков: кудесницы и женщины, что сопровождала её. Та сидела на одном из сундуков и ловко плела из разноцветных нитей узорную ленту: то ли очелье какое, то ли на одежду украшение. На вошедших девушек едва взглянула.
– Садись, – маленькая шаманка махнула на лавку.
Латеница послушно села, а вогулка опустилась рядом. Взяла её руку в свою, провела пальцами по ладони. Почти обжигающее тепло ринулись к локтю, полилось вовнутрь и заполнило до краёв, словно пустой кувшин.
Латеница перестала видеть горницу вокруг себя, точно задремала. Тихо гортанно напевая, шаманка продолжала мягко и размеренно гладить её по руке. И перед взором понеслись бескрайние леса, взрезанные блестящими полосами рек и вздыбленные шрамами гор. Сверкающие первозданной белизной снежники на их вершинах, и серые каменистые берега, о которые бились тёмные воды холодных морей. Небо, укрытое тучами, и алые закаты, сулящие мороз. В тех краях Латеница никогда не бывала, но видела их теперь, будто наяву. И дышалось так легко-легко, словно летела она птицей в звенящем воздухе и прохлада едва отступившей зимы охватывала её со всех сторон. Видела она костёр становища у подножий трёх вершин. И странных идолов в дремучей чаще, окружённых семью деревянными стражами. Незнакомый, пахнущий смолой оберег лежал на широкой мужской ладони, а стоило голову поднять, как взгляд голубых глаз Смилана наполнил душу трепетом и предвкушением чего-то дивного. Хорошо с ним рядом было – век бы стоять и смотреть. Странно. Никогда Латеница ничего такого к княжичу младшему не чувствовала. А может, и не её это память вовсе?
