Текст книги "Ниточка судьбы"

Автор книги: Елена Гонцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Они тут же принялись мирно ужинать.

– Тебе понравилось? – спросила Вера.

– Как всегда, – ответил Рудольф. – Ты же знаешь.

– Ах вот как, – рассмеялась она. – Нет, ничего не знаю. А мне понравилось как никогда.

– Я надеюсь, что ночью…

– Рудик, дорогой, я должна покинуть тебя. Ничего не стану объяснять, хорошо?

Видно было, что он растерялся. Не обиделся, а именно растерялся.

– Я ведь говорила тебе, что будут у нас еще… ночи, дни… всякое прочее… Кстати, не слишком ли это скучно – определенность и неизбежность?

– Что ты! – ответил Даутов не слишком уверенно. Видно, что ответы на этот вопрос вообще никак им не обдумывались. То есть целая часть жизни, важная, обширная, не входила в круг его размышлений.

На теплоходе в Углич, на тепловозе в Петербург, любовные рандеву в Костроме, в Гатчине, в Карелии, наконец, и не больше.

Возможно, у родителей Рудольфа были совершенно определенные виды на единственного сына. И Вера не могла претендовать на смутное место рядом с ним. Как же прежде-то она не думала об этом? Да ни о чем она не задумывалась. И прекрасно. Хороша была бы она с тепленьким ворохом практических мыслей.

– Сегодня не наш день, Рудик, – произнесла она серьезно. – Вот если бы Третьяков не придумал этот свой кабинет, если бы мы поехали в испанский ресторан… Для нашего с тобой этого… взаимопонимания необходим предварительный шум, веселый и беззаботный… На сегодняшний день мне хватило острых ощущений… Я должна отдохнуть, то есть побыть одна.

– Да побудешь ты одна, – ответил Рудик неопределенно. – Не любишь ты нашу квартиру. Чем только она тебе не угодила?

– Я не думала об этом. Но может быть, ты прав. А разве ты ее любишь? Ты вырос не здесь.

– Я привык, – мрачно произнес Даутов. – Это машина для житья. Тут все удобно.

– А мне, барышне-крестьянке по определению, это непобедимое и огромное пространство страшновато.

– Что ж, – согласился Рудик, – тут я отстал от тебя. Как-нибудь дорасту.

Они простились непринужденно, как будто ничего не случилось.

– Не провожай меня, – попросила Вера, поеживаясь. – Это было бы слишком.

– Ты снова права, – согласился Рудольф, что-то обдумывая на ходу. – Долгие проводы – лишние слезы.

И Вера осталась одна. Она сама спровоцировала это стремительное расставание, но все же поведение Рудика слишком напоминало отступление.

Он оставил дверь открытой, на случай возвращения Веры. Но было слышно, как он тут же куда-то позвонил. В это время перед девушкой раскрылись двери бесшумного лифта, она пожала плечами и уехала.

Вера никогда не возвращалась из Строгино одна.

Странная новизна показалась ей чудесным избавлением от многого, в том числе от детских страхов. Она стояла одиноко, с цветами и подарками. Тут же перед ней притормозило такси.

– Скорее, – попросила Вера. – Я опаздываю на день рождения.

– Всякое бывает, – усмехнулся водитель. – Я сегодня целый день исправляю жизнь московской нации. Все как-то потерялись, опоздали, все в панике, все готовы бежать во все стороны сразу.

– И часто такое случается? – полюбопытствовала Вера.

– А то вы не знаете, – задумчиво отвечал таксист. – Все зависит от гнусностей прессы. Пиар и весь этот брэнд. Мне кажется, что даже землетрясения, извержения вулканов, цунами и прочие радости жизни вызваны неправильным распределением информации или зловредной ее подачей.

– Вы говорите о закоренелом вранье? – оживилась девушка.

– Да о чем же еще, – пояснил водитель. – Вы, молодые, знаете это не хуже меня. Вот только сделать ничего не можете. Впрочем, вы-то сегодня сделали. Я угадал?

– Смотря в каком плане, – уклончиво молвила Вера, привыкшая к дорожным откровениям незнакомых людей и даже делавшая на эти исповеди определенную ставку.

– Да вы же явно сбежали с дня рождения или с какого-то подобного мероприятия, а может, от любимого человека?

– Я устранилась от события, – улыбнулась девушка шоферу-аналитику. – Спасибо, что мне попались именно вы. Иначе я не вполне поняла бы мои нынешние действия.

Через час она была в окрестностях своей «обломовки». Высадилась около ближайшего к дому киоска, чтобы взять пятилитровый жбан ключевой воды.

Отягощенная подарками и целебным «Кристальным источником», она по-хозяйски вошла во двор и направилась к подъезду.

Лампочка перед подъездом не горела.

Впрочем, Вера не успела ничего понять.

Ей показалось, что она споткнулась, но, к счастью, не упала. Кто-то удержал ее. Но все подарки, цветы и пластмассовая бутыль с водой вылетели из рук.

Кто-то зажал ей рот, хотя кричать она вовсе не собиралась.

Попытались заломить левую руку, чтобы стащить перстень со среднего пальца. Это было настолько ясно, что страх локализовался. Вера мгновенно сжала в кулачки обе руки, ужасаясь тому, что ей сломают пальцы. Тогда прощай, конкурс и весь послушный ей музыкальный океан, не такой уж пока большой.

Прошло мгновение. Просто оно оказалось необыкновенно долгим. Тот, кто схватил и держал ее, внезапно упал. Двое других, которых девушка быстро разглядела впотьмах, убегали в разные стороны. И Вера сразу поняла удивительные вещи – среди убегавших был похожий на кота Бегемота мерзкий толстяк с Тверской, а выручившего ее плотного мужика в спортивном костюме намертво держал только что возникший из темноты «шериф» Кравцов.

– Да отпустите вы его, – попросила она. – Он тут явно ни при чем.

– Это мы сейчас выясним, – насмешливо ответил капитан, в упор разглядывая пойманного. – Черт, неужели вы правы?

– Да живу я здесь, – не обижаясь, пояснил крепыш в ходе драки и посильного сопротивления озверевшему Кравцову, так и не выпустивший из левой руки мусорного ведра. – В соседнем подъезде.

Действительно, Вера смутно помнила этого жильца. Он отдаленно был похож на того самого «Бегемота». Пожалуй, больше всего – потрепанной спортивной одеждой.

– Да, вовремя ты подвернулся, товарищ, – невозмутимо говорил капитан. – За помощь спасибо, но ты помог улизнуть основным преступным силам.

– Да какие там силы! – пожал плечами детина с мусорным ведром. – С девчонками воевать, вот и силы все. Только сдается мне, что не из нашего интеллигентского района эта пионерская дружина.

– А вы-то как здесь? – сумела наконец удивиться Вера. – Правда, я собиралась вам звонить. Телепатия, что ли?

Она подняла цветы и стояла с ненужным букетом.

– Пусть человек мусор вынесет, – понемногу успокоившись, продолжала Вера. – Руки-ноги у меня целы, за что вам полное почтение. Что ж, как говорится, поделом. Девочки не должны возвращаться в одиночестве так поздно. Да еще с массой вещей. Правда, предметы эти мало интересовали злоумышленников.

– Я звонил вам вчера и сегодня, – говорил участковый, поднимаясь по лестнице. – Можно подумать, что у вас день рождения: цветы замечательные, подарки.

– Вы же знаете обо мне многое, – укоризненно ответила Вера. – По крайней мере дату рождения. А ведь говорили, что ничего такого больше не будет.

– Так вот потому я здесь, – ответил он, входя за ней в квартиру. – Вы, надеюсь, в порядке.

– Что же мне делать, Павел Сергеевич? – с детской обидой спросила девушка.

– Для начала выпейте воды, – ответил он, ставя прозрачный жбан на кухонный стол. – А потом расскажите мне все по порядку. И я вам тоже все расскажу.

– А есть что? – обрадовалась Вера.

– Да, – не слишком быстро ответил Кравцов. – Пейте, пейте водичку.

– Может, выпить хотите? – хрипло спросила Стрешнева. – У меня тут все есть – для добрых гостей.

– Валяйте, – легко согласился Кравцов. – У меня был сегодня трудный день. К счастью, закончился весело. У вас водка есть?

– Наверняка, – ответила Вера. – Этот напиток я никогда не пробовала. Держу для компрессов. «Флагман» подойдет?

– Нормально, – усмехнулся капитан.

– А вот граненый стакан, думаю, что без него никак. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Кто из нас сегодня сыщик? Вы имеете право не отвечать на вопросы.

– Главное – зачитать права, – усмехнулся Кравцов, открывая непочатую бутылку.

Он медленно налил себе три четверти стакана, как это делал Осетров, поразмыслил, внимательно посмотрел на Веру, выпил и сел за стол, опершись на могучий кулак.

– Вам знакома фамилия Крутицкий? – спросил он. – Подсказываю – Алексей Борисович Крутицкий.

– Владелец заводов, газет, пароходов, – после паузы засмеялась Вера. – Я даже видела его однажды. Вот так же, как вас теперь вижу. Правда, я тогда была вот такая. – Вера показала большим и указательным пальцами левой руки воображаемое крошечное существо.

– У вас кровь на среднем пальце, – заметил Кравцов. – Немедленно прижгите йодом или той же водкой.

– Хотели снять перстень, интересно – зачем? – сказала Вера, доставая йод из стенного шкафа. – Так что же этот Крутицкий?

– А то, – продолжил капитан, – что, по сообщениям бульварной прессы, именно этот олигарх обеспечил вам победу на крупнейшем за последние годы международном конкурсе.

– Ух ты! – опешила Вера. – Это надо осознать. Вы для этого и шли ко мне, Павел Сергеевич?

– Нет, – ответил Кравцов прищурившись, точно глядел против света. – Я попросил своих друзей исследовать размеры этой клеветнической кампании. Особенного размаха нет, но задуматься есть над чем. Направлено было, скорее всего, на то, чтобы вывести вас из равновесия. Это же нетрудно, не правда ли?

– Вообще-то да, – смутилась Стрешнева.

– Вы когда-то фотографировались с Алексеем Крутицким?

– Да, – ответила Вера. – Эта фотка была у меня в моем «дембельском» альбоме. Как память о музыкальной школе. Я тогда жила в Высоком Городке, у дедушки. А Крутицкий там, как это сказать, одно время дневал и ночевал. Как в свое время Иван Грозный.

– Да Бог с ним, с Иваном Васильевичем, – улыбнулся подобревший от «Флагмана» и мирной атмосферы капитан. – Где этот снимок?

– Понимаю, – ответила девушка, – картинка опубликована, так?

– Угадали.

– И меня там можно узнать?

– Да вы почти не изменились. По крайней мере, Крутицкий там абсолютно узнаваем. Человек, которого знает вся Европа, Америка и половина азиатского континента… Вы, Вера, попали в сферу взрослых игр. Случайно, без всякой вашей вины. Так и хочется сказать – ну бывает же такое!

– Бывает, – мрачно ответила Вера. – Сейчас принесу альбом.

Она была уверена, что фотокарточка на месте. Но скоро эта убежденность сменилась растерянностью. Искать пришлось долго.

Вера огорчилась снова.

Москва – город маленький, если иметь в виду музыкальные и прочие артистические круги. И однажды запущенной сплетни для Москвы хватит с лихвой. На это и рассчитывали.

Крутицкий несколько раз посещал Высокий Городок. На его деньги был восстановлен древнейший монастырь и еще дюжина церквей в округе. Говорили всякое – что он деньги отмывает, что таким образом пытается замолить перед Богом бесчисленные злодеяния.

Вера слышала это как бы издали, ей было не слишком много лет. Дважды Алексей Борисович Крутицкий был в музыкальной школе – довольно молодой, внимательный, резкий, окруженный быстро реагирующими на всякий его жест помощниками. После его вмешательства руководство города мгновенно решило вопрос с новым помещением для школы искусств.

До той поры школа размещалась в кельях братского корпуса монастыря. Неизвестно, о чем больше пекся олигарх – о монастыре, о школе или о себе самом. Но все развивалось стремительно, по сценарию, который Крутицкий сочинял буквально на ходу. Последними подарками от него стали: монастырю – древний колокол, найденный в одном из московских театров, а школе искусств – ремонт и прекрасный немецкий рояль, который привезли неведомо откуда.

«Скучно жить на белом свете, – подумала Вера, – если настоящие негодяи выглядят как этот Крутицкий».

Она стала вспоминать других красивых людей, примеряя к их чертам тайное коварство, трусость особого рода, даже способность на измену Родине. Но тут же одернула себя: какое, мол, имеешь на это право? Ты ведь не беллетрист.

Вдобавок подумала, что в красоте человеческих лиц разбирается не слишком хорошо. И внезапно именно это больно задело Веру. Она считала себя не то чтобы семи пядей во лбу, но умненькой по крайней мере. Отдавала себе отчет в том, что не достигла возраста, пристойного для понимания многих сложных вещей.

Вовка Осетров красивый. Ключарева тоже, в общем-то. Но что-то я больше думаю о мужиках. Кравцов… красивый, даже лучше Вовки.

Красивыми не были, но молодыми были, как говорила мама. Скромничала, конечно. Но фраза эта относится сейчас ко всем, кто окружает Веру.

Первый ее жених, Алексей Тульчин, вот был ли он красивым? Внезапно перед Верой возникла преграда. Она не могла ни вспомнить, ни определить, кто такой реально Тульчин и как он в ряду всех, кого только что представила себе, выглядит.

В нем было что-то от всех других, но создать точный портрет Вера не могла. «Смерть моя пришла, – подумала она готовой фразой. – Какая нелепая смерть! Как в том анекдоте про скелет в блестящем цилиндре и с воздушными шариками в костяной руке».

А дело в том, что Тульчин был, страшно произнести, композитором. И в этом состоял какой-то подвох. Алексей мог быть сколь угодно хорошим, так все, верно, и обстояло. Но вот то, что он «композитор», в голове не укладывалось ни тогда, ни сейчас. Композитор – это Чайковский, Римский-Корсаков, Рахманинов и Стравинский, наконец, да множество других, в париках чудесных или без оных.

Они жили в поместьях, у них были прекрасные лошади, да и мир тогда был совсем другим, располагавшим к изысканному сочинительству. Все вышло из усадьбы, вся русская гармония, – и шум дубов, и рокот темной воды в начале этой великой музыки. А вот преподавать в музыкальном училище и сочинять классическую музыку, неважно, для фортепиано только или для симфонического оркестра, сейчас нельзя. Почему? Ответа на этот резонный вопрос Стрешнева не находила.

«Видать, я дурочка, – надрывно подумала она, на мгновение пугаясь всего – себя, Москвы, этой чужой квартиры, где она для чего-то живет одна четыре бесконечных года. – Надо было сидеть в своей глуши. Что ж, еще не поздно. Никто и ни в чем меня теперь не обвинит. Какая-никакая известность меня спасет на время от насмешек. А потом как-нибудь впишусь в размеренной быт русской провинции… Ну нет! Куда угодно, в Норвегию, в Чехию, да хоть в Португалию, – только не это!»

Снимок, на котором скромная школьница Верочка вручала букет цветущего чертополоха импозантному Алексею Крутицкому, исчез не только со своего места в альбоме. Вера перевернула все бумаги, все ноты и шкатулки – снимка не было.

– Может быть, эту фотографию и украли злоумышленники? – предположила девушка.

– Нет, – ответил Кравцов твердо. – Снимок изъят раньше. В бульварной газетенке с колоссальным тиражом картинка появилась до визита сюда этой «сладкой парочки».

– Какой парочки? – удивилась она. – Ах да. Они мне мерещатся повсюду. На Волхонке, на Полянке, на Покровке, даже на Пречистенке…

– Вам что-нибудь говорит фамилия Тульчин? – без перехода спросил Кравцов.

– А что с ним? – вырвалось у Веры, все еще сильно перепуганной.

– Вижу, что эта фамилия говорит вам о многом, – добродушно заметил Павел Сергеевич, наливая себе еще полстакана «Флагмана». – Вчера мне позвонили, и без всяких лишних объяснений человек, назвавшийся Алексеем Тульчиным, предупредил о том, что вам грозит серьезная опасность.

– И все? – разочарованно произнесла Вера.

– Нет, не все, – улыбнулся капитан. – Но для вас будет лучше, если вы исчезнете из Москвы на несколько дней.

– Это он так сказал?

– Нет, это я так решил.

– А что сказал Алексей? И вообще, где он? И откуда он узнал ваш телефон?

– У нас с ним оказался общий приятель. Впрочем, это к делу не относится.

– Ну да, – сообразила Стрешнева, – что-то я слишком многого хочу. Куда же мне, бедной, податься?

– А разве нет вариантов? – иронически спросил Кравцов.

– Одни сплошные варианты, – панически согласилась Вера. – Да что изменится-то за эти дни или недели?

– Вас должны потерять. Почти все. Но я должен знать… о месте вашего завтрашнего уже… пребывания.

– Может, домой, к маме?

– Там вас обнаружить легче легкого.

– Уф! Так и сел старик, – молвила она, усаживаясь на табурет. Вечер, несмотря на его плотность, важность и таинственность, становился вполне прозрачным.

Ее несколько раз хотели обокрасть, надуть, объегорить, подкузьмить, а в это время она сама, такая умная и замечательная, делала все для того, чтобы чужие бедные желания сбылись. А ведь существовал прямой выход из этой дури, она вчера с Арбата собиралась позвонить тому же Кравцову.

А что капитан знает о ней много, тут она не врет. Ни ему, ни себе. Ну знает. Профессия такая. Знать. Все. Об этой бедной «обломовке» и ее окрестностях. Это же элементарно. Она хорошо играет на великолепном европейском музыкальном инструменте, а они прекрасно разбираются в человекообразных, бегающих по Европе и вокруг.

– Да что вы так растерялись, Вера? – смутился непробиваемый капитан. – Вам нужно уехать – ненадолго, отдохнете, и все.

– Я поеду в Петербург, – произнесла Стрешнева так, словно ее отговаривали от этого решения. – И немедленно. Павел Сергеевич, вы кошку мою приютите на несколько дней, на недельку? Она съест все, что вы ей дадите.

Кравцов рассмеялся.

– Ну тогда я собираюсь. Домашний город Петербург, можно уехать в любую секунду, в этом что-то есть великое, – приговаривала Вера. – Стоп, что это с моей сумкой?

Она была распорота острым лезвием. И произошло это сорок минут назад, перед подъездом.

– Моя любимая сумка выручила меня, – констатировала девушка. – Вовремя вы появились, Павел Сергеевич. Да кого же это я так обидела?

– Пока не знаю, но иду в верном направлении.

– Да что толку мне догадываться. Я чего-то главного не понимаю. Убивать-то меня зачем?

– Вряд ли, по крайней мере – сегодня, такое намерение было, но проявить осторожность не мешает… Я не зря спросил о Крутицком. Он вам более или менее знаком. Но вы не знаете многого другого. У него есть серьезный враг, Новиков, и любое негативное высказывание об Алексее Крутицком в средствах массовой информации – его рук дело. Они когда-то вместе начинали, постоянно бахвалясь друг перед другом многомиллионными сделками. Рано или поздно это должно было закончиться открытой враждой. Новиков попытался обвинить своего бывшего приятеля во всех смертных грехах, включая громкие заказные убийства. Ничего определенного из этой акции у него не вышло. Пошумели и замолчали. Крутицкий просто не обращал на него внимания. На Запад перебрался потому, что ему там проще жить и работать. Моральный облик Алексея Крутицкого нас с вами сейчас не волнует. Но важно вот что: рядом с именем этого олигарха появилось ваше имя. Я пока могу только гадать, зачем и кому это нужно. Думаю, что скоро мне это станет известно. Для начала хотелось бы знать, каким образом в руки журналистов попала эта злополучная фотография. Газета, в которой она появилась, принадлежит Новикову. Но почему именно вас кто-то, неизвестный нам, избрал жертвой, я не представляю. Может быть, вы были стипендиаткой Крутицкого?

– Нет, – ответила Вера, – стипендии эти появились позже. Честно говоря, я знаю даже меньше, чем вы. Раньше я могла бы подумать, что ничего особенного не происходит: все, мол, теперь так живут – под угрозой, под ударом, под огнем… Да, я запросто убедила бы себя в нормальности этой ужасной жизни. Но почему-то не могу себе позволить такой интерпретации.

Кравцов молча слушал.

– Павел Сергеевич, раз уж мы с вами… встретились однажды по известному поводу… я вот что хотела спросить – есть ведь так называемая «наружка», ну чтобы обезопасить человека хотя бы на время? Или я что-то путаю?

– Мероприятие довольно сложное, – быстро ответил капитан. – И пока, скажем, я запускаю в ход этот процесс, вас запросто могут убить.

– Но только что вы говорили противоположное! Тогда я абсолютно ничего не понимаю!

– Да что тут понимать, – махнул рукой капитан.

– Нет уж, постойте, Павел Сергеевич! Вы, как говорится, участковый. У вас и так дел по горло. Самых разных, и все больше безобразных, жутких, запутанных. А вы по мелочам тратите свои незаурядные способности. Есть же другие эшелоны охраны правопорядка.

– Ну конечно, – улыбнулся Кравцов, – и они мне отлично известны. Именно из этих эшелонов я сослан сюда, в народ… на исправление. В мир коммунальных разборок, так сказать.

– Так я и знала, – растерянно молвила Вера. – Не больно-то вы на участкового похожи. А что же произошло-то? За что вас решили… исправить? Странно как-то. Вы представляетесь мне не то что правильным, но вообще… идеальным, я бы сказала.

– Спасибо за комплимент, – иронически ответил капитан. – Все очень просто. В течение некоторого времени… а тогда я руководил другим подразделением, мы разработали и провели ряд успешных операций. Да, видать, опередили события… – Кравцов говорил медленно, будто давно уже цепь событий, переменивших его жизнь, была позади и почти им забыта. – Громкие заказные убийства, которые были нами раскрыты, выявили совсем иные мотивы… Нет, других заказчиков, что ли, чем это предполагалось сначала. Убили одного из моих друзей… Ну и пошло-поехало… Сейчас детали ни к чему. Короче, кончилось все банально. За превышение должностных полномочий несколько моих товарищей, хорошо – не все, ну и я сам были отстранены от работы… Это произошло не так давно. – Кравцов поднял голову и улыбнулся. – В роли местного шерифа я всего лишь второй месяц.

– Знаете, – задумчиво произнесла Вера, – а ведь у меня ощущение, что за мной постоянно кто-то следит.

– И особенно после знакомства со мной? – поинтересовался участковый.

– Да нет, я так вовсе не думаю. Из Норвегии я летела, еще не подозревая о вашем существовании. Но там уже маячили два типа. А потом они вообще стали появляться в открытую. Следят-то другие, кого я даже не знаю. Скажем, вчера, на Арбате, я не могу ошибаться. Я видела своего приятеля в компаний более чем странной. Я даже немедленно хотела звонить вам. Спросить – не ваших ли рук дело?

– Да, интересное кино получается, – невозмутимо заметил капитан.

– И странно ведь, не правда ли, что вы оказались в нашем дворе в нужную минуту? Как будто вас кто-то предупредил.

– Да вы и предупредили, Верочка, – спокойно ответил Кравцов. – Своим молчанием. Телефон ваш не отвечал. А мне позвонил другой человек, Тульчин, и напомнил о вас.

– Только не говорите мне, что мания преследования – это следствие усталости, – примирительно ответила Вера. – То, что я ничего не понимаю, не дает мне права подозревать всех без исключения. Ведь когда тебе буквально мозолят глаза люди, объединенные какой-то одной общей идеей, – это что такое?

– Похоже, действительно за вами следят. – Казалось, что Павел Сергеевич к этой теме отнесся на редкость равнодушно.

Вытянуть из него что-либо не представлялось возможным. Тем более что он добровольно рассказал о своем недавнем прошлом. Но ведь отправили его не туда, куда Макар телят не гонял, а вот сюда, в окрестности ее «обломовки», в центр Москвы. Тоже загадка.

– Вот, – сказала она, отлучившись на несколько секунд, – моя кошка недавно принесла этот предмет. Что бы это значило?

Сейчас Вера решила озадачить капитана просто так, из озорства. Он ей только что помог – это здорово, но что-то скрывает – это грустно.

– Откуда принесла? – спросил Кравцов. – В лапах?

Вера пожалела, что затеяла эту детскую интригу, но все же поведала, как все было.

Участковый подбросил эту продолговатую капсулу на ладони, мгновенно поймал, как бы взвесив ее, открыл, нахмурил брови и столь же стремительно закрыл.

– Что скажете? – спросила Вера, тревожно наблюдая, как меняется лицо капитана.

– Чистейший кокаин, – вздохнул он. – Вы хоть знаете, что это такое?

– Не слишком хорошо, – ответила Стрешнева, думая, что «шериф» издевается.

– Я спрашивал вас, не объявились ли в квартире новые предметы. Что же вы молчали? Это замечательно новый предмет. Новее выдумать нельзя. Правда, уж больно старая и банальная схема. Странно, что до сих пор к вам никто не наведался из органов, кроме меня.

И как будто в ответ на его слова, недвусмысленно громко, даже как-то нагло и по-хамски заверещал звонок.

– Кого это несет в такое время? – проворчала Вера, приблизившись к двери.

– Милиция. Немедленно откройте!