Текст книги "Евсения. Лесными тропками (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 8
Утро, солнечное, с летящими по небу облаками – бабочками и, едва ощутимым, ласкающим лицо, ветром... А еще запахи, смешанные им же, собранные в один благоухающий букет из трав, цветов, прохладной озерной воды и листьев деревьев, омытых ночным дождем. Все это ветер сейчас порывом бросил в меня, стоящую у распахнутого окна, заставив вдохнуть полной грудью, а потом, с глубоким стоном, но, все ж выпустить из себя наружу:
– Солнцеворот, чтоб тебя... Адона! Где моя старая, "специальная" рубаха?!
Солнцеворот – купол жаркого лета, самый любимый и разгульный праздник для всех, без исключения в веси Купавной. Символ единения природы и человека, огня и воды, скромности и вседозволенности. День предвкушения волшебства и ночь, им до краев наполненная... И мои самые ненавистные сутки в году. Потому, как по моему же глубокому, дриадскому убеждению, обильное обрывание цветов, веток и сучьев совсем не означает слияние с матушкой – природой, а, вовсе даже наоборот – прямое над ней надругательство. Что же касается всего остального... то, здесь мне, пока, вплоть до этого года всегда удавалось очень вовремя смыться. Но, и не пойти, однако ж, на высокий берег Козочки, было нельзя. Это понимал даже сам волхв, первым отдающий дань местным языческим гульбищам. Что же касается дня сегодняшнего... Лех... И как я про него забыла? И как рано и некстати вспомнила...
– А-ай! Адона! Да я про него тебе вообще ничего говорить не буду. Хотя... по-моему, это я уже обещала... И откуда такая, вдруг, к этому дурню благосклонность?.. – дриада хмыкнула и вопросительно оттянула мои волосы в разные стороны. – Ну так, как обычно в этот день – одну девичью косу. Э-эх... Скорее бы все закончилось. У меня что-то на душе не спокойно... Чего?.. Ну да, я и это уже говорила... Говорю, каждый год... – обреченно вздохнула, колупая ногтем макушку деревянного кентавра. Потом поднесла свистульку к губам и в который раз, не решилась. А все из-за этого "чужака". Осквернил собою мою "мечтательную" игрушку. Как я теперь на ней дудеть буду, с моим-то главным жизненным принципом?.. Мысли, вдруг, подхваченные сквозняком, понеслись вон из распахнутого окна, и на душе от этого стало, от чего то, еще тревожнее. – Адона, а кто такой "бер"? Ты не знаешь?.. Нет? – и потому, как нянька моя драгоценная быстро отвела от моего зеркального отражения глаза, поняла – еще как знает, но, мне от этого ее знания, уж точно ничего не перепадет...
До самого обеда я усиленно делала вид, что вся остальная часть суток ничем особенным мне не грозит, успев навести чистоту в своей чердачной светелке и попутаться под ногами у замешивающей тесто на праздничный земляничный пирог Адоны. Но, после того как солнце, указующим перстом зависло над самой крышей нашего домика, поняла – пора. Натянула на себя специальную для такого случая, льняную рубаху, удовлетворенно отметив, что оная не застревает на округлых моих выпуклостях. Лишь с каждым годом все короче становится. От этого и боковые разрезы – все выше. Ну да, ничего – с цветными чулками в самый раз. Правда, я, все ж, позволила себе отступную "вольность" – навесила на вышитый пояс маленький узелок. А как же иначе, когда одёжные карманы в веси Купавной почти ересью считаются? Где же при таких канонах бедной дриаде свои... Ну, да, это секрет, чего я там ношу. И уж точно, не для Адониных зеленых глазищ...
До кромки леса меня подвязался провожать Тишок. Заметно притихший после вчерашней нашей с ним "познавательной" беготни. Я его подвиг оценила и тоже решила обещанный серьезный разговор (пытку с пристрастием) пока на время отложить.
– Гуляй, Евся, ни о чем таком не думай, – сосредоточенно жуя по дороге кусок Адониного пирога, внушал он мне. – А если что, в лес беги. А уж я здесь твоих женихов встречу со всем почтением и такие мороки им наведу, мать потом родную за корягу принимать станут.
– Ага, – тоже с полным ртом, лишь вздыхала я. – А батюшка Угост уже отбыл в свои поля?
– Так давно, – неопределенно махнул лапкой бесенок. – Он в этот раз аж за сам Вилюй. Там, говорят, одолень-корень в Змеиной проплешине совсем необыкновенный. Тем более, в такую-то ночь. А обратно уж я его, своей тропкой провожу, перед самым рассветом... Евся.
– Что? – тормознула я, у самого края холма. – Ты там того... через костер прыгать не ленись, да в хороводах этих тоже, хотя бы, вначале. А то, сама знаешь – народ здесь дремучий. Попробуй потом докажи, что, не ведьма, раз в разгуле этом не участвуешь.
– Тишок, ведь не первый год. Не переживай. Как-нибудь... пропрыгаю ночь, – в ответ лишь усмехнулась я и в доказательство, резво поскакала вниз по тропке. Но, направилась не к назначенному месту у Козочки – туда еще было рано. А – прямиком вдоль огородов и в высокий порядничий терем. Там у нас, у "девиц-купальниц", было сейчас место сбора. – Ну что ж, поиграем опять в чужие игры...
Тетка Вера, хлебосольная Любонина матушка, сразу усадила меня за стол, из-за которого я сначала со своей подругой и перекрикивалась. А потом явилась и она сама... тоже в своей прошлогодней рубахе. И, глядя на всех исподлобья, прогундела:
– Ну вот, глядите... Никуда не пойду.
– Ежели, не треснет по швам, считай, свезло, – хмыкнула, болтающая на лавке ногами, Галочка.
– Ничего, тебя такое же "счастье" ждет, – отомстила ей тут же Любоня, скосясь на выдающуюся материнскую грудь, а я в это время подумала, что, для бедного Русана такая "смело обрисованная" картина, точно – смертельная магия... Кстати...
– Любонь, ты чего это, стухла? – не преминула хмыкнуть и я. – Да твои подружки весевые только лишь мечтают о таком... богатстве. Иначе не бегали бы к Адоне за травой для "Мятницы [22]22
Старинное зелье, применяемое девицами с целью увеличения груди. Так как иметь оную меньше современного четвертого размера считалось личным позором. В его состав входили: три ложки женского молока, ложка меду, ложка растительного масла и кружка отвара мяты перечной.
[Закрыть]". Так что, единственное, что тебе сегодня грозит – лишний съурок, – на этих моих словах, тетка Вера охнула и скоро скрылась за занавеской, а я, уже более вкрадчиво, продолжила. – Ты мне лучше скажи, сегодня ночью – с личной охраной или без?
– С ним, – в конец опечалилась подруга. – То есть, с охраной.
– Так это же... в общем, тогда точно, бояться нечего, – едва сдержала я свою радость, а Любоня пристально на меня глянула:
– А что толку, если...
– На-ко, деточка – соль в мешочке за пояс засунь. Верное средство. И в правду, Евсенька, могут...
– Да, матушка! – уже со слезами на глазах взвыла Любоня, и в развороте к двери, чуть не сшибла собственного, входящего в дом, отца.
– Пока не треснула, хм-м, – констатировала со своей лавки, провожая сестру взглядом, Галочка...
"Весевые подружки" Любонины явились, как только мы с ней, вороченной с крыльца, поднялись из-за стола. Точнее, оттуда выползли. И я себе мысленно тут же, дала зарок – через костер прыгать, все ж, поостеречься. Иначе, до другого его края, боюсь, не долечу. А потом все, впятером, двинули на первую свою ритуальную миссию – портить цветущий, предгорный луг. На языке же местных жительниц сие занятие гордо именовалось "плетением купальных венков". И подходили они к нему со всем радением. Будто в итоге приз полагался за самый разлапистый. Лично я бы такой конопатой Омелице отдала, родной сестре Осьмуши. Уж как она старалась лопухи вплетать, едва вся ими не накрылась в своей разнотравной "кочке". А вот Любоня моя решила в этом году обойтись скромным головным убором (неужто, мои назидательные беседы на пользу пошли?).
– А мне-то зачем?.. Я свои венки уже отплела, – ну, хоть такая причина.
– Ты-то, да-а, – протянула ей в ответ долговязая Рексана, примеряя свой, с торчащими во все стороны стеблями медвежьих ушек. Потом скривилась недовольно и вновь его с головы стянула. – А вот, Евся чего не старается? Или, тоже... отплела?
Ох уж мне эта "жердь в юбке"! Да пусть она прямо сегодня Леха под ручку уведет. Видная была бы пара – с другого конца веси обоих видать.
– Я так быстро, как вы не умею. Да и лопухи уже закончились. И вообще, мне мой очень даже нравится... Ой... развалился.
– Дай, я скреплю, – со смехом забрала у меня чабрецовую "косу" подружка, на которую занятие наше подействовало, явно, успокаивающе. Однако, пятая наша "купальница", Зорка, неожиданно выдала:
– Ты чёй-то? Нельзя! Жениха у нее отвяжешь. Да, ведь, Омелица?
Мы с Любоней переглянулись на это дело и одновременно с ней прыснули:
– Нужна мне такая... хлопотная оказия, к тому ж, с отбитой метлой головой. Да, Евся?
– Ну, некоторым невестам, головы мужские – не главное. Да, Рексана?
– Вообще не ведаю, про что вы глаголете... Подымайтесь, – нервно подскочив из примятой травы, заслонила та собой закатное солнце. – Тебе, Любоня, еще столб на берегу наряжать...
Обратно мы возвращались уже поголовно украшенные. Правда, у дома Любони пришлось разделиться, по причине очень даже приятной. "Причина" эта, терпеливо отсвечивала лысиной, и в виду отсутствия других достойных объектов, "охраняла" палисадниковую ограду. Подруга же моя отреагировала на нее вполне предсказуемо (надеюсь, только для меня), скоренько залившись румянцем. Мне же пришлось, тоже скоренько, любопытных девиц, вдоль улицы за собой дальше увлечь. Лишь помахав на ходу замершей, напротив друг друга парочке... "Или мне показалось, как тетка Вера на них "тепло" из окна глазеет?.. Да, наверное, показалось"...
А мы дальше двинули. Под приветственное сопровождение всех встречных – поперечных. Только лишь собаки (сталкиваясь с моим выразительным взглядом) от комментариев воздерживались. И по ходу пополнившись еще на четверых, разновозрастных невест и одну, никогда не грустящую вдову, немедля затянувшую песню, наконец, дошли до противоположных весевых ворот.
А вот тут возникла и моя "приятная" причина от шествия отойти – ожидающий у левого воротного створа Лех. И, не скажу, чтоб терпеливо. И совсем уж, ничем не отсвечивая. Разве что, зубами сверкнул один раз, когда оскалился. Да и то, как то, не по-доброму (или, просто, у меня настрой такой?).
– Евся, – выступил он на встречу, перегородив собой проход. – Я дождался. Дальше вместе идем? – вот ведь, оптимист.
– Ага. Только, не к реке. Мы ведь с тобой поговорить должны? – прищурилась я на него сквозь мелкие фиолетовые цветочки. Лех в ответ, сразу сник:
– Ну да... Значит, будем разговоры разговаривать?.. Что ж, пошли, – и первым свернул вдоль внешней изгороди. Я же понуро поплелась следом, успев лишь отметить, как запнулась, провожая нас взглядом Рексана. И где в этой жизни справедливость?..
Вскоре, из высокой травы мы выгребли на обкошенную полянку со стоящим на ней, прошлогодним, "общипанным" стожком. У него парень и приземлился, кивком пригласив туда же меня. А когда оба уселись, друг напротив друга, выжидающе застыл. Так, это и правильно – у него-то на грядущую ночь совсем другие фантазии были. Значит, мне и начинать:
– Скажи, Лех, почему ты ко мне... прилепился? – после глубокого вздоха открыла я, наконец, рот.
– Так, я не только "прилепился". Я ведь жениться на тебе хочу, – обиженно фыркнул тот.
– А жениться почему?
– Почему? – недоуменно переспросил парень, видно, посчитав, сей вопрос – очередной бабьей дуростью. – Потому что ты... пригожая. Самая пригожая в нашей веси. Да и не только в ней. Я же много, где бывал.
– Ну, предположим.
– Чего мы с тобой сделаем?
– Допустим. То есть, хорошо, – спешно поправилась я. – А еще почему?
– Ну-у... – на этот раз на обдумывание ответа ушло времени больше и парень, в пылу старания, даже выдернул из стожка соломину, а потом ее в рот засунул. – Потому что ты... бойкая. И-и... Да, Евся! Неужто, тебе мало? Ведь всем дОлжно когда-нибудь обженяться? Вот я тебя и выбрал, давно, еще в десять лет. Всем надо от родичей своих отходить, жить своим домом и детей делать. Потом, хозяйство свое завести. Какие еще тебе нужны причины?
– Действительно... – сдвинула я брови. – А если я не хочу?
– Чего не хочешь? Ты себе кого другого приглядела? Евся, говори! Кветана этого, прыщавого або Лесьянку – дудкодува голоштанного?!
– А что это ты так раскричался? – вскинулась и я в ответ. – А если я вообще, в принципе, да, тьфу, просто, не хочу обженяться? Ни с кем?
– Евся, ты часом, не рехнулась, против бабьей судьбы переть?
– Бабьей судьбы?.. Может и рехнулась. Да только, это мое окончательное и бесповоротное решение.
– Да неужто? – недоверчиво сощурился на меня Лех. – Ты гляди, я тебе все одно, здесь ни с кем любоваться не дозволю.
– Да больно надо. Я, может, вообще, в отшельницы уйду, на Охранное озеро. И буду там одна жить. А ты, лучше весь свой пыл к другой примени. Лех, я тебе по дружбе советую. Вон, взять, хоть, Рексану. Ведь она давно с тебя глаз не сводит. И тоже хочет и детей... наделать и дом, и хозяйство чтобы. С тобой, Лех. А про меня забудь. Иначе, я уже по-настоящему разозлюсь. Так и знай.
– Рексану? – рассеянно переспросил парень. – Нет. Она мне не люба. У нее твоих глаз нет и... волос и... губ и... – медленно опустил он взгляд еще ниже. – Евся, мне ты нужна.
– Лех, ты чего? – попятилась я от нависающего надо мной мужчины. – Лех, зашибу ведь.
– А пусть, – решительно ощерился он. – Пусть, хоть один раз, хоть последний, но, будешь сегодня моей. В такую-то ночь все зароки нарушаются. Да ты и сама, после моих ласк от дурости своей уж точно избавишься.
– И ты ради этого готов насильником стать? – как можно спокойнее уточнила я, уперевшись спиной в стог.
– Насильником?.. Я?.. – видно, это был очередной мой "дурной" вопрос, поставивший под сомнение его могучие мужские чары.
– Лех, ты ведь знаешь, что силой со мной не выйдет. Я еще в детстве от тебя всегда угрем выскальзывала. И знаешь, что обязательно поплатишься потом за свою пох... прихоть. Но, раз уж сегодня такая ночь... Погоди! Дай договорить... Раз уж сегодня... Давай, чтобы все по хорошему было?
– Евся, так я к тебе со всей моей...
– Да погоди же! Мне от тебя слово надо – настоящее. Нерушимое.
– Все, чего пожелаешь. Хочешь, на Сварожьем обереге побожусь? – сунул Лех пятерню в ворот рубахи.
– Нет, просто пообещай... что, в любом случае, доволен ты мной останешься или нет, со следующего утра навсегда от меня отлипнешь.
– Так мы с тобою всю эту ночь? До самого рассвета?.. Евся... Евсения, клятвенно тебя заверяю, что отстану от тебя... если ты, конечно, сама этого потом захочешь. А теперь...
– Лех!
– Да что еще то?!
– Погоди. Чай, не каждый день я себе такое позволяю. Мне надо... настроиться. Настоем любистника [23]23
Народное средство, повышающее «желание».
[Закрыть]. Он у меня с собой.
– Евся, так, ежели, ты меня сегодня решила "побрить", для кого ж тогда зелье прихватила? – пораженно распахнул рот парень, глядя на мои манипуляции с извлеченным из узелка флаконом.
– Лех, рот свой закрой. Какая теперь-то разница? А лучше, присоединяйся, чтобы уж, наверняка всё... удалось, – сделала я первый, мелкий глоток...
Священная купальная ночь окутала своим благосклонным покровом всю округу. Да что там, округу? Весь большой мир она сейчас "благословляла". Вот только не знаю, горят ли еще где-нибудь в эту ночь так же жарко, как на здешнем берегу, уходящие в небо, костры. И слышна ли еще в каких других краях такая же, эхом разносимая по реке музыка, хохот и много иных, допустимых лишь сегодня звуков. Кто его знает? Уж точно, не я.
Я стояла на небольшом, пологом бугре и, усердно щурясь, пыталась разглядеть в толпе танцующих и веселящихся людей дорогую подружку и ее верного грида. Стояла и думала: "А может, прямо сейчас взять, да вернуться в свой лес? Плюнуть на всё и с разбега, голышом, занырнуть в ночное, только мое, озеро. А потом раскинуться на спине, на тихой водной глади и, медленно водя руками, смотреть на луну?.. А ведь, год назад, я, возможно, так бы и сделала. Но, только не сегодня. Не в эту ночь". Ветер, почти ощутимо, подтолкнул меня в спину, и я понеслась с бугра, ворвавшись со всего маху в сумасшедший танец у одного из костров:
– Любоня!.. Лю-бо-ня!!!
– А-ась?! – откликнулась на мой крик, прыгающая у самого огня подружка и тут же подхватила меня за руки в кружение. – Ты где была? И Леха куда дела?
– Я?.. Колыбельную ему пела у стога за Теребилиным огородом, – с удовольствием включилась и я в веселье, залившись беззаботным смехом.
– Колыбельную? – не сбавляя темпа, открыла Любоня рот. – Ох, и злыдня ты, подружка. А как проснется, да виновную кинется искать?
– Неа. До утра не очухается. А как очухается, не вспомнит ничего толком. Сам виноват.
– И в чем же он на этот раз оплошал?
– А, не будет руки распускать, да и вообще, не будет в другой раз пить на пару с внучкой волхва. К тому ж, то, что она сама так радушно подсунула... Ох, голова закружилась, – хватая ртом воздух, остановились мы с подругой. – Да что обо мне? Где Русан?
– Русан? – поправила Любоня сползший с макушки венок. – В сторонке стоит. Где ему еще быть? Охраняет, – прозвучало с явной досадой, а я тут же зашарила глазами по краям широкой поляны:
– Где?.. А-а... – уткнулась, наконец, взглядом в девичью стайку, явно кого-то обступившую. – И не боязно тебе его бросать на растерзание местным купальницам? Они нынче, у-ух, какие, решительные.
– Где?! – махом вытянула шею Любоня. – Да он совсем в другой стороне, у берез... И один.
– Один?.. А кого тогда они... А-а! Раз, не Русана... давай танцевать? – ухватила я за руку Любоню и потащила в самую гущу людей. – Чего ты мне кричишь? Я тебя не слышу.
– Я говорю, там какой-то пришлый. Давно стоит. Всем лыбится, но, с места не сходит. Вот наши его сами и окружили. В горелки звали играть, в рощу. Да он отказался.
– Что?!.. – застыла я в плясовом развороте, пропустив удар дриадского сердца. – Там... чужак?
– Ну-у, это... – скосилась, вдруг, Любоня куда-то, за мое плечо. – Ага, чужак.
– Здравствуй, Евсения. Надеюсь, ты по мне соскучилась. Потому что я по тебе... скучал, – прозвучало над этим же самым моим плечом...
ГЛАВА 9
Давненько у меня неприятностей не было. И можно ли вообще по ним соскучиться? Наверное... да. Потому как, не смотря на все свои страхи и важные жизненные принципы...
– Здравствуй... Стахос, – выдохнула, глядя в его бездонные, но такие манящие кострами глаза.
– Евсения... – а вот он, кажется, удивился. Совсем на чуть-чуть. А потом, живо сгреб мое лицо в свои большие ладони и потянулся к нему, не отрываясь от моих глаз. – А я боялся, что...
– Ты... да как ты вообще смеешь... руки свои распускать? – махом все рухнуло на свои, прежние места: и я, и летящая куда-то, мгновением раньше поляна и мужчина, совсем близко, напротив. Недопустимо близко. – Ты... чужак, являешься ко мне, когда тебе вздумается, и творишь, что захочешь, – отдернула я его замершие руки. – Пошел...
– Куда? – сощурились на меня черные глаза. – Лес сейчас – не твой. Значит, я могу здесь находиться, столько, сколько посчитаю нужным.
– Ну, тогда считай, хоть до зари. Хоть обсчитайся. Да только, без меня. Пошли отсюда, Любоня... Любоня!
– По-шли, – отмерла, наконец, распахнувшая рот, подруга, и послушно двинула за мной прочь, сквозь толпу. – Евся... А это кто?
– Это?.. – тормознула я, лишь по другую сторону танцующих у костра весчан, и нашла наглеца глазами. Он стоял сейчас все там же, скрестив на груди, облаченные в синюю рубаху руки и, все так же с прищуром наблюдал за моей суетнёй. – Это... Помнишь, ты меня оплакивала, как утопшую?
– Ну, да-а, – старательно нахмурила лобик Любоня. – А-а-а! Так это вы с ним с моста того в речку грохнулись?
– Ага. С ним. А потом он меня еще в клеверной низинке подкараулил и еще...
– Евся, а почему ж ты с ним так не ласково? Парень то вон, какой пригожий, хоть и пришлый. Глянь, как наши веселухи вокруг него увиваются. Своих всех перезабыли, – вытянула и подруга свою шейку в том же направлении, что и я. – Видишь?
– Вижу, – почти по-змеиному известила я, наблюдая за возобновившимся вновь непотребством, на которое этот... эта "ходячая неприятность" лыбилась вполне благосклонно. Правда, все с того же, оставленного нами с Любоней места. Да то – дело временное, уверена. – Я пошла.
– Куда? – развернулась ко мне удивленно подруга... А вот это, действительно, был "вопрос".
– Так... в сторонку. Что-то танцевать расхотелось, а домой пока не тянет. Постою... погляжу... Где, ты говоришь, Русан? Может, ему компанию составлю.
– Русан?
– Ага, Русан, – вернулась я, наконец, взглядом к Любоне.
– Русан все там же, у раздвоенной березы.
– А может, вместе к нему подойдем?
– Нет, – с какой-то странной решимостью, качнула головой девушка. – Ты... одна к нему иди. А я еще не наплясалась, – и быстро нырнула обратно, в самую гущу.
– Ну-ну... – проводила я ее внимательно глазами и тут же исчезла сама за гранью освещенных кострами пятен.
Русан, действительно, был там, где ему и положено. Правда, сменил привычную, стоячую позу на сидячую, вытянув ноги на узкой березовой лавочке, в аккурат под обозначенной "рогаткой".
– К тебе можно? – застыла я сбоку от грида. Мужчина скосился на меня, а потом медленно сдвинулся на противоположный край:
– Садись.
– Ага, – с готовностью шлепнулась я рядом и смолкла, насупившись на развернувшееся пред нами веселье. Кто-то, по-прежнему отплясывал под свирельные, залихватские мелодии, выдаваемые сразу тремя местными умельцами. Кто-то под песню водил хоровод у самого крайнего, главного костра, в центре которого уже догорал наряженный Купалой столб. А за нашими спинами, в березовой роще слышался отдаленный женский визг и эхом разносимые оттуда крики – там вовсю носились меж деревьев за своими парами "горельщики". – Русан, а откуда ты родом?
– Я?.. Из Барщика. Это такой городок недалеко от столицы, – снизошел до разъяснений грид.
– О-о, наверное, очень отсюда далеко. А в твоих краях эту ночь... отмечают?
– Отмечают, – с отстраненной улыбкой, кивнул мне мужчина. – Только она у нас Купальником называется.
– И что, тоже костры жгут и венки по воде пускают?
– Наверное... Я всего один раз такое видел. Очень давно.
– Понятно. И, наверняка, через пламя тогда не прыгал. Потому что кто ж, в здравом уме так своими штанами рисковать будет? У нас, вон, в прошлый Солнцеворот один... молодец, – великодушно не обозначила я, мирно дрыхнувшего сейчас под стогом Леха. – так скакнул, что и их в полете по шву порвал и местную вдову, рот открывшую, опрокинул. Нет, она, конечно, не против была такого явного "ухаживания". Да, пока молодец переодеваться огородами бегал, все ж, его не дождалась. Вот, был бы его дом не на другом конце веси, тогда б... – представив себе такой поворот в судьбе своего бывшего ухажера, развернулась я к Русану и увидала, как тот беззвучно смеется. – Ты чего?
– Ничего. Ты забавно рассказываешь, – будто оправдываясь, пожал тот плечами.
– Забавно? – в ответ, от души расплылась я. – Ну, теперь ты мне что-нибудь тоже расскажи. Например, какие еще праздники в "ненаших" краях отмечают.
– Какие праздники? – почесал за ухом мужчина. – Про все – не знаю. Но, самый из них любимый – Солнцепутье. Он начинается с двадцать второго декабря и длится до самого конца месяца.
– Хороший праздник, – задумавшись на долечку, констатировала я. – И что все это время делают? Через сугробы прыгают?
– Не-ет, – вновь засмеялся Русан, а я в этот момент подумала, что, наверное, именно таким его моя подружка и полюбила – сдержанным на эмоции, но, искренним в их проявлениях. – Горки заливают. В гости друг к другу ходят. На площадях гулянья с катаниями устраивают. А маги шутихи в ночное небо пускают.
– Шутихи? А что это такое?
– Это такие... заряды, которые выпускают при фейерверке... Что такое фейерверк?
– Ага...
Русан оказался еще и хорошим рассказчиком. Помогая себе сдержанной жестикуляцией, он толково объяснил мне, сначала, что такое "фейерверк", а потом мы прошлись по другим интересным новшествам из мира за нашими "пограничными" речками... И сами не заметили, как безмолвно застыла пред нами моя дорогая подруга:
– Ой, Любоня, – скосилась я на то, как вмиг подскочил с лавки Русан. – А мы тут... А ты знаешь, что такое Солнцепутье?
– Ведать не ведаю, – отрезала та, игнорируя торчащего рядом грида. – Евсь, там твоего чужака наши весевые парни скоро бить надумают. Ты бы пошла, что ли, увела его.
– Куда? – открыла я удивленно рот. – У меня зелье закончилось. Я на Леха все извела.
– Уж больно ты... – вдруг, замолчала девушка, уставившись в то самое место, где только что сидел Русан. – А в прочем, делай, как знаешь... Русан, ты, часом, не утомился?
– Нет. Можешь веселиться, сколько захочешь, – качнул головой грид, и отвернулся в сторону.
– Любоня, – все ж, решила я встрять, глядя на это дело. – Может, я пойду, а вы тут... останетесь. Мне уже домой пора.
– Нет. Сидите. А я к костру вернусь.
– Ну, знаешь, – вот теперь уже и я подскочила с лавки. – Сколько можно ходить вокруг, да около? Не пора ли откровенно поговорить? Потому что, вы... – запнулась я на этом слове, узрев приближающийся к нам мужской силуэт.
– Ну и что "вы"? – с недоброй заинтересованностью пропела Любоня.
– Да вы сами... должны...
– Евсения.
– Что?!
– Пошли.
– Куда? – ошалела я от такого предложения.
Стахос же, удостоив Русана лишь изучающим взглядом (впрочем, взаимным), решил пояснить:
– Сначала через костер прыгать. Мне уже... обрисовали, как это делается. А потом будем твой венок в речку запускать. Так ведь у вас все происходит? В такой последовательности?
– Ну да, – от неожиданности выдала я.
– Тогда, пошли, – протянул мне руку Стахос.
– Да никуда я с тобой не пойду. И ничего я с тобой запускать не буду ни в какой... последовательности, – таращась на эту руку, отчеканила я.
– Это почему же? – совершенно искренне изумился мужчина. – Раз все так делают, значит и нам надо. Или ты...
– Да что ты себе позволяешь? – подошла я к нему вплотную, вперясь гневным взглядом. – Это не твое дело, как я себя веду: как все, или не как все.
– Я с тобой пойду.
– Что? – развернулись мы одновременно к моей "внезапной" подруге.
– Я буду прыгать через костер. Тебя ведь, Стахос зовут? Так ты со мной идешь?
– А... пошли, – ухватил он подставленную Любонину ладонь...
– Да что же это здесь происходит? – ошарашено шлепнулась я обратно на лавку и обхватила руками голову. – Русан, это ведь... Не так все должно было быть.
– А как? – отстраненно бросил он, глядя вслед удаляющейся паре. – Евсения, откуда ты его знаешь?
– Кого?.. Стахоса? – оторвала я лицо от ладоней и внимательно глянула на грида. Уж больно настороженным показался мне его голос. А, впрочем, в нашей-то ненормальной "картине"... – Мы с ним вместе с моста через Козочку упали. Оттуда и знаю.
– Ясно, – вздохнул мужчина, опускаясь рядом со мной на сиденье.
А потом мы надолго с ним замолчали, погрузившись каждый в свои сокровенные мысли. И не знаю, о чем в это время думал Русан, я же себя беспощадно ругала. За то, что позволила себе так бездумно поверить в изменяемость мира. За то, что, позволила усомниться в правильности собственных нерушимых принципов. За то, что, пусть на долечку, но дала слабину, представив себя обычной девушкой с обычными грезами об обычной любви. И за то, что, торчу до сих пор под этой березовой "рогаткой", вместо того, чтоб давно нестись со всех ног в родной, заповедный лес. И кто во всем этом виноват?.. Конечно, я сама. А еще эта "ходячая неприят...
– Евсь, Евся. Можно тебя на немножко... в сторонку?
– В сторонку? – рассеянно я сощурилась на переминающихся сбоку от лавки девушек. Целых трех: Зорку, Омелицу и еще одну, Людочку, нервно теребящую конец пояска. А потом, невесело хмыкнув, подумала, что, наверное, бить сейчас будут меня, а не Стахоса. И совсем не весевые парни. – Пошли, – встала, одернула рубаху и направилась за тут же скользнувшими в рощу "купальницами".
Шли мы недолго и, горящие на поляне костры еще не исчезли из виду за редким подлеском, как девушки, вдруг, остановились, явно решая, кому из них начинать. Наконец, первой открыла рот Зорка:
– Евся, ты только не серчай на нас. Мы тебя спросить хотели.
– Ну, так спрашивайте, – равнодушно отмахнулась я.
– Ты ведь – внучка нашего волхва.
– Это что, уже вопрос был?
– Нет, – спешно вступила Омелица. – Мы ж то знаешь. Просто... скажи нам свой секрет. Ты ж, наверняка, чем-то пользуешься, чтоб, ну... чтоб... – закусила она потерянно свою тонкую губу. А Людочка, вдруг, выпалила:
– Чтоб парней завлекать. Ты их гонишь – а они все одно...
– Завлекаются? – от неожиданности прыснула я, получив в ответ усиленное тройное кивание... Ну и дела... И как же теперь объяснить этим наивным дурехам, что виной всему моя, хоть и на половину, но, дриадская кровь, действующая на мужчин "будоражаще"? Что моей, личной вины, иль заслуги в том нет? Что от природы моей, лесной, мне дан дурманящий их сознание, древесный аромат, источаемый телом, который и мне самой доставляет лишь постоянные проблемы? Как?.. Но, я даже рот свой открыть не успела, и, сначала почувствовала, обернувшись назад, к недавно оставленной лавке, возле которой сейчас, все ж, кого-то били. А через миг услыхала и подтверждение этому – пронзительный женский крик, узнав в нем свою дорогую подругу. – Да ну вас! – взмахнула напоследок косой, и понеслась обратно, прямо сквозь лесные заросли.
Нет, все же, не били. Потому как то был поединок. Двух равных по силе соперников. И одним из них был Стахос (все ж, он). А вот вторым...
– Русан, не надо! – вновь завопила, прыгающая в стороне, с расширенными от ужаса глазищами, Любоня. – Русан!
Мужчина даже на нее не взглянул. За мгновение до этого, получив удар в скулу, он упрямо мотнул своей лобастой головой и вновь пошел на противника. Стахос же зло ощерился, подтянув к груди кулаки.
– Что здесь такое? Любоня?! – предприняла я попытку докричаться до своей подружки. Та лишь мельком бросила на меня отстраненный взгляд, а потом, вдруг, развернулась всем корпусом. – Что происходит? – выдохнула со странной злостью в голосе, заставив меня отпрянуть. – Это ты у меня спрашиваешь?
– У тебя, – в ответ опешила я, с трудом узнавая сейчас в этой гневной фурии свою "смиренную овечку". – Любоня, с чего они сцепились?
– Это всё... – хватила она ртом воздух. – Это всё... Э-эх! Горите вы все синим пламенем! – и с прискоком развернувшись, бросилась наутек.
Я же, застыв пораженно лишь на долечку, рванула за ней следом, тут же позабыв про двух поединщиков:
