Текст книги "Евсения. Лесными тропками (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
А после она с разбега нырнула в озеро. И скользила там гибкой рыбиной, покуда хватило воздуха, смывая с себя, облаченной еще недавно в чужую личину, чужие же руки и губы. Хотя свои поцелуи тому, смуглому, не оставила. Ведь, дриады не целуются без любви... И выбралась, уже на пределе сил на срединный озерный остров, состоящий тоже из огромного камня, но, совсем другого – родного. Тишок пристроился рядом. Его любимое занятие – заплетать из мокрых спутавшихся волос дриады косицы. А она так и лежала, на спине, раскинув в стороны руки и глядя на звезды. А потом ей, вдруг, захотелось плакать. Обычно, она сдерживала себя, но сегодня... после этих глаз-тоннелей, ведущих к душевному теплу...
– Госпожа?..
– Да?
– Почему ты меня не просишь?
– Тишок-Тишок, расскажи мне...
– ... стишок?.. Почему ты плачешь?
– Не знаю... Это глупо. Ведь, утром я вряд ли уже что-то отчетливо вспомню...
Это было действительно, глупо. Потому что было платой. Платой за, хоть временный, но, покой. Потому что, когда три года назад начались ее ночные кошмары, и она неделю металась между жизнью и смертью, то мечтала лишь об этом – хоть недолгом, но, покое. А потом мудрый волхв ей помог, сжалился над богопротивной дриадой. Научил, как его обрести и что отдавать при этом взамен, беря у чужих мужиков, этих источников грязи, изгадившей ее душу и тело когда-то, их собственную силу. Это было и избавлением и лечением и справедливой местью одновременно... Так почему же сейчас ей так хочется плакать?..
ГЛАВА 3
Утро в мою светелку вошло вместе с Адоной. Потому как, первое, что я увидела, открыв глаза, была именно она, вся в пятнышках рассыпанного узорами занавески света, которые копошились в забранных узлом, медовых волосах дриады и играли на ее лице. «В общем, хорошее утро», – сделала я вывод и, сладко потягиваясь, села. А потом мне на лоб съехала тугая, как льняной шпагат, косица...
– О-ой... Тишок, – и, хмыкнув, отбросила ее обратно. – Новая работа – распутывать теперь. А знаешь, что?.. Надоели мне эти кренделя на ушах. Который год все с ними... Ну, не который, а уж год, так точно. Может, по-иному сподобимся? – и, дождавшись утвердительного кивка от Адоны, чмокнула ее в щеку, а потом поскакала, придерживая длинный подол рубашки, по ступеням вниз. – Доброго здоровья, батюшка Угост!
– И ты чтоб, не хворала. Зрю, бодра с утра, значит, в упряжь пора, – да, у нашего грозного волхва, иногда, стишки не хуже бесовских выходят, когда у него настроение соответствующее. – Вспоможение мне твое требуется, чадо, – а вот такое заявление уже ко многому обязывает, потому, как крайне редко оное звучит. – Послание будем слагать... душевное, ответное, – пригладил он свои длинные седые пряди и многозначительно расплылся, вставая со стула.
– А-а. Понятно...
Послания эти, "душевные", да ответы на них, носиться стали между весью Купавной и столичным Куполградом лет пять тому назад. И если поначалу вызывали у меня недоумение, как у неизменного их писца (батюшка Угост снисходить от своих рун до общего алфавита категорически отказывался), то со временем я привыкла. И даже втянулась в процесс, позволяя себе одиночные высказывания, хотя давно уже поняла для себя главное – здесь вопрос глубоко принципиальный. И тот, кто плюнет на это дело первым, тот и "проиграл". А позволить себе такое наш волхв никак не мог, потому что адресатом его был ни кто иной, как самый настоящий идейный супротивник – столичный католический чин...
– Значит, скреби так... С обращения начала?
– Ага. Все, как заведено: Ваше Преосвященство, – торжественно доложила я, уже предвкушая дальнейший текст.
Батюшка же Угост, распрямил напротив меня, сидящей сейчас за столом, свою худую спину, и снова качнулся с места, продолжив отмерять шагами всю длину комнаты. Иногда, в такие моменты, он неосознанно начинал хватать пятерней воздух в том месте, где когда-то еще была жидкая борода, увы, погибшая в неравной схватке с жертвенным Сварожьим [10]10
Сварог – языческий бог огня.
[Закрыть]костром. Не везло батюшке Угосту на бороды – палил он их с наводящим на раздумья постоянством, а потом и вовсе чихнул на этот «волховецкий атрибут», обнажив на всеобщее обозрение свой длинный нервный рот с тонкими губами.
– Евсения, ты чего в меня вперилась? Глянь там, какая ближайшая... оказия.
Я тут же кинулась исполнять, выудив из стопки других бумаг плотный лист с "Церковным католическим календарем на 2632 год от начала мира", купленный лично мной же в Букоши лишь для этой цели. – Ближайший... – бегло заводила пальцем поперек убористого текста. – Одиннадцатого июня – День Святого Варнавы.
– Ну, так... – на долечку задумался старец. – Скреби своим пером: поздравляю с именинами того самого. И желаю соответствовать собственному кумиру [11]11
Языческий идол – предмет подношения даров, проведения ритуалов и выслушивания бесконечных просьб.
[Закрыть], – ехидно хмыкнул волхв. – «Кумиру» не скреби... Он чем ославился то?
– Варнава?.. – вернулась я к буковкам. – Тем, что распродал все свое несметное имущество, и деньги за него общине благословил.
– Вот как?.. Скреби: желаю следовать его путем всему вашему Синоду [12]12
Высший орган церковной власти.
[Закрыть].
– Батюшка Угост, а не обидится Его Прео...
– Еще чего! А как мне на Солнцеворот [13]13
День летнего солнцестояния, отмечаемый в язычестве, как Купала, а во всей остальной стране – Купальник, один из четырех основных праздников в Ладмении, знаменующий собой начало лета.
[Закрыть]папоротник с коноплей пожелать не перепутать? – гневно вскинул он на меня свои брови. – Так и скреби!
Нет, это Его Преосвященство, лишку, конечно, хватил. Мало того, что наш уважаемый волхв в травах лучше Адоны разбирается (я, как "ни рыба, ни мясо", не в счет), так у него в ту ночь и других важных дел хватает, чтоб папоротник на карачках караулить. Да он вообще в принципе, не цветет (у него, у папоротника, тоже свои принципы).
– Евсения!
– Ага. Уже дописываю... все-му Си-но-ду, – хотя, правду сказать, его тоже понять можно. Это я церковный календарь прикупила и все дела. А он там, в своей столице, какими источниками информации пользуется? Кто его в нашем весевом годичном цикле просвящает? Гадалка на потрохах?.. – Еще что-нибудь желаете добавить?
– Желалось бы многого, – снова черпнул воздух рукой старец. – Только к Троице те пожелания приберегу. К их Троице. Понеже у нас и своя имеется. Ибо в истинной вере, взращённой древними славянскими родами гораздо ранее всех иных пантеонов, главным богом был и будет Триглав, единый в трех ликах – бога Перуна, бога Сварога и бога Святовита, – произнес он с большим воодушевлением и, вдруг, замолчал, уставясь исподлобья на высунувшуюся из-за занавески Адону. – Да что я вам вещаю?.. Заканчивай, чадо. Дел елико. И... сама в Букошь на почту его снеси.
– А когда? – растерянно распахнула я рот, провожая волхва взглядом до двери.
– Сегодня ж. Або запоздаем... с поздравлениями.
– Або запоздаем с поздравлениями, – скорчила я выразительную гримасу в ответ на удивление в глазах моей застывшей няньки. – А я уж думала, что, покуда он на озере, мне, как обычно, наружу из леса ни ногой... Ой, да все ясно, Адона – куплю там все, на что укажешь. Только... с кренделями-то как?..
Весь Купавная, доверчиво приткнувшаяся к основанию Рудных гор, опоясавших Ладмению с трех ее сторон, аналогично же ей, тоже с трех сторон была надежно охраняема. С востока – выше обозначенными горами. С северной стороны, через заливные луга – могучим Вилюем, берущим начало в поднебесных вершинах. А с запада – речкой Козочкой, скачущей по порожкам от самого своего "отца" и вплоть до нашего озера. Ее и на карте то нет, как и нашей веси – не велика для обеих честь. Зато есть там Букошь. По крайней мере, на той, что висит в пол стены на почте этого молодого, но, бурно живущего поселения. Хотя, еще совсем недавно было оно полуживой деревней в десяток домов и одну чахлую часовенку. Однако, после того как шесть лет назад на одном из изгибов Козочки весенними ливнями вымыло камни палатума [14]14
Палатум (от латинского palatum – небо), минерал, обладающий особо ценными лечебными и магическими свойствами. Да и просто, очень красив в ювелирных украшениях, так как напоминает синее небо в самый предрассветный час.
[Закрыть], жизнь в Букоши круто изменилась. Точнее, деревни совсем не стало – сначала, часовенки, которую снесли из-за стратегического с точки зрения рудокопов нахождения, а уж потом и жилых домов, выкупленных у прежних своих хозяев новым. Приехал он из Бадука, где жил последние несколько лет, однако, говорили о нем многое и не всегда лестно. Да у нас вообще любят поговорить. Особенно про тех, кто врывается в привычную жизненную неспешность и ломает ее своими грандиозными планами. Звали этого «баламута» нашей сонной округи Ольбег. И по мне, так был он, хоть и на вид не совсем молодым и совсем уж неприятным, да счастливчиком редкостным. И не оттого, что являлся единоличным хозяином прибыльного местного прииска. А совсем по другой причине, думать о которой мне было нерадостно, так как именовалась она Любоней, без трех месяцев госпожой – хозяйкой новой Букоши.
Вот всего-то шесть миль, по укатанной дороге через злаковые поля да новый дощатый мост, а какая огромная разница...
– Э-эх, до заката бы обернуться... А-а-а-а!!! – подхватив выходную юбку, понеслась я со всех ног по склону с холма, глотая все сочные травяные запахи. А потом, вдруг, вспомнила о своей новой красивой прическе – толстой косе, обхватившей короной всю голову... И перешла уже на широкий размеренный шаг.
Еще в глубоком детстве, в редкие те случаи, когда приходилось мне выходить под высокое небо со своих тенистых лесных тропок, странное чувство всегда охватывало в первый момент. И будто даже к земле оно прибивало. Наверное, так ощущает себя птичка, которую выпускают из тесной клетки на простор. Ей и хочется на свободу и страшно, потому как нет там привычных углов, в которые можно забиться. Глупая птичка. Ведь, какой бы ни был угол, а рука хозяйская все одно до него дотянется. Вот и я так же... Хотя, сейчас, я уже не боюсь просторов. Просто ощущаю всем своим дриадским нутром, что не мои они, эти... как их там...равнины среброколышащиеся. Их, наверное, ветер любит. Оттого и лобызает. Да что ж я все с кентаврами то?..
– Евся!..
– Ой, л-ли! Какая ж тут красота неописуемая нарисовалась! – весело оскалилась я, застыв на обочине напротив остановившегося новенького рыдвана [15]15
Повозки, в данном случае, открытой.
[Закрыть].
– Я надеюсь, ты обо мне так, не о возе? – в ответ явила свои ямочки на щеках довольная Любоня. – Злазь к нам. В гости тебя не дождешься, так хоть на дороге словили. Сдвигайся, Галушка, – ну, конечно. На чем же еще моей подруге с сестрой раскатываться, как ни на таком шикарном "возе"? Да еще, как обычно, по таким нередким случаям, в сопровождении. – Доброго здоровья, Русан!
Рыдван дернулся, вслед за тронувшейся под кнутом кучера лошадкой, я тут же шлепнулась на мягкое кожаное сиденье. Главный же Ольбега грид [16]16
Телохранитель.
[Закрыть], кивнул мне невозмутимо своей лысой лобастой головой и пришпорил вороного коня... Интересно, он всегда такой молчаливый или, лишь при исполнении?
– А ты куда? – открыли мы одновременно с Любоней рот и в голос же обе с ней залились. – Я – на почту. Да и по лавкам, – выдохнув, на этот раз опередила я подругу.
– И я... мы тоже по лавкам. Господин... Ольбег... – качнув подбородком, будто имя это из себя выталкивая, продолжила девушка. – велел мне подарок себе выбрать, на какой глаз упадет, а потом мы с Галушкой к нему заедем, ненадолго. В гости... А, хочешь, с нами? – вскинула она на меня свои голубые глаза.
– В гости? Тебе что, сестрицы мало?
Тон, с каким я этот вопрос задала, получился каким-то ехидным, даже помимо желания. И дело здесь было, конечно, не в моих сомнениях по поводу девичьей "скромности" Любониной. Да и вообще, в веси Купавной на досвадебное сожительство смотрели без всяких осуждений. Здесь даже самих свадебных церемоний было два варианта – если молодые из одного дома и, если из разных. А просто в "гости" эти самые мне совсем не хотелось. Пусть даже и из женского любопытства.
– Так, хоть по лавкам, – тут же сникла моя задушевная подруга. – Поможешь мне подарок выбрать, а то с Галушки то какой прок.
– Ну, надо же, – подала голос упомянутая, устраиваясь по удобнее сбоку от меня. – Чай гранит от бисера в силах отличить. А ты, Евся, схлопотала вчера от тетки Адоны?
– А то. Не зря торопилась. Как раз к раздаче подзатыльников успела.
– А-а, – со знанием дела, протянуло дитя. – Так-то ничего. Вот у нас матушка, чуть припозднишься, так завоет, громче ее разлюбимого сепаратора. А тетка ж Адона – нёмая. Какой от ее подзатыльников вред?
– Немая? – невольно вскинула я брови. Потому, как никогда про свое "сокровище" с этой стороны не думала. – Ну и что. Мне и взглядов ее выразительных хватает, – а еще глаз ласковых и рук теплых, не смотря на холодную ее дриадскую кровь...
– Евся, а ты чёй-то загрустила, вдруг? – дернула меня за жилетный шнурок Любоня. – Кто тебе такую косу красивую накрутил?
– Адона, конечно.
– Тетушка Адона у тебя мастерица. Как ты думаешь, если я ее очень сильно попрошу, она мне свадебную косу заплетет? Чтобы с розами там и лентами?
– Конечно, заплетет. А если Я ее очень сильно попрошу, она в твои "черноземные" кудри еще и цветов Ачишки [17]17
Однолетнее растение, при соприкосновении с сиреневыми цветками которого возникает сильное чихание и зуд.
[Закрыть]натыкает, – ...чтоб «молодой» первую брачную ночь с пользой для здоровья провел.
– Ой, да ладно тебе, – отмахнулась от меня подруга, не единожды испытавшая на себе "целебность" этого, произрастающего в большом изобилии вокруг Купавной, растения. – А почему бы и тебе не обжениться с Лехом? Перебрались бы с ним тоже в Букошь. Я бы попросила... Русана похлопотать пред Ольбегом за него. Он жешь парень зельный [18]18
Физически выносливый.
[Закрыть], стал бы тоже гридом. Да... Русан?
Мужчина, ехавший все это время в аккурат рядом с Любоней, глянул на нее внимательно и лишь вновь кивнул, а я в этот момент чуть из рыдвана на всем ходу не вывалилась. Жизнь моя, пожухлый лист! И почему я раньше этого не замечала?.. Наверное, потому, что не видала до сей долечки их так близко друг с другом. Иначе бы точно разглядела...
– Любоня? – просипела перехватившим от потрясения голосом.
– Ась? – оторвала девушка грустный взгляд от серых мужских очей.
– Ничего... – ну, теперь держись, подруга. Несчастная ты моя дуреха. Послушная дочь. Жертвенная овечка. – Я спросить хотела: тебе теперь везде сопровождающий полагается? Ведь Солнцеворот скоро. А вдруг, качелями накроет или прямо в костер приземлишься? И не пойти нельзя. Ты ж все действо открываешь.
– Да? – выкатила на меня наивные глаза "невеста".
– Я поговорю об этом с хозяином, – впервые на моей памяти услыхала я тихий голос главного грида Ольбега...
ГЛАВА 4
Лавок в Букоши было завидно много, правда, сколоченных наспех, как и все остальные «засыпушки» на противоположном от прииска, скалистом берегу Козочки. Поэтому и компенсировало это множество собственную хлипкость обязательными верзилами у дверей. А вот нужная для нас с Любоней оказалась лишь одна. Правда, скучающих верзил при ней была целая парочка, это, если не считать развалившегося в лопуховой тени, здоровенного цепного кобеля.
На подкативший к самому крыльцу рыдван они и отреагировали по-разному: мужики сразу приосанились, а четвероногий страж лишь сухой нос от земли оторвал. Еще бы – страдает кобель. Кормят, чем попало, и воды чистой в чашку не допросишься. Но, осознание этого меня нисколько к жалости не подвигло. Мне вообще всегда кажется, что, кто бы ты ни был – человек, дриада или пес при будке – сам виноват во всех своих лишениях.
– Ой, звиняйте.
– Ничего, госпожа. Счас новой плеснем, – ну, это у меня случайно вышло... собачью чашку ногой задеть.
– Добро пожаловать в наш уголок вечной красоты в этом несущемся мире!
– Мокошь – заступница... – выдохнула Любоня, едва переступив порог, и намертво вцепилась в лямку моей сумочки. – Я без тебя дальше и шага не сделаю, – да... Я и сама после такого приветствия остолбенела. А еще от открывшейся взору "вечной красоты".
Русан, правильно оценив наш тройной столбняк (Галочка ж, тоже женщина, хоть и мелкая пока), тенью проскользнул из-за наших спин и заслонил уже своей расплывшегося гостеприимно лавочника:
– Покажите госпоже то, что хозяин вчера отложил, – прилизанного "душку" унесло в скрытую за бархатной занавесью комнату, а мы, наконец, смогли (опять же все трое), отмереть, так как остались в узком зале ювелирной лавки сейчас совершенно одни, тут же разбредясь взглядами, кто куда.
В камнях я, хоть и неглубоко, но, разбираюсь – у батюшки Угоста их много, на все случаи жизни. Одни – в перстнях, другие – на шнурках кожаных. А несколько, так и вовсе – в отдельном маленьком мешочке. К тем мне и прикасаться-то строго запрещено, так как служат они лишь своим богам, светясь через плотную ткань, мощной магической силой. Но, то, что было здесь, среди золота, серебра, да меди дешевой... Все маленькое, обитое синим бархатом пространство прямо переливалось и пело на разные голоса, обещая блага своим носителям и грозя им справедливыми карами. Хотя, особо ценных было мало. В основном, для работяг. Тех, кто заработанные на прииске медени не все в здешних тавернах просадил и жене "откупной" гостинец решил сделать. А, чтоб настоящих покупателей, на настоящие деньги... Где их в Букоши то взять, кроме...
– Вот, пожалуйста, – успевшая лишь расслабиться Любоня, на этот раз мимо моей лямки промахнулась. – Госпоже нравится?
– Ну-у, да... – мужественно кивнула головкой первая весевая невеста. – А что... это?
Лавочник, воодушевленный нашей реакцией, сунул моей подруге под нос дощечку, обтянутую все тем же бархатом с прикрепленными на нем объемными сережками и не менее внушительным колье и передвинул по прилавку канделябр:
– Единичная и тончайшая работа. Имитация начала тысячелетия -блистательных времен Женевьевы Первой. Белое золото, бриллианты и сердце обеих композиций – великолепные, густо-сиреневые аметисты. Хотите примерить?..
– Любоня?
– Ась?..
– Госпожа пока решает. Она желает еще что-нибудь посмотреть, – вновь и, как нельзя вовремя, встрял Русан, и, развернувшись, медленно пошел вдоль прилавка. Его же место тут же заняла, подтащившая от входа стульчик Галочка и, пыхтя, на оный взобралась:
– Ну, надо же. А мне вон те бусики нравятся, – ткнула пухлым пальчиком в серебряный с гранатами браслет... Губёшка не дура у дитя, да только не по силам ей еще мощь этих кроваво-красных каменьев.
Я же, воспользовавшись суетой с той стороны прилавка, тоже двинула, вслед за гридом, разглядывая украшения по проще – вот интересно, если б Лех мне что-нибудь из этой "вечной красоты" вчера выбирал, на чем остановился?.. – Ой, звиняй, не заметила, – натолкнулась на застывшего на моем пути Русана. – Скажи, а чтоб ты для своей... любимой здесь прикупил?
– Я?.. Вот это.
– Ага-а... – а ведь, действительно... "это".
Маленький, будто рябиновый листик, сложенный с одного края "лодочкой", бережно держал на себе круглую, молочную жемчужину. Жемчуг – символ скромной девичьей чистоты и верный обережник от неразделенной любви. Камень невест и тех, кто верит в непременное счастье:
– Можно мне вот это поближе посмотреть? – заслужила я настороженный взгляд от Русана и рассеянный – от лавочника. – Очень хочется. Тем более, к этому колечку еще и сережки такие же есть.
– Одно мгновенье...
Однако подруге моей пришлось тяжко. Я ж ее не один год знаю, и без секретных перешептываний понятно, что не по душе ей щедрый выбор жениха. И вправду сказать, где ей в таком, кричащем роскошью колье и сережках по нашей веси выгуливаться? Да к ним бедной Любоне шубу теперь надо соболью и платья из шелка да парчи. И о чем вообще этот Ольбег думает? Толи дело, Русан... Кстати...
– Любоня, подойди ко к нам вместе с подарком. Здесь видно лучше... Ага. Примерь, серьги то.
– А, может, не надо? Вдруг, погну?
– Или до пола уши оттяну, – вперилась я внимательным взглядом в разрумянившуюся от старания подругу. – А ты знаешь, как камень этот, аметист по-другому называется?
– О-о, – тут же вмешался в наш разговор, присквозивший следом лавочник. – Это – очень древний камень, известный еще с Библейских времен... – залился он жаворонком, под мои поощряющие кивки. – Самым первым его знаменитым носителем был сам Апостол Павел. Теперь же он – непременный спутник священнослужителей. Их верный талисман.
– А называется он... – открыла я рот.
– Глаз Христов, – торжественно закончил оратор.
Бря-як...
– Ай! Ой, простите. Не удержала в руках, – ну да, и всего-то чуточку я тебе в этом поспособствовала. – Я не могу такой камень носить. Мне...
– Ей то Мокошь не позволяет. Ой, Любоня, глянь. А вот эти тебе Мокошь позволит носить? Какие они красивые и с жемчужинами, прямо, как туман на нашем озере. Помнишь, когда мы в нем на рассвете плескались?..
До нужной мне улицы с одноэтажной, такой же "хлипкой" на вид почтой, ехали молча. Галочка, теребя свои новые бирюзовые бусики, купленные на выданные матушкой деньги. Я – старательно пряча улыбку на случайных прохожих и воронах по обочинам и Любоня, задумчиво вздыхающая, в новых сережках с жемчужинами на листиках и в таком же колечке. Наконец, подруга моя не выдержала:
– Мне этот "подарок" гораздо более люб, но, все ж, как-то нехорошо вышло. Хотя...
– Хотя, деньги немалые жениху своему сберегла и сама верных съуроков [19]19
Нанесения вреда на энергетическом уровне чужой завистью.
[Закрыть]избежала, – с готовностью вступила я в ожидаемый разговор. – К тому ж...
– К чему ж? – скривилась на меня совестливая подружка.
– Ольбег же тебе сам велел выбрать то, "на что глаз упадет". А он как раз и упал из твоих трясущихся рук вот на эти сережки, которые в тот момент на прилавке лежали.
– Глаз?
– Ну, да. А кто ж знал, что глаз этот "Христовым" окажется? Про то твой жених не уточнял. Или уточнял?
– Не-ет, – не выдержав, прыснула Любоня, увлекая и меня за собой...
Воду я люблю. И шумную, в маленьких радугах, живущих на каждом из речных порогов, и смирную, как на нашем Купавном озере. Да любую ее люблю, но, только не грязную. Грязь для воды, как болезнь для живого существа. Она, даже если и на дне осядет, все равно в любой момент о себе напомнить может, как батюшка Угост говорит, "встряской". А вот Козочка была "больна". Уже шесть лет. Еще одна причина, по которой я Ольбега не жалую (кроме той, что он мужского рода, с липким взглядом вечно припухших глаз и скоро с подругой меня разлучит). Потому как из-за его "породных разработок" наша вертлявая речка несла сейчас в своих водах песочную муть с прочими донными шлаками. Да еще ни куда-нибудь, а в Купавное озеро.
Особенно отчетливо эта безобразная картина была видна мне сейчас, с самой середины узкого, на ширину полутора подвод, дощатого моста, перекинутого через Козочку в миле от новой Букоши и на тракте, ведущем к нашей веси и дальше на юг вдоль Рудных гор. Еще одно "новое веяние" – новый мост. Старый, правда трухлявый, но, еще вполне себе действенный, обвалили вскоре после начала рудокопной канители. А новый был построен уже ближе к прииску и исключительно на деньги его хозяина, а, значит, и проезд (проход) по нему являлся исключительно же платным. Мало того, с обязательным личным досмотром (а вдруг кто камушки неучтенные заныкал?). Обычно, этим делом специально нанятый маг занимался. "Просвечивал" своим магическим взглядом, особо никого в пути не задерживая, и зевал себе в кулак. Но, сегодня его явно на мосту не наблюдалось. Зато наблюдался большой затор. Причем, довольно длительный. Причиной ему стали несколько груженых подвод, досмотр коих в сложившихся обстоятельствах требовал большой тщательности. "Тщательность" эту уже протащили мимо меня в сторону охранной будки в двух объемных бутылях и одной, накрытой полотенцем корзине, но, заметных подвижек что-то не наблюдалось.
Пеший же народ в это время заметно скучал, развлекая себя в ожидании поднятия шлагбаума, кто на что горазд. Кумушки из нашей веси трещали сбоку от меня языками, добавляя к грязи в реке еще и свою от семечек шелуху. Старик, явно блаженного вида что-то напевал себе под нос, беззаботно подставив лицо солнцу, а двое мужчин, как раз, напротив, о чем-то в полголоса перепирались. Один из них, коренастый, с короткими седыми волосами и ершистой щетиной на всю физиономию все время хватался за поводья примотанного к перилам коня и делал при этом отмашистый жест рукой. А второй, стоящий ко мне спиной, в кожаном жилете на голых прямых плечах ему не менее азартно парировал, правда, без жестов. Но, зато, то и дело, запуская пальцы в темные до плеч волосы. Я сначала тоже, ради собственного развлечения, пыталась прислушаться то к кумушкам, то к песне старца. А потом и к горячему спору. Но, скоро мне вся эта чужая жизнь наскучила, и я вновь развернулась лицом к бегущей воде, подтолкнув мысли собственные за ней следом...
И ведь как они тут же понеслись. Прямо до дома Любониного. Правда, ее самой сейчас там не было. Хотя, если я здесь еще поторчу, то, возможно и она подкатит на жениховском рыдване с Галочкой рядом и Русаном сбоку... Русаном... Давно я такого яркого и чистого света не видала, какой эту грустную парочку друг к другу тянул, переплетая их сияния. И хоть мужиков в принципе недолюбливала, но, не осознать сейчас не могла – грид этот всяко лучше "липкого" богатея Ольбега. Тем более, если любят они с подружкой друг друга, пусть и тихой любовью, от самих себя сберегаемой. Ну, да жемчужины вам в помощь. Ведь, в них теперь часть Русановой души. А, значит, вместе они неразлучно. "Что же дальше будет... Что будет...", – отмахнулась я как от мухи, от тихого, постороннего звука, пытаясь сосредоточиться на будущем двух влюбленных. – "Что с ними будет, мы... Да что ж это!" – не выдержав, вновь развернулась к заторным подводам и зашарила глазами в поисках источника этого заунывного ушного "зуда".
Шел он из самой ближней ко мне подводы, видной с этого места достаточно хорошо. И был похож... на тихий плач. Детский, тоскливый. Так не ноют, когда просто пытаются привлечь к себе внимание старших, а только лишь от безысходности. Да что же это?.. Ответ обнажился тут же. Потому как очередь досмотра дошла до этой самой крайней подводы. Сначала подошли к ней вразвалочку два наемника с охранными бляхами на потрепанных куртках, а следом за ними подоспел и сам хозяин подводы, суетливый мужичёнка с заткнутым за пояс кнутом. Он же, после властного кивка одного из блюстителей, с явной неохотой, отдернул в сторону дерюгу. Под ней оказалась небольшая клетка из буковых тонких штакетин, а внутри ее на яркий свет и людей моментально ощерилась молодая взъерошенная волчица, под передней лапой которой комочком затих маленький серый детеныш. Вот он то и плакал так жалобно все это время.
Наемники, разом отпрянули от рычащей мамаши, потом, опомнившись, переглянулись между собой и затянули свою обычную песню, количество куплетов в которой зависело лишь от практичной смекалки мужика. Но, тот, судя по реакции, либо в дороге уже издержался, либо смекалкой этой и вовсе не обладал, начав в ответ им свою:
– Да что же вы, добрые люди? Я по всем правилам зверей перевожу. И выловил их, где положено, не в хозяйских угодьях. У меня в свидетелях – Макарьевский егерь. И расписка от него есть.
– И что нам с твоей расписки? – хмыкнул, обнажив щербину между зубов, один из наемников. – Так, если ты все правила знаешь, то знать должен, что тварей таких опасных в железных клетках перевозить надо. А, вдруг, она перегрызет твои трухлявые сучки и народ покусает?
Кумушки, навострившие уши, но с мест своих предусмотрительно не сдвинувшиеся, хором охнули, чем ввели зверолова во временное замешательство, но, вскоре он вновь развернулся, продолжив вялую беседу. Но, я их больше не слыхала... встретившись глазами с затравленным волчьим взглядом... Весь мир вокруг тут же оплыл, став лишь туманными краями узкого коридора меж нами. И последнее, что я уловила извне, было темное пятно жилета мужчины, заинтересованно вышедшего на середину моста.
"Помоги мне... Помоги мне"
"Помочь тебе?.. И что дальше?"
"Помоги мне. Я знаю закон... Проси"
"Обещай, что не будешь мстить"
"Мстить?"
" И не делай вид, что меня не поняла. Время уходит"
"... Обещаю... хранительница двух стихий"
"Отойдите в сторону"
Бук – сильное дерево. Самое сильное из всех, известных мне, хотя не растет в наших лесах. Он и мертвый, еще долгие годы хранит свою живую мощь. А этот был мертв всего несколько месяцев. Материнская любовь тоже сильна. И тем ранним росистым утром молодая волчица сама дала себя изловить вслед за пойманным в хитрую ловушку детенышем. Последним, выжившим из первого ее, неудачного помета. Я же была дриадой лишь на половину... "Хранительница двух стихий", так она меня назвала. Мне бы с одной совладать... Да еще на таком расстоянии...
Треск переломившегося дерева раздался лишь, когда вырвавшаяся на свободу мать с волчонком в зубах лбом выбила две основательно подпорченные мной штакетины. В длинном прыжке она приземлилась в аккурат перед примотанным к перилам конем, заставив взвиться того на дыбы и первое что я увидела, возвращаясь в окружающий мир из своего "тумана", были стертые подковы на двух передних копытах, зависшие прямо над моей головой... А потом новый треск, с обжигающей спину болью... и падение...
Вода. Грязная, мутная речная вода. Я сплевывала ее в примятую береговую осечу, с отвращением скрипя песком на зубах и краем глаза следила за неподвижно раскинувшимся на спине мужчиной... И какой дятел ему в лоб настучал, что именно так надо спасать дриад? Вообще, кого-то спасать... Он меня что, спасать ринулся?..
– Эй, ты... О-о-о, жизнь моя, пожухлый лист. Возись теперь с тобой, – и, откинув за плечо мокрую, с развязавшейся тесемкой на хвосте косу, склонилась над окровавленным телом незнакомца...
Летели мы с моста почти в обнимку, правда, недолго и я еще успела отметить, что умудрилась пробить собственной спиной широкие доски перил. Ну, спасибо Ольбегу и его бестыжим мостостроителям. Потому как, если б дерево оказалось качественным, то припечатал бы нас обоих жеребец своими копытами к тем доскам намертво. А так, лишь "попутчику" моему досталось. Но, это дошло до меня уже в Козочке, сквозь мутную воду узрев, как он камнем идет ко дну, распуская около себя широкой красной лентою кровь. И мигом оценила мужика шансы: если выволочь его на берег и спровадить на попечение местных лекарей – почти нуль. Если попытаться самой – гораздо больше. Только глаза не забыть "отвести" всем остальным на мосту и особенно тому, с щетиной, уже изготовившемуся сигать следом за нами в перильный пролом. Ну-ну, пусть пока поныряет... в этой мути...
– И как меня там батюшка Угост учил?
Вначале следовало осторожно выдернуть из правого бока мужчины толстую щепу. Хотя, "осторожно" и "выдернуть" в моей пульсирующей от пережитого голове ну никак вместе не сочетались... В результате получилось лишь "выдернуть". Но, раненый даже не застонал... Теперь свести руками края сочащейся кровью раны и "пустить туда жизнь", тонкой светящейся изумрудом струйкой через ладони... Ага. Кажется, с большим трудом, но, получилось, однако, шрам на память все ж останется...Теперь расстегнуть жилет и...
