Текст книги "Евсения. Лесными тропками (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Ага. А я еще одну знаю. Хочешь, загадаю? – и, не дожидаясь дозволенья, выпалил. – Летела с моста. Прихватила молодца... А эта тебе как?
– Рифма хромает. А хочешь, я тебе загадаю? – как можно душевнее осведомилась я, а потом ухватила Тишка за длинное ухо. – Что подслушнику важнее: язык или уши?
– А-а-ай!!! – на все озеро заблажил тот, зависнув на своем "важном рабочем инструменте". – Я ж пошутил! Мы же с тобой – друзья! А-а-ай, Евся, отпусти!
– Друзья, значит? – на самую малость ослабила я хватку. – А за друзьями не подглядывают и на друзей не наушничают. Тебя батюшка Угост это делать заставляет?
– Не-ет! Я сам! Отпусти же! Я больше не буду... такие загадки загадывать.
– Ну, смотри у меня, – осел бесенок обратно на доски и прижал лапкой пострадавшее ухо:
– Не ожидал я от тебя такого, Евся.
– Не ожидал? – он не ожидал... Да я и сама от себя тоже, честно говоря. И с чего так разозлилась? – Ну, прости.
– Чего-чего ты сказала? – скривился в ответ бесенок. – Я что-то плохо теперь слышу.
– Прости меня, говорю. Сильно я на тебя разозлилась. Представь, что мне будет, если батюшка Угост узнает про мои прыжки с моста и его, "молодца" этого, из моего чердачного окна. Он тогда вообще меня с озера никуда не выпустит. Даже в Купавную.
– Ну да, представляю, – вздохнул согласно Тишок, а потом, не отрывая лапки от раненого уха, насмешливо на меня прищурился. – Наверное, будет тебе тоже самое, что и мне, если он про курятник Янинин узнает, – и захихикал, прихрюкивая по смешному. Я же в ответ к нему присоединилась:
– Ну-ну... Значит, мы с тобой теперь подельники.
– Секретные, – еще громче зашелся бес, а потом вспомнил про ухо. – О-ох... Сильна ты в гневе, Евся... Я про тебя господину никогда не наушничал, даже, когда он меня о том просил. Иначе, ты б давно здесь сидела. Сразу после тех проводин Леховых, когда он к тебе приставать начал, а ты от него в лес сбежала.
– Ага, – вмиг сошла с меня прежняя веселость. – Дурень весевой... А за мной вглубь бежать побоялся.
– А как же, у него ж свечки то нет, как у этого твоего, чужака.
– И ничего он не мой, – понуро отмахнулась я. – Да и свечка его какая-то странная. На меня, если и действует, то слабо. Однако сюда припереться ему не помешала. Значит, все ж защищает.
– Это не свечка у него "странная", это магия твоя для нее чужая. Не на твою магию защита стоит, – авторитетно пояснил мне бесенок.
– Как это, "чужая"? Если мать моя была дриадой, а отец – магом воды, как сегодня выяснилось, то...
– ... то при смешении их кровей получилось... Да все, что угодно может получиться с какими угодно способностями.
– Да ну? – выкатила я глаза на такое заявление.
– Ну да, – передразнил меня "секретный подельник".
– Вот это новость за новостью... Скажи мне, Тишок, а почему я раньше в себе этих... способностей не замечала?
– Да я не знаю, – пожал тот покатыми плечиками. – Они в тебе всегда были, только дремали до времени, потому как, врожденные. А как проснулись?.. Вот была у меня одна знакомица... – заерзал он на досках, устраиваясь по удобнее. – Давняя. Бесовка – так себе. Даже толком то морочить не умела. Сидела все время в камышах, да рыбу из сетей воровала. Да и то, если свезет. А как-то раз случилась с ней оказия – попалась она в одну из сетей, да так перетрухнула, что уволокла ту сеть с собой на дно, а потом еще долго по речке с ней носилась, – захихикал Тишок. – Половину гнили донной собрала за собой, пока ее не вызволили.
– И что с того? – непонимающе прищурилась я на рассказчика.
– Да то, что с тех пор стала она самой первой "страшилкой для местных". Так разошлась, что гребли от нее наутек, даже без весел. А все от страха пережитого. Видать, в голове что-то стряслось в тот момент, – важно подытожил бес, почесав шерстяной бок.
– Ага... От страха.
– Да это не только от страха бывает. Может быть просто, от... от... – задумчиво закатил он к темнеющему небу глазки. – от впечатления сильного.
– Значит, я вначале сильно должна была... "впечатлиться"? – вновь вспомнила я те самые манящие огни в бездонно черных глазах.
– Точно! Вначале впечатлиться. Это и было тебе толчком. Точнее, не тебе, а дремлющей внутри тебя магии.
– Ну и на кой мне теперь эта магия? – с сомнением хмыкнула я, а потом, вдруг, круто развернулась к замершему Тишку. – Слушай, а как ты думаешь, может она мне помочь избавиться от моих ночных кошмаров? Ведь это было бы... новая жизнь у меня бы тогда была. А, Тишок?
– Помочь избавиться от того сна? – внимательно переспросил он.
– Да.
– И от ночных прогулок по моей тропке после него?
– Да.
– И чтобы ты смогла потом начать новую жизнь, в другом месте с другими людьми?
– Ну-у, да.
Тишок глянул куда-то в сторону, потом вздохнул и поднял на меня глазенки:
– Знаешь что, Евся. Я, конечно, водяной бес, но к воде сильно не привязан. Поэтому, совладать с ней не могу и управлять ею не умею. Но, я зато, умею ее слушать. Иначе, не узнал бы про твой полет с моста. И вода мне нашептала, что все в мире течет и все изменяется, если только этого захотеть. Но, больше я тебе сказать ничего не могу. И даже наша с тобой "подельничья" дружба не поможет. Здесь связь по крепче мне язык сковывает. Только, знаешь, что? – дернул он кисточкой на хвосте. – Пообещай мне, очень тебя прошу.
– О чем ты, Тишок? – затаила я дыхание.
– Что не бросишь одного в беде.
– Хорошо, обещаю, – кивнула я в ответ, сама еще толком не зная, к чему волховецкому слуге мои зароченья...
ГЛАВА 7
Вернувшийся к вечеру дня следующего волхв застал всю домашнюю картину прежней, без каких либо, видимых его оку изменений и, немного пометав глазами от Адоны ко мне, стих, буркнув лишь:
– Баньку истопите. А то намытарился по зною да мошкаре, – ну и слава всем его "дальнозорким" богам.
А потом потянулись наши долгие летние дни, отсчитывающие первый и самый главный из трех "разнотравных" месяцев. Батюшка Угост с головой погрузился в скопившиеся весевые дела, об очередном завершении которых мы с Адоной узнавали по возникающим на нашем пороге, то корзины с яйцами, то мешка с мукой. А один раз, так и вовсе – привязанного за длинные рога к перильцам, черного, в гроздьях репьев, козла. Правда, задира этот вскорости исчез. Вместе с волхвом, на кроваво-красном закате. В аккурат за два дня до самого большого летнего праздника – Солнцеворота. И куда они на пару направились, мы с дриадой точно знали, хотя вслух такие дела (и даже жестами) обсуждать обеим совсем не хотелось.
Я за неделю сумела, все ж пару разочков, вырваться (под разными, подсунутыми Адоной, предлогами) в весь к своей дорогой подружке. Но, посекретничать с ней у нас все как то не получалось... Эх, жаль, одуваны окончательно отцвели. А то б отплатила я Любоне ее же "душевной открытостью". Да, думаю, случай такой еще представится. Это я про "посекретничать"...
Сейчас же все мысли мои были заняты еще одним важным занятием, на которое я тратила время тоже, к сожаленью, урывками...
– А ты меться лучше!
– А ты не прыгай передо мной!
– А ты... А-ай! Мазила тиноглазая!
– Сам ты, егоза хвостатая!.. Э-эй! Куда побежал?! – вслед запетлявшему меж деревьев бесенку прокричала я и в сердцах плюнула. – Каждый раз, одно и тоже.
Занятия наши по освоению "водной магии" шли с переменным успехом, выражался который в одном лишь подбитом глазе у Тишка (чем для нас обоих не успех?). И основаны были, исключительно на наитии, без всяких научных знаний. Хотя бесенок утверждал, что и знакомство с "начатками" мне мало чем поможет, так как сила моя от привычной, стихийной магии, все ж отличается. Да мне о том судить глупо. Поэтому я пока лишь "поднимала" воду из горшка. Потом ее на весу замораживала (почти всегда удачно) и училась метко сей зависший "хрусталик" в мишень метать. В остальном же приходилось только наблюдать за собой да к себе прислушиваться. Ведь что такое понимание магии для дриады – окружающий ее мир. Именно он дает ей силы в нужный момент и силы эти также естественны для нее, как умение дышать или видеть. Потому как дриада и сама – часть этого мира. Листик на дереве. Ягода на кусте или цветок на лугу. Кому как краше покажется. А привычная, стихийная магия подразумевает собой нечто иное. Выражаясь простым языком – подчинение этой самой силы, для которого магу приходится выписывать нужные знаки и шептать формулы-заклятья. Потому как маг – просто ее умелый (или не совсем) пользователь. И то, что дается дриаде "даром", по праву причастности, как любому лесному духу, магу приходится с усилием брать... Чем же являлась сейчас я, со своими, вдруг проснувшимися способностями, для меня же самой оставалось по сей день загадкой. Поживем – увидим...
– Ладно, вылазь! У меня все одно вода в горшке кончилась.
– А, точно? – высунулось из под корней вяза одно серое ухо.
– Точнее не бывает... Разве что... ледышки по траве пособирать... – ухо дернулось и тут же исчезло. – Да я пошутила, вылазь! Пошли со мной к Тихому ручью. Я оттуда новой наберу! – крикнула, уже разворачиваясь на ходу.
– Ох, горе мое, горемычное... Хорошо хоть, не к Желтку, – выбрался бесенок из мшистого сплетения и запрыгал сбоку от меня. Вот уж, загнул! Да я и в беспамятстве к этому, разящему ржавью источнику ни ногой. Мало того, что находится в совсем другом конце леса, так еще и...
– А ты был там когда-нибудь? – Тишок скосился на меня, а потом нехотя качнул мордой:
– Ну да.
– Да что ты! – даже приостановилась я, придерживая рукой низкую дубовую ветку. – А видал... его?
– Кого?
– Тишок, не придуривайся. Медведя, конечно. А кому там еще-то быть? Он же всех там распугал, в своем буреломе. И единолично царствует.
– Ну, видал... Да, ничего он не царствует. Царь у нас в этом лесу один, – буркнул бесенок. – Евся, а жених то твой стух.
– Какой жених?.. Это ты ладно сейчас разговор свернул. Да только не выйдет.
– Ну конечно, у тебя ж их теперь – целых два, этих женихов, – ехидно оскалился, нисколько не смущенный бес. – Хотя, Леху, точно ничего не замаячит. А этому, чужаку ты, видать, отбила, все ж, голову. Раз он столько дней обратно не возвращается.
– А может, наоборот – ум вернула. Раз, не возвращается, – ни с того, ни с сего, вдруг, вздохнула я. – Тишок, прохиндей! Я про медведя хотела спросить. Он ведь уже старый должен быть. Так?
– Ну, так, – обреченно фыркнул бесенок.
– Сколько медведи живут? Лет тридцать? А про этого ведь давно страшилки ходят. Наверное, столько же. Так, может, не стоит уже бояться, и свернем к Желтку?
– Я тебе сверну! – аж подскочил на своих копытцах Тишок. – Ох, Евся, досворачиваешь ты! Точно начну на тебя господину наушничать.
– Да я пошутила. Не егози! – в ответ залилась я.
А "страшилки" о том таинственном жителе бурелома, действительно, ходили очень давно. Жертвами его, если на них полагаться, стали целых три человека, задранных зверем в разное время и в разных же, причем вне заповедного леса, местах – на берегу Козочки, недалеко от веси, на выпасах и у дальних полей. А вот о последней, я и сама знала не понаслышке, так как случилось это всего восемь лет тому назад. Забрел тогда в Купавную, по какой-то, ведомой только ему, оказии, блаженный старец. Вроде, никому лиха не нажелал. Везде, в чьи бы калитки клюкой не стучался, его привечали. Правда, и спроваживали скоренько (до следующей "счастливой" калитки). Потому, как поверье есть у местных: устами калики глаголет истина. Вот и боялись, видно, как бы и им чего лишнего не "наглаголели". А батюшка Угост не испугался, сойдясь со старцем в аккурат на середине его "продовольственного" шествия вдоль улицы. Правда, многознающие потом утверждали, что волхв в тот момент, тоже свое, аналогичное, шествие совершал, приуроченное к ритуалу "начала уборочной страды". Так они и встретились. Но, о чем говорили, не знает никто. Сообщают лишь, что на прощанье старец нашему грозному волхву раскланялся, а батюшка Угост ему вслед плюнул. Хотя, есть встречное мнение, что, все наоборот было. Да только нашли потом того пришлеца рядом с охранными придорожными идолами, когда на заре пастухи стадо погнали. И с такими наглядными "доказательствами" на изуродованном тщедушном тельце, что, махом присовокупили и этого несчастного к тем трем, первым медвежьим жертвам. А после, тоже скоренько, найденные останки схоронили – на кладбищенском весевом холме, обозначив их последнее пристанище лишь скромным камушком, да воткнутой рядом клюкой с бороздами на ней от острых медвежьих когтей.
Мы с Любоней и Лехом, тогда еще, вполне "вменяемым" и веселым парнишкой потом туда бегали, на этот холм. И даже по клюке той дрожащими пальчиками водили, шепотом обсуждая меж собой, ждать ли в заповедный лес "охотников" из Прокурата по голову этого бурого злыдня. Но, дядька Кащей нам вскоре, все популярно объяснил:
– Не так оно просто, чада. Ведь, медведь этот для веси Купавной, не обычный зверь, а орудие божественной мести. Его и по истинному имени то никогда в язычестве не называют, из большого уважения, или страха, а лишь как "медом ведающим", то есть, медведем. А раз он – такое орудие, то и карать должен без промаха и лишь самых отъявленных негодяев. Так за что же его в этом случае наказывать? Его, наоборот, благодарить надо.
– Так получается, что немощный энтот старец – самый большой негодяй? – удивленно сморщил свой, вздернутый кверху нос, Лех. – И даже страшнее того каталажника, что у дядьки Творьяна со двора коня свел и на нем невредимым вон ускакал?
– А я вот думаю, – вмешалась и я со своим "веским" мнением. – что, если б он, этот калика, и в правду был таким отъявленным злодеем, то не стали бы его хоронить рядом с добрыми людьми, а зарыли бы в овраге, как приблудную собаку.
– Побойся Перуна – громовержца! – испуганно распахнула свой рот на меня Любоня, зыркнув глазами, от чего то, на погребную крышку. – Речи такие произносить. Раз сказано, что он – негодяй, значит, негодяй. За то и божественная расплата, – категорично заключила она, а Лех, лишь снисходительно хмыкнул:
– Богов лишь ведьмы не боятся. Зато и горят всегда на священном Сварожьем костре. А ты, Евся, не ведьма. Ты – просто дура. Ибо все весевые бабы – дуры, от того и нуждаются всегда в умном мужике рядом.
– Да что ты говоришь, умник? Вместо головы – соломы скирда.
– Сначала бы писать и читать грамотно научился, а потом уж кочевряжился своим умом, – а вот теперь мы с подругой выступили с одним на обеих мнением...
Тихий ручей, берущий начало меж древних каменных глыб, в восточной, предгорной части леса, вполне свое название оправдывал, бесшумно скользя плавными изгибами меж деревьев и вновь ныряя в глубину уже на склоне заповедного холма, в густых орешниковых зарослях. Воду из него любили и лесные обитатели, собираясь вдоль всего прозрачного течения. И весчане, часто "причащающиеся" от его наземного окончания. По этой причине островок орешника вокруг ручья, со стороны огородов, выглядел круглый год, будто рот со щербиной – узким проходом вглубь и уж зарастать даже не пытался.
Но, мы с бесенком в те прореженные заросли спускаться сейчас и не думали. Зачем, когда весь лес – в полном нашем распоряжении. Я лишь окинула беглым взглядом склон холма, уже пристроив горшечное горлышко к холодному водяному потоку... да так рот свой и открыла:
– Побудь ко здесь, я вернусь.
– Ты куда? – пискнул мне вслед Тишок, но, я к нему даже не обернулась, летя со всех ног к спешенному всаднику, скучающему сейчас в клеверной низине рядом со знакомым рыдваном:
– Доброго здоровья, Русан! – громко выдохнула, а уж потом заозиралась по сторонам, ища глазами... – А где Любоня? Ты, ведь ЕЕ сюда привез? Она ведь, ко мне... Или... – глядя в спокойный, как серый лед на реке взгляд грида, замолкла, вдруг.
– Здравствуй, Евсения, – едва склонился мужчина, коснувшись пальцами груди. – Нет, не ее.
– А кого?
Русан, на несколько мгновений, замялся, бросив нахмуренный взгляд в правый край леса, а потом, все ж, мне ответил:
– Хозяина. Я сегодня его сопровождаю... сюда. Ты еще что-то хотела?
– Да нет, – озадаченно протянула я, невольно развернувшись в ту же сторону, и перехватила в руках холодный в испарине горшок. – А хочешь воды родниковой? Чистой, самой лучшей в нашем лесу?
– Воды? – как мне показалось, даже позволил себе удивиться грид.
– Ага. Попей. Не известно же, сколько тебе еще здесь, на самом солнце, торчать.
– Давай... воды. И... спасибо...
– И угораздило же влюбиться в такого каменного истукана?
– Евся, я не понял, – едва поспевал сейчас за мной, скачущий с другой стороны ручья, бес. – Это что, еще один твой... жених?
– Чего?.. Это несчастная любовь моей подружки, Любони, – отмерев, вновь припустила я.
– А-а. О-о-о... Это той самой, с фигуркой, аппетитной как у...
– Пасть свою похабную закрой. И если еще раз замечу, как ты на нас из озерных камышей пялишься, когда мы купаемся, без рогов оставлю.
– Что ж так сразу то? – обиженно взъелся хвостатый прелюбодей.
– И без хвоста, – тут же увесомила я угрозу. – Ты меня понял?
– Как не понять... А вообще, куда это мы так резво с тобой вдоль ручья несемся? Полянка то наша тренировочная "немного" в другом направлении.
– А мы – не туда сейчас. И, знаешь, что? – вновь тормознула я. – Ты со мной туда не ходи.
– Евся, да куда? – взмолился бес. – Толком объясни.
– Толком?.. Да я и сама "толком" не знаю. Просто... У Ольбега, здешнего богатея, в нашем лесу сейчас какая-то оказия. А это, само по себе – большая странность. Вот я и хочу взглянуть, что за дела такие, непонятные творятся у меня под самым носом.
– Так, а почему, мне-то с тобой туда нельзя?
– Да, потому что... – вдруг, замялась я, отведя в сторону взгляд. – Потому, как...
– Потому, как ты думаешь, что единственный, с кем у него может быть здесь встреча – мой господин? – прищурился на меня Тишок.
– Ну, да.
– И у меня, если он нас с тобой заметит, будут неприятности?
– Я бы сказала, большие неприятности.
– А то я сам не понимаю... – сдвинул бровки бесенок. – И вот что: либо мы с тобой туда вообще не суемся, либо – только вдвоем. А так, как ты, проныра тиноглазая, все одно, не отступишься, то... чего же мы здесь до сих пор тогда торчим?.. Ну?
– Баранки гну. Но, я тебя предупреждала...
Заметили мы их с Тишком еще издали. В том месте, где ручей Тихий брал свое начало, меж камней, образовалась небольшая природная площадка, поросшая мхом, накрывшим и крайние с ней валуны аж до самой середины. И на этой площадке сейчас о чем-то очень бурно жестикулировал Ольбег, издали сильно напомнивший мне паука. С коротким пузатеньким туловищем, длинными конечностями и зачесанными назад, серыми волосами, обнажающими глубокие залысины. Рядом же с ним царственно застыл, опираясь на свой длинный посох волхв. И, кажется, со всем уважением внимал.
Пришлось, не смотря на бесовское предостерегающее шипение, подкрасться еще ближе, чтобы хоть что-то, да распознать. Но и здесь, за вековым, по-стариковски скрипящим дубом, мне повезло мало, получив, в качестве, награды за старание, лишь клочья, доносимых ветром фраз. Как то:
– Ты ведь, мне обещал... обещание.
– ... ежели совсем худо... прибегнуть...
– Да к... мне твои...
Но, одно слово я расслышала точно, и именно по той причине, что повторялось оно несколько раз, причем с совершенно разными интонациями. И словом этим было...
– Тишок, а кто такой "бер"?.. Чего ты молчишь?.. Эй... – наконец, обернулась я назад, к давно, не проявляющему беспокойства подельнику, но разглядела его гораздо дальше от себя. Бес, одним ухом склонившись сейчас над самым ручьем, воплощал свое умение на практике – усердно слушал воду. По крайней мере, у меня его живописно раскоряченной позе было лишь такое разумное объяснение. – Надеюсь, тебе повезло больше, – осторожно склонилась я рядом с ним. – Ты их хорошо слышишь?
– Достаточно хорошо, – отмер через мгновение Тишок и растерянно посмотрел на меня.
– Ну и?..
– Евся... – сглотнул он судорожно. – Ты меня прости, но, я не могу тебе этого рассказать. Меня связывает...
– Да знаю я, что тебя связывает, – нервно отмахнулась я. – Подельничек. Ты хоть сказать мне можешь, что этих двоих у тех камней связывает? Или, тоже тайна?
– Еще какая... тайна, – обреченно скривился бес, а потом, вдруг, поставил торчком уши. – Евся, пора отсюда бежать. Они расходятся.
– И с места не сдвинусь, – угрожающе прошипела я, в упор на него, через ручей глядя. – И с места не сойду, пока ты мне не скажешь, кто такой "бер", – бесенок сначала заскулил жалобно, но, увидя, что впечатления должного, не добился, резво подпрыгнул на ноги:
– Да как же я тебе это скажу, когда... слово это, и есть – сама тайна... Евся... побежали... Ну, пожалуйста.
– Ну... прохиндей хвостатый, я от тебя так просто не отстану. Так и знай, – уже срываясь с места, уверила я подскочившего следом Тишка...
