Текст книги "Подари мне краски неба. Художница"
Автор книги: Елена Гонцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Я предупреждал вас о полной секретности вашей работы! Даже я не должен был знать, где вы работаете… Через час в известном вам ресторане, – отчеканил Антон Михайлович и бросил трубку.
Наташа наспех переоделась, с отвращением глядя на платье Остроуховой, в котором ей пришлось дважды спасаться бегством, и вышла из квартиры. То, что ей поведала консьержка, уже не было для нее новостью.
– Душечка, Наташечка, ты что же, одна, без матушки Антонины Васильевны затеяла ремонт и переустройство?
– Что-то вроде этого, – ответила Наташа, – а что?
– То-то целая бригада приходила вчера к тебе, маляры не маляры – не поняла. Рабочие какие-то странные.
Антон Михайлович сидел за ненакрытым столом, серый, как известняк.
– Присаживайтесь, – указал он Наташе на стул напротив себя. – Есть только три варианта развития событий, голубушка. Причем скажу сразу, что наиболее вероятен из них третий. Но сначала предложу первые два. Итак, вариант номер один. Вы отдаете нам десять тысяч в качестве компенсации за нанесенный ущерб. Вариант номер два. Вы находите этого вашего Стаса и передаете нам его с рук на руки. Что с ним будет, вы можете догадаться.
Он сделал паузу. Закурил сигару.
– А третий? – не выдержала Наташа.
– Как вы понимаете, – ответил тот, – ситуация, и без того непростая, осложнилась по вашей вине. Я понимаю, Наташенька, неопытность, редкая талантливость, ну и все такое прочее вскружили вам голову. Но мы живем в материальном мире. И царит здесь закон джунглей, да-да, джунглей. Время от времени здесь нужно показывать клыки. А ваши жемчужные зубки мало подходят для этого. Несмотря, я повторяю, на ваш дар. Я помог вам заработать. И раз, и два, и три. Да и сейчас, в этой ситуации, вам ничего не придется возвращать… Десять тысяч… мелочь. Если вы правильно поймете меня сейчас…
«Криминальных романов начитался, – подумала Наташа, – так называемые грязные домогательства.
Как он себе это представляет, старый козел?»
– А я уверен, что вы превосходно меня понимаете, завершил он, выпуская облако сизого дыма. Запахло горелой травой.
– Антон Михайлович, – с притворной нежностью ответила Наташа, вспомнив недавний поросячий визг в телефонной трубке.
– Понял, понял, друг мой, – сделал он предостерегающий жест рукой, – не надо о деталях.
– Да какие детали, друг мой, – отвечала она в тон, – я возмещу моральный ущерб. Не учитывая тот, что причиню вам сейчас. Я думаю, что вы меня понимаете еще более превосходно.
Антон Михайлович поначалу ничего не понял. Видать, он от рождения соображал весьма туго. А три диплома о высшем образовании: горного инженера, экономиста и юриста, обретенные более по профсоюзной линии, не прибавили ни сообразительности, ни остроты ума. Но то, что его передразнивали и делали это с недоступной язвительностью и самоуверенностью, насторожило любителя сигар и стерляжьей ухи.
– Набиваете себе цену, – произнес он как бы о другом, – недурственно. Кстати о цене. Две картины, взятые мной у вашей матушки, сильно повысились в цене. Собственно, я лишь авансировал вас тогда. Она вам ничего не говорила?
– Мама – человек не слишком опытный в этих делах. И скромный.
– Так вот… – торжествующе начал Антон Михайлович.
Наташа хотела продолжить беседу в циничном и нагнетательном стиле, но физически не могла слышать голос этого мерзавца.
– Так вот, – ответила она, – я поняла, что после этого нашего разговора с вами я ничего не должна вам. А сейчас я нанесу вам, как это вы называете, моральный ущерб. По вашей паралитической манере двигаться и говорить я давно пришла к убеждению, что ваша так называемая фирма последний хрен без соли доедает.
– Предупреждаю, вы очень сильно рискуете.
– Мне рисковать нечем, любезный. На Лубянке я уже побывала. Вы догадываетесь, на каком этаже?
Антон Михайлович замахал руками, как пропеллер:
– Вы неправильно меня поняли! Наша фирма не занимается ничем противозаконным. А то, что не запрещено законом, – разрешено. Это же аксиома.
– Не делайте резких движений, – тихо произнесла Наташа, – а посмотрите как бы невзначай на господина спортивного вида, сидящего через три столика от нас. Он делает вид, что флиртует с дамой. Это оперативник, который ходит за мной по пятам. Какая жалость, что я не предупредила вас об этом по телефону.
– Да вы представления не имеете, с кем вы говорите и кому вы угрожаете! – впервые разъярился Антон Михайлович. – В силе остаются два первых варианта: или деньги, или Стас.
Он что-то говорил и дальше, но для Наташи важней всего был его автоматический взгляд через столы, туда, где ворковала странная парочка: худощавая женщина аристократической внешности и бритоголовый амбал.
– Хорошо поговорили, – Наташа медленно поднялась, – ариведерчи!
Выходя на арбатскую мостовую, Наташа сказала сама себе: «Продолжаем разговор. Где мы будем брать эти деньги, дорогой Карлсон?
А где угодно, дорогой Малыш».
Разглядывая себя на ходу, как обыкновенно делала, в роскошных витринах обновленной столицы, она решила немедленно продать косу. Это значительно утяжелит ее кошелек. Подходящая парикмахерская тут же и подвернулась.
Рыжая парикмахерша, узнав о желании клиентки, пришла в ужас.
– Да вы что, с дуба упали, красавица? – натурально изумилась она. – В наше безволосое и безбровое время решиться на этот дикий шаг? Может, вы еще и с бровями что-нибудь задумали сотворить? Такой формы бровей я не видела пять лет. Это же чудо. Вы что, в шпионки готовитесь?
– Мне срочно нужны деньги, – сказала Наташа, – помните «Дары волхвов» О’Генри? Что делать, любовь. Нечеловеческая страсть. А средства взять негде. На подарочек. Но, честно говоря, это временно. Отрастут волосы быстро. А сейчас голове тяжело ко всему прочему. Жара. Боюсь, что мой возлюбленный одновременно продаст свою знаменитую гитару. Но что делать, судьба такая.
Внешность Наташи вскоре изменилась радикально. А в кошельке появились нелишние триста долларов.
– Приятно работать с таким материалом, – довольная ценным приобретением, приговаривала рыжая мастерица причесок. – Когда вы со своим придурком соберетесь пожениться, навестите меня, к тому времени волосы ваши отрастут, я не сомневаюсь. Я сделаю вам королевскую укладку. Мне вконец надоели эти гетеры с оранжевым или фиолетовым ежиком.
Наташа прикинула, как ей поступить теперь. Мастерская, снятая ею для работы, учитывая весь чудовищный ряд обстоятельств, выглядела наиболее безопасным местом.
Она сможет выспаться там, наконец.
«Какая-то я морально хлипкая, – укоряла она себя, – не могу принять толком ни одного решения. Уклоняюсь от решительного выбора. Надо бы в самом деле, как в старом кино, пойти на Петровку, тридцать восемь, и во всем признаться».
Но возникло ощущение, что до Петровки она просто не доберется. Что ее поймают по дороге другие заинтересованные лица. Даже если она натрет себе лицо гуталином и станет походить на дочь суданского народа, каких в Москве полным-полно.
В итоге она поехала в Сбербанк. Миновав реликтовый вяз на Поварской, охраняемый государством, и на ходу позавидовав тому, что его охраняют, она оказалась в маленьком переулке, куда давно не заглядывала. Предполагая снять те десять тысяч рублей, что оставались на ее счету, она для начала решила проверить, не поступило ли еще каких-либо крамольных сумм. Они поступили. Пощелкав клавишами, оператор Сбербанка, барышня, сообщила, что на ее счету сто восемьдесят две тысячи триста семьдесят восемь рублей и семнадцать копеек. «Какой висельник подвесил эти семнадцать копеек?» – подумала Наташа в ужасе от окончательной выморочности происходящего.
Она сняла всю сумму, кроме ста восьми рублей семнадцати копеек, уличая себя в сребролюбии.
«Как честная девочка, ты могла бы не снимать эти деньги или ликвидировать счет. Но что, если это ничего бы не изменило?»
– Крупная покупка? – улыбаясь, спросила барышня.
– Домик в деревне, – ответила Наташа, по-идиотски улыбаясь в ответ, вспомнив рекламу молочных продуктов.
«Хорошо, – говорила сама с собой Наташа, встряхивая ставшей вдруг такой легкой головой, – с этим мы как-нибудь справимся. А куда мне теперь идти и где спрятать эти безумные деньги? Дома – не факт, что туда опять не нагрянут „странные рабочие“, в мастерской – что в мастерской?»
Она поменяла деньги в обменном пункте на Гоголевском бульваре и не нашла ничего лучшего, чем поехать в окрестности Переделкина, которые превосходно знала и даже изучила во время работы над осенними и весенними пейзажами в духе Каспара Давида Фридриха, как она считала, а по мнению Бронбеуса – в ее собственном духе.
Картины эти давно канули в неизвестности, растворившись где-то в выставках молодой живописи. Они могли оказаться где угодно, то есть нигде. Значения это теперь не имело никакого.
Наташа купила салат столичный в контейнере, вполне подходящем по размеру пачке долларов, с удовольствием съела его, добралась до Киевского вокзала, села в электричку и скоро уже бродила по знакомым местам, узнавая детали и куски пейзажа, более пышного летом, но, в сущности, аскетического. Доллары, надежно упакованные в контейнер, она спрятала после долгих размышлений в каменной арке моста под железнодорожным полотном между платформой Мичуринец и собственно Переделкино.
Искать там что-либо никому и никогда не придет в голову, как и писать этот фрагмент пейзажа, ставший основой одной из ее картин.
«Только тебе это могло прийти в голову, – поощрительно говорил старый мастер. Прекрасно, что ты находишь красоту в отчуждении и запустении.
Но тут есть и опасность самоповторов, болезненной истонченности. Подумай».
И вот она прячет какие-то деньги как бы в своей собственной картине в ситуации печальной и безвыходной. Как все меняется!
После этого Наташа вздохнула облегченно. По крайней мере, можно было вернуться в город, забежать домой и предпринимать новые шаги.
Переделкино, слывшее прежде писательским городком, выглядело теперь на редкость эклектично, это была гремучая смесь нового колониального стиля с прежним, мрачно-имперским. Деревянные, напоминающие корабли Колумба или Магеллана двухэтажные потемневшие дачи соседствовали с дворцами и жилищами всех мировых стилей, от Запада до Ближнего и Дальнего Востока.
Можно было потеряться в навязчивой многоликости крыш, стен и едва ли не крепостных ворот с телекамерами слежения, наблюдающими за любым твоим шагом по узкой дороге.
Наташе было прежде всего любопытно. Потом смешно. Потом страшно. И снова любопытно. Потому что стоило написать объемное полотно, изображающее с высоты птичьего полета, но одновременно как бы и вплотную, некий город, набрав деталей хоть бы отсюда. Это будет эффектное зрелище.
«Думаю, что такое полотно купит любая продвинутая гостиница, „Рэдисон-Славянская“ например. И заплатят не скупясь. Побольше золота и синевы, и мрачность превратится в воздушность, в течение жизни. И такая вьющаяся лента, нет, завиток, намек на присутствие реки, а не ее изображение». Наташа осеклась, вспомнив Псков и Великую.
Куда она угодила после необыкновенной и новой для нее работы в монастыре, уму непостижимо. Впрочем, угодила-то она во все это много раньше.
Глава 6
Наташа ехала в мастерскую к Терлецкому парку. Автоматизм ее поступков, по ее же определению, мог довести до идиотизма. Но выхода пока не было. Более того, его не было вообще.
Между роскошным парком и мастерской ее встретили странные молодые люди с плакатами. Проводилась кампания против так называемого видеопиратства и в защиту интеллектуальной собственности. Хорошо оплаченные тинейджеры ратовали за то, в чем не смыслили ни йоты. Они потешно кривлялись, пританцовывали и чувствовали себя превосходно, не имея никакой интеллектуальной собственности вообще.
Наташа с кромки парка оглядела верхние этажи близстоящих домов. Никаких мастерских заметно не было. Одна из квартир старого художника самочинно была превращена в мастерскую, только и всего. Место в этом смысле безопасное, никаких собратьев тут быть не может. Она ошиблась и на этот раз. Прямо на нее, правда ее не замечая или делая вид, шел Леон Танцырев по кличке Киллер, ибо это был самый нудный и самовлюбленный мазила внутри да и вне Садового кольца. Общаться с ним – убивать время наиболее эффективно и подло. Вы получите от него кучу сведений, которые тем не менее не станут вашими, ибо выветрятся из вас мгновенно благодаря особенной напыщенности и сладострастности Леона, вам будет до тошноты неприятно вспоминать любого гения, которого почтит Леон своим вниманием.
«Он может мне пригодиться, – решила Наташа, – не сегодня, так завтра. Но случайно ли он здесь оказался? Сейчас проверим».
Она спряталась за дуб, лихорадочно закурила. Только что она пришла к мнению, что любой знакомый, встреченный тут, – враг. Но Леон и без того был едва ли не врагом всякого нормального человека.
«Окружили, залихоманить пытаются, – думала она, буквально переполняясь злостью и наблюдая, как Леон все же проходит мимо. Она уже видела его широкую спину с маленьким зеленоватым рюкзачком, в котором всегда находился термос с горячим кофе и бутерброды с бараньими котлетами. – Как же я забыла, что этот красавец всегда жил где-то здесь, на, улице Металлургов».
Она закрыла глаза. А когда открыла – Леон стоял перед ней и смотрел странно.
– Тебе плохо? – спросил он. – Ты такая бледная. Что ты тут делаешь? А где твоя коса? Хотя какая мне разница. Мне кажется, ты умираешь с голоду. Может быть, ты беременна?
И Леон прочел ей целую лекцию о патологических случаях беременности, пока она уводила его подальше от мастерской, как говорится, на всякий случай.
– Я не умираю с голоду, и я не беременна, – прервала она Леона уже в каком-то кафе с другого края парка. – Простая гуманитарная акция. Я встретила подругу, Леон, вчера. А она мне тако-о-е рассказала! Да ты ее знаешь, ну ювелирша, суицидница. Пришлось нянчиться с ней чуть не до утра.
– А! – сообразил Леон. – Ирка. У тебя еще на это времени хватает. Встретились мы как-то с ней, чуть ли не на том же месте, где я на тебя натолкнулся.
Место встречи изменить нельзя.
Леон или сильно переменился за последние полгода, или имел определенную цель сейчас. Вне обыкновения он был не слишком словоохотлив. А в этом случае, ждала Наташа, непременно выскочит из его подсознания, как чертик из табакерки, насильно удержанное. Долго ждать не пришлось. Вроде бы ни с того ни с сего Леон упомянул Стаса. И даже с небывалым почтением. Как настоящего человека жизни, поймавшего удачу за хвост. Настоящий профессионал, в особом роде, конечно. Примерно так Леон высказался, хотя речи о Стасе до этого не было никакой.
– Стас такой стал умопомрачительный, Натаха, у него даже речь изменилась. Говорит, что в Европу собирается, что отъезд – дело решенное. Остались две-три деловые встречи, и он будет пожизненно вдыхать куртуазный воздух Европы. – Леон нарочито изящным жестом педераста показал, как будет вдыхать куртуазный воздух Европы умопомрачительный Стас, и продолжил, бросив на Наташу снисходительный взгляд; – А ты с этой дурой Иркой время теряешь. Стас настоящий хозяин положения. Я бы на твоем месте подумал, не связать ли с ним свою судьбу.
– Я на своем месте делаю лишь то, что хочу и могу, – ответила Наташа, насторожившись от такого поворота в мозгах Леона. Что это еще за сюрпризы? – Только сдается мне, что твой хваленый Стас не воздухом Европы будет дышать, а ждет его, сердечного, в лучшем случае пиковая дорога да в казенный дом, а там – не слишком куртуазный воздух Колымы какой-нибудь.
– Даже не знаю, что ты говоришь и зачем. Это все в прошлом.
Сейчас людей за то, что они деньги зарабатывают, не сажают.
– Смотря как зарабатывать.
– А ты что, заложить его задумала? Не советую. Стас всем пригодится. Смотри, одна останешься…
– А я всегда одна… Ты куда направляешься?
– Просто гуляю. А ты куда?
– Я же тебе сказала, от Ирки иду, домой пробираюсь.
– Так пойдем вместе до метро.
– Нам с тобой в разные стороны. Кроме того, мне в аптеку зайти надо, а я не привыкла гигиенические принадлежности при мужчинах покупать.
Наташа сделала все возможное, чтобы Леон убедился – она едет домой. Отсыпаться после общения с перманентной самоубийцей.
Сделав изрядный крюк, она вернулась к мастерской.
С мастерской у нее, как это ни странно, был связан отдых, сон. Там она немедленно и уснула. Снился звонок из Швейцарии, разговор с матерью и с Васенькой, как бы окончательно выздоравливающим.
Во сне она улыбалась и шутила.
Сквозь сон Наташа услышала звонок в дверь.
Она ничуть не испугалась, как будто телефонный звонок из ее недавнего сна просто трансформировался в этот полуптичий звонкий шелест.
В глазок она увидела Стаса, точно глазами рыбы, с ножками его, ручками и тыквой – целиком и полностью схваченного стеклянным кругом. Наташа быстро замотала голову огромным платком с кистями – получился уютный, элегантный тюрбан, и открыла дверь.
– Нарисовался собственной персоной, фиг сотрешь.
– Я, старуха, – начал он привычную галиматью.
– Ты – старуха, это правда, – ответила она, пристально разглядывая его с головы до пят, – процентщица. Изволь объясниться, как честный мерзавец. Никаких дел я с тобой и твоей кликой иметь больше не желаю, ясно? Но сначала ты вернешь мне то, что забрал у меня в прошлый раз.
– Ясно-то ясно, Натка, – мямлил он, – да все немного усложнилось. Смысл творенья все сложней, сама понимаешь. Мы живем в изменяющемся мире.
– Клише! – закричала Наташа. – Мне нужно клише. Сейчас.
– Дело в том, что клише у меня нет. Я его потерял. Или его у меня украли. Или еще что-то… Я как раз хотел спросить тебя: не находила ли ты его где-нибудь на лестнице, в передней… Да где угодно, черт возьми. Мне вовсе не до шуток.
Видок у Стаса был точно такой же, как бы деформированный оптикой дверного объектива.
– Ах, ты предлагаешь мне изготовить эту штучку заново? Или решил, что я впрок сделала дюжину этих чудесных пластинок? Мне некогда. И вообще я должна уехать из города. Сегодня. Завтра. Не позже. Меня ждут в ночном клубе. Мне вообще некогда с тобой разговаривать, – с яростью выкрикивала она все, что приходило на язык.
Стас испугался еще больше. Таким она видела его уже, но когда? когда? Вдруг вспомнила, что это было подле ее квартиры, когда они со Стасом почти лицом к лицу столкнулись с тем фраером в кепочке и роскошном клифте. Как она могла это забыть? Да просто-напросто она не выносит выражения страха или растерянности на лицах. Она болеет от этого. А страха и даже ужаса в последние недели было хоть отбавляй.
Это и стерлось, как ненужный кадр старого кинофильма.
– Я всегда помогал тебе, Татка, но боюсь, если клише не найдется, будет совсем хреново. Всем.
– Ты зачем пришел? – истерическим шепотом спросила она его. – Ты что, полный идиот? Еще недавно мне до этого клише дела никакого не было. А сейчас я хочу его иметь обратно, крути историю назад, засранец. Ты понял? Ты уволок эту вещь, завернув ее в ветошь, в бумажки всяческие, куда? Зачем? Антону Михайловичу?
– Конечно, конечно, – мямлил Стас. – Короче говоря…
– Ты свинья, короче говоря. Ты что, пьян, чудовище?
– Ты что, старуха, мне пить нельзя. Стаса ноги кормят, я должен постоянно быть в форме. – Он не мог обойтись без хвастовства даже в этот момент то ли предательства, то ли несчастья.
Отказать Стасу хотя бы в руинах порядочности она не могла. Это было бы жестокостью по отношению к себе самой.
– Ты мне противен, – все же взорвалась она, – мне противна даже эта мастерская, потому что ты шпионил за мной, вынюхивал этот адрес, как последняя сволочь. Ты, верно, шизующая бездарь? Великий организатор Стас. Будь ты проклят, гад. Впрочем, я обижаю гадов этим сравнением.
Большего количества зла в себе Наташа вынести не могла. Стас слишком давно знал об этом. Он терпеливо ждал, когда прекратится брань в его адрес, и дождался.
– Конечно, ты кретин, – завершила она, – но я сама виновата, что позволила тебе стать посредником.
Уж больно мерзок твой работодатель. Только потому. Но и тут я виновата, поторопилась. Деньги были нужны немедленно. Иначе в гробу я видела этого Антуана. Чтоб он подавился своей минеральной водой, старый извращенец. Где ты вообще его нашел?
– Я не могу тебе сказать сейчас всего. Я опередил бы события.
– ?
– Скоро не будет никакого Антона Михайловича. Заигрался Антон Михайлович, а Стас его подловил на этом. И собирается раскрутить маленькую гениальную операцию, где Антон Михайлович будет у Стаса чем-то вроде шестерки. Вот и все. Но я тебе этого не говорил. Понятно?
Уверенности в голосе Стаса было достаточно, но когда бывало по-другому? Наташа махнула рукой на этого несносного, но симпатичного лжеца. Оставив разнообразные замыслы живописца, он в жизни обнаруживал и открывал другим оригинальные сюжеты, достойные Тулуз-Лотрека или «Капричос» Гойи. Кто-то ненавидел его за это, иные презирали за нарочитый физиологизм и натурализм, но если срочно требовалось подзаработать, все же обращались к нему.
Все построения Стаса могли рухнуть в любую минуту, и рушились, и воссоздавались им самим. Вот и сегодня на его физиономии было начертано поначалу «все рушится», плавно переходящее в «скромнее надо быть».
Наташа чувствовала, что уговаривает себя. Стас был из той породы людей, которые из года в год повторяют одни и те же фразы, воссоздают одни и те же ситуации. Он легко мог проколоться на другом поле.
Вопрос в том, рискнул бы он забрести на другое поле, ответа сейчас не имел.
«Какая все ерунда, – думала она, – нет никакого другого поля. Все останется по-старому, по-бывалому. Вот только не хотелось бы иметь дело со старыми идиотами, а Стас другой. И внешне, и психологически».
Именно в это мгновение разговор и принял другой оборот. Стас оставил все эти свои обращения – «старуха», «по жизни» и прочий блатняк, ставший достоянием мелкой интеллигенции.
– Наташа, – сказал он, – сказать по правде, ты многого не знаешь. И лучше тебе этого не знать. Ты говоришь «работодатели», да это бандиты, убийцы, крупные международные воры, фальшивомонетчики. Поначалу мне было просто интересно, мол, рыцари мрака, фавориты Луны. Да ничего подобного. Обыкновенные ублюдки. Нелюди, короче говоря. Помнишь этого, в кепочке, на твоей площадке? Я уже тогда понял, что они тебя не выпустят. Вцепились, как клещами. И клише ты для них резать будешь, точно. Никуда не денешься. Эти не из тех, кто упускает свой шанс. А этот в кепочке – вообще оригинальный персонаж. Он у них вроде шпика и палача одновременно… В советское время их называли «жучками». Обыкновенно жертвам протыкали сердце отточенной стальной спицей, непосредственно в толпе, в метро, да где угодно. Поди определи сразу, что это убийство, может, сердечный приступ и тому подобное. Сейчас арсенал убийц намного богаче, можешь представить, чтобы в прежнее время оружие и машина, на которой убийца приехал, просто-напросто оставлялись на месте преступления, а этот, так сказать, профессионал спокойно бы уезжал на другом авто, предусмотрительно припаркованном за первым углом?
Да что я тебе, девчонке, про это рассказываю…
Наташа содрогнулась, вспомнив эту самую кепочку, на протяжении месяца мелькавшую то в подъезде, то в вагоне метро, то во Пскове, короче говоря, везде, куда бы ни направлялась Наташа. «А Тонечка… Бедная моя, какой опасности я их подвергала… Она ведь даже дверь не научилась закрывать на ключ». Ужас, охвативший Наташу, был подобен пронзительному вою сирены. Она буквально оглохла на мгновение и, чтобы сбросить вязкую оболочку, отчаянно замотала головой.
– Да ты что, не веришь мне? – Стас понял этот жест по-своему. – Я видел однажды, – перешел он на шепот, – как этот самый в кепочке выслеживал паренька одного, помнишь? Леха такой был, Филимонов… В Лондон собирался, голова, короче говоря. Так вот, Леху нашли в собственной квартире зверски убитым, со следами пыток. А я видел, как этот хмырь бегал за ним. И в день убийства тоже видел, как он его провожал. У меня к Лехе, честно скажу, дельце было. Срочное. Но я решил – пусть они сначала разберутся.
– Мерзавец, – отреагировала на это Наташа, – ты и меня точно так же предашь.
– Что ты, старуха. Я потому к тебе и пришел, чтобы предупредить.
– А раньше ты не мог предупредить? – саркастически улыбнулась Наташа, чувствуя, что улыбка, даже такого рода, неуместна. Но улыбка сама сложилась от полного и окончательного ужаса, который продолжал развертываться и уточняться.
– Так ведь тебе же бабки нужны были. Я и подумал, Натка, вот как бы срубить побольше и скрыться в неизвестном направлении с тобой вместе. В Швейцарию, например.
Хорошая страна. А там Стас и сам не пропадет, и тебе не даст окочуриться.
– Глупость и жадность, придурок, могут стоить нам жизни. Ты уверен, что мастерскую не вычислили, если этот подонок постоянно таскался за мной?
– Да не суетись ты, – отмахнулся Стас. – На период твоей работы Антон Михайлович, ну или кто-то там еще, не стану уточнять, всякую слежку отменил, чтоб ни одна душа не догадалась, ясненько? Михайлович – дядька служилый, он знает, кто стоит над ним, и трепещет.
Наташа подумала, что это похоже на правду. И то, что слежки в то время не было, и то, что Антон Михайлович чувствовал себя, несмотря на всю браваду, как вошь на гребешке. Что Антона Михайловича скоро как бы и вовсе не будет, особенного значения уже не имело. Но атмосфера особой секретности вокруг ее работы наводила на очень скорбные мысли. С одной стороны, Наташа чувствовала себя едва ли не членом банды аферистов, с другой – членом той же банды, обреченным на уничтожение, как отработанная ступень. Она слышала что-то о переделе сфер влияния, о перегруппировке преступных синдикатов. Возможно, это происходило на ее глазах.
– Так что мастерская – единственное безопасное место на свете. И ты не извергай отсюда верного Стаса, а то ему, бедному, полный капец придет.
– Почему ты говоришь о себе все время в третьем лице? – Наташа спросила об этом просто так, чтоб под болтовню Стаса обдумать создавшуюся ситуацию. Он, конечно, сволочь редкостная. Но то, что он хочет отсидеться здесь, наводит на другие мысли, он хитер и необычайно изворотлив. И сейчас прежде всего старается утаить от нее правду.
«Надо спокойно во всем разобраться», – думала Наташа под рассуждения Стаса о неизбывной любви к самому себе. С кем говорил о ней тот дзюдоист или каратист в баре по мобильнику? Кто разгромил ее квартиру? Кому докладывал о ней поутру таджик Али на даче Толика? В том, что все это было связано с ней напрямую, она не сомневалась. Что же такое наружка этого Киргуду, не слишком докучная? Они вели ее от станции метро «Юго-Западная» до самого дома. Паренька в джинсовом костюме сменил другой, как две капли воды похожий на первого. Они были вполне узнаваемы, и после она их не видела. Тип из бара не походил ни на них, ни на другие разновидности наблюдателей, обрисованных Сашкой Антикваром. Так называемая «кепочка» исчезла напрочь с того самого времени, как Наташа стала выполнять этот ужасный заказ. Иначе об этой работе она уже и не думала. И все это в совокупности свидетельствовало, что Стас говорил правду, но не всю.
Вопросов было значительно больше, чем ответов. Ужасало еще и то, что ей удалось почему-то подслушать и подсмотреть отдельные фрагменты общего действия, скрытого от нее непроницаемой завесой. Перед кем и почему отчитывались люди, которых она нечаянно засекла, и не один ли это человек? Какую роль играет здесь Оленька Остроухова, ее Толик-бизнесмен, Стас, наконец? Как попал к Киргуду ее Левитан? Почему Остроухова не хватилась этого подарка? Чертовщина какая-то, да и только. Было подозрение, что Левитан вернулся на прежнее место. Наташа даже была абсолютно уверена, что это так и есть.
«Надо сегодня же позвонить Остроуховой, хоть надоела, как горькая редька, эта кривляка. Эта топ-модель опять примется за свое. Верно, она уже превратила мысленно тот вечер и поездку на дачу в захватывающий триллер, в котором она сыграла главную роль.
Ведь всю жизнь будет вспоминать этот случай, как одну из вершин ее молодости и красоты».
– …Международные аферисты, – услышала Наташа голос Стаса, про которого совсем забыла. – Ты что, французский не знаешь, сама ведь резала клише.
– Leave, о leave me to my sorrows!
– Что ты сказала?
– Давно имею страстное желание выучить французский, но, к сожалению, кроме «бонжур, мадам», ничего пока не знаю, да и французская орфография для меня – the forest, dark and deep.
– Так вот, к французской фирме они не имеют никакого отношения. На этой твоей пластинке они собирались сделать колоссальные деньги. Устроилось же так, что об этом пронюхали другие. Но только Стас-то всех умнее и всех обвел вокруг пальца. Мы с тобой, старуха, сделаем на этом же станочке пачку бумаг. А я уже все каналы повыведал, знаю, кому, загнать их. Но тс-с-с, пока я тебе ничего не скажу. Уж как это вышло, одному мне известно. Я воспользовался моментом и забрал клише у тебя. Чтобы вместе с тобой провернуть это дельце и вместе уехать в Швейцарию. Жаль, что французского ты не знаешь. Подвела, старуха, подвела. Я предпочитаю, между нами говоря, французскую Швейцарию.
– Зачем же ты мне все время лгал? – возмутилась Наташа.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – ответил Стас без насмешки.
– Утечку информации тоже ты устроил?
– О чем ты? – притворно изумился Стас.
– Меня в милицию вызывали, – как можно более невинно ответила она.
– А при чем тут верный Стас?
– А при том, что спрашивали меня в основном о тех фактах моей биографии, о которых ты знаешь больше меня и вообще кого бы то ни было.
– А вот тут ты неправа, – спокойно парировал он. – Вижу, что тебе несладко было в эти дни. Но тебя охраняли. Не заметила?
– Заметила. – Наташа чувствовала, как все заволакивает туманом. – Ты что, сотрудничаешь с ФСБ?
– Упаси меня бог. По своим психофизическим данным я не подлежу вербовке.
– А милиция? А некий следователь Киргуев?
– Да хрен с ней, с милицией, – спокойно отвечал Стас. – Моя милиция меня бережет. А можешь ты представить подпольную фабрику по производству всяких фальшивок и рабов, которые там вкалывают день и ночь?
Стас, похоже, сочинял на ходу. И все же Наташа на мгновение поверила всему, что он городил. Или готова была поверить. Все это не было полным бредом. Люди, с которыми по необходимости она столкнулась в этом году, вызывали в ней отвращение и страх. Кто сказал, что она, такая красивая, юная, даровитая, обречена на успех? Да скорее уж, напротив, ее караулит несчастье.
Неожиданно в ее голове выстроилась какая-то печально-заунывная цепь личных воспоминаний, и все ее промахи, капризы, высокомерие, зависть, злословие, гордость свились в плеть, которая больно ударила по глазам. Стало обидно за себя, но пожалеть себя и тихонько поплакать над собой Наташа не могла. А потому все, что рассказывал ей Стас, потеряло значение и последний смысл. Приятель, да какой он приятель, сплел паутину, в которой сам, похоже, запутался.
