Текст книги "Евсения. Лесными тропками (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 17

   За маленьким квадратом окна – ночь. В его мутном стекле отражается пламя свечи, стоящей рядом с кроватью, на табурете. Танцует и потрескивает от сквозняков. А еще мыши. Их, конечно, распугали, но, то в одной половой дыре, то в другой возникают маленькие любопытные носы.

   – А ну, прочь отсюда.

   – Евся, ты чего? – замерла в темном дверном проеме Любоня.

   – Заходи. Это я не тебе, мышам.

   – Мышам?..

   – Любонь, неужто ты их боишься? Чего хотела то?

   – Я... – героически выкатив глаза, шагнула она в комнатку и вцепилась руками в высокую кроватную спинку. – Позвать тебя пришла вечерить. Хран во дворе костер развел – я кулеш сварила... А он так все и спит?

   – Ага-а, – вздохнув, вернулась я взглядом к мужчине на кровати. – Так и спит, но беспокойно... Любоня... Я не знаю, что делать. Он говорит, все пройдет, а на душе тревожно.

   – Это потому, что никогда больных не видала, а уж тем более, за ними не ухаживала, – авторитетно зашептала подруга. – Вон отец у нас зимой отравился старым холодцом. Матушка говорила ему: "Не ешь", а он горчицы туда намешал и целую миску подчистую. А потом так маялся – дня три с постели не вставал. А Стах – молодой, сильный. Ты ему завтра с утра травок своих запаришь. А я бульончик сварю. Пойдем, сама хоть сейчас поешь.

   – Я не могу.

   – Евся, почему? Он ведь все одно спит.

   – Да поэтому и не могу... – шевельнула я пальцами, сжатыми в крепкой мужской ладони.

   – А-а, – протянула Любоня. – Ну, надо же... А спать как собираешься?

   – Не знаю, – с равнодушием, удивившим саму себя, пожала я плечами. – Да хоть на лавке – напротив, под окном, – а потом, подумав, для значимости, добавила. – Он говорил, что меня нашел. А, вдруг, ночью проснется и... потеряет?

  Но подруга моя к такому "бреду" отнеслась, на удивление серьезно:

   – Ну, раз так, я тебе сама здесь постелю. Я в сенях на вешалке тулуп старый видала. Вытрясу его, а сверху покрывальцем закину... Евся...

   – Что?

   – Вот и настала твоя очередь.

   – А за чем я ее занимала?

   – За любовью, подружка. За любовью.

   – За любовью?.. Да что это такое, "любовь"?

   – Так вот то самое и есть – когда очень сильно боишься потерять... и быть потерянной.

   – Любонь, а почему ж ты тогда решилась на эту большую потерю? – нахмурила я лоб на подругу. – Почему бежишь на другой конец страны?

   – Не знаю, – опустилась она на мою будущую постель. – Наверное, потому, что бояться этого должны... двое... Евся, давай не будем сейчас о Русане? А то я опять реветь начну и больного нашего разбужу, – блеснули в подружкиных глазах два маленьких свечных пламени, отраженные в слезинках.

   – Ну, как скажешь...

   Ночью я не спала. Лежала на боку, подложив ладошки под щеку, и пялилась в бледный мужской профиль. Вместо давно расплывшейся свечки на табурете тускло мерцал закопченными гранями фонарь – Тишка находка. Бесенок долго гремел в смежной, захламленной кладовке и торжественно водрузил мне это "сокровище" прямо под нос. А Хран после поджег в нем фитиль. И оба тихо ушли спать на улицу... мужики-охранники. Любоня же устроилась рядом – за дверью, на широком хозяйском ложе. И, по-моему, все же, плакала. Правда, тихо. Громче шмыгала носом... А на рассвете я проснулась (значит, все таки, спала).

   Очнулась от тихого стона и когда открыла глаза, первое, что разглядела – сидящего на кровати Стахоса. Мужчина обвел пустым взглядом комнатку и, под кроватный "визг" рухнул обратно. Я же, от неожиданности замерла, наблюдая, как он сначала шумно хлебнул ртом воздух, а потом, вдруг весь пошел судорогой. И лишь тогда отмерев, кинулась к больному:

   – Ты чего?.. – но, он меня, кажется, не услышал. А ладонь, за которую я схватилась, не сжалась в ответ. – Стах!!!

  Первой на мой испуганный вопль примчалась заспанная подруга. И, чуть не сшибив сначала меня, а потом табурет, рухнула рядом с кроватью на колени:

   – Евся... А что это с ним? – прошептала, глядя на струной вытянувшегося под одеялом мужчину.

   – Я не знаю, – потерянно покачала я головой.

   – А он...

   – Живой! Любоня, он – живой. И по сиянию видно и... – быстро склонившись над самым лицом Стаха, прислушалась я к его тихому, едва уловимому дыханию. – Только запах этот, чесночный, он все сильнее. Мне кажется, вся комната должна им пропахнуть.

   – Чесноком? – повела подружка своим носиком по сторонам. – Я не чую, но, раз ты говоришь... Евся, а что теперь-то делать? – уставились мы с Любоней друг на друга.

   – Девушки, чего кричим?.. Ёшкин мотыляй, – одновременно вскинули головы к застывшему над нами Храну. – И давно он такой?

   – Не-ет. Только что... случилось. Хран, его к лекарю надо. Пока не поздно. Я здесь бессильна. И, если бы даже умела устранять чужую магию, то, все равно – на Стахе ее нет. Здесь что-то другое, незнакомое.

   – А может он, того... – хлопнула глазами Любоня. – Этого самого чеснока переел? Раз, ты говоришь, от него им не...

   – Я сейчас не совсем понял, о каком чесноке идет речь? – медленно произнес Хран.

   – О том самом, запах которого Евся своим дриадским носом от Стаха учуяла.

   – А, ну-ка, – разнесло нас с подружкой по сторонам, метнувшимся к изголовью кровати мужчиной, после чего он на несколько мгновений замер. – Есть что-то... Но, я бы ни в жизнь не заметил... – глухо констатировал, уже распрямляясь, а потом, вдруг, зашелся таким выразительным матом, что нас с Любоней пригнуло, а трущий глазки на спинке кровати Тишок, восхищенно открыл пасть. – Самоуверенный, безголовый мальчишка! – исчерпавшись, наконец, выдохнул Хран, уставясь в стену напротив. – Евсения, а почему ты раньше об этом не сказала?

   – О чем? О запахе? – ошарашено уточнила я. – Да я ему еще до Монжи о нем говорила, а он на меня обиделся – решил, что это я так свою неприязнь выказываю. Хран, объясни, почему всполошился то?

   – Да потому что... – глянул тот сначала на лежащего, а потом на меня. – При условии, что он чеснок на дух не переносит, а значит, вовнутрь употреблять точно не станет, так может пахнуть только одно – яд, Евсения. Мышьяк, точнее, его с чем-то смесь, которой этого беспечника кто-то очень щедро угостил. И, по всей видимости, еще в Букоши.

   – Яд? – с округлившимися от ужаса глазами, повторила я. – От которого... умирают?

   – Надеюсь, обойдется, – буркнул мужчина и, решительно направившись к выходу, на самом пороге остановился. – Его с раннего детства приучали к цикуте. Это одно из самых смертоносных растений в мире. Вырабатывали защиту. Поэтому и жив до сих пор, а значит, шанс есть. Я седлаю Перца и в Монжу. Попробую там безуй [29]29
  Одно из названий безоара, камня органического происхождения, с древности используемого в качестве противоядия при мышьяковых отравлениях.


[Закрыть]достать – противоядие. Но, если не получится, придется скакать до Бадука. Тишок, ты – на охране, – и быстро вышел вон.

   – А нам-то что делать?! – опомнившись, подскочила я с кровати.

   – Только ждать, – громко, как по сердцу, хлопнула внешняя дверь...

   Ждать... Просто ждать. Сидеть, сжимая холодную, бесчувственную руку, пытаясь ее согреть и слушать. Затаив собственное, слушать едва ощутимое дыхание неподвижно лежащего мужчины... "Только лишь слушать", – не выдержав, сорвалась я к окну, и с остервенением щелкнув ржавой задвижкой, его распахнула. Выпустила наружу давно и муторно зудящую осу. Потом вдохнула свежий уличный воздух, разбавленный прохладой прошедшего после обеда дождя. Постояла, закрыв глаза, несколько мгновений и развернулась к кровати:

   – Стахос... Стах... Ты меня не слышишь?.. Наверное, нет. Я хочу сказать, как много ты для меня сделал. Даже, когда совсем еще не знал, ты уже меня спас – разбудил от долгого-долгого страшного сна. И я так тебе за это благодарна, – провела я пальцами вдоль раскрытой мужской ладони, а потом обхватила ее своей. – Я никогда ни за кем не ухаживала, до тебя. Я никогда никого не обнимала, до тебя. И никогда еще не делала того, что собираюсь сделать сейчас... с живым человеком, не с каменным алтарем... С тобой. Потому что не вижу другого способа тебя "разбудить"... Прости меня за это. Я не знаю, получится ли у меня, но, уверена – это единственный для нас шанс. Потому что ты умираешь, Стах... И я это вижу... – замахнула быстрым движением на него. А потом, уже сидя на мужчине, сгребла с груди одеяло и, выдохнув, сложила узором пальцы, прижав их прямо к ее центру...

   Сила ударила в виски с таким напором, что я невольно откинула назад голову и зажмурилась. Она заметалась внутри меня, как водный поток, загнанный в ловушку запруды. Не знающий выхода, он ожесточенно противился тому, куда упорно направляла я. В голове, яркими всполохами закружились картинки: падение с моста, Стахос, смеющийся мне вслед на клеверном лугу и он же с пляшущими в черных глазах купальными кострами. И мне уже стало казаться, что меня саму вот-вот разнесет вдребезги этим мечущимся внутри напором, когда ярче всех остальных перед зажмуренными глазами всплыла самая последняя из картин: "...Потому что ты и есть – моя душа. Как отражение в божественном зеркале. И я... я люблю тебя...".

   – Я люблю... тебя, – обдав жаром, понеслась огромная сияющая изумрудом волна через прижатые руки в лежащего подо мной мужчину. Сначала с невыносимым нажимом, от которого меня ощутимо стало потряхивать, а потом все спокойнее и тише... До последней капельки... Как плата за все, что когда-то причинила другим. Мучительная, томящая плата. И уже сползая со Стаха к стенке я, наконец, впервые в жизни осознала, что же это такое, отдавать себя другому, до донышка, до самой последней черты... А потом окончательно провалилась в опустошенную тьму...

   – ... а вот мы сейчас и проверим, насколько. Рот свой открывай.

   – Да зачем? – в ответ, возмущенным шипением. – Он горький.

   – А затем, что надо подстраховаться... Ох, безголовый, самоуверенный мальчишка, что бы я твоему отцу сказал?

   – Говори тише... Хран, а ты становишься сентиментальным. Вон уже и глаза подозрительно покраснели.

   – Ага, как только оклемаешься, посмотрим, у кого они покраснеют. И не только глаза. Давно я тебя палкой не гонял... Да откуда они здесь?

   – Осы? – тихим писком. – Я гнездо видал под стрехой с той стороны дома. Ночью сковырну и подальше снесу... Ой, одна прямо над...

   – М-м-м... – дернула я рукой, пытаясь срочно почесать нос, и к своему огромному удивлению обнаружила прямо перед глазами... пальцы Стахоса, переплетенные с моими.

   – Ну вот, раз оса тебя разбудила, вставай, подруга. Пошли, наконец, есть, – от двери, радостно-угрожающе.

   – Теплые... Живо-ой... – наплевав на такой тон, водрузила я руку обратно на мужской торс, но, через миг уже подскочила. – Живой!

   – Ну... еще не совсем, – шмыгнул в сторону носом Хран. А потом встал с табурета. – Евсения, я тут безуй оставляю, покрошенный, и воду запить. Ты проконтролируй, пожалуйста. Тишок, пошли.

   – Евся! В следующий раз я за тобой уже с поварешкой приду. Так и знай, – метнулась подружкина коса в опустевшем дверном проеме.

   – Ну, здравствуй... любимая.

   – Здравствуй, – облегченно расплылась я и, освободив руку, почесала нос. – Как ты себя чувствуешь?

  – Прекрасно, – уверил мужчина, тут же ее вернув. – С самым лучшим в мире лекарем иначе и быть не может.

   – А ты что, меня слышал?

   – Нет, но, я тебя... ощущал. В какой-то момент, уже уходя, кто-то, будто за руку меня дернул. Не отпустил. И я тогда почувствовал, что это была ты. Ты меня притянула обратно к себе... из небытия... Евсения, – развернул он мою ладонь к своим потрескавшимся губам.

   – Стах! – получилось в ответ даже с испугом, но, я взяла себя в руки... в свободную руку. – А сейчас что... уже вечер?

   – Уже утро, Евсения. Хран вернулся в сумерках, а всю ночь шел дождь и обязательно под его громоподобный храп. Но, мы с тобой все это благополучно проспали. До самого утра.

   – Ну, ничего себе.

   – Ты куда?

   – Стахос, я уже выспалась. А вот ты пока лежи, – нависла я над мужчиной с уже перекинутой ногой. – И еще, безуй... прямо сейчас.

   – Евсения, это же издевательство. И вообще, зачем тратить драгоценный камень на почти здорового меня? – но, я уже знала свой главный и очень убедительный довод:

   – Потому что от тебя до сих пор нестерпимо пахнет чесноком. Этого достаточно?

   – Вполне... – донеслось до меня у самой двери. – Но, я от него очень скоро избавлюсь. Так и знай! – мне что, опять угрожают?..

   Свобода... Что это такое? Наверное, это полет над всем, что когда-то тебя сковывало, а сейчас лишь беспомощно тянет вслед свои руки. А дотянуться не может. Наверное, это и есть – свобода. А еще покой. Хотя...

   – Да кому он нужен, этот покой? – даже не обернувшись на оставленный за спиной дом, без раздумий понеслась я в раскинувший прямо за изгородью свои васильковые объятья луг. А потом в его душистых травах и рухнула. Тоже, без всяких раздумий...

   – Ну, ты, Евся и даешь... Аф-фх-хи. О-ох...

   – Тишок... А как жить-то хорошо, оказывается, – перевернувшись на спину, раскинула я в стороны руки... и закрыла глаза. – И как легко ды-шится.

   – Ну, это, смотря кому... – буркнул сбоку от меня бесенок. – Лично мне от этих цветочков... Аф-фхи. О-ох. Горе мое...

   – Это от беленьких? Душистых таких?

   – Угу...

   – Они жасминами называются. Я такие в палисаднике у тетки Теребилы видела. И пахнут так. М-м-м... Надо будет нарвать – в комнату к Стаху.

   – Ну-ну. Я, конечно, и раньше знал, что ты меня недолюбливаешь, так чего хорошего тогда ждать?

   – Тишок, не говори ерунды, – смеясь, отозвалась я. – Ты для меня дружок и подельник. А еще... мужик. И вообще, молодец.

   – О-о, молодец, – довольно хмыкнул бесенок и тут же "одарил" меня ответно. – Это ты у нас – молодец. Вытащила своего "мужика" с того света. И сама при этом копыта отбросить не умудрилась.

   – Просто повезло.

   – Повезло?.. Евся, ты ведь не только в магии пока – наивница, но и в жизни. И главных ее законов совсем не знаешь. Особенно тех, что как раз и того и другого касаются.

   – Ну, так просвети меня, самый могучий ум не только заповедного леса, – в предвкушении, повернулась я к Тишку.

   – А что толку то? – скептически окинул он меня целиком. – Хотя... Ладно, слушай и не вопи... – и уселся сам по удобнее. – Самый главный закон, объединяющий магию с жизнью, гласит: "Всему есть своя цена". Но, не каждый может ее заплатить, эту самую цену. И возвращать с дороги мертвых простой дриаде, даже с кровью мага воды – не по силам. На такое лишь аланты способны. Да и то, в лучшие свои времена, не сейчас. А ты это сделала. Ведь Стахос был уже почти мертв. Я это чувствовал. Да и ты сама – тоже. Но, все ж смогла его оттуда выдернуть.

   – Тишок... А почему?

   – Да потому что заплатила за него откупную у смерти, Евся, когда произнесла те слова. Что ты сказала до того, как у тебя получилось?

   – "Я люблю тебя", – ошарашено выдохнула я. – Я просто повторила то, что сказал мне когда-то Стахос.

   – Она просто повторила, – покачал головой бес. – В том то все и дело, что единственная цена, равная смерти по силе – одна лишь любовь. И ты именно ею за своего мужчину расплатилась.

   – Тишок, значит, я на самом деле Стаха... люблю? – нахмурила я лоб. – Да я знать не знаю, что такое, эта любовь к мужчине.

   – Подумаешь, – хмыкнул тот. – Ты знать не знаешь, что такое "ненависть", но, однако, умеешь ненавидеть. И что такое "верность" тоже, но, умеешь такой быть. Здесь главное, не твои умозаключения, а то, что чувствуешь сердцем. Иначе... Смерть не обманешь, Евся. Не льсти себе. Аф-фх-хи.

   – Правду говоришь... – отстраненно отметила я, поднимаясь из травы. – Но, мне надо все хорошо обдумать... подслушник.

   – Ну, во-от... Я ж говорил, что толку никакого, – подскочил следом за мной Тишок. – Евся, а думать ты в лесу собралась?

   – Нет. Хочу дуб найти, чтобы Адоне весточку передать, – на ходу пояснила я. – А как ты считаешь, о ней самой узнать таким же способом получится?

   – А кто ж то ведает? Давай попробуем, – выказал явный пробел в познаниях "просвещенный" водяной бес.

   Но, с дубом нам не свезло. Точнее, мне. Нет, весточку Адоне ("У нас все хорошо") он, поскрипел, но, все же "принял". А вот сообщить мне о судьбе драгоценной няньки наотрез отказался. И если у дубов есть "чувство юмора", то, считай, меня им сегодня щедро одарили, прошелестев глубокомысленно напоследок: "Завтра подует северный ветер, а сегодня иди домой".

   – Тишок, – проломав себе голову над этой "дубовой" шуткой весь обратный путь, наконец, не сдержалась я. – Я вот не поняла, воду слушают, если она течет с нужной стороны, а вести дубами передаются исключительно попутным ветром?

   – Да нет, – почесал тот задумчиво свой меховой бок. – Дубы вообще необычные деревья. И некоторые даже утверждают, что они умеют предрекать будущее.

   – Погоду они умеют предрекать. В прошлый раз, в заповедном лесу мне местный дуб дождь предрек – как раз накануне той ночи на капище, а этот – северный ветер.

   – Ну и что ты в итоге с тем дождем сотворила? – даже приостановился Тишок.

   – Воронку, – в ответ тормознула и я, а потом открыла на беса рот. – А ветер тогда причем? Что он означает?

   – Ну-у... Каждый ветер в магии что-то, да означает. А конкретно, северный... поживем, Евся – увидим, – и скоренько припустил меж деревьев... Эх, жаль, ветки у меня под рукой нет...

   Вечер, порадовав отсутствием небесной сырости, долгожданно собрал всю нашу компанию на просторном дворе – у обложенного глиняными кирпичами костра. Хран, недавно вернувшийся с охоты самолично теребил в сторонке глухаря. Пестрые его перья радостно разлетались под ветром, и от этого Любоня, сидящая рядом с мужчиной беспрестанно чесала свой носик. Но, чурбашку перетаскивать не собиралась (а как же руководить издали?). Подружка моя вообще в нашем "походе" раскрылась с другой, незнакомой мне доселе стороны. Нет, наличие у нее сильного духа под мягкими формами я всегда ощущала, но сейчас она четко и, причем, без всякого спроса взяла над всеми нами опекунство:

   – Тишок, проверь воду в котелке. Кажется, кипит. А ты, Евся, проверь кружку у Стаха.

   – Я еще первую не допил! – скоро отозвался "больной" с нашей совместной трухлявой лавочки. А потом, на всякий случай добавил. – И вообще, во мне и обеденный бульон до сих пор булькает.

   – Ну, с отваром то зверобоя им гораздо веселее теперь будет, – злорадно присоединилась к подруге и я. Конечно, а кто ж тот зверобой для него собирал? Но, Стах, проявив благородство, лишь вздохнул, поправив на плечах куртку:

   – Хран, расскажи, какое "настроение" на больших дорогах. Суета по нашему поводу пока не ощущается?

   – Да как тебе сказать? – прищурился тот через пламя костра. – В Бадуке я повышенного внимания к себе не заметил, хоть и торопился очень. А в Монже... Там пришлось пару перекрестков объехать стороной. Но, я думаю, тебя уже со счетов скинули, как "свеженького упокойника". Любони пока не хватились. Связывать лично меня с Евсенией, тоже пока, фантазии вряд ли хватит. Так что, ищут, по всей видимости, ее одну. Но, это все "условные" выводы. Мало ли, кто нас по дороге сюда случайным взглядом зацепил.

   – Понятно, – отставил пустую кружку в сторону Стах. – Значит, надо отсюда рвать когти. Завтра снимаемся?

   – Боюсь кровать твоя такой поездки не выдержит, – скептически наморщила я нос.

   – А причем тут кровать?

   – А притом, что, если ты завтра "снимешься", то только в лежачем положении. Стах, у тебя сияние до сих пор дырявое. И далеко ты не проедешь.

   – Евсения права, – присоединился ко мне Хран, с кряхтением разгибая спину. – Сам посуди – случится драка, какой из тебя боец? Да и не уйти от нее на большой скорости. Ты и тряски не выдержишь. День еще, как минимум тебе нужен. Так, дочка?

   – Ну-у... – с прищуром оглядела я сидящего рядом мужчину. – Как минимум.

   – Да вы что? – возмущенно сверкнул он на нас глазами. – Я еще один день здесь не выдержу. Да я последний раз столько в постели валялся, когда в детстве ногу ломал.

   – Ничего. Я вот завтра с утра баньку здешнюю подправлю – дыры в печке и полу заложу. А к вечеру устроим праздник души и тела.

   – Ага. С жареным на вертеле глухарем, – потерев нос, многообещающе расплылась моя подруга.

   – С жареным? – вкрадчиво уточнил Стах.

   – Ага. А из крылышек и шейки такой бульон славный получится. М-м-м... – шлёп-п.

   – Ах-ха-ха-ха-ха, – послышалось из подзаборных лопухов, над которыми только что на страже восседал бес...