Текст книги "Кудесница для князя (СИ)"

Автор книги: Елена Счастная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Идём. Остальные пусть здесь будут.

И он пошёл за катайцем, почему-то будучи уверенным, что никто на него не нападёт. Хотя бы сегодня – точно. Жизнь по вечернему часу уже затихала.Встреченные в ауле люди косились с опаской и спешили пройти мимо. От муромчан здесь давно не ждут ничего хорошего, хоть ничего плохого те тоже никому из них не делали. А значит, Сайфи-бий так родичей науськал.

Вместе с Куртаем они вошли в одну из юрт, что казались одинаковыми. Проводил внутрь и исчез, словно и не было его.

Бий кара-катай перевёл взгляд с сидящей перед ним на коленях женщины – кажется, его жены – на Смилана, сдвинул брови и жестом приказал ей уйти. Та недобро глянула и быстро скрылась в отделённой тканевой стенкой половине юрты.

– Вот уж не ждал, не ведал, Смилан, что ты здесь появишься, – но его лишённый всякого удивления вид говорил об обратном. Ждал. А может, даже надеялся.

– Верно, думал, что люди твои вместе с Отомашем всех нас в лесу положат?

А вот тут бий наморщил лоб.

– Мои люди?

Смилан прошёл дальше, но садиться не стал, да и хозяин поднялся на ноги, оглядывая гостя хмуро и встревоженно.

– Твои, чьи же ещё? Видел я твою тамгу на крупах лошадей. У тех всадников, что на мой отряд напали второго дня.

Сайфи-бий дёрнул желваками, но заставил себя улыбнуться.

– Может, всё же присядешь, княжич? В ногах правды нет, как у вас говорят.

Смилан вздохнул, но опустился на подушки, ожидая, что тот скажет. А хозяин обошел юрту кругом, о чём-то раздумывая, и тоже сел рядом.

– Скажи ещё, Сайфи-бий, как так ты с Отомашем спелся, что он всадникам твоим и лучникам решил подсобить? – Смилан повернулся к нему, пытаясь сесть поудобнее. Авось разговор будет долгим.

– Тамгой моего рода затаврить лошадей несложно, – рассудил тот. – К тому же, раз сам Беркут там был, не удивлюсь, что его рук дело.

– Беркут?

– Воевода ваш, да. Скользкий он человек. Давно я это заподозрил, да только сейчас убедился. Захотел, верно, и от вас с братом избавиться, и от меня заодно. А обещал… – Сайфи-бий вздохнул и вдруг закрыл лицо ладонью, словно ударило его вдруг некое тяжёлое осознание. – Много я зла наделал последнее время, княжич. Да того, в чем ты меня обвиняешь, не совершал.

Смилан внимательно оглядел его лицо, пытаясь понять, честен он или прикидывается. Да как распознать? Тут либо верить, либо нет – и карать за подлое нападение.

– Раз уж ты о зле заговорил. Слыхал я, что пленниц у себя держишь. И ими волхва нашего, Дакшу, заставил Ижеслава извести. Вернуть их надо бы. Нехорошо, чтобы женщина да ребёнок за наши с тобой дела расплачивались.

Хозяин и вовсе посерел, взлохматил пятерней жёсткие, с проседью волосы и поднял взгляд на него.

– Девочку верну. А Магсума… Умерла она.

Смилан, конечно, не знал той женщины, но вдруг понял, что важна она была не только для Дакши.

– Я слышал, она из другого катайского рода?

– Да, тар-катай. Я наказал жену за то, что отравила её. Но это не вернёт Магсуму.

Сайфи-бий, похоже, больше ни в чём не собирался упорствовать и перечить. И в этот самый миг Смилан поверил, что вождь не устраивал засады. И он решил, каким будет наказание для Сайфи-бия за былое. Оставлять его в спокойствии без возмездия он теперь не сможет.

– Приведите девочку. Я заберу её с собой.

Хозяин как будто вновь ожесточился, но, чуть поразмыслив, кивнул.

– Только потому, что я обещал Магсуме вернуть её отцу.

По его приказу в юрту привели темноволосую девочку лет трёх-четырех. Глаза её выдавали принадлежность катайскому роду, но и неуловимо виделась в чертах лица схожесть с Дакшей. Она обещала вырасти редкой красавицей. И останься она в ауле кара-катай, её, скорей всего, ждала бы незавидная участь. И неизвестно ещё, что будет с её отцом: решит ли Ижеслав его казнить или смилуется и оставит в живых.

– Её зовут Дамира, – Сайфи-бий подошёл к девочке и коротко погладил по голове, словно прощаясь.

А после что-то сказал ей на своём языке – Смилан не разобрал. Дамира склонила голову, сомкнув руки перед собой, видно, соглашаясь с его волей.

***

Дорога назад всегда кажется короче. Смилан провёл своих людей через земли племени катай до лагеря на северной их оконечности. А дочь Дакши отправил вместе с частью кметей в Ижеград: нечего ей впустую слоняться с воинами, когда кругом неспокойно. Да и позаботиться в становище о ней некому. А в городе – Латеница. Пока ещё она там, до тех пор, пока Смилан с отцом не поговорит. Да и челядинки за девочкой присмотрят.

Потому облегчённый отряд добрался до лагеря скоро. Первым делом Смилан поспешил к брату: узнать надо бы, не грядет ли какой стычки с местными. По раннему часу Ижеслав ещё не успел закрутиться в водовороте извечных тревог, а потому никто не стал его задерживать.

Брат встретил внимательным взглядом, заметил и затянувшийся порез на скуле, отчего на миг сдвинул брови. Но затем улыбнулся.

– Борислав передал, что с тобой всё в порядке. И я рад, что у Сайфи-бия не случилось ничего скверного.

Он заключил Смилана в крепкие объятия и похлопал по спине. За время, что они не виделись, он почти вернул себе былой вид: пропала одолевшая его худоба и бледность. И теперь уже никто не догадался бы, что ещё не так давно он едва не расстался с жизнью.

– Сайфи-бий, кажется, понял, что натворил. Отдал дочь Дакши, и я отправил её в Ижеград до поры. Похоже, бий к нападению на меня не причастен. Мы долго говорили с ним, и он более не собирается вставать поперёк твоей власти, – коротко отчитался Смилан. – К тому же… Родичи той женщины, что была у него в плену, воздадут ему за всё. Об этом я позаботился.

Ижеслав удовлетворённо усмехнулся.

– Стало быть, поэтому остальные вожди, которые ещё хотели с нами пободаться, вдруг поджали хвосты?

– Отступились?

– Пока да. Но мне ещё предстоит увидеться с многими из них. И, возможно,  с самим ханом.

Смилан даже и не ждал настолько хороших вестей. Если Хамат-хан хочет о чём-то говорить, а не воевать, значит, то, к чему они оба стремились, уже близко. Да и по лицу Ижеслава было видно, насколько он доволен таким исходом. Даже в лагере жизнь текла как будто спокойнее,  чем обычно, в преддверии стычек с башкирами.

– Позволь съездить к вогулам, – Смилан решил не тянуть с тем, что тревожило его не меньше, чем спокойствие на пограничных заставах. – Таскув ждёт меня.

Ижеслав вдруг помрачнел, мельком глянул через плечо и отвернулся.

– Не ждёт. И тебе лучше бы оставить глупости.

Смилан шагнул к нему. Что за чушь несёт? Они же обо всем уговорились!

– Что ты ей сказал?

Брат развёл руками, снова к нему поворачиваясь:

– Правду. О том, что ты погорячился и не подумал, что не сможешь привести шаманку в княжеский терем своей женой.

Посмотрел твёрдо и назидательно, полностью уверенный в своей правоте. Такой же, как князь Муромский. Отец в своё время будет хлестать таким же взглядом. Да только Смилан из той породы.

Он схватил Ижеслава за грудки и тряхнул, щурясь от гнева, что так и разрывал его изнутри.

– Кто дал тебе право решать за меня? Кто дал тебе право оскорблять Таскув, скажи мне?

Брат высвободился и отправил рубаху.

– Раз ты сам не способен…

– Я способен решить, что мне нужно и кого я хочу видеть рядом с собой, – оборвал его Смилан.

Он отошёл, разглядывая Ижеслава так, будто видел впервые.

– И что же теперь? – вздохнул тот, понимая, видно, что его увещевания бесполезны.

– Я еду за ней. А ты можешь провалиться к бесам.

Глава 19

Воины Мось нынче собирались в поход. В родном пауле Таскув их уже ждали остальные, а по дороге до зырян должны были присоединиться и другие вогулы, со всех окрестных селений. С утра полил дождь, словно печалясь о том, что скоро случится: ведь многие женщины не увидят больше своих сыновей или мужей. Но старейшины решили так, и даже боги не смогут теперь им помешать.

Таскув стояла на пороге избы и, чуть приподняв платок с лица, наблюдала, как Йарох крепит к седлу скрученный валиком войлок. В груди нехорошо томило: как же не хотела она за него замуж, а погибнет – жалко будет несказанно. За те дни, что они успели провести вместе после свадьбы, Таскув успела хоть немного узнать его, а будь времени побольше, так и прикипела бы, пожалуй. Матушка, что ещё гостила у родичей, от которых в своё время ушла замуж, и вовсе обливалась слезами намедни. Словно своего мужа или сына в бой бросить собиралась. Очень уж полюбился ей супруг дочери.

Йарох закончил сборы и подошёл, стараясь согнать с чела печать невеселых мыслей. Не стесняясь любопытных соседей, скинул с лица Таскув край платка и приник к губам так жадно, будто в последний раз. Она провела ладонями по его щекам и обвила шею руками: мужа как-никак провожает.

– Я всё сделаю, чтобы выжить, Таскув, – чуть хрипло произнёс он, отстраняясь.

– Я тоже.

Йарох приподнял брови, не понимая, о чём она. Но выспрашивать не стал. Только молча обнял и втолкнул в избу подальше от чужих глаз. А там дал себе волю, даже через одежду ощутимо, с нажимом, оглаживая плечи, спину и грудь. И целовал так долго, как дыхания хватило. Еле он смог оторваться от неё, а после вышел, быстро погрузился на коня и уехал, не оборачиваясь.

Стало тоскливо. И небо словно захмарилось сильнее, и шелест елей под ударами ветра будто стал громче и тревожнее. Таскув долго смотрела туда, где скрылся из виду Йарох и вдруг поняла, что до сих пор не верит до конца во всё, что  ней случилось.

Дни потекли за днями в ожидании хоть каких-то вестей от ушедших на бой с зырянами. Таскув по вечерам садилась расписывать узором новый бубен и обшивать оловянными фигурками парку для камланий. Старая вещь так и осталась тогда в святилище зырянских богов. Может, через неё Лунег в своё время и укрепил связь с ней, чтобы силы тянуть. Не только в проведённом обряде было дело. Теперь уж неважно. То единственное, что осталось напоминанием – развязавшийся сам собой шнурок, который после свадебной ночи Таскув нашла на постели. Она не выкинула его и не сожгла. На то у неё были теперь свои планы. Но к воплощению их стоило бы подготовиться. Как раз пока вогульские воины доберутся до нужного места – успеет.

Нынче она легла поздно: после всех дел по дому, привычных и рутинных, она хотела закончить вышивать парку. И работала до тех пор, пока не уколола сама себя иглой, на миг прикрыв глаза от усталости.

Разбудил её шум снаружи. Сначала будто бы конский топот и гомон паульцев вперемешку с лаем собак, а позже возмущённая ругань, которая всё приближалась к двери избы.

Наконец стал различим голос матери, а затем и её слова, которые она повторяла снова и снова да всё громче:

– Не пущу! Куда ты собрался?

Ей отвечал низкий мужской голос, и Таскув вздрогнула, когда узнала его.

– Отойди, матушка. Лучше не мешай. Мне очень надо с Таскув поговорить.

– Да ты что ж, не понимаешь, что жена она теперь? И мужу только решать, с кем ей видеться! Уйди, говорю!

Таскув подскочила на постели и спешно накинула халат. На ходу заплетая абы какие косы, она схватила платок и накрыла голову. За дверью завязалась уже тихая возня, словно Алейха силой пыталась остановить того, кто сейчас в избу рвался.

Задыхаясь от волнения, Таскув распахнула дверь. Смилан вскинул голову, аккуратно, чтобы не навредить, продолжая отдирать от своей одежды руки матери. Сердце зашлось в таком неистовом стуке, что показалось, сейчас дурно сделается. Он приехал! Вопреки всему, что говорил Ижеслав.

– Что тут происходит? – стараясь не пустить в голос дрожь, Таскув строго посмотрела на мать.

Та наконец отпустила муромчанина и ладони даже отряхнула.

– Приехал, вишь, с утра самого и к тебе сразу. Будто ждёшь его! А я говорю, нельзя так запросто теперь.

Смилан хмуро оглядывал Таскув, никак пока не переча Алейхе. И в глазах его застыло непонятное выражение сожаления и печали. Словно он очень хотел успеть, но теперь только понял, что безвозвратно опоздал.

– Оставь его. Мы тут, во дворе поговорим, – она качнула головой на сооруженную неподалёку от избы лавку. И остановила мать, которая уже пошла было за Смиланом. – А ты домой возвращайся.

– Да как же можно?!

– Пусть Йарох меня ударит, коли ему покажется, что я неверная жена. Но со Смиланом одна поговорю. Здесь, на виду у всех. Но без лишних ушей.

Алейха покривила губами, но возражать не стала: всё же соседи присмотрят, чтобы ничего непозволительного не случилось. Она с укором глянула на дочь, словно пальцем погрозила, и ушла. Таскув села рядом с муромчанином, уже ощущая на себе пристальное наблюдение паульцев. Их будто бы и не видать, зато они всё видят.

– Зачем ты приехал, Смилан? – Таскув взглянула на него из-под края платка, которым прикрыла лицо хотя бы для какого-то соблюдения приличий. Да всё равно не спасёт.

– За тобой, вестимо, – проговорил он размеренно. – Да только не успел. Хоть и торопился, как мог.

И видно: не хочет ни в чём обвинять, а всё равно обида в голосе холодом так и стелется.

– И что, ты правда верил, будто я могла бы стать твоей женой? Женой будущего князя? – Таскув сжала пальцы на колене, едва удерживаясь, чтобы не коснуться его.

– Могла бы. Я сделал бы для этого всё, что смог, но ты… – княжич сморщился, словно от зубной боли. – Я понимаю, что Ижеслав наговорил тебе многого. И Латеница всё ещё моя невеста. И всё ж я думал, что ты поверишь мне.

Он поднял руку и тронул свисающий с плеча конец её платка. Таскув вздрогнула, словно кожи коснулся.

– Я хотела верить. Но я боялась. И устала. От многого.

Смилан опустил голову, тихо и медленно вздохнув, но снова взглянул на неё, пытаясь придать лицу хоть сколько-нибудь беспечности. Но Таскув уже успела узнать его настолько, чтобы понять, что ему сейчас вовсе не всё равно.

– Я ещё в твоём пауле наслушался, как хорош твой муж. Жаль, познакомиться не удалось.

Он посмотрел в сторону избы, словно ожидал, что Йарох всё же оттуда выйдет.

– Он уехал. Зыряне разорили мой паул, когда Лунег искал меня.

– Я уже знаю, – Смилан свёл брови. – И вогулы решили с ними поквитаться?

Таскув кивнула, наверное, первый раз настолько ясно осознав, что всё это затеяно зря. Что будут пустые смерти, ярость, которая никому не облегчит душу, и боль от потерь. И ей надо бы поторопиться, чтобы не допустить ещё больших бед.

– Я знаю многое про зырян, – вновь заговорил Смилан. –  Победить их будет трудно. Они не так разрозненны, и Лунег как-то умеет держать их под своей властью.

– Я хочу справиться с Лунегом, – неожиданно для себя самой призналась Таскув, хоть и не хотела никому говорить. Чтобы не набросились все с вразумлениями и попытками остановить её. А Смилану вот само как-то сказалось.

И ожидаемо муромчанин посмурнел совсем, как сегодняшнее небо. Потемнели его глаза, сделавшись из голубых – грозово серыми.

– Чего ты надумала? Ну-ка?

Он взял Таскув за локоть, пытаясь заглянуть в глаза. И хорошо, что сейчас платок почти скрывал их, иначе не выдержать. И невыносимо хотелось либо убрать его руку, либо обнять его до ломоты в костях.

– Я уничтожу Лунега, – твёрдо повторила она.

Княжич сжал пальцы сильнее.

– И ты туда же, пташка? – другой рукой он мягко коснулся её подбородка, призывая всё же посмотреть – ох, что соседи скажут! – и Таскув повиновалась. – Уж ты бы в мужские драки не совалась – зашибут.

Она дёрнула головой, отстраняясь, и встала.

– Всё считаешь меня маленьким воробьём? – непрошеная злость вскипела в груди. И обида. На него, на себя, на Йароха. – Я могу помочь воинам! Могу сделать битву короче.

Смилан встал тоже и вдруг, словно позабыв о наблюдении соседей, потащил Таскув в избу.

– Всё, хватит! – рявкнул он, захлопывая дверь. – Ты уже помогла Ижеславу, едва сама не погибла. И сейчас не хочешь себя жалеть. Почему так?

– Потому что мне дана большая сила. И я просто должна помочь там, где могу!

Княжич вдруг схватил её за руки и рванул к себе. А Таскув не нужно было много. Она окунулась в его объятия, крепкие, дарящие необъяснимое тепло. Слетел платок с головы, скользнув по спине.

– Я не хотел потерять тебя, пташка, – зашептал Смилан, прижимая её сильнее. – Видят боги, мечтал, чтобы ты дождалась. И я виноват, что прежде не позаботился о том, чтобы оградить тебя от Лунега.

Она цеплялась пальцами за его рубаху и слушала, слушала голос, что отдавался в груди.

– Я сама виновата. Должна была осторожнее смотреть по сторонам и прислушиваться. Тогда почувствовала бы колдовство. Но мысль излечить Ижеслава захватила меня. Мысль пойти против рода и убежать, – она бормотала словно самой себе но знала, что Смилан всё слышит. – Я не должна была полюбить тебя. Ведь будущего не было…

Княжич вдруг взял её за плечи и взглянул с высоты своего роста.

– Будущее есть такое, каким мы его себе сделаем.

Она покачала головой. Ей хотелось верить, но столько непоправимого случилось. Из-за обиды, из-за отчаяния и сомнений. Смилан вновь притянул Таскув к себе и поцеловал так, будто не было этих седмиц разлуки. Словно они снова в его шатре, и в голове делается пьяно и горячо от мысли, что сейчас случится.

– Это что ж такое-то? Совсем из ума выжила?!

Увесистая тряпка больно хлестнула по лицу. Таскув отпрянула от княжича, которому в следующий миг тоже досталось.

– Оставь, матушка! – раздражённо отмахнулся Смилан от нового удара.

– Да я тебе!.. – она снова ринулась на него. – Мне уж тут со всех сторон принесли на хвостах сороки, что вы в избе укрылись. Думала… А вы вон, что. Стыда нет совсем!

– Да люблю я её, что непонятного? – княжич наконец отобрал у Алейхи полотенце и отшвырнул подальше в угол. – Жениться хотел. Да вот, припозднился.

Мать так и застыла, не зная, что и делать теперь. Она беспомощно посмотрела на Таскув, словно ушам своим не поверила. А та неотрывно глядела на Смилана, точно половины сердца и тела её только что лишили.

– Много вас тут. Что жениться хотели, – проворчала Алейха не сердито, а скорее растерянно. – Что ж ты...

– Дурак потому что, – ответил княжич на незаданный вопрос.

– А ты чего? – матушка снова повернулась к Таскув. И тут же досадливо махнула на неё рукой. – Я думала, Йарох тебе всё ж приглянулся. А ты на горло себе наступила и мне ни слова не сказала.

– И что бы ты сделала?

Слова так и повисли в воздухе. Таскув знала, что мать не стала бы ничего менять. Не стала бы старейшинам перечить. Ничего не закончилось бы иначе, знай Алейха о том, что сердце дочери по другому на части рвётся. И потому сейчас молчала.

Но, обдумав всё услышанное, вздохнула.

– Тебе лучше уйти, – она и не посмотрела на Смилана, хоть обращалась к нему.

– Ещё пару слов, – не попросил, а известил тот. – И я уйду.

И Алейха просто вышла наружу, ничего не возразив.

– Я буду камлать, – словно продолжая всего-то прерванный разговор, тихо сказала Таскув. – И я одолею Лунега, чтобы помочь нашим воинам.

– Ты сможешь сделать это на расстоянии? – кажется, княжич даже удивился.

– Нет. Я просто хочу узнать, где он. И отправлюсь туда.

Смилан подошёл, провёл ладонью по волосам Таскув, разглядывая её лицо, затем осторожно скользнул большим пальцем по скуле.

– Тогда я последую за тобой, пташка.

– Не нужно!

Она вцепилась ему в грудки. Княжич мягко убрал её руки, на миг прижался губами к пальцам.

– Попробуй меня остановить.

Отпустил и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Таскув бросилась за ним, но увидела только, как удаляется всадник через паул. Она побежала к матери, чтобы узнать, где остановились муромчане, но оказалось, что та не знает. А может, просто сказать не захотела. И никто в пауле не смог ответить ей на этот вопрос: все лишь смотрели укоризненно, ведь негоже замужней девке бегать и выяснять, куда уехал чужак.

Так ничего и не разузнав, она скрылась в лесу и, обратившись соколицей, облетела округу, но не увидела никого – как сквозь землю провалились!

Вернулась домой только к ночи, обессиленная и голодная, но даже не собрав себе ничего поесть, повалилась на нары и уснула.

***

Пробудилась Таскув ещё до рассвета, чувствуя, как ломит всё тело: знать, накануне переусердствовала с полетами. Попыталась встать, но руки и ноги слушались плохо, словно забыли, как им нужно двигаться. Она проковыляла к очагу и легла прямо на полу, отогреваясь в тепле пламени. Живительная сила Най-эква словно привела её в чувство, заставила снова ощутить себя цельной, а не распавшейся на сотни перьев. Таскув скоро смогла встать, а после собраться на камлание, пока ещё не проснулся паул. Она оделась в расшитую парку, привычным движением закинула за спину бубен, привесила к поясу мешочек с подношением огню. Платок надевать не стала: сейчас она шаманка, а не мужняя жена. Духам не в лицо её смотреть.

Последний раз глянув на шаящие угли, Таскув шагнула из дома в тишину спящего селения. Влага прошедшего к утру дождя висела в воздухе мелкой пылью, капала с одетых в мягкую хвою лап лиственниц, шуршала по траве, что, намокнув, казалась сочнее и ярче. В небе клубились остатки туч, последние клоки которых ветер уносил на восток.

Пройдя через паул, Таскув вышла к тропе, что вела к здешнему месту камлания. Последний шаман рода Мось умер не далее как две зимы назад. Тот самый, что однажды учил обращаться в сокола. С тех пор ни разу не довелось с ним встретиться.  Говорили, после него кто-то пытался пробудить в себе столь же сильный дар, но дух шамана не пожелал занять ничьего тела. А теперь получилось так, что Таскув волею рода оказалась здесь.

Она шла, ощущая подошвами выступающие из земли корни, скользкая хвоя устилала тропу тонким ковром. Просыпались в ветвях птицы, сонно посвистывая. Солнце выбиралось из-за облаков и выплёскивалось ослепительным потоком, рассыпалось по иголкам бесчисленным множеством бликов. Пахло остро и свежо: мокрой землёй и грибами. Таскув шла медленно, но хотелось бежать – насквозь через лес, чтобы хмельной воздух сам врывался в лёгкие, чтобы оглаживал щёки, вскидывал косы за спиной. А потом – оторваться от земли и вспорхнуть над обсыпанными дождевыми каплями верхушками деревьев и помчаться куда глаза глядят. Но сейчас не время для восторженных метаний. Теперь нужно говорить с духами и искать. Того, кто причинил много зла и причинит ещё, если его не остановить. Вестимо, болезнь рано или поздно убьёт его сама. Но и той жизни, что ему ещё осталась, хватит, чтобы наделать бед.

Большое кострище посреди облитой солнцем, словно топлёным жиром, поляны чернело размокшей золой. Развести огонь будет сложно. Но Таскув знала секрет на такой случай. Не выбирая, она набрала веток вокруг поляны и уложила шалашом. Ударила кресалом, бледные искры упали на влажную растопку, но несколько слов просьбы, обращённой к богине Най-эква, помогли пламени заняться. Оно затрещало недовольно, словно ворча на то, что ему предложили негодную пищу – надо теперь уважить. Закончив кормление огня, Таскув взялась за бубен. Непривычным он показался в ладони, хоть и смастерила своими руками. Она провела пальцами по его коже, чувствуя, как она подрагивает от лёгкого прикосновения. Затем достала из мешочка ровдужный шнурок Лунега. Сжала крепко в кулаке, а после пропустила между пальцев.

И вновь запел бубен под ударами колотушки. Загудел молодым голосом, полный силы и воздуха. Закружились лиственницы и ели, вспыхивал костёр то с одного бока, то с другого, словно это не Таскув плясала, а они рядом с ней. Она просила духов указать ей на шамана. Указать на то, как можно его победить. Она звала Ланки-эква, но та не торопилась появляться среди размытых фигур, что влились в танец у огня. Но, когда Таскув уже почти выдохлась, услышала знакомый голос прабабки:

– Недоброе ты удумала. Тёмной тропой пойти хочешь.

– Какая бы тропа ни была, она моя. Лунег убил отца и многих в пауле. И скольких ещё убьют зыряне, если я не остановлю его.

– Месть редко доводит до добра.

– Я не смогу жить спокойно, зная, что могла помешать ему и не стала. Он может убить​ Йароха. Или Унху. Или…

О том и думать не хотелось.

– У каждого своя судьба.

Таскув вгляделась в одну пляшущую фигуру, в другую, пытаясь узнать. И вдруг отчётливо разглядела черты Урнэ среди неразличимых лиц.

– А разве ты не пошла против своей судьбы, когда убегала от шамана, который хотел тебя убить?

– Он не убил бы.

– Но ты сбежала.

То ли ветер пронёсся среди деревьев, то ли вздох.

– Да. Я тоже выбрала недобрый путь.

– Ты выбрала путь жизни. И я тоже хочу жизни для всех, кого люблю.

– Стало быть, это и есть твоё большое дело. Если ты справишься, то поймёшь, чего хочет твоё сердце. Я не могу тебя остановить. Но могу предупредить.

– Я буду осторожна.

– Тогда смотри…

Таскув очнулась в небе. Сильные удары крыльев отдавались в теле. Воздух надёжно держал её, стелился невидимой дорогой. Она видела Мань-Пупу-Нёр с застывшими на его вершине болванами. Шаман Торев с его братьями… Всё повторяется, но и приобретает новые черты. Не смелый воин спешит спасти невесту, а девица хочет спасти многих воинов. Таскув точно знала, куда лететь: духи указали путь. И скоро показалась гряда невысоких гор, что чертили границу земель вогулов и зырян. Словно в пушистые воротники, укутанные в леса. Точно серебром, обвитые реками. Мглистые и  суровые, так редко познающие тепло.

А после рассыпанными на прогалинах камушками завиднелись и паулы зырян. Большие, распухшие на благости, идущей от западных соседей. А после и первые пепелища, устроенные вогулами по самому восточному краю. Уже началось, уже полились ненависть и смерть неумолимой рекой, отравляя всё вокруг. И добралась уже до того селения, где жил Лунег. Таскув видела лагерь и войско вогулов. Часть его буйствовала в схватке с зырянами, а часть подтягивалась в хвост – прикрыть, поддержать.  С высоты не видно было крови, не чувствовалось боли. Но горели дома, и в грязи, втоптанные в неё, изломанные и разорванные, лежали тела невинных людей. Гнев не даёт заметить, как обиженный на зло отвечает ещё большим злом.

Таскув снизилась, пронеслась над головами воинов, пытаясь углядеть знакомые лица. Но где там: все они сейчас походили друг на друга, бурые от пролитой крови, искажённые яростью. Свистели стрелы: того и гляди зацепит случайно. Она вновь взмыла над лесом и скоро увидела поляну, где горел большой костёр. Искры носились над пламенем стаей мотыльков. Знаки расчерчивали землю вокруг, и некоторые заключали в себе кровавые жертвы, уложенные в строгом порядке.

Лунег камлал, он просил помощи у духов-покровителей, и воздух колыхался не только от жара пламени, но и от силы, что разбегалась от него в стороны рваными всплесками. Он не жалел себя.

Таскув села на землю в тени и перекинулась в человека. Сняла с ладони обмотанный вокруг пальцев ровдужный шнурок и вышла на поляну. Прохладный утренний воздух словно стекал по обнаженной коже, но чем ближе к костру, тем жарче становилось.

Лунег почуял её, медленно опустил бубен и обернулся.

В его серых глазах мелькнуло удивление и тут же пропало за подозрительностью и извечной усталостью.

– Сколько гонялся за тобой, а ты сама пришла, – он окинул её взглядом равнодушно, словно не было ему дела до женской наготы.

– Колдовство удумал? – Таскув кивнула на лошадиную голову, что, ещё сочась кровью, лежала на гладком камне недалеко от костра. – Много жертв. Много сил.

Она подошла ещё ближе, комкая в кулаке шнурок.

– Скоро пробудится великан Торев и его братья. Мои люди на пути к Мань-Пупу-Нёру.

Вопреки ожиданию, Лунег шагнул навстречу. Его боль ударила со всех сторон. Таскув увидела, как разрослась чёрная хворь в его нутре, не встречая более сопротивления.

– Жизнь положишь?

– Положу.

Она подошла почти вплотную. Шаман медленно втянул воздух носом и опустил взгляд на плечи Таскув и ниже. Он почти завершил ритуал, и если кто-то, кроме шамана, взойдёт на Мань-Пупу-Нёр, великаны и правда могут пробудиться. Чужаки не верили в эту легенду, но для их народов она была правдивей жизни.

– Тебе больно… – Таскув подняла руку и коснулась его впалой щеки.

– Неужели ты настолько добра или глупа, что решила помочь? – покрытая засохшей кровью ладонь шамана скользнула по талии.

Исходящая от него сила, разбуженная, растревоженная камланием, дурманила не хуже тех трав, что он бросил в костёр. Потому-то, верно, он так спокоен и будто бы пьян. К тому же не сошло ещё с него то особое состояние, когда шаман видит мир вокруг по-другому.

– Я помогу, – не отпуская его взгляд, шепнула Таскув. – Теперь – да.

Она склонила к нему лицо и, произнеся особый заговор, обхватила его запястье шнурком. Тот скрутился змейкой, точно живой, завязался накрепко. Но Лунег не отпрянул, даже не вздрогнул. И в следующий миг коротким ударом воткнул нож Таскув в бок.

– Мне должны были привести человека для жертвы, – размеренно проговорил он, удерживая её другой рукой. – Кого-то из вогулов. Может, даже твоего мужа. Но мне повезло больше…

Лунег отпустил Таскув, вынимая клинок. И тогда только глянул на шнурок, что остался на его запястьи. Попробовал сорвать, но не вышло.

– И чего ты хочешь? – он поднял взгляд.

Таскув отшатнулась, прикрыв рану рукой. Липкая кровь просачивалась сквозь пальцы, а от боли становилось багрово в глазах.

– Чтобы ты сдох поскорей, – выдохнула она.

И закончила заклятие.

“Всё, что твоё, станет моим”.

Лунег качнулся вперёд, словно его дёрнули за привязь. Попытался схватить Таскув, но она увернулась. Стараясь отринуть слабость в ногах, медленно пошла прочь. Силы шамана слишком неспешно наполняли тело, а жизнь через рану утекала быстро. Но всё же времени должно хватить. Она остановилась на краю поляны, наблюдая, как шаман, корчась от возросших мучений, пытается содрать свой же подарок с запястья. Вот он рухнул на колени, опёрся на руки,более не в силах встать. И Таскув тоже опустилась на траву: колени подгибались. Она закрыла глаза, стараясь направить жизненные потоки на лечение раны, но вовсе не была уверена, что сумеет помочь сама себе. Жертва не должна случиться! Но непослушные нити силы, что Таскув вытягивала из шамана, никак не хотели подчиняться. Кое-как​ ей удалось собрать их воедино и направить живительное тепло на кровоточащий порез. Показалось, кровь чуть унялась. Но не перестала течь совсем.

Лунег уже лежал на земле, не двигаясь. Таскув осторожно подошла и перевернула его на спину – успела только увидеть,как погас последний отблеск жизни в его глазах, и поток оборвался. Она отшатнулась, понимая, что первый раз в жизни убила кого-то. Не случайно, а задумав это заранее. Отстранённая мысль об этом не беспокоила её до того момента,как всё случилось, а теперь легла тяжким грузом на сердце. Кто знает, поможет ли его нести понимание, что сделано всё во благо?

Из глубины леса раздался стук копыт. Таскув повернулась и бросилась бежать. Попыталась обратиться соколицей – не вышло. Она споткнулась, упала, обдирая колени о ветки и корни. Встала и выдохнула, силясь успокоиться. Тогда только почувствовала, как изменяется её тело. Она продрался сквозь сеть ветвей, рискуя переломать крылья, и ринулась обратно, к лагерю вогулов. Предупредить, остановить битву!