Текст книги "Искушение любовью "
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Что сошло, Лиля? Ты можешь объяснить? – Женя от нетерпения села на самый краешек кресла, вытянувшись всем телом к Лиле, и, глядя, как та вспоминает, нервно покусывала губы.
– Он стал смотреть на меня иначе, – наконец продолжила Лиля. – Без усмешки, как раньше, словно рассматривая красивую куклу. Я видела, что ему нравилось немножко играть мною, показывая свое превосходство, покровительствуя мне, делая независимый вид, но мне это никогда не мешало.
– Почему? – Женя искренне недоумевала. – Мужик всячески демонстрирует, что просто развлекается с тобой как с куклой, красивой и дорогой, а ты спокойно заявляешь сейчас, что это тебя не трогало! Объясни! Насколько я знаю, ты нормальная баба и тебе, если ты любишь мужика, в первую очередь нужно его уважение!
– Конечно, конечно. – Лиля торопливо попыталась успокоить Женю. – Я и сама не знаю, почему я ему верила, наверное, сердцем чувствовала, что то, что он мне демонстрирует, на самом деле лишь игра, попытка скрыть настоящие чувства.
– Но зачем ему было их скрывать? – не понимала Женя.
– Я не знаю. – Лиля подняла на Женю измученные глаза. – Честно, не знаю. Я полюбила его сразу, а он – не знаю.
– Ты так спокойно говоришь об этом, – возмутилась Женя, – словно тебе было все равно – любит он тебя или нет!
– Но это правда! – Лиля с улыбкой и удивлением смотрела на Женю.
– Ты что, издеваешься? – Женя никак не могла взять в толк, что Лиля говорит серьезно.
– Женечка, – как можно более ласково начала Лиля, – не обижайся на то, что я сейчас тебе скажу. Обещаешь?
– Лилька, брось свои глупости!
– Нет, обещай! – Лиля была непреклонна. – А то не буду рассказывать больше ничего!
– Хорошо, – испугалась Женя. – Обещаю.
– Понимаешь, – осторожно продолжила Лиля, – тебе трудно меня понять потому, что ты сама никого еще не любила. Ты делаешь ту же ошибку, что и большинство женщин: им кажется, что важнее, когда любят их. В каком-то смысле это, конечно, безопаснее и выгоднее, но это не любовь, а обыкновенный расчет. Когда ты полюбишь сама, все, что тебе будет важно, это чтобы хорошо было твоему любимому. А как он к тебе относится – это не так уж важно. Хорошо, если любит тебя. Но из двоих кто-то обязательно любит больше, а кто-то меньше. Ну и что? Когда видишь любимые глаза, чувствуешь прикосновение любимого тела – это и есть счастье! И совсем не влияет на это, что чувствует он к тебе. Я не могу любить его меньше, если он что-то делает не так, как мне хочется! Понимаешь? Я не могу даже сердиться на него, совсем не могу! Мне нравится в нем все!
Лиля засмеялась, видя, что Женя совсем стала грустной.
– Ты что, не веришь мне? – спросила она ее.
– У меня такое впечатление, что я говорю с марсианкой. – Женя вздохнула. – Ты заставляешь меня поверить, что поговорка «Любовь зла, полюбишь и козла» правильная!
– Ну да! – недоуменно засмеялась Лиля. – Женя, все поговорки правильные! Или ты сомневаешься только в этой?
– Я все равно ничего не понимаю! – Женя была явно расстроена. – Ну пусть я дура, не понимаю, что такое любовь...
Лиля не дала Жене договорить:
– Любовь и нельзя понять! О чем ты? – Лиля действительно возмущалась. С одной стороны, ей было жаль Женю, но с другой – она не могла не защитить любовь. – Любовь – это чувство, а чувство – это сердце! И ум здесь ни при чем! Рассуждать на тему любви и любить – это совсем разное! Но я бы сказала, Женечка, еще более жестко: рассуждать про любовь не только бессмысленно, но и бесчестно! Ведь если рассуждаешь, значит, не любишь, но тогда что ты об этом знаешь! На этот счет есть хорошее высказывание: «Кто знает – тот не говорит, кто говорит – тот не знает». Просто Андрей однажды признался мне, что с ним случилось то, чего он никак от себя не ожидал. Я думаю, он полюбил. Ведь любовь не подчиняется воле человека, вот и он неожиданно вдруг понял, что ничего с собой сделать не может: сердцу не прикажешь! Вся жизнь становится подчинена любви: ты не можешь без любимого жить, а если пытаешься себе лгать, то все равно погибаешь от тоски. Для Андрея все это было почему-то не так, как для меня. Видимо, он мучился оттого, что я замужем, но сделать ничего не мог.
– А ты сказала Андрею, что любишь его?
– Да, конечно. Но это ничего не изменило: мы не могли пожениться.
– Но почему?
– Мы могли только сбежать – Александр Борисович никогда бы на развод не пошел.
– Откуда такая уверенность? – возмутилась Женя.
– Ты не знаешь его, – коротко ответила Лиля. – Андрей понял меня, и мы решили сделать паспорта и уехать. Когда он это решил – сразу стал веселым, словно ожил. Вот и все.
– Что все?
– Его убили.
Лиля смотрела в окно, снова безучастная и побледневшая. Тут только Женя рассмотрела, что Лиля плохо выглядит: лицо осунулось, под глазами появились темные круги, волосы потускнели и стали жесткими, как солома.
– Лиля, тебе нездоровится?
– Ничего. – Лиля вымученно улыбнулась.
– А по ночам ты спишь? – не унималась Женя.
– Сплю. – Лиля отвела взгляд от окна и испуганно посмотрела на Женю. – Сны, правда, какие-то странные.
– Расскажи!
– Да ну. – Лиля сморщилась так, словно взяла в руки что-то очень отвратительное. – Мне не хочется. Правда не хочется!
– Расскажи! – почти приказала Женя.
– Ну, приснилось сегодня, например, что я сижу за игровым столом в казино.
– А ты там когда-нибудь была?
– Нет, никогда не была, но почему-то я не сомневаюсь, что это было казино. Вокруг меня за столом сидят одинаковые черноволосые мужчины, все в черных костюмах.
– Как это – одинаковые? – не поняла Женя. – Одеты, что ли, одинаково?
– Нет, не только. Они вообще все как один – на одно лицо. Ну, словно одного и того же отпечатали несколько раз. Но говорил только один из них. Он посмотрел на меня так, что мурашки побежали по спине, и я поняла, что это и есть дьявол. Он смотрел на меня как на дурочку, я вжималась при этом в кресло от страха и бормотала про себя: «Господи, помилуй!» Он это услышал или мысли мои прочитал, не знаю, но засмеялся и сказал, что это ему нравится. А потом нагло так спрашивает, что я еще знаю. Я начала читать «Отче наш», он сразу, мгновенно, прихлопнул мою нижнюю челюсть своей рукой снизу, стал серьезным и сказал, что вот это ему уже не нравится. И я проснулась оттого, что читала вслух «Отче наш».
– Ты что, молитвы знаешь? – удивилась Женя, вспомнив, что ни разу не видела на Лиле крестика.
– Нет, не знаю.
– А как же, говоришь, читала? – недоумевала Женя.
– Не знаю, Женечка! Читала и крестилась, представляешь? А теперь вот и крестик надела. – И она показала маленький крестик на серебряной цепочке.
– Ну, ты, Лилька, даешь! Ты хоть крещеная?
– Да, мама нас с братом крестила, еще маленьких.
– Ну ладно. Время уже позднее, совсем мы заговорились. Может, ты останешься у меня? – на всякий случай спросила Женя, мало надеясь, что Лиля согласится.
– Нет, Женя, спасибо, но я домой.
Они расцеловались, как всегда, и договорились, что будут держать друг друга в курсе любых новостей.
Перед самой дверью, уже взявшись за ручку, Лиля вдруг обернулась:
– Женя, ты его в гробу видела? – Взгляд ее был напряженным и тревожным, было видно, что она давно хотела спросить об этом, но что-то сдерживало ее.
Только сейчас Женя поняла, что повела себя очень бестактно: она не удосужилась рассказать Лиле ничего про похороны Андрея. Рассказывать, собственно, было нечего: она опоздала, но Лиля этого, конечно, знать не могла и, наверное, решила про себя, что она, Женя, специально мучает ее, ничего не рассказывая. «Какая же я дура!» – мысленно обругала себя Женя.
– Лиля, – медленно начала она, на ходу обдумывая каждое слово, – понимаешь, я хоть и торопилась, но безнадежно опоздала. Собственно, я даже не дошла до его могилы: на пути мне встретились Сергей и мать Андрея, и я пошла с ними. Я вообще ничего не видела.
Лиля опустила голову и понимающе закивала. Жене показалось, что она ей не поверила.
– Лиля, я говорю правду! – Женя обняла ее за плечи и попыталась повернуть к себе лицом, но Лиля осторожно убрала ее руки.
– Я все поняла, Женя, ты не волнуйся! Может быть, так даже лучше: мы вспоминали о нем сегодня, как будто он живой! – Она подняла на Женю печальные глаза. – Мы с тобой все равно когда-нибудь сходим к нему, правда?
В ее голосе было столько надежды, что Женя почувствовала, как ком подступил к горлу и слезы предательски навернулись на глаза. Они бросились друг к другу с плачем и долго не могли успокоиться. Первой отстранилась Лиля, она благодарно посмотрела на Женю и вдруг неожиданно улыбнулась, вытирая слезы платочком:
– Я люблю его, Женечка. Ты права, он для меня никогда не умрет. Почему-то наша любовь оборвалась так трагически, но я все же счастлива, что любовь осталась в моем сердце. Я не знаю, что готовит мне судьба, но благодарна ей уже и за это: любовь родилась и живет. Что ж, надо жить, я еще не знаю, как я буду жить дальше, но почему-то верю, что наша любовь мне поможет. Ты не считаешь меня сумасшедшей?
– Нет. – Женя говорила серьезно и искренне. – Я считаю тебя счастливой.
– Спасибо тебе. – Лиля снова взялась за ручку двери. – Ну, я пойду, ладно? Не очень заплаканное лицо?
– Нет, не волнуйся, все в порядке.
Лиля ушла, а Женя еще долго стояла возле закрытой двери. Прошел четвертый день после смерти Андрея. Женя узнала очень многое, но главное было то, что она поняла Андрея. Возможно, вначале его отношение к Лиле и было несерьезным, но, Женя это чувствовала, потом он полюбил ее. Может быть, это и стало причиной трагической развязки, может быть, его смерть все же была трагическим итогом его бизнеса – на эти вопросы, увы, ответов пока не было. Но одно утешало Женю: Андрей не был подлецом. Он оказался жертвой. И удар, нанесенный ему, был очень сильным, удар был изощренным. Почему Андрей допустил этот удар? Влюбленные люди часто становятся доверчивыми, подумала Женя. Несомненно, любовь к Лиле изменила Андрея, сделала его незащищенным: такое состояние эйфории, когда кажется, что весь мир любит и счастлив вместе с тобой.
Может быть, может быть, подумала Женя. Но осталась еще такая же влюбленная, да вдобавок убитая горем, мучимая угрызениями совести, а еще страхом разоблачения. Лиля в настоящем ее положении была великолепной мишенью для чьей-нибудь мести, считала Женя. На нее и давить-то не надо – по первому слову сделает все, что от нее потребуют. Именно это и не нравилось Жене. Но еще больше ей не нравилось, что она не видела тех, кто мог бы воспользоваться слабостью Лили. Они должны быть, в этом Женя не сомневалась! И четвертый день тишины не нравился ей все больше и больше. У нее возникало ощущение, что ситуация начинает выходить из-под контроля: словно начинал набирать обороты какой-то невидимый глазу маховик, и остановить его потом будет уже невозможно.
Утро вечера мудренее, решила Женя и снова вспомнила бабушку. Ее мудрая простая деревенская бабушка учила свою внучку, что побеждает только тот, кто имеет большое терпение. Именно большое! Долготерпение, как любила она повторять. Жизнь сама рассудит, говорила бабушка, кто пан, а кто пропал. А людям остается лишь смирение! Кому не хочется быть победителем, с усмешкой говорила она Жене, да только тот мудр, кто смирен и готов принять поражение так же спокойно, как и победу. Нельзя хотеть победы себе – надо хотеть справедливого суда! И если совесть твоя чиста, приготовься принять все, что судьба тебе пошлет. Ведь если ты побеждаешь – кто-то проигрывает, а это не всякая душа принять может, принять и не возгордиться. Вот потому в жизни часто бывает, что не поймешь, что лучше: и так, и эдак лихо. В этом и есть тайна жизни, великий жизненный промысел, а потому и не следует желаний своих проявлять. Вполне достаточно, считала Женина бабушка, чтоб во всем свершилась не наша, человеческая, воля. Тогда и будет по справедливости! Потому как праведен только Господь, а его воля свершается только тогда, когда человек отказывается в своем уме от свершения своей воли. Просить у Господа надо, говорила бабушка, только две вещи: покаяния и свершения его воли.
Женя, вздохнув, пожалела, что бабушка сейчас не рядом с ней.
– Ничего, – сказала Женя уже вслух, – поживем – увидим!
У нее опять возникло ощущение тревоги. Теперь, когда Лиля ушла, Женя ясно осознала, что чувство опасности возникает у нее всякий раз, когда Лиля возвращается в особняк. Пока подруга находится вместе с ней, Женей, чувства тревоги не возникает, наоборот, – Женя словно отдыхает. Но как только Лиля произносит слово «особняк», внутри Жени что-то напрягается, сопротивляется.
Что ж, решила Женя, значит, пришло время заняться этим особняком. Она знала адрес, где теперь жила Лиля, и все, что ей было нужно сейчас, это иметь представление, увидеть своими глазами, что такое этот дом, в котором живет миллионер.
Неожиданно зазвонил телефон. Прежде чем взять трубку, Женя взглянула на часы: было достаточно поздно для официальных звонков, шел двенадцатый час ночи.
– Алло! – Голос Жени был сдержанным.
– Доброй ночи! – Это был голос профессора. – Прошу прощения за столь поздний звонок, но если гора не идет к Магомету, то профессор сам звонит своей ученице.
– Александр Николаевич! – обрадовалась Женя. – Я очень рада вашему звонку.
– Женя, я, собственно, спросить хотел – ты там замуж еще не вышла?
– Нет, – засмеялась Женя.
– Ну а мой невольный протеже из органов правосудия оправдал твои ожидания?
– Да. – Женя продолжала смеяться в трубку.
– Я рад за тебя. – Голос профессора стал серьезным. – Но все-таки что-нибудь полезное для твоей диссертации есть?
– Александр Николаевич, – начала Женя, – я сижу на приеме в поликлинике с психиатром, как вы и договорились, и пока ничего интересного по моей теме я не вижу: в основном идет грубая органическая патология – эпилепсия, слабоумие.
– Что, шизофрении совсем не встречалось? – не поверил он.
– Нет-нет, встречалась, но она бредовая в основном. То, что нас с вами интересует, пока не встречается.
– Ничего, Женя, не торопись с выводами. Кстати, забежала бы завтра на кафедру, после того как ты сегодня ушла, появился один прелюбопытный пациент. Приходи, поможешь мне на лечебном сеансе.
– Ой, Александр Николаевич, боюсь, это просто невозможно!
– А ты не бойся! Что это за новости в твоем лексиконе! Что у тебя происходит, Женя, чего ты начала бояться? – Профессор, как опытный аналитик, сразу выявил Женин страх.
– Есть проблемы, Александр Николаевич, вы, как всегда, правы!
– Женечка, – голос профессора потеплел, – послушай меня, старого дурака, я все зубы на этом съел: не замыкайся в себе, приходи на кафедру! Может, что полезное для себя увидишь!
– Спасибо, Александр Николаевич!
– Ты мне спасибо не говори! – неожиданно рассердился он. – Ты приходи, чайку попьем. – Голос его снова стал ласковым. – Ты поняла меня, Женя?
Женя улыбнулась про себя, и ей стало легко и спокойно.
– Я приду, на днях забегу!
– Завтра. – В его голосе слышался металл. – Ты придешь завтра, Женя. Предварительно позвонишь и придешь. Можешь прихватить свою подругу!
Женя поняла, что профессор предлагает ей помощь.
– Договорились!
– Ну, я очень рад. – Чувствовалось, что профессор улыбается. – Спокойной ночи, Женя!
– Спокойной ночи, Александр Николаевич!
Женя стояла, прижав трубку к щеке, и вдруг вспомнила Федора, его голос и манеру говорить, прикидываясь эдаким простачком. «Влюбились вы, девушка, точно влюбились! И так всегда – все вместе, и печаль, и радость! Значит, живы будем! Вон сколько хороших людей вокруг!»
Страх давно прошел. Женя ложилась спать с улыбкой на губах.
Глава восьмая
СОБРАНИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЙ
Женя проснулась в хорошем настроении. Она спала очень крепко и хорошо выспалась. Воспоминания о Федоре не отпускали ее, накатывая волнами и согревая. Женя, даже когда умывалась и ставила чайник, ловила себя на том, что все время улыбается, все еще слыша голос Федора. Подумав, она решила позвонить Лиле и набрала ее номер телефона. В трубке вскоре послышался тихий голос:
– Да. – Лиля словно только что проснулась и еще не сбросила с себя ночную дрему.
– Привет, подружка! Узнала? – Одной рукой придерживая трубку, Женя выключила чайник и налила кипяток в чашку, в которую предварительно бросила пакетик с чаем.
– Да. Доброе утро, Женечка. – Слабый голосок немного оживился.
– Как твои дела? – Женя положила в чашку сахар и стала, размешивая его ложечкой, ждать, когда чай заварится.
– Мне сегодня звонил Сергей. – Лиля сказала как выстрелила: коротко и быстро.
– Зачем? – вырвалось у Жени от неожиданности. Рука с ложечкой замерла, и она, совсем забыв про чай, вскочила со стула. – Лиля, ты должна ко мне приехать! Слышишь? – закричала она в трубку.
– Но разве ты сегодня не работаешь? – осторожно поинтересовалась Лиля.
– Эх! Совсем забыла! Конечно, мне сейчас в поликлинику! – Женя совершенно растерялась. – После трех часов ты сможешь ко мне подъехать?
– Хорошо. Я приеду. Пока. – Лиля, не дожидаясь ответа, положила трубку.
Женя не помнила, сколько она просидела на стуле в кухне. Трубка в ее руке издавала короткие пронзительные гудки, но она их не слышала. Мысль отчаянно билась в мозгу: «Что случилось? Почему вопреки договоренности Сергей позвонил Лиле, а не ей, Жене. Что заставило его так рисковать?» Женя не сомневалась, что в особняке за Лилей присматривали, во всяком случае, сейчас, когда Красовский был давно уже в командировке. Женя прекрасно понимала, что на самом деле они с Лилей не знали, где находится Красовский. Возможно, что командировка – это всего лишь ширма, а он находится где-нибудь за границей. Так уже было, и Лиля это знала. Но точно так же можно предполагать, что он в городе. Женя не собиралась пока обсуждать эту тему с Лилей, одно ясно, что Красовского просто нет дома. Почему и как долго это продлится – это, по сути, и есть разгадка всех загадок, но на скорую подсказку Женя и не надеялась: нет его, значит, такой пока расклад. Наконец она очнулась и положила телефонную трубку на место. Чай пить расхотелось, а идти в поликлинику было еще рано.
«Нет, так нельзя! – рассердилась она на себя. – День начинается, прямо скажем, многообещающе, но ведь я этого и ждала!»
Она начала ходить по кухне, изредка останавливаясь и рассуждая вслух:
– Что-то где-то сдвинулось с мертвой точки. И это неплохо! Хорошо ли это, пока неизвестно, но все же плохо быть не может – сейчас любая определенность нам на руку, мы хотя бы поймем, с кем имеем дело! Кажется, эта изматывающая блокада неизвестностью прорвана! – Женя от нетерпения потерла руки. – И все же, почему позвонил Сергей? Обнаружились новые обстоятельства? Но почему нельзя было позвонить мне? Только в одном случае – если я могу ему помешать! Ничего себе, – произнесла Женя и села на стул. – Но ведь он не может не понимать, что Лиля все равно со мной посоветуется. Ну да! Потом посоветуется, а точнее, поставит перед фактом какого-то принятого ею решения. – Женя хорошо знала характер своей подруги: он был полной противоположностью ее хрупкой внешности. Если она что-то решила, ничто не могло сдвинуть ее с места. Женя почувствовала эту знакомую твердость в голосе Лили по телефону, и означать она могла только одно – она намеревалась действовать в новых, внезапно возникших обстоятельствах самостоятельно. – Сергей знать этого, конечно, не мог, но попал в точку. Странно, он ведь знает Лилю совсем с другой стороны. Стоп! – Женя даже вспотела от неожиданной мысли. – Как я могла не подумать, что Сергей может быть «шестеркой» Красовского, будучи опером! И тогда он может знать Лилю по рассказам самого Красовского. Вот это да! Нет, торопиться с выводами не стоит, – пыталась успокоиться Женя. – Ведь если допустить это, все остальное только запутывается! Все сразу становится совершенно нелогичным и даже нелепым! Он мог позвонить Лиле только в одном случае, – вдруг совершенно отчетливо поняла Женя. – Ему было нужно что-то от нее, и срочно. Вот и все.
Она сразу успокоилась и вспомнила, что голос Лили хоть и был тихим, но все же в нем не было и намека на испуг или тем более панику. Голос был действительно скорее уверенным. «Она уже приняла какое-то решение в ответ на звонок Власова, – поняла Женя. – И ее рассказ мне об этом, в сущности, это решение изменить не сможет». То, что Лиля оставляет за собой право самостоятельных решений, Женю только порадовало, потому что это означало, что она не безвольна, не раздавлена обстоятельствами, хотя и чувствует в себе слабость и тоску. Без силы воли и ясности мышления ни одно решение не примешь, значит, состояние Лили не критическое. Депрессия, конечно, есть, рассуждала Женя, но она связана с потерей любимого человека, а значит, со временем должна проходить, а не нарастать. Женя радовалась самостоятельности Лили, расценивая ее как положительный диагностический критерий, но с точки зрения здравого смысла Женю беспокоило качество принятого Лилей решения: слишком много было сейчас моментов, манипулируя которыми можно было руководить поведением Лили в обход ее сознания.
«Что ж, – успокоила себя Женя, – какое она приняла решение, я узнаю после обеда. И обстоятельства пока сильнее меня: ни на что, по крайней мере до обеда, я повлиять не смогу. И ладушки!»
Прием в поликлинике тянулся и тянулся, изматывая духотой июльского зноя, теснотой маленького кабинета и почти отсутствием пациентов. В этот день что-то где-то явно не сработало, и пациенты решили как по команде остаться дома вместо того, чтобы по жаре тащиться на прием к психиатру. Женя очень даже понимала их, но оттого, что их было мало, время тянулось еще медленнее.
Воздух в кабинете застыл, и даже пылинки в солнечных лучах только лениво покачивались на месте. Белый халат казался бронежилетом. Женя никогда не носила бронежилеты, но ей казалось сейчас, что она это хорошо себе представляет: тонкая ткань халата вдруг стала тяжелой и не пропускающей воздуха, заставляющей тело задыхаться и заливаться потом. Тоненькие ручейки противно сползали по спине и ногам, оставляя темные предательские пятна на одежде. Спасти положение могла только ванна, наполненная дезодорантом «Рексона», тонкой пленкой покроющим все несчастные потовые железы, приведя вскоре все тело в состояние легкого кипения, или интересная беседа, которая помогла бы скоротать время, а заодно забыть про зной, халат-бронежилет и предательские потовые железы.
Пока Женя откровенно изнывала от духоты и невольного безделья, врач и медсестра, как обычно в минуты передышки, дружно набросились на амбулаторные карточки пациентов. Вести их по требуемой форме смог бы лишь среднестатистический полуробот, живому врачу, задерганному очередью и начальством, это было просто не под силу: чтобы оформлять карты пациентов в соответствии с требованиями многочисленных приказов, нужно было прекратить прием, закрывшись в кабинете, и, сосредоточившись и размышляя над тем, что пишешь, затрачивать на это большую часть рабочего времени. Но этого не было никогда, и не будет уж точно, думала Женя, глядя на уткнувшихся в бумаги врача и медсестру. И это ее радовало, ведь главное – это все же люди, размышляла Женя, и каждый врач старается по мере сил уделить больше времени общению со своим пациентом. Потому и укладываются ненаписанные карточки в плотные штабеля от пола до подоконника в ожидании аврального часа, когда главный врач, горестно вздохнув, сообщит о новой грядущей комиссии.
Женя понимала, что отвлекать их сейчас разговорами и не очень честно, и, наверное, бесполезно, но инстинкт самосохранения брал свое: Женя просто умирала в гордом одиночестве, чувствуя свою бесполезность. Сделав еще одну героическую попытку анализировать истории болезней, она окончательно поняла бесплодность своей затеи: с мозгами явно что-то случилось, то ли они усохли от жары, то ли разбухли от лени, но мысли упорно стояли на одном месте, как пылинки в солнечном луче возле окна.
Тогда Женя решилась на отчаянный, можно сказать, провокационный шаг: она решила взорвать спокойствие кабинета, подбросив такую тему для разговора, которая, она была уверена, не оставит равнодушной ни врача, ни медсестру. И выбирать тему ей не было нужды: она ее знала. Она точно знала, что, как только она скажет одно лишь слово, реакция Елены Васильевны, психиатра с двадцатилетним стажем, будет молниеносной. Тема так называемого магического мышления была не только набившей оскомину, но, и это главное, весьма настораживающей. Повальное увлечение мистикой, астрологией, кармой и прочей чепухой было сродни средневековому поиску философского камня: истерия росла и размножалась. То и дело появлялись всевозможные целители, маги и экстрасенсы. Женя набрала побольше воздуха и отчаянно начала:
– Елена Васильевна, можно один вопрос?
– Да, конечно, вы сюда за тем и пришли, – не отрывая головы от бумаг, отозвалась врач.
– Как вы относитесь к идее колдовства?
Елена Васильевна вздрогнула и медленно подняла голову. Она внимательно посмотрела на Женю и отложила ручку. У Жени возникло ощущение, что медсестра с удовольствием бы сейчас вытолкала ее из кабинета, как хулиганку. Наступила долгая пауза, и Женя вдруг почувствовала себя неловко. Она не знала, что ей делать дальше: продолжать молчать, делая вид, что ничего не произошло, или пытаться прояснить ситуацию новым вопросом. Елена Васильевна заговорила первая, продолжая пытливо смотреть на Женю:
– Я смею надеяться, Женя, что в этом вопросе наши с вами мнения если и не едины, то очень похожи. Но вы задали вопрос, и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я неуважительно отношусь к вам, не желая тратить время на пустые разговоры.
При этих словах Женя покраснела и опустила глаза.
– Ну что вы, деточка! – Голос Елены Васильевны стал по-домашнему мягким. – Не смущайтесь! Хочется вам немножко поэкзаменовать старую бабушку – пожалуйста!
Она тепло рассмеялась, а медсестра, продолжая писать, изредка бросала на Женю прохладные, неодобрительные взгляды: она проработала с Еленой Васильевной восемь лет и считала ее психиатром милостью Божьей. Рядом с Еленой Васильевной становилось и спокойно, и радостно, а ее опыт и природная интуиция делали ее блестящим диагностом. Ей много раз предлагали ординатуру, но всякий раз она находила возможность деликатно отказаться, считая, что нашла свое место в районной поликлинике.
– Вы уж не сердитесь на меня, Женя, что я, может быть, была сейчас резка. Дело в том, что проблема воздействия одного человека на другого стара как мир. Она и проще, и сложнее одновременно, чем об этом принято думать. К сожалению, мы переживаем просто бум истерический, но успокаивает то, что человечество в своей истории делает это периодически. Но вот «магическое мышление» просто всех захлестнуло! Теперь возле книжных прилавков можно услышать такую нелепицу, что волосы на голове начинают шевелиться: разворачиваются целые дискуссии на тему различий магии по ее цвету. Люди с ума сходят! Банально звучит, но это факт: ведь это звучит любимая вами, Женечка, малопрогредиентная истеро-шизофрения. Как тать ползучая! – Врач тяжело вздохнула. – Я, знаете ли, Женя, думаю, что это все же пройдет. Это ведь, в сущности, ложь, пусть хитрая, но все же просто ложь. На ней ничего, кроме болезни, не растет. – Она внимательно посмотрела на Женю, потом улыбнулась: – Вам, наверное, скучно? У психиатров есть такой термин – «критика». Психически здоровый человек всегда к своему поведению критичен, на этом и выстраивается лечение. Люди, склонные к образованию ценных идей или даже бреда, никогда не задаются простым вопросом: «А почему я должен быть умнее всех?» Но они не только верят в собственный бред, но и заражают им других, индуцируют своих близких или более слабых людей. После таких контактов ослабленный человек может серьезно заболеть. Так что в известной степени сумасшествие заразно. Если серьезно, то я люблю медицину, уважаю науку, но верю в Бога. Вот и весь сказ! А вы, Женечка, домой собирайтесь, пациентов-то почти и не было. Значит, завтра готовьтесь – очередь будет на весь этаж!
По дороге домой Женя решила забежать на кафедру. Время хоть и поджимало, но желание увидеть Александра Николаевича и переброситься с ним хотя бы парой слов было сильнее. Женя полностью доверяла профессору, а потому его желание увидеть ее она расценивала как приятную необходимость, которая была в первую очередь в ее интересах. В этом она не сомневалась.
Женя любила свой университет и его знаменитый внутренний двор с фонтаном. Университет был старинной застройки с так называемыми архитектурными излишествами в виде колонн, балюстрад, фигурных окон, маленьких окошечек и, конечно же, фонтана. Он не был по-современному прост и лаконичен, скорее, наоборот, выглядел поэтично и романтично. Массивная чаша фонтана в виде раскрытого цветка на ножке потемнела от времени, кое-где потрескалась и поросла мхом, от нее веяло тайной века уходящего и материнским теплом, что неизменно привлекало к себе бесшабашную, веселую молодежь. Вот и сейчас фонтан был облеплен студентами.
Университетский двор был широк и просторен, состоял из различных по форме клумб с цветами и асфальтовых дорожек, ведущих от фонтана к многочисленным корпусам. Кроме того, он был прохладен и тенист за счет раскидистых вязов и каштанов, высоких и древних, как и сам университет.
Кафедра психологии находилась на последнем этаже самого дальнего корпуса, была относительно молодой, но уже пользовалась мировой известностью. В студенческих кругах она снискала себе уважение за свой либерализм к студентам, дружелюбие, остроту ума, а еще за неиссякаемый оптимизм. Пожалуй, во всем городе больше не нашлось бы такого несгибаемо веселого коллектива, как только на кафедре психологии. Конечно, люди здесь были, как и везде, очень разные, но общий тон задавал неутомимый профессор. Его лекции неизменно проходили как импровизации к какой-нибудь пьесе.
В коридорах по-летнему опустевшей кафедры пахло старинной мебелью и книгами. Этот запах не выветривался никогда, напоминая Жене средневековые парики, мантии и библиотеки. Здесь явно носилась научная пыль веков, оседая потихоньку где-то по углам и в некоторых, прямо скажем, счастливых умах. Научные традиции здесь чтились и трепетно хранились, во всем чувствовалась школа мастерства, передаваемая бережно, как эстафета. Женя глубоко вдохнула в себя этот целительный для нее аромат альма-матер и открыла дверь, ведущую в приемную профессорского кабинета.
Секретарши не было на месте, и Женя присела в ожидании на стул, помня свой вчерашний визит и не решаясь теперь входить без доклада. «Посмотрю, кто здесь и чем без меня дышит». Но ни через пять, ни через десять минут никто ничем не задышал: стояла безлюдная тишина.
