Текст книги "Евсения. Лесными тропками (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 11
Сегодняшнее утро я встретила, не в пример прошлому – бодрствуя. Сидела на подоконнике и, обхватив руками одну ногу, болтала на улице второй – надо же начать первый день своей новой, не «сорной» жизни, подобающе. Какой бы короткой она в итоге не оказалась. На душе было на удивление тихо. Будто я зашла сейчас в высокую-высокую каменную башню, замкнула за собой дверь, а единственный ключ от нее выбросила в окно – далеко в пропасть... «Башня... Еще бы дракона огнеплюйного на цепь у входа посадила, для пущей уверенности. И чтоб все рыцари в округе от проказы слег...», – замерла моя нога в своем полете. – "Что там с этими рыцарями?.. А на... рыцаре?.. – невидяще вперилась я в оконный косяк, а потом громко выдохнула. – Заслонка... Жизнь моя, пожухлый лист... Ох, и рано ты помирать собралась, полуумная полудриада. А, вдруг, да, запасной ключик есть?.. Адона! – сдуло меня с подоконника, как раз в тот момент, когда раскаленное до красна, огромное солнце, начало свой подъем из-за гор...
Нянька моя, драгоценная, невзирая на "особость" дня или его "обыденность", каждое утро свое начинала еще раньше. Это исключением тоже не стало, окунув меня сразу с лестницы в густой оладьевый аромат. Я со всего маху чмокнула ее в разгоряченную жаром от плиты щеку и выдала последнюю новость:
– Адона, я больше не буду "платить" за свой покой. Всё, кончились мои туманные прогулки. И это решение – окончательное... Ты чего?.. – и замерла растерянно в крепких ее объятьях. – Адона... Это что? Ты меня сейчас жалеешь или так... радуешься?.. Радуешься?.. Нет, я же вижу, что, не жалеешь. А больше у меня вариантов нет... Ой, оладьи горят... Да, давай я тебе помогу...
А к тому времени, как вся моя последняя "туманная прогулка" была выложена дриаде вплоть до "убийственных" подробностей, в дом вошел батюшка Угост. Волхва не было на озере целую ночь. В общем-то, ничего необыкновенного – он часто по своим делам с закатом уходит, нам не докладываясь: куда и насколько. Но, теперь, по его хмурому обличью мы с Адоной, перекинувшись через стол взглядами, обе пришли к мнению: "Лучше помолчать". Хотя, думаю, у няньки моей это всегда удачнее получалось. А вот у меня и сегодня не вышло:
– А скажи ко мне, чадо, не поленись, – с расстановкой, начал батюшка Угост, усаживаясь напротив меня за стол. – Ты и в правду, решила участь свою еще более усугубить?
– Ну... Если вы про мой отказ от ночных хождений по... В общем, да, – лишь на последнем слове, осмелилась я поднять на старца глаза.
– Да, неужто? – удивленно всплеснул он своими жилистыми руками, заставив меня ответно вздрогнуть. – И как ты теперь бытность свою представляешь?
– Если честно, то, пока, смутно. Поживем – увидим.
– Ага... И долго ж ты "жить" вознамерилась? Або запамятовала, как корчилась на одре да стонала, Морану – избавительницу к себе призывая? – сощурился на меня волхв.
– Нет, от чего ж? Я все прекрасно помню... кроме своих взываний к языческой богине смерти, – неожиданно для самой себя, окрысилась я. – Но, к прошлому своему возвращаться не хочу. И не буду.
– Не будешь? Да что же ты за создание такое, безгодное, ежели за свою собственную жизнь побороться невмочь? Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам? Ведь только и требуется – приносить иногда дань к алтарю, да и бегай после по своим лугам.
– А если я не хочу больше бегать по "своим" лугам? Если я хочу и другие луга? И реки другие и леса? А уж, коли не выйдет у меня побороть свою... "проказу", тогда, пусть лучше смерть, – сопя от нахлынувшей злости и обиды, закончила я, невзначай бросив взгляд на застывшую у стола Адону. Дриада стояла сейчас, сбоку от волхва, сжимая в руках тарелку с оладьями и в глазах ее, зеленых, вперенных в старца, было столько ненависти, сколько я раньше никогда и ни у кого еще не видала.
– А я говорю, смирись! – отвлек меня в следующий момент сильный удар волховецкого кулака по столу. Кружка, стоящая прямо перед ним, высоко подпрыгнула и брусничный морс из нее, волной выплеснулся в мою сторону, заставив инстинктивно выставить перед собой ладонь... – Ча-адо... – замерли мы все трое пораженно, наблюдая за тем, как "клякса" из морса, зависнув перед моей рукой, дождем осыпается на стол. – Евсения, ты... – лишь, когда последняя из капель булькнула в тут же растекшуюся по доскам стола лужу, выдохнул волхв. – Ты подумай хорошо, а я... я тебе и вдругорядь... готов помочь, – встал он и быстро вышел вон, на улицу.
– Адона, а что это он так разошелся, а? – обернулась я к своей няньке. – А потом сразу стих? Признал родную магию?.. Только у меня, знаешь, такое чувство, будто батюшка Угост сильно испугался. И... – шлепнулся на стол рядом с лужей маленький кузовок, сопровождаемый выразительным Адониным взглядом. – За яйцами?.. Хорошо, хоть, доесть успела, – вздохнув, поднялась я с лавки...
И поскакала по уже привычной своей дороге: лес – тетка Янина – Любоня – лес, никуда более не сворачивая. Один лишь раз нырнула в узкий весевой проулок, пропуская, неспешно едущего по улице на своем гнедом, Леха. "Ничего так, с прямой спиной в седле сидит, кручины тяжкие к земле не пригибают, хотя...", – хмыкнула ехидно, на всякий случай, в ладошку. – мозг себе последний, наверное, доломал, вспоминая наши с ним "любовные" подробности", – и припустила дальше, в совершенно противоположном от бывшего ухажера направлении.
А вот у подруги моей пришлось встрять по самые уши. Точнее, мне сначала на них "сели". И, к сожалению, не Любоня. Потому как в тереме ее высоком второй день шло развеселое гулянье – "День рождения" дорогого жениха. У нас в веси такие праздники – не в ходу. Все больше "Дни" разных богов отмечаются, а вот здесь, видно, пришлось Вилу сделать исключение. Да, судя по "несвежему" румянцу порядника, оное ему явно, было в радость. А уж каким "радостным" был сам жених...
Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: "Где ж ее старшая сестрица". Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:
– Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом... а, потом посуду на кухне мыла и... да, еще курицу жарила, тоже на кухне.
– Понятно.
– А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а...
– А где ж он? – встрепенулась я.
– А-а, – смачно зевнула Галочка, – Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала...
Ну, я и посидела... недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье "пялиться". Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные... А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду... Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла...
– Ой, да что ж вы молчали то? – вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте. – Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, – и приподнялась с табурета.
– А не надо спешить... мама, – ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег. – Я сам... обслужу. Мигом, – и снова за ней исчез.
– Тетка Вера, – по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола. – Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.
– Ага, Евсенька. Будь добра, – каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.
А через мгновенье у меня самой взгляд... изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался – она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.
– Любоня! – голосом, каким орут: "Пожар!", возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой. – Я к тебе... в помощь.
– Евся! – голосом не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу. – Я здесь жарю... Матушка велела.
– Иди отсюда.
– Чего?
– Иди отсюда. Я сама... дожарю, – выдернула я из ее руки деревянную мешалку.
– Евся, а как же...
– Иди, – процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда. – В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.
Ольбег удивленно хмыкнул и, сгрузив на пол пустую бадейку, пристроился рядом, на освободившейся лавочке:
– Евся. Вас... тебя, кажется, так зовут? – всерьез заинтересовался он, теперь моей персоной.
– Ну да. Именно так, – внимательно разглядывая куски курицы на большой сковороде, протянула я, решая в это время: "Сейчас его усыпить или, когда подальше от горячей плиты будет". Ольбег же, не мешкая, продолжил:
– А почему ты у меня в гостях никогда не была? Подруги моей невесты – мои... подруги. Ты знаешь... – замахнул он одну ногу на другую и свесил с нее свои длинные руки. – Я всегда рад гостям. И у меня есть, чем их удивить.
– Охотно верю, – вариант с немедленным "усыплением" все навязчивее долбился мне в голову. – А вы, случайно, не вдовец?
– Я? Вдовец? – удивленно приподнял мужчина бесцветные брови. – Что ты, деточка. Я, конечно, понима-аю, про меня здесь, в вашей глуши, всякое треплют. Но, вот в чем не замешан, так во вдовстве. И если и могу... "замучить" женщину, то, только в одном месте. И я уверен, ты знаешь, в каком, – совсем уж похабно расплылся он, покачивая одним коленом.
– Это я такая догадливая или испорченная? – в ответ, сузила я на мужчину глаза.
– Ты, несомненно, полна всяческих достоинств. К тому же, в наш просвещенный век, даже ваша глушь живет в этом вопросе по-новому. Так что, еще раз тебя приглашаю: загляни на мой, пока еще, холостяцкий, огонек.
– Да что вы? Какая непосильная для меня честь, – ну, сволочь, держи. – Ой, а у меня на ладони перышко. Сейчас я его на вас сдую. Ловите... ртом... Ага. И главное, во сне вправо не кренитесь...
Любоню я нашла вскоре, все на том же длинном бревне за огородным тылом. Правда, на этот раз, без одуванного венка и в слезах:
– Ну, ты чего, подружка, – бухнувшись рядом, обхватила ее за вздрагивающие плечи. – Что, сильно худо?
– Угу, – пробубнила она в свои ладошки, а потом и сама меня обняла. – Ой, Евся, если б ты знала... Как худо то...
– Ну, а если худо, так откажись от него.
– От кого? – испуганно отстранилась Любоня, даже реветь перестала.
– От жениха, – опешила я.
– А-а... А я думала, ты про Русана... А его теперь и вовсе здесь нет, – всхлипнула, вытирая глаза.
– Я знаю. Мне Галочка сказала. И надолго он в Бадук сослан?
– Ты тоже думаешь, что Ольбег его специально туда спровадил?
– Не-ет, – удивленно протянула я. – Просто, слово вырвалось.
– Вырвалось... А я вот думаю, что специально... – протяжно вздохнула она, а потом, уж совсем неожиданно, расплылась. – Евся... А ведь тогда, в Купальную ночь... Он ведь меня нашел.
– Да ты что? – постаралась я удивиться.
– Ага... И ты знаешь, какой он... Он мне во всем признался. А потом... Ой, подружка моя дорогая, как же хорошо нам тогда было. И я так рада, что он у меня – первый, мой единственно любимый мужчина... Но, я не думала, что после той ночи... Я теперь совсем не могу его терпеть, своего жениха. Раньше, до рук Русана и губ его ласковых, думала, что смогу. А теперь точно знаю, что нет на то сил моих, – полился новый ручей из слез.
– Любонь, ну а, если, ты это знаешь, так почему ж не откажешься от своего замужества? И вообще, что Русан про все это говорит?
– Русан говорит, что... – вдруг, замолчала она. – ... Он говорит, что любит меня.
– А еще что говорит?
– И все, – расширила она на меня глаза.
– Как это, "все"? Раз любит, пусть сам тогда и женится. Ты ему говорила, что Ольбег тебе не мил?
– Не-ет. Так-то ж и так понятно. Иначе, разве б стала я с другим втихомолку любоваться? Для меня то – святой запрет, непростительный. До свадьбы – можно. Но, только с любимым... Или с женихом, – потерянно выдохнула она.
– С двумя сразу что ли? – недоуменно скривилась я. – В твоем-то случае так и получается. Любонь, чего ты молчишь?.. Ольбег что, тебя в кровать затащил, пока у вас столовался?.. Любоня?
– Нет, – отрешенно качнула она головой. – Но, он меня в гости к себе зазывал. И сказал, чтоб я вечером приезжала, после заката. И без Галушки.
– И что, ты так и сделаешь? – даже перехватило у меня дыхание.
– Евся... – тихо начала она, уставясь в одну точку. – Знать, у меня судьба такая – любить одного, а терпеть ласки другого. Вот завтра и поеду, сюрпризом. Он их любит. Потому как выбора иного у меня нет... Ты только не перебивай и не горлань на меня. Я до конца сказать хочу... Мой отец, Евся, Ольбегу очень обязан. Тот его в долю возьмет, как только я в Букошь съеду. Ты ведь сама знаешь, здесь, в Купавной нам хорошо жилось, но, то – не вечно. Скоро все молодые отсюда разбегутся и забудут старых богов. В прошлом году трое уехали – на месяц, на заработки. Да так никто из них обратно не вернулся. А в этом... Вон, даже Лех твой в наемники собрался. А за ним следом остальные потянутся. Кто – к соседям. Кто еще дальше. А что с весью станет? Кому будет нужен порядник без нее?.. Я не могу пойти против родительского благополучия. Им еще Галушке жениха достойного искать. А Русан... Русан так и будет для меня всю жизнь самым – самым. Вот и все... Теперь горлань, сколько душе угодно.
– Да что-то... не хочется, – откинулась я спиной на забор, подняв глаза к вечно бегущим по небу облакам... – Скажи мне, Любоня. Только честно. А, если б, Русан тебя сейчас позвал за собой. Хоть куда, но, за собой, пошла бы? – подружка с ответом промедлила. И я лишь услыхала сначала, сбоку от себя, очередной ее прочувствованный вздох, а потом, чуть слышное:
– Да. Кинулась бы...
– И еще скажи, что бы ты своему жениху, многоуважаемому, ни за что не простила?
А вот теперь она ответила сразу:
– Измену с нелюбимой. Потому как все остальное изменой не считается... Евся...
– Ага.
– А ведь я права была, – усмехнулась, вдруг Любоня.
– Поздравляю тебя. И в чем?
– Дрались в Солнцеворот из-за тебя.
– Да что ты? – отстраненно отозвалась я, думая в это время о своем.
– Ага... А еще, знаешь, что?.. Той драке, уж прости, но, я поспособствовала. Я просто, когда мы с чужаком этим, Стахосом, к костру пришли, сгоряча выпалила, что у вас с Русаном любовь. Ну, я ж тогда так и считала. А он сразу развернулся круто и назад к лавочке пошел.
– Ну, ты, подруга, и дуреха.
– Еще какая. Только я к чему это говорю. Ты ж теперь, наверное, тоже здесь не останешься, в своем лесу. Ну, мне так кажется.
– А кто его знает... – глубокомысленно вздохнула я и со смехом обхватила за плечи свою "дуреху"...
Домой, в "свой лес" я, в итоге, вернулась лишь к вечеру, проведя почти весь день, вначале с Любоней, а потом и с остальной женской частью ее семьи. Лично пронаблюдав торжественный вынос надежно спящего жениха в рыдван, а потом и его, не менее торжественное восвояси отбытие. И, хоть подружка в купе со своей матушкой косились на меня с едва заметными улыбками, вопросами лишними не обременяли. И на этом спасибо – звание "внучки местного волхва" мне и не такое порой дозволяло проделывать (правда, лишь благодаря местной магической малограмотности).
А, почти у самого дома меня саму поджидал сюрприз в виде нервно подергивающего хвостом Тишка:
– И сколько можно тебя дожидаться? – первым делом пробурчал он. – Давай за мной.
– Куда? – напротив, тормознула я посреди тропки.
– Я же сказал – за мной, – бросив суетливый взгляд назад, схватил меня Тишок за руку и с силой потянул в лес. – Мне Адона велела тебя туда свести. И больше ничего у меня не спрашивай, – предупредил, как раз вовремя, вынудив (раз Адона так велела), лишь шустро бежать следом. Правда, недалеко.
Да, в этой части леса я и раньше бывала, немного южнее истока Тихого ручья, в самой тенистой гуще древних дубов. И даже название ему придумала: "Сказка". Из-за мягкого мха, обволокшего своим густым ковром не только землю вокруг, но и сами "седые" деревья. И дуб этот, наполовину поваленный грозой видала, но, чтоб такое...
– Тишок, что дальше? – открыв рот, застыла я перед настоящим лиственным "шалашом".
– Ныряй вовнутрь. Будешь сегодня здесь ночевать.
– С чего бы? – уже на изготовке, развернулась я к бесу.
– А это уже лишний вопрос, – подтолкнул он меня сзади. Не ожидая такого бесовского "обхождения", я тут же, на первом шаге, запнулась, да так и рухнула на колени... посреди просторной лежанки из матраса, накинутого покрывалом, а поверх еще и пуховым одеялом. В довершении всего разглядела и гостеприимно взбитую подушку. – А вон там, в стороне тебе пирожки со щавелем и молоко в крынке, – сглотнув слюну, оповестил меня бес.
– А ты чего замер? Залазь. Вечерить будем, – с готовностью сбросив туфли, вступила я в новое звание: "Сказкина хозяйка". – Располагайся, подельничек...
Подельничек... Он уж давно удрал, прихватив кузовок с яйцами, и пожелав на прощанье "ночи без снов". А я все так и лежала, свернувшись клубочком под теплым пуховым одеялом. Хотя, дриады холода не боятся. Но, само знание того, что для меня его приготовили любящие руки, грели этим одеялом мою душу, не только бренное тело... Лежала и слушала ночной лес. И древнего дуба, давшего мне сегодняшний кров. Он сначала долго молчал, а потом лишь спросил своим тихим, скрипучим голосом: "Почему ты здесь?". "Не знаю", – ответила я. И это было правдой, а потом и сама его спросила: "Как ты живешь?" А дуб проскрипел: "Завтра придет дождь. А сегодня ты спи". Вот и весь разговор...
Но, мне не спалось. Наверное, если б была я полноценной дриадой, все было бы проще, а сейчас... Вспомнилась Любоня, сказавшая много правдивых слов и о веси и о древних богах, в вечность которых с каждым годом верится все сложнее. Уж я то, как внучка волхва, это точно знаю. И тут же вспомнился он сам с его гневными словами: "Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам?". А в чем она, эта сила? Моя сила? Вот, у подруги моей она в любви. Это я тоже точно знаю. А у Адоны она в чем? У Тишка? Да и у самого волхва?.. А потом я подумала, что, если мне станет, действительно худо, то, наверное я тогда и вспомню лишь о том, что даст мне силы бороться... И, вдруг, вспомнила Стахоса... И в этот самый момент, где-то на грани слуха, уловила легкий немудреный мотив... Отбросила одеяло, и, склонив голову набок, опять постаралась прислушаться, усердно хмуря лоб. Звук стал отчетливее. Он будто звал кого-то, то прерываясь, то вновь возобновляя переливы, как имя, что кричат в ночи, останавливаясь лишь, для того, чтобы набрать в грудь воздуха... и снова крикнуть... Евсения... Нет, я точно рехнулась. Потому что, спустя всего несколько мгновений, уже неслась меж деревьев на этот звук... На этот тихий зов...
ГЛАВА 12
Я неслась по ночному лесу. Неслась по следу незатейливой музыки, даже не задумавшись и на долечку, что ждет меня на другом конце ее узкой светящейся ленты. А когда, вынырнув у самого края холма, замерла, пытаясь вглядеться в темень ночи, лишь облегченно выдохнула и вновь припустила по склону... Ну, конечно, кто ж еще это мог быть... Стахос, стоящий у тына, посреди спящего луга, обернулся ко мне и оторвал от своих губ свистульку. Потом улыбнулся, как-то неуверенно:
– Я решил, что, чем больше думаю, о том, "кто ты", тем меньше мне хочется знать ответ.
– Ты пришел сюда, чтобы об этом сказать? – подошла я к мужчине вплотную, выравнивая дыхание.
– Не-ет. Я, в конце концов, и сам понял, что мне это совершенно безразлично.
– А-а... Тогда, зачем ты здесь? И откуда у тебя мой кентавр?
– Так это кентавр? – усмехнулся, вдруг, он и покачал головой. – Понятно... Я его случайно нашел в траве, недалеко от вашего дома, когда днем к тебе приходил. А тебя не было.
– Так ты еще и днем приходил?
– Угу. Познакомился, точнее, пытался познакомиться, с твоим дедом. И ты знаешь, вы с ним похожи.
– Интересно, чем? – с прищуром посмотрела я на мужчину.
– А он тоже меня прогонял, – засмеялся Стахос. – А потом вслед еще крикнул, в ответ на мой вопрос: "Почему мне нельзя с тобой видеться".
– И что именно? – вмиг насторожилась я, прекрасно зная силу волховецких проклятий.
– Он крикнул... – припоминая, скосился в сторону Стах. – "Понеже, ты, кмет... нахвальщик". Да, точно так. А что это означает?
– Сущую правду в твоем случае, – выдохнув, облегченно засмеялась я, откинув назад голову. – Он сказал: "Потому что, ты, парень – нахал".
– А-а-а... Ну, здесь, я согласен. Только, причина не уважительная. Нужна другая.
– И какая же?
– Какая? – всерьез задумался мужчина. – Я такой не знаю. А ты, Евсения? – с улыбкой посмотрел он на меня.
– О-о... У меня их – целое озеро. Да только... – смолкла я, а потом, вдруг, сама ошалев от собственного желания, сделала последний, разделяющий нас шажок, и ткнулась лбом в плечо Стаха. – Да только я не хочу назад на то озеро. А что будет дальше, совсем не знаю.
Мужчина от неожиданности замер, а потом, осторожно, будто боясь поверить в произошедшее, прижал меня к себе:
– Евсения, позволь мне сказать то, что я знаю?
– Говори, – вздохнула, не отрываясь от его тепла.
– Мы с Храном приехали сюда, в Букошь, по одному... очень важному делу. И я ему посвящал все свое время, ни на что другое не отвлекаясь и думая лишь о том, как бы поскорее с ним покончить и отсюда свалить. А потом...Ты меня слушаешь?
– Ага. Вы здесь – проездом. Я поняла.
– Ну да... – вздохнул Стах. – А потом я встретил тебя. И как-то все сразу изменилось. Встало с ног на голову: и где теперь самое главное, а где – второстепенное?.. Евсения, я не знаю, кто ты, но, я уверен в тебе, как в части собственной души. Потому что ты и есть – я, моя душа. Как отражение в божественном зеркале... Ты меня понимаешь? – склонил он ко мне голову.
– Я – это ты?
– Да. Как две половины одного целого. И я... я люблю тебя, моя единственная половина. И хочу, чтобы все твои беды и страхи стали и моими. Чтобы я смог тебя от них защитить.
– Стахос, – отстранилась я от него. – Ты не ведаешь, о чем говоришь. Какие "беды" собрался на себя взваливать. Ты сам – одна большая "ходячая неприятность". А тут еще мое... Что? – и замолчала, глядя в прищуренные глаза мужчины. – Почему ты на меня так смотришь?
– Ты знаешь, Евсения, – качнул он головой. – Я, почему то думал, у тебя будет... немного другая реакция на мое признание в любви. Или ты мне не веришь?
– А-а-а... – растерянно протянула я. – Ну так, понимаешь... Я тебе верю... А что я должна была сделать?
– Ну, – убрал он с моего лба выбившуюся прядь. – Ты должна была поблагодарить меня за оказанную этим признанием честь. Это сначала.
– Так, я тебе благодарна, – согласно кивнула я. – Что дальше?
– А потом заявить мне об ответных чувствах, если, конечно, они у тебя есть. На что я очень сильно надеюсь. Иначе, в противном случае мне придется тебя просто привязывать к Капкану.
– Меня привязывать к капкану? – открыла я рот.
– Ну да, к его седлу... веревкой... Так коня моего зовут, тебе уже знакомого, – во весь голос захохотал он, прижав меня к себе еще сильнее.
– Ну, надо же, какие вы прыткие... вместе с конем, – совершенно справедливо возмутилась я, уперев в мужскую грудь руки. – Ты сначала со своими бедами разберись, а потом чужие разрешай.
– Евсения, ты о чем?.. А-а, понял, – растаяла на лице Стаха улыбка. – Мы нашли на утро в канаве следы от двух человек, которых ты оттуда... вспугнула. И там же камень из клумбы.
– А почему сразу я? – припухла я под пристальным мужским взглядом.
– Хран тебя узнал. По свисту. Ты и у реки так же лихо свистела, когда меня на берегу бросила.
– Не бросила, а оставила... с уведомлением. И вообще, давай с тобой договоримся.
– Та-ак. Это, хоть и не ответное признание, но, уже плодотворный диалог. Я тебя внимательно слушаю, Евсения.
– Плодотворная – картошка зимой в погребе, а я тебя, уже в который раз просить буду, – в ответ, тяжко вздохнула я. – И, если ты меня и сейчас не послушаешь... Стах, не приходи больше сюда. Я сама тебя найду, как только... смогу.
– Это и есть твоя просьба?
– Да. И очень серьезная.
– Хорошо, – склонил голову набок мужчина. – Тогда и ты мне пообещай, что обязательно это сделаешь.
– Торжественно клянусь. Если ты мне мою свистульку вернешь.
– Ты же ее выбросила?
– Погулять выпустила, попастись в травке. Это же – кентавр.
– Кентавры – не кони. Они в траве не пасутся, – серьезно заметил Стахос, а потом качнул головой. – Ладно, забирай. Только, она-то здесь причем?
– А вы теперь с этим кентавром для меня – одно целое. Я по ней тебя и найду.
– Понятно, – внимательно посмотрел на меня мужчина. Ну, не объяснять же ему на пальцах, в самом деле, как моя магия действует. Да и вообще, не время сейчас этим заниматься:
– Стахос, мне пора, – заглянула я в его бездонные глаза. – Скоро рассвет.
– Ну да, – вздохнув, окинул он взглядом небо над моей головой. – Значит, вариант с веревкой точно, не наш?
– Сам ей обмотайся. Вдруг, по дороге в Букошь заснешь, – освободилась я из теплых мужских объятий, тут же зябко передернув плечами. – Прощай, Стах.
– До свидания, Евсения. И помни, я тебя нашел. А значит, не потеряю. Даже без свистульки...
Обратно я уже не спешила, аккуратно прыгая по камням вдоль Тихого ручья. Временами на них же замирала, повторяя шепотом свои слова Стахосу и его мне ответы. Шла и... как это... слово умное... анализировала. Да, приводила в порядок собственные, незнакомые мне мысли и ощущения после этой встречи у орешникового тына... Ведь, почему мне больно резанула по сердцу увиденная утром картина на подружкиной кухне? Да потому, что, даже сквозь дриадский охранный инстинкт, приглушающий происходящее, даже сквозь пелену наброшенной личины ощущала всегда мерзость и холод от чужих, нежеланных прикосновений. А сейчас... А что сейчас? Сама же к "чужаку" в объятья и нырнула. И выбираться из них не спешила, вдыхая запах мужского, пряного тела. И если раньше "принимала" в Стахосе лишь его удивительные глаза, пробудившие меня от многолетней "сорной" спячки, то теперь, с изумлением начала понимать, что и он сам, весь, целиком: с руками, телом и голосом мне тоже благоприятен... Вот ведь, дела...
– Но, целовать я его все равно не буду. Если конечно, выживу, – уверив саму себя, рухнула, наконец, на мягкую лежанку. И тут же, едва успев запахнуться одеялом, провалилась в предрассветный сон... Без всяких сновидений...
Дождь пришел в заповедный лес с востока. Переполз, вместе с низкими тучами через Рудные горы и к обеду совсем разошелся, стуча каплями, по черепичной крыше и змейками стекая по окнам. Озеро накрыло туманом, сквозь который мутным пятном над водой темнел мой камень. И во всей этой, окружившей дом, седой пелене казалась сейчас совсем уж нереальной звездная ночь на клеверном лугу... Только лишь маленькая деревянная свистулька, мой ручной кентавр, твердил об обратном. Правда, молча... Пригревшись в сжатой руке...
– Адона, мне сегодня вечером нужно будет уйти... в Букошь, – дриада оторвавшись от своей вязки, передвинулась ко мне по лавке, и внимательно посмотрела в глаза. Я же свои, напротив, отвела к водяным струйкам на стекле. – И спасибо, что не спрашиваешь: зачем и к кому...Ты знаешь... Это, наверное, странно, но, я теперь совсем не чувствую себя свободным лесным духом. Все время хочется чего-то. Так хочется, что сердце ноет... А чего, сама не пойму. А ты?.. Ты когда-нибудь была свободной? – нянька моя вздохнула и снова вернулась к своему занятию, ловко выводя крючком зеленые ниточные узоры. – Адона. У нас с тобой все будет замечательно... Ну да, особенно, когда я надену свой новый ажурный жилетик. А к вечеру не успеешь закончить?.. Хотя... И так сойдет...
А вот с Тишком все так гладко не вышло. И бесенок за свою услугу проводника запросил с меня полный отчет о намерениях:
– Да что ты ко мне пристал то? – отмахиваясь в который раз от его возмущенного верещания, тормознула я посреди тропки и уперла руки в бока. – Может и сам тогда разоткровенничаешься и поведаешь мне, отчего я "бестолочь тиноглазая"?
– А то ты сама не знаешь? – фыркнул в ответ бесенок, тоже подбоченясь. – В такое место, в такое время, с такими бестолковыми мыслями в голове. Мало тебе этого?
– А знаешь что?.. Скачи ко ты обратно. И без тебя управлюсь, – прищурила я на него глаза.
– Ага. Сберегла собака нос – прищемила дверью хвост.
– Выкручусь, как-нибудь, – только и буркнула я, вновь срываясь в путь.
– Постой!.. Бестолочь тиноглазая... Здесь "нырять" будем. И чтоб слушалась меня. А то брошу и останешься и без носа и без хвоста.
– Вот, давно бы так, – не останавливаясь, свернула я влево. – Теперь рассказывай, по какому поводу больше всего верещал, – бесенок хрюкнул, намереваясь, видимо, ехидно усмехнуться, и выдал:
– Всему свое время.
Время настало сразу, как только мы, вынырнув из туманного коридора, затаились у высокого каменного забора. С обеих сторон нас надежно сейчас скрывал густо разросшийся орешниковый подлесок, позволяющий, однако, моему проводнику назидательно прогуливаться мимо моей персоны и вполголоса внушать:
– Евся, у Ольбега этого ведь не только огорожа такая, но и сами хоромы. Ты это понимаешь?
– Теперь, да, – кивнула я, старательно водя взглядом за бесом. – Значит, нырять сквозь стены не получится.
– Ага, – застыл на мгновение Тишок. – Потом собаки на улице. Они тебя и незримой учуют.
– Ну, с ними-то я всегда договорюсь. Это не кошки... стервы трусливые.
– Да что ты? – оскалился бес. – А почему ж ты с ними не договорилась, когда они меня на яблоню Теребилину весной загнали?
– А то был глубоко воспитательный момент. И вообще, не о нем речь. Что еще? – добавила с нажимом, глядя в прищурившиеся нехорошо бесовские глаза.
– А и всё... Только напоследок хоть мне скажи: как жениха компрометировать будешь? До приезда подружки управишься?
– Надеюсь. И разберусь на месте, – бросив ответы на оба вопроса, двинула я вдоль забора. – Тишок, а у тебя спросить можно? Откуда ты про все это знаешь? – но, ответ неожиданно, получила сама, едва высунув из-за угла нос. – Жизнь моя, пожухлый лист... – в это самое время, с другой его стороны, дом Ольбега покидал батюшка Угост...Ну, значит, будет у меня резон еще на пару вопросов к здешнему гостеприимному хозяину.
